Она взяла том Библии, раскрыла наугад, шевеля губами, прочла нечто ее взволновавшее, села к письменному столу отца и начала быстро писать, макая перо в серебряную чернильницу: «Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знания упразднятся…» Апостол Павел. «Любовь никогда не перестанет… — прошептала она, задумчиво промокая написанное качалкой пресс-папье. — Кабы так, кабы так…»
В дверях раздался тихий стук, и она помчалась открывать. На пороге стоял Поль. Вымокший до нитки, с темными прямыми прядями, прилипшими ко лбу. Дрожащие губы улыбались.
— Что случилось, что? — Анна впустила его, пугаясь этой улыбки.
— Мишель п-п-просил п-передать, что его не будет в Брюсселе несколько дней. Тетушка в Брюгге при смерти, — еле выговорил он, заикаясь больше обычного.
— При смерти? Что это значит? С Мишелем что-то случилось? — еще больше испугалась Анна.
— Нет! Не волнуйтесь вы так: с ним все в порядке. Просто надо быть осторожнее.
— «Осторожнее», а сам разгуливаешь в комендантский час.
— Я здесь все подворотни знаю.
— Господи, да ты же промок насквозь! Марш в ванну, я дам тебе вещи отца. Живо переоденься, а я пока разогрею суп. С фасолью — сегодня сварила. Да, да, мсье Поль, я вас никуда не отпущу.
Отправив парня в ванную, она сложила листок с цитатой апостола Павла и спрятала его за портрет, достала тарелки, поставила чашки.
Поль, одетый в мешковатый альпийский свитер и длинные брюки профессора, выглядел нелепо и был смущен этим.
— У-у-у-ужасно… — Опустив руки по швам, он смотрел на Анну с тихой влюбленностью.
— Живо за стол! Вначале суп, потом чай с малиновым джемом. И булка свежая. Не стесняйся, я вовсе не голодаю.
— Ого! — Поль замер, увидав портрет. — Прекрасное фото… Все бы время смотреть и смотреть… Может, тогда…
— Что? Что тогда? — Анна намазала булку джемом погуще. — Ешь!
— Я ведь родился с травмой. — Он жадно принялся за суп. — Меня в школе дразнили, я учиться не хотел, чуть в озере не утопился… Так мне дед одну историю рассказал. Говорит: ты как принц заколдованный. Однажды встретишь такую женщину… С таким особенным взглядом… Она посмотрит — и расколдует. Заикаться не будешь.
— Волшебницу?
— Нет, настоящую, только очень красивую и добрую. Как вы.
— Ты непременно встретишь свою фею. Вы полюбите друг друга, это и есть главное колдовство. Потому что все плохое отступится.
— Это правда, что тех, кто сильно любит, Бог хранит?
— Так должно быть. Я думаю, я верю…
— А вот и нет. У нас человек один был — на передатчике работал. Жену и маленького сына страшно любил. Его фрицы поймали, железом жгли, иголки под ногти загоняли — мучили. Чтобы он остальных выдал. Он умер. Любовь не спасла.
— А может, спасла, послав смерть? Он ушел из этого мира, не став предателем. Он спас других.
— И меня в том числе… А вот если бы меня пытали… Что бы я тогда?… Как?
Анна посмотрела на свои дрожащие пальцы.
— Я думала об этом. Думала — смогу ли перенести муку… Ради важного, самого важного…
— И что?
Анна опустила глаза. Встала, подошла к окну.
— Лучше умереть сразу. Мишель не сказал, когда вернется?…
— Он только просил передать, чтобы вы в эти дни ни с кем из дома не выходили. Ни с кем. Даже если это будет друг. Что понадобится, принесу я.