Ползучий плющ

Глава третья

Триш сидела в обитом дамастом кресле с подголовником и сильнее, чем обычно, задыхалась в претенциозно великолепной гостиной. Все окна закрыли, чтобы никто из томившихся снаружи журналистов не подслушал, что происходит в доме, и воздух в комнате был спертым.

Сама Антония выглядела ужасно. Она так и осталась в темно-синем спортивном костюме, в котором Триш видела ее в новостях. Как и вся одежда Антонии, он был чрезвычайно дорогим и сидел великолепно, но все равно оставался спортивным костюмом, и никуда от этого было не деться. Высветленные «перьями» волосы Антонии растрепались и нуждались в мытье, вчерашняя тушь стекла с ресниц и размазалась по щекам.

Но любой согласился бы, что она была красивой женщиной, во всех смыслах представительнее Триш. Удлиненный овал лица, прямой взгляд серых глаз, четко очерченный подбородок — сейчас, в тридцать четыре года, все это соответствовало имиджу Антонии больше, чем десять лет назад, когда ее уверенность в себе еще не подкреплялась какими-либо достижениями. Обычно она хорошо держалась и разговаривала твердым голосом, обретавшим с каждым новым ее успехом все большую звучность и уверенность. Но в это утро голос выдавал ее уязвимость, и выглядела Антония так, словно ее позвонки утратили между собой связь, позволив телу обрушиться под собственной тяжестью.

Она сидела сгорбившись и сжав колени, и каждый раз, когда приходилось говорить о Шарлотте, она сильнее стискивала пальцы. От этого движения ее кольца, которые она носила на обеих руках, вспыхивали, привлекая внимание к размеру и чистоте идеально подобранных друг к другу брильянтов.

Они казались нелепыми в сочетании со спортивным костюмом, но Триш знала, что Антония привыкла к ним и ей просто не пришло в голову их снять. Для нее они не были ни символом статуса, ни рекламой ее последних гонораров; это были просто игрушки, которые ей нравились и которые она, между прочим, заслужила напряженным трудом.

Антония пыталась объяснить двум полицейским в штатском, почему Шарлотту никак не могли похитить ради выкупа. Триш пожалела, что не приехала раньше и не имела возможности услышать все с самого начала. А теперь она не знала, является ли версия о похищении одной из нескольких или ее рассматривают как основную. Триш предположила, что они уже обсудили возможность пребывания Шарлотты у Бена, бывшего мужа Антонии. Триш была уверена, что он никогда не причинил бы девочке вреда, но полиция не могла этого знать, и его дом, должно быть, подвергся обыску одним из первых.

Старший инспектор Блейк смотрел прямо в лицо с таким убеждением говорившей Антонии, заметила Триш, а значительно более молодая женщина-полицейский не отрывала взгляда от колец, видимо пытаясь определить их стоимость. Выражение лица констебля Дженни Дерринг свидетельствовало, что, по ее мнению, богатство Антонии позволяет считать версию о похищении состоятельной.

— Во всяком случае, — сказала Антония, словно подводя итог встречи, — если бы они хотели получить выкуп, то уже связались бы со мной. — Тут ее уверенность поколебалась, и она спросила тоном любой перепуганной матери: — Разве не так?

— Не обязательно, — мягко заметил старший инспектор.

Он был примерно одного возраста с Антонией и вел себя с ней деликатно. Триш отметила, что хотя он явно симпатизировал Антонии, тон его был сдержанным и он не произнес никаких бессмысленно-утешительных слов. Уже одно это вызывало к нему доверие: пока Шарлотта не найдена, никого нельзя ни в чем убеждать.

— Возможно, они хотят смягчить вас, миссис Уэблок, чтобы вы стали более податливой в ответ на их требования. Что…

Он не успел задать вопрос, как Антония закрыла лицо руками, что-то бормоча. Постепенно Триш разобрала слова:

— Я чувствую себя такой виноватой.

Ей страшно хотелось помочь, но она ничего не могла ни сказать, ни сделать. До ухода полиции она не могла ни о чем спрашивать. Эту беседу вели они, и роль Триш сводилась пока к безмолвной поддержке Антонии.

— Виноватой? — переспросил старший инспектор все с той же мягкостью. У него был приятный голос, низкий и успокаивающий. Наверное, очень облегчает признание, — подумалось Триш.

— Почему вы это сказали, миссис Уэблок?

— Ну, во всем виновата только я. Кто же еще? Если бы я… О боже!

Антония, по-видимому, уже едва владела собой, потому что отняла руки от лица, вытащила носовой платок из открытой, похожей на торбу кожаной сумки, стоявшей у ее ног, и на мгновение приложила его к глазам. Затем высморкалась и запихала платок в рукав.

Зазвонил телефон. Антония вскочила, но Блейк схватил ее за запястье, прежде чем она успела сделать хоть шаг.

— Подождите, — сказал он. — Так… можно. И отвечайте осмотрительно.

— Алло?

Они увидели, как она снова поникла.

— Да. Спасибо, Джорджи. Очень любезно с твоей стороны, что ты позвонил. Нет. Новостей нет. Да. Конечно. Если что-нибудь будет, я тебе позвоню. Нет. Нет, все нормально. Хорошо. Пока.

Тяжело дыша, она вернулась на табурет у камина.

— Просто внимательный друг, — объяснила она Блейку, — еще один. Они думают, что это помогает. Так о чем вы спрашивали?

— Вы только что сказали, что чувствуете себя виноватой, и я не могу понять почему. Вас даже не было в стране.

— Именно поэтому, — ответила она, безуспешно пытаясь придать голосу живость. — Если бы я была здесь, этого никогда бы не случилось. Я знаю. Если бы я не уехала из-за этой своей работы, Шарлотта не осталась бы с человеком, настолько безответственным, чтобы допустить такое. Она…

Антония не смогла продолжить и сидела, кусая нижнюю губу и беспомощно глядя на Триш, которая сразу же села рядом с ней на длинную скамейку. Камин позади них был пуст и слабо пах золой и средством для полировки латуни.

— Послушай, — быстро проговорила она, — это же неправда, Антония. Множество матерей, вернувшихся на работу, периодически отсутствуют в выходные. Ты не виновата. Ты не могла знать, что такое возможно.

— Нет, но это случилось, и меня не было здесь, чтобы помешать, — сказала Антония. — И именно я выбрала Ники присматривать за Шарлоттой, так что это я виновата. Только я. Как ты не понимаешь?

— Да. Теперь о Ники Бэгшот, — сказал старший инспектор Блейк. Триш показалось, что он изо всех сил старается оставаться спокойным, почти равнодушным. — Расскажите мне о ней, миссис Уэблок. Откуда она?

— Рассказывать особо нечего. Ей всего двадцать один год, но она училась в Уинкантонской школе по подготовке нянь, у которой прекрасная репутация.

— И так вы ее и нашли? Непосредственно через школу?

— Нет. Она зарегистрировалась в «Помощниках Холланд-парка», а это одно из самых надежных имен в данной сфере. У них есть все сведения о ней. Уверена, они передадут их вам, если вы попросите. До меня у нее было несколько временных мест, и отовсюду она получила хорошие рекомендации. Она всегда казалась надежной и абсолютно правдивой. Поэтому я ей поверила.

Полицейские вцепились в нее, прежде чем Триш успела даже открыть рот. Вопрос задала констебль Дерринг:

— Но вы же не разговаривали с ней с тех пор, как вернулись сегодня утром, и сказали, что позвонил вам вчера мистер Хит. Когда же вы успели поговорить с Ники?

— Я не разговаривала. Что вы имеете в виду?

— Вы сказали, что поверили ей, потому что она правдива. Это звучит так, будто вы с ней разговаривали.

Антония выдавила подобие улыбки.

— Не об этом, констебль Дерринг. Это было несколько недель назад. Меня кое-что обеспокоило, но я поверила объяснениям Ники.

Улыбка исчезла, и Антония принялась кусать губы, сначала верхнюю, потом нижнюю, словно грызун, который хочет прогрызть выход из ловушки. Триш коротко коснулась ее руки в тот момент, когда старший инспектор спросил:

— А что вас обеспокоило?

— Я не думала, что это был злой умысел, понимаете. Она милая девушка, добрая. Если в чем ее и можно упрекнуть, так это в излишней мягкости по отношению к Шарлотте. Я обратила внимание, что она не выносит детского плача и поэтому не так уж строго поддерживает дисциплину и слишком легко уступает. Но Шарлотта любит ее. Я точно знаю… а она бы не стала, если бы они что-то значили, ведь так?

— Если бы что «значило что-то»? — спросил Блейк, прежде чем Триш успела прикрикнуть на Антонию, чтобы та перестала ходить вокруг да около и рассказала полиции все, что скрывает. И тут снова зазвонил телефон.

Через несколько секунд стало ясно, что это снова сочувствующая подруга, желающая предложить поддержку и помощь, а не похититель, требующий выкупа. Поблагодарив ее достаточное число раз, Антония нажала на рычаг, а потом положила трубку на стол рядом с телефоном.

— Это невыносимо. Если будет что-то важное, они перезвонят.

— Да. Да, разумеется, — сказал Блейк, как раз когда они услышали несколько электронных гудков и металлический голос, приказавший повесить трубку. Антония раздраженно поднялась и запрятала телефон под грудой подушек.

— А теперь, миссис Уэблок, — сказал Блейк, когда она снова села рядом с Триш, — вы говорили нам, что видели что-то, в отношении чего Ники Бэгшот вас успокоила. Что это было?

— Синяки, — наконец выговорила Антония, глядя на него глазами, которые казались огромными и почти черными, словно расширившиеся зрачки поглотили радужку глаз. — На руках Шарлотты были синяки.

— О, Антония, — произнесла Триш, наклоняясь к ней так, чтобы их плечи соприкоснулись.

— Не надо сочувствия, Триш, прошу тебя, — сказала она. — Сейчас мне только этой деликатности и не хватает.

— Эти синяки, миссис Уэблок, — вмешался старший инспектор. — Не могли бы вы рассказать о них поподробнее?

— Как-то вечером несколько недель назад я читала Шарлотте, и она задрала рукав пижамы, чтобы почесать руку. — Голос Антонии стал тверже, но было ясно, что это стоит ей больших усилий. — Я увидела вокруг бицепса несколько маленьких синяков. Я осмотрела и другую руку, и там тоже были синяки.

Она невидящим взглядом уставилась на ковер перед своими кроссовками и поэтому не могла заметить настороженности, внезапно появившейся во взгляде Триш, и неестественного спокойствия обоих полицейских.

— Видимо, кто-то крепко держал ее за руки выше локтей. Но отметины не выглядели страшными, и Шарлотта не казалась напуганной или взволнованной. Тем не менее это были именно синяки, на обеих руках, на одинаковой высоте. Так что вы понимаете, почему я встревожилась.

— И что вы сделали? — спросил старший инспектор. — Когда увидели их?

— Ну, я не хотела напугать Шарлотту до того, как выясню, что произошло. Я хочу сказать, что в первую очередь подозрение, естественно, пало на Ники, но, как я говорила, Шарлотта вроде бы любила ее, да и я, как мне кажется, обязательно заметила бы, если б Ники плохо с ней обращалась, намеренно причиняла боль.

— Все это кажется вполне разумным, миссис Уэблок, Так что же вы сделали?

Антония не ответила, по-прежнему не поднимая взгляда от ковра. Триш подумалось, что невозможно выглядеть более виноватой.

— Ты сказала, что поговорила с Ники, Антония, — подсказала она, вспомнив несколько известных ей случаев из прошлого, когда люди не оправдывали надежд Антонии. — Что она сказала в ответ на твои расспросы?

— Я оставила Шарлотту с книгой и пошла в комнату Ники. — Речь Антонии отчасти приобрела обычную для нее живость. — Она сразу же сказала, что не заметила никаких синяков, но что в тот самый вечер ей пришлось схватить Шарлотту во время купания, и, наверное, тогда она и оставила эти синяки. Шарлотта, видимо, поскользнулась на мыле, вылезая из ванны, и упала бы, если б Ники ее не поймала. Я велела Ники оставаться на месте и вернулась к Шарлотте. Расспросила, не произошло ли чего-нибудь необычного во время купания, и она сказала мне то же самое. Еще она сказала, что Ники больно схватила ее за руки в тот вечер, но раньше такого никогда не случалось. Понимаете, объяснение было нормальным.

— Да, понимаю, — сказал инспектор тоном, который явно считал успокаивающим. Судя по выражению лица Антонии, она его таковым не сочла. — Они выглядели достаточно свежими для полученных в тот же вечер?

— Да, наверное. Вообще-то я не знаю. А как выглядят старые синяки?

— Скорее желтоватыми, чем синими.

— Да, те были синие.

— Вы предприняли что-нибудь еще?

— О да, конечно. Даже несмотря на то, что я поверила словам Ники, потому что их подтвердила Шарлотта, я все же не до конца ей доверяла, поэтому начала возвращаться домой в неурочное время, так чтобы она не знала, когда я могу появиться и увидеть, что она делает. Если она что-то делала, я имею в виду. Я подумала, что если есть хоть малейшая… — Она остановилась, по всей видимости, не в состоянии выразить свою мысль словами.

Триш ожидала, что полицейские спросят, не установила ли Антония видеонаблюдение в детской, если так беспокоилась из-за действий Ники в отношении Шарлотты. Но они не спросили.

В последние несколько месяцев в средствах массовой информации широко освещался вопрос о камерах-шпионах, которые в Штатах устанавливали в детских комнатах, и о том, как передавать эти кадры через Интернет на любой компьютер. Антония должна была читать какие-то из этих статей, подумала Триш, и знать, насколько малы эти камеры и как легко их спрятать. С ее доходами она могла не беспокоиться об их стоимости и спокойно получила бы подтверждение или опровержение своих подозрений, не покидая собственного офиса.

— И разумеется, я была с ними каждую минуту во все свободные выходные. Когда могла. Даже перед сном в воскресенье, когда Ники заступает на дежурство. Я думала, что все в порядке, иначе никогда не полетела бы в Нью-Йорк, какой бы важной ни была сделка. О боже! Я больше никогда никуда не уеду.

— Но вы сказали, что ваш муж вызвался присмотреть за Шарлоттой, пока вы будете в Америке, — сказал старший инспектор Блейк, до сих пор не задавший ни одного вопроса из тех, что хотела бы услышать Триш.

— Он не муж. Мы просто вместе. — Некая нотка в голосе Антонии заставила обоих полицейских насторожиться.

Через мгновение Блейк скрестил свои длинные ноги и проговорил, неубедительно изображая небрежность:

— А. Да, конечно. Он хорошо ладит с Шарлоттой?

— Да, вполне нормально. Но она не его ребенок, и ему не приходится много с ней общаться.

Что ж, наконец-то что-то толковое, подумала Триш. Но точно ли Антония это знает? Она всегда говорила, что работает гораздо больше него.

Роберт, который был старше Антонии на четыре года, являлся креативным директором маленького независимого рекламного агентства, и его рабочий график был гораздо более гибким, чем у его подруги. Иногда, в ходе подготовки какой-нибудь грандиозной презентации, он по полночи просиживал в офисе, но в менее напряженные периоды обыкновенно приходил домой к половине шестого, во всяком случае, так Антония однажды сказала Триш. Сама она редко уходила из банка раньше семи часов, и свобода Роберта постепенно переставала ей нравиться.

— Я только хочу сказать, что дети не слишком его интересуют, — убежденно продолжала она, — и было время, я знаю, когда он чувствовал себя связанным из-за моей потребности проводить с Шарлоттой как можно больше времени. — Внезапно она резко дернулась, словно от укуса комара, и быстро добавила: — Не поймите меня неправильно, старший инспектор Блейк, Роберт никогда не причинил бы Шарлотте вреда, не огорчил бы ее. Он добрый человек. Очень добрый.

Триш заметила, что констебль с подозрением наблюдает за ней, и понадеялась, что на ее лице не отразилось изумление. Она отвернулась к окну и встретилась взглядом с камерой, которую один из фотографов поднял повыше в надежде ухватить случайный, но тем более ценный кадр. Отводя взгляд — куда угодно, лишь бы не на журналистов на улице и не на наблюдательного констебля, Триш уставилась на студийный, с эффектной подсветкой портрет Роберта, который стоял на круглом, красного дерева столе для вина среди множества других фотографий в серебряных рамках.

«Добрый» казалось наименее подходящим определением для Роберта. Со своими нарочито модными костюмами, подчас жестокими шуточками и решимостью рассказывать всем о своих успехах, Роберт всегда казался Триш непривлекательным мужчиной, выбивающимся из ряда других друзей Антонии. Она до сих пор не могла понять, почему Антония в него влюбилась или что именно в Антонии заставило его думать, будто он будет с ней счастлив. Триш недобро предполагала, что это могли быть деньги Антонии, но теперь начала страшиться возможности, что наиболее привлекательным в Антонии был ее ребенок.

Оглянувшись на сидевших на диване, Триш с облегчением обнаружила, что констебль снова сосредоточила свое внимание на Антонии.

— Но надежен ли он? Вы сами сказали, что в эти выходные за Шарлоттой должен был смотреть он. И тем не менее он ушел, хотя пообещал, что будет здесь и останется с девочкой, так? — спросил Блейк.

В его голосе не слышалось и намека на неодобрение, но Триш прекрасно знала, о чем он думает, и предположила, что и Антония об этом догадалась. В конце концов, ее никогда и ни в малейшей степени нельзя было назвать глупой, пусть порой ей и недоставало чуткости. Она должна прекрасно понимать, так же, как Триш и полиция: когда маленькой девочке наносится какой-то вред, отчим попадает в число главных подозреваемых.

— Да, но это же по работе, — сказала Антония, словно объясняя самоочевидную истину. — Там какие-то сложности. А у него не было причин считать Ники ненадежной.

— Где он сейчас? — спросил инспектор.

— Снова в офисе. Он вернулся туда, как только привез меня из аэропорта. — Антония отвела взгляд от его лица, на котором на секунду отразилось настоящее изумление. К несчастью, теперь она смотрела прямо на Триш, выражение лица которой было еще менее ободряющим.

— Не смотри так, Триш! Я сама велела ему пойти. Ему нужно справиться с рабочими проблемами, а здесь он ничем не мог мне помочь. Он бы слонялся по дому, чувствуя себя лишним и говоря не то, что надо. Останься он, мы только поссорились бы, я знаю.

Триш показалось, что в поспешных объяснениях Антонии слышатся истерические нотки, и она повернулась к полицейским:

— Думаю, моей кузине не помешал бы небольшой перерыв. Мы можем на время остановиться?

— Да, почему нет? Хорошая мысль. В любом случае у нас нет ордера, миссис Уэблок, и нужного оборудования для проведения должного обыска, но пока вы выпьете чаю или чего-то еще, мы могли бы осмотреть комнату Шарлотты?

— Смотрите, где хотите, — сказала она. Долго скрываемые слезы, которые Триш видела у Антонии впервые, покатились по ее лицу. — Где хотите. Мне все равно.

— Понятно. Хорошо. Спасибо. А телефон в контору мистера Хита у вас есть? Я бы хотел заскочить к нему и поговорить, когда мы закончим здесь.

— Разумеется. — Она продиктовала номер. — Но он не скажет вам ничего нового, по сравнению с тем, что сказала я. Пожалуйста, не беспокойте его дольше, чем необходимо. Прошу вас. Он действительно занят.

— Не станем. Просто мы можем получить какие-нибудь ниточки, если он точно опишет, что происходило здесь вчера утром, прежде чем он ушел на работу, и что Ники сказала, когда он попросил ее поработать сверхурочно, в общем, все в таком роде. Мы позвоним ему, — сказал инспектор, направляясь к двери и на ходу доставая из кармана мобильный телефон.

Когда оба полицейских вышли, Антония осталась сидеть на каминной скамейке, обхватив руками колени. Триш не двигалась.

— Антония, где Ники сейчас? — спросила она через какое-то время.

— В полицейском участке.

— Ты хочешь сказать, что ее арестовали?

— Нет, она пошла туда сама. Не оставила мне никакой записки, и я понятия не имела, где она, когда приехала домой. Как это типично! Но этот Блейк сказал, что она рано утром появилась в участке, умоляя сообщить ей новости. По-видимому, кто-то из полицейских проверяет показания, которые она дала им вчера. Если есть какие-то расхождения или она забыла сказать о чем-то, что может дать им новую зацепку, они этим займутся.

Внезапно Антония сморщилась и подняла плечи, словно давая Триш понять, что та сидит слишком близко. Триш послушно сдвинулась к краю скамейки, чтобы увеличить пространство между ними. Они не произнесли больше ни слова, и в доме слышен был только звук тяжелых шагов, проследовавших по лестнице и передвигавшихся теперь из комнаты в комнату. Периодически доносились голоса, но слов разобрать было нельзя.

— Чай, пожалуй, не помешает, — сказала в конце концов Триш. — Заварить тебе или лучше чего-нибудь покрепче?

— Может, заткнешься? Я хочу слышать, что они говорят.

Триш почувствовала, как поползли вверх ее брови, но сдержалась. Детективы, похоже, поднимались на второй этаж, по-прежнему переговариваясь. Открылась дверь. Снова разговор, настолько приглушенный расстоянием, что казался просто гудением. Затем он прекратился. Потом стихло вообще все, даже шаги.

Тишина длилась долго. Триш не стала повторять своей прежней ошибки и просто ждала, когда Антония спросит ее о чем-нибудь. Немного погодя они услышали шаги, спускающиеся по лестнице.

К тому моменту, когда полицейские вернулись в гостиную, Антония уже направлялась к двери.

— Что такое? — резко спросила она. — Что вы нашли?

— Почему вы решили, что мы что-то нашли? — спросил инспектор, подняв руку, словно призывал коллегу к молчанию.

С видимым усилием Антония почти справилась со своим дрожащим голосом. Она сплетала и расплетала пальцы, и брильянты с легким скрежетом терлись друг о друга, когда встречались, поворачиваясь вокруг пальцев, кольца.

— Вдруг стало тихо. Так бывает, если строители что-то ломают или пробивают трубу. Всегда понятно, что означает затишье такого рода. Что вы видели? Что-то такое, что дает вам основания предполагать: Ники могла причинить ей вред? Вы должны мне сказать.

— Пожалуйста, постарайтесь не слишком волноваться. Вы можете хотя бы приблизительно сказать, что Ники и Шарлотта могли взять с собой в парк?

— А в чем дело? Простите. Я хочу сказать, что, конечно, могу. Ники всегда брала аптечку для оказания первой помощи: она похожа на рюкзак, из красно-желтого нейлона с полосками, кажется, черными… его застегивают вокруг талии. Я всегда требовала, чтобы она ее брала — вдруг Шарлотта поранится во время прогулки. Наверное, в сумку-аптечку она клала ключи и деньги, по-моему, я никогда не видела ее с обычной сумочкой. А что?

— А игрушки? Что-нибудь, чтобы развлекать Шарлотту по пути в парк? — спросила констебль, заслужив холодный взгляд своего начальника.

— Нет, не думаю, — ответила казавшаяся озадаченной Антония. — Они собирались на детскую площадку. Игрушки ей не понадобились бы. Но в чем все-таки дело? Что вы нашли?

— Немного крови…

— Крови? Что вы хотите сказать? Где? — задохнулась Антония, в то время как мозг Триш кричал: «Нет! Нет! Нет!»

— На кое-какой одежде в комнате Ники. Возможно, кровь принадлежит мальчику, которому Ники оказала помощь на игровой площадке. В своих вчерашних показаниях она утверждает, что у него текла кровь из разбитых коленок и она прочистила ссадины и заклеила их пластырем. Должно быть, на руках у нее осталась кровь, и, возможно, она вытерла их об одежду. Мы бы хотели отдать эти вещи в лабораторию на исследование.

— Понятно. — Взгляд у Антонии стал совсем пустым, словно ее внезапно ослепили. Затем он снова зажегся и сосредоточился на старшем инспекторе Блейке. — А почему вы спросили про игрушки? На них тоже кровь?

— Совсем немного на ручке и под откидным верхом коляски для кукол, которую мы тоже хотели бы взять с собой.

— Но как она могла туда попасть? Не понимаю.

— Если они брали коляску с собой в парк, тогда кровь почти наверняка должна быть и там. Если Ники бросила аптечку в коляску, когда поняла, что Шарлотта исчезла, это все объясняет.

— А если они не брали коляску в парк?

На Триш произвело впечатление, что Антония не позволяет ужасу затмевать ее способность мыслить логически, но выглядела ее сестра просто ужасно.

— Скорее всего, этому есть какое-то объяснение, и мы его найдем. Не волнуйтесь.

— Но как? Как вы узнаете, чья это кровь? Не говоря уже о том, как она туда попала?

— Наши сотрудники сейчас разыскивают мальчика и его мать. Когда их найдут, мы проверим, его ли это кровь. А пока, миссис Уэблок, не могли бы вы назвать мне фамилию врача Шарлотты? Мы бы хотели поговорить с ним или с ней.

Антония продиктовала имя врача и адрес местной клиники.

— Но у них нет анализов ее крови. Это не такое учреждение. И вообще, у Шарлотты, по-моему, никогда не брали кровь; после анализов, взятых при рождении.

— Мы и не рассчитывали получить анализы крови, миссис Уэблок. Это обычная рутина в подобных случаях. Мы всегда беседуем с врачами.

На тот случай, если у ребенка были необъяснимые травмы в прошлом, сказала себе Триш. По серому лицу Антонии она поняла, что произносить это вслух не требуется.

— Вы сообщите мне, когда узнаете? — спросила она, глядя в пол. С видимым усилием она подняла голову и встретилась глазами с Блейком. — Когда вы узнаете, что кровь принадлежит мальчику?

— Конечно. А теперь я поеду поговорю с мистером Хитом. А…

— Но что вы собираетесь делать с Ники? — Антония отчаянно старалась, чтобы ее голос звучал спокойно. Он прозвучал пронзительно и настойчиво. — Вы не можете сейчас уйти. То есть, если есть хоть какая-то вероятность, что она… обижала Шарлотту, вы должны с ней поговорить.

— Мы поговорим, миссис Уэблок. Не тревожьтесь. Я только что переговорил с коллегами в участке, и они сказали, что она уже ушла, собиралась вернуться сюда. Я оставлю вам констебля Дерринг, она подождет ее здесь, пока я побеседую с мистером Хитом. Это удобно?

— А, понимаю. Хорошо. Да, если хотите. Делайте, как считаете лучше.

— Отлично. Спасибо. Я бы хотел, чтобы Дерринг начала обзванивать ваших друзей и родственников — не видел ли кто-нибудь из них Шарлотту. Вы сказали, что можете дать мне список.

— Ах да. — Антония прижала ко лбу ладонь. Казалось, она с трудом соображает. — Так трудно понять… я хочу сказать, кто… сколько…

— Послушай, может, ты просто дашь им адресную книгу? — сказала Триш. — Тогда они смогут работать, как сочтут нужным, проверяя все возможные адреса.

— Отличная идея, мисс Макгуайр. Спасибо, — сказал Блейк.

— Хорошо. Вы подождете? Она наверху. — Когда полицейский кивнул, Антония вышла из комнаты.

— Велика ли надежда? — очень тихо спросила Триш.

— Трудно сказать, — признал Блейк. — Но выглядит все это не очень обнадеживающе.

Вернулась Антония и подала ему большую адресную книгу в обложке из мягчайшей телячьей кожи.

— Спасибо, миссис Уэблок. А теперь, где может подождать констебль Дерринг? Вы же, наверное, не хотите, чтобы она мешала вам звонками здесь.

Антония озадаченно оглядела гостиную, словно не поняла вопроса.

— Не знаю, — сказала она через мгновение, потом собралась. — Может, на кухне? Тогда, констебль, вы и чаю сможете выпить, да? Я провожу вас и покажу, где что находится. Триш, ты подождешь, хорошо?

— Конечно.

Даже из гостиной Триш услышала щелканье камер на улице, встретившее появление старшего инспектора Блейка, и выкрикиваемые вопросы. Через минуту вернулась Антония, вид у нее был по-прежнему больной.

— О, Триш, что мне делать?

— Держись. Они выяснят, что случилось.

— Но они же думают, что она умерла. Сейчас констебль ничего не скажет, но ведь именно поэтому они ходили наверх? Найти доказательства того, что она умерла. Должно быть так.

— Не знаю, Антония.

— О, бога ради, не лги! Ты, как и я, должна была прочесть это по их лицам, когда они спустились вниз. Они с самого начала считали, что она мертва, и теперь они считают, что убил ее не чужой человек. Они думают на Ники, да?

— Все может быть не так плохо, — проговорила Триш.

— И тем не менее почти всегда оказывается именно так. Когда дети такие маленькие, как Шарлотта, — голос Антонии снова дрогнул, — и когда они пропадают на такой долгий срок.

Триш обняла ее.