Ползучий плющ

Глава пятнадцатая

В ожидании Эммы, которая после тестирования Ники пообещала приехать с отчетом прямиком в Саутуорк, Триш пыталась работать, но не смогла выкинуть из головы мысли о Шарлотте… и о Бене.

Когда Эмма наконец появилась, выглядела она измученной и раздраженной, но Триш не поняла, что тому виной — выходки Хэла или полученные от Ники сведения. Триш поцеловала подругу, взяла у нее кейс и предложила чай, кофе или вино.

Бросив быстрый взгляд на часы, Эмма сказала:

— Тебя не шокирует, если я отвечу «вино»? Время обеда уже прошло.

— Разумеется, это меня не шокирует. Не валяй дурака. Красного или белого?

— Ой, мне все равно. Какое дашь. Красного, пожалуй, — сказала Эмма.

Триш достала с полки бутылку риохи, взяла бокалы, штопор и пакетик хрустящего картофеля, который нашла в глубине одного из шкафчиков. Если Эмма собирается пить с такой же скоростью, как накануне, потребуется закуска.

— Ну хорошо, — проговорила Триш, когда они уселись, поставив перед собой бокалы. — Что ты думаешь о Ники?

— Не могу сказать, что она самый интересный объект, — с необычной для нее резкостью ответила Эмма. — А вот твоя кузина — это что-то особенное.

— Антония? О, чепуха, Эмма. Я знаю, она может быть несколько грубоватой, но это лишь ее манера. И сейчас, по очевидным причинам, она не в лучшем состоянии.

— Это точно. И я рада, что не работаю на нее. — Эмма сделала глоток вина, потом другой. Затем надела очки и открыла кейс, говоря: — Она привела меня к комнате Ники, распахнула, не постучавшись, дверь и в самом отвратительном, издевательском тоне велела девушке подняться и взять себя в руки. После этого, пока Ники украдкой пыталась вытереть глаза и высморкаться, Антония объявила ей, кто я такая, и приказала отвечать на все мои вопросы, добавив, что нет смысла продолжать лгать, потому что меня обучили распознавать ложь таких людей, как она.

— О боже, — сказала Триш. — Действительно, как неловко. Прости, Эмма. Я не ожидала, что она поведет себя настолько безобразно, иначе я бы тебя предупредила.

— Да мне наплевать на неловкость! Просто своим поступком она мне навредила. Ники так разволновалась, что ее физические реакции на мои вопросы были крайне неадекватны. Я как могла успокоила ее, прежде чем начинать тест, но скажу, что твоя родственница, вероятно, уничтожила всякую возможность получения сколько-нибудь полезного результата.

— Черт! Но послушай, Эмма, ты не должна винить Антонию. Она в отчаянии из-за Шарлотты.

— Да, возможно. Но…

— И она уверена, что вина целиком лежит на Ники.

— Она не единственная, — сухо заметила Эмма.

— Что?

— Ники не дура, Триш, и насколько я могу судить, она очень достойная личность. Никто не винит ее за происшедшее больше, чем она сама. Так, вот диаграммы. Более внимательно я изучу их позднее, но предварительно я их просмотрела. Здесь, здесь и здесь я задавала контрольные вопросы. Эти гладкие линии означают ответы на вопросы, которые не встревожили Ники, а эти — ответы на вопросы, которые я задала, чтобы спровоцировать ее реакцию, в основном про Антонию. Это ясно?

— Да, — сказала Триш, разглядывая длинные графы с вздымающимися и пересекающимися линиями разных цветов. Теперь она уже немного разбиралась в этих диаграммах и понимала, что разноцветные линии обозначают изменения частоты сердечных сокращений Ники и ее дыхания и электропроводимости кожи во время ответов на вопросы Эммы. Теория гласила, что реакция резко обостряется, когда человек испытывает эмоциональное напряжение, вызываемое ложью. Требовалось большое мастерство, чтобы составить вопросы для удачного теста на полиграфе и интерпретировать результаты, но Триш верила в способности Эммы.

— Я не очень хорошо читаю диаграммы. Что ты тут увидела?

Эмма вынула из кейса список вопросов с пометками против каждого из них. Она также достала пару аудиокассет и маленький магнитофон.

— Поставить записи?

— Нет. Не беспокойся. Это займет слишком много времени. Просто изложи мне суть.

— Хорошо. Как я сказала, попозже я изучу графики более тщательно. Но очевидное заключение таково: все, что Ники рассказала тебе и Антонии о происшедшем на детской площадке, правда.

— А Бен? Ники знает, кто он?

— Она не знает его имени, — ответила Эмма, словно пытаясь разобраться в каких-то ей самой не очень ясных эмоциях. — Но она сразу же узнала его по фотографии, которую ты мне дала, и подтвердила слова других нянь, что он бывал там каждую среду и наблюдал за игровой площадкой. Ее реакция на вопросы о том, был ли он там в субботу, не вполне четкая, но все же я сделала бы вывод, что был.

— Черт.

Эмма допила вино.

— Увы, Триш.

— Ну что поделаешь! Нам надо было знать. Что-нибудь еще?

— Так, разные мелочи. Когда я пыталась выяснить, что еще из виденного осталось у Ники в подсознании, она упомянула тренера Шарлотты по плаванию, человека по имени Майк. Когда же я попыталась проверить ее память, она смешалась, но опять-таки я с большой долей вероятности допускаю, что он тоже там был. Не знаю, поможет ли это.

— Может помочь, — сказала Триш, снова ощущая слабую надежду. — Очень даже может. Еще вина?

— Нет, спасибо. У меня еще встреча днем. А вечером я займусь диаграммами, и если на что-нибудь наткнусь, позвоню тебе, хорошо?

— Ты просто чудо, Эмма. Спасибо тебе.

— Да ничего. Жаль, что не удалось развеять твои сомнения насчет Бена. — Она закрыла кейс и встала. — Я пойду.

— Эмма, подожди.

— Что такое?

— Я только хотела спросить, ты-то как? Не может быть, чтобы ты пришла в такое состояние только из-за поведения Антонии. — На мгновение Триш показалось, что реакцией Эммы будет нехарактерная для нее агрессивность, но подруга только покачала головой.

— Хэл окончательно меня бросил, — ровно проговорила она. И опять села, сцепив руки вокруг колен. — Сегодня утром я получила письмо.

— По-моему, к этому все и шло, — сказала Триш, чтобы поддержать разговор.

— Да. Что убило меня больше всего… — Большие синие глаза Эммы наполнились слезами, и Триш подлила ей вина. Эмма сделала глоток. Когда же она снова подняла взгляд, то уже взяла себя в руки. — Что убило меня больше всего, так это обвинение в том, будто я пыталась оказывать на него силовое давление. Силовое давление!

— По-моему, это типичный предлог. Обычно все они говорят что-то подобное, когда сваливают.

— Правда? — На мгновение в глазах Эммы засветилась надежда. Она вдруг показалась удивительно молодой. — Правда, Триш?

— По крайней мере, мне они так говорили, — сдержанно отозвалась она, желая поддержать подругу, но понимая, что может сослаться только на свой собственный опыт. Она ничего не могла сделать, чтобы смягчить боль Эммы, разве только предложить слабенькое утешение, заключающееся в том, что ты, мол, не единственная в своем роде. — Или это, или ты его не понимаешь, или выдвигаешь слишком большие требования, или ведешь себя, как его мать. Очень немногие из них говорят честно: «Я ухожу от тебя» или «Я встретил другую». Давай будем справедливы: возможно, это не трусость… возможно, они считают, что такая правда ранит нас слишком сильно.

— Не уверена, что что-нибудь сможет ранить меня сильнее, чем это, — сказала Эмма, глядя в свой бокал. — Знаешь, я привыкла доверять ему. Наверное, у меня невероятно дурной вкус на мужчин.

— У нас у обеих.

— Странно, правда? — заметила Эмма, слегка оживляясь, чего с ней не случалось уже многие месяцы. — Две такие роскошные девушки…

Триш с готовностью засмеялась, хотя печаль в голосе подруги пронзила ее, как пронзает круг сыра струна сырорезки.

— Насколько мне известно, красота не имеет к этому никакого отношения. Хэл сказал, какие у него планы насчет квартиры?

— О, продать ее, конечно. Он хочет свою долю. Слава богу, цены начали расти. Мы хотя бы получим какую-то прибыль. Этим утром я должна была звонить агенту по недвижимости.

— Понятно, — сказала Триш, чувствуя, как гнев вытесняет печаль из ее души. — Он бросает тебя и ждет, что ты выполнишь всю работу, чтобы облегчить ему жизнь. Какой мерзавец!

— Ну, он всегда зарабатывал больше и больше платил по закладной. Полагаю, это дает ему…

— Так рассуждает Антония, Эмма. Но не ты. Ты никогда так не думала, поэтому и не начинай. Деньги ничего не извиняют. И в любом случае половину депозита внесла ты, верно?

— Да. Мне придется подумать, что подыскать, куда обратить свои взоры, где я смогу позволить себе жить.

Мысли неслись в голове Триш с такой скоростью, что она не успевала облекать их в слова. Самая великодушная из них была: Эмма нуждается в помощи; она доверилась Хэлу, а тот ее предал. Кто-то должен был ее утешить. Наименее великодушная: закладная на квартиру в Саутуорке огромна, и небольшая рента не помешала бы, а здесь так много места, что временный квартирант совсем не будет в тягость.

— Послушай, Эмма, не хочешь пожить здесь, пока будешь думать? До принятия решения, разумеется, но если тебе надо каким-то образом перебиться…

Эмма поставила бокал на пол, поднялась и обняла Триш, на секунду положив голову ей на плечо, потом отступила на шаг и сказала:

— Ты самая добрая и самая лучшая, Триш. И если уж на то пошло, ловлю тебя на слове. Ты не представляешь, как много это для меня значит. Уже несколько дней я просыпаюсь от кошмара, что ночую на Стрэнде в картонной коробке. — Она попыталась засмеяться. — Я лучше пойду, пока опять не начала распускать нюни. Последние месяцы я только этим и занималась. А ты что собираешься дальше делать? Помимо того, что выяснишь у Бена Уэблока, что он делал в Шарлоттином парке?

— Не знаю.

— Триш?

— Да?

— Почему ты его еще не спросила?

Чувствуя, как вспыхнули ее щеки, Триш покачала головой:

— Да я вроде как и спросила, просто его жена слушала по параллельному аппарату, и я поняла, что лучше не давить. А сегодня утром я в глубине души надеялась, что ты узнаешь от Ники достаточно и мне не придется этого делать. Я и сама не знаю, боюсь ли я того, что могу услышать, или не хочу огорчать его предположением, что он способен на…

Она посмотрела на Эмму и увидела, что та все понимает.

— Я отвратительно вела себя по отношению к нему, когда он бросил Антонию почти пять лет назад, и он выглядел таким потрясенным, когда решил, что я собираюсь спросить, не знает ли он, где Шарлотта. Мне не хотелось наседать на него без достаточных доказательств. Ты мне их предоставила, и теперь мне придется сделать это скрепя сердце.

— Что ж, понятно. Хотя почему ты просто не скажешь полиции? В конце концов, в твои обязанности не входит выявлять подозреваемых.

— Не входит. — В голосе Триш прозвучало сомнение. — Но я хочу сделать все от меня зависящее, по многим причинам.

— Например?

— Это глупо, но как только все началось, я не могу отделаться от чувства, будто она моя дочь. Отчасти потому, что она мне очень нравится, отчасти — потому что во многом я увидела в ней себя. Все говорят, что она, как и я, унаследовала наш фамильный характер. И у нее тоже нет отца. Если Бен… Если он причинил ей вред, я должна это знать.

После паузы Эмма легко произнесла:

— Триш, я не верю, что у тебя когда-нибудь был плохой характер.

— Значит, мне удается скрывать его лучше, чем мне кажется. Спасибо тебе за это, Эмма.

— Это правда. Удачи тебе с Беном. И не забывай, что ты хорошо его знаешь. Вначале ты была уверена, что он не прикасался к Шарлотте. Роберт сразу казался более вероятным кандидатом. Новые данные не могут в корне изменить ситуацию.

— Может, и нет. Жаль, что этого Роберта так трудно поймать. Я знаю со слов Антонии, что полиция продолжает его расспрашивать, но я была бы рада, если бы мне удалось поговорить с ним самой.

— А почему ты не можешь?

— Потому что у меня нет официальных полномочий. Если бы он хоть раз оказался дома, когда я звонила, я могла бы попытаться, но как заставить его говорить, ни с того ни с сего позвонив ему в офис, не знаю. Я бы заехала как-нибудь вечером, если бы надеялась на успех, но Антония, похоже, твердо решила держать меня подальше от своего дома.

— Ты думаешь, она сознает, чего ты опасаешься?

Триш кивнула:

— Она слишком умна, чтобы не догадаться. Но она или убеждена в виновности Ники, или отчаянно хочет заставить себя в это поверить. Так или иначе, она не отреагировала даже на малейший намек о виновности Роберта. Быть может, потому что знает мое мнение: ей следовало остаться с Беном. А может, она думает, что я буду злорадствовать.

— Если она так думает, — сказала Эмма, беря кейс, — она плохо тебя знает. До свиданья, Триш, и спасибо тебе. За то, что выслушала, и за то, что предложила убежище.

Триш стояла на верхней ступеньке кованой лестницы и махала Эмме, направлявшейся к своему желтому автомобилю. И думала, что Антония никогда не была ей так близка, как Эмма, даже в годы их юности.

Стараясь избавиться от ощущения, что готовится совершить предательство, Триш пошла на кухню, поискать в холодильнике среди упаковок с просроченными продуктами что-нибудь годное к употреблению. Через некоторое время она взяла черный мешок, вывалила в него содержимое холодильника и отнесла в мусорный бак, прежде чем сесть в машину и отправиться в «Сэнсберис». Там она запаслась полезной едой в количестве, способном удовлетворить даже ее мать.

Загрузив все в холодильник, Триш съела сандвич с кресс-салатом и козьим сыром, выпила полезного для здоровья клюквенного сока и уселась за стол, чтобы основательно поработать над книгой, прежде чем сумеет собраться с духом и сделает то, что неизбежно должно быть сделано.

В четыре часа она постучала в дверь Бена, но ответа не получила и, вернувшись в машину, стала ждать. Примерно без четверти пять она услышала безумный лай Дейзи и вышла им навстречу.

— Привет, Триш, — сказал Бен, поцеловав ее в щеку и отстранившись, чтобы сдержать Дейзи. — Пожалуй, я ожидал твоего прихода. Заходи.

Она прошла за ним на кухню и смотрела, как он наполняет чайник.

— Чаю? Я имею в виду нормальный «Пи-Джи типс», а не Беллин напиток со льдом.

— Спасибо.

— Отлично. Я выпущу Дейзи в сад, и мы сможем поговорить без помех. — Триш наблюдала, как он отпирает заднюю дверь. Дейзи пулей вылетела наружу и принялась носиться, подпрыгивая и лая, словно ей неделями не удавалось даже понюхать свежего воздуха.

— Ну вот, — сказал Бен, возвращаясь, чтобы вымыть руки над раковиной и положить чайные пакетики в большие кружки. — Так в чем дело?

Триш осторожно выдохнула и выпрямилась.

— Бен, я хочу, чтобы ты сказал мне, что ты делал в Шарлоттином парке днем по средам, когда наблюдал за ней и Ники Бэгшот на игровой площадке. И что ты делал там в субботу.

Он покраснел. Это было совершенно невыносимо. Он не произнес ни слова. Не двинулся. Он просто стоял и краснел. И не смотрел на нее. Чайник закипел, и пар, видимо, обжег Бену руку, потому что он сморщился и резко отступил назад, но по-прежнему молчал.

— Бен?

При звуке ее голоса он поднял глаза. Триш была потрясена, увидев в них стыд.

— Ах, Бен! Нет! Прошу тебя.

— Это не то, что ты думаешь, Триш, — с трудом произнес он.

— Откуда ты знаешь, что я думаю?

— Я знаю, ты должна думать, что я причинил ей вред, но я этого не делал. Клянусь. А ты знаешь, что я никогда не клянусь, если это неправда, не так ли, Триш?

— Тогда почему ты мне солгал, Бен? И в таком важном деле. Как ты мог?

— Я не солгал.

— Ты сказал, что никогда ее не видел, — сердито сказала Триш.

Он покачал головой. Его полный, но красиво очерченный рот, который всегда был самой выразительной частью его лица, искривился. Триш не сумела убедить себя в том, что в этой гримасе не было ни намека на удовлетворение. Она чувствовала, что не переживет, если Бен, мягкий, порядочный, умный, добрый Бен, которого, как ей представлялось, она могла полюбить, окажется совсем не таким.

— Я сказал тебе, — проговорил Бен, — что больше не вижусь с Антонией и никогда даже не встречался с Шарлоттой. То же я сказал и полиции. Видимо, в глубине души я понимал, что однажды все может выплыть наружу, поэтому с особой осторожностью подбирал слова.

У Триш не поворачивался язык задать следующий вопрос, но она знала, что обойти его нельзя. Она навалилась на край стойки и посмотрела на Бена, желая перехватить его взгляд. Наконец ей это удалось, и Триш показалось, что помимо страдания и страха она видит в его глазах еще и стыд, так что самые худшие ее опасения сразу показались ей глупыми.

— Что именно выплывет наружу?

— Что последние полтора месяца я каждую среду бывал там, смотрел на нее. По средам я занят полдня. Вот и водил Дейзи туда, а не в общественный парк.

— Именно поэтому я поняла, что там был ты. Вряд ли на тебя обратили бы внимание, если бы не сумасшедший лай Дейзи.

— Но ты должна понять, что я вынужден был брать ее с собой. Собака — единственный разумный предлог для мужчины средних лет, чтобы торчать в парке, полном детей.

— Бен, не надо! Прости, я не имела это в виду. Зачем ты ходил?

— Вот. Чай. — Он нашел какие-то пакетики, достал пакет молока и стал готовить чай, но так медленно, что Триш едва уже не визжала, когда Бен наконец подвинул к ней одну из кружек. — Это началось, когда пришли результаты последних анализов Беллы. У нее никогда не может быть детей естественным путем. А мы оба слишком стары, чтобы рассматривать лечение от бесплодия как приемлемый вариант. Я…

Он посмотрел на Триш, его губы двигались, не производя ни звука. Видя, что Бену по-настоящему трудно, Триш протянула руку через широкую стойку и дотронулась до его руки. Перевернув руку ладонью вверх, Бен ответил Триш пожатием. Это, похоже, помогло ему заговорить.

— Ты знаешь, как сильно я всегда хотел иметь детей, — начал он утвердительно, а не вопросительно. — Поэтому ты, как никто, меня поймешь. Я всегда говорил себе, что Шарлотта не моя дочь. Слишком уж мала была вероятность, не так ли? Ты ведь знаешь, при том, как вела себя Антония… Но я… я вдруг захотел, чтобы это было правдой. Даже несмотря на то, что не собирался иметь с ней никаких отношений… — Он умолк и очень смутился, когда Триш убрала руку.

— Уверен в этом, Бен?

— Почти, — признал он. — Знаешь, больше всего мне хотелось, чтобы в этом мире жил мой ребенок. Я подумал, что пойму, если увижу ее… Что если бы я увидел, как она выглядит, услышал ее голос, посмотрел, как она играет, то понял бы, течет ли в ней моя кровь.

— Ну и как?

Он покачал головой:

— Иногда мне кажется, что — да, а иногда я не вижу в ней ничего от меня. Она была шустрой девочкой, Триш, смышленой и умненькой и умела рассмешить других детей. Мне очень это нравилось. Она была заводилой, и ее любили. Понимаешь, в отличие от меня.

Не надо, подумала Триш. Только не строй из себя униженного и оскорбленного, Бен. Чего-чего, а этого я в тебе никогда не переваривала.

— Разве она не казалась тебе такой, Триш?

— Да, — согласилась Триш, обратив внимание, что он использует прошедшее время, но не принимая этого. — Послушай, ты, наверное, наблюдал и за ее няней. Какое мнение у тебя о ней сложилось?

Бен пожал плечами:

— Она мне показалась довольно милой. Я ни разу не видел, чтобы она шлепнула Шарлотту или даже прикрикнула на нее, если ты об этом. Напротив, я вспоминаю, она всегда была удивительно мягкой, всегда рядом, если Шарлотта падала… или любой другой ребенок. Я верю ее рассказу о мальчике, упавшем с качелей. Это вполне соответствует всему тому, что я наблюдал в течение полутора месяцев.

— Но ты и сам должен был это видеть, раз был там в субботу, — сердито сказала Триш. — Не играй со мной в дурацкие игры, Бен. Это слишком серьезно.

— Я ушел до того, как это случилось, Триш, если это действительно случилось. Я пришел туда где-то без пяти три, когда они только что приехали. Шарлотта катила игрушечную коляску и болтала с Ники. Я постоял минут пять. Оставаться дольше было рискованно.

— Хорошо. Тогда расскажи про других людей. Ты ни разу не заметил никого, кто крутился бы рядом, наблюдал?

Он покачал головой:

— Триш?

— Да?

— Что ты собираешься с этим делать?

— В смысле, расскажу ли об этом полиции?

Триш взглянула ему прямо в лицо и подумала, что те качества, которыми, по ее мнению, он обладал прежде, читаются на нем до сих пор.

— Только если ты сам не расскажешь, — с максимально возможной мягкостью произнесла она. — Ты должен понимать, что им нужно об этом знать.

— Ладно. — Он тяжело вздохнул. — Но ты же понимаешь, что я рискую? В том, что касается моей работы.

Она покачала головой:

— Нет, если ты невиновен.

— Не будь наивной, Триш. Ты сама знаешь, как это бывает. Кто-нибудь из полицейских звонит своему приятелю в прессе, и появляются гнусные статейки, полные намеков, которых недостаточно, чтобы подать в суд, но вполне достаточно, чтобы погубить карьеру учителя начальной школы.

— Думаю, ты несправедлив к полиции, Бен. И ты должен понимать, что им нужно это знать. Послушай, я лучше пойду. Я не могу… Когда все кончится, мы сможем поговорить нормально, хорошо?

— Если мы когда-нибудь сможем доверять друг другу.

На данном этапе Триш уже не хотела знать, что он имеет в виду. Она двигалась как слепая и споткнулась, поднимаясь на три ступеньки в холл. Бен шел следом, очень близко. Она напряглась, боясь, что он дотронется до нее, и поспешно устремилась к двери. Руки сделались скользкими, и повернуть дверную ручку удалось не сразу, но в конце концов Триш вырвалась из дома самостоятельно, так что ей больше не пришлось встречаться с Беном взглядом.