Понаехали!

Глава 20 В которой речь идет о коварстве женском и сложных жизненных обстоятельствах

Глава 20 В которой речь идет о коварстве женском и сложных жизненных обстоятельствах

Кошки - они как люди: нагадив тебе в ботинок, выказывают удвоенную радость при твоем появлении.

…из записок человека, который очень любил кошек и не любил людей.

Норвуд неплохо научился сдерживать ту свою натуру, о которой в обычное-то время и вспоминать не любил. И если в первые годы он держался от людей, опасаясь не совладать с волчьей сутью, то после ничего, как-то приспособился.

Теперь вот…

- Я виноват, - Марун повторил это в сотый раз и сжался, мелко вздрагивая всем телом. – Я просто не подумал… я…

- Если с ней чего станет, я тебе сам шею сверну, - проворчал Бьорни, избавляя Норвуда от необходимости говорить.

И ватага кивнула.

Норвуд же… он крепко сомневался, что выйдет произнести хоть слово. И Марун, чуя гнев стаи, смолк. А человек вот наоборот заскулил, заелозил ногами по песку, пытаясь уползти.

- Говори, - выдавил из себя Норвуд.

Получилось.

С трудом, но получилось. Только зубы клацнули. И звук этот, вышедший донельзя громким, заставил человека замереть с выпученными глазами.

- Суда! – выдохнул он. – Требую суда царева…

- А я тебе говорил, - пробормотал Бьорни в сторону. – Уводить надобно…

Надобно.

Толпа, что собралась на берегу, росла. И пусть пока людей было не так, чтобы много, стая справилась бы, но… эти-то вон ни в чем не виноваты.

За что их?

А гомонят, и пробиваются вперед мужики, кто с топором, кто с ножом. Вон, и дреколье в руках. Готовы защитить своего. И попробуй объяснить, что это вовсе не свой, что гниль и дрянь – не поверят же.

Не свею.

- Суда? – этот голос, обманчиво ласковый, заставил толпу замолчать. А человек вновь замер.

Князь же Радожский, который еще горел заемною поглощенною силой, обвел людей, собравшихся на берегу, взглядом.

- Что ж, будет тебе суд.

- Некогда… - проворчал Бьорни, а Марун, чуя, что все складывается вовсе не так, как хотелось бы, втянул голову в плечи.

…на корабль пойдет.

И будет сидеть там до самой осени, крыс гонять да за порядком следить. Небось, корабль большой и не потеряется. Наверное.

- А ты, кто таков, мажик? – донеслось из толпы.

- Я? – Радожский криво усмехнулся, и глаза его полыхнули алым, но это, кажется, только Норвуд и заметил. – Я, милостью всех богов, князь Радожский…

Слово было сказано, но людей не особо впечатлило.

Впрочем, князь вознес руку над головой, чтобы все видели.

- …третий из Царевой сотни.

Над белою ладонью развернулся царский сокол. Развернулся, взмахнул крылами и рассыпался сонмом искр, заставив толпу податься прочь. И тихо так стало, до того тихо, что слышно было, как трется о камни вода. А человек, лежавший на песке, всхлипнул, неловко перевернулся на живот и пополз, извиваясь всем телом.

- Боярин… прости, боярин… в заблуждение ввели… обманули… ведьмы подлые заморочили… посулами своими… обещали… многое обещали.

Он дополз до Радожского и попытался поцеловать грязный сапог.

- Ничтожество, - поморщился Бьорни.

А Марун лишь вздохнул в очередной раз.

- Зато заговорит, - Стагни почесал голый зад и пожаловался. – Неудобно… может, на корабль кого послать…

- Марун

- Понял, - младший с превеликой радостью бросился к берегу, и в воду вошел, что нож в масло. Вот же… сколько лет уже, а эта молодецкая дурость в нем так и не повывелась. Хотя…

- Кто? – задал Радожский вопрос.

- Ведьмы! – осознав, что прямо сейчас убивать его не станут, человек определенно осмелел. – Тварей своих наслали…

И на Норвуда указал.

- Живота лишить…

Князь усмехнулся, а потом, наклонившись, схватил этого вот говоруна за горло. Дернул, рывком поднявши на ноги. И ведь не скажешь, что Радожский силен, а поди ж ты… и не только поднял, но и приподнял над землей.

- Говори…

Слов это заставило пленника громко икнуть. А потом он заорал дурным голосом, вцепился обеими руками в руку Радожского, да тотчас отпустил, ибо рука эта покраснела и задымилась.

- Говори, - Радожский разжал пальцы, позволяя пленнику упасть на песок.

Люди зашептались.

Небось, опять слух пойдет о том, что царева сотня живых людей губит. Но… что-то было такое, то ли в магии, то ли в самом князе, однако человек заговорил.

Сипло.

Захлебываясь, спеша словами откупиться от муки, а может, если свезет, и смерти.

Норвуд поморщился: история выходила донельзя мерзкою.

…а папенька в другоряд женился, - Горыня, оставшись в нижней рубахе, поежилась. – И ладно бы, я же ж не против. Я же ж понимаю, что ему наследник надобен. Я что? Замуж выйду и в мужнин род, а он тогда?

- Это да, - тоскливо поддержала Баська.

- Вот… она-то собой ничего, хорошая. Крепкая. И род тоже большой, пусть и не сказать, чтобы древностью славный, а все богатый. Сперва улыбалась всем, змеюка подколодная, - Горыня нахмурилась, вспомнивши о неприятном. – А после… Бержата, ключница наша, еще моею маменькою ставленная, захворала. И так захворала, что на третий день отошла. Она-то немолодою была, да все одно крепкой. Дело знала свое. А эта… на место Бержатино свою няньку пристроила. Так оно и пошло. Году не минуло, как из старых слуг только и осталась пара девок, при мне состоящих. Да и тех эта вот… все папеньке наговаривала, дескать, ленивы, нерасторопны. Он и думал сослать, но тут уж я заупрямилась.

Небо медленно наливалось темнотой. И холодало. Ветерок обернулся ветром, сильным, пронизывающим, заставляющим думать, что осень-то не за горами.

- Эта… родила дочку. Потом еще одну. И еще. Только дочки и выходили, да… тут-то папенька и заговорил, что, стало быть, на то воля богов. А еще, что жениха мне подыщет такого, чтоб в род принять можно было.

- А ты…

- Соболевы мы, - Горыня склонила голову. – Из старых…

- Те самые? – охнула Баська. А Стася сделала вид, что уж она-то точно знает, кто такие Соболевы и чем они славны.

Потом спросит.

У Евдокима Афанасьевича, коли выберется.

- Те самые… папенька-то мой тоже единственный сын. Ни дядьев у меня, ни теток по отцовой линии нету. А по материной тоже, потому как она из простых, да… вот… на папеньку многие косо глядели, когда он решил её по закону да в жены… - Горыня прихлопнула комара. – Этой разговоры не по нраву пришлись. Она сперва решила, что меня-то подвинет, начала нашептывать, что норов у меня неласковый и сама-то я не такая, чтоб мужа сыскать, что надобно меня в храм отправить, во жрицы, потому как тогда боги и смилостивятся, подарят наследника. Только папенька эти разговоры скоренько пресек. Так и ответствовал, что скорее её в монастырь сошлет и с новой женою попробует. Нет, не думайте, он у меня не стал бы… он её, может, и не любит. Не любил… но о сестрах моих заботится. И приданое им положил немалое.

Только, наверное, одно дело приданое, и совсем другое – все прочее имущество, которое отошло бы мужу Горыни. Или не мужу?

Сама-то Горыня тоже с характером.

- Мало было? – высказала общую мысль Лика, которая мелко дрожала, но делала вид, что ничего-то этакого не происходит. Подумаешь, ветер наполняет нижнюю рубаху, что парус. Бывает и такое.

- Так… выходит, что мало… она тогда подружиться решила со мною. Привечать стала. Песни петь сладкие, что, дескать, мы одна семья. Будто я не помню, чего она мне еще с полгода тому шептала, как кривилась, все повторяла, до чего я дурна, и лицом, и статью… так я ей и ответила. Вот и… она его впустила. Морочника. Помню, что во двор меня кликнула, навроде как с конем моим беда приключилась. А конь у меня хороший. Из Градомысловых табунов…

На сей раз кивнули все, даже Стася.

- Папенька еще жеребенком привел. Сама ростила, выпаивала. И объезжала тоже сама, - сказала Горыня и глянула с вызовом. Похоже, сие занятие в обществе не считалось сколь бы то ни было подходящим молодой девице.

- А мне так и не купил, - пожаловалась Маланька. – Я просила лошадку, а он сказал, что невместно.

- И мне.

Баська насупилась от этакой вселенской несправедливости.

- Она тоже все говорила, что невместно, но мамка моя из степного народу, и папенька знал. Сказал, лучше сам коня подберет, чем ждать будет, когда кровь во мне свободы попросит. Вот… я в конюшни, значится, а там она… и с этим вот… помню, глянул на меня, так я и сомлела почти. А дальше… она калиточку и отворила, помогла уйти. И уже в сарае том очнулась только. Одна.

Баська погладила Горыню по руке, утешая. А та вздохнула тяжко и призналась:

- Она бы не позволила мне живой остаться. Небось, этому и заплатила, чтоб спалил… а там бы… одно дело, если б со мною чего дома приключилось. Папенька бы… он бы и ковен, и ведьм… выяснил бы, чего да как… я ж не ключница, родная дочь. Тут же… ведьмы бы что? Сказали бы, что людолов свел. И с другими если сгорела, то…

- Несчастный случай, - сказала Стася тихо.

- Вот… она этому, верно, много денег обещала, только…

- Таких свидетелей живыми не оставляют.

И слова эти заставили всех замолчать, обдумывая, что все-то не так и плохо, если разобраться. Остров? Так ведь не голый камень. И вода пресная. Березы вон. Есть, правда, нечего, но без еды человек всяко дольше продержится, чем без воды.

Эта вода теперь гляделась черною и густою, и тонкая лунная дорожка пролегла по ней, словно намекая, что до другого берега недалече, всего-то и надобно, ступить.

Может, будь она одна, Стася и решилась бы. Да вот остальных куда?

И как?

И…

Она встала и подошла к воде. Присела. Коснулась пальцами. Замерла, пытаясь услышать в ней хоть что-нибудь, но ничего-то, помимо обыкновенного шелеста волн, не услышала.

Небо совсем черным сделалось.

А вода.

Вода ластилась к Стасиным пальцам, хваталась за них и отступала, приглашая поиграть.

- Я бы с радостью, да… в другой раз? – странно разговаривать с озером, впрочем, ничуть не менее странно очутиться посереди этого самого озера.

- Сивка-бурка… - вряд ли в этом есть смысл, но почему бы не попробовать. – Вещая каурка… встань передо мной, как лист перед травой.

Слова подхватил ветер, понес, играя, а после уронил в тяжелые воды озера. То и проглотило. И вновь наступила тишина. Звонкая. И хрупкая.

Она разбилась с падением первой капли, что стекла с серебряной гривы коня. И рассыпалась, разлетелась осколками. А следом тяжко хлюпнула вода под копытом. И снова.

Опять.

Он шел не спеша, теперь свободный, способный уйти, если пожелает.

- Это… - за спиной с немалым восхищением выдохнула Горыня. – Это… и вправду?

- Правдивей некуда, - Стася протянула руку и конь, остановившись в трех шагах, тряхнул влажною гривой. А после наклонился и осторожно, бережно, как и озеро перед этим, ухватил Стасины пальцы.

Вот тебе и Сивка…

…с буркой.

Ежи пытался справиться с беспокойством. Вся суть его требовала действия, причем немедленного, а разум вот напротив настаивал на ожидании, все повторяя, что действовать надо с умом.

Да и вообще…

Что именно «вообще» не уточнял. Но…

- …и обещала пять тысяч золотом, тысячу задатка дала, если девка эта до утра не доживет… только все должно было выглядеть так, будто бы случайно…

- Случайно? – Радожский бровь поднял.

Надо же… третий из сотни царевой, о которой в народе, если и говорят, то шепотом, осторожно, не без оснований полагая, что всякое слово свои уши найдет.

…а молчал ведь.

Мог бы и сразу… а молчал… зато понятно, отчего так быстро занялись тем подворьем. И дознание по делу Градомыслову учинили, и…

- …будто бы по пьяному делу… тефакт магический… вот… и все сгорели. Все!

Это слово заставило людей, слушавших жадно – не каждый день случается подобное – зароптать. Теперь в этом ропоте не было ничего-то сочувствующего.

- Они живы, - Норвуд, успевший приодеться, на толпу глядел мрачно, как и на Радожского с его жертвой, которая каялась прилюдно, столь же прилюдно называя имена.

Некоторые…

…что ж, может, правы были те, кто говорил, что большой разбой без крепкой руки, его прикрывающей, не учинить.

- Живы, - согласился Ежи, морщась.

Сила его успокоилась, унялась и теперь, сколь ни пытался он тропу проложить, как там, на берегу вышло, а не получалось. То ли потратился он много, то ли близость озера мешала. Хотя… и раньше ведь озеро было, но сбоку.

А тут?

Взгляд Ежи сам собою то и дело останавливался на темной глади.

- И это хорошо.

- Хорошо, - Ежи вновь согласился. – Только где их искать?

- Найдем.

- Думаешь?

Свей склонил голову, помолчал и добавил:

- Ей спокойно…

- Ты… вообще… как оно?

Наверное, о таких вещах и спрашивать не след, тем паче сейчас, когда Ежи думать бы о другом. Или… не думать.

В Гильдию обратиться.

Нанять мага, чтобы поиск учинил, раз уж сам Ежи на подобное не способен. Если в доме Стаси нет, то где-то же она есть! И стало быть, велик шанс, что это «где-то» не так и далеко.

- Хватит, - голос Радожского прервал сбивчивый лепет людолова. – Слышали?

Толпа загомонила.

- Виновен?

Гомон усилился. И теперь в нем слышался гнев…

…надо мага искать. И кого-то, кто и вправду толк в деле знает, а не просто при чинах да регалиях. А Ежи стоит и пялится на воду, будто от неё ответа ожидая.

- Вышло… молодой был. Глупый. Давно. В море ходил. С побратимами. Везло. И решили, что милость богов с нами. Геройствовать стали.

Норвуд тоже смотрел на озеро.

Как-то так… с прищуром.

- Бьорни, - тихо сказал он, поведя плечами. – Готовь корабль…

- Куда пойдем?

- Понятия не имею. Но… готовь. Чуется мне…

Ежи подумал и согласился, что ему тоже чуется. А стало быть, пригодится свейская ладья или нет, оно еще не известно, но лучше бы ей и вправду готовой быть.

На всякий случай.

- Вот… брат мой… родной… давно умер уже. Не помню почти. Славный был воин. Прокляли его… сгорел черной гнилью. И сын его тоже. И жена. Все, кто был… я пришел, а там мертвецы. Осерчал крепко. И поклялся отомстить.

- Отомстил?

- Как видишь… нашел такого, как ты. Старого только. Он разум утратил. Разум, но не силу. Хотел дочь брата взять. Не в жены. Брат оскорбился. Погнал прочь. Собак спустил. Ведьмак и ответил. И племянницу мою забрал. Она повесилась. Уже потом. Когда свободна стала. Я его… убил. Сказал, что боги судят. А он меня проклял. Сказал, что если боги, то тоже пусть слово скажут. Он зверь. И нам быть. Мы и стали.

От воды тянуло холодом.

Небо же темнело и стремительно. Вон, мелькнули искры первых звезд. Выкатился блин луны, объеденный с одного краю.

- Боги и сказали. Мы будем людьми, пока людское не утратим, - Норвуд коснулся раскрытой ладонью груди. – Охота… коль на того, кто смерти повинен по правде и закону Богов, тогда да… а невиновный если, то… чем больше крови, тем ближе край. Мы держимся.

- Давно?

- Давно.

- А девочка тебе зачем?

Что-то сомневался Ежи, что хорошее крепкое проклятье можно было снять чистой ли слезой ребенка или же любовью, или еще чем-то подобным. Сказки-то дело хорошее, но не всегда они правдивы.

- Не знаю. Сказано, если суженую найду, то спасемся. Я нашел. Но… может, жениться надо?

- Может, и надо, - согласился Ежи.

- Определенно, надо, - Радожский подошел и посмотрел на воду. – Там они где-то.

- Думаешь?

- Уверен. Иного логического объяснения не вижу. Там… явно ощущается след ведьминой силы. Стало быть, тропу они проложили, что хорошо, но вот куда…

Озеро переливалось всеми оттенками темного шелку.

- Я пробовал искать, но… воды много.

Много.

Подумалось, что Ильмень-озеро не просто велико, оно огромно, мало морю уступает, а уж островов на нем, что пшена в мешке. И…

…и мага искать бессмысленно.

Большой массив воды любую силу поглотит, кроме той, к которой Ежи сам не рискнет воззвать. Или все-таки рискнет?

Тогда…

Как?