Помоги мне

39

На пороге стоял, опираясь на палку, незнакомый мужчина. Изможденный, с пепельного цвета кожей, с лихорадочно блестящими глазами.

Он оставался незнакомым лишь долю секунды.

— Простите, вам… кого… Ник?!

Она взглянула ему в глаза, он почувствовал прикосновение ее нежных теплых пальцев. Ничего не произошло… Боль не ушла, силы не вернулись… Чудес не бывает.

— Ник, входи.

Он сделал неуверенный шаг вперед и остановился. Пошатнулся, схватился за стену в прихожей. Палка выпала из его руки. Его ногти царапнули обои наискось сверху вниз, и он упал на колени.

— Ник?! Что с тобой? НИК!!!

Она не успела удержать его, и он повалился на пол, уткнувшись лицом в половик.

Она схватила его за плечи военной куртки и потянула в комнату. Он был легкий, очень легкий, словно подросток. Голова его бессильно моталась из стороны в сторону. Когда она укладывала его на диван, его брюки задрались, обнажив костлявые, тонкие, как палки, белые ноги с бледно-синими жилами.

Она повернула его на спину. Его губы зашевелились. Она скорее угадала, чем услышала:

— Помоги… мне…

Вот так когда-то у подъезда своего дома она попросила его помочь ей. И он помог. Вытащил ее из черной ямы бессмысленного, бесцельного существования.

А она не могла. Она ничем не могла помочь ему. Она вдруг очень ясно осознала, что он умирает. И что ни «скорая помощь», ни консилиум из десятка медицинских светил уже не смогут сделать ничего. Но она все равно трясла его за плечи и кричала:

— Ты уже умер однажды, Ник! Ты не можешь умереть во второй раз! Слышишь, не можешь! Господи! Ты же милосердный, Ты же великодушный! Ну, зачем Тебе сейчас, сию же минуту, нужна его жизнь?! Зачем? Ну, подожди хоть немного, прошу Тебя! Ну, хоть пять минут… ну, хоть минуту! Пусть он узнает о том, что у меня будет ребенок. Его ребенок. Пусть он узнает! ПУСТЬ ОН УЗНАЕТ!

Наверное, он все-таки услышал. Искаженные болью черты разгладились, и посиневшие губы тронула слабая, почти призрачная улыбка. Он хотел что-то сказать, но между губ появился лишь кровавый пузырь. Увеличился, наполненный его угасающим дыханием, — и лопнул, обдав ее мокрое от слез лицо крохотными капельками розовых брызг.

Потом маленькие огоньки, что светились глубоко-глубоко в его серых глазах, вдруг потухли, как будто кто-то задул две далекие свечи…

И тогда она опустилась на старый вытертый ковер рядом с диваном, где они, бывало, занимались любовью, и взяла его мертвую руку. Ту руку, которой он когда-то требовательно и страстно прижимал се к себе.

Она долго-долго сидела неподвижно. Мыслей не было. Никаких. Как будто в ее мозгу образовался вакуум или его заморозили уколом, как замораживают десну в кабинете зубного врача.

Потом, после целой вечности, заморозка стала отходить, и хотя было еще очень больно, мозг постепенно стал возвращать свою способность мыслить.

Нет, она не будет одинока. Придет время, на свет появится мальчик. Уже скоро он начнет шевелиться — подавать ей знаки того, что он есть.

Другой Ник. Такой же Ник.

Ее слезы высохли.

Он будет расти, сначала научится ходить, потом говорить, потом выучит алфавит и начнет писать, читать. Он станет рисовать, сочинять стихи, играть на гитаре. Пусть он будет нескладный, длинный, худой, пусть у него будут оттопыренные уши…

Другой Ник. Такой же Ник.

И она не будет одинока.