Странно, но подполковник больше не пришел. Зато давешний переводчик спустя пару дней навестил его и, растянув губы в вежливой улыбке, объявил:
— Ну, господин Зданович, вашим э… зломучениям приходит конец. Мы связались с российским посольством, и посол выразил готовность забрать вас. Рады?
— Рад, — заверил Николай. — Послушайте, извините, не знаю вашего имени…
— Лес. Лес Гарви, — с готовностью сообщил молодой человек.
— Послушайте, господин Гарви, что со мной? Что говорит доктор?
Лейтенант приблизился к кровати и, все так же улыбаясь, проговорил:
— О, ничего серьезного. Доктор говорит, что ваше состояние объясняется длительным нахождание… э… нахождение в неблагоприятные условия. Подвал, плохое питание, неподвижность — ну, в общем, такое. Все можно поправить правильное лечение и время. Вы, насколько я известно, уже встаете с вашей кровать, да?
Да. Это было единственным, чего ему удалось достичь за последние несколько дней. Он понимал, что рано или поздно американцы известят российское посольство, и встанет вопрос о его отправке в Россию. Он не может, просто не может предстать перед Аллой разбитым и немощным, как древний старик!
Стискивая зубы, он поднимался и, опираясь на плечо медсестры, медленно преодолевал несколько шагов до туалетной комнаты, чувствуя, как раскачивается под ногами покрытый салатовым линолеумом пол. После такой «прогулки» Николай чувствовал себя так, словно преодолел бегом несколько километров: бешено колотилось сердце, дрожали ноги и руки, тело покрывалось испариной.
— Так что, готовьтесь, — не получив ответа на свое «да?», проговорил Гарви и скрылся за дверью.
Готовиться? Как готовиться? Он всегда готов — как пионер из советских времен. Неужели он увидит свою Аллу?
Он вспомнил их последнюю ночь вместе…