Понаехали!

Глава 33 О милостях государыни и жизненных обстоятельствах

Глава 33 О милостях государыни и жизненных обстоятельствах

Чаще прислушивайтесь к шуткам. В них порой столько правды…

…горькое откровение одного шута.

Во дворце Мишаньке бывать доводилось. Не на женской половине, о чем он, бестолковый, некогда сожалел, представляя, как славно было бы заглянуть.

Исполнилась, так сказать, желание.

- Спину прямее, - сквозь зубы прошипела толстогубая боярыня с наведенными сурьмою бровями. Нарисованные поутру аккуратными дужками, ближе к полудню оные брови слегка растерлись, мешаясь с пудрой и краскою, которую боярыня щедро положила на веки, отчего взгляд её, и без того лишенный всякой приязни, сделался демонически мрачен. Или не в тенях дело? Но в том, что чуяла она неладное, а оттого, прошедшись вдоль строя девиц, вновь оказалась перед Мишанькой.

Вперилась.

И он вперился. Из чистого, к слову, упрямства. А что? Он ведь тут не собственною волей, а исключительно стечением обстоятельств. И нечего на него сопеть. А сопела боярыня громко, сопением этим всяко обозначая серьезность намерений.

- Стало быть… - наконец, промолвила она. И верхняя губа, украшенная родимым пятном, из которого, подобно вражьему копью, торчал толстый черный волос, - это вас богиня избрала.

Девицы закивали, соглашаясь, что именно так оно и есть.

Богиня избрала.

Ага.

Согласно древнему обычаю и государевому слову. А сами они к непотребству этакому совершенным образом не причастные. И Мишанька кивнул, раздумывая, что, верно, эта богиня в душе тоже ведьма, ежель так шутит.

- Не нам с богами спорить, - боярыня склонила голову.

Как, склонила, слегка придавила верхним подбородком нижние, обозначивши, что волю вышнюю принимает, но оставляет за собою право с оною не согласится.

А у Мишаньки аккурат спина зачесалась.

И еще меж грудей, корсетом подпертым, засвербело. И так крепко засвербело, что хоть ты палец сунь.

- …и с государыней… которой вы представлены будете.

Девица загомонили, правда, без особой радости, хотя с полным осознанием, что от этакой высокой чести отвертеться не выйдет.

Мишанька же понял, что взопрел.

Пока у камня стояли. Пока по-за камнем стояли. Пока ехали… на улице-то жарень неимоверная. А он в корсете… тоже мне, придумали…

Боярыня же, рученьки белые за спиною сцепивши, прошествовала вдоль строя.

- …но не думайте, что теперь от так… раз и в царицы! – она вновь остановилась перед Мишанькой. – Цесаревич разумен не по годам. И на это твое… бесстыдство…

И пальчиком в бесстыдство ткнула.

- …не поглядит.

Мишанька по пальчику хлопнул. Может, она и доверенная боярыня, а нечего в чужие бесстыдства пальцами тыкать.

- Ишь, вырядилась!

- По последней, между прочим, моде, - сказал Мишанька исключительно из вредности. Конечно, мода эта где-то давила, где-то натирала, а плетеная корзина, прицепленная к заднице, и вовсе заставляла чувствовать себя полным идиётом, но не признаваться же этой вот… ей волю дай, то мигом всех под единый канон впишет, чтоб морда белая, щеки красные.

И брови всенепременно дужкой.

- Знаем мы эту моду… развратница!

- Сама такая! – возмутился Мишанька. Нет, в той жизни он бы, может, и не обиделся. А в этой сам божественный камень засвидетельствовал его полную невинность.

А тут обзываются.

Боярыня покраснела и так, что краснота эта пробилась сквозь толстый слой пудры. Она раскрыла рот и издала тонкий протяжный звук, то ли стон, то ли крик.

- Что здесь происходит? - раздался тихий властный голос, и Мишанька понял, что знакомство с государыней состоялось несколько раньше, нежели было запланировано.

- Она…

Девки присели, а то и сгорбились, поклон изображая, а одна и вовсе в поясе переломилась, ладонью по полу мазнув. Боярыня же вытянула руку и ткнула в Мишаньку пальчиком.

- Она… она! Всякий срам потеряла!

- А она обзывается, - Мишанька решил, что терять-то ему всяко нечего.

Выгонят? Так он со всей возможною радостью выгонится, пока… не вылезло, что он, конечно, может, и девица ныне, но не так, чтобы с большим девичества опытом.

Куда ему на смотрины?

И вообще…

- Зимолюба?

Царица выгонять не спешила. Она прошлась вдоль строя, аккурат, как прежде прохаживалась боярыня, и девки, без того растерянные от высокое этое чести, вовсе застыли неподвижно. И дышать-то, верно, боялись.

- В-вырядилась! Ни стыда, ни сраму… - проворчала боярыня в стороночку, но как-то… неуверенно, что ли.

- Ведьма?

- Ведьма, - со вздохом согласился Мишанька.

- Любопытно… прежде ведьмы благословения не удостаивались, - сказала царица, Мишаньку разглядывая.

- Развратницы потому как… - вновь подала голос боярыня.

В стороночку.

- Сколько тебе лет, дитя.

Дитятей себя Мишанька никак не ощущал. Но не спорить же с царицей.

- Двадцать пять, - потупившись, признался он.

- И не замужем?

Тут Мишанька счел нужным промолчать. Он-то был женатым, но то раньше, а теперь, когда государь бумаги-то подписал, оно и вышло, что он и не замужем, и не женатый.

- Перестарок еще…

- Богам виднее, - произнесла царица миролюбиво. – Наш долг сделать так, чтобы смотрины прошли… без происшествий. Что ж… с тем представляю вам достопочтенную Зимолюбу Никодимовну Мещерскую, которая и будет следить, что за порядком, что за… всем прочим. С просьбами ли, с пожеланиями ли, с жалобами, коли такие приключаться, обращаться к ней. Она же ведает и холопками, приставленными вам в услужение. И нет, некоторое время вам придется довольствоваться ими, ибо дворец пусть и велик, но не безразмерен, еще и слуг мы точно не вместим. Полагаю, по одной девице на двоих будет довольно…

Стоявшая подле Мишаньки девица губы поджала, но все же, если и была недовольна, то сумела это недовольство скрыть. А вот та, другая, в роскошном летнике, расшитом золотом так, что сделался он тяжел, словно доспех, не удержалась:

- У папеньки мне дюжина служила!

Царица опалила её взглядом, но все ж улыбнулась:

- Если сие неудобство для вас невыносимо, то, пожалуй, я могу вернуть вас к папеньке, коль уж у него вам привычней.

- Не надо!

- В таком случае… вечером надеюсь видеть вас на малом пиру.

- А… - подала голос еще одна девица. – А наряды?

- А вот за нарядами можно и к папеньке… Зимолюба Никодимовна проследит, чтоб вам доставили ваш багаж. Только учтите, комнаты не так и просторны.

…в этом Мишанька имел возможность убедиться. Просторны? Да у него в доме ключница имела конуру побольше.

Нарочно она, что ли?

- Ишь, змеюка, - произнесла смутно знакомая девица немалых достоинств. В прошлой-то жизни Мишанька, несомненно, обратил бы на них внимание, хотя сам и предпочитал обычно женщин иной стати, звонких да хрупких.

- Ты про кого?

Он обошел комнатушку – им с девицею милостью постельной боярыни досталась крайняя, небось самая тесная и неказистая – и остановился подле кровати. Кровати стояли друг напротив дружки, и дотянуться до второй можно было, не вставая. За кроватями уместились сундуки.

Как сундуки.

Сундучки.

- О царице-матушке, чтоб её… вот ведь свекровь кому-то достанется! Видела, как она на нас выпялилась? – девица пощупала покрывало на кровати, после и белье, и подушку помяла, нахмурилась. – Перо…

- Чего? – не понял Мишанька.

- Перо, говорю. Пуховых пожалели. Перины, небось, тоже перешитые, которые из трех одна выходит. Батюшка мой тоже старые велит вытряхивать, сушить, а после уж и новые шьют. Но не для гостей! Для дворни. Они и таким радые.

Речь девицы была вроде и понятной, но смысл сказанного от Мишаньки категорически ускользал. Какие перины? Куда их трясти? И зачем перины дворне?

- У нас на перьевых, небось, и собаки не леживают, - сказала девица с презрением. – А тут же ж дворец!

- И что? – Мишанька хотел было присеть на кровать, но ткань платья натянулась, а корзина плетеная впилась в то самое место, очертания которого она и призвана была подчеркнуть. – Дворец огромный. Знаешь, сколько тут людей?

- Много?

- Много.

- Тогда да… небось, на каждого пуховую перину новую тратить – не напасешься. Но мы же ж не так! Мы же ж невесты царевичевы…

- Которых дюжин пять, если не шесть набралось, - Мишанька попытался пристроиться бочком, но только юбки перекрутились.

- Бастинда я, - девица глядела без злости, скорее с живым любопытством.

- Миш… Мишаня, - Мишанька решил, что от имени своего точно не откажется.

- Что, батюшка сына хотел?

- Хотел…

- Ну… мой тоже. Тепериче вон снова женился, то и при наследнике будет.

- Мой… не женился, но наследников хватит, - Мишанька все-таки пристроился на краешке кровати, самым бочком, при том и корзина съехала, кажется, не туда, и корсет сдавил ребра так, что дыхать невозможно стало. – А царица… вероятно иного ожидала. Но… странно, да…

- Что странно?

- Из боярских дочек только семеро, - Мишаньке надо было с кем-то поделиться наблюдениями, а эта вот девица хотя бы слушать умела. – Еще дюжина из титулованных, но мелкого рода… купчихи опять же.

- Я купчиха.

- Заметил, - сказал Мишанька и поправился. – Заметила. Не обижайся, лично я ничего-то против купцов не имею. Напротив, обращаться деньгами – талант нужен.

- А то, - Бастинда явно подобрела и, окинувши Мишаньку взглядом, предложила: - Может, тебе платье сменить?

- Было бы на что менять. Хотя… если корсет ослабишь буду… благодарна.

Нет, на смотринах ему делать нечего, но ежели говорить о себе, как о мужчине, скандал выйдет. Батюшка же… интересно, ему уже доложили? А как доложат, то что он делать будет?

Стало как-то неуютненько.

Боярыня дважды обошла Аглаю и пальцем в неё ткнула:

- Ведьма, - сказала она пренедружелюбнейше.

- Ведьма, - согласилась Аглая, ибо отрицать очевидное было глупостью.

Боярыня обошла Аглаю с другого боку, наверное, надеясь, что там она будет менее ведьмою. И остановилась, насупилась так, что вычерненные брови сошлись над переносицей.

- Неможно! – возвестила боярыня громко, так, что слышали, верно, и голуби, которых в маленьком дворике собралось превеликое множество. Во всяком случае голуби замолчали, повернули головы, уставившись на боярыню. – Никак неможно!

- Тогда мы пойдем, да? – Лилечка поинтересовалась у Аглаи, и Светлолика, которая стояла, переминаясь с ноги на ногу, кивнула, согласная уходить немедля.

- Куда?!

- Туда, - Лика указала на ворота, через которые они и вошли, предъявивши храмовые грамоты. И не только они, конечно. Было тут еще пара девиц вида простого, а потому от близости к государю несколько заробевших. – Домой.

- Домой?

- Раз ведьме неможно, то и нам тоже неможно, - охотно пояснила Лика. – Мне-то еще ладно, я-то взрослая, пятнадцать лет уже! А вот Лилечка маленькая, как ей без пригляду?

Боярыня насупилась и покраснела.

- Неможно! – наконец, высказалась она и руки в бока уперла, всем видом показывая, что уйти не позволит.

- То есть, и уйти неможно? – Лика уперла руки в бока и вперилась в боярыню взглядом. И пусть была она меньше, тоньше, да только отступать не желала. – И что остается? Сидеть тут?

И в подтверждение слов своих, Лика присела.

Вот где стояла, там и села, благо, двор был почти чистым.

Лилечка поглядела на тетушку и тоже села. И что оставалось Аглае? Нет, она осознавала, что её долг как раз в том, чтобы призвать девушек к порядку. Объяснить правила.

Извиниться.

И…

Она расправила юбки, пригладила волосы и произнесла:

- Боюсь, многоуважаемая, вы не оставили нам выхода иного. Я не могу отпустить ребенка одного, и в то же время вы не позволяете нам уйти. Это… неправильно, - прозвучало не так веско, как хотелось бы. Но боярыня покраснела паче обычного.

И взгляд её гневных устремился на тех других девиц, что держались в стороночке и тихо.

- Вы… - палец ткнулся в них. – Идите. Проводят в покои. Мойтеся и если от какой испариной вонять станет, самолично косы пообстригаю…

Девицы исчезли.

И во дворике стало тихо-тихо, только голуби курлыкали да и то робко, словно стесняючись.

- Вы… - боярыня возвышалась над Аглаею. – Думаете, самые умные? Я вот где вас…

И кулак показала.

Аглае под нос самый сунула. И был тот кулак крепок, округл да перстеньками украшен.

- Сейчас стражу кликну…

- На невест царевых? – почему-то вид кулака Аглаю нисколько не испугал. Наоборот, ей стало обидно. В конце концов, что они плохого делают? Сидят себе смирнехонько.

И…

- Думаю, ни государь, ни государыня не обрадуются, если в народе слух пойдет, что невест, богиней благословенных, принимают во дворце не то, чтоб без ласки, но со стражею, - Аглая говорила спокойно и умиротворенно, как учили. И на боярыню глядела с должной мерой кротости. – А слухи – дело такое… сегодня один про стражу скажет, завтра другой темницу приплетет, послезавтра и вовсе…

Боярыня за грудь схватилась.

Зря это она. Сердце у неё здоровое, а вот внутри не порядок, будто что-то в кишках сидит. А что – не понятно. Был бы Дурбин, он бы понял. Но Дурбина во дворец точно не пустят.

- Ты… ты… кто такова? Ведьма? – сиплым голосом поинтересовалась боярыня.

- Княжна Гурцеева… была… а так вот Аглая.

Рот боярыни раскрылся.

И закрылся.

- Та самая?

Аглая кивнула на всякий случай, здраво рассудив, что другой её точно нет.

- Идите, - боярыня разом вдруг подобрела, рученькой махнула. – Но поселю в одной комнате, а то ж дворец, чай, не потянется. И так тесно, а тут еще… понаехали!

Аглая первой поднялась и руку Лилечке подала. Светлолика сама вскочила и первою двинулась к тому самому дворцу, который тянуться действительно не способен был, но стоял себе на месте, грел белесые стены под летним солнышком.

Внутри-то оказалось путано, тесно, будто не люди клали коридоры эти неровные, но мыши грызли. Оттого и вышли тесными да низкими.

Темными, несмотря на огненные камни, которые, правда, горели через один и тускло.

- Это старая часть, - соизволила пояснить холопка, заметивши любопытство. – В новой-то попросторней будет. А тут… страх один.

Страх или нет, но к комнатке их проводили. И комнатка та оказалась тесна до крайности.

- У маменьки в таких и дворня-то не селится, - проворчала Лика, пробуя узкую лавку, под которой нашлось место и столь же узкому сундуку. – Ишь ты…

Холопка фыркнула.

- А нечего Заславину злить было! Она вредная. Тепериче будете тут сидеть, наособицу, небось, царевич вас и не увидит.

- И ладно, - Лика потянулась. – Надобно будет маменьке отписаться, что прибыли… туточки шкатулки есть?

- А то как же…

- Спасибо, - Аглая вытащила из кошелька монетку, которую девица подхватила и спрятала в поясе. – Быть может, здесь найдется что-нибудь поесть? А то ребенок проголодался.

Лилечка кивнула.

И Лика тоже, показывая, что она, может, и не ребенок, но поесть не откажется. Холопка же задумалась.

- Ежели чего простого, там, булок каких или пирогов. Молока от. Творогу…

- Неси все, - Аглая улыбнулась. – Думаю, лишним не будет.

- Ишь ты… - когда за девицей дверь закрылась и так, плотненько, Лика в эту самую дверь постучала. А потом, скинувши ботиночки, забралась на кровать. – И окно, почитай, под самым потолком. Не комната, а острог какой-то!

- Прежде так и строили, - Аглая присела рядом с Лилечкой. А лавки-то всего две и не сказать, чтобы широкие. Ну да как-нибудь уместятся, небось, в самой Аглае весу нет, Лилечка и вовсе хрупкая. – Во времена стародавние терем царский был крепостью, в которой все-то люди укрыться могли. Вот и делали его неприступным, со стенами толстыми, а окошками, наоборот, маленькими.

- Да? – Лика, поднявшись на цыпочки, глядела во двор. – Ну да… интересно, а прочих где поселили?

- Думаю, где-то рядом. Это не логично размещать всех невест слишком уж далеко друг от друга. И собирать замучаешься, и приглядывать.

Лилечка зевнула.

И живот потерла.

- Есть хочу…

- Надо подождать, - Аглая огляделась. Рукомойника в комнате тоже не было, как и таза с кувшином. Вот и как им умываться-то? Стало даже слегка обидно.

- Надо поглядеть, - Лика спрыгнула с постели. – Пол холодный… а перину-то тонюсенькую кинули. Если вообще перина, а не соломой набитая.

Она толкнула дверь.

- Никого…

Аглая выглянула, убеждаясь, что темный извилистый коридор действительно удручающе пуст.

- Может, все-таки погодим? – робко поинтересовалась она. – Девушка вернется…

- Если еще вернется, - фыркнула Лика. – Деньгу надо было после давать.

Наверное, в её рассуждениях имелась толика здравого смысла.

- И что нам теперь, голодными туточки сидеть? – Лика отошла от двери на пару шагов и закричала: - Эй, есть тут кто?

- А кто тебе нужен? – открылась дверь в соседнюю комнатушку, из которой выглянул вихрастый парень с пером в руке. Второе торчало из-за уха. Одет был парень в простую рубаху, которую умудрился еще и порвать. На носу его виднелась клякса, и вторая – на щеке.

- Да кто-нибудь, - сказала Лика, парня разглядывая препристально. Но потом вдруг смутилась и фыркнула. – Тот, кто знает, где тут кухня.

- Кухня?

Парень моргнул.

- Ага… и чтоб проводить сумел.

- Зачем?

- Есть хотим, - Лика подошла и вытащила перо. – Папенька мой тоже от так вечно засунет, а потом ищет.

- Спасибо, - парень смутился. – Вы… вообще кто?

- Невесты, - ответила Лика. – То есть, я от невеста. На смотрины. А это племянница моя. Она тоже на смотрины, но невесты вряд ли выйдет, потому как мала еще.

- Согласно уложению, сговор брачный может быть заключен по достижении брачующимися девятилетнего возраста, - парень поглядел на Лилечку, но та отмахнулась, будто бы глупость он сказал какую.

- Сговор… кому он нужен. А это Аглая. Она ведьма. И Лилечка сказала, что с нами быть должна.

- Аргумент, - парень усмехнулся. – А тут вас…

- Поселили.

- Поселили?

- Ага. Боярыня эта… обозлилась крепко. И вот… - Лика развела руками и совсем жалобно произнесла. – Поселить поселили, а покормить позабыли…

- Непорядок, - парень взял перья. – Погодите, я сейчас.

И исчез в комнате. Лика хотела было глянуть, но Аглая покачала головой. Что-то вот подсказывало, что не стоит спешить.

Да и…

Она посмотрела на своих подопечных, раздумывая, следует ли сказать о той малой странности, которую она заметила. Или пока нет?

В конце концов, Аглая и ошибиться может.

И скорее всего ошибается.