Портной из Панамы

Глава 15

Из солнечного дня Пендель попал в темнейшую ночь, тут же потерял своего поводыря и остановился, чтобы выждать, пока глаза не привыкнут к темноте. И еще на всякий случай улыбался при этом — вдруг кто за ним наблюдает. Интересно, кого он встретит здесь и в каких причудливых нарядах? Он принюхался, но вместо запаха ладана и свежей крови уловил лишь слабый аромат табачного дыма и пива. Постепенно в поле зрения начали возникать инструменты этой камеры пыток: бутылки за стойкой бара, за бутылками зеркало, бармен — азиат более чем преклонного возраста, кремового цвета рояль с намалеванными на поднятой крышке танцующими девицами, высокое окно и короткий шнур — открывать его. И вот наконец взору Пенделя предстали будущие его товарищи по Братству. И оказалось, что одеты они вовсе не в робы со знаками зодиака и остроконечные колпаки, но в ничем не примечательные образчики панамского готового платья — белые рубашки с короткими рукавами, брюки с ремнями на медных пряжках под выпирающими животиками да пестрые галстуки в красных подсолнухах с ослабленными узлами.

Несколько лиц показались ему знакомыми. Он видел этих людей в клубе «Юнион». Голландец Хенк, чья жена недавно сбежала на Ямайку со всеми его сбережениями. Китаец барабанщик, который приближался к нему на цыпочках с двумя кружками пива. «Гарри, брат наш, мы так гордимся, что ты наконец с нами!» Сказано это было таким тоном, точно Пенделю пришлось преодолеть бог знает какие препятствия, чтоб попасть сюда. Был здесь и швед Олаф, агент из пароходства и заядлый пьянчуга, в крошечных очках и парике из шерсти и тонкой проволоки. Он прокричал с, как ему казалось, оксфордским акцентом, который на деле таковым не являлся: «Брат Гарри, приветствую тебя, старина, дорогой ты мой, страшно рад видеть!» Бельгиец Хьюго, торговец металлоломом, бывший коммандос из Конго, потряхивая серебряной флягой, предлагал Пенделю «что-то особенное, из твоей бывшей страны».

И никаких связанных девственниц, никаких бочек с пузырящимся дегтем или же перепуганных насмерть «черномазых». Одни лишь удивленные расспросы, почему это Пендель не присоединился к ним раньше, все те же старые реплики из той же старой пьесы: «Чем желаешь потравиться, брат Гарри?», и «Позволь мне налить тебе вот этого, самую капельку, брат», и «Чего так долго не приходил к нам, а, Гарри?» Пока наконец к ним не присоединился сам мистер Блютнер со стаканчиком джина «Бифитер» и массивной цепью на груди. Подошел и два раза хрипло прогудел в старинный английский охотничий рог. Двойные двери тут же распахнулись, и в помещение вошла целая процессия азиатов с подносами на головах. Они промаршировали по комнате, напевая хором «Держи его в подчинении, ты, зулусский воин», и запевалой был не кто иной, как мистер Блютнер, который, как начал понимать Пендель, просто внес в свою жизнь те элементы, которых ему явно недоставало в молодости.

Затем мистер Блютнер пригласил всех к столу, а сам уселся во главе, в центре, и посадил Пенделя рядом. Не успев сесть, они тут же поднялись, чтобы выслушать долгий и путаный тост голландца Хенка, смысл которого сводился к тому, что деятельность их компании была бы еще более плодотворной, если б они всегда ели такую замечательную еду. И Пендель немедленно поплатился за доверчивость с первым же глотком острейшего, просто вырви глаз, карри, на который польстился только потому, что вспомнил, как дядя Бенни, тайком от тети Рут, истинной дочери Сиона, отводил его за угол, в арабскую закусочную мистера Хана, отведать «чего-нибудь остренького».

Но едва успели они сесть, как мистер Блютнер поднял всех снова. У него было два важных и радостных сообщения: сегодня брат Пендель впервые появился среди нас — гром аплодисментов, перемешанный с крепкими ругательствами в знак одобрения, видно, компания окончательно разгулялась. И второе — позвольте мне представить брата, который не нуждается в представлениях, настолько он большой человек, Слуга Света, исследователь глубин, открыватель неведомого, которому доводилось проникать в самые темные и потаенные местечки — похабные смешки — чаще, чем кому бы то ни было из нас. Единственный и неповторимый, неутомимый и бессмертный брат Иона только что вернулся из триумфальной и опаснейшей экспедиции по голландской Вест-Индии, о которой некоторые из вас, несомненно, читали. (Крики: «Где?»)

И Пендель, всматриваясь в стенку цвета гардении, увидел Иону таким, каким увидел тогда. Сгорбленный и сварливый на вид человечек с узкими ящеричными глазками и желтым цветом лица неутомимо и методично накладывал себе в тарелку самое лучшее из всего, что стояло перед ним, — крохотные пикули, фаршированные помидоры со специями и спаржей, чили, домашний хлеб и еще красно-коричневые куски весьма подозрительного на вид, истекающего соком варева, которое Пендель по неведению своему принял за сырье для напалма. Пендель не только видел, но и слышал его сейчас. Слышал Иону, «нашу живую легенду». Розовая стена обладала безупречной звуковой системой, хотя Иону было не так-то просто расслышать в шуме голосов, рассказывающих скабрезные истории и произносящих пышные тосты.

Следующая мировая война, говорил им Иона с сильным австралийским акцентом, разыграется в Панаме, дата уже определена, и советую вам, ублюдкам, поверить в это.

Первым, кто усомнился в этом утверждении, был тощий инженер из Южной Африки по имени Пьет.

— Да она уже состоялась, Иона, старина. Один человечек из наших назвал это Операцией по восстановлению правопорядка. Джордж Буш пригрозил нам кнутом. Тысячи погибших.

Что, в свою очередь, спровоцировало немало невнятных вопросов, которыми забросали выступившего, вроде: «А сам-то ты что делал во время вторжения, папочка?», на которые последовали ответы примерно того же интеллектуального уровня.

Словом, началась настоящая перепалка, за которой не без невинного удовольствия следил мистер Блютнер, с улыбкой переводивший взгляд с одного выступавшего на другого, точно наблюдал за важным теннисным матчем. Однако Пендель расслышал мало чего существенного во всем этом потоке непристойностей и обмене оскорблениями и очнулся, лишь когда Иона перешел к следующей теме — недостаткам канала.

— Современным кораблям нет никакого проку от этой гребаной кишки. Баржи, перевозящие руду, всякие там супертанкеры, да они просто не могут пройти, слишком уж здоровенные, — заявил он. — Это динозавр.

Олаф из Швеции напомнил собравшимся, что был план добавить несколько шлюзов. Иона презрительно отмел это напоминание.

— Да перестань ты, сквайр, тоже мне, великая идея! Подумаешь, еще несколько долбаных шлюзов! Фантастика! Просто невероятно. Интересно, что еще придумает эта так называемая наука? Давайте уж тогда используем и старую французскую протоку. И еще отхватим кусок от морской базы Родмен. Тогда где-то к 2002-му мы, с божьей помощью и чудесами современной техники, может, и получим канальчик пошире, вот только время прохождения по нему станет значительно дольше. Пью за вас, сквайр. Встаю и поднимаю свой бокал за торжество прогресса в этом гребаном двадцать первом веке!

По всей видимости, скрытый за пеленой сигаретного дыма, Иона сделал именно это. И Пендель, следя за изображением на стене, видел, как он вскочил при этом на ноги, но остался в точности того же роста, затем картинно поднес к губам большую кружку и утопил в ней все свое желтоватое лицо, ящеричные глазки и прочее. И на протяжении секунды-другой Пендель сомневался, что Иона когда-нибудь вынырнет на поверхность. Однако эти ныряльщики знали свое дело.

— Да дяде Сэму по фигу, будет здесь один шлюз или шесть, он и пальцем не шевельнет! — тоном бесконечного презрения заключил Иона. — А вообще-то для янки чем больше, тем лучше. Наши любезные друзья янки давным-давно послали этот канал куда подальше. Не удивлюсь, если кто-то из них вдруг захочет построить второй, побольше и покруче. Да и на кой им черт эффективно работающий канал? Имеется же у них скоростной судоходный маршрут от Сан-Диего до Нью-Йорка, разве нет? Уж скорей они осушат его, как это принято у них называть, или же приставят к управлению приличных деловых американцев вместо шайки каких-то даго. А на весь остальной мир чихать они хотели. Канал — устаревший символ. Пусть другие придурки с ним возятся. И накася тебе, выкуси, тупой хрен собачий! — добавил он, обращаясь к помрачневшему голландцу Хенку, посмевшему усомниться в его мудрости.

Но все другие сидящие за столом подняли усталые головы и осоловевшие от спиртного лица и не сводили глаз с Ионы, так и тянулись к нему, как подсолнухи тянутся к солнцу. А мистер Блютнер, не желая пропустить ни одного перла из речи путешественника, даже привстал со стула и перегнулся через стол, ловя каждое его слово. Тот же продолжил свой разоблачительный монолог:

— Нет, я не говорю об основах, пьянчуга ты эдакий! Я говорю о нефти, о японской нефти. Нефти, которая прежде была столь весома, а теперь полегчала. Я говорю о господстве Желтого человека над миром и о конце этой гребаной цивилизации в том смысле, как мы ее понимаем. Везде, даже на долбаных Изумрудных островах!

Какой-то остроумец спросил Иону, хочет ли он тем самым сказать, что японцы собираются затопить канал нефтью, но он проигнорировал этот вопрос.

— Японцы, мои лучшие друзья, начали добывать тяжелую нефть задолго до того, как научились применять эту дрянь. Наполнили ею гигантские цистерны по всей стране, в то время как ученые, лучшие их умы, день и ночь пытались вывести гребаную формулу по ее расщеплению. И вот теперь, похоже, нашли ее. Так что вот вам совет: похлопайте по своим придаткам, если, конечно, сможете их найти, джентльмены, и обратите свои задницы к восходящему солнцу, прежде чем сказать им «Гуд бай»! Потому как япошки все же нашли свою магическую эмульсию. А это означает, что дни нашего пребывания в нынешнем раю сочтены. Счетчик включен. А япошки, они купались в этой самой нефти, чуть ли не жрали ее, пробовали на вкус и цвет, не знали, как подступиться. И нате вам! Теперь она есть и у них, как у всех других порядочных ребят. Целые океаны этой самой гребаной нефти! А уж когда они построят свой собственный Панамский канал, что случится очень скоро, и глазом моргнуть не успеете, как они затопят ею весь этот долбаный мир! К большому неудовольствию дяди Сэма.

Пауза. И почти полная тишина, прерываемая лишь глухой недовольной воркотней в разных концах стола. И вот наконец буквоед Олаф решился задать вертевшийся у него на языке вполне логичный вопрос:

— Что ты тут такое говоришь, а, Иона? Что имеешь в виду под этим: «когда они построят свой собственный Панамский канал»? В каком именно проливе, позвольте узнать? Идея строительства нового канала полностью себя исчерпала, как только началось вторжение. Может, ты слишком много времени проводишь под водой и не ведаешь того, что творится наверху? Перед вторжением существовала очень компетентная трехсторонняя комиссия по изучению всех альтернатив каналу, в том числе рассматривали и вопрос его создания в другом месте. И участниками этой комиссии были представители США, Японии и Панамы. Теперь же ее не существует. Чем страшно довольны американцы. Им никогда не нравилась эта комиссия. Они только притворялись, что нравится, а на самом деле — ни черта подобного. Они предпочитают, чтоб все осталось на своих местах, ну разве что можно добавить еще несколько шлюзов. А также пристроить к управлению терминалами свои ведущие компании по тяжелой промышленности, что для них крайне выгодно. Я знаю, о чем говорю. В этом заключается моя работа. Так что вопрос закрыт. И в гробу я тебя видал.

Но Иона ничуть не смутился. Напротив, он торжествовал и завелся еще больше.

Уставясь на розовую стену, Пендель, как и мистер Блютнер тогда, весь напрягся, не желая пропустить ни единого слова, слетающего с уст этого пророка:

— Конечно, им не нравилась эта гребаная комиссия, ты, скандинавский педант! Да они ее просто ненавидели. И, разумеется, очень хотели внедрить свои компании в Колонь и панамскую администрацию по управлению терминалами. С чего это ты взял, что американцы бойкотировали ту комиссию? Ведь они сами в ней участвовали! И потом, как думаешь, к чему это им понадобилось вводить войска в эту дурацкую страну? Расколоть ее на части? Помешать нехорошему генералу переправлять свой кокаин к дядюшке Сэму? Ерунда! Они сделали это для того, чтоб раздавить панамскую армию и разрушить панамскую экономику. Причем до такой степени, чтоб никаким япошкам и в голову не пришло покупать эту гребаную страну и строить здесь канал, который будет работать на них. А теперь скажите, пожалуйста, где японцы берут алюминий? Ах, не знаете? Тогда скажу я: в Бразилии. Где берут бокситы? В той же Бразилии. Глиноземы? В Венесуэле. — Он перечислил еще несколько веществ, о которых Пендель сроду не слыхивал. — А вы мне говорите, что японцы собираются отправлять морем самое важное промышленное сырье в Нью-Йорк, оттуда — в этот гребаный Сан-Диего, а уже потом транспортировать в Японию, и все это только потому, что канал в нынешнем его виде слишком узок для них. Вы что же, хотите тем самым сказать, что они будут отправлять свои гигантские нефтеналивные танкеры через этот долбаный мыс Горн? Или перекачивать свою нефть через долбаный перешеек, что займет целую вечность? Тихо сидеть на своих японских задницах и спокойно смотреть на то, что на каждую тонну японской нефти, пребывающую в Филадельфию, идет накидка в пятьсот баксов только потому, что канал, видите ли, не справляется с их гребаными перевозками? Кто больше всех использует канал?

Легкое замешательство в рядах, все переглядывались и искали добровольца.

— Янки, — наконец осмелился кто-то и тут же расплатился за столь опрометчивое высказывание.

— Да ни хрена подобного! Янки! Вам что, неизвестна статистика, не знаете, сколько судов и под какими флагами проходят через этот гребаный канал? Тогда я вам скажу. Под японскими и китайскими. А теперь попробуйте сообразить, какой ублюдок собирается строить новое поколение судов для прохождения через канал?

— Японцы? — робким шепотом предположил кто-то из присутствующих.

Луч божественно яркого солнечного света пробился через окно в мастерской и, точно белый голубок, примостился на голове у Пенделя. Голос Ионы обрел невиданную прежде звучность. Все лишние бессмысленные слова и сомнения были отброшены за ненадобностью. «У кого лучшие в мире высокие технологии, самые дешевые и быстрые? Забудьте о больших американских парнях. У японцев, конечно! У кого самая развитая и совершенная тяжелая промышленность, самые хитрые переговорщики? Самые лучшие технические мозги, самая совершенная организация труда? — вопрошал он прямо в ухо Пенделя. — Кто день и ночь мечтает владеть и распоряжаться самыми престижными вратами мира? Чьи геологи и инженеры прямо сейчас, в данный момент, отбирают пробы почвы на глубине тысячи футов под землей в устье реки Каймито? Вы думаете, они сдались только потому, что сюда вошли янки? Думаете, они собираются обхаживать дядюшку Сэма, кланяться ему, извиняться за то, что осмелились возмечтать о лидерстве в мировой торговле? Японцы? Думаете, они будут рвать на себе кимоно от отчаяния при мысли об экологической катастрофе, которую может спровоцировать слияние двух совершенно разных океанов, прежде не имевших чести быть представленными друг другу? Японцы, когда на карту поставлен вопрос об их выживании, вы считаете, они отступятся, даже если их очень серьезно попросят об этом? Японцы? Это уже не проблема геополитики, это взрыв. И нам остается лишь сидеть и ждать, когда он грянет».

Кто-то робко спросил: «Скажите, брат Иона, а как вписываются в этот сценарий китайцы?» Снова Олаф, с его невозможным оксфордским английским. «Просто я хотел сказать, Иона, старина, разве эти самые японцы не ненавидят китайцев, а те, в свою очередь, их? Почему китайцы должны сидеть сложа руки и спокойно смотреть на то, как японцы захватывают мировое господство?»

Пендель прекрасно помнил, что к тому моменту Иона был само терпение и снисходительность.

— Да потому, Олаф, мой добрый друг, что китаезы хотят того же, что и япошки. Они хотят экспансии. Богатства. Высокого статуса. Признания среди сильных мира сего. Уважения к желтому человеку. Ты бы лучше спросил меня, чего японцы хотят от китайцев. Позволь объяснить. Прежде всего они вполне устраивают их как соседи. Потом японцы хотят, чтоб китаезы покупали у них товары. И, в-третьих, они нужны им как источник дешевого сырья и рабочей силы для производства этих самых товаров. Японцы относятся к китайцам как к некоему подвиду, а те отвечают им тем же. И пока что япошки и китаезы остаются братьями по крови, так же, как все мы, Олаф, круглоглазые, обреченные сосать одно и то же вымя.

Все остальное, что говорил Иона в тот памятный день, перепуталось в голове у Пенделя. Даже стена цвета гардении не смогла восполнить этот пробел, возместить ущерб, нанесенный памяти адской смесью «напалма» и горячительных напитков. И он призвал на помощь призрак Бенни, и тот послушно возник рядом, спеша восполнить упущенное.

Гарри, мальчик, я ведь тебе ни разу не врал, ни разу не покривил душой. То, что мы имеем здесь сейчас, есть самое большое мошенничество, сравнимое разве что с тем случаем, когда какой-то парнишка продал Эйфелеву башню заинтересованным покупателям. Это суперзаговор, заслышав о котором твой новый дружок Энди побежит к своему банковскому управляющему сломя голову. Неудивительно, что Мики Абраксас держал штумм[24] для своих друзей, потому что это настоящий динамит, и он владеет всей информацией. Гарри, мальчик, я это всегда говорил и теперь говорю: в тебе больше беглости, чем в Паганини и Джигли вместе взятых. И все, что тебе нужно, это сесть на нужный автобус в нужный день и соскочить на нужной остановке. И знать при этом, что ты на правильном пути и не околачиваться по коридорам, как все мы, остальные. Так вот, автобус. Мы говорим о канале в четверть мили шириной, настоящем произведении искусства, построенном японцами, канале на уровне моря от побережья до побережья. Который, Гарри, мой мальчик, планируется и разрабатывается в строжайшей секретности этими самыми япошками, пока янки причитают о новых шлюзах и поигрывают своими тяжелыми индустриальными мускулами, как в старые добрые времена. Но только янки видят перед собой совсем не тот канал. И сливки панамского общества, все самые видные его юристы и политиканы и члены клуба «Юнион», образуют тесно сплоченную группу, и по локоть запускают лапы в мешок с деньгами, и воротят носы от дяди Сэма, и доят японцев, пока те позволяют это. Не забудь прибавить к ним еще и лягушатников, о которых всегда расспрашивает тебя Энди, да еще ваши колумбийские наркоденежки. И, Гарри, мальчик, ты получаешь картину самого что ни на есть взрывоопасного заговора, настоящей пороховой бочки, а не просто заговора, не так ли? И вопрос только в том, кто застукает тебя со спичками в руках на сей раз? Ответ — никто. Ты спрашиваешь меня о цене, Гарри, сынок? Ты говоришь мне, что японцы не смогут себе этого позволить? Чтоб японцы да не смогли позволить себе иметь собственный канал? А ты знаешь, сколько стоит их аэропорт в Осаке? Он обошелся им в тридцать миллиардов долларов, Гарри, сведения надежные, можешь поверить. Да это для них пустяк. Представляешь, сколько может стоить новый канал на уровне моря? Три таких аэропорта, как в Осаке, с учетом легальной зарплаты для рабочих и почтовых расходов. Гарри, да такие бабки эти парни оставляют под блюдечком как чаевые. Ты спросишь о договорах? О всяких там связывающих руки обязательствах, чтоб не испортить отношений с дядей Сэмом? Но, Гарри, малыш, это касалось только старого канала. А с новым панамцы могут забыть о связывающих их обязательствах.

Стена цвета гардении стала для него последним окном в мир.

Вот Пендель со своим хозяином стоят на пороге универмага мистера Блютнера, долго прощаются.

— А знаешь, что я скажу тебе, Гарри?

— Что, мистер Б.?

— Этот Иона — самый большой чертов артист в мире. Ни хрена не смыслит в нефти, еще меньше разбирается в японской промышленности. Вот их мечты об экспансии, да, тут я с ним согласен. Эти японцы всегда вели себя несколько иррационально по отношению к Панамскому каналу. Проблема лишь в том, что когда они станут управлять им, никто в мире уже не будет пользоваться большими океанскими судами. Да и нефть никому не понадобится, потому что к тому времени люди начнут пользоваться новыми, более чистыми и дешевыми видами энергии. Что же касается всяких там его минералов, — он покачал головой, — японцы могут найти их и ближе к дому, стоит только захотеть.

— Но, мистер Б.

— Мне казалось, вам так все это понравилось!

Мистер Блютнер плутовски улыбнулся.

— Вот что я скажу тебе, Гарри. Все то время, что я слушал Иону, я на самом деле слышал твоего дядюшку Бенни. И думал о том, что уж кто-кто, а он знал толк в мошенничестве. И страшно любил это дело. Ладно, об этом потом. Лучше скажи, ты готов вступить в наше маленькое Братство?

Но Пендель никак не мог сообразить, что ответить, поскольку не знал, что хочет услышать от него мистер Блютнер.

— Еще не совсем, мистер Б., — искренне ответил он. — Мне надо созреть. Подумаю над этим, и решение придет. А когда придет и когда буду готов, примчусь к вам на всех парах.

Сейчас он был готов. И план начал вырисовываться, и никакие японцы были тут ни при чем. И черная кошка гнева уже мыла лапки, готовясь к великой битве.