Портной из Панамы

Глава 13

Оснард расплатился с таксистом и вышел из «Понтиака» в ночь. Царившая вокруг тишина, скудное освещение напомнили ему о тренировочном лагере. Он весь вспотел. В этом чертовом климате вечно ходишь потным. Трусы липли к заднице. Рубашка — как мокрое кухонное полотенце. Ненавижу все это! Недавно пошел дождь. Мимо него по мокрой мостовой воровски проскальзывали автомобили с выключенными фарами. Высокая живая изгородь придавала этому месту еще большую таинственность. С портфелем в руке он пересек асфальтированный двор. Шестифутовая пластиковая статуя голой Венеры, освещенная изнутри в области причинного места, отбрасывала слабое свечение. Он споткнулся о шланг для поливки, чертыхнулся, на сей раз по-испански, и вышел к ряду гаражей с болтающимися над дверями пластиковыми ленточками и слабой лампочкой, освещающей номер на каждом. Дойдя до гаража под номером восемь, он отодвинул рукой ленточку, нащупал на стене красную кнопку и надавил на нее. Бесполый голос из ниоткуда поблагодарил его за визит.

— Я Коломбо. Я заказывал номер.

— Предпочитаете особую комнату, сеньор Коломбо?

— Предпочитаю ту, которую заказал. На три часа. Сколько?

— Может, все-таки хотите поменять его на особый сеньор Коломбо? Дикий Запад? Арабские ночи? Таити? Всего-то на пятьдесят долларов больше.

— Нет.

— Тогда сто пять долларов, будьте добры. Желаю приятно провести время.

— Выпишите мне чек на триста, — сказал Оснард.

Запищал звонок, и на уровне его локтя открылся освещенный ящик для писем. Он вложил в его красную пасть две купюры — сто и двадцать долларов, пасть тотчас захлопнулась. Пришлось подождать, пока деньги проверяли на специальном детекторе и выписывали требуемый чек.

— Приходите еще, сеньор Коломбо.

Его ослепил луч белого света, под ногами возник красный коврик с надписью «Добро пожаловать», электронная дверь издала щелчок и отворилась. В лицо, точно из разогретой печи, ударила отвратительная вонь дезинфектантов. Невидимый оркестр наигрывал «О Sole Mio». Пот лил с него градом, он поискал глазами кондиционеры, и они тут же, словно по волшебству, включились. Розовые зеркала на стенах и потолке. В них целая процессия Оснардов. Зеркала в изголовье кровати, застланной малиновым покрывалом в цветочек. Дешевая пластиковая сумочка с расческой, зубной щеткой, тремя французскими презервативами, двумя плитками американского молочного шоколада. На экране телевизора в чьем-то кабинете кувыркались две голые матроны и сорокапятилетний мужчина латиноамериканской наружности с поросшей черными волосами задницей. Оснард поискал глазами кнопку, чтоб выключить это безобразие, но провод был вмонтирован прямо в стену.

Господи. Как это типично для них.

Он сел на постель, открыл потрепанный портфель, выложил на покрывало свои принадлежности. В бумагу местного производства был завернут лист свежей копирки. В баллоне для спрея против насекомых лежали шесть коробочек с микропленкой. Почему все эти шпионские принадлежности, выданные ему начальством, выглядят так, словно их приобрели где-нибудь в спецраспределителе для русских властей? Один миниатюрный магнитофончик, никак не замаскированный. Одна бутылка шотландского виски, для главного информатора. Семь тысяч долларов купюрами по двадцать и пятьдесят. Жалкое зрелище, но будем считать, что для начала хватит.

Затем он извлек из своего кармана четырехстраничную телеграмму от Лаксмора во всем ее нетронутом великолепии и разложил ее по страничкам, чтобы было удобней читать. И сидел, сосредоточенно хмурясь, с приоткрытым ртом, вновь и вновь пробегая ее глазами, выбирая самое важное, стараясь запомнить — так актер, обученный по методу Станиславского, пытается вызубрить свои реплики. Вот это я скажу, но только иначе, а вот этого вовсе говорить не буду, а вот здесь я бы сделал вот так, но только у нас с ним разные подходы. И вдруг Оснард услышал шум машины, въезжающей в гараж под номером восемь. Поднялся, снова убрал все четыре странички телеграммы в карман и вышел в центр комнаты. Услышал стук металлической двери. Затем — приближающиеся шаги и подумал: «Ходит, как какой-то чертов официант». И одновременно продолжал прислушиваться: не раздадутся ли какие-нибудь другие, могущие означать опасность звуки? Может, Гарри продался и проговорился? Может, привез с собой шайку злодеев, и они собираются меня арестовать? Да нет, конечно, нет, этого просто быть не может. Но инструкторы советовали всегда задавать себе такой вопрос, вот я и задаю.

Стук в дверь, три коротких, один долгий. Оснард щелкнул замком и приоткрыл дверь — на щелочку. На пороге стоял Пендель с шикарным портпледом в руках.

— Господи боже, Энди! Что ж это такое они тут учудили? Знаешь, все это очень напоминает мне цирк в Бертрам Миллз, куда дядя Бенни водил меня еще маленьким.

— Ради бога! — злобно прошипел в ответ Оснард и рывком втащил Пенделя в комнату. — Твоя кретинская сумка сплошь в монограммах «П и Б»!..

Стула в комнате не было, а потому они разместились на постели. На Пенделе была панабриза. Примерно неделю тому назад он уговаривал Оснарда приобрести такую же: прохладная, нарядная, а до чего ж удобная, Энди, ты просто представить себе не можешь. И стоит-то всего пятьдесят долларов. Еще пожалеешь, что отказался. Но сегодня Оснард решил перейти прямо к делу. Никакой болтовни между портным и его клиентом. Полномасштабное общение между осведомителем и шпионом, проводимое по всем правилам, описанным в классическом учебнике шпионажа.

— Добрался без проблем?

— Спасибо, Энди, все хокей! А как ты?

— Есть при себе какие-то материалы, хранить которые лучше у меня?

Пошарив в кармане панабризы, Пендель извлек пресловутую зажигалку, снова полез в карман, на сей раз за монеткой, с ее помощью отвинтил нижнюю часть зажигалки и вытряхнул из нее крохотный черный цилиндрик. И положил перед Оснардом на постель.

— Боюсь, тут только двенадцать, Энди. Но потом подумал, все равно лучше передать тебе. В мои дни мы всегда ждали, пока не изведем всю пленку, только потом отдавали ее в проявку.

— Никто за тобой не следил? Никто не узнал? Может, мотоцикл какой ехал? Или машина? Ничего подозрительного не заметил?

Пендель покачал головой.

— Ну а что будешь делать, если они вдруг к нам ворвутся?

— Тебе видней, Энди. Я постарался выехать как можно раньше. И посоветовал моим источникам информации не высовываться или же поехать отдохнуть куда-нибудь за границу. Ну и не возобновлять свою деятельность, пока не состоится контакт между мной и тобой.

— Как?

— При возникновении срочной необходимости звонить только из автомата на автомат, в условленное время.

Оснард велел Пенделю перечислить все эти условленные часы.

— Ну а если не сработает?

— На этот случай всегда есть ателье, верно, Энди? И мы всегда можем условиться о дополнительной примерке твидового пиджака, тут уж никому не подкопаться. Не пиджак, а просто сказка, — добавил он. — При раскрое я всегда чувствую, хороший получится пиджак или нет.

— Сколько писем ты послал мне со дня нашей последней встречи?

— Всего три, Энди. Все, что успел за это время. Столько дел сразу навалилось, ты просто не поверишь. Но думаю, что все расходы по обустройству клубной комнаты скоро окупятся.

— Что за письма?

— Два счета и одно приглашение посетить открытие нового отдела в бутике. Нормально получились? Потому что я иногда беспокоюсь.

— Ты слишком слабо нажимаешь на ручку. И написанное теряется, почти не видно. Ты чем пользуешься, шариковой ручкой или карандашом?

— Карандашом, Энди, как ты мне и велел.

Оснард порылся на дне портфеля и достал простой деревянный карандаш.

— В следующий раз пиши вот этим. Видишь две буквы «Н»? Двойная жесткость.

Две дамочки на экране бросили своего кавалера и начали ублажать друг друга.

Так, сначала снабжение. Оснард протянул Пенделю баллончик со спреем против мух, в котором находились кассеты с чистой пленкой. Пендель потряс его, надавил на колпачок и довольно усмехнулся, увидев, что работает. Особое беспокойство он почему-то проявлял по поводу копирки: не потеряла ли эта бумага за время хранения яркость, не высохла ли, Энди? Оснард протянул ему свежую пачку и напомнил, что после использования от копирки надо немедленно избавляться.

Теперь об агентурной сети. Оснарду хотелось услышать о прогрессе в работе вспомогательных источников и все записать себе в блокнот. Источнику под кличкой Сабина (второе «я» и звездное воплощение Марты), диссидентствующей студентке, отвечающей за кадры тайных маоистов в Зль Чорилло, требовался новый печатный станок, чтоб заменить им старый, сломанный. Стоимость — пять тысяч долларов или около того. Но, возможно, Энди знает, где раздобыть подешевле, старый, но действующий?

— Пусть покупает сама, — коротко буркнул Оснард, записывая в блокнот «печатный станок» и «десять тысяч долларов». — Она что, до сих пор еще думает, что продает информацию янки?

— Да, Энди. И будет думать так до тех пор, пока Себастьян не убедит ее в обратном.

«Себастьян» был еще одним изобретением Марты и являлся любовником Сабины. А заодно — адвокатом бедняков и удалившимся на покой борцом против режима Норьеги. Благодаря близости к беднякам он мог черпать сведения из самой «глубинки», в том числе и о подпольной жизни арабско-мусульманской общины в Панаме.

— Что слышно от Альфа-Беты? — спросил Оснард.

Вспомогательный источник под кодовым именем Бета был не кто иной, как сам Пендель, член Национальной Ассамблеи консультативного комитета по каналу, в свободное время занимавшийся банковским дилерством. Причем клиентами его были самые респектабельные семьи. Альфа, доводившаяся Бете тетей, служила секретаршей в Министерстве торговли Панамы. В Панаме у каждого имелась тетушка, работавшая в каком-нибудь полезном месте.

— Бета в данное время находится за городом, Энди, умасливает своих избирателей, вот почему от него пока ничего не слышно. Но в четверг у него состоится весьма интересная встреча в Министерстве торговли и промышленности Панамы. А в пятницу — обед с самим вице-президентом, так что виден свет в конце туннеля. А как Лондону понравилось его последнее сообщение? Наверняка оценили, да? Потому что порой у него складывается впечатление, что его не слишком ценят.

— С этим все о'кей. Пока что.

— И еще Бета интересуется, скоро ли поступит обещанное вознаграждение.

Оснарду, похоже, тоже было это интересно, поскольку он черкнул в блокнот несколько слов и даже вывел какую-то цифру и обвел кружочком.

— Дам тебе знать в следующий раз, — сказал он. — Что с Марко?

— Наш Марко, что называется, очень даже неплохо устроился. Как-то провели вместе вечер в городе. Встречался с его женой, вместе выгуливали собаку, а потом сходили в кино.

— Ну и когда ты поставишь вопрос ребром?

— На следующей неделе, Энди, если, конечно, буду в настроении.

— Что ж, так будь в настроении. Очень тебе советую. Начальная зарплата пятьсот в неделю, через каждые три месяца прибавка, причем деньги вперед. Ну и премиальные, пять тысяч, как только он распишется там, где галочка.

— Премиальные для Марко?

— Для тебя, задница, — сказал Оснард и протянул Пенделю стаканчик виски. И для того все вновь предстало в самом розовом свете.

Оснард явно собирался сказать нечто малоприятное и давал это понять по ряду косвенных признаков, как делают люди, облеченные властью. Подвижные черты лица исказила гримаска недовольства, он неодобрительно следил за кувыркающимися на экране акробатками.

— А ты, похоже, сегодня радостно настроен, — с упреком произнес он.

— Благодаря тебе, Энди. Ну и тому, что в Лондоне нами довольны.

— Знаешь, тебе здорово повезло, что ты в свое время получил ссуду. Верно? Я спрашиваю, верно?

— Энди, я каждый день благодарю за это создателя. И при мысли, что эта работа поможет вернуть долги, готов запрыгать от радости. Что-то не так, да?

Оснард вернулся к прежнему, спокойному и покровительственному тону, хотя выражение его лица подсказывало, что вот-вот разразится буря.

— Да, Гарри. Ты прав. Именно, что не так. Очень даже не так.

— О господи!..

— Боюсь, что Лондон не слишком доволен тобой. Во всяком случае, куда меньше, чем ты собой.

— Что случилось, Энди?

— Да ничего такого особенного. Просто они пришли к выводу, что Г. Пендель, супершпион, есть не кто иной, как алчный, нелояльный, двуликий взяточник и обманщик.

Улыбка медленно сползала с лица Пенделя. Плечи ссутулились, руки, которыми он опирался о край кровати, перешли на колени. И он сложил их ладонями вверх, словно демонстрируя тем самым, что никаких дурных намерений у него не было и нет.

— Есть какая-то конкретная причина, Энди? Или же они имеют в виду общее, так сказать, впечатление?

— Прежде всего, они совсем недовольны этим мистером Мики чертовым Абраксасом.

Пендель резко вскинул голову.

— Почему? Что плохого им сделал Мики? — неожиданно возмутился он — неожиданно в основном для себя. — Мики в этом не участвует! — агрессивно добавил он.

— Не участвует в чем?

— Мики пока что ничего не сделал.

— Да. Не сделал. В том-то и штука. Он, черт возьми, слишком долго ничего не делает. Не считая того, что и глазом не моргнув принял десять тысяч долларов наличными, под честное, так сказать, слово. Ты мне лучше скажи, что сделал ты? Тоже ничего. Ублажал Мики! — В голосе его звенел мальчишеский сарказм. — А что, спрашивается, сделал я? Выдал тебе весьма приличное вознаграждение за производительность — шутка! Что, если перевести это на простой и понятный язык, означает: дал денег для вербовки совершенно непроизводительного информатора, каким является некий М. Абраксас, гроза тиранов и предводитель простого народа. Да в Лондоне, должно быть, все просто животики надорвали от смеха! Сидят и думают, не слишком ли он зелен, этот их действующий агент, сиречь я. И не слишком ли легковерен, раз связался с такими алчными акулами, как мистер Абраксас и ты.

Но тирада Оснарда не произвела должного впечатления. И Пендель, вместо того чтоб помрачнеть и испугаться, напротив, весь словно ожил. Об этом говорила сама его поза. Худшее, чего он опасался, миновало, и то, что они обсуждали сейчас, было сущим пустяком в сравнении с его ночными кошмарами. Руки вернулись на прежнее место, он закинул ногу на ногу и привалился к изголовью кровати.

— Ну и как же Лондон предполагает с ним поступить, а, Энди? — сочувственно осведомился он.

Оснард отбросил менторский тон и дал выход накопившемуся раздражению.

— Воззвать к его долгу чести, что ж еще! А как насчет его долга чести нам? Держит нас в подвешенном состоянии — «Ах, сегодня ничего не могу сказать, скажу в следующем месяце». Пудрит мозги всякой там конспирацией, которой не существует в природе. Что якобы может переговорить с какой-то группой студентов, а те, в свою очередь, могут потолковать с какой-то группой рыбаков, которые больше ни с кем не желают говорить, словом — сплошное ля-ля-ля! Да что он о себе возомнил, черт бы его побрал! За кого нас держит? За каких-то гребаных идиотов, что ли?..

— Это его верноподданные, Энди. Его весьма деликатные и чувствительные источники информации. И он старается беречь этих людей.

— Да плевать я хотел на его верноподданных! Мы ждем от них хоть каких-то результатов на протяжении вот уже трех недель! И если все они такие чувствительные и щепетильные, так нечего было ему разбалтывать тебе об этом так называемом «движении». А он разболтал. И ты поставил его на довольствие. А если ставишь кого на довольствие, так имеешь право ждать от него результатов, в нашем деле только так. И серьезные люди не намерены дожидаться ответа, пусть даже имеющего вселенское значение, на протяжении трех недель, только, видите ли, потому, что какой-то альтруист и пьяница должен дождаться разрешения от своих людей поделиться с тобой этой информацией.

— Ну и что ты думаешь теперь делать, а, Энди? — тихо спросил Пендель.

Если б Оснард обладал более чутким слухом или сердцем, он мог бы узнать в голосе Пенделя те же нотки, что звучали в нем на ленче несколько недель тому назад, когда впервые был поднят вопрос о вербовке молчаливой оппозиции Мики.

— Я тебе скажу, что надо делать! — рявкнул он. — Пойдешь к чертову мистеру Абраксасу и скажешь ему следующее: «Мне очень неприятно говорить тебе это, Мики, но все же придется. Мой сумасшедший приятель миллионер не желает больше ждать. А потому, если не хочешь вновь загреметь в панамскую кутузку, откуда пришел, по обвинению в заговоре с лицами, которые хрен знает чем занимаются, кроме конспирации, давай выкладывай. Потому как, если сделаешь дело, тебя ждет огромный мешок денег. А ежели нет — так очень жесткая койка в маленьком замкнутом пространстве». Усек? Там, в бутылке, еще осталась вода?

— Да, Энди. Кажется, осталась. И я уверен, она тебе не повредит.

Пендель протянул ему бутылку, предоставленную администрацией заведения для поддержания сил истощенных любовными утехами клиентов. Оснард напился, вытер губы тыльной стороной ладони, потом протер горлышко бутылки пухлым пальцем. И вернул ее Пенделю. Но Пендель решил, что пить ему не хочется. Его легонько подташнивало, но это была не того рода тошнота, от которой помогает вода. Она была вызвана мыслями о том, как предлагал поступить Оснард с лучшим его другом и товарищем по заключению Абраксасом, в случае если тот не выполнит его требований. И потом, меньше всего на свете Пенделю хотелось пить из бутылки, горлышко которой было осквернено слюной этого проклятого Оснарда.

— Бьешься как рыба об лед, — жаловался между тем Оснард, все еще взвинченный и заведенный сверх всякой меры. — И что тебе подсовывают взамен? Всякую чушь! Кормят баснями. Обещаниями. Поживем — увидим. Нам не хватает масштабного видения, Гарри. Позволяющего разглядеть, что там, за углом. А Лондону вынь и подай все прямо сейчас! Они не могут и не желают больше ждать. И мы — тоже. Следишь за моей мыслью?

— Да, Энди. Конечно, слежу. Весь внимание.

— Что ж, прекрасно, — ворчливо, но уже более мирным тоном, предполагающим восстановление прежних дружеских отношений, произнес Оснард.

И от Абраксаса перешел к предмету куда более близкому и дорогому сердцу Пенделя — к его жене Луизе.

— А Дельгадо, похоже, основательно взялся за свою карьеру, верно? — как бы между прочим заметил Оснард. — Пресса превозносит его чуть ли не до небес за успехи в эксплуатации канала. Но выше ему не подняться, потому как на воре и шапка горит.

— Читал об этом, — сказал Пендель.

— Где?

— В газетах, где ж еще.

— В газетах?

Тут настал черед Оснарда перейти в наступление, а Пенделя — отступать.

— Так разве не Луиза рассказала тебе об этом?

— Да нет. Из газет узнал. Она бы никогда не сказала.

Держись подальше от моего друга, говорили глаза Пенделя. Держись подальше от моей жены.

— А почему бы, собственно, и нет? — спросил Оснард.

— Она умеет хранить тайны. Это продиктовано чувством долга. Я ведь уже тебе говорил.

— А она знает, что мы с тобой встречаемся сегодня?

— Конечно, нет! Да и разве я стал бы говорить? Я что, чокнутый?

— Но ведь она должна чувствовать, что что-то происходит, не так ли? Заметить, как изменился твой образ жизни. Она же не слепая!

— Я расширяю свой бизнес. Это все, что она знает. Что ей положено знать.

— Не слишком ли сильно ты увлекся этим так называемым расширением? Это, знаешь ли, выглядит подозрительно. Особенно с точки зрения жены.

— Ну, беспокойства она, во всяком случае, не проявляет.

— А знаешь, Гарри, она произвела на меня совсем другое впечатление. Там, на острове. Показалась женщиной себе на уме. Которая не станет поднимать шум из-за пустяков. Нет, это не ее стиль. Просто поинтересовалась у меня, нормально ли это для мужчины твоего возраста.

— Что нормально?

— Что ты постоянно нуждаешься в чьем-то обществе. Все двадцать четыре часа в сутки. Только не в ее. Носишься по городу сломя голову.

— И что ты ей сказал?

— Сказал, что подожду, когда мне исполнится сорок. И тогда дам ей знать. Нет, она великая женщина, Гарри.

— Знаю. Так оно и есть. А потому держись от нее подальше.

— Просто я подумал, она была бы куда счастливее, если б ты ее успокоил.

— Она и без того спокойна.

— Просто хотелось бы, чтоб мы подошли поближе к краю колодца.

— Какого еще колодца?

— Родника. Источника знаний. Дельгадо. Она поклонница Мики. Восхищается им. Сам мне говорил. Обожает Дельгадо. И ей ненавистна идея тайной распродажи канала. Что на самом деле уже происходит, просто уверен.

Глаза Пенделя снова стали глазами заключенного — пустыми, тусклыми, прочитать в них что-либо было невозможно. Но Оснард не заметил, что Пендель предпочел удалиться в свой собственный мир, и продолжал рассуждать о Луизе в свойственной ему насмешливо-инфернальной манере.

— Самый естественный персонаж всех времен и народов, если хотите знать мое мнение.

— Кто?

— Цель — канал, — знай себе рассуждал Оснард. — Все крутится вокруг этого канала. И лишь в Лондоне, похоже, это понимают. И еще это их волнует. Кто получит его? Что те люди с ним сделают? Да весь Уайтхолл готов описать свои полосатые штанишки, лишь бы узнать, с кем Дельгадо ведет тайные переговоры. — Он закрыл глаза. — Замечательная женщина! Одна из лучших в мире. Крепка как скала, стальной хваткой держится за свое место, предана до могилы. Роскошный материал.

— Для чего?

Оснард отпил глоток виски.

— С твоей помощью с ней можно договориться. Весь вопрос в языке, в том, как это подать, все остальное не проблема, — задумчиво говорил он. — Никаких прямых действий не требуется. Никто не заставляет ее подкладывать бомбу во дворец Цапель, сожительствовать со студентами, выходить в море с рыбаками. Все, что от нее требуется, это слушать и наблюдать.

— Наблюдать что?

— И не упоминать всуе имя твоего дружка Энди. Особенно в присутствии Абраксаса, да и других тоже. С ней это не пройдет. Нет, надо сыграть на ее воинственном духе. На старомодных понятиях чести и долга. И Луиза сама все принесет тебе на блюдечке с голубой каемочкой. А уж потом ты притащишь мне. А я передам в Лондон. И дело сделано.

— Но она любит канал, Энди. И не станет предавать его. Она у меня не такая.

— Да ей не потребуется ничего предавать, дурачина ты эдакий! Наоборот, спасать! О господи, вот бестолковщина!.. Она считает, что от задницы этого Дельгадо исходит солнечное сияние, верно?

— Она американка, Энди. Она уважает Дельгадо, но и Америку тоже любит.

— Так и предательством Америки тут тоже не пахнет, господи, боже ты мой! Речь идет о том, чтоб заставить дядюшку Сэма работать не покладая рук. Сохранить его войска in situ.[22] Сохранить его военные базы. О чем еще можно мечтать? Она только поможет Дельгадо, спасая свой драгоценный канал от разного рода мошенников! Поможет Америке, рассказав нам, что там замышляют панамцы. Чтоб у войск США имелись все основания оставаться там, где стоят. Ты что-то сказал? Я не расслышал.

Пендель действительно сказал, но сдавленным, еле слышным голосом. Но он, как и Оснард, был человеком настырным, а потому решил предпринять еще одну попытку.

— Наверное, я должен спросить тебя, Энди, какова же стоимость Луизы на этом открытом рынке? — произнес он уже громче.

Оснард всегда приветствовал в людях практичность.

— Да такая же, как у тебя, Гарри. Всем сестрам по серьгам, — радостно объяснил он. — Та же базовая зарплата, те же премиальные. Тут я всегда принципиален. И считаю, что девочки ничем не хуже нас, мальчиков. А часто даже лучше. Буквально вчера говорил об этом с Лондоном. Или равное вознаграждение, или сделка не состоится. Да, кстати, мы можем даже удвоить твою ставку. Одной ногой в молчаливой оппозиции, другой — в канале. Поздравляю!

Теперь по телевизору показывали новый фильм. Две девушки в ковбойских нарядах бойко раздевали бравого ковбоя на фоне каньона, а их лошади стыдливо отворачивали головы.

Пендель заговорил — как-то сонно, медленно и механически, точно разговаривал сам с собой.

— Она никогда не пойдет на это.

— Почему нет?

— У нее есть принципы.

— Так мы их купим.

— Они не продаются. Она пошла в мать. Чем больше на нее давят, тем она сильнее сопротивляется.

— Да кто будет на нее давить? Почему не заставить ее действовать по собственной доброй воле?

— Очень смешно.

Оснард принял декламаторскую позу. Вскинул одну руку, другую прижал к груди:

— «Я герой, Луиза! И ты можешь стать героиней! Стать на мою сторону! Присоединяйся к крестовому походу! Спасем канал! Спасем Дельгадо! Положим конец коррупции и разврату!» Хочешь, чтоб я выложил ей все это вместо тебя?

— Нет. Не советую даже пытаться.

— Почему это нет?

— Если честно, то она не очень-то любит англичан. Меня еще кое-как терпит, потому что я из низших слоев. Но стоит речи зайти о высшем британском классе, тут она придерживается мнения отца. А тот всегда считал британцев бандой двуличных ублюдков без стыда и совести.

— А со мной так была очень мила.

— К тому же она ни за что не станет доносить на босса. Никогда.

— Даже за весьма внушительное вознаграждение?

Но Пендель произнес все тем же механическим голосом:

— Нет, спасибо, деньги для нее мало что значат. Она считает, что у нас их вполне достаточно. Плюс к тому же вообще считает деньги злом и мечтает о том времени, когда их отменят вовсе.

— Тогда мы будем платить зарплату ее возлюбленному муженьку. Наличными. Ты будешь заниматься всеми финансовыми вопросами, она — работать из чистого альтруизма. Да ей вообще не надо знать о деньгах.

Но Пендель никак не отреагировал на сей привлекательный портрет шпионской семейной пары. Лицо его словно окаменело, он отвернулся и уставился на стенку.

Ковбой на экране лежал навзничь на лошадиной попоне, а две девицы, на которых остались лишь шляпы и сапожки, стояли одна в изголовье, другая в изножье и, видно, раздумывали, как же лучше с ним разделаться. Но Оснард рылся в портфеле и был целиком поглощен этим занятием, а Пендель, по-прежнему хмурясь, смотрел в стенку, а потому оба они этого не замечали.

— Черт… чуть не забыл, — проворчал Оснард.

И извлек пачку долларов, затем другую, пока не выложил на покрывало между баллончиком, пачкой копирки и позолоченной зажигалкой все семь тысяч.

— Вот. Премиальные. Извини за задержку. Всему виной эти клоуны из банковского отдела.

Пендель с трудом оторвал взгляд от стены и перевел его на кровать.

— Я премиальных пока что не заработал. Во всяком случае, таких.

— Нет, заработал. Сабина активно готовит студентов. Альфа выяснил о частных делишках Дельгадо с японцами. Марко побывал на поздних ночных встречах у президента. Так что прошу!

Пендель растерянно помотал головой.

— Три звездочки Сабине, три для Альфы, одна Марко, итого получается семь, — подытожил Оснард. — Пересчитай.

— Необязательно.

Оснард достал бланк и шариковую ручку. «Вот, распишись. За десять тысяч. Семь тебе, а три, как обычно, в твой фонд вдов и сирот».

Движимый неким невнятным внутренним побуждением, Пендель расписался. Но денег не взял, так и оставил на покрывале, не прикоснулся, только смотрел. Оснард, ослепленный алчностью, возобновил попытки завербовать Луизу. Пендель был целиком погружен в собственные мысли.

— Вроде бы дары моря ей нравятся, верно?

— Ну а это здесь при чем?

— Есть какой-то особенный ресторан, куда ты ее часто водишь?

— «Ла Каса дель Мариско». Коктейль из креветок и жареный палтус. Она всегда заказывает одно и то же.

— А столики стоят далеко друг от друга? Достаточно интимная обстановка?

— Да мы ходим туда только справлять годовщину свадьбы и дни рождения.

— Есть любимый столик?

— В углу, у окна.

Оснард принялся изображать любящего мужа. Брови приподняты, голова слегка склонена набок.

— «Должен что-то сказать тебе, дорогая. Настало время знать и тебе. Долг перед обществом. Докладывать всю правду людям, которые могут изменить положение дел». Ну как, сойдет?

— Возможно. Для Брайтон Пир сгодится.

— «Чтобы твой дражайший отец мог спокойно спать в своей могиле. И твоя мамочка — тоже. Ради воплощения твоих идеалов в жизнь. Идеалов Мики. Ну и моих, разумеется. Пусть даже пока я вынужден умалчивать о них из соображений безопасности».

— Ну а о детях надо что-то говорить?

— Конечно! Ради их счастливого будущего.

— Счастливое ждет их будущее, если мы оба окажемся за решеткой. Увидят лишь наши руки, торчащие из окон. Знаешь, я как-то раз пересчитал эти окна. От нечего делать. И ты бы так сделал, если б был на моем месте. Ровно двадцать четыре окна, не считая еще одного, в умывалке.

Оснард вздохнул, точно был удручен всем этим не меньше, чем Пендель.

— Знаешь, Гарри, ты вынуждаешь меня прибегнуть к более жесткой линии.

— Не вынуждаю. Никто тебя не вынуждает.

— А мне не хочется поступать так с тобой, Гарри.

— Так не поступай.

— Я стараюсь донести это до тебя как можно мягче, Гарри. Но поскольку не срабатывает, придется, видимо, показать, что ждет тебя в случае падения на самое дно.

— Этого не будет. Во всяком случае, при тебе.

— Оба ваших имени уже в списке. Твое и Луизы. Оба вы уже увязли по самое горло. Хотите пересмотреть условия сделки, снова заняться исключительно ателье и фермерством, что ж, пожалуйста, но Лондон ждет от вас весомого вклада. И ежели его не получит, то прощай любовь. Они тут же перекроют источник поступления денег, а потом просто раздавят вас. И тогда прости-прощай все — и ателье, и ферма, и гольф-клубы, и внедорожник, и ребятишки. Полная катастрофа!

Пендель немного приподнял голову, словно для того, чтоб лучше расслышать приговор.

— Это ведь шантаж. Да, Энди?

— Всего лишь правила игры на нашем рынке, старина.

Пендель медленно поднялся с кровати и какое-то время стоял совершенно неподвижно, сдвинув ноги вместе и опустив голову. И разглядывал банкноты на одеяле. Затем сложил их в конверт и убрал в сумку вместе со спреем и копировальной бумагой.

— Мне нужно несколько дней, — проговорил он в пол. — Ведь я должен с ней потолковать или нет?

— Все в твоих руках, Гарри.

Пендель поплелся к двери, по-прежнему не поднимая глаз.

— Пока, Гарри. Только в следующий раз назначай другое место, о'кей? Все будет хорошо. Желаю удачи.

Тут Пендель вдруг остановился и обернулся, на лице отражалось лишь покорство судьбе.

— Тебе тоже, Энди. И спасибо за деньги и виски. И за то, что принял к сведению мои предложения по жене и Мики.

— Не за что, Гарри.

— И не забудь зайти и примерить твидовый пиджак. То, что я называю крутой, но со вкусом. Со временем мы сделаем из тебя нового человека.

Час спустя, сидя в клетушке, в самом дальнем углу комнаты-сейфа, Оснард говорил в микрофон специального засекреченного телефона, от души надеясь, что его слова, пройдя через преобразователь, попадают в мохнатое ухо Лаксмора. Тот, в свою очередь, пришел на работу пораньше, ждал звонка от Оснарда в Лондон.

— Даю ему морковку, потом замахиваюсь палкой, сэр, — докладывал Оснард тоном прилежного и героического ученика, который специально приберегал для хозяина. — И, боюсь, немного переусердствовал и с тем, и с этим. Но он по-прежнему пребывает в нерешительности. То она будет, то не будет, то может быть. Определенного ответа так и не добился.

— Черт бы его побрал!

— Вот и я думаю примерно то же самое.

— Так он что, рассчитывает на более крупное вознаграждение?

— Похоже, что так.

— Ну, за этот недостаток человека трудно винить, Эндрю.

— Говорит, что ему понадобится время, чтобы убедить ее.

— Хитер, ничего не скажешь. Нет, скорее ему нужно время уболтать нас. Скажи, Эндрю, чем можно ее купить? Говори прямо, не стесняйся. После этого будем, с божьей помощью, держать его на коротком поводке!

— Цифр он не упоминал, сэр.

— Еще бы! Он настоящий, классический переговорщик. Собирается водить нас вокруг пальца до бесконечности. Ну а как тот, главный твой приятель? Ты знаешь, о ком я. С кем из них сложней?

Оснард выдержал паузу, давая понять, что он погружен в глубокое раздумье.

— Крепкий орешек, — осторожно заметил он.

— Знаю, что крепкий! Они все крепкие орешки! И тебе это было известно! И наверху тоже знают, что он крепкий орешек. И Джефф знает. Один мой приятель, немец, частный инвестор, тоже знает, что он крепкий орешек. Был таким с самого начала. О господи, если б я знал лучшего кандидата, тут же выбросил бы этого из головы! Был похожий на него парень, еще на Фолклендах, так тот тоже получил от нас целое состояние и не дал взамен ни черта!

— Это может сказаться на результатах.

— Объясни.

— Слишком крупный аванс приведет к тому, что он бросит весла, перестанет грести.

— Согласен. Полностью. И будет над нами смеяться. Они все так делают. Вытрясут из нас все, а потом смеются.

— Но, с другой стороны, крупные премиальные должны побуждать его к действию. И раньше такое бывало, и теперь. Так что результат, думаю, будет.

— Думаешь?

— Видели бы вы, как он запихивал бумажки в свой портфель!

— О, бог мой!..

— С другой стороны, он дал нам Альфу и Бету, и еще студентов, помог Медведю обрести положение в обществе, до определенной степени завербовал Абраксаса и полностью и окончательно завербовал Марко.

— И мы с ним расплатились за это. И весьма щедро. А что конкретно имеем на сегодняшний день? Одни обещания. Яичную скорлупу. Знаешь, меня просто тошнит от всего этого, Эндрю. Просто тошнит!

— Я, если так можно выразиться, сэр, поставил перед ним вопрос ребром.

Голос Лаксмора немедленно смягчился.

— Уверен, что да, Эндрю. Было бы очень печально, если б ты дал мне повод усомниться в этом. Продолжай.

— По моему личному убеждению… — застенчиво и робко начал Оснард.

— Только на него и надо всегда полагаться, Эндрю!

— Так вот, мне кажется, что надо продолжать стимулировать его. Но рассчитываться только тогда, когда он выдаст результат. Той же самой политики надо придерживаться и в отношении жены, если он ее нам предоставит.

— Господи, Эндрю! Неужели он выразился именно так? Хочет продать свою жену тебе?

— Да нет. Пока что нет, но она уже выставлена на аукцион.

— Никогда за двадцать лет службы не слышал ничего подобного, Эндрю! За всю историю Службы не было случая, чтобы муж продал нам свою жену за золото.

Когда речь заходила о деньгах, в голосе Оснарда появлялись мягкие, даже нежные нотки.

— Лично я предлагаю выплачивать ему премиальные за каждого нового завербованного, в том числе и за жену. Размер премиальных должен быть пропорционален зарплате источника. Если она заработала премию, то и ему полагается часть.

— То есть дополнительная сумма?

— Именно. Есть еще один нерешенный вопрос. Как должна Сабина расплачиваться со своими студентами?

— Только не надо их баловать, Эндрю! Что там с Абраксасом?

— В том случае, когда Абраксас и его организация начнут давать информацию, Пенделю полагаются комиссионные, рассчитанные примерно по тому же принципу. Двадцать пять процентов от того, что мы платим Абраксасу и его группе. В виде премии.

Теперь уже Лаксмор держал паузу.

— Я не ослышался, Эндрю? Ты сказал «в том случае, когда»? Как прикажешь это понимать?

— Простите, сэр. Я до сих пор подозреваю, что этот Абраксас водит нас за нос. Или же сам Пендель. Извините. Уже поздно.

— Эндрю…

— Да, сэр?

— Послушай, что я скажу тебе, Эндрю. Существует порядок. Существует конспирация. Я понимаю, ты устал, но отчаиваться все равно не надо. Безусловно, все дело именно в конспирации. Я это знаю, и ты тоже. Один из величайших в мире специалистов по созданию общественного мнения тоже знает это. Верит в это. Глубоко. Лучшие умы с Флит-стрит тоже верят в это. Особенно развита конспирация в таких местах, где ей противостоит враждебное внутреннее окружение, я имею в виду так называемую элиту Панамы. Все сошлось на этом канале, но мы найдем выход, обязательно! Эндрю? — Внезапно в его голосе зазвучала тревога. — Эндрю, ты меня слушаешь?

— Да, сэр?

— Скотти, если не возражаешь. Называй меня просто Скотти. С «сэром» отныне покончено. У тебя спокойно на сердце, Эндрю? Ты устал, перенапрягся? Или, напротив, ощущаешь себя вполне комфортно? Господи, сам я чувствую себя просто чудовищем, выродком каким-то, ни разу за все это время не спросил, как ты там поживаешь. Знаешь, у меня сохранились кое-какие связи и влияние в высших эшелонах, да и по ту сторону реки тоже. И лично меня просто удручает, что такой трудолюбивый и преданный делу молодой человек не просит ничего для себя. Тем более в наши, сугубо материалистические времена.

Оснард выдавил смущенный смешок, приличествующий прилежным и преданным молодым людям в такие моменты.

— Для меня главное — отоспаться. Большей награды не существует.

— Перестань, Эндрю! Ты обязательно должен что-то попросить. Прямо сейчас. Это приказ. Ты нам нужен.

— Подумаю, сэр. Спасибо. И доброй ночи.

— Доброе утро, Эндрю. Потому что у нас, в Лондоне, сейчас утро. Отоспись хорошенько. А когда проснешься, услышишь, как взывает к тебе эта самая конспиративная организация, трубит, словно охотничий рожок. И ты вскочишь с постели и отправишься на ее поиски. Знаю, все будет именно так. Сам бывал на твоем месте. Сам слышал. Именно за это мы и сражались на войне.

— Доброй ночи, сэр.

Но рабочий день трудолюбивого молодого мастера шпионских дел был еще далеко не закончен. Зафиксировать, пока все еще свежо в памяти, вдалбливали ему инструкторы. И он вышел из своего закутка, отпер металлический сейф, комбинацией цифр к которому владел только он, и извлек красный, переплетенный вручную том, по весу и размерам сопоставимый с журналом корабельных записей. К тому же его скрепляло некое подобие пояса верности, а в том месте, где сходились концы металлических полосок, красовался второй замок. Оснард отпер и его тоже. Потом вернулся в закуток, положил книгу на стол поближе к лампе, рядом с бутылкой виски, блокнотом и портативным магнитофоном, которые извлек из портфеля.

Красная книга была незаменимым пособием при написании отчетов. Все ее секретные страницы, известные аналитикам под названием «черные дыры», и абсолютно недоступные и неизвестные в главной конторе, были тщательно пронумерованы для удобства пользователя. Согласно простой логике Оснарда, то, чего аналитики не знали, того и проверить не могли. А раз не могли проверить, то и возникать с этим никогда не будут. Оснард, подобно многим начинающим писателям, вдруг обнаружил, что чрезвычайно чувствителен к критике. И вот в течение двух часов он переделывал, переписывал, отполировывал и оттачивал текст, пока последние разведывательные данные от БУЧАНА не начали подходить к пресловутым черным «дырам», точно втулки. Краткость и четкость изложения, умеренная доля скептицизма, легкая тень сомнения там и тут — все это придавало изложенному достоверности. И вот наконец, донельзя довольный собой, он позвонил своему шифровальщику Шепарду, велел ему незамедлительно явиться в посольство, словно шифровка секретных посланий должна была непременно производиться в самые неудобные ночные часы, а не днем, и выдал ему телеграмму с ручной пометкой «СВЕРХСЕКРЕТНО & БУЧАН» для немедленной отправки.

— Хотелось бы сделать это вместе с тобой, Шеп, — произнес Оснард голосом «просто умираю, до чего спать хочу», заметив, как Шепард с отвращением взирает на плохо различимые колонки цифр.

— Мне тоже хотелось бы, Энди. Но раз не положено знать, значит, не положено.

— Наверное, — согласился с ним Оснард.

Мы пошлем туда нашего старину Шепа, сказал кадровик. Пусть присмотрит за молодым Оснардом.

Оснард вышел, сел в машину и поехал. Ехал он не бесцельно, но цель лежала далеко впереди и выглядела пока что неопределенно. В кармане пиджака, у самого сердца, покоилась толстая пачка долларов. Итак, чем заняться? Мигающие огни, цветные снимки голых черных девочек в освещенных рамках, вывески на разных языках, рекламирующие «ЖИВАЯ ЭРОТИКА, СЕКС». Занимательно, но сегодня я не в настроении. Он ехал дальше. Шлюхи, сутенеры, копы, стайка мальчиков-педиков, все хотят заработать лишний доллар. Американские солдаты в униформе ходят по трое. Он проехал мимо клуба «Коста Браво», специализирующегося исключительно на молоденьких проститутках-китаянках. Нет, спасибо, дорогуши, предпочитаю постарше и более опытных. Он ехал дальше, повинуясь невнятному внутреннему зову. Он нравился себе в такие моменты. Как и положено Адаму, испробовать все — вот единственный путь к познанию. Да и потом, как, черт возьми, понять, чего хочешь, если не попробовать? Вспомнил о Лаксморе. Один из величайших в мире специалистов по созданию общественного мнения тоже знает это… Должно быть, Бен Хэтри. Пару раз, еще в Лондоне, Лаксмор упоминал его имя. Еще каламбурил. Называл нашим «бенефисным фондом», ха, ха, ха! Бен был сыном какого-то патриотично настроенного магната, владельца средств массовой информации. Вы этого не слышали, юный мистер Оснард. Имя Хэтри не слетало с моих губ. И со свистом втягивал воздух сквозь зубы. Вот задница!..

Оснард резко развернулся, задел бордюр, въехал на тротуар и остановился. Я дипломат, плевать хотел на все ваши правила! На вывеске значилось: «Казино и клуб», на двери висела табличка: «С ОГНЕСТРЕЛЬНЫМ ОРУЖИЕМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Вход охраняли два громилы ростом под девять футов в пелеринах и остроконечных шляпах. У подножия застланной красным ковром лестницы вертелись девицы в мини-юбках и ажурных чулках. Вроде бы то что надо.

Было шесть утра.

— Черт бы тебя побрал, Оснард, ты меня напугал, — с чувством заметила Фрэн, когда он нырнул к ней в постель. — Что с тобой стряслось?

— Она меня просто измотала, — ответил Энди. Но организм уже подавал признаки возрождения к жизни.