Понтий Пилат

Паннония. Штурм крепости Андетрий

Когорты Тиберия в непрерывных стычках теснили отряды десидиатов на восток. Определилось движение отрядов повстанцев к крепости Андетрий. Тиберий стал охватывать полукругом прилегающую к крепости местность, стремясь запереть в ней свободно перемещающиеся отряды. Командующему доложили о больших количествах провианта, свозимого в крепость, что свидетельствовало о планах десидиатов приготовиться к длительной осаде.

— Плохо они знают нас, — усмехнулся про себя Тиберий. — Буду вести осаду и десять лет, если потребуется, но крепость возьму.

К июню когорты осадили крепость, и командующий мог увидеть и оценить неприступность её стен. Крепость располагалась на скалистых уступах высокой горы, была обнесена высокой стеной с башнями, имела одни ворота, подойти к которым было затруднительно по причине крутого склона. Невозможно было пользоваться турами, стенобитными машинами — основная тяжесть ложилась на легионера с штурмовой лестницей.

Изучая крепость, осаждающие должны были признать: сооружены стены и башни с большим старанием. Пятиметровой толщины стены сложены из каменных блоков, залитых прочным связующим раствором, башни выведены из прочного кирпича.

Не первую крепость штурмовал Тиберий. Войска плотно охватили прилегающую местность, поставили палисады, вырыли рвы, выставили наряды. Связь крепости с внешним миром была прервана: никто не мог выйти из крепости или проникнуть в неё.

Ещё на подходе к крепости Тиберий отдал приказ об обеспечении штурма. Штурмовое оснащение было изготовлено в срок. Тиберий отдал приказ держать связки хвороста в ручье, протекавшем у подножья горы. При штурме было решено завалить подножье стен связками мелкого хвороста и ветками деревьев с тем, чтобы смягчить падение воина со стены. Таким путём надеялись придать смелость штурмующим и избежать больших потерь.

Только стала заниматься заря, войска двинулись к стенам крепости. Подходы к стенам были затруднены горными обвалами. Поэтому в первую очередь атаковали стены с меньшей высотой и лучшими подходами. Легионеры бросились вверх по лестницам, но там их ждали воины, прошедшие кое-какую выучку в римских войсках. Атаку римской пехоты поддерживали метатели. Обороняющиеся старались держаться за выступами стен, опасаясь стрелы или дротика, что и позволяло легионерам сражаться за первый шаг, за первую площадку стены. Некоторым особо искусным в ближним бою ветеранам после тяжёлых усилий удавалось вступить на стену крепости, но здесь они скорее всего гибли.

Понтий не спешил взбираться по лестнице, а предпочёл, прикрываясь щитом, ознакомиться с манерой ближнего боя противника. Несколько человек из центурии Понтия были сброшены вниз, остались живыми, упав на связки хвороста.

Наконец, Понтий Пилат, приказав освободить лестницу, включился в сражение. Поднявшись к зубцам стены, центурион не мог сделать и шага вперёд: два дюжих десидиада ударами тяжёлых копий старались сбросить его с лестницы. Уловив момент, Понтий выхватил из-за спины дротик и свалил одного из противников. Возникла пауза, позволившая ему, бросив щит, протиснуться между зубцами стены и сделать два шага; он был на стене крепости. К нему уверенно двинулся закованный в броню и прикрывающийся щитом воин. Прижавшись к стене зубца, центурион поднырнул под щит, чего десидиат никак не ожидал. Через секунду воин лежал у ног Понтия, а щит находился в его руках.

Двое легионеров из центурии Понтия быстро проскользнули на стены крепости, но парням не повезло. Внутри крепости в шести метрах от стены, на том же уровне зубцов был сооружен помост, с которого лучники в упор расстреливали прорвавшихся на стены. Приём противника лишал атакующих надежд на победу. Понтия спасал щит, но долго продолжаться такое положение не могло. Прикрываясь щитом, в который одна за другой всаживались стрелы, Понтий отступил к лестнице. Центурион быстро направился к трибуну, руководившему штурмом прилегающего участка стены. Рядом стоял Тиберий. Понтий доложил об увиденных помостах, о лучниках.

— Что же надо предпринять?

Понтий был человек непосредственный, неискушенный в тонкостях обращения с высоким начальством и считал вправе открыто высказывать свои мысли:

— Надо знать способ борьбы с вспомогательными отрядами лучников, но сам я такого способа не знаю. Штурм при данных условиях приведёт только к неоправданным потерям.

Теперь Тиберий обращался к трибуну.

— Если и ты не знаешь, что противопоставить лучникам в крепости, дай сигнал отбоя, войска отведи в исходное положение.

Много было предложений, как заставить десидиатов сдать крепость: подрыть основание горы и завалить стену, пробить в крепость подземный ход, отвести воду из водоносного пласта и таким образом обезводить колодцы крепости. Скальный грунт делал предложения невыполнимыми.

Кончился сентябрь. Тиберий принял решение не снимать осаду и в зимние месяцы. Каждая центурия должна была построить для себя казарму в соответствии с планом, обеспечиващим плотное блокирование подходов к крепости. Пятому Германскому казармы подобного типа были известны. Они жили в таких же в Старом лагере на Ренусе.

Понтий вспомнил навыки работы с деревом, полученные от отца, и центурией под его руководством была поставлена добротная казарма: жилое помещение, очаги для обогрева, кухня. В казарме было тепло, пахло вкусным варевом. В других центуриях были выведены только стены казарм, а из труб казармы Понтия Пилата уже струился весёлый дымок.

Прошла зима. Крепость и не думала сдаваться. Весной Тиберий, не веря в успех, скорее ради разминки, предпринял ещё один штурм, но, как и ожидалось, безуспешный.

По предложению одного из командиров решили раскрошить стену крепости огнём. Под покровом ночи с большими трудностями натаскали брёвен к стене и подожгли; заполыхал громадный костёр. Осаждённые забеспокоились, разгадав замысел римлян. Римляне поставили шесть катапульт и стали забрасывать брёвна в костёр — пламя поднялось до верхних зубцов стены.

Десидиаты забеспокоились всерьёз и пытались залить пламя водой, но пламя бушевало не затихая. Обеспечив подпитку костра, римляне торжествовали победу: они будут жечь брёвна так долго, пока камень не потрескается в огне и не рассыплется в песок. Счастье оказалось переменчивым. На третий день в горах раздались раскаты грома, небо потемнело, предвещая ливень. Обе стороны молили богов: одна, чтобы гроза прошла стороной, другая, чтобы ливень обрушился на крепость. Ливень обрушился. В первые минуты струи дождя испарялись, не достигая пламени. Появились клубы пара, и огонь стал опадать. Через полчаса на месте костра дымилась груда брёвен, и пар клубами поднимался вдоль стен. Римляне считали возможным утром восстановить костёр, когда же рассвело, на месте костра не было обнаружено ни одного бревна. Попытки римлян повторить приём с костром пресекались десидиатами. Известные способы разрушения стен были исчерпаны.

Осада продолжалась. Римляне досадовали: сколько же десидиады заложили провианта? Гурты скота, дымящиеся непрерывно кухни, обеспечивающие кормление тысяч людей, говорили о громадных усилиях интендантских служб осажденных. А среди легионеров уже наблюдались признаки усталости.

Отметили год осады крепости.

Каждый раз, возглавляя дозор своей центурии, Понтий обходил крепость, подолгу осматривая её стены и башни. Взгляд скользил по стыковым швам в стремлении обнаружить изъяны, выступы, которыми можно было бы воспользоваться при штурме. Но напрасно: все было сделано с тщанием людей, спасающих свои жизни и жизни своих близких.

И на этот раз Понтий был внимателен как всегда. Дозор был ночной, требовал осторожности. Сегодня луна светила ярче обычного. Понтий считал себя хорошим солдатом и взял за правило никогда не утрачивать бдительности. Ещё Карел Марцелла постоянно говорил, что малейшая растерянность, несобранность обходится ценою жизни.

Слева на склоне горы блеснуло что-то в лунном свете… Понтий остановился. Что это было и было ли? С каждым шагом вызревало в Понтии ощущение: там был человек, воин. Зачем?

С того памятного дня Понтий часто останавливался на склоне горы в надежде разрешить для себя сомнения: ни движения, ни колыхания.

Своя жизнь протекала и у осаждённых за стенами крепости. Попыток уйти из крепости не предпринималось, пленных не было, сведения о событиях, развивающихся за стенами крепости, отсутствовали.

Однажды утром ворота крепости раскрылись и выпустили трёх воинов, которые медленно стали спускаться по дороге, ведущей в лагерь, направляясь к ставке Тиберия. По исправному состоянию амуниции и отличиям местной знати следовало, что к командующему направляются не простые воины, а скорее всего, вожди. Дежурный наряд, охватив полукольцом прибывших, сопровождал их.

— Посмотри, Понтий, мы видим перед собой самого Батона, — раздался сзади голос Авилия Флакка, — и вряд ли я ошибусь, но пришёл он сдаваться.

— Как можно решиться на такой шаг! Лучше покончить с собой. Неужели он надеется остаться в живых?

— Э, Понтий! Батон не только мужественный воин, но и умный человек, — возразил примипиларий. — Он всё взвесил прежде, чем делать такой шаг, и, видимо, у него в запасе есть какие-то заслуги перед Тиберием, о которых мы не знаем. Если такие заслуги есть, то он получит прощение.

Друзья наблюдали, как через некоторое время Батон был приглашён к легату. Оставив своих спутников недалеко от палатки, передав телохранителям Тиберия меч и кинжал, Батон исчез за пологом палатки. Тиберий, оставаясь сидеть в походном кресле, приветствовал вошедшего и указал на второе, приготовленное для гостя кресло, но рядом была положена на пол мягкая шкура какого-то дикого животного на тот случай, если Батон предпочтёт прибегнуть к национальному способу сидения. Гость присел на шкуру, скрестив ноги по-походному. Видимо, так он чувствовал себя привычнее и увереннее.

— Две недели назад в крепость проник человек с известием от моего сына Скевы и передал от его имени, что я могу безбоязненно сдаться тебе, легат. Вопрос о моей жизни решён императором Августом и тобой. Если это не так, я сделал ошибку, поскольку сдал своё оружие и теперь не властен распорядиться своей жизнью.

Тиберий кивнул головой.

— Твой сын имеет большие заслуги перед армией и императором. Когда мне был задан вопрос о твоей судьбе, я ответил, как ответил бы всякий другой на моём месте; я не забыл, как ты позволил мне уйти живым из той ловушки в ущелье, куда я залетел с двумя алами конницы. Сегодня возвращаю долг к общему удовольствию.

— Не думай, легат Тиберий, что мой поступок был предательством интересов моего племени. Уже тогда я сознавал, что твоя смерть ничего не изменит в судьбах войны, она не нужна моему народу. Напротив, ты не так жесток, как другие легаты. Но после твоей смерти командование мог принять наместник Марк Мессала, бешеный хищник. Именно из-за его злоупотреблений при сборе налогов, вербовке новобранцев и вспыхнуло восстание. После долгого размышления я принял разумное решение. Не скрою, в тайниках души существовала надежда, что свою жизнь ценишь ты высоко. Рад, что не ошибся.

— Решение, вождь Батон, принято. Условия ты знаешь. Хотелось бы понять причины, побудившие людей так дружно взяться за оружие. Ты указываешь на поведение наместника как на основную причину. Так ли это?

— Жадность Марка Мессалы чрезмерна и оказалась пагубной для Рима. Какие убытки потерпела империя! На месте императора Августа я не простил бы такому глупому и нечестному человеку.

— Не исключено, что к роли Марка Мессалы император может вернуться. Передо мной стоит более скромная задача — взять крепость. Так как же настроены, вождь Батон, твои соплеменники?

— Скорее всего, легат, придётся тебе биться с ними до конца. Ещё вчера на военном совете я предлагал обсудить сдачу крепости на достойных условиях. Меня решили выпустить, сами же решили сражаться до конца. Ведь ты им можешь предложить только рабство. В Андетрий же собрались настоящие воины.

Некоторое время Тиберий колебался:

— А как посланник твоего сына мог проникнуть в крепость? Плотно обложены стены войсками, и я был уверен в невозможности обмена людьми.

— Как можно это сказать?! Подумай!

— Если ко мне нет вопросов, можешь со своими спутниками направиться в отдельную палатку; она охраняется. Двинуться в путь можешь в любое время. Сообщаю, император назначил тебе местожительство в городе Равенне. В пути тебя будет сопровождать турма кавалерии; приказ отдан императором. Пожелаем друг другу благословения наших богов!

— Быстро они переговорили, — тихим голосом говорил рядом Авилий Флакк. — У меня впечатление, что вопросы были решены раньше, а сейчас состоялось что-то похожее на личное знакомство.

— Неужели в обмен на жизнь Батон сдаст крепость?! — с радостью и негодованием вырвалось у Понтия. С радостью — потому, что не придётся лезть на стену: негодование было связано с поведением, недостойным воина Батона.

Авилий с интересом посмотрел в лицо друга:

— Об этом мы узнаем через несколько дней.

Через несколько дней стало ясно, что крепость придётся штурмовать. Началась подготовка штурмовых отрядов, строились искусственные площадки для катапульт. Не сдал крепость Батон; в душе Понтия боролись противоречивые чувства.

Прошла неделя, наступило 2-е августа. Центурии Понтия Пилата вновь выпала очередь выйти в ночной дозор. Ещё днём он осмотрел и указал своим легионерам места засады.

Томительно тянулась ночь, и только когда положение Большой Медведицы показало далеко за полночь, в полной тишине раздалось едва слышное поскрипывание. По слуху Понтий установил место шума, и его глаза не выпускали из поля зрения каменную глыбу. Тянулись минуты, прошло не менее получаса, но Понтий готов был ждать бесконечно. Десидиат был опытен, выдержан. Он выжидал столь долго в уверенности, что обнаружит засаду, если там кто-нибудь просто изменит положение тела.

Наконец, от камня отделилась пригнувшаяся тень и сделала шаг в сторону. Копьё было пущено рукой центуриона, сам Понтий в прыжке обрушился всем телом на десидиата. Тело под ним вдруг обмякло: он держал мёртвого человека.

Понтий протиснулся в довольно узкий проход, где обнаружил второго воина, пронзённого копьём. Итак ясно: в крепость есть подземный ход.

Подозвав двух расторопных парней, он приказал им поспешить к командующему и к примипиларию Ави л ию Флакку. Сам он со своими людьми сделает попытку ворваться в крепость. Он ждёт подкреплений. Центурия выстроилась в колонну по одному. Троих Понтий оставил охранять вход, забрал у одного из них панцирь, собираясь использовать его в качестве щита. Римские щиты были слишком велики, и легионеры сложили их у входа в подземелье. Втиснувшись в проход, Понтий с трудом продвигался вперёд. Проход уходил вправо и вверх, воздух был спёртый, застоявшийся. Как ни убеждал он своих людей поддерживать тишину, дыхание и шум шагов полусотни людей создавали лёгкий гул, и Понтий в любую минуту ожидал удара копьём или спущенную в проход каменную глыбу, которая превратила бы центурию в кровавое месиво.

Покрытый потом, задыхаясь от быстрого и тяжёлого подъёма, Понтий почувствовал приближение конца прохода и устремился к нему в надежде найти дверь открытой и упредить действия охраны.

Осознав приближение опасности, стража пыталась закрыть проход тяжёлой дверью, но ей не хватило сотой доли секунды. Понтий отбросил дверь раньше, чем засов лёг на своё место. Трое воинов были уже мертвы, хотя и успели выхватить мечи. Центурион ворвался на второй этаж башни, где размещался её гарнизон. Его парни не отставали ни на шаг, и в башне началось истребление ещё не проснувшихся и безоружных людей. В суматохе боя Понтий не забыл перекрыть выходы на стены, лишив сторожевой дозор возможности придти на помощь гарнизону башни.

Посланцы Понтия Пилата добежали до ворот лагеря, но сторожевая центурия не спешила впускать их, удивляясь их несвоевременному появлению и желанию видеть командующего. Пока центурион сторожевого поста разбирался, пока происходил разговор с ночной охраной Тиберия, один из посланцев был уже в палатке Авилия Флакка. Весть о Понтии Пилате, ведущем бой в крепости, поднял а его на ноги. В несколько минут когорта вышла из ворот лагеря, захватив необходимое снаряжение для штурма стены.

Зашевелился лагерь, и примипиларий направился к палатке, где уже собрались трибуны и примипиЛарин Пятого Германского. Тиберий прямо обратился к нему:

— У тебя есть что доложить, примипиларий! Слушаю.

— Игемон! Моя когорта уже подошла к крепостной стене и сейчас начнёт штурм четырьмя центуриями, одну центурию я отправил на помощь Понтию Пилату по подземному ходу. Сам центурион захватил вторую от угла башню и пытается очистить стену в правую сторону. Следует немедленно послать Понтию Пилату подкрепления, чтобы он смог вырваться из башни во внутренний двор крепости. Когда начнётся общий штурм, осажденные вынуждены будут рассредоточить войска по стенам крепости и ослабить давление на наш пока маленький отряд. Только тогда Понтий Пилат сможет использовать возможности своей позиции.

Тиберий повернулся к легату Пятого Германского:

— Организовывай штурм своего участка стен и быстрее вводи в дело когорты. Приказ другим легионам мною отдан. А тебя, примипиларий, — обратился Тиберий к Авилию Флакку, — я назначаю командиром центурий, сражающихся в крепости.

На востоке появилась слабая полоска зари. Лагерь римлян был в движении. Когорты стягивались к крепости, намереваясь атаковать весь периметр стен. Авилий Флакк застал легионеров своей когорты на стене: целый пролёт находился в их руках. Легионеры сверху вели обстрел дротиками толпы осаждённых, стремящихся завалить выходную дверь башни и блокировать отряд Понтия Пилата.

Создав плацдарм, опирающийся на две башни, Понтий приказал поджечь ближайшие строения и начать наступление в глубину крепости. Начавшийся общий штурм потребовал от вождей десидиатов организовать оборону на стенах, и противодействие отряду Понтия Пилата ослабло. Обе стороны понимали, что оборона прорвана, и сражение может закончиться только падением крепости. Десидиаты встали на свои места, готовые умереть в бою.

Через стену, захваченную Авилием Флакком, переливались в крепость новые подкрепления, непрерывно подходили свежие центурии через подземный ход. Уверенно вводя в дело войсковые подразделения, центурион непрерывно наращивал силу ударов, захватывая улицы, стены, башни, не давая передышки ни себе, ни противнику. Солнце достигло зенита — половина крепости перешла в руки римлян. Десидиаты сражались ожесточённо и гибли во множестве, пощады никто не просил. Среди сражающихся и погибших стали обнаруживать женщин и всё в большем числе: многие искали в бою смерть.

Как-то вдруг всё ослабло, словно провисла натянутая струна. Римляне утратили ярость напора, а обороняющиеся воспользовались минутой передышки. В такие минуты и возникают переговоры о сдаче крепости и судьбах самих защитников. Понтий послал запрос командующему. Упорное сопротивление ожесточило Тиберия, и он был согласен принять сдачу крепости только на милость победителя.

Вёл переговоры легат Пятого Германского, который по приказу Тиберия остался командовать штурмом; Понтий Пилат со своей центурией отзывался для отдыха. Видимо, командующий в полной мере проверил способности Понтия Пилата и мог позволить себе широкий жест.

Бессонная ночь и тяжёлый бой вымотали людей без остатка. Легионеры сразу же заснули в казарме, отказавшись от еды. Тяжёлый сон охватил центурию, но Понтий под влиянием неясного чувства тревоги проснулся ближе к вечеру. Крепость пала. Всё, что могло гореть, извергало пламя и дым. Тянулись короткие колонны пленных: дети, дряхлые старики, совсем мало женщин, если и были мужчины, то израненные, изуродованные. Легионы втягивались в казармы, центурии несли своих убитых. Было много раненых, везде сновали лекари; их палатки были набиты народом, ожидавшим помощи. Повара приступили к своим повседневным делам: готовилась обильная еда.

Почему-то в войсках не чувствовалось привычной радости, связанной с победой. Понтий забеспокоился о своём покровителе и друге и быстро направился в его палатку. Слава богам! Авилий Флакк был жив, хотя и находился в последней стадии усталости: осунувшееся лицо, потухшие глаза, никакого воодушевления.

— Хорошо, Понтий, что ты не был свидетелем последних часов штурма. К твоему уходу десидиаты выбились из сил и противостоять свежим когортам не могли. Началась резня. Но какие воины из племени десидиатов! Никто не сдался! Если бы Тиберий проявил великодушие, какие вспомогательные когорты можно было бы создать!

Щедро был награждён Понтий Пилат. Его заслуги трудно было переоценить: он первым вступил на территорию крепости. Подобный поступок чётко отмечен в регламенте о наградах: большая золотая нагрудная цепь. Командующий обратил внимание совета на потери, их было в два раза меньше, чем при штурме крепости Серетион, которую месяц назад штурмовали войска Эмилия Лепида, хотя крепость была не чета Андетрию.

По приказу командующего каждому легионеру центурии Понтия Пилата была выдана награда в годовое жалование, а самому центуриону — 5000 денариев. Не забыты были и легионеры Авилия Флакка, первыми захватившие стену крепости. Десидиаты уничтожили сокровища племени в огне, когда осознали полное поражение.

Устремления Понтия не поднимались высоко. Он был рад золотой цепи и особенно полученным деньгам. Награда позволяла выкупить последние 80 юге-ров земли имения Гнея Домиция. Пять лет добытые разными путями деньги вкладывал он в имение. Суммы были незначительными, и дело грозило затянуться на десятки лет. Появилось опасение, не взял ли Понтий на себя непосильную ношу. Теперь многое менялось, с души свалился тяжёлый камень. Понтий чувствовал себя вольной птицей.

В то время как душа Понтия жила освобождённой птицей, в штаб-квартире командующего происходил важный для него разговор. При штурме Андетрия Пятый Германский потерял двух примипилариев, и сейчас Тиберий выслушивал предложения легата легиона по кандидатурам. Легат, в представлении Тиберия, тянул непозволительно: перечислял достоинства кандидатов, приводил свои сомнения, а главное, при обсуждении опирался на порядок прохождения службы.

Тиберий посмотрел на легата:

— Сегодня я не пожалею тебя, легат Пятого Германского. Я находился во время боя на стене около средней башни и видел сражение в крепости от начала до конца. Я предполагал в Пилате большие возможности, но чтобы ни одной ошибки, на одном дыхании вести сражение восемь часов… Такого я не ожидал, а ты, легат, огорчил меня. После Понтия Пилата ты выглядел неважно: паузы, вялость, скрытая нерешительность, а противник был уже подавлен, ослаб физически.

Тиберий обратился к Люцию Мессале:

— Есть приятная новость. Ты назначаешься легатом XI Клавдиевого легиона; он будет размещён в Далмации. Твоя кандидатура согласована с императором. Завтра приступай к сдаче дел. Понтия Пилата можешь забрать с собой в качестве примипилария, если легат Пятого Германского не увидел для него применения. Сам хотел бы видеть его в Пятом Германском — мне прибавило бы уверенности.

Глубоко был оскорблён легат мнением Тиберия, хотя и понимал справедливость замечаний.

Через два часа после совещания в палатку нового примипилария вошел адъютант командующего, жизнерадостный, симпатичный центурион, хлопнул Понтия по плечу, предлагая тем самым считать его своим приятелем, и передал какой-то предмет, завёрнутый в гематий военного образца.

— Лично от командующего. Поздравление с назначением. Выводы делай сам.

Не вступая в объяснения, центурион вышел так же быстро, как и вошёл. Понтий догадывался о содержании, но чтобы… Перед ним лежал личный меч Тиберия, который знала вся армия. Клинок работы лучшей мастерской в Иберии, ножны отделаны золотом и слоновой костью по черной лакированной коже. Меч определял личность воина. Понтий почувствовал себя настоящим профессионалом.

Когда появившийся на утренней поверке Понтий повернулся лицом к строю, всем стал виден меч Тиберия. Строй затих. Не прошло и минуты, как появился легат, сопровождаемый трибунами. Приняв рапорт, он поздравил когорту с новым командиром, отметил его заслуги, свою уверенность, надежды товарищей и соратников.

Увидев меч Тиберия, легат мысленно вознёс благодарность богам за разумную мысль исправить ошибку, допущенную им на совещании, и лично представил Понтия Пилата войскам.

Понтий понял: теперь он будет спокойно и уверенно командовать, не опасаясь скрытых подвохов.

Про себя Понтий уверовал в благоприятное для себя вмешательство богов. Искренние слова благодарности были вознесены богам Рима.

Клавдия

На перекрёстке улиц небольшого городка на севере Италии стояли два примипилария регулярных войск, колонны котороых ещё вчера проследовали на запад и остановились лагерем на днёвку на расстоянии не более 20 стадий.

Командиры представляли живописную группу. Атлетически сложенные, с развевающимися плюмажами, золотыми цепями и другими знаками отличия, они невольно привлекали взоры местных жителей.

Невдалеке от примипилариев показались октофоры, по цветам раскраски которых устанавливалась принадлежность их владельца к сословию всадников. Интересно, каким образом всадник попал в глухие места Италии?.

Подобная встреча в глухой провинции столь значительных граждан империи была интересна сама по себе, и участники невольно должны были обратить внимание друг на друга.

Если примипиларии имели все основания не отрывать взглядов от появившихся октофор, поскольку в них помимо грузного мужчины находилась совсем юная привлекательная девушка, то интерес мужчины к примипилариям ещё нужно объяснить.

Марк Клавдий Прокула, так звали владельца октофор, обратился к своей дочери Клавдии:

— Клавдия! Посмотри на старшего по возрасту примипилария. Это Авилий, он тебе знаком. Ты разговаривала с ним, когда он несколько лет назад приезжал на побывку к своим родителям. Родители Авилия были моими арендаторами; работниками они были неплохими, а потому недопонимания у нас не было. Обязательность, которой лишены все арендаторы, досталась, видимо, им от рождения. Сам отпрыск был шустр, сообразителен, быстр и, следовательно, стал примипиларием не случайно. Взлёт, однако, высок и крут. Что касается родителей, то они неожиданно отказались от аренды земли и исчезли из моего поля зрения. Авилий, которого я драл в детстве за уши за всякого рода шалости, став примипиларием, видимо купил имение и поселил в нём родителей. Очень хорошо! Я пригласил бы парней к нам в гости на обед. Как он тебе?

— Папа, мне интереснее молодой примипиларий. Представляю, какие бы дети родились у меня от него.

— Боги! Пожалейте меня! Ещё совсем девочка, а какие разговоры. Вот оно, влияние матери!

— Папа, зачем ты наводнил наш дом в Риме толпой калек?

— Я хочу, чтобы со временем ты смогла бы выбрать себе достойного мужа, — вскричал Марк Прокула, с удивлением взирая на свою дочь.

— Среди калек не может быть достойного, — с естественным негодованием ответила Клавдия и вновь посмотрела на Понтия.

— Я предполагал, что твоё воспитание ведётся из рук вон плохо, но чтобы до такой степени — нет и нет! Развращённость сегодняшнего общества приводит в ужас. В дни нашей молодости почитание старших, скромность желаний являлись лучшими украшениями юношества. Слово-то какое — калеки!

— Папа! О прежних временах, полных гармонии между старшим и молодым поколениями, я слышала раз сто. Мама правильно говорит: нет в Риме более знающего финансиста и деятельного человека с ясным умом, когда дело касается денег. К сожалению, твоя мысль в других вопросах плавает в каком-то вязком тумане. Например, если спросить, хочешь ли ты иметь здоровых, красивых и умных внуков, то ответ будет утвердительным. Но причём здесь гармония поколений? Для этого нужно иметь вот такого зятя, — и Клавдия указала на Понтия Пилата.

— Боги! Что творится! Ей только четырнадцать лет. Что будет дальше?

— Папа, в нашей стране брачные контракты заключаются с 12 лет, ты прекрасно об этом знаешь. Так почему ты хватаешься за голову?

Досада читалась на лице Марка Прокулы, однако он проявил выдержку.

— Так приглашать мне примипилариев вечером на обед?

Авилий Флакк, поглядывая на октофоры, похохатывал рядом с Понтием:

— Понтий, ты имеешь успех у Клавдии. Она прекрасная девочка, но твой будущий тесть, хотя умён и деловит, жаден и весьма хитёр. Не смотри на меня с удивлением: мои родители арендовали землю у всадника Марка Прокулы, когда я был ещё мальчишкой. Между ними трений особых не было потому, что родители расплачивались за аренду вовремя, а дополнительных поборов хозяин не допускал.

В этот момент октофоры поравнялись с примипилариями, и рабы опустили их на землю. Отец и дочь покинули октофоры и сделали шаг навстречу друзьям. Марк Прокула добродушным тоном обратился к Авилию:

— Достойный Авилий! Мы давно знакомы, наши отношения носят доброжелательный характер, встреча неожиданна и приятна. Мы с дочерью решили дать в вашу честь обед, в связи с чем и приглашаем навестить нас сегодня вечером. Наша вилла в конце этой улицы.

Авилий Флакк, вращаясь последние пять лет в среде старших офицеров, многое усвоил, и был далеко не похож на плебейского выскочку из арендаторов.

— Приятно получить приглашение от давнего соседа, — сознательно идеализировал прежние отношения Авилий. Достойная Клавдия была мала, когда я проводил отпуск у родителей, но поскольку мы не раз беседовали, то, следовательно, знакомство наше состоялось. Осталось только представить моего друга, Понтия Пилата, одного из самых доблестных воинов армии. На его боку висит личный меч легата Тиберия. Исключительная награда.

Скрывая интерес, потенциальный сенатор косил глазом на меч примипилария. По богатству отделки меч вполне мог быть мечом Тиберия.

Голос Авилия Флакка звучал размеренно и с достоинством; так звучит голос человека, уважающего прежде всего самого себя.

Любимец Тиберия! Какая карьера ждёт молодого человека впереди! Дочь оказалась прозорливее меня, — думал Марк Прокула, мысленно нахваливая себя за приглашение, сделанное примипилариям.

Матрона Домиция при первом знакомстве с Понтием причислила его к числу избранников дочери, но на вторых ролях, поскольку плебейское сословное состояние последнего упраздняло его многочисленные достоинства.

Матрона поощрительно относилась к знакомствам своей дочери, считая необходимым элементом воспитания широкое общение с молодыми людьми.

Гостей провели в перистиль — крытый дворик, окаймленный колоннадой. В середине находился бассейн с проточной водой. Недалеко от бассейна размещались столы и ложа для участников обеда. Обед отличался обилием блюд и явным стремлением хозяев встретить гостей достойным образом.

Марк Прокула выражал уважение представителям возвращающихся войск, победоносно завершивших тяжёлую войну. Однако Авилий Флакк подчас улавливал покровительственные интонации Марка Прокулы и его жены. Они не могли отрешиться от мысли, что перед ними сын бывших арендаторов. Положение забавляло Авилия, когда сами хозяева смущались, сказав невольно фразу, звучавшую недостаточно уважительно.

Разговор коснулся прежде всего родителей Авилия. Хозяин интересовался их имением и очень огорчался про себя, установив обширность и высокую доходность имения по сравнению со своим, расположенным в здешней местности.

Разговор вскоре коснулся военных действий в Паннонии. В основном говорил Авилий Флакк. После нескольких общих фраз рассказ пошел об одном Понтии, мужественный образ которого он рисовал самыми яркими красками. Старался Авилий конечно не для старшего поколения, хотя и те слушали с большим интересом. Хозяева были удивлены, когда примипиларий стал сравнивать Понтия с самим Ахиллом, цитируя текст Гомера на память.

Понтий, пригретый вежливой заботой матроны, ласкаемый взглядами Кдавдии, убаюканный словами друга и отличным родосским вином, находился в приятном состоянии туманной рассеянности. Наконец он счёл необходимым произнести охлаждающую юмористическую фразу:

— Хорошо ещё, что Авилий не сравнил меня с великим Гераклом.

Неожиданно он был поддержан Клавдией.

— Я рада, что наш гость счёл неприемлемым для себя сравнение с подвигами Ахилла, которыми восхищаются греки и римляне. Есть в них что-то сомнительное. Подвиги Понтия прекрасны сами по себе: например, простоять в засаде несколько часов и не шелохнуться.

Присутствующие рассмеялись: вот какой из подвигов Понтия оставил наибольший след в сознании Клавдии.

— Теперь ты имеешь представление, достойный Понтий, каковы взгляды на героику наших дней у женщин Рима. Ты уподоблен кошке, способной часами караулить мышь у норы. Именно такое качество и является основным достоинством воина в представлении наших женщин, — веселился Марк Прокула, с удовлетворением отмечая, что происки Авилия Флакка пропали даром.

Матрона Домиция обстоятельства поняла по-своему: старания их бывшего, так называемого, соседа даром не пропали. Мнение матроны подтвердила сцена приезда одного из тех римских «калек», о которых упомянула в своё время Клавдия. Этот был наиболее настойчив и энергичен, и приезд его в далёкое имение родителей Клавдии не удивил.

Через некоторое время, умытый и нарядно одетый, был он представлен гостям. Новый гость производил впечатление симпатичного молодого человека. Одежда, манера разговора выдавали его принадлежность к высшему слою общества. Присутствие Понтия, казалось бы и случайное, встревожило его чувства: перед ним был соперник. Если раньше Клавдия как-то выделяла его среди сверстников, толкущихся в доме, то сейчас молодой человек почувствовал полное к себе безразличие.

Появление за обедом нового лица нарушило теплый настрой, и после некоторых усилий его восстановить все поняли, что наступает время расставания. Приличия ради армейские гости посидели ещё некоторое время, затем, ссылаясь на служебные обязанности, покинули гостеприимный дом.

Марк Прокула вышел проводить гостей и повёл разговор так искусно, что принудил друзей пригласить его в Старый лагерь на Ренусе.

— Зачем ему это? — удивился Понтий.

— Нашему хозяину нужны связи в армейской среде, — ответил примипиларий. — Через нас он и собирается их приобрести.

— Далековата наша среда от Рима, где бушуют политические страсти.

— Э, Понтий. В наше время только присутствие в доме военных высоких рангов дороже тысяч сестерциев. Создать в Риме мнение о наличии контактов с чинами армии значит приобрести политический капитал. Представь, Марк Прокула наметил для себя карьеру сенатора. Надо поработать в подкомиссиях, в комиссиях, связанных с жизнью армии. Оказывается, в армии служат знакомые люди, готовые к сотрудничеству. Наш хозяин — дальновидный человек. Он уже осведомился, сколько кампаний проделал я верхом на коне. Установил для себя, что через шесть лет я могу претендовать на достоинство всадника, и вот он уже едет к нам в гости. Он считает нас любимцами Тиберия, карьера которых обеспечена. Тиберий же о нас давно забыл. Не окажемся мы в нужный момент — он и не вспомнит. Надо знать натуру наместника.

Из поступков сегодняшнего дня, совершенных Марком Прокулой, следует вывод о нашей нужности. Так что, Понтий, если жизнь забросит тебя в Рим, помни, что встречен будешь радостно. Думаю, и Клавдия будет рада. Вот мы дошли и до Клавдии. Как ты её находишь?

Авилий Флакк скосил глаз на Понтия, с интересом ожидая его ответ.

— Живая, непосредственная девушка. Красивая. Мне понравилась.

— Есть в ней что-то от Герды: стать женская, манера общения. Она ещё девочка. Пройдёт несколько лет, ты будешь ошеломлён. Клавдия принадлежит к особенным женщинам. Люди нашли путь отметить таких женщин: они ссылаются на участие богов при рождении таких детей.

— Этих двух женщин трудно сравнивать. Разные люди. Герда — тихая, спокойная, ласковая, Клавдия же бурлит энергией. По поводу женской стати ты, Авилий, правильно подметил.

— Что там стать, когда существует на свете любовь. Мы с тобой стараемся это слово не употреблять, как бы стесняемся чего-то. Вспомни, с Гердой у вас как будто взрыв произошёл.

Понтий с грустью посмотрел на друга.

— Сегодня взрыва не произошло. Да и что говорить о Клавдии. Единственная встреча. Мы прикованы к орлу легиона и не имеем права отлучаться. Раньше не переставал удивляться разумной организации легиона. Даже восхищался. Сейчас обнаруживаю, что о жизни простого человека просто забыли. Если бы я и захотел завязать отношения с Клавдией, то обнаружил бы глухой тупик.

Наступило молчание.

— Ты прав. Не будем поднимать вопрос о наших возможностях, Понтий. Здесь тот самый случай, когда только воля богов может что-либо изменить.

Погоня

Как ни старался Марк Прокула незаметно покинуть свой дом в Риме и отъехать как бы невзначай, сделать ему это не удалось. Внимательный взгляд Клавдии неустанно наблюдал за происходящим. Уверенный в тайности своего отъезда, Марк Прокула был захвачен врасплох вопросом дочери:

— Папа! Ты собрался завтра отбыть в путь по решению комиссии сената. Рим полон толков и слухов о полученном тобой почётном задании. Путь до Старого лагеря на Ренусе не близок, но многие завидуют тебе: прекрасная видами и известная своей безопасностью дорога императора Августа позволяет совершить прекрасное развлекательное путешествие.

Слушая Клавдию, Марк Прокула уже понимал, куда повернёт она свою речь. Не хотел, очень не хотел вновь назначенный представитель комиссии сената брать дочь в дальнюю дорогу.

Догадывался он и о причине устремлений Клавдии: не забыт молодой примипиларий. Где-то в глубине души примипиларий действовал ему на нервы. Вопрос о замужестве Клавдии затормозился, желательные партии проваливались одна за другой. Однако будущий сенатор не хотел рисковать хорошо складывающейся карьерой, которая в некотором роде зависела и от примипилария.

— Проклятые «калеки»! Наводнил ими дом на свою голову. Всё выведали, всё рассказали и только затем, чтобы добиться мимолётной благосклонности Клавдии. Конечно, устоять против такой красоты и стати невозможно, но всё равно эти «калеки» — гнусные подлецы.

Марк Прокула надеялся на случай.

Клавдия отсекла надежды на случай:

— Папа! Я тебя не задержу. Мои вещи уложены, кони завьючены и засёдланы. Меня будет сопровождать только одна Нехушта. Она, хотя и рабыня, но уверенно держится на коне и способна владеть кое-каким оружием. О себе не говорю.

Марк Прокула взглянул на излучающую непоколебимую уверенность Клавдию, вздохнул и распорядился заложить ещё одну повозку для дочери.

Восемь наёмников, десять рабов сопровождали Марка Прокулу и его дочь в поездке на Ренус. Охрана и рабы ехали верхами, две повозки предназначались для Клавдии и самого хозяина. Другие были загружены продовольствием, оружием, предметами обихода. Стояли солнечные осенние дни — время наслаждения красками и запахами увядающей природы.

К середине поездки не осталось сомнений, что деловая поездка превратилась в увлекательное путешествие, и Марк Прокула был даже рад, что Клавдия оказалась с ним. Природная энергия, любознательность молодости толкали Клавдию, а вместе с ней и других, на осмотр мест и достопримечательностей, известных среди населения Рима. Вечно недовольные наёмники уже смекнули, что попали на отдых вместо тяжёлой работы, полной опасностей и страхов.

Уже пошли римские сторожевые посты по левой стороне Ренуса, и отряд Марка Прокулы, делая дневные переходы, проводил ночёвки в маленьких защищённых деревянными стенами крепостях.

В тот памятный день солнце уже клонилось к горизонту, до сторожевого поста оставалось не более 14 стадий, уставшие за день люди мысленно находились на отдыхе, когда проскакавший мимо них всадник выкрикнул одно слово:

— Германцы!

В первые минуты людей охватило смятение. Первым пришёл в себя Марк Прокула. От него ждали распоряжения, и вот уже повозки несутся на полной скорости, всадники прикрывают обоз. В руке каждого появилось оружие. Бежали к воротам сторожевого поста, открытым для приёма спасавшегося обоза. Группа конных германцев стремилась перехватить ускользающую добычу.

Повозки и всадники влетели на территорию сторожевого поста, ворота спешно закрылись. В гущу всадников две катапульты метнули груду камней. Подхватив убитых и раненых, отряд германцев отъехал на расстояние выстрела катапульты и остановился, поджидая, видимо, основные силы.

Пожилой центурион, наблюдавший прибытие новых конных отрядов германцев под стены его маленькой крепости, недоумевал. Прорвавшиеся на левый берег Ренуса германцы шли вглубь страны для грабежа галльских селений. О римской системе оповещения знали: огонь опасности уже около часа горел на вершине сторожевой башни, извергая клубы чёрного дыма.

Центурион подошёл к Марку Прокуле и голосом, не терпящим возражений, запретил ему и его людям показываться на стенах сторожевого поста, но вскоре он обнаружил непонятное оживление среди германцев, причина которого явно таилась в крепости.

Центурион направился к Марку Прокуле, находящемуся на стене крепости. Вид командира крепости в полной мере выражал его отношение к поступку гостя.

Гость пытался смягчить гнев центуриона, ссылаясь на желание дочери увидеть полную картину нападения. Центурион выслушал сбивчивые объяснения свалившегося ему на голову члена сенатской комиссии.

В это время у германцев обозначились признаки подготовки к штурму: всадники спешились, многие принялись вязать помосты и лестницы. Центурион повернулся к принципалу, и вскоре в небольшом рве, окружавшем вал крепости на расстоянии полусотни локтей, взметнулось двухметровое пламя. Была зажжена смола, напущенная в ров сразу по получении известий о германской коннице.

— Этим мы сорвём их вечерний и, возможно, ночной штурм, — проговорил центурион, — а завтра увидим, что делать. А теперь, достойный представитель сената, посмотри на группу всадников, в центре которой ты видишь впечатляющего воина. Этот человек принадлежит к сословию всадников римской империи и носит такую же пурпурную кайму внизу одежд, как и ты сам. Мало того, он центурион римской армии. К тому же он князь из знатного рода херусков. Имя его Флав. Он приходится родным братом вождю германского ополчения — Арминию; это имя должно быть тебе известно. Обычно они проходят вглубь страны и не теряют времени на штурм наших сторожевых постов. И вдруг! Ты догадываешься о причине такой ретивости? Твоя дочь! Ее красота вскружила голову Флаву.

Поднявшись со своей дочерью на стену крепости, Марк Прокула, ты подписал нам смертный приговор.

Мы погибнем при штурме сторожевого поста, уничтожив три сотни врагов. Вы останетесь в живых. Дочь — потому что она живой и нужна, ты сам — достойный внимания выкуп. Германцы знают, что такое пурпурная кайма и сколько она стоит. Сам ты уплатишь полмиллиона сестерциев, да, если дочь твою продать в царский гарем, — ещё можно получить полмиллиона. Зачем им куда-то идти, когда добыча уже в их руках.

— Неужели ты собираешься выдать нас германцам? Ты, римский центурион!

— Никаким германцам я не достанусь, — проговорила бледная, как египетское полотно, Клавдия. — Я никогда не расстаюсь с кинжалом.

Центурион усмехнулся.

— Ну что ты, всадник Марк Прокула, до этого я ещё не дожил. Но как только стемнеет, вас переправят через стену крепости, и вы уйдёте на север. Проводник покажет вам тайный табун коней и склад провианта. Дальше пойдёте верхами одни: осталось три перехода до Нижнего лагеря. Готовься, Марк Прокула. Я своих решений не меняю.

Впервые Клавдия увидела отца растерянным и беспомощным. Здесь были бесполезны известные ему способы воздействия на людей. Раньше ему не встречались такие люди, как центурион. Понял состояние гостей и принципал, который был свидетелем разговора:

— Достойный Марк Прокула, посмотри во двор крепости, и ты увидишь пожилого человека, одетого довольно непривычно для нашего глаза. Элий Галл знает все здешние места по эту и ту сторону Ренуса; он сможет вывести к лагерю римлян твою команду. Это будет стоить немалых денег, но других способов сохранить жизнь я не знаю.

— Я не такой простак, уважаемый римский всадник, как может показаться на первый взгляд, — сразу заговорил Элий Галл. — Моё умение дорого стоит. Интересно, во сколько же ты ценишь жизнь своей дочери и свою собственную? Ответь мне.

Проницательные глаза Элия Галла смеялись над колебаниями Марка Прокулы. Наконец, взвесив все доводы, Марк Прокула назвал свою цену:

— Сто тысяч сестерциев!

— Разумный ты человек, Марк Прокула. За такие деньги можно рискнуть жизнью. Сходи к центуриону и договорись обо мне.

Марк Прокула оплатил казначею стоимость предоставляемых центурионом лошадей и провианта, количество которых указал Элий Галл.

Как только темнота спустилась на землю, Элий Галл повёл людей к затерявшемуся в лесах тайному форпосту римлян. Многое удивило Марка Прокулу. К их приходу кони были засёдланы, навьючены; людям, успевшим уже устать от быстрого пешего перехода, осталось только сесть на лошадей и следовать за проводником.

Небо посветлело, когда караван подошёл к Ренусу, и Элий Галл стал искать известный ему по прежним временам брод. На недоуменный вопрос римского всадника Элий Галл ответил:

— На той стороне Ренуса нам будет спокойнее. Места там глухие. Главное сейчас — остаться в живых, достойный Марк Прокула. Быстро ты отделался от испуга. Однако зря. За нами скоро пойдёт погоня, разница составит шесть часов. Разве такое нам нужно преимущество, когда в отряде женщины, обслуга, повара, одним словом, люди, не привыкшие перемещаться на конях? При движении наш отряд оставляет столько следов, что не нужно быть и следопытом.

Уходить нужно на юг. Чем ближе мы к границам Рима, тем труднее нас преследовать: где добыть пропитание для себя, для коней? Разбой! Тогда люди Флава должны искать спасения от местных жителей. В нашем положении необходимо использовать все возможности. Ещё много предстоит трудов и страха.

Только теперь, по-настоящему испытав страх, Клавдия поняла, что защита, окружавшая ее, ничего не стоит, а смерть ходит рядом и спасти её может только случай. Целыми днями Клавдия не сходила с коня и уразумела разницу между конными прогулками, заканчивающимися по её желанию, и изнурительными скачками по бездорожью. Приходила тяжёлая усталость, душу охватывала тревога. События и люди выглядели в этом свете по-другому. Сейчас Клавдия как бы прозрела и ужаснулась состоянию детской глупости, в котором она пребывала и могла пребывать ещё многие годы. Если бы только… Отчаяние и надежда сменяли друг друга в её душе, и желание бороться за своё спасение вспыхивало с новой силой, вливая энергию в обессилевшее тело.

Как ни был осторожен Элий Галл, стараясь уходить тайными тропами, не оставляя следов, германцы настигли их на исходе третьего дня.

Отряд переправился через глубокий овраг и находился ещё на его краю, когда из леса вылетела сотня преследователей. Обе стороны оказались в непосредственной близости. Римляне были готовы к бою. Выпустив по две стрелы в толпу германцев, римляне быстро отъехали на безопасное расстояние. Наиболее энергичные германцы бросились в овраг в надежде сойтись с римлянами в ближнем бою. Однако предусмотрительный Элий Галл завалил единственную тропу стволами деревьев — требовалось время для расчистки. Люди Марка Прокулы предчувствовали, что следующая встреча будет и последней.

Клавдия, как и другие, спустила с тетивы лука две стрелы. Каково же было её разочарование, когда её стрелы смогли только перелететь через овраг, не причинив врагу никакого урона. Она не стала обманывать себя, осознав, что и стрелок она никудышный. Ежеминутно Клавдия обращалась к богам: просила удачи для себя и своего отца.

Удача пришла. Командующий легионами Нижнего лагеря Цецина Севера забеспокоился об усилении мер по безопасности дороги вдоль Ренуса.

— Отправлять рейдовые отряды! Первым начнёт Пятый Германский. Кстати, пусть встретят и проводят какого-то члена сенатской комиссии.

Вскоре рейдовый отряд под командованием Амана Эфера вышел в поход. Он был усилен центурией Понтия Пилата.

Нелегко приходилось центуриону сторожевого поста. Как только рассвело и смола стала догорать, всадники загарцевали на виду крепости. С предосторожностями подошла группа парламентёров, пытаясь договориться о добровольной выдаче укрывшихся в крепости гостей.

Центурион вразумительного ответа не дал — тянул время. Флав готовился к штурму, уверенный в своей военной силе как наилучшем аргументе при переговорах.

В полдень центурион был вновь вызван на переговоры, теперь уже с требованием сдать сторожевой пост без сопротивления. На этот раз ответ был прямым:

— Ни всадника, ни его дочери здесь нет. Гости наши уже далеко; они ушли ещё вчера ночью, и вам придётся поработать, чтобы до них добраться: у них опытный проводник. Штурм вам ничего не даст, кроме наших трупов и трехсот убитых германских воинов.

О проводнике центурион сказал зря. Несколько минут спустя сотня германцев проскакала на север; вёл их опытный следопыт. Флав начал штурм. Одна группа несла быстрым шагом громадное бревно, которым германцы собирались вышибить массивные ворота сторожевого поста. Другая, более многочисленная, несла штурмовые мостики, лестницы, верёвки; эту группу сопровождали верхами стрелки из лука для прикрытия атакующей пехоты.

При приближении германской пехоты к валу крепости с римской стороны заработали карабалисты, лучники, метатели дротиков. Две катапульты, охранявшие ворота, метнув ворох камней, сбили множество германцев, но бревно было подхвачено новыми руками, и первый удар потряс массивные ворота крепости.

Вдруг раздалось римское бар-ра, и около двухсот всадников вынеслись прямо на группу Флава, наблюдавшую штурм. Флав развернул коня и бросился со своими людьми навстречу им.

Под прикрытием атакующей конницы к воротам подлетело десятка два повозок, и вот уже строй тяжёлой пехоты, укрывшись щитами и выставив копья, быстро шёл на сближение с отрядом германцев. Германцы были просто внесены на копьях в крепость через открывшиеся ворота. Короткий бой, похожий скорее на резню, был завершён.

Примипиларий, командовавший римской пехотой, вывел свой строй из крепости и атаковал германцев, которые толклись около вала. Германцы отхлынули от вала крепости, открыв правый фланг своей конницы. Римляне ударили по флангу и принудили конницу покинуть поле боя вместе с предводителем.

Флав понял, что несмотря на численное превосходство германцев, сторожевой пост стал для него недосягаем: его защищали 300 человек регулярной армии.

Центурион сдержанно радовался, благодарил богов, римских офицеров, командующего Цецину Севера. Обсуждая обстановку, центурион рассказал о том, как он удалил со сторожевого поста члена комиссии сената. Понтий Пилат посмеивался над неудачами делегата до тех пор, пока не прозвучали имена Марка Прокулы и Клавдии. Он взорвался сразу:

— Ах ты, негодяй! Выбросил девочку из крепости на съедение мужикам.

Челюсть центуриона выдвинулась вперёд, глаза прищурились, тело напряглось, готовое к схватке.

— Молчать! — рявкнул вдруг Аман Эфер. — Идите сейчас же к своим людям, занимайтесь своими делами, в любую минуту может возобновиться штурм.

Офицеры открыли рот, желая как-то оправдать себя.

— Молчать! — вновь заорал Аман Эфер. — Требую выполнить мой приказ!

Через некоторое время Понтий Пилат увидел де-куриона, направлявшегося к нему.

— Распустился! Поведение, как у деревенского подростка. Ты был и остался деревенским вахлаком. Держать себя не научился. Твой товарищ по оружию принял абсолютно правильные решения. Он предоставил гостям шанс спасения: обеспечил конями, продовольствием, дал лучшего проводника. Останься они здесь — крепость была бы уже захвачена, а Клавдия распята в постели того же Флава. Сейчас же она скачет на свободе! Молодец центурион!

— Совесть уже мучает меня.

Аман Эфер недовольно пожал плечами.

— Давай думать о деле. Главной заботой для нас должна быть Клавдия. За ней пошла погоня, сотня всадников. Люди в отряде знают леса, здесь от них трудно спастись. Мы же завязли на сторожевом посту. Бросить его мы не можем. Существует только один путь освободить себя: заставить Флава уйти из этих мест. Готовься к бою, Понтий!

И Аман Эфер изложил план боя, основанный на обманном манёвре.

Открылись ворота. Конница и пехота вышли в открытое поле, чему Флав немало удивился, зная о значительном численном перевесе своего отряда. Флав видел себя уже победителем, и когда войска римлян отошли от ворот крепости, послал отряд конницы с целью окончательного их окружения.

Конница германцев начала заходить в тыл строя римлян, но для манёвра ей необходимо было пройти довольно близко от ворот. Центурион, предупреждённый Аманом Эфером, пустил в работу две катапульты и карабалисты. Урон, понесённый германцами от обстрела, изменил соотношение сил в районе ворот.

Ворота открылись, и римляне вновь повторили использованный несколько часов назад приём: сирийцы, охватив остатки германского отряда, втиснули их на территорию крепости, где они и были истреблены. Центурия Понтия Пилата, прикрывая сирийцев с тыла, успела войти вслед за ними и закрыть ворота.

Помощь германцев, подлетевшая к воротам, опять подверглась обстрелу катапульт и отошла с потерями.

Флав, желая помочь сражающемуся в крепости отряду, приказал начать штурм крепости. Германцы подступили к палисаду, но ворота открылись вновь, из них, развертываясь, вышел строй пехоты, усиленный ветеранами сторожевой центурии.

Атакующие отхлынули от валов и палисадов крепости, а конница бросилась на римлян, намереваясь разметать ввиду малочисленности.

Маленький отряд пехоты, казалось, будет погребён через несколько минут под копытами конной лавы.

— Германцы! — говорил всегда вождь их ополчения Арминий. — Бойтесь только выучки римских войск.

И в этом случае он оказался прав. На конницу германцев обрушалась туча пилумов. Легионеры Понтия Пилата обучались под его руководством, и потому промахи были редки. Стрелы сирийцев, укрывшихся за строем пехоты, скашивали целые ряды атакующих.

Вал сражённых людей и лошадей нарастал с приближением конницы к строю римлян, гася скорость движения и порыв атаки. Войти в соприкосновение с первой линией легионеров германцам мешало это нагромождение тел, а кто преодолевал преграду, упирался в копья пехоты.

Перестроившись, ударили с флангов пехотной линии сирийцы Амана Эфера. Конница германцев пришла в замешательство и была отброшена. Германцы готовились к новой атаке, когда римляне отошли назад под защиту валов крепости.

Поле сражения представляло для германцев печальную картину. Сотни убитых и раненых людей, лошадей — и ни одного римского легионера, ни одного сирийца. Своих убитых и раненых римляне унесли под защиту крепостных валов. В сознании германцев уже вызрело решение уйти на запад к беззащитным галльским селениям, где бы они чувствовали себя хозяевами положения.

Флав вынужден был принять именно такое решение.

Аман Эфер с центурионом вычислили возможный маршрут Элия Галла и приняли решение быстро переместиться на юг по хорошей дороге, затем переправиться через Рену с на германскую сторону и, двигаясь навстречу римлянам, перехватить их в пути. В поисках отряда Элия Галла он рассчитывал на свой опыт следопыта.

Оставив раненых и народ, не рвавшийся в мир приключений, под командой центуриона, отряд Амана Эфера, установив уход германцев, двинулся на юг. Через два дня, переправившись через Ренус, Аман Эфер стал предельно осторожен. Внимательно осматривал он местность с возвышенностей, высоких деревьев в надежде обнаружить какие-либо признаки присутствия римлян. Ничего! Беспокойство постепенно охватывало декуриона. Понтий Пилат полностью полагался на своего друга, но его беспокоили другие вопросы. Почему-то он был уверен, что отряд Элия Галла благополучно уходит от погони, и вопрос только в том, выдержит ли Клавдия такую гонку.

Клавдия теряла последние силы. Последняя схватка произошла вчера. Погиб почти весь отряд. Утром того дня Марк Прокула объявил рабам о предоставлении им свободы. Он заверил, что документы будут оформлены сразу же по возвращении в Рим; с сегодняшнего дня они могут считать себя свободными людьми. Теперь рабам было что защищать. Ещё вчера они готовы были сдаться германцам: не всё ли равно, где влачить рабство, но сегодня руки их сами потянулись к оружию.

Клавдией владел страх попасть живой в руки германцев. Притуплённое усталостью желание жизни не оставляло её, и неосознанно она отодвигала мысль о последней минуте, надеясь неизвестно на что. Боги! Разве можно уйти из жизни в самом начале пути!

Германцы настигли их на берегу небольшой лесной речушки с песчаной отмелью на противоположном берегу. Германцы были не в лучшем состоянии. Они растянулись на несколько стадий, и к месту схватки подскакало не более десяти человек. Появилась надежда отбиться.

Элий Галл взял под уздцы лошадь Клавдии и вброд перевёл её на другой берег. За ним последовала Нихушта, Марк Прокула. Другие остались на высоком берегу, приняв решение отбить врага. Сзади раздался шум начавшегося сражения, но Элий Галл уже гнал коней вперёд.

Утром преследование продолжалось. Отдохнувшие кони начали совсем неплохо, но к полудню были в пене.

— По всем признакам придётся принять бой, — думал Элий Галл. — А какая красота пропадает! — И глядел на Клавдию:

— Эта девочка себя заколет.

Вот и небольшой ручеек.

— На той стороне остановимся, будем отбиваться. Хорошо ещё, что тот берег высок и дорога узка.

Проскакав небольшую поляну перед ручьём, Элий Галл боковым зрением уловил какое-то движение. Сердце его захолонуло страхом. По краю поляны стояли воины, замаскированные ветками. Так он и влетел в расставленную ловушку. Повернув голову, Элий Галл увидел шлем и плюмаж декуриона. Сердце подскочило от радости.

На том берегу их ждали свежие кони и охрана человек в двадцать. К ним подъехал декурион.

— Элий Галл! Приветствую тебя. Советую продолжать путь; вы находитесь на территории врага. Охрана уже ждёт вас.

Затем Аман Эфер вспомнил, что Марк Прокула и есть тот самый представитель комиссии сената, которого он должен сопроводить в Нижний лагерь по указанию легата.

— Достойный Марк Прокула! Я должен знать путь, который ты определил для себя.

— В Рим, декурион, в Рим! Какие сейчас комиссии после ужасов преследования! Дочери необходимо вернуться домой, одну я её не могу отпустить.

Слушая Марка Прокулу, декурион спокойно, но с интересом рассматривал Клавдию. Да! Недаром Флав потерял голову.

Крупная телом девушка ловко сидела на свежем коне, силы которого, казалось, уже успели перелиться в тело наездницы. Сильное, разгорячённое тело просматривалось сквозь тонкую тунику; Аман Эфер увидел чёрные глаза, полные энергии, тонкое, римского овала лицо. Всё было прекрасно в этой девушке.

«Барра Понтию Пилату», — подытожил про себя декурион.

Пока велись разговоры, на поляну вылетела группа преследователей. От опушки леса отделилась могучая фигура воина, начавшего метать дротики с удивительной быстротой. Во всей его повадке двигаться было для Клавдии что-то знакомое. Через минуту по поляне носился только десяток коней без всадников.

— Такое я вижу впервые, — заговорил Элий Галл, — но по слухам, до меня доходившим, передо мной должен быть Понтий Пилат.

Клавдия бессознательно повернула коня и хотела поехать навстречу Понтию Пилату, но из леса вылетела новая группа преследователей.

— Следуй дальше, Элий Галл, — проговорил декури-он, — у нас ещё много дел. Надо сходить на место последней схватки, может, кто-нибудь остался жив или лежит раненый.

Чья-то твёрдая рука взяла повод коня, и вот Клавдия уже скачет вперёд. Обернувшись, она видит поднятую в прощальном приветствии руку Понтия Пилата.