Порочный учитель

Глава 22

Ева

— Я слышала, Элиас ведет тебя на Зимний бал? — спрашивает Адрианна, не сводя глаз с Натальи.

Ее щеки вспыхивают, когда она кивает.

— Да, не уверена, что у меня есть выбор.

— Мудак, — бормочу я, свирепо глядя на самоуверенного, татуированного ублюдка, который не сводит глаз с нашего стола.

— Почему ты позволяешь ему помыкать тобой? — Я спрашиваю.

Наталья только пожимает плечами.

— С кем ты идешь, Ева? — Спрашивает Камилла.

Я качаю головой.

— Ни с кем. Меня не волнует наличие пары.

У меня сводит живот при мысли о посещении Зимнего бала, когда все, о чем я могу думать, — это мужчина, который руководит этой школой. Мужчина, который трахнул меня в классе три дня назад. Это было так рискованно, особенно после того, как мне пришлось врать сквозь зубы своим друзьям о том, куда я исчезла во время нашей ночной прогулки. Они сходили с ума от беспокойства, а я трахалась с директором.

— Ты? — спрашиваю её.

Камилла качает головой.

— Алек пригласил меня как друга, поэтому я согласилась.

Алек — один из немногих порядочных парней, которых я здесь встретила. Он из Индианы, и его семья не совсем влиятельна, но у них есть кое-какие рычаги давления.

— Тебе следует встречаться с ним, — говорит Наталья. — Вы были бы самой милой парой.

Камилла закатывает глаза, на ее губах появляется легкая улыбка. Она ничего не отвечает, но я почти уверена, что все знают, что Алеку не нравятся женщины. Я вижу, как он смотрит на Гаврила, Арчера и Оака, и точно так же смотрят девушки.

— У тебя есть пара? — Я спрашиваю Адрианну.

Она качает головой.

— Нет, я не хочу свидания. — Она вздрагивает. — Единственный парень, который пока пригласил меня, это Эрнандес.

Камилла и Наталья разражаются хохотом.

— Серьезно? — спрашивает Наталья.

Адрианна с серьезным выражением лица кивает.

Я сижу, безучастно наблюдая за тем, как они с трудом сдерживают смех.

— Кто такой Эрнандес?

— Всего лишь самый жуткий парень в этой школе.

Они смотрят на столик в другом конце кафетерия, где сидит парень.

У него темные волосы, длиннее, чем у Адрианны, и когда он смотрит вверх, я вижу, что у него монобровь, которая тянется прямиком через все лицо. Его глаза перемещаются на нас, и он улыбается самой жуткой улыбкой, которую я когда-либо видела, заставляя всех нас резко отвести взгляд.

— О мой Бог, — говорю я.

Камилла и Наталья снова взрываются смехом.

— Поверю тебе, Ади, что этот урод пригласил тебя на Зимний бал, — говорит Камилла.

К нашему столику подходит Дмитрий, парень из класса по стратегии лидерства. Он хорош собой, с темными коротко остриженными волосами и карими глазами, в нем есть мальчишеская привлекательность, но он меркнет по сравнению с Оаком.

— Добрый вечер, дамы.

— Чего ты хочешь, Дмитрий? — Спрашивает Камилла.

Его взгляд останавливается на мне.

— Я надеялся спросить изысканную женщину, не согласится ли она сопровождать меня на Зимний бал.

Мой желудок сжимается, когда я вспоминаю, как Оак говорил со мной, после того как увидел руку Дмитрия на моем бедре.

Я никогда больше не хочу видеть рядом с тобой, Дмитрия, мать его, Якова.

Я прикусываю нижнюю губу, задаваясь вопросом, насколько он серьезен. Дмитрий может быть дерзким, но я бы ничего с ним не сделала. Возможно, он привлекателен, но я не хочу его. Оак не может указывать мне, что делать с моей жизнью.

— Итак, что ты скажешь, Ева? — Спрашивает Дмитрий.

Я тяжело сглатываю, понимая, что раз у меня нет пары, то отказываться было бы странно, к тому же, если не считать того, что Дмитрий немного заносчив, он кажется вполне нормальным парнем.

— Конечно, почему бы и нет?

В любом случае, я точно не могу взять своего чертовски горячего директора на Зимний бал. Мужчину, с которым я трахалась уже дважды, один раз после урока в прошлую пятницу в классе, и с тех пор я его не видела.

Ухмылка Дмитрия становится шире.

— Отлично, не могу дождаться. — Он подмигивает, от чего у меня сводит живот.

Как только он оказывается вне пределов слышимости, Наталья поворачивается ко мне.

— Дмитрий? — она стонет.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Что? Он кажется нормальным.

Она закатывает глаза.

— Да, для эгоистичной женоненавистнической свиньи.

Я смеюсь.

— Не волнуйся. Я могу постоять за себя.

В этот момент я чувствую на себе его взгляд. Оак стоит в углу кафетерия, прислонившись к стене и скрестив руки на твердой, мускулистой груди. Его челюсть стиснута, а глаза пылают тем, что я могу описать только как ярость, отчего у меня сжимаются внутренности…

Будет ли он ревновать меня к тому, что я пойду на Зимний бал с Дмитрием?

Я качаю головой и отвожу взгляд от Оака, слушая, как Адрианна тараторит о том, почему она ни с кем не пойдет на бал. Она производит впечатление девушки, которой нравится пренебрегать ожиданиями общества.

Оак не может ревновать, поскольку он не может пригласить меня на танцы. Не то чтобы я согласилась снова переспать с ним или пойти на танцы. Прошла неделя с тех пор, как мы занимались сексом в его коттедже, неделя с тех пор, как он лишил меня невинности. С тех пор он держится от меня на расстоянии, и это причиняет боль. Все, что он делает, — это жадно смотрит на меня издалека.

— Не могу поверить, что до зимних каникул осталось меньше двух недель, — говорит Камилла, качая головой. — Этот семестр пролетел незаметно.

— Точно. Что я буду делать без вас троих? — Спрашивает Наталья.

— Нам обязательно ехать домой на зимние каникулы?

Это безумие, что сначала я даже не хотела учиться в этой школе, но теперь перспектива вернуться к родителям на две недели вызывает у меня тошноту. Я не могу придумать ничего хуже, чем вернуться домой на зимние каникулы.

Все три девушки смотрят на меня как на сумасшедшую.

— Почему ты не хочешь ехать? — Спрашивает Наталья.

Я пожимаю плечами.

— Ненавижу своих родителей.

Она улыбается.

— Я тоже не очень люблю свою мать, но возвращаюсь домой ради брата. — Ее глаза слегка затуманиваются от эмоций. — Я люблю его как отца.

У меня перехватывает горло, когда я думаю о Карле. Мы были близки, и когда он умер, это оставило зияющую дыру в моем мире. Это означало, что я осталась наедине с ними, двумя людьми, которых я презираю больше всего на свете.

Камилла кивает.

— Мой отец может быть немного кошмарным, но братья убьют меня, если я не вернусь домой. — Она хмурит брови. — Я уверена, что они будут рады, если ты присоединишься к нам в Чикаго на Рождество.

Я улыбаюсь ей.

— Это мило с твоей стороны, но я дерьмово общаюсь с незнакомыми людьми.

— В любом случае, разве твои родители не стали бы интересоваться, где ты? — Спрашивает Адрианна.

Я качаю головой.

— Однажды они забыли обо мне и поехали к моей бабушке в двух часах езды к югу от Атланты. Они заметили это, только когда добрались туда, и она допросила их.

Наталья и Камилла ахают.

— Какого хрена? — Спрашивает Адрианна.

— Знаю, — говорю я, чувствуя, как у меня сжимается горло при воспоминании. — Мои родители позвонили и сказали, что мне придется неделю самой заботиться о себе. Это был год, когда умер брат, и мое первое Рождество без него.

— Сколько тебе было лет? — Спрашивает Камилла.

— Шестнадцать, — говорю я.

— Дерьмо. Я имею в виду, наш мир может быть суровым, но звучит так, будто твои родители законченные придурки. — Камилла качает головой. — Без обид.

— Не обижаюсь, — говорю я.

Наталья качает головой.

— Если хочешь, ты можешь присоединиться ко мне в Бостоне. Я уверена, что мой брат найдет место.

Вмешивается Адрианна.

— Или ко мне.

Я качаю головой.

— Это любезно с вашей стороны, но я думаю, что могу остаться здесь, если это разрешено.

Последнее, чего я хочу, — это испортить Рождество чьей-то семье. Мое сердце бешено колотится, когда я обращаю свое внимание на то место, где только что стоял Оак, но его там больше нет. Интересно, что он делает во время рождественских каникул?

Наталья пожимает плечами.

— Я никогда не слышала, чтобы люди оставались здесь.

— Проблема и в том, что тебе придется готовить себе еду самостоятельно, — добавляет Адрианна, бросая взгляд на персонал кафетерия. — Почти уверена, что работники не будут здесь торчать.

— Тебе придется спросить разрешения у директора Бирна, — говорит Камилла.

Я киваю в ответ, снова оглядывая столовую в его поисках.

— Да, наверное, мне лучше найти его и спросить, возможно ли это.

— Хочешь, я пойду с тобой? — Спрашивает Наталья.

Я качаю головой.

— Нет, со мной все будет в порядке. Я найду тебя позже в классе.

Они все кивают, когда я выхожу из столовой в сторону офиса Оака. Сердце бешено колотится в груди, когда я подхожу ближе, зная, что единственный раз, когда мы остались наедине после ночи в коттедже, закончился трахом.

Я подхожу к его кабинету и поднимаю руку, чтобы постучать, борясь с нервами, трепещущими в глубине живота. Трижды стучу костяшками пальцев по двери и жду.

— Кто там? — Его голос гремит с другой стороны.

— Ева Кармайкл, сэр, — отвечаю я, переплетая большие пальцы вместе.

После пары секунд тишины следуют звуки шагов, а затем он появляется в дверном проеме, свирепо глядя на меня.

— Ты здесь, чтобы извиниться? — Спрашивает он.

Я хмурю брови.

— Что?

— Я спросил, ты здесь, чтобы извиниться?

Я качаю головой.

— Ради всего святого, за что?

Оак оглядывает коридор, как будто проверяя, чисто ли там, прежде чем сильно схватить меня за запястье и потащить в кабинет.

— За разговор с Дмитрием после того, как я недвусмысленно сказал тебе, что больше никогда не хочу видеть его рядом с тобой.

Дверь захлопывается, когда он косится на меня.

— Ты не можешь указывать мне, что делать, — говорю я, высоко подняв подбородок. — Ты не разговаривал со мной после того случая в классе. — Я смотрю в его свирепые голубые глаза. — Дмитрий пригласил меня на Зимний бал, и я согласилась, так как..

Звериный рык Оака прерывает меня, когда он бросается ко мне, хватает за бедра и прижимает лицом к двери. Его тело прижимается к моему.

— Ты не пойдешь на Зимний бал с этим придурком, — говорит он, его голос необычайно спокоен.

— Уже слишком поздно, я согласилась.

— Немедленно отмени свое соглашение, — рявкает он.

Я отрицательно мотаю головой.

— Это всего лишь танцы. Я точно не могу пригласить своего директора, так что ты предпочитаешь, чтобы я пошла одна?

— Да, — говорит он. — Я не буду стоять там и смотреть, как ты танцуешь с ним.

Я стискиваю зубы.

— Ты ведешь себя нелепо. Ничего не случится. Мне не нравится Дмитрий.

— Хорошо, — выдыхает он, позволяя своим губам нежно коснуться раковины моего уха. — Тогда тебе будет нетрудно сказать ему, что ты передумала.

Я пытаюсь вывернуться из железной хватки Оака, но это невозможно.

— Правда ведь? — Он нажимает.

— Я ничего подобного не сделаю. Я иду на танцы с Дмитрием, а ты можешь вести себя либо как взрослый директор школы и принять это, либо как достигший половой зрелости ревнивый идиот. Мне все равно, что, но я иду с Дмитрием.

Оак тихо рычит.

— Ты такая дерзкая девчонка. Возможно, мне нужно перекинуть тебя через колено, чтобы преподать тебе урок, — мурлычет он.

— Я пришла сюда, потому что у меня есть к тебе серьезный вопрос.

— Это правда? — Спрашивает он, осторожно приподнимая подол юбки, пока не видит мою голую задницу. — И часто ли ты не надеваешь трусики, когда хочешь задать серьезные вопросы?

— Оак, пожалуйста, — говорю я, зная, что если не остановлю его сейчас, то забуду, какого черта я здесь была.

Он отпускает меня и делает шаг в сторону, позволяя мне повернуться к нему лицом, пока он проводит рукой по своим густым темным волосам.

— В чем дело, Ева?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки.

— Разрешено ли ученикам оставаться в школе во время зимних каникул?

Его брови хмурятся. — Обычно нет.

Мои плечи опускаются от его ответа.

— Почему ты спрашиваешь?

Я тяжело вздыхаю.

— Я не хочу ехать домой.

Уголок его губ приподнимается в почти улыбке.

— Если я правильно помню, ты не хотела, чтобы тебя оставляли здесь шесть недель назад. — Он наклоняет голову. — Что изменилось?

Я закатываю на него глаза.

— Если ты ожидаешь, что я скажу, что это из-за тебя, то ты будешь разочарован. — Я складываю руки на груди. — Находясь вдали от родителей, я поняла, как сильно ненавижу их.

— Ненависть — сильное слово, Ева.

Я качаю головой.

— В случае с ними — нет. — Я прикусываю нижнюю губу. — Не могу придумать ничего хуже, чем вернуться домой на Рождество.

Оак садится немного прямее.

— Почему так?

Я чувствую, как горят мои щеки при мысли о том, чтобы признаться ему, как мало мои родители заботятся обо мне.

— Потому что они все равно не хотят, чтобы я была там.

Его брови хмурятся.

— Я уверен, что это не…

— Ты не знаешь, какие они. — Я качаю головой. — В тот год, когда умер мой брат, мы впервые встретили Рождество без него. Они два часа ехали к моей бабушке на празднование, забыв одну незначительную деталь. — Я делаю эффектную паузу. — Меня.

У меня перехватывает горло, когда я вспоминаю, как сильно я плакала в то Рождество, как больно мне было.

Глаза Оака вспыхивают гневом.

— Они вернулись за тобой?

Я смеюсь над этим, только чтобы удержать себя от слез.

— Нет. Они поняли, когда бабушка спросила, где я, позвонили мне и сказали, что мне придется самой позаботиться о себе на каникулах. — Я тяжело сглатываю. — Я предложила взять такси, но они сказали, что это того не стоит.

Случайная слеза скатывается из моих глаз и стекает по щеке.

Оак смотрит на меня со странным выражением в глазах, которое я не могу точно определить.

— Ублюдки, — рычит он, сжимая кулаки.

— Значит, я не могу остаться здесь на каникулы? — Спрашиваю, ненавидя, как жалко звучит мой голос.

Челюсть Оака плотно сжимается, когда он пристально наблюдает за мной.

— Ты могла бы остаться со мной, — бормочет он.

Мой желудок переворачивается, а в сердце вспыхивает надежда.

— Разве ты не будешь с семьей? — спрашиваю я.

При упоминании о семье у него сводит челюсти, но он просто качает головой.

— Нет.

Он встает из-за стола и расхаживает по кабинету.

— На праздники я буду в своем коттедже, если ты захочешь присоединиться ко мне. — Он перестает вышагивать, в глазах появляется лукавый взгляд. — Я не могу придумать лучшего рождественского подарка, чем провести все каникулы с тобой голой в моей постели, — он почти рычит.

Мои щеки горят, а бедра сжимаются от этой мысли.

— Я тоже не могу, — выдыхаю.

Он подходит ко мне, в глазах горит опасная искра.

— Встань, — приказывает он.

Я делаю, как он говорит, и встаю перед ним.

Глаза Оака мгновение изучают мои, прежде чем он притягивает меня к себе. Его губы накрывают мои, и он пробивается языком сквозь мою защиту, вторгаясь в мой рот с такой потребностью, что у меня слабеют колени.

Я хватаюсь за его мощные плечи, желая раствориться в нем.

Он перестает целовать меня, наше дыхание прерывистое, когда он тихо бормочет:

— Приходи ко мне сегодня на ужин.

Я поднимаю бровь.

— У меня такое чувство, что подруги заметят, если меня не будет на ужине.

— Поешь немного, и скажи им, что ты не голодна. — Его хватка на моих бедрах болезненно сжимается. — Скажи, что ляжешь спать пораньше и будь в моем коттедже к восьми.

— Хорошо, — выдыхаю я.

Оак улыбается и целует меня еще раз, прежде чем отстраниться.

— А теперь иди в класс.

Я киваю и поворачиваюсь.

Только для того, чтобы Оак игриво шлепнул меня по заднице, заставляя меня взвизгнуть.

— За что это было?

Он прислоняется спиной к столу, сложив руки на груди.

— Мне так захотелось.

Я качаю головой, но не могу сдержать глупую ухмылку, которая расползается по моим губам, когда я направляюсь к его двери.

— До встречи, — говорю я, и выхожу в коридор, не оглядываясь.

Единственный ответ, который я получаю, — это тихое рычание. То, которое проникает прямо в мою сердцевину и заставляет меня тосковать по мужчине, стоящему позади меня.

Это будет очень долгий день.