Портрет в сандаловой рамке

Глава 13

Разлука казалась Анне бесконечной. Мишеля не было уже три дня. На стене над диваном висел портрет в сандаловой рамке. Теперь они были вдвоем — растерянная Анна и ее счастливый двойник из недавнего прошлого. Из окна доносилось пение уличных музыкантов — старый романс, казавшийся раньше таким милым. А теперь озноб пробирал от наивной грусти, казавшейся пророческой.

Обещала нам весна, Что не кончится она: Будут птицы веселиться, Навсегда умчатся прочь Снег, и град, и злая ночь. Обещала нам счастье весна… — бодро пели два тонких голоса.

А потом, проиграв нечто печальное на аккордеоне, перешли в другую тональность:

Анна закрыла окно, задернула бархатные шторы, подтянула в часах опустившуюся гирю и упорно уставилась на маятник. Казалось, он устал ходить из стороны в сторону, а стрелки и вовсе застыли. Не выдержав бесконечного ожидания, Анна вскочила, взяла тетрадку и стала быстро писать:

В дверях задребезжал звонок. Анна впустила в кабинет немецкого офицера и только тут узнала его. Казалось, Вернер тоже был удивлен встрече.

— Добрый день, мадемуазель… У вас не заперта дверь, но я на всякий случай позвонил. Собственно, я по объявлению насчет «Истории франко-прусской войны» в пяти томах. Указан этот адрес. Вот уж не ожидал увидать вас вместо уважаемого научного старикана! Приятнейшая встреча…

— Объявление дала я. Приходится понемногу распродавать книги моего отца. Он был профессором истории в университете.

— Так Руперт Грас — ваш отец? Известный в Европе специалист, гордость германской науки. У фройляйн отличная наследственность.

— Присядьте, я принесу книги.

Она вышла, и быстрый взгляд Вернера нескромно пробежал оставленное на столе письмо.

— Цена, я думаю, не слишком высока. — Анна положила перед покупателем принесенные тома.

Вернер с видом знатока просмотрел титульные листы.

— Полагаете, профессор не вернется на родину? Разумеется, ему не по душе новая власть. Не спорьте! Нам прекрасно известны настроения местной интеллигенции. Взять хотя бы вашего близкого, как я понял, знакомого мсье Тисо.

— Мишеля? Я не знаю человека, более равнодушного к политике. Его интересуют лишь бизнес и фотография. Он ведь отличный мастер.

Вернер усмехнулся:

— Отличный! Но мне почему-то кажется, что портреты высокопоставленных лиц, сделанные господином Тисо, имеют погребальное выражение. Ну, как бы смотрят на нас с памятника.

— Какие мрачные фантазии для офицера победоносной армии.

— Скажу вам даже больше: некоторые из клиентов Тисо, снятые, скажем так, в погребальной манере, действительно отправились в мир иной. Причем не самым приятным образом. Генерал Зоннигер застрелен вместе с шофером во время загородной инспекции. Штабс-капитан Оттман задохнулся от утечки газа в собственной постели, а Гартмана — вояку и силача — зарезали воришки! И ведь все эти люди не только были клиентами Тисо, они имели определенную причастность к некой важной военной операции. Операция провалилась.

Заметив потрясение Анны, Вернер громко расхохотался:

— Напугал! Напугал! Ведь подумали сейчас, милая моя, что и ваш труп найдут с перерезанным горлом, а милого Мишеля объявят Джеком Потрошителем. Это моя месть за измену, Неневеста!

— Не знала, что вы такой шутник. — Анна отвернулась к полкам с книгами, скрывая смятение.

— Ах, сам не разберу, когда шучу, а когда говорю правду… В сложное время живем. Забудем неудачный инцидент, фройляйн Грас. Книги я беру, и более того — намерен продолжить свои ухаживания, милая Анна. Если, разумеется, вы пошлете к чертям своего фотографа. А знаете что? Лучше я его арестую, чтобы не путался под ногами!

— Простите, у меня болит голова. На сегодня я устала от вашего юмора, капитан. На мой взгляд, он годен только для цирковых реприз. — Анне удалось скрыть испуг, а злость все же прорвалась.

— Намек понял — визит затянулся. Так оставьте книги за мной, я зайду за ними на днях. И подумайте о нашем будущем. Ведь все может измениться, если хорошенько подумать, правда? — И, щелкнув каблуком, Вернер удалился.

Перечитав свою записку, Анна спрятала ее за рамку портрета. Потом снова свернулась в углу дивана, растворяясь в мерном ходе часов.

Было уже совсем темно, когда в комнату вошел Мишель, усталый, грязный, с фотоаппаратом на плече.

— Господи! Ты! — Анна бросилась ему на шею, и они долго стояли обнявшись. — Боже, прошла сотня лет. Посмотри, я поседела! Я стала старухой! Я пережила все-все самое страшное — тебя схватили, тебя мучают, убивают… Ты уехал от меня и больше никогда не вернешься. Я оставила открытой дверь… — горячо шептала Анна ему в шею.

— Девочка моя… Глупышка. У меня было серьезное дело. Я не могу ничего объяснять тебе. Видишь — я приобрел новый аппарат, «Лейка» — прекрасная немецкая техника. Почти новенький. Мы снова будем «охотиться».

— Разве ты был в лесу? Без меня?

— Не надо задавать вопросов, на которые я не могу ответить. Не имею права. Забудь, пожалуйста, и никогда больше не тревожься, если меня нет.

— Ты опять уедешь?!

— Время от времени мне надо навещать больную тетю в Брюгге.

Анна заглянула ему в глаза:

— Я поняла. Так надо думать. Так надо говорить всем… Сегодня сюда приходил Вернер и вел себя странно, очень странно… Я должна тебе рассказать.

— Тсс… Дома мы будем говорить только о приятном. Свои страхи и сны ты поведаешь мне в лесу. Только в лесу.