Помощница ключницы

Глава 9, о правдивых воспоминаниях

Она умерла, когда мне и трех не было. Но я помнила ее: красивую, высокую, с такими же темными, как и у меня, волосами. Ее крепкие объятия и шепотом сказанные слова: «никогда не кричи, и не злись! Пройди мимо, не накличь беду». Долгое время повторяла эти слова как песенку. И вот, погляди, совсем и не песенка…

Вспомнилось давнее, когда, не сдержавшись, заорала на наших мальчишек, что мучали собаку, так, что сбежали не только они, но уковыляло и само животное. А я потеряла голос тогда надолго…

И вот сейчас, глядя на свое отражение, думала, а что дальше-то? Меня выгонят или оставят? Как быть с проректором, который почему-то больше цеплялся за воспоминания о моей прошлой жизни, чем за чудище…

— Так, ну и кто тут сырость кровавую разводит?! Кто, я спрашиваю?!

Задумавшись, не сразу поняла, что обращаются-то ко мне. И это посреди пролеска и озера, где никого быть не должно!

— Мама! — прошептала тихо, и дернулась от воды.

— Не поминай мать всуе! — с середины озера на меня смотрело нечто. — Отвечай, ты кто!

— А ты кто? — неведомое мне ранее любопытство победило страх.

— А ты на-а-аглая, — протянуло оно, — люблю таких! Все, давай знакомиться! — и вода забурлила, горкой двинувшись в мою сторону.

Что я там говорила про страх? Но от самого берега все же отступила еще на несколько шагов и, как оказалось, вовремя.

— Я — Воль, — на том месте, где только что сидела, бултыхнула вода и вывалилось нечто…

— Ты кто? — я медленно скользила взглядом по зеленому чешуйчатому хвосту, что плавно перетекал в пузатое брюхо и покрытую мхом грудь. Венчало всю эту «красоту» маленькая шея и большая, как водяной пузырь, голова с густыми синими волосами, в которых блестели камешки и ракушки. А лицо вполне себе было человеческое, только мужское…

— Нравлюсь же, — урчащим голосом сказало нечто. — Ведь вижу, что нравлюсь, — он поводил из стороны в сторону хвостом. — Да, я непозволительно хорош, говорят лучшая партия среди местных озёрников, — он посмотрел на меня темными глазами и проурчал: — Так кто же ты, красавица? — и отвесив сей сомнительный, протянул ко мне свою лапищу.

— Но-но! — я отпрыгнула и, уперев руки в бока, проговорила: — Ты давай, прекращай тут это! А то как закричу, мало не покажется…

Озёрник не ожидал такого поворота совершенно. Раз, и руки его опустились, два, и на лицо набежала тень обиды. Ну, помилуй Единый, почти как моя Иза, которая у соседки увидела платье получше. Три — и на округу раздались плач и стенания:

— Никто меня не любит! Никто меня не хо-о-очет! Никто не приголу-у-бит, — надув нижнюю губу, смотрел на меня весьма и весьма укоризненно. — Ну что за жизнь, у одинокого, всеми покинутого, — он закатил глаза и продолжил: — Все! Решено, буду топиться! Уж лучше так, чем века коротать…

И вот не то, чтобы мне стало его жалко, но все же интересно:

— А ты давно здесь, чешуйчатый? — спросила, по-прежнему не приближаясь.

На меня он недовольно зыркнул и, оценив расстояние, все же ответил:

— Меня звать — Воль, дремучая неблагодарность, нос от меня ворочающая! — и отвернулся, усиленно пыхтя.

— Ну, так я тебя не держу, — села, подобрала ноги и сорвала колосок, делая вид, что рассматриваю небо. — Плыви куда собирался. Я сюда первая пришла.

Молчание было не долгим, пыхтение становилось все громче и, наконец, не выдержав, он обернулся ко мне:

— Нет, ты вообще откель такая будешь? — и возмущения столько.

— Из Академии, а что?

Лицо озёрника вытянулось, глаза округлились, а рот приоткрылся.

— Эй, — я помахала перед ним подобранной веткой, — ты чего? Воль, а Воль, ты живой?

Но вместо хоть какого-то ответа, он просто нырнул в озеро. Странный тип. Я осталась сидеть на месте, выжидая. И не зря, как оказалось.

— Вот совсем не уверен теперь, — сказал, едва его зеленая голова показалась над водой. — Не, ну если из са-а-амой Академии, то да, тогда ясно, — прищуренный взгляд и он уточняет: — А метка-то есть?

— Вот, — я подтянула рукав платья, показывая светящий лепесток. — А что тебе ясно? — задала волнующий вопрос. И откуда он знает про метку?

Пока озёрник мялся, видимо размышляя, стоит ли доверять сокровенные мысли первой встречной, да еще такой «красавице», я вновь легла на спину, глядя в темнеющее небо. Красиво-то как и дышится по-другому: глубоко. А еще чудное чувство появилось, словно от земли ко мне ниточки тянутся, а по ним из меня уходит все плохое, черное…

— А чего это ты делаешь? — подозрительным голосом протянул Воль после долгого молчания.

— Лежу.

— Просто? — еще более подозрительно уточнил он.

— А можно по-другому?

— Ну, — протянул он, а я прямо почувствовала подвох, — лежать можно по-разному: весело и непринужденно, особенно если компанию составляет…

— Брось ты свои срамные намеки, — я закинула руки за голову, — посмотри, как тут хорошо!

— Посмотрел бы я на тебя, проведи ты тут столько же времени, что и я, — и такой тяжкий вздох разнесся, что пригнул камыши. — Меня местными красотами не удивить!

— И сколько же ты тут сидишь? — повернулась и посмотрела на него. — И что прям ни с кем не говорил и никого не видел?

— Да почитай уже века, — он то сгибал, то разгибал свои длинные пальцы. — Ну почему же, вижу: кикиморки там всякие на огонек заходят, леший иногда приковыляет…

— А людей видал? Ну, таких, как я.

— Почитай, — задумчиво почесал он голову, — и не видал, хотя…

Я смотрела, как мордашка озерника налилась, словно переспелый помидор, и вдруг он выдал:

— Видал тут одних, ужо и не вспомнить когда, — и, приблизившись к самому берегу, шепотом добавил: — Забрела тут однажды парочка, из той самой, Академии твоей.

— Врёшь! — сощурилась я.

— Да чтоб хвост у меня отсох и мох на груди не вырос! — стукнул по тому самому мху Воль. — От как щас помню, сижу я, с милой кикиморкой балагурю, так сказать, уже обо всем договорились, дело осталось за малым: она согласна, я готов…

— Воль!

— А…, не о том, да, — почесав затылок, — значится так. Сидим мы: она и я. Сидим такие оба красивые, никого не трогаем, а тут вдруг из кустов шар вылетает, — выпучив глаза, раскинув руки, он продолжал: — От такенный магический шар! Представляешь! На нас! Дама моего сердца как завизжит! Как кинется на меня! Чуть все волосья мои уложенные илом не выдрала! Я ее, как помнится, в эту самую речку и окунул, — он тяжело вздохнул и продолжил: — Почитай, с тех самых пор моя личная жизнь — сплошные поминки…

— А что с теми, ну из Академии? — это меня интересовало больше, чем печальная жизнь чешуйчатого.

— Ну, так я о чем! Вслед за шаром появился мужик: здоровенный, грозный, силищи в нем немерено! На меня бранными словами ругался, выгонял значит, мол, он тут побыть хочет со своей зазнобой наедине, а нечисти всякой наблюдать за этим нечего!

— Ну, ты бы объяснил…

— А я бы объяснил, я бы знаешь, как ему объяснил, — Воль вновь обиженно надулся, — этот мужик сеть на меня ловчую накинул, а она меня на дно и утянула. Пока выбрался, пока всплыл, его уже и не было…

— А как мужик этот выглядел, помнишь?

Неужели мэтр Шарэз мою Наставницу сюда на свиданки приглашал? Но первые же слова озерника, заставили в этом усомниться:

— Ты, что, совсем глухая? Я ж говорю: здоровый такой, тебя выше ну раза в два точно! И черный совсем!

Хм. Интересно леший пляшет. Выходит, что кто-то еще знает об этой потайной двери. Вот тебе и тайна, вот и сохрани секрет. Кто ж это был?

— Говоришь, давно это было? — прищурившись, повторила вопрос.

— Да уже и не вспомнить точно, — тоскливо протянул Воль, наматывая синюю прядь на палец и зазывно глядя на меня.

— Воль, — подумала и решила пойти другим ходом, — а может ты и прав. Озёрник с собственным озером, внешностью и вниманием не обиженный, — Воль грудь колесом выкатил и довольно улыбнулся. — Это же как мне, нищенке, повезло: седая, страшная, а такого хахаля себе отхватила! Да мне все завидовать будут, Воль! И ничего, что я кричу, как не в себя, что аж стекла лопаются. У тебя ж там, на дне озерном, окон-то и нет! Кстати, — в упор посмотрела на ошалевшего озёрника, — а жить мы где будем? У меня родня, ее немного, но по завету Единого мы их тоже привечать должны, а значит, будут жить с нами! Да, и Лешему своему скажи, что озеро теперь не для ваших посиделок, — и со строгостью в голосе добавила: — А кикимор залетных я в нашем доме не потерплю! Уж, коль ты мой муж, знай…

— Так, красавица, — побледневший озерник отодвинулся от меня подальше, — а когда это я мужем стать успел?

— Как? — сделав большие и очень удивленные глаза, пояснила: — Так только что! Воль, а мы же повенчаемся, правда? Надо строго по всем правилам Единого, — и подползла к нему поближе.

— Так! Ты мне тут зубы не заговаривай, красавица! Я тебе ничего не обещал! — он снова нырнул в озеро и отплыл на его середину, чтоб уж точно не достала.

— Вот все вы, мужики, такие, — я отвернулась и громко всхлипнула, — пообещаете, красивыми словами заманите, а чтоб по чести поступить…

— Да где ж ты у нечисти честь нашла? — то ли удивился, то ли возмутился Воль. — Мы не можем быть вместе: видами с тобой разные! Да и стар я уже для молодой жены, на покой пора…

Я, не поворачиваясь, всхлипнула еще громче.

— Ну не расстраивайся ты так, — он по-прежнему пытался утешить меня с середины озера. — А хочешь, я тебе глаза вылечу?

А вот это уже интересно:

— Это как? — вытирая «сопливый» нос, обернулась к нему, — опять врешь?

— Да чтоб у меня хвост отвалился и чешуя поблекла! — озёрник воодушевился, но подплывать ближе не решался. — Жди здесь, сейчас вернусь! — сказал и нырнул в темную воду.

А то я прямо-таки спешу уйти. Интересно, что же он принесет…

— Вот, держи, — мне сунули под нос озерный ил, что отдавал душком. — Ляпай на глаза, и он все вылечит. Давай-давай!

С сомнением смотрела на серо-зеленую массу, что растекалась по его пальцам. Всмотрелась в глаза озёрника: искренние-искренние, ну прям как наши попрошайки на паперти.

— А если ты меня погубить задумал?

— Я себе не враг, красавица, — он аккуратно на травку горкой сложил грязь. Черканул вмиг удлинившимся когтем по ладони, из которой тут же пошла зеленая сукровица. — Смотри, — и окунул ладошку в ил. — Видишь?

Сначала ничего не происходило, а потом саднящая ранка начала стягиваться, заживать, пока даже шрам не пропал.

— Единый! — выдохнула ошарашенно и даже пальцем потрогала: на ощупь озерник оказался холодным и гладким. — Было и, вдруг, нет ничего!

— То-то же! — назидательно произнес он, и, подняв указательный палец к верху, сказал: — Старших нужно слушать! Сиди здесь, сейчас вернусь!

Возвращение Воля ждала, затаив дыхание: а вдруг на самом деле поможет?

Озёрник, вновь появившись с кучкой озерной жижи, сразу принялся командовать:

— Значится так, ложись, только нарви себе под голову чего-нибудь и глаза закрывай…

Первые мгновения было страшно, а вдруг я сейчас его послушаюсь, а он меня утащит? И что потом будет? Но потом решила, чего уж собственно делать: чему быть, все равно не миновать…

Легла, послушно закрыла глаза и обратилась вся вслух, стараясь отмечать малейшее движение вокруг себя. И чуть вздрогнула, когда скользкая, воняющая жижа упала мне на лицо, а холодные пальцы принялись аккуратно ее втирать.

— Не дергайся, кому говорю! А то потом вместе с нормальной кожей отдеру, будешь ходить страшилищем и всех пугать! Грязь-то у нас качественная…

— Рассказал бы ты чего-нибудь, пока измываешься над бедной девушкой, — предложила, устав молчать. — У тебя жизнь долгая и, наверняка, полная интересных историй.

— Так, все замазал, теперь лежим и ждем, пока высохнет. Седину твою, правда, это не уберет, — сказал Воль и полюбопытствовал: — А как тебя зовут?

— Аиша.

— Хорошее имя, древнее, таких уж и не встретишь, — я услышала, как булькнула вода. — Рассказ, говоришь, хочешь… что ж тебе рассказать, красна девица, — я хмыкнула, а он продолжил: — Ты про край этот много знаешь?

— Только то, что это Земли Оборотников, но заброшенные и земля не плодоносит, — вспоминая слова мэтра Шарэза. Сердце сжалось: очень я надеялась, что смогу увидеть его еще хотя бы раз, и нечисть кухонную, и наставницу…

— Все так, — услышала я Воля. — Здесь земли оборотников, а озеро это, когда-то связанное с Большой рекой, питало и растило их. Хорошее было время, богатое и урожайное. А еще по этому озеру приходили посланцы других народоцев. Ой, что вспомнил, что вспомнил! Сейчас тебе такое расскажу! Только смотри мне, не размажь мазюку, — строго проговорил озерник.

— Не томи уже, рассказывай! — я поерзала от нетерпения.

— Оборотники всегда были зверьем, — начал Воль, — но свою территорию блюли знатно: ни один залетный волкодлак не проскочит, ни одна водянка никого не потопит без их ведома. Я и то поселился здесь только с их одобрения, — гордо добавил он. — Тут, значится, прошел слух, что хочет вожак ихний дочь замуж выдать, и потому кинул клич по всем народцам, чтобы отправились к ним в гости все женихи знатные…

— Погоди, а как так, они ж все разные…?

— Ты мне дай слово до конца молвить, все вопросы апосля! — сурово припечатал озерник, а я замолкла. — А дочь, меж тем у него была особа, особо не воздержанная: ни в еде, ни в связях. Не девица короче, — хмыкнул озерник весело, будто что-то вспоминая. — А оборотники народ закрытый, а посему загадочный, вот и обуяло любопытство всех. Не столько, чтобы жениться, сколько на сам народ и земли поглядеть. А путь один: через это самое озерцо. Ох и намаялся я тогда гостей встречать…

— А дальше-то что?

— У, нетерпеливая ты девка, Аиша, — я представила, как Воль покачивает синей головой и улыбнулась. — Прибыло женихов, как щас помню, чертова дюжина. А папаша-вожак суеверный был, страсть. Решил он так сказать, после пира от одного избавиться: случайно то ли утопить, то ли обратно отправить, уже и Лешак не вспомнит. А удумал вот чего: пьяных женихов аккурат у озера и выгуливать, кто первый сгинет.

— Ну, ничего себе приехали на смотрины…

— И не говори, — согласился со мной озёрник. — Но какой же пьяный мужик к озеру пойдет по доброй воле? Ясн дело никто, а потому отправил он дочку свою с престарелыми нянюшками прогуливаться вдоль озерка, как приманку. Все было продумано, осталось только дождаться конца пира. И вот бродят три грации по бережку: одна впереди, две позади. А на встречу им толпа страстных молодцев. У мужиков глазки-то вылупились от счастья такого, челюсти отвисли от красоты неземной, из штанов повыскакивали…

— Воль, охальник! — возмутилась я, перебивая озёрника.

— А я че? Я за всем отсюда подсматривал! Нам знаешь, как с кикиморками весело было, когда оборотницы своих, молящих о помощи и милости жертв обратно по кустам растаскивали? Всех попользовали, а кого и не единожды! Никто не спасся, особо нянюшки усердствовали…

— Мда, — протянула, даже не зная, что и сказать.

— Хорошая была свадебка, веселая!

— Так свадьба состоялась?

— А то ж, — хмыкнул Воль, — все просто: с кем застал дочь на том и женил.

— Да уж…

— Так, время вышло, давай снимать с глаз корку, — услышала я над собой голос озёрника. — Аккуратно только, потихоньку, вот так…

Спустя несколько мгновений, проморгавшись, я смотрела на Воля — тот сложил на груди руки и умиленно шмыгал носом:

— Вот не будь я так стар и немощен, ну точно бы в жены взял, — он указал на озеро, — любуйся моими трудами!

Осторожно подошла к самому берегу, склонилась над водой и выдохнула: на меня смотрела я сама, пускай с седой прядью, но с вполне здоровыми глазами, которые даже не щипало:

— Спасибо тебе, Воль! — искренне поблагодарила и крепко сжала его руку. — Век не забуду!

— Да чё уж там, — покраснев, сказал он, — обращайся! Ой, а чего это у тебя рука светится? — он указал, а я, проследив взглядом, увидела, как метка Академии начинает светиться все сильнее, но боли при этом не причиняла.

— Наверное, пора возвращаться, — протянула задумчиво, чувствуя настойчивое желание оказаться в своей комнате.

— А ты ж еще вернешься? — с надеждой протянул Воль.

— Как смогу, так обязательно! — горячо заверила я. — В следующий раз принесу тебе чего-нибудь вкусного, деликатесного! — и быстро простившись с ним, припустила, что есть мочи, обратно к потайной двери, которая сейчас походила на земляной холм, заросший травой с черной дырой посередине. А едва заскочив, захлопнула дверь и провернула ручку, как услышала позади себя:

— И как это понимать, Аиша?