— Антонина Петровна, тебе рыбы надо?
На пороге кухни парень. Тоня сразу узнает его. Это тот самый: «Чудное дело — девка ты, а плаваешь ровно мужик».
В комнате он кажется еще огромней. Высокий, плечистый, обросший рыжей щетиной, он держит в руках корзину. Из корзины на пол падают капли воды.
Тоня приподымает мокрые лопухи.
— Какая у тебя рыба?
— А это язи. Прямо из сети.
Блестит мокрая серебряная чешуя, красные плавники. У Тони нет денег. До зарплаты еще несколько дней. Она хитрит:
— Мне чистить некогда.
Парень улыбается.
— Я тебе почищу.
— Сковороды нет.
— У нас есть. Долго ли принести. Мы тут недалеко, внизу живем.
Нет, видно, он так просто не отстанет. Тоня протягивает ему рубль.
Парень решительно отстраняется.
— С тебя мне брать нельзя. Ты моего брата учишь.
— Как его фамилия?
— Копылов. На меня походит, только ростом не вышел.
— Самовольный парнишка.
— Есть маленько. Да ведь без отца, без матери. Вдвоем живем.
— Слышала. А как звать тебя?
— Егором.
— Что ж ты в дверях встал? Проходи, гостем будешь.
Егор оставляет корзину в кухне. Низко наклонившись в дверях, проходит в комнату. Сапоги у него огромные, в береговой глине. Он садится, подобрав ноги под табурет. Фуражку не снимает.
— Ты, Егор, посиди, отдохни, если хочешь, а мне работать надо.
— Я пособлю тебе.
— Ничего не получится. Я заниматься буду.
Тоня опять садится за тетради. Егор подходит к подоконнику.
— Это пошто у тебя?
— Зеркальце такое.
— А я посчитал процигар. Вот, думаю, дивно — девка, а курит. — Егор кладет зеркальце на место. — А это что?
— Пудра.
— Пахнет, однако, ладно. — Берет в руки флакон духов «Кармен». — Портрет чей-то. Не наша, видать, какая-то?
— Ты угадал.
Егор вынимает из кармана газету, отрывает узкий клочок, свертывает цигарку.
— Здесь не кури, — просит Тоня. — Ты уйдешь, а мне всю ночь дышать дымом.
— Тогда не стану. Ты что пишешь?
— Тетради проверяю. А шапку, когда в дом входишь, надо снимать.
Он стаскивает с головы фуражку, приглаживает пятерней всклокоченные рыжие волосы. Осторожно берет со стола журнал «Огонек», рассматривает картинки, удивленно хмыкает.
— Это кто ж такой? То ли зверь какой?
— Жирафа.
— Ну, шея!..
— А ты что, читать не умеешь?
— Туго. В малолетстве ладно читал, а теперь забывать стал.
— Кем ты работаешь?
— Конюхом. — Помолчав немного, продолжает: — Я к лошадям сызмальства любовь имею. Они мне и учиться не дали. Дружки в школу, а я на конюшню. Самое милое для меня удовольствие. Мать за уши драла, а я опять за свое.
— Егор, я исправила правильное на неправильное.
— Мешаю? Все, молчу.
На цыпочках он удаляется на кухню. Скрипнула половица. Звякнула тарелка. Слышно, как льется вода в таз.
— Егор, ты что там возишься?
— Ты делай свое дело. Делай. Я рыбу почищу.
Тоня забывает о нем. Минут через двадцать он склоняется над ее плечом.
— Все пишешь?
— Пишу. Такая уж моя работа. Слушай, Егор, а Клюквинка от нас далеко?
— Клюквинка? Ничего не далеко. По Оби подняться, сперва будет Светлая. Это протока, значит. Потом Журавлиная. А там и Курья. По ней влево взять — и Клюквинка.
— Ну что ж, спасибо.
Егор еще раз заглядывает в тетради, надевает фуражку.
— Будь здоровенька. Гуляй к нам.