Глава 52 Где творятся странные дела и возникают лишние вопросы
Возможности медицины не ограничены; ограничены возможности пациента.
…из лекции о роли целителей в жизни государства, читаемой каждый год студиозусам первого курса.
Целитель, что явился на зов царицы, гляделся человеком в высшей степени обыкновенным. Невысокий, суетливый какой-то чрезмерно, с длинными руками и длинными же пальцами. Он торопливо кланялся, смешно расставляя при том локти, и часто кивал, отчего подбородок его тонул в кружеве, которое окружало шею пышным белым облаком.
Он смеялся.
И целовал ручки придворным дамам.
- Тише, - сказала Стася, положив ладонь на широкую кошачью спину, и вздыбившаяся было шерсть облеглась под рукой её. А Бес повернулся и уставился на Стасю, мол, точно знаешь, что творишь?
Нет.
Она сидела за ширмою, в стороночке, по-за спиной царицы, и сквозь узор в это ширме глядела на того, кто со всею определенностью человеком не был.
А кем был?
Стася не была уверена, что ей хочется знать.
- У вас отличный мысль, - сказал целитель, и от голоса его по спине побежали мурашки. Отчетливо так побежали. Стася, будь котом, сама бы заурчала, но котом она не была. – Однако же не вижу смысла самолично… мой ученик справится. В конце концов, достаточно простого сканирования, чтобы выявить проблему. Если та есть.
- Мне бы хотелось, - мягко проговорила царица. – Чтобы вы лично занялись. Я верю лишь вам.
И заквохтали боярыни. В голосах их, сливавшихся в один, Стасе слышалось и недовольство, и сомнение, и возмущение даже.
- Все-таки речь идет о будущей царице, и о матери царя…
А он стоит.
Морщится.
Водит головой со стороны в сторону, и Стасю чует, но… смутно? Рука поднялась, пальцы зашевелились, выплетая непонятный узор. Учиться бы… некогда.
Не успеет.
А вот узор выплести, из воздуха, из света солнечного яркого, что пробивается в окошко, занавесою плотной, сквозь которую не пробиться взгляду… недоброму.
Определенно, недоброму.
- Что ж… - он поморщился и отвернулся, скрывая злость, которую теперь Стася видела, как и тончайшие нити, что поднимались над головой целителя, растекаясь в стороны, окружая… да всех-то, почитай, кроме самой царицы. – В таком случае, счастлив служить…
И усмехнулся.
Криво.
- Только… позволено ли будет присутствовать и моим ученикам? Все-таки я, как наставник…
- Что думаешь? – тихо спросила Стася, поглаживая Беса. Почему-то она была всецело уверена, что её не услышат. Кот растянулся на коленях… частично. Он на колени давно уже перестал вмещаться, и теперь занимал почти всю лавку, Стасе вон на самом краешку место осталась. Ну да она не в претензии.
- Урм, - сказал кот, приоткрыв глаз.
Мол, посадили смотреть, вот и смотри.
Она и смотрела…
- …люди всецело достойные, знающие…
И слушала тоже.
Но пока не дослушалась.
Лика наглеца пнула. По ноге. И зашипела от боли и еще обиды. Это ж надо было позабыть, что на ногах у ней туфельки из мягкой кожи, а не старые добрые ботинки, к которым она дома привыкла. В ботинках пинаться всяко удобней.
- Сдурел! – сказала она этому вот… наглецу, который мог бы и вид сделать, что ему больно. Тогда, глядишь, и самой Лике обидно бы не было.
- Кто ты?
- Светлолика я, если ты умом ослабел.
И села.
Потому как вдруг поняла, что оно, конечно, красиво все да вокруг, но тесновато.
- Просто Светлолика?
На нее глядел.
И глядел.
Еще немного и дырку проглядел бы… а кому она потом нужна будет, дырявая.
- Просто Светлолика.
- И хочешь сказать, что знакомство наше случайно? – он нахмурился еще сильнее прежнего.
- Ага.
- И сегодня ты…
- Скучно стало. Вот и решила глянуть, кто там за стеною шубуршится, - Лика повернулась к пропасти, подумавши, что надо бы испугаться, потому как мало ли, чего там в голову оглашенному этому взбредет. Еще решит, что она… кто-нибудь, но не она, и спихнет вниз.
Падать-то далече.
И вода глядится твердою, что камень. Но все одно красиво.
- Ты не врешь, - сказал после долгого молчания Славка и вытащил из кошеля круглый камушек, навроде куриного яйца, только кривого с одной стороны. Такие, помнится, одна кура еще несла, и матушка долго маялась, пытаясь понять, которая, чтоб её, стало быть, зарубать.
Кривые яйца – это же ж несерьезно!
А он держит, словно величайшую драгоценность.
- Ты решила выйти замуж? – и вновь взглядом Лику буравит.
- Нет.
- За царевича… как нет?!
- Обыкновенно, - Лика пожала плечами и велела. – Садись уже… глянь, вода, почитай, черная вся, как деготь… у нас березы жгут и деготь топят. Маменька, конечно, велит новые сажать… но красиво, да?
- Красиво, - странно разочарованным голосом произнес Славка, присаживаясь рядышком. – Так стало быть, не хочешь замуж?
- А кто туда хочет-то? – удивилась Лика.
- Так уж и никто?
- Ну… может, кто-то и хочет, но… больше оно же ж для порядку. Положено так, чтоб девка замужем была. А чего уж… оно-то, конечно, деваться некуда, а то маменька крепко расстроится. Только от… дома-то хорошо. А как оно замужем будет?
- Думаешь, плохо?
- Думаю, что по-всякому… как наперед узнаешь?
- И вправду. Хочешь? – он протянул свое кривое яйцо Лике, и та взяла.
- Тепленькое… - наощупь оно и не яйцом оказалось, и не камнем, мяконькое, будто бархатное, так бы и гладила.
- Ага… стало быть… и за царевича?
- Что «за царевича»?
- Замуж. Не хочешь?
- Так… а чего хотеть? В доме каком, ежели за ровного, то еще поставить себя можно. Маменьке там пожалиться, коль обижать станут. А у царевича… кем я тут буду? Вот то-то и оно… нет, благословение божини – это пользительно, но вот чтоб за царевича… пусть себе в ином месте жену ищет. А я уж как-нибудь обойдусь.
Камень загорелся ярким желтым светом. Будто махонькое солнышко на ладонь легло. И такое прехорошенькое, что Лика не удержалась, погладила.
Света стало больше.
- Интересно, - произнес задумчиво Славка и нос почесал.
- Чего интересно?
- А то, что ты первая, у кого он и вправду засветился. Ты… извини, что я вот так… я не специально. Все сложно стало. Странно донельзя. И меня очень эти странности волнуют.
- На? – Лика протянула камушек, хоть расставаться с ним желания не было никакого. Но другое было, убрать его куда-нибудь в тайное надежное место и…
…не хватало еще чужого взять.
- Нет, пусть у тебя побудет… это осколок того самого, который в храмах ставят. Ставили. Когда-то давным-давно, еще когда тут державы не было, а были княжества, то, поговаривают, боги спускались к людям и вершили чудеса. И вот когда суть их божественная касалась предметов материального мира, те изменяли свойства.
- Скажешь тоже, суть… ладно, нога там или рука, но суть… - Лика покачала головой.
- Нога? У бога?
- Отчего нет. Если он бог, то что ему, безногому быть? Сам же сказал. Спускались. Стало быть, была лестница… без лестницы спускаться тяжко. Я одного раза на крыше амбара застряла, потому как придурок один лестницу убрал. Так вот, честно скажу, тяжко…
- Лестница… про неё в рукописях тоже упоминалось. И про дом божий, от которого камни и пошли. Правда, мне лично куда ближе версия, что боги, откликаясь на призыв верующих, снисходили в места молитвы. И уже потом алтарные камни и принимали силу их. Правда в том, что таких камней было изначально немного.
Солнышко грело Лику.
И так хорошо сиделось… озеро где-то внизу, переливалось теменью, что тафта, которую сестрица себе на платье прикупила, а Лике вот только поглядеть позволила.
Издали.
Ну и ладно…
Зато небо золота полно, и облака на нем, словно шелками вышиты. И так хорошо, как у Лики никогда-то не выйдет.
- Камни появлялись в разных местах. И… суть разных богов сохраняли. В основе дворца лежит один… это вот второй. Осколок. Когда-то давно алтарь Моры раскололи, уж не знаю, зачем…
Жалко.
Стало быть, прежде камень был больше. И света вмещал больше. Или… как-то папенька сказал, что даже самая малая частица чего-то сохраняет свойства целого. Может, если с божественной сутью, то оно тоже так? Лика накрыла камешек ладошкой.
- Главное, что осколки сохранились здесь. А камни были свезены в Китеж. И убраны в храмы.
- Зачем? – искренне удивилась Лика.
Не то, чтобы она сильно в вере упорствовала. Как все… в храм наведывалась, оставляла у алтаря, что зерно, что выпеченный хлеб. И она-то, по матушкиному наставлению, пекла сама, хотя ныне хлеб можно было и в храмовой лавке прикупить, как зерно, и цветы, и все остальное, что для подношения надобно.
Свечи особенно красивые были.
Золоченые.
Или перламутром крытые.
- Зачем… сложный вопрос. Храмы сперва зарабатывали, допуская паломников к алтарям. И на чудесах тоже, но… потом чудеса прекратились. Тогда-то и было решено считать, что божественная сила иссякла. Камни убрали, алтари заменили… в том и смысл, Лика. Они не должны были засветиться!
- Но светится же ж, - возразила Лика, поднимая камешек на ладони.
Теперь он и вовсе сиял ярко, странно, что глаза не резал.
- Светится, - странным голосом ответил Славка. – И… и выходит, что… я ничего-то не понимаю!
- Бывает, - Лика погладила его, растерянного, по плечу, утешая. – Ничего. Поймешь еще… какие твои годы.
Так маменька папеньке говаривала, когда он сетовать начинал, что характерно, тоже на свое непонимание. Небось, это у умников обыкновение такое.
Пускай себе.
Мутный взгляд наставника задержался на Дурбине. И под взглядом этим стало… неуютно. А тонкие губы растянулись в усмешке, будто добрейший Амвросий Ульянович догадывался о мыслях, Дурбина мучивших.
- А он тут зачем? – поинтересовался Аверсин пренедовольно.
- Пускай… женщины любят обходительность. Возьми… - это уже сказано было Дурбину, и тонкий палец указал на черный кофр. – Будешь помогать. Привыкать…
Во рту блеснули белые зубы.
И тончайший язык скользнул по ним, собирая эту белизну.
Дурбин заставил себя склонить голову, изображая почтение. А ведь прежде получалось, и усилий-то прикладывать не требовалось, нужно было лишь подумать, чем тот или иной человек будет полезен в его, Дурбина, жизни да карьере. Теперь же…
Кофр наощупь показался склизким. Ощущение это длилось всего миг, но Дурбин едва удержался, чтоб не отбросить эту отвратительную вещь.
Но все-таки удержался.
Поклонился.
Молча.
И это, кажется, понравилось наставнику. Он кивнул и обратил взор на Аверсина, который гляделся задумчивым, рассеянным даже.
- Твоя задача успокаивать девиц и объяснять им, что ничего-то дурного не происходит, а что происходит – по повелению царицы-матушки, и что, если кому вздумается капризничать, то…
Тонкий язык вновь скользнул по губе.
- …царица будет недовольна.
Царица изволила лично присутствовать.
Она восседала на высоком кресле, обтянутом красною тканью, и на фоне его сама-то казалась бледна, утомленна. Никита постарался не глазеть. Кто он таков? Но… дар его, вдруг очнувшись не ко времени, заворочался, пытаясь найти выход. И по ощущениям, внутри Никиты будто огонь разожгли.
И такой… как вытерпеть.
А надо.
- Прошу прощения, - Амвросий Ульянович согнулся до самой земли, и Аверсин поспешил поклониться, и сам Никита запоздало последовал примеру. Только…
Жар потянулся к рукам.
А взгляд… взгляд вновь и вновь возвращался к трону.
К…
…нитям, что опутывали женщину. Едва видимые, полупрозрачные, возможно, существующие лишь в воображении Никиты, но тем не менее…
- …однако в вашем присутствии нет никакой необходимости, достаточно будет и боярского пригляду. А вам, матушка, надобно отдохнуть.
И нити при словах этих зашевелились.
…будто паутина.
А ведь паутина и есть, да какая… если глядеть прямо, то нити исчезали, а вот если осторожно глаза скосить, то… то становилось видно, что паутиной этой затянуло всю-то комнату.
Никита сглотнул.
И заставил себя смотреть.
На клубы пыли в углах, на потемневшие стены, на… почему никто-то другой не замечает? Ни оплавленной позолоты обережных кругов, которые давным-давно разрушились, ни поблекшей белизны, ни выцветших узоров.
Почему?
Он скосил глаза на пол. Грязь и… и будто тень мелькнула.
А потом еще одна.
И разом пришли в движение, создавая свой собственный узор. Тени ползли к креслу, стремясь к ногам царицы, но в то же време не смея переступить какую-то невидимую черту.
Что это такое?
И что делать Никите?
Пока, правда, дело ему определили. Дело несложное. Дело… нехорошее. Неправильное.
Узорчатый столик. Кофр. Шкатулка, что в нем скрывалась.
- Чтобы ваше величество быть совсем спокойны, - а тварь пришла в немалое волнение, ибо именно волнуясь, она забывала притворяться и сбивалась. Теперь вот руки её нервно дергались, а пальцы шевелились как-то слишком уж быстро, так, что и не разглядеть-то. – Я возьму кровь. Каплю. Каждой. Кровь скажет правду. Если девица болеть, кровь скажет.
Царица склонила голову.
Закивали боярыни, устроившиеся на лавках вдоль стен, - ноги женщин тонули в паутине, да и сами они были бледны, и бледность, болезненность эта ощущалась Никитой остро, как и неправильность всего, что происходило вокруг.
Ему вручили склянку.
Тряпицу.
И полупрозрачный, будто слюдяной кубок, махонький, как пальцами удержать.
- Сюда я буду собирать кровь. Потом запечатаю в фиал. А после изучу, - губы растянулись и так, что еще немного и треснет кожа. – Зовите…
Клинок.
И чаша.
И фиалы, сделанные не из стекла… но почему никто не видит? Не понимает? Или… не все… паутина опутывала ноги, но у кого-то она поднималась выше, цепляясь за платье, и взгляды этих женщин были затуманены, тогда как другие, которых было куда меньше, наблюдали за Никитой пристально.
…трое.
Он не сразу их вычислил, занятый попыткой понять, что происходит, а заодно уж помощью, которая заключалась в том, чтобы подавать склянки.
Амвросий Ульянович сам пробивал белоснежную кожу.
Сам собирал кровь.
А вот ранки, крохотные совсем, позволял заращивать уже Аверсину.
…девицы шли.
Боярыни наблюдали. Молча. Они и не шевелились то, кроме… той, что держалась где-то рядом. Знакомая сила, теплая, напоминавшая о том лесе, где Никита то ли перестал собою быть, то ли наоборот, к себе вернулся.
Не стоит отвлекаться.
Если ведьма здесь… дышать стало легче. И Никита позволил себе, нет, не отвлечься, но просто… еще немного посмотреть, попытаться понять, что же с ними… не со всеми. Вон та женщина с темными вишневыми глазами явно утомилась представлением и с трудом скрывает зевоту, хотя прочим зевать не позволено. Другая, полнотелая грузная боярыня, качает головой, недовольство проявляя.
Что-то выговаривает.
Руки Никиты действуют сами. Вынимают фиал, подают, убирают запечатанный, чтобы извлечь другой…
…узколицая боярыня с резкими чертами лица сидит на самом краю, то ли худородна, то ли провинилась в чем. И ничем-то от прочих она не отличалась. Разве что…
Жадностью взгляда.
И насмешкой, что тронула губы.
- Больно, - капризно заявила боярская дочь, стрельнув взглядом на Аверсина, который поспешил утешить красавицу, мол, боль ничто…
…а вот улыбка боярыни стала больше на оскал похожа.
- Никита! – наставник повысил голос, заставив очнуться.
- Извините, я… немного растерялся, - Никита вжал голову в плечи, надеясь, что выглядит в достаточной мере жалко и убедительно. – Больше не повторится…
…их было не так и много, боярских дочерей, прекрасных ликом, нарядных да румяных.
Не тронутых паутиной.
И это что-то да значило.
- Вот так, - Аверсин коснулся очередного запясться, срастив рану.
- Государыня… - обратился Амвросий Ульянович к царице. – Ныне же вечером…
- Погодите, - государыня подняла руку, тяжко, будто руку это привязывали к креслу незримые нити. – Вы не завершили работу.
- Но…
- Я желаю убедиться, что все невесты здоровы, - она чуть склонила голову, и Никите показалось, что еще немного и она тоже… увидит?
- Но стоит ли тратить силы и время на тех, кто… не достоин того, чтобы тратить силы и время, - кажется, Амвросий Ульянович несколько смутился, если позволил себе некрасивую речь. – Сколь знаю, боги были милостивы и к девушкам простого происхождения, но… это же очевидно…
- Что очевидно?
- Что ваш сын мудр не по годам. И понимает, чего от него ждут.
Та темноглазая боярыня стиснула зубы.
- Он выберет правильную невесту, а я…
- Исполните свой долг, - произнесла царица. – Или… пусть ваши ученики исполнят, если уж на то пошло. И вправду, к чему вас задерживать?
Она коснулась пальцами виска.
- Тем паче, что, сколь знаю, вы заняты… они ведь смогут?
- Безусловно, - а тварь обрадовалась. Вот взяла и обрадовалась, причем несказанно. – Эти молодые люди талантливы. И с делом справятся. Я только… погодите.
Из кофра появилась еще одна шкатулка.
- Кровь собирать сюда. И постарайтесь не перепутать.
…интересно, почему он не подписывает склянки? И имен у девиц не спрашивает. Он просто берет эту треклятую кровь, будто… будто только в ней и смысл.
- Так будет чудесно… просто чудесно… - Амвросий Ульянович потер руками. И дрожащими от возбуждения пальцами шкатулку прикрыл. И попятился к выходу. – Прошу простить… очень… я тотчас проведу исследование. И…
Боярыня прикрыла глаза.
Царица кивнула.
Махнула рукой, велев:
- Зовите…
…и все началось снова. Разве что теперь Никита сам и надрезы делал, и кровь собирал. И раны бы зарастил, но дар его вновь не откликнулся.
Он, этот дар, был.
Он горел внутри, и жар с каждой минутой лишь крепчал, но…