Порочнее ада

Глава 17

Рут умерла той же ночью, в половине второго.

Шейн, Форбс и Кандида сидели в свободном номере напротив номера Рут. Хэлбут кивком вызвал Шейна в коридор.

— Черт побери, Майк, — голос Хэлбута звенел от напряжения, — врачи говорят, что приди мы на пятнадцать минут раньше — ее можно было бы спасти. Ведь все при ней было — здоровье, красота, молодость, друзья… Почему так случается?

Шейн закурил сигарету.

— Думаешь, это самоубийство?

— Похоже на то. Подождем результатов вскрытия. Либо самоубийство, либо несчастный случай — перебрала спиртного и приняла слишком много разных таблеток. На прошлой неделе в больницу Сан-Суси доставили как раз такую. Хотя, когда Рут входила в гостиницу, мне не показалось, что она под мухой.

— Она весь уик-энд глотала всякую дрянь, чтобы не уснуть.

Хэлбут выругался.

— Я ведь и вправду был очень привязан к этой малышке, Майк.

Шейн вошел в номер Рут. Тело девушки на кровати было накрыто простыней. Реаниматор из больницы упаковывал оборудование, а местный врач, молодой человек с изможденным лицом и проплешинами на макушке, закончив писать в карте, закрыл чемоданчик. Рубашка Рут по-прежнему валялась на ковре.

Шейн обратился к врачу:

— Меня зовут Майк Шейн. Эта девушка связана с делом, над которым я сейчас работаю. Я понимаю, что точную причину ее смерти вы назвать не в состоянии, но хотя бы предположить что-то вы можете?

— Нет, Шейн, сами знаете, так не принято. Подождите результатов аутопсии.

Он отправился в ванную, чтобы помыть руки. Вернувшись в комнату, опять нос к носу столкнулся с ожидающим его Шейном.

— Господи, неужели это вам так важно? — раздосадованно спросил врач.

— Чертовски важно.

Врач застегнул верхнюю пуговицу на рубашке и затянул узел на галстуке. Потом подошел к кровати, отвернул угол простыни и приподнял левую руку мертвой девушки. Шейн увидел несколько тонких, красноватых шрамов, паутиной разбегавшихся на запястье.

— Тоже попытка самоубийства?

— Думаю, что да. Этим шрамам несколько лет. Я не знаю эту девушку. Она никогда ко мне не обращалась. Похоже, она приняла летальную дозу барбитурата. Признаков алкогольной интоксикации нет. Теперь судите сами: склянка со снотворным наполовину пуста, на запястье шрамы… Хотя я был бы спокойнее, если бы она оставила записку. Все так привыкли к таблеткам, что порой могут утратить осторожность.

Он посмотрел на лицо Рут. Лицо было безмятежным, умиротворенным, совершенно таким же, как при жизни.

— Поскольку я не знаю, что творилось у нее в голове, — продолжал врач, — то считаю, что это в равной степени может быть как самоубийство, так и несчастный случай. Взгляните на комнату, на ее сумочку. Видно, что за порядком она не слишком следила, но значит ли это, что она способна сбиться со счета и проглотить слишком много таблеток?

Он примолк. Потом опять заговорил:

— К черту! Я не могу вам помочь. Поговорите с патологоанатомом. Я пойду спать.

Он прикрыл лицо Рут простыней.

Шейн поблагодарил врача и, стоя у изголовья кровати, проводил взглядом реаниматора, который выкатил тележку с приборами в коридор. В комнату заглянул Хэлбут, увидел озабоченное лицо Шейна и, ни слова не говоря, вышел вместе с врачом.

Оставшись наедине с мертвой девушкой, Шейн приступил к осмотру комнаты, пытаясь по разбросанным в беспорядке вещам составить хоть какое-то представление о том, какой была Рут Ди Палма при жизни. Он нашел одну-единственную книгу, дешевое издание наставлений протестантского проповедника, адресованных одиноким и обездоленным людям. Судя по затрепанному виду, книжку читали много раз.

Всякие мелочи, которые были раскиданы на столике, кто-то уложил в сумочку. Шейн вытряхнул содержимое сумочки на стол и внимательно осмотрел каждый предмет. Убедившись, что предмет не скрывает в себе никакой тайны, Шейн тут же возвращал его в сумочку. Наконец, перед ним осталась лишь коробочка для таблеток причудливой формы, в виде довольно плоского диска. Таблетки располагались по окружности в ячейках, пронумерованных с первой по двадцатую.

Шейн долго разглядывал коробочку, потом упрятал ее в карман и вышел в коридор, где Хэлбут продолжал расспрашивать молодого врача.

Шейн вернулся в комнату, в которой оставалась Кандида. Девушка курила, перекинув ногу через подлокотник кресла. Услышав шаги, она вскинула голову. Лицо ее ничего не выражало.

— Что говорят врачи?

Шейн плеснул себе коньяка. Форбс стоял на террасе, облокотившись на перила, и смотрел на океан. Во всей позе угадывалось крайнее напряжение.

Не повышая голоса, Шейн окликнул:

— Форбс, идите сюда. Нам надо кое-что обсудить.

Форбс повернулся. Глаза у него были покрасневшие и припухшие.

— Что?

— Зайдите и сядьте.

Форбс повиновался. Двигался он неуверенно.

— В одном ваш отец прав, — сказал Шейн, — пора вам учиться отвечать за свои поступки. Возможно, вы еще не осознаете, но сейчас вы оказались в самой худшей передряге за все время.

— Что вы имеете в виду?

— Сейчас вы очень расстроены из-за того, что ваша девушка умерла. Мне ее тоже очень жаль, поверьте, но она, похоже, оказалась втянута в нечистую игру. Кандида, ты по-прежнему будешь настаивать, что до сегодняшнего вечера не была знакома с Форбсом?

— Так и есть.

— Что ж, возможно, ты сумеешь меня убедить, если не будешь так скрытничать. Дело вот в чем: похоже, что несколько лет назад Рут пыталась покончить с собой — у нее все запястье в шрамах.

— Она попала в аварию на машине, — вставил Форбс.

— Послушайте, Форбс, — терпеливо произнес Шейн, — если у вас есть хоть капля здравого смысла, то не перебивайте и дослушайте, что я скажу. Она могла солгать, чтобы объяснить происхождение шрамов. Но я клоню к тому, что врач видит в случившемся вторую попытку самоубийства, только на сей раз успешную. Возможно, вскрытие это подтвердит. Я же на девяносто девять процентов уверен, что, ложась спать, она собиралась проснуться. И вот почему.

Он протянул Кандиде круглую плоскую коробочку.

— Знаешь, что это такое? Это из ее сумочки.

— Противозачаточные пилюли, — уверенно сказала Кандида. — Их продают кому угодно, не только замужним.

— А теперь посмотри повнимательнее.

Кандида взяла коробочку в руки и повертела ее.

— Здесь не хватает сегодняшней пилюли! — взволнованно заметила она.

— И что из этого? — спросил Форбс.

— А вот что, — ответил Шейн. — При приеме таких пилюль важно не пропустить ни одного дня. Только тогда гарантируется противозачаточный эффект. Подобные упаковки делают для забывчивых женщин. При начале нового цикла женщина принимает пилюлю, поворачивает колесико на календарную дату и фиксирует его. И так каждый день, чтобы знать, когда принимать очередную пилюлю.

— Не понимаю, при чем тут какие-то пилюли, — пробормотал Форбс.

— Да пошевелите же мозгами, черт побери! — не выдержал Шейн. — Рут лежит в постели. Она решила покончить с собой, следовательно, понимает, что ей не придется вставать утром и проживать еще один долгий день. Тогда зачем ей понадобилось принимать сегодняшнюю пилюлю? Такие пилюли предназначены для женщин, у которых есть будущее. И не пытайтесь убедить меня, что Рут выпила таблетку по привычке. Это было на нее не похоже.

— Вы считате, что это был несчастный случай?

— Не исключено, — ответил Шейн. — Но я так не думаю. Во-первых, она не была пьяна, она просто устала. Во-вторых… Впрочем, послушайте одну из версий. Вы, Форбс, были с ней, когда она отходила ко сну. Войдя в номер, она налила воды в стакан и приняла пару таблеток снотворного. Потом пошла в душ, а вы тем временем вылили воду. Она вернулась в комнату. «Я приняла свои таблетки?» «Кажется, нет — ведь стакан пустой». И Рут глотает еще две таблетки. Напряженный уик-энд завершился и мысли ее то и дело возвращаются к самым интересным событиям. Она оживленно рассказывает, ложась в постель, и машинально тянется к снотворному. Вот вам еще пара таблеток. Затем следует долгий прощальный поцелуй. «До завтра, Рути. Не забудь принять свои таблетки».

Форбс внезапно вскочил, потом снова опустился в кресло. Шейн некоторое время не сводил с него глаз, потом повернулся к Кандиде.

— Тут пришла ты. Ты сказала, что у Форбса крупные неприятности из-за старого карточного долга и Рут может ему помочь, если уедет из города на несколько дней. Рут согласилась — она на все готова, чтобы выручить своего дружка. Ты дала ей пятьсот долларов. В ее сумочке отдельно от других денег лежали десять пятидесятидолларовых бумажек. А других денег было всего девять с половиной долларов. Потом ты принесла ей воды, чтобы запить еще пару таблеток. Или даже три таблетки. Нет, ей надо было перебить действие бенаедрина. Так что четыре.

— Чушь собачья! — бросила Кандида. — И вы сами это прекрасно знаете.

— Вовсе нет. К тому же я просто выстраиваю логические версии. Возможно, ты не расплачивалась с Рут за то, что она подстроила ту игру в покер, но на сегодняшний день все указывает на обратное. Дай она подобные показания, это стоило бы «Юнайтед Стейтс Кемикал» двух миллионов монет, а Хэл Бегли вообще пошел бы по миру. Ты — честолюбивая девушка, Кандида, может, даже чересчур честолюбивая. Победа или поражение, шумный успех или разоблачение — все зависело от того, проснется ли утром Рут. Когда она спросила, принимала ли она снотворное, тебе было бы легко сказать, что нет.

— Ничего подобного. К тому же такого и не было.

Шейн нехорошо засмеялся.

— А вы, Форбс? Вы только что поцапались с отцом. Если я докажу, что вы продали Кандиде досье, он в два счета вышибет вас из фирмы, да еще и вычеркнет из завещания.

— Мне плевать.

— Я вам не верю. — Шейн закурил сигарету. — Рабство отменили сотню лет назад. Если вам и в самом деле работа ни к чему, увольняйтесь. Сами говорите, похвастаться вам нечем. Если все это сложить воедино, то любой окружной прокурор тут же решит, что перед ним типичный избалованный отпрыск богатеньких родителей, которому ничего не стоит подсунуть пару лишних таблеток девушке, которая представляет для него опасность.

Форбс с вызовом взглянул на Шейна, но глаза его были напуганы.

— Итак, кто из вас двоих это сделал? — спросил Шейн. — Возможность была у обоих. У обоих также имелся мотив.

Кандида, сузив глаза, посмотрела на Форбса.

— Не позволяйте ему запугивать вас, Форбс. Если дела и впрямь так плохи, то нам обоим понадобится адвокат.

— У вас не будет времени посоветоваться с адвокатом, — сказал Шейн. — Лучше поговорите со мной. Я не легавый. Подписывать вам ничего не придется, а на слово мне могут и не поверить.

— Нет уж, теперь-то я вам не доверюсь.

— Даю вам время до семи утра. В пять минут восьмого я иду к окружному прокурору и выкладываю ему всю подноготную. А прокуроры не те люди, которые могут смириться с неясностью — загадок в деле быть не должно. Если прокурор уцепится за версию заговора с целью убийства, то вам не отвертеться. Главное для него — доказать, что досье похитил Форбс. Дальше уже все просто. Джейк Фитч расскажет про расписание и про шкафчик в раздевалке. Мы точно установим время, когда передали сверток, потом побеседуем с Лу Джонсоном и выясним, когда с ним расплатились. Если досье передали двадцать третьего апреля, а Джонсон получил деньги в тот же вечер или на следующий день, какие доказательства, по-вашему, могут еще потребоваться для суда присяжных?

Шейн понял, что достиг цели. Между бровей Кандиды прорезалась глубокая складка. Взгляд был устремлен на Шейна.

— Как вы договаривались? По телефону? — спросил Шейн. — Ведь не могли же вы получить досье от неизвестного лица. Так что придется сказать, от кого именно. Я просто пытаюсь сейчас показать, как все это будет выглядеть для суда присяжных. Это вовсе не значит, что все должно было случиться именно так. Думаю, что тебя тоже подставили, Кандида. Сделать это мог лишь один человек, и только одним путем. Мне недостает только одного факта, но пока я его не получу, остальное и ломаного гроша не стоит.

— Подождите! — прервал его Форбс. — Скажите, не думаете ли вы, что Рути убили?

— Да, — отрывисто сказал Шейн, — и я уверен, что убийца надеялся, что ее смерть воспримут как самоубийство. То, что вы оба окажетесь вместе с Рут незадолго до ее отхода ко сну, никто не мог предусмотреть, но для меня это серьезная улика и я намерен использовать ее до конца. Так что у вас есть выбор: либо вы выкладываете мне все без утайки, либо утром будете общаться с окружным прокурором.

— Я вам все рассказал начистоту, — уныло произнес Форбс.

Кандида взяла в руку стакан с виски и, запрокинув голову, приникла к нему, пока не опустошила. Потом выдавила:

— Досье мне продал Форбс.

Форбс пулей вылетел из кресла.

— Как вы смеете так лгать?! — завопил он. — Если Шейну так уж важно знать, что случилось, когда Рути легла спать, то я все расскажу! Она приняла две таблетки снотворного вместе с противозачаточной пилюлей и потом попросила, чтобы я лег вместе с ней и побыл с ней, пока она не заснет. И тут зазвонил телефон. Не знаю, что вы ей сказали, но сон с нее как рукой сняло. Она велела мне уйти. Если кто и дал еще таблеток, то только вы! Когда я работал над досье, то однажды прихватил его домой на уик-энд. Рути тогда была со мной. Вы ее наняли, чтобы она передала вам досье, да?

Он шагнул вперед. Шейн встал на его пути.

— Замолчите, Форбс! Сейчас Кандида сама нам скажет, что случилось. Сядьте на место и не мешайте.

Он силой усадил Форбса в кресло, потом повернулся к Кандиде.

— Представь, что сейчас середина апреля, — сказал он. — Ты уже поняла, что от Уолтера Лэнгорна ровным счетом ничего не добьешься. Настало время надавить на Джоса Деспарда. Теперь продолжай сама.

Кандида подняла стакан и Шейн наполнил его виски.

— Хэлу позвонили в контору, — сказала она. — Мужской голос. Хэл подал мне сигнал и я взяла параллельную трубку. Слышно было плохо и говорил он неразборчиво, словно через тряпку. У Уолтера оригинальная манера выражаться: он любил подменять общепринятые выражения необычными синонимами. Звонивший делал то же самое. Но я сразу поняла, что это не Уолтер. Просто кто-то хотел прикинуться Уолтером. Он и предложил нам досье Т-239.

— А как вы условились использовать шкафчик в раздевалке гольф-клуба?

— Он сам это предложил. Расписал все по мелочам. Всего было два пакета. В первом — нечетные страницы отчета: первая, третья, пятая и так далее. Хэл забрал этот пакет. Мы показали его содержимое компании «Юнайтед Стейтс Кемикал». Там пришли в полный восторг и дали нам карт-бланш на завершение дела. Хэл оставил в шкафчике сверток с тридцатью тысячами долларов в купюрах по пятьдесят и сто долларов, и кто-то его забрал, оставив взамен второй пакет с четными страницами.

— Кто-то! — негодующе воскликнул Форбс. — Мы все — члены этого гольф-клуба. Компания Оплачивает членство сама. С чего вы взяли, что это был я?

Шейн объяснил:

— Бармен был их человеком. Ему дали список всех директоров Деспарда. Бармен помечал время их прихода и ухода.

— И мы исключили всех, кроме вас, Форбс, — добавила Кандида. — Но хотели знать наверняка. Уолтер достаточно порассказал мне про вас и ваших друзей, так что отправная точка у меня была. Вскоре я узнала про вашу связь с Рут и про ваши карточные долги. Съездила в Нью-Йорк, разыскала Лу Джонсона и предложила выкупить у него ваши расписки. Их не оказалось. Он отправил расписки по почте в Майами, до востребования. А деньги получил двадцать четвертого апреля, причем в купюрах по пятьдесят и сто долларов.

Форбс откинул назад свои длинные волосы.

— Неужели это правда? Ведь я могу проверить.

— Это правда, Форбс.

Он перевел взгляд с Кандиды на Шейна.

— Да, ситуация прескверная, я вас понимаю. Но я не имею к этому отношения. Когда умерла мать, я долго пребывал в каком-то полузабытьи. Если у вас есть сведения, что я находился в клубе в какие-то определенные дни, то, очевидно, это правда, хотя в гольф я не играл. И я не звонил Бегли, прикидываясь Уолтером. И я ровным счетом ничего не знаю про пакеты и свертки. Никаких денег Джонсону я тоже не передал. — Он всплеснул руками. — Я готов даже подвергнуться проверке на детекторе лжи.

Шейн усмехнулся.

— Я вам верю. И тем не менее завтра в семь утра буду вынужден отдать вас в руки прокурору, если вы не представите мне более убедительных доказательств, чем голословные отрицания.

— Но что я еще могу сделать? Я уже шесть часов ломаю голову. И не продвинулся ни на дюйм.

Шейн кинул взгляд на часы.

— У вас еще есть четыре с половиной часа. Расспросами мы больше ничего не добьемся. Тот, кто все это подстроил, наверняка предусмотрел наши вопросы и позаботился о соответствующих ответах загодя. Кстати, я был не слишком высокого мнения о «праздниках души», когда впервые о них услышал, но теперь вижу, что они предоставляют массу возможностей для тех, кто серьезно в этом заинтересован. Словом, у вас с Кандидой есть великолепный стимул — либо придумайте убедительное объяснение, либо вас засадят за решетку.

Он наполнил свой стакан виски и посмотрел на Кандиду.

— Позабудь на время о досье Т-239, деньгах в шкафчиках. Это не главное. Я хочу знать одно — какого черта ты вообще занялась таким делом?

— А какое отношение это имеет к…

Шейн оборвал ее:

— Ты же спишь с Бегли, верно? Но ведь ты его не то что не уважаешь, но даже в грош не ставишь, да? Мне хватило десяти секунд, чтобы убедиться в том, что ты славная и порядочная девушка. Что с тобой случилось?

Кандида откинулась на спинку кресла. Лицо побелело, а глаза пылали. Шейн продолжал пожирать ее взглядом.

— Ведь с Уолтером у вас сложились очень теплые и искренние отношения, хотя он был в два раза старше тебя. И ты не стала его шантажировать. У тебя оставался лишь один выбор — Джос. Вспомни на минутку про эти инфракрасные снимки. Ты же не хотела давать им ход, верно? Так что не такой уж ты профессионал, как думаешь. Ты обрадовалась анонимному предложению по телефону и не стала настаивать на личной встрече, хотя это против правил. И все равно, как по-твоему, эта малышка Диди выпутается из такой передряги? Ей же всего шестнадцать. Родители вышвырнули ее из дома. Пожалуй, придется сдать ее полиции, — задумчиво добавил он. — Пусть пошлют в исправительное заведение…

— Не надо, прошу вас, — тихо пробормотала Кандида.

Шейн накинулся на Форбса:

— А чем так привлекла вас Рут Ди Палма? Выкиньте на минуту из головы все ваши неприятности. Сосредоточьтесь на одном. Я видел ее всего десять минут, но успел проникнуться к ней симпатией. Ведь она вам совершенно не подходила, и сама это понимала. Почему вы так к ней привязались?

На красивом смуглом лице Форбса появилось задумчивое выражение. Он налил себе виски. Кандида поднялась и вышла на террасу. Шейн снял телефонную трубку, набрал какой-то номер, поговорил вполголоса, потом сделал еще несколько звонков.

Вернувшись, Кандида присела на краешек кровати лицом к Форбсу.

— Послушайте, Форбс, — произнесла она, — мне кажется, он прав. Сейчас я не хочу обсуждать то, что говорилось обо мне. Позже, быть может. Меня заинтересовали ваши рассказы. Уолтер был о них высокого мнения. Даже очень. Вы и в самом деле считате себя писателем, или занимаетесь этим потому, что не хотите думать о себе как о богатеньком отпрыске богатого отца?

Шейн посмотрел, сколько осталось коньяка в бутылке, и поставил ее на пол. Сам уселся спиной к стене, закурил сигарету и приготовился слушать.