После. Книга II: О воинстве немертвых

Глава II. Тигры в руинах

Глава II

Тигры в руинах

_____

Месть.

Большие ничего его не интересовало с того мгновения.

_____

Ночь.

Зима.

Где-то между городами Новый Храм и Приют.

Вьюга воет, призывает всех, кто умер…

Ни луны, ни звезд.

Обычная ночь на континенте теперь очень мрачная, едва заметные расселины проблесков в тёмных небесах.

Изредка небо могло озариться зеленовато-перламутровым сиянием, огибающим клубы висящих туч.

На уступе горы, разделяя тропу, идущую вдоль крутого склона на до и после, стоит вытянутый каменный чертог без окон, с вратами на севере и вратами на юге. Внутри это был один сплошной длинный зал, прогреваемый многими огнями в полу.

Здесь в тесноте ютились вместе с людьми буйволы, восточные двугорбые верблюды и ослы, ставшие большой редкостью. Торговцы, отчаянные ребята, спасли прямо в шубах, ели сухари, пили воду и впадали в сон, чтобы утром встать и пойти извилистой горной тропой, преодолевая весь ужас путешествия на высоте. Больше никто не будет пренебрегать этой профессией, она едва ли не опаснее воинского ремесла.

Тихо перешёптывались купцы:

— А там, у Лысого Антония, который держит приют перед самым Новым храмом, слыхал?

— Что у него?

— Монстры ночью напали, — пояснил кто-то с выражением полнейшего всезнания.

— И чего!?

— Убили многих. Беда тому приюту.

— Да не может быть! — взволнованно.

— Не хошь, не верь… а только теперь там процветает Скупой Марк, брат его. Он поди и открыл ворота. У него приют был по левой тропе, там две тропы огибают последнюю вершину, вот с одной стороны этот был, с другой…

— Да кто ж пойдет теперь той дорогой… горе нам, бедным продавцам…

— Да заткнитесь вы, спать мешаете! — гаркнул кто-то.

Расслабляюще потрескивали костры в каменных очагах.

В этом чертоге стоял караван. И охраняли его черные рыцари. Два десятка их стояли, неподвижные, вдоль стен, поставив полуторные мечи пред собой, сильные руки их покоились на рукоятках.

Словно ожившие латы они присутствовали здесь.

Но эта ночь не будет спокойной.

Открылись южные врата. С тропы, ведущей от Нового Храма, зашли пятеро в белоснежных латах и, закрыв с трудом двери за собой, положили тяжелый засов. Развернувшись, они деловито высвободили из ножен свои мечи и уперлись взглядами в стражников каравана, один из которых еле заметно повернул голову.

Один из белых рыцарей направился к нему.

— Ну что, черная падаль, отведаешь стали!?

Одновременно они сделали выпад…

И лязг стали разошелся под сводами чертога.

И девятнадцать черных латников ожили мгновенно и ринулись к белым, что встали цепью у дверей.

Проснулись ослы, и заревели буйволы, поднялись все торговцы, ошарашенные, они пятились к стенам и удерживали испуганных животных. Тупорылый шум заполнил помещение.

Свет пламени игрался на полированных доспехах.

Из-под черного шлема одного из рыцарей послышался ироничный хриплый голос:

— Вы зря пришли, но теперь вы зря не уйдете.

— Мы не зря пришли и теперь точно не уйдем, — парировал белый рыцарь.

— Но что точно напрасно, так это то, что вы изволили пожаловать к нам ночью, — вновь произнес хриплый голос.

Рука в латной перчатке сделала неясный жест.

Костры погасли.

Белые рыцари слегка дрогнули и оступились, прижавшись к вратам.

Теперь во тьме лишь притаившиеся встревоженные скоты и простые люди, трепещущие от ужаса то ли перед теми, кто на них напал, то ли перед теми, кто их защищает.

Но постепенно во тьме засветились красноватым мечи стражей каравана и желтоватым доспехи пришедших сюда воинов Белого города.

Один из рыцарей поднес повыше и отсвет пал на его мутные, расплывшиеся глаза, которые он демонстрировал врагам. И воины Белого города видели переливы магии в его глазах, ощущали пульсирующую в них силу, незримую для обычных людей.

Тишина.

Лишь вьюга все также стонала за толстыми стенами из песчаника.

Тогда на груди одного из рыцарей ярким белым светом вспыхнул кулон, маленький шарик, словно маленькое солнце зажегся в этой темноте, своими лучами заполнив своды и дальние уголки чертога.

— Свет развеет тьму, белые рыцари развеют черный прах, — громогласно заявил рыцарь.

И тогда пятеро ринулись в атаку.

Рубка.

Волны искр.

Лязг металла.

Ни единого крика, лишь грудами лат один за другим падали черные латники. Белые рыцари ударами невероятной мощи мяли им доспехи, сносили головы, отрывая их вместе со шлемами, и поломали все свои мечи, но они брали раскалённые клинки поверженных врагов и шли дальше, пока все защитники каравана не были повержены, кроме одного.

Он все также стоял, держа раскаленный меч у собственных глаз. И тогда в его мертвых расплывшихся зрачках мелькнула недобрая искра.

Меч его раскалился добела.

Пятеро кинулись на последнего, и пали все за одним, от пяти спокойных ударов, разрезавших их белые латы и плоть под ними, словно масло.

Костры зажглись вновь.

Торговцы впали в ужас, увидев десятки грузных трупов, одетых в доспехи.

Один из дружественных трупов ещё шевелился, магия не истекла из него. Захрипев, тот поднял шлем во полумраке угла и выплюнул немного своей густой бордовой крови.

— Жив?

— Ну, как и все среди нас, — отшутился выживший воин.

— Ступай в Приют и скажи, что белые на нас напали.

— Да, милорд.

Отчаявшийся от увиденного купец, что был главой каравана, сделав пару шагов к рыцарю пал без сил на колени и молвил:

— Боги, сэр, сможете ли вы защитить нас?

Тогда черный рыцарь развернулся и ответил:

— Все, что встанет предо мною на этой тропе, умрет.

_____

Месть… Месть. Месть!

Идя по длинному коридору, Альтиген испытывал злобу, невыразимо огромную злобу. Они пожимали друг другу руки, они договаривались. А что он? Он думал, его приняли за серьёзного человека, он думал, что Белый город новая столица мира, но оно оказалось лишь гнездом коварных подонков, которые прячут нож за спиной, улыбаясь в лицо, людей без чести и достоинства.

"Руки… мы пожали друг другу руки… Боги, я думал он рыцарь! Конченный мужеложец…" — говорил про себя Альтиген и молнии гнева искажали его лицо.

Припадок ненависти стал отступать, словно море во время отлива, волны злобы оставляли после себя воздушную пену, таявшую в его мерном дыхании.

"Ублюдки, скотоложцы… Ладно. Держи себя в руках, Альтиген, держи себя в руках," — продолжал он мысленно успокаивать себя.

В окнах с одной стороны коридора была видна внутренняя застройка замка, кузницы, дома прислуги и прочее. Окруженная высокой стеной, стоящая на вершине холма, это была могучая крепость. Глубокий ров, толстые стены с уклоном и широкие круглые башни с нависающими надстройками, высокая цитадель, окруженная дополнительным рвом.

Теперь люди могли жить только в таких сильно укрепленных местах. Потому что вся остальная местность была в безраздельной власти тварей, столь мерзких, что на них и солнце не светило бы, если бы чувствовало подобно людям.

Но если солнце и чувствует, то совсем иначе…

В тронном зале замка Альтигена ждали владельцы окрестных крепостей и высшая знать, правившая в граде Вольном, самом большом замке между Приютом и Белым городом.

Град Вольный. Эта крепость была ближайшей к Белому городу и многие из тех, кто жил в ней, открыто выражали желание присоединиться к Белому городу, пойти на поклон к белым магам. Альтиген знал обо всём этом, и новость о нападении белых рыцарей бросала его в жар, теперь он резко ощутил, будто попал в логово врага.

Коридор закончился.

Вдох, выдох, вдох…

Вновь твердый, целеустремленный взгляд.

Бодрые его шаги уже слышались в зале, где он прошел к красивой резной трибуне, украшенной фигурами львов и хлебных колосьев. Зал был завешан синими тканями, местами украшенными парчовыми полосками с разнообразными узорами, что изображали пшеницу и подсолнухи. Горело великое множество свечей. Несколько сотен людей сидели здесь.

Местная знать была одета в кафтаны ярких цветов, на головах их были меховые шапки, а вместо бороды они любили носить длинные усы, что на вкус Альтигена смотрелось забавно, сам он был чисто выбрит и коротко острижен по моде Белого города.

Руки он положил на трибуну и опустил голову ненадолго, затем только явил залу свои глаза, твердость в которых была слегка смазана обидой.

— Я приветствую всех. Дай мне слово, господин Град Вольный!

Прозвучали сдержанные рукоплескания.

— Этим утром прибыл гонец из Великого Приюта. Мне сообщили, что белые рыцари напали на наш караван. Ночью, когда все спали, они пришли, и только бдительность и мужество черных рыцарей не дали каравану погибнуть, — сперва он говорил быстро, но позже темп выровнялся, — Этот вопиющий случай не останется без внимания. Ранее я также получал вести о мелких нападениях на наши караваны на западе, о поджогах стоянок, но этот случай стал вопиющий. Если ранее можно было списать все на нападения неизвестных бандитов или монстров пустошей, то теперь белые рыцари напали открыто. Всяческое препятствование свободной торговле между городами, — Альтиген чувствовал удивление, растущее среди слушающих, — это неприемлемо. Считаю нужным заявить о том, что Белый город, совершив это вероломное нападение, ставит ни во что-то согласие, которого мы между собой достигли. Наш орден всегда хранил мир и спокойствие, вверенные ему многими крепостями и убежищами. И мы не допустим никакой угрозы по отношению к ним или к нам самим. Верю, что честь и твердость слова восторжествуют, как основы отношений между людьми в новом мире. Грубая сила больше не должна быть принципом, по которому выстраиваются отношения между народами и организациями.

Завершив свою речь, Альтиген отошёл от трибуны и вышел по тому же коридору, оставив зал в лёгком смятении.

Смешанные эмоции вызвали эти слова.

Знатные люди, местные старейшины и пользующиеся влиянием волшебники шептались между собой.

С одной стороны, они были печально удивлены вестями о злодействах, чинимых белым рыцарством, которые в их глазах выглядели кошмаром, происходящим в пустыне, где люди пытаются выжить, как только могут и не должны друг друга добивать, с другой стороны, они слабо верили в это и не знали, что им думать, потому как белые рыцари защищали караваны, которые жители Вольного сами отправляли в далёкие юга, и каковые всегда возвращались в целости и сохранности, приумножая богатство родной крепости.

Когда-то давно град Вольный был отвоеван Башней у Стремительного и позволял совершить прямой марш по ровной дороге, пролегающей в низине, меж двух хребтов.

И теперь по ней же можно было выйти и на Белый город. Такая близость и такое значение, какое они имели друг для друга, не оставляли сомнений в том, что они у них будут крепкие связи, и что Вольный падет под влияние Белого города.

Никто не слышал ни о каком союзе, между орденом и городом, что также вселяло сомнения в речах Альтигена.

Он понимал, что речь его произвела неважное впечатление, что все это отстранит эту крепость от него, потому что мало кто захочет встать на одну из враждующих сторон, особенно в такое тяжёлое время.

Мир не был прекрасным местом для людей и уже не будет, и люди больше не хотели истреблять друг друга. Они видели всеобщую гибель с высоких стен, за которыми укрывались от монстров, что заполнили земли, видели горящие глаза во тьме, пока те бродили, желая сожрать их, выли, кричали, скребли гладкие камни стен. И теперь абсолютным кошмаром сверху на все это должны были сойти рыцари, воины, овеянные магией, гораздо более страшные, чем любой монстр, изнывающий от собственного разложения.

_____

В Белом городе почти всегда светит солнце.

Верхний этаж зиккурата, узкие длинные окна плотно расположены в ряд.

Полумрак, разрезаемый полосами света.

На диванах, повернувшись к окну, полулежат Зэорис и Зеланд. И большие ничего и никого.

Тяжелая деревянная дверь этой небольшой комнаты закрыта на засов, снаружи стоит стражник в легкой стёганке и с кинжалом за пазухой, хотя оружие в зиккуратах запрещено.

Тишина.

— О чем же ты хотел поговорить со мною? — спросил наконец Зеланд.

— Орден.

Снова тишина.

— Все мы грезим о нем, брат Зэорис, но скоро ли это случится?

— Скоро, брат.

— Но откуда ты это знаешь? — в ироничном тоне спросил Зеланд.

Короткая пауза.

— Война.

— С кем? — Зеланд встрепенулся, — с Черным орденом?

— Да. Это единственная на континенте растущая сила, кроме Белого города. И, естественно, я ожидал, что они бросят нам вызов. Ещё в том году, я говорил об этом на заседании Совета, но кто тогда меня послушал?

Зеланд поднялся и сел прямо, голос его стал жестким и предельном серьёзным, опустился на пару тонов:

— Появились сведения, доказывающие приближение войны?

— Белые рыцари уже несколько недель провоцируют орден по всему континенту. Недавно-таки сожгли один приют у самого Нового храма. Там было много черных рыцарей, эти уродливые ублюдки выжили, но караван погиб. Донесения братьев из разных приютов и крепостей говорят о том, что за стенами города война уже идет.

— С чем это связано?

— Альтиор оказывает нам услугу, сам того не понимая. Этот дурак ввязывается в то, что сам даже понять не может. Я тебе больше скажу, ни белое рыцарство, ни орден не готовы к этой войне.

— Они не возьмут город никогда. Немыслимо.

— Город то, конечно, никто не возьмет. Всех армий континента не хватит, чтобы взять его. Но внешних потрясений хватит, чтобы расшатать его изнутри. Черный орден никогда не станет нападать на нас так, его верхушка тоже не дураки, они владеют почти всеми торговыми путями.

— Это значит, что мы окажемся взаперти.

— Да, да, в ловушке собственного величия. Построили свои пирамиды? Ну и сидите в них теперь… — Зэорис усмехнулся.

— Ладно. Ближе к делу. Ты считаешь, пора начинать готовиться? Кто что думает по этому поводу?

Зэорис также сел и принял серьёзный вид.

— Дай клич, пусть предводители приходят в крепость Змеиная нора из Вольного и из Золотого Трона, из всех крепостей к югу отсюда. Через месяц собрание. Я буду выступать. С Исепом я уже разговаривал, он проголосует за наш курс, Протелеон также даст согласие. Осталось поговорить с Эвлалией. И тогда почва будет готова.

— Напомни, где эта крепость?

— Это… самый север бывшей области Стремительного. Рыцарей там не будет, все будет хорошо.

— Великолепно. Наши люди согласны, но что скажут остальные. Готовы ли они шагнуть за ту грань, где простой заговор превращается в настоящий новый культ?

— Они окончательно примут решение о том, чтобы к нам присоединиться, как увидят, что в городе начинается настоящая борьба. Когда работать можно, тогда люди тянутся.

— Совет отреагирует. Рыцари узнают. Братья из крепостей думают об этом.

— Верь мне, я тоже думаю об этом. Нет ни дня, когда бы я не думал об этом, когда бы не искал возможности к появлению на свет нашего ордена. Но нужно смириться с тем, что мы достигнем этого только кропотливой работой.

— Совет.

— В Совете у нас Протелеон. Он один стоит всего Совета.

— Совет, брат Зэорис…

— Моя фракция, фракция Исепа. Мы прикрыты сверху.

— Проект ордена?

— Я уже подготовил. Мы рассмотрим его на собрании, — он посмотрел в сторону и задумчиво продолжил, — они признают. Должны признать… мы не решим наших задач простым заговором. Нам никогда не добиться в Совете нужного числа голосов… В ворота зиккурата не достучишься одними речами.

— Брат Зэорис, мы их сломаем, — злорадно сказал Зеланд.

— Да… врата мы проломим. Но что будет когда зайдем… ой, что будет… — его лицо преобразила приятная ухмылка.

— Мы наконец-то оформимся в полноценную фракцию, — произнес он с полным чувством торжества и, глубоко вдохнув, устремил взгляд в будущее.

— Все присутствующие поклянутся, и мы увидим появление третьей силы на континенте! — бодро произнес Зэорис, в его глазах тоже сверкнул тот самый огонек, — Серый орден! Эта война даст нам шанс. Белые и черные рыцари вгрызутся друг другу в глотки, как псы, а мы наконец, как говорится, расправим плечи!

_____

Уже сумерки сгущались.

Они не успевали дойти до приюта. Град Вольный был уже близко. Страх подгонял их.

Какие-то несколько миль. Они шли по пологому склону невысокой горы, и когда бы обогнули её, то увидели на перевале большой укрепленный замок, стены которого укрыли бы от той угрозы, что несёт тьма.

В горах, лесах и полях не было теперь безопасно никогда. Монстры бродили там всегда. Но ночью они особенно зверели и начинали гулять по горам, особенно выискивая людей.

И красные глаза мелькали огоньками в черноте.

Красный, цвет их души, носившей отпечаток демонической силы.

Караван состоял из десятка повозок, запряженных волами, и вез он с севера партию магической руды; черные рыцари охраняли его, их железные сапоги вздымали клубы пыли в ночи, среди клочков жухлой травы этого захудалого края. И лишь луна давала блики на вороных латах...

Не слышно монстров.

Чудовища не выли.

Слишком спокойно было все.

Чувствовали это купцы, чувствовали это и рыцари.

А солнце тем временем село. Синие горы, синяя низина, черные небеса.

Один из неживых латников остановился. Мутные его глаза вдруг стали выхватывать нечто в этом размытом темнотой пейзаже.

Когда в небе ярко вспыхнуло магическое зарево, обрамляя тяжелые облака и освещая низину. Тогда взгляд выхватил человеческие фигуры, обернутые в плащи, цвета самой тьмы.

— Нападение! — раздался болезненный голос из-под шлема.

— Ко мне! — скомандовал тогда старший из черных рыцарей.

Неживые латники собрались в одну ровную линию и пошли вниз по склону, оставив двух своих в начале и в конце каравана.

Тогда люди в спешке забрались на повозки или стали залезать под них, прятаться между ними, выхватывали в страхе мечи и кинжалы, но все что они могли теперь, это только наблюдать.

Черные рыцари шли вниз по склону широкой цепью.

К ним навстречу поднимались люди, завернутые в плащи, они сдирали их с себя, обнажая белёсые доспехи, оголяли клинки и шагали вперёд. Это не было похоже на обычное стремительное нападение, хотя на полумертвого уроженца полей воинской гибели нельзя было стремительно напасть, как на человека, ведь он чувствовал мир, и его нельзя было так легко убить, ведь он были сплошной броней, а под ней лишь мертвым телом.

Всполохи магических выбросов под небосводом мерцали, проводя по полированным спинам рыцарей пёстрые отражения.

И наконец они сцепились.

Летели искры, вспыхивал свет, красный, белый. Из каравана плохо было видно, что там происходит. Вдруг, там загорелись огни, сухая трава догорала.

На фоне огня возвращались черные латники, кто волоча перебитую ногу, кто без руки, помятые и поломанные, и было их чуть больше десятка. И половины не уцелело в страшной рубке.

Один из них подбежал к голове каравана и вознес руку вдаль, проведя ей вдоль горизонта, и склон запылал огнем, словно по его желанию, словно под его взором заискрился воздух.

Торговцы молились своим богам, кто каких помнил, кто каких мог вспомнить в этом ужасе.

Среди бушевавших языков пламени виднелись враги, облаченные в светлую броню. Они страшились неясного огня, что вдруг стал обретать зеленоватые оттенки. Едкий дым вдруг поднялся стеной. Караван дрогнул.

— Мы не уйдем отсюда… — хрипло сказал полуживой латник без руки.

— Ты рыцарь или грязь? — возвысил голос старший из латников.

— Я грязь, ставшая рыцарем! — ответил однорукий.

— Сейчас снова станешь грязью, если мы дрогнем.

Черный рыцарь этот, как демон ярости метался вокруг караван и поджигал одним своим взглядом землю. Но долго она гореть не могла. Дым развеивался.

Белые рыцари беспокойно бродили вокруг. Их было много.

Но монстры так и не появлялись… а черный рыцарь рассчитывал на это.

— Кровь… моя кровь… — совсем сипло промолвил однорукий и пал на колени, затем тяжеловесно рухнув в пыль подле одной из повозок.

Торговцы слезли и окружили его, они стали дергать его, осматривать рану, но тот уже не шевелился.

— Я не умру, ублюдки, — бурчал он из-под шлема, — я и так мертвец, оставьте меня здесь…

— Поднимите его и положите в телегу! — крикнул старший.

Огонь тух, но тот держал его в неистовстве, тратя последние капли своей магии, пропитанной гневом. И, быть может, его ярости хватило бы, чтобы сжечь весь мир, но магия стремительно покидала его тело. А взять её из руды он не мог, у него не хватило бы времени…

И вот белые рыцари уже стали перешагивать через затухающие язычки пламени, стелящиеся к горелой почве.

— За город! — раздался клич.

Последние полуживые латники ринулись в бой.

Белые окружали их, рубили их раскалёнными мечами, опрокидывали и снова рубили, пока не плавили доспехи и не разрубали на куски.

Затем они двинулись на караван и стали опрокидывать телеги.

Нашедшие позже это место следопыты черного ордена скажут, глядя на этот разгром, что нападавших не интересовал ни товар, ни сами торговцы, что это было ужасное и бессмысленное нападение и расправа над живыми людьми.

Но той ночью, пока они ещё были живы, они бежали, их слабые тела пульсировали ужасом, но они бежали по склону на верх, вперёд по дороге.

Белые рыцари уже не гнались за ними. Уже слышал их чуткий слух рвение перепонок, скрежет когтей и стук клыков. Серые тени мелькали в массиве тьмы.

Люди растворялись в темноте.

И темнота растворила их в себе…

_____

Сложно было работать в Белом городе.

Какие-либо попытки распространять бумажные материалы или хотя бы завести с кем-то разговор упирались в недоверие и озлобленность.

Люди, жившие здесь все ещё в большинстве верили в идеи, провозглашенные магами десятилетие тому назад. Эти люди пережили то, что не видело ни одно поколение до них, и вряд ли увидит любое последующее.

С утра они умывались кровью близких своих, а вечером, скрючившись от боли, роняли засохшие корки хлеба из рук своих, слыша, как серокожие твари пожирали кого-то из их родных, отрывая конечности и откусывая куски мяса пока те ещё были живы и кричали. Затем поля, где ветра пронизывали их, продували одежду, кожу, кости, казалось, ветер владел ими, и они уже не знали, ничего кроме этой степи, холодный ветер уносил прочь все их прошлое. А потом холодные леса, где они укрывались…

Только самые крепкие и сильные выжили, только те, в которых кровь текла по жилам несмотря ни на что, а сердце продолжало делать удар после удара, который должен был стать последним, глаза смотрели до конца, отражая весь ужас. И наконец ночь прошла, и эти глаза раскрылись однажды, увидев небо.

И каждый из них ещё помнил. Каждый видел. Каждый знал.

А потом они считали за великое благо саму жизнь. Им уже было все равно, что это была за жизнь. Они знали, жизнь есть всё. Жизнь простирается прекрасной шёлковой дланью на всё, прекраснее самых роскошных тканей, покрывает собою все смыслы.

Все речи и каждый вдох воспевает жизнь.

Поэтому они верили. Пережившие ужас верили.

Белые маги вывели их из лесов, вывели из болот, из топкой трясины вывалившихся наружу внутренностей и обломков костей, из мерзкой мякоти войны.

Разве может теперь кто-то бросить вызов? Разве может теперь кто-то жаловаться? Разве может кто-то презреть жизнь…

Может.

И город был полон таких людей.

Таких людей, которые вынеся весь кошмар не сомкнули ни разу глаза и всегда говорили себе, что они люди, до конца, шептали себе, что они люди, что никогда не станут животными. Шептали, засыпая, как ненавидят серокожих тварей, как ненавидят своих правителей, что бросили их в городах, сбежав с прислугой, как ненавидели воинов, что ушли на север, как ненавидели магов, чей голос смолк во тьме, накрывшей кварталы.

Они молили, но никто не услышал, они кричали, и никто не ответил. Они прокляли, и голос надежды смолк, чтобы проснулся голос ненависти, и ярость огненным семенем упала в их сердца, а теперь, когда годы прошли, расцветет своими алыми цветами в их душах.

Люди разные. И род их переливается всеми оттенками характера. И яростный твердый дух был среди этих оттенков.

Но немного их…

Война закалила всех. Но лишь из некоторых выковала великолепные клинки, каковым предстоит поразить все пороки перегнившего народа, собранного, смешанного из беженцев со всех земель.

Люди духа медленно прорастали в этом народе.

Были они и среди белых магов, каковые все были сильными, но лишь немногие сохранили честь и достоинство прежнего мира. Все говорили о магическом будущем и новом народе, но лишь немногие уверовали истинно.

И люди духа среди них разочаровались. Горько было им, и не пожелали они глотать эту реальность, не захотели смириться, не захотели терпеть, притворяться, пресмыкаться, становиться рабами желаний своих. Эти люди духа скрылись в тени огромных зиккуратов и вновь шепот их ткал паутину заговора.

Собираясь небольшими группами на перекрестках, ведя тихие разговоры в комнатах, они зашивали ткань своего единства, пока ещё тонкую и прозрачную, но в будущем крепкую, словно сталь, закалённую магией.

Время шло.

Город рос.

Пробуждались одна за другой крепости выживших.

Началась торговля. Рыцари вышли в степи, чтобы оберегать караваны, связи и общение вновь расцвели.

Так мир проснулся, стряхнув с себя прах великой гибели.

Первые кружки недовольных философией Белого города сформировались из самих белых магов. Они собирались в зиккуратах и обсуждали проблемы, выражали своё недовольство застоем, наметившимся в системе управления городом, они все больше видели, что Белый город был обычной столицей, какие правили областями континента до войны с чудовищами, что народ этот есть толпа людей, хоть и переживших ужасное, но оставшихся все теми же людьми. И маги зароптали, а потом и гнев начал медленно закипать в их умах.

Среди выживших в крепостях также были маги. Они ездили в город и общались с белыми магами, со всеми теми, кто не занимал ведущих должностей, но был активно вовлечен в управление столицей, все те, на ком и держалось это управление. Рядовые судьи, сборщики налогов, те, кто занимались описью имущества и распределением людей по категориям, дипломаты, помощники тех, кто заседал в совете и все прочие должности. Среди этих магов было много тех, кто был недоволен судьбой чиновников, был недоволен тем, что их не слышат, что суровые законы угнетают людей и уподобляют их рабам, что крестьяне, работающие на террасах в тени зиккуратов, уже являются рабами и быт их ужасен. Маги общались между собой, мнение о том, что город был всего лишь новой столицей крепчало и распространялось. Не все белые маги были обеспокоены этим, но многие стали презирать Совет. И наконец они связались с теми, кто в нем заседал. Тогда заговор стал обретать свою утонченную и хрупкую силу.

Лидеры немногих фракций ощутили изменения, которые медленно, но неуклонно происходили в душах самих магов, магического сословия.

И хотя таких магов было много, их все равно было слишком мало среди всех жителей, даже среди всех белых магов.

Им не оставалось ничего, кроме как при тревожном свете свечей развивать и укреплять учение о новом народе в себе и передавать его другим.

Прошло первое десятилетие после войны с чудовищами.

Появился серый культ.

Появилась идея о преобразовании города, очищении его от ложной белой власти, низводящей людей до рабов. Культ рос, обрастая числом новых посвященных, звавших друг друга братьями, а своих предводителей учителями. Они практиковали формы магии, которые развивают их тела, тонкие формы, позволяющие заглядывать в пространства между слоями этого мира, чтобы черпать из них знания о силе, о её природе.

Но в какой-то момент культ овеян стал тишиной.

Его предводители поняли, что расширение грозит раскрытием. Они запретили своим ученикам обсуждать проблемы управления и развития магии с кем бы то ни было и привлекать в культ новых участников, новых братьев.

Предводители впали в печаль. Они спорили между собой, обсуждали и долго размышляли о судьбе культа. Кроме них, магическое сословие кишело заговорами, рыскающими в поисках момента, кликами, плетущими интриги против лидеров неугодных фракций. Среди этого урагана властного хищничества, предводители культа решили встать утесом, об который да раздробятся волны все, и да сойдут пеной жалкие попытки алчных магов завладеть ещё большей властью.

Культ решил выждать момент, сохранив себя.

И момент приблизился…

_____

Руки.

Все валилось из них…

Все сыпалось сквозь пальцы, как песок.

Эти пальцы ещё могли держать твердо рукоять меча, но тогда ещё не могли твердо держать жизни людей, что были дороги.

Сидя в массивном деревянном кресле с роскошной резьбой, Стратоник вспоминал прошлое.

Подле него на кровати лежала спящая Эвлалия, а её растрепанные рыжие волосы ниспадали на одеяло, словно раскрытый веер.

Роскошные покои на вершине самого северного зиккурата.

Массивная мебель из дуба, серебряные статуэтки богов и животных расставлены на тяжелых комодах, меж ними высокие шкафы, заваленные свитками. Стены же здесь завешены алой тканью с бахромой из золотой нити, а сама кровать была расположена на возвышении в полу и прикрыта тончайшими шелковыми занавесками, скрывающими от мира сон спящих.

На всей этой обстановке играли тени. Тревожный дух Стратоника не давал свече покоя, её маленький огонёк бесился под его грузным волшебным взглядом.

Сейчас здесь было тепло. Под рукой всегда жирное мясо, сладкие фрукты и лучшее вино, привезённое с далеких южных земель.

Но в голове, перед глазами стояли картины, каких не воссоздал бы ни один живописец.

Битвы с серокожими… вой драконов в ночном небе… холод в горах глубокой зимой, сковывающий шаги снег, в который можно было уйти с головой и остаться погребённым под этой белой смертью… морозный ветер, тысячи иголок обдают открытую кожу болью.

Снова битвы. Снова серокожие доедают чей-то труп…

Стратоник потряс головой и потер лицо руками.

Отбросил ужасное воспоминание.

Все, что было тогда, уже не вернуть. Теперь у него был новый город, в котором он был хозяин, и который он сохранит, не даст никому его разрушить, не позволит никому его развалить. Стены этого города будут вечны, и слава его будет вечной. Никто никогда не возьмет его приступом и все осады окончатся ничем, сгинут все враги его.

Стратоник сохранит жизни тех, кто дорог ему. Так он сказал себе.

Там, до этого, он видел себя, как одинокого человека, стоящего на берегу, он видел, как огромная волна идет, сметая все, и он в ней, распростер руки, придавлен толщами вод. И ничего нельзя сделать, как бы он не пытался, океан придавил его, и не совладать с океаном, не побороть его, можно лишь утонуть в нём.

Да, он был зрелым. Да, он был воин, закалённый в боях, видел все ужасы той войны. Да, он много раз сказал себе, что теперь это новая жизнь, хоть он и прежний, все такой же суровый элемент механизма, стремящегося к безупречности, твердый, как скала, на которой стоит этот град, оберегаемый им. Но сколько бы Стратоник не говорил все это, минувшая катастрофа, раздавившая его, расправившаяся с ним, оставалась в душе.

Префект города изо дня в день возвращался вечером в свои покои. И через какое-то время воспоминания вновь разрывали его разум. Он садился в кресло вот так, как сейчас, наливал себе вино, и медленно разбавлял в нем свою душу.

И теперь случившиеся события, прокручивались в сознании, разбиваясь в дребезги и вызывая боль, но потом осколки их собирались, крупицы их сливались воедино, чтобы сознание вновь прокрутило их. Потому, что он не мог с ними смириться. Не мог смириться с тем, что произошло.

Эта ловушка, оставленная его духом, рано или поздно, в ответственный момент, переломит ему ногу, и он споткнется, вспомнив все свои поражения, вспомнив, как он смотрел на гибель мира и не мог ничего сделать.

Когда он увидел, как души взлетают с полей, когда увидел, как спускаются колоссальные существа из иных миров, как возводят они магистраль… пришло понимание того, насколько он ничтожен, насколько все они ничтожны, и что жизнь их не более, чем пыль, незаметная для тех, кто посетил этот мир. Им оставалось только надеяться на то, что больше никто не придет.

Но вот…

Воспоминания эти стали затухать.

Битвы, битвы, новые битвы. Он вдруг увидел все лица товарищей, лица тех воинов, что защищали последнюю столицу мира. Их твердые взгляды, их ровные черты, их развевающиеся на ветру светлые волосы. Увидел Стратоник всех тех, кто погиб. И разве мог он сомневаться в новом мире глядя в глаза этим безупречным людям, что были тверже скал, свирепее лесного пожара, сильнее всех лесных зверей? Разве мог он сомневаться в себе, вспомнив их глаза?

Нет, эти люди не оставляли шанса никому. Никто не смеет быть уверенным в своем превосходстве над людьми. Не что не может посягнуть на это. И как бы не было все плохо, человек, согнутый, придавленный, он встанет и разогнется, потому что нет существа более крепкого, с более цепкой хваткой.

Вспомнил Стратоник, что он человек.

Человек!

Монстры? Каких монстров бояться ему, человеку? Самый ужасный монстр этого мира есть человек.

Но мысли затухают… мысли гаснут, словно догоревшая свеча. И вот уже дуновение ветерка задувает их…

— Ты не спишь? — сквозь исчезающий сон произнесла Эвлалия.

— Не сплю. Но ты спи, — ответил он, продолжая смотреть в далёкие пустоши своих видений.

— Сколько времени?

— Четвертая стража.

— Такая рань… — она потянулась.

Стратоник наблюдал, как она просыпается.

Почему-то она не звала слуг. Оделась сама.

Подошла и села рядом с креслом, уложив красивые ноги прямо на пол, а сама взяла Стратоника за руку и приложила её к щеке.

— Тебе страшно? — спросил он, не убирая руки, ощущая ей нежную кожу лица Эвлалии.

— Скажи, будет война?

— Да.

— Почему? — её голос чуть вздрогнул.

— Потому что в мире может быть лишь одна столица.

— Мне уже и не важно, почему… лишь бы ты снова не ушел в никуда. Мы думали, ты умер тогда.

— Больше я никуда не уйду.

— Уйдешь.

— Почему? — спросил теперь уже он.

— Потому что должен. Я бы не любила тебя, если бы ты не был тем, кто не уйдет, — она улыбнулась.

Подняв голову, Эвлалия всмотрелась в лицо Стратоника. Выражение его глаз порою было столь глубоким, что напоминало два портала в другой мир, полный сумрака.

— Скажи, как это будет?

— Что будет?

— Война… что это будет за война?

— Откуда я знаю?

— Ты все знаешь. Ты бы не был тем, кто ты есть, если бы не знал.

— Меня всегда раздражала твоя манера говорить нарочито философски. Знаешь об этом?

— Знаю. Иначе бы так не говорила.

Стратоник ласково улыбнулся.

— Ничего не будет. Они никогда не нападут на нас. У них не хватит сил. Они будут выбивать крепости, которые хотят присоединиться к нам.

— И на кого они нападут? И что ты будешь делать?

— Они нападут на Вольный.

— Но тебя ведь это не касается, правда?

— Касается, конечно.

— Разве это не дело Альтиора и его рыцарей? она поднялась, подошла к одному из комодов, взяла гребешок и стала расчесывать свои густые рыжие волосы.

— Это дело города, Эвлалия, а значит и мое дело.

— Надеюсь, ты никуда не уйдешь из города.

— Уйду… я уезжаю в Золотой трон.

— Когда? — и тогда она обернулась в легком изумлении.

— Завтра утром.

— Знаешь, ты никогда не говоришь, но я все равно не могу привыкнуть.

— Я есть город, Эвлалия, дела города, мои дела, все одно…

— Да, прости, ты уже много раз говорил.

— Славно, Эвлалия, славно. Ты все лучше и лучше справляешься с ролью жены префекта города.

Эвлалия еле заметно ухмыльнулась.

_____

Снова север.

Холодные ветра теперь здесь повелевают.

Город, некогда называем Башней, теперь лишь полоса руин, ведущих от цитадели до библиотеки. Два громадных сооружения. Оба были до недавнего времени заброшены.

Когда в конце десятилетия, в восьмом году после окончания войны с чудовищами, сюда не вернулись немногие черные латники, чтобы своими неживыми глазами вновь узреть величественное здание, когда-то служившее центром растущей империи.

Огромная круглая башня с дырами и щелями. Внешние пристройки местами полуразрушенные, там видны обуглившиеся камни, кирпичная гарь, след пламени драконов. Теперь эти ужасные существа, когда-то владевшие небом, стали большой редкостью.

Внутри полупустой цитадели, где-то среди огромных зал, лучами расходившихся из полого ядра, сидел в одиночестве Альтиген.

Когда черные рыцари входили сюда, то им пришлось истребить огромное множество мерзких тварей, обитавших здесь. Подобие людей, крылатые и бескрылые, с перекошенными опухшими мордами, каждый монстр был неповторим в своем уродстве, брызжущие слюной. Страдающая от мучений, содрогающаяся от боли, но очень сильная и дикая серая плоть жаждала истреблять и пожирать все, что видела. Рыцари огнем загоняли их в углы и тупики коридоров, и там сжигали. В бесконечных глубинах подвалов и тайных залах, пристройках, перекрытых тяжелыми железными решётками и крепкими дубовыми дверями, до сих пор обитали ужасные монстры, оставленные демонами. Цитадель была огромна, и черные рыцари были лишь одним из видов, что населял её.

Альтиген отвлекся.

В кромешной темноте он читал трактат своими глазами, природа которых изменилась навсегда. Свежий свиток, переписанный магами ордена для него, привезённый из Великого Приюта.

В свитке описывался Белый город и его внутреннее устройство. Этот маг, автор свитка, ездил туда вместе с торговцами, был известным в орденских кругах путешественником и талантливым магом, занимающимся утонченными дисциплинами. Его звали Илиодор. Стиль его отдавал дань уважения старине. Описывал он структурированно и по порядку, перечисляя сперва достоинства, затем недостатки и в конце мелкие детали и подробности весьма занятные. Илиодор прославился своими трактатами о жизни великих людей прошлого, некоторых из них он знал лично, так как в молодости путешествовал по миру ещё до того, как случилась война с чудовищами, а уже позже занялся магией в Башне, став учеником Протелеона. Альтиген не общался с автором лично, но люди в его окружении знали Илиодора.

В этом свитке сперва шло описание внешнего вида города, но все это Альтиген видел сам. Он видел и размеры города, ощущал собственными глазами и духом его величие и торжество, его превосходство впитывал душой.

Оставив главы, посвященные сложной системе управления, Альтиген пролистал до места, где автор, наконец решив отдохнуть от внешнего лоска и помпезности высоких мест города и его фасадов, спускается в нижние улицы и переулки, подножия магических кварталов. Тень зиккуратов таит в себе множество печалей и горестей.

Здесь Илиодор пишет о том, как сильно отличается суровая реальность от сказок, рассказываемых магами. Внизу этот город был хуже любой столицы прежнего мира. Это самые грязные и вонючие улицы из всех, какие только доводилось видеть, потому как, в Белом городе так и не построили полноценной системы канализации, то нечистоты вываливают прямо на дорогу, где они превращаются в огромные кучи, на них кладут камни и доски и ходят по ним. В некоторых местах повозки за городской счет вывозят мусор, но их мало, и это нововведение не позволяет решить проблемы.

Илиодор бродит среди мастерских, заходит в нижние этажи величественных пирамид и видит там огромные цеха, в которых многие люди распределены исходя из своих обязанностей. Если раньше портные сами закупали шерсть, пряли, шили, делали красивые узоры и сами продавали, то теперь это были огромные ряды, в которых одни пряли, другие ткали, третьи красили, четвертые сшивали. Получалась одинаковая одежда, в которой ходили все жители. Илиодор ранее также заходил в мастерские, расположенные над цехами, там все ещё мастера все делали самостоятельно, создавая роскошные и неповторимые костюмы на продажу или же производя драгоценные ткани, но там хоть и была трудовая аура, но там не было так уныло и болезненно, как внизу. Люди, работающие в цехах, имели тупые взгляды, лишенные всякого желания, сами они были грязные и работали вяло, если их долго не замечали надсмотрщики, регулярно избивающие нерасторопных рабочих, если их ещё можно было так назвать, ведь они все больше напоминали рабов.

А дальше Илиодор покинул эти цеха в смятении. Ужасно было наблюдать, как люди там изнывают от адской работы, какой не мучили горожан прошлого. Но он не забывает написать о том, что ткани и одежды, полученные таким образом были весьма сносного качества, были дешевле и их было гораздо больше, и крепкую добротную рубашку мог купить себе на рынках Белого города любой бедняк, хоть раз в неделю, если также усердно трудится.

Прогулявшись по грязным улочкам, путешественник спускается в катакомбы, где спали те бедняки, что не смогли себе накопить на жильё в городе. Это были большие залы, стены в них облицованы кирпичом, много колонн поддерживают каменные своды. В этих подвалах было тепло и уютно, но также грязно и ужасно воняло. Два раза Илиодор видел, как из такого подвала вынесли трупы каких-то нищих и положили в повозку, которая повезет их неизвестно куда, ни родные и близкие, ни друзья не простились с ними, никто не увидит, что станет с телами их, не придадут их ни земле, ни огню.

А после же Илиодор поднялся прочь от тьмы не улиц, но ущелий этого не города, но скалы, на склонах которой будто магма, лились страдание и неуважение. Ни одного белого мага или белого рыцаря Илиодор не увидел там. Они просто не появлялись внизу, словно зиккуратов не существовало, словно не взирали храмы с вершин высоких ступенчатых пирамид.

Пройдя последние закоулки, Илиодор вышел из пригорода к террасам. И там он увидел, как широкими ступенями спускаются по склону горы узкие золоченные поля. Солнце снова стало приятно пропекать его тело. Границы слегка пыльного света, колоссальной шторой спускалась с неба, огородив столицу от остального мира. На полях многие люди трудились, шла жатва.

Немногие из крестьян стали разговаривать с Илиодором, но несколько впустили его в свой дом, показали быт, рассказали, как живут.

И вновь Илиодор описывает горечь и печаль, мерзкий быт крестьян, низведённых до состояния и положения рабов. Жили они в бревенчатых хибарах с земляным полом, где лишь спали и ели лепёшки, которые пекли сами, трудились они от ночи до зари, сея и пожиная на разных полях. Магия, искрящаяся здесь в воздухе, пропитавшая землю, взращивала новый урожай много раз в году, и потому крестьяне были постоянно заняты. Здесь также были прохладные луга, на которых паслись овцы и коровы, а в небольших загонах росло множество свиней.

Террасы возвышались над склоном. Вдоль отвесных стен террас вели немногие крутые дороги и тропы, охраняемые городской стражей. Монстры здесь не появлялись, их сильно раздражал яркий солнечный свет, колоссальным столбом поглощавший столицу.

После этого Илиодор возвращается в свои покои, готовясь к описанию следующей главы, посвященной богатым библиотекам зиккуратов…

А сам Альтиген рисует в своем воображении картину механизма, перерабатывающего целые народы, спрута, далёкого экзотического морского зверя, щупальцами захватывающего своих жертв. Ему тяжело было представить то стремление к богатству и власти, каким были одержимы белые маги, стремление к власти не над землёй и людьми, но над вещами и силами.

Альтиген хотел верить, что сохраняет в себе приверженность старым идеалами, хотел верить, что общество состоит из сословий, если стертых потерей законов прежних столиц и областей, то хотя бы существующих ещё на практике. Рыцари охраняют, торговцы торгуют, горожане изготавливают, маги думают и молятся богам, если ещё не забыли их имена. Как правитель он хотел занят место именно в этой иерархии, стать законным и священным лидером, держать в своих руках долг, честь и преданность. Но не думать о том, что мир меняется, он не мог. Стройная жизнь, какую ковали его предки, сломалась во время войны. И в разуме его не стены были разрушены, не поля были покинуты, но именно порядки были развеяны, как прах.

Новые белые маги не требовали от людей преданности. Они превращали людей в вещи и управляли ими, словно потоками рек. Альтиген видел это и страшился этого. Они победили свой собственный народ, сделали то, чего не могли достигнуть самые великие правители прошлого; белые маги создали новый народ, не такой, каким освещали его в своих пышных речах, но усердный и жесткий народ-воинство, воинство труда и обогащения, безмолвный, безвольный, рабский народ.

И как бы Альтиген не восхищался этим в самой глубине своей души, спускаясь по самой темной струне в самую глубь, как рыцарю ему это было омерзительно.

Отложив свиток, префект конгрегации по делам рыцарство встает и начинает беспокойно ходить. Мысли его змеями вьются под черепом, в глазах его сверкают огни магического безумия, а разум медленно разрывается, извергая горячую магму тягостных раздумий. Мечется, как лев в клетке… Свиток лишил его спокойствия? Нет. Злоба и обида месяцами нарастали в нем.

Долго откладывал для себя эту правду, но наконец сказал себе. Произнес в полной темноте и одиночестве, когда никто не видел и не слышал. Если бы это было возможно, то одна слеза все же скатилась бы по его лицу.

— Белый город должен быть разрушен.

Сцепив пальцы за спиной, он подошел к выходу из зала и направил по коридору, где также не было ни единого горящего факела. Ни души. На всем этаже он был один. Абсолютный же мрак оберегал реку его мыслей.

Столица мира неразрывно связывалась в его сознании с надеждой на полноценное воссоздание мира. Маги черного ордена, его знаменосцы и префекты конгрегаций говорили, что мир умер, что с этим надо смириться, что лишь покорность и суровый труд без притязаний на блага мирские, позволят выжить и пройти последней дорогой, которая ведет из этого мира, лишь смирение даст выход. Многие разочаровавшиеся в прошлом люди дали согласие, дали внутренние клятвы и приняли этот путь. Но Альтиген не был одним из них, никогда не был. Он восхищался человеком и его силой, восхищался империями былых времён, их могучими армиями, блеском известных воинов и властностью могущественных магов. Альтиген полюбил Белый город с первых мгновений, видел в нем возрождение, видел в нем воплощение всех имперских мечтаний. И не было в нем желание его разрушать, но Белый город стал его врагом.

Именно это разрывало его разум.

Рай, обратившийся против праведника. Боги, отвернувшиеся от славившего их жреца. Белый город не желал его. Белые маги не видели в нем равного, белые рыцари презирали черных рыцарей. Что ж. Пришла пора забить в барабаны войны.

— Ко мне… — сказал Альтиген в темноту.

Спустя несколько минут, в коридоре раздались шаги латных ботинок.

— Ваша светлость.

— Эдмонд, собери все регулярные роты, — немного погодя тяжело добавил, — мы идем на Приют.

— Ваша светлость, будет сделано.

_____

Здание Совета было внушительным, но не своими размерами, а своей мужественной красотой, твердостью и четкостью ровных линий, основательностью форм и монументальностью всего построения.

Вулканический бетон.

Вечность.

Солнечные лучи, повторяя архитектурную сущность всего города, проникали столбом через круглое отверстие в потолке, освещая зал собраний, что был опоясан квадратной красной колоннадой. Полукруг больших ступеней, служивших скамейками, был покрыт мрамором. В центре же стояла каменная трибуна, а по бокам от неё деревянные роскошные стулья.

Все было пусто.

Но вот, врата открылись и по проходу, прорезающему полукруг и ведущему прямо к трибуне, стали входить старые люди в белых мантиях. В полном спокойствии, покашливая и негромко переговариваясь, они стали, без лишней суеты медленно заполнять зал, рассаживаясь по местам. Они садились ближе к друг другу, образуя небольшие группы.

В зале стало более шумно, когда старцев набралось две сотни.

Спустя какое-то время вошли ещё немногие люди. Протелеон, как и все в белой мантии, Альтиор в пурпурной тоге с золотыми полосками, затем их ближайшие помощники.

За этим шествием следовали с десяток гостей из града Вольного, усатых, одетых в вычурные парчовые кафтаны, и смотревшихся просто дико в этой имперской обстановке.

Протелеон и Альтиор со своими людьми заняли стулья по сторонам от центральной трибуны. Справа от скамеек были простые деревянные кресла, которые заняли гости из Вольного, а против них, с другой стороны зала также сели несколько представителей префекта города, находившиеся здесь в его отсутствие.

Дубовые двери, обшитые железными пластинами, с грохотом закрылись, на них положили тяжелый засов.

Все замолчали.

Протелеон встал и подошел к трибуне.

— Объявляю заседание Совета Белого города открытым.

Последовали аплодисменты.

Выдерживая тишину, Протелеон, своим проницательным взглядом стал окидывал зал, всматриваясь в магов, в их лица, в их глаза, он пытался впитать в себя ощущения, царившие здесь.

Но пришел момент, он вновь заговорил, и тон его был суров:

— Мы все здесь маги и рыцари. Мы и есть этот город. Но мы не едины. Я чувствую это. И сегодня мы должны выяснить, что происходит меж нас. Мы могли почивать на лаврах первого града, возрожденного. Могли наслаждаться своим величием и властью. Но теперь мы не одни в мире. Черное рыцарство заполняет Единый континент. Они уже контролируют три из четырех главных дорог, — он вздохнул, — Наступило время принять решение. Передаю слово императору, начальнику над всеми рыцарями города и властелину всех внешних земель города, Альотиору.

— Благодарю тебя, верховный маг Протелеон, — Альтиор захотел самодовольно ухмыльнуться, но скрыл это, хотя именно в это мгновению это и далось ему с трудом, подойдя к трибуне он расправил плечи и самоуверенно поднял подбородок, также окинув взглядом зал, — мне неприятно это говорить, но здесь ходят слухи о том, что между мной и Альтигеном, префектом орденской конгрегации по делам рыцарства, были некие устные договоренности. Я император Белого города, и я говорю с этой трибуны, что никогда между мной и Альтигеном не было никаких договоренностей. Император Белого города не договаривается ни с кем, никто не смеет рассчитывать на равный разговор с императором вне города. Я есть меч этого города, и у всех, кто находится за этими стенами есть лишь два пути, покориться или умереть.

Зал неоднозначно зашумел.

Маги стали перешёптываться между собой и уже даже разговаривать в полтона.

Протелеон устало увел взор в сторону, прочувствовал, сколь тяжелое предстоит заседание.

Незамедлительно встали почти половина белых магов, выразив свое недовольство. Из их рядов с нижних ступеней вышел Исеп.

— Это безумство. Белый город есть идея, ведущая людей к благу. Разве мы собрались здесь, чтобы уподобиться империям прошлого? Разве мы несем смерть и разрушение во вне? Разве мы куем железо и изучаем тонкую силу для того, чтобы покорить остатки человечества?

Отвернувшись, Протелеон задумался о том, что если бы кто-то другой увидел это со стороны, то подумал бы, что эта речь является переломной, но белые маги, заседающие здесь говорят одно и то же на протяжении всех одиннадцати лет существования города.

— Да, мы империя, — заорал Альтиор, в зале наступила тишина, затем он продолжил нормальным тоном, — пора признать это. Я всегда боролся за то, чтобы город был признан столицей именно империи. Хватит бояться этого. Былое рыцарство это мощь, с которой нельзя не считаться. Тысячи отборных воинов в нашу эпоху, это недостижимо. Я прошу у совета разрешения на полномасштабную войну с черным рыцарством.

— Альтиор! — зашипев, тут уже поднялся Протелеон, он гневно посмотрел на императора, лицо которого тут же потеряло свою самоуверенность, — не безумствуй, Альтиор!

— Белый город есть столица магов, а не рыцарей! — воскликнул Исеп.

Половина Совета рукоплескала.

Гости из вольного опасливо наблюдали за всем этим, не смея произнести ни одного слова.

Не ожидал Протелеон, что союзников Альтигена в Совете будет настолько много. И как же щедро он одарил их драгоценностями и магическими металлами. Дух взяточничества и предательства источал этот величественный зал. Верховный маг разочарованно поморщился.

— Тишина! — крикнул Протелеон.

Совет смолк.

Исеп вернулся на своё место и сел обратно, фракция расселась по своим местам.

— Прошу слова, — поднялся другой белый маг.

Молодой, щуплый и чернявый, но с горящим взглядом, уроженец Океанических врат, земель порядка и дисциплины. Протелеон знал его, впрочем, как и всех присутствующих.

— Да, Иероним, говори, — сказал верховный маг.

— Я выскажусь в пользу войны с орденом, — сходу заявил маг, — все мы знаем, что города растут на торговле. Белый город должен был стать центром торговли, и он стал им. Самые большой рынок мира сегодня здесь, у подножия этого зиккурата, — послышались одобрительные голоса, — но торговля зависит от путей. И если рассуждать с этой точки зрения, то мы не можем позволить нашим потенциальным врагам контролировать эти пути.

— Ты намекаешь, — снова заговорил Исеп, — на опасность блокады?

— Да. Черные рыцари могут в миг оставить беззащитными все пути континента, большая часть которых существует только благодаря их защите. Люди не выходят за пределы убежищ, это безумие. Только рыцари обеспечивают ту жизнь, которая сейчас у нас есть.

— Это такое же безумство для них, как и для нас, — отвечал Исеп, — наших рыцарей станет достаточно, чтобы обеспечить защиту торговли.

— Достаточно ли? — вдруг спросил Кронид.

Альтиор посмотрел на него недовольно и вопросительно. Кронид был полноватым белым магом, подходящим к старости, лицо его было толстым и покрытым темной щетиной. Мало кто его знал хорошо, он высказывался редко, но довольно разумно, обычно не присоединялся ни к каким фракциям в Совете.

— Ты сомневаешься в силе моего войска? — спросил император, изобразив ненадолго в своем голосе осторожность.

— Я хочу сказать, — он подумал мгновение, — если черные рыцари уйдут, белые придут… Да, они будут охранять караваны, торговля возобновится, но. Но. Теперь черные рыцари будут нападать на эти караваны, жечь стоянки с белыми рыцарями, грабить приюты. Нам придется контролировать весь континент, но они заставят нас за это заплатить.

Совет вдумчиво слушал.

— Белые рыцари, — Альтиор поднял подбородок так высоко, что даже комично, лицо его перекосило злобной гордостью, — белые рыцари раздавят эту черную грязь, и не позволят ей нарушить наши пути, торговля находится под нашей защитой.

Продолжительные рукоплескания враждебной ордену фракции, в это время другая фракция свистела и выражал отдельными криками недовольство.

— Как знаешь, Альтиор, — буркнул Кронид, и реплика его утонула в общем шуме.

— Как я знаю, — тихо ответил ему Альтиор, ухмыльнувшись при этом.

— Это возмутительно, — крикнул Исеп, — я ухожу отсюда.

Он поднялся, половина зала встала и стала неспешно покидать зал, топчась в толпе, перетекающей к выходу.

— Заседание окончено, — злобно выкрикнул Протелеон.

Император растерянно повернулся к верховному магу, как бы взглядом говоря о том, что они два триумвира этого города и не могут склонить его власть к решению, которое согласовали между собой, и на это маг лишь развел руками:

— Закон запрещает проводить заседание с таким составом, нас слишком мало…

— Это абсурд, — зашипел белый рыцарь, — Это все враги и предатели, вырезать бы их всех!

— Это власть этого города, Альтиор, — сухо отрезал Протелеон, и устало добавил, — как я сказал, это и есть город.

— Но что нам делать? — он посмотрел в сторону гостей из Вольного, которые просто не знали, как им реагировать и лишь изумленно наблюдали за происходящим, пытаясь сохранить на своих лицах какое-то достоинство.

— Мы склоним Совет на свою сторону, не переживай об этом.

Оставшиеся в Совете маги стали расходиться, шумно переговариваться и над чем-то смеяться.

_____

Обычная ночь в лесу у подножия горы Белое седло.

Небосвод, затянутый тучами, холодный ветер качает верхушки засохших стволов. Нет луны, нет и звезд, только ветки и высохшая земля, погибшие ягодные кусты.

В этих землях изредка проходили туманы. Плотные клубы синеватого пара, издающие тягучие и шелестящие звуки, как большие животные, они бродили в лесах, ничего не меня, не оставляя чего-то необычного, но забирая тех, кто попадал в них. Никто не знал, что это было, никто не хотел знать, чем это может оказаться.

И Зэорис смотрел на один такой. В темноте его было сложно различить, но он медленно перетекал, словно мутная река. Источаемое туманом желание приблизиться и впасть в расслабленность медленно овладевало Зэорисом, а он в свое удовольствие позволял туману звать его, ласкать его опухший от усталости разум. Но время пришло, и усилием воли маг развеял чужое чувство.

Чем бы ни было это что-то, ждущие его там, только сам Зэорис решит, жить или умереть. И хотя бы в этот день нужно ещё было пожить, потому жизнь его самого обозначала жизнь ещё десятка братьев из серого культа, которых он вел за собой.

Укутанные в плащи из грубой ткани, они сидели, притаившись среди голых ветвей засохшей поросли. Пугливо переглядываясь, они улыбались друг другу и тому страху, что овеял их всех, подбадривали друг друга тихими речами о предстоящей борьбе. Братья были крепкими воинами и паломниками, пережившими многое, они боялись монстров, но знали, что их ждет открытая вражда с самым опасным из чудовищ, а именно, с другими людьми, подобными им самим.

— Что это?

— Не важно. Идем, братья.

Двинувшись дальше, они преодолели несколько миль пешком, пока небо не начало медленно становится сизым.

Короткая летняя ночь оканчивалась.

Да, так теперь выглядело лето, как безграничная осень, и лишь зима отличалась, вываливая много снега, который не таял до поздней весны, но живительная влага не порождала озеленение, все оставалось таким же серым и почерневшим.

Лишь ветки хрустели под ногами. Они не переговаривались. Никому не хотелось говорить, уже слишком долго шли и слишком устали. Пеший путь без тропы по неровностям холмистых предгорий отнимал много сил. Ноги их болели, их запасы еды закончились два дня тому назад, и все что происходило это бесконечная ходьба.

Изредка кто-то мог спросить, долго ли осталось идти, на что Зэорис оборачивался и подбадривал отряд, говорил, что осталось недолго, что они уже почти дошли, что вынуждены идти так долго потому, что тропы стерегут белые рыцари, которые не должны узнать об их появлении в городе, и все понимали, что это важно для борьбы.

Ищейки белых магов рыскали в городах, разыскивая тех, кто вел себя подозрительно, подслушивая на многих углах. И пусть у магов было примитивное понимание того, как обращаться с народом, они знали одно, что недовольство должно всегда жестоко подавляться, знали это, потому что управляли столицами до войны, а теперь управляли такой же столицей, только крупнее и богаче.

Огибая один холм за другим, или проходя по руслу высохшей реки, они разменивали мили на время. Снова бесцветный день.

Отряд взбирался на очередной холм, чтобы оценить обстановку с высоты, когда Зэорис что-то учуял.

Расправив плечи и высоко подняв голову, он властным жестом велел всем остановиться. Затем отвел руку.

Братья расселись на обочине тропы, что никогда не зарастет. Кто-то достал кинжал и стал неспешно натачивать его, другой снял мешок и стал перебирать свитки. Приверженцы культа никогда не теряли времени даром, так их учили предводители.

— Что-то случилось, брат Зэорис? — все же не выдержал один из них и спросил.

— Да. Мы сделаем здесь привал, — он продолжал вглядываться куда-то в даль, видимую ему одному.

Потом Зэорис сел, скрестив ноги под собой и стал смотреть в никуда.

Один из серых братьев заметил это и ткнул локтем другого. Без слов братья окружили белого мага и стали внимательно всматриваться, наблюдая за его лицом и дыханием, которое замедлялось, пока, казалось, не прекратилось вовсе.

Этот серый маг растворял свой разум.

Мир постепенно таял, превращаясь в рельефы без подлинного объема и цвета, все вокруг стало пульсировать блёклыми переливами. Пока не растворилось вовсе. Виден был сам белый маг со стороны, его окружала чернота, и он расщепился в этой черноте, слился с ней, стал ею. А потом на месте его стали распускаться цветы, пышные бутоны, синие, красные, желтые, фиолетовые, они распускались, превращаясь один в другой. И гибли. И гибли все быстрее, пока уже не рассыпались, лишь появившись небольшой дышащей почкой, совсем как в прежнем мире, где росли дикие деревья, вдыхавшие приход весны и вбиравшие в себя свет. Но свет здесь исчез. А потом появился вновь, став всем, став тьмой, а тьма же стала светом, они были неразрывны, не разделимы; здесь не было ни подлинной тьмы, ни подлинного света, но было все. И лишь тогда все стало расслаиваться, перетекая одно из другого, перетекая само в себя и вытекая из себя реками, утекающими в другие миры, ещё более тонкие и глубокие, чем этот. Среди этих рек стали появляться сущности. Они видели, но не смотрели, они слышали, но не прислушивались, и не ощущали ничего, но знали всё. Эти сущности витали среди рек. И тогда лишь где-то вдалеке засиял свет, тусклый, как луч далёкой звезды, но он становился все ярче, синий, приятный, загадочный, манящий. Хотелось попасть к нему, дотянуться до него. Но при приближении свет этот растаял, став червоточиной, источающей красное сияние. Послышалось подобие смеха, если в этом мире и могло существовать нечто подобное, то это было оно. И мир этот развеялся.

Вдох.

Зэорис упал и вдохнул, как рыба, выбросившаяся на берег. Он выпучил глаза и с диким ужасом всмотрелся в родное, хоть и тошнотное, небо его родной реальности.

Быстро братья склонились над ним, взяли его на руки и стали с тревогой ожидать его разъяснений.

— Демон… — с кошмарным недоумением выдавил из себя Зэорис, преодолевая тяжелую отдышку, — за нами охотится демон.

Сощурив глаза, наполняющиеся осознанием надвигающейся угрозы, братья переглядывались и вновь внимали Зэорису.

— Что нам делать, брат?

— Не умереть… — выдохнул тот, словно в бреду, и потерял сознание.

Когда Зэорис очнулся, вновь наступила ночь. Они не спали. Было прохладно, костер они не разводили из-за опасности привлечения монстра.

Поэтому братьям приходилось извлекать скрытые силы, чему их обучали предводители. Сосредоточение их разума в особом состоянии требовало утонченных умений. Рассевшись вокруг, они медленно преобразовывали своё дыхание, гоняя магические сгустки по своим телам.

Эту магию белые маги позаимствовали у мертвых рыцарей, когда изучали в зиккуратах их тела. Первые белые рыцари были подобны черным и представляли собой мертвецов, души которых хранились в телах посредством магии, что текла в их жилах. Обычные люди могли проводить и концентрировать магию в своих телах только усердными практиками.

Все эти мысли в одно мгновение вспыхнули в мозгу Зэориса, и он вспомнил, что сгустилась тьма, и демон…

Демон идет за ними.

И Зэорис не знал, где он находится. Он мог преследовать их, мог стремительно перерезать путь, а мог и просто ждать их за следующим холмом.

— Надо… — раскалывающаяся боль пронзила череп, лицо скривилось, — надо выбираться отсюда. Мы-таки не выживем, если будем топтаться на месте.

— Да, брат Зэорис, — понимающе откликнулись очнувшиеся братья и стали в спешке собирать свои вещи.

— Что видел, брат Зэорис? — спросил один из братьев, собирая свитки в походную сумку.

— Да… — он оборачивался, подыскивая слова, и был таков, словно знатно выпил накануне, — да как будто солнце вывернули на изнанку, как будто его стошнило. Мерзкое зрелище, я вам скажу. Ну да ладно, надо идти вперёд, не то эта тварь сожрет нас.

— Демоны жрут людей? — спрашивал один из братьев.

— Хуже, — отвечал ему другой, — демоны жрут их души.

Окончив незатейливые сборы, братья двинулись дальше, преодолевая галереи и колоннады высохших стволов, украшенных голыми ветками.

Поход вдруг стал таким легким.

Зэорис затрясся от холода, но они все равно шли вперёд. И братья перестали переглядываться, вдруг хлынули ощущения пастельных оттенков. Тьма ночи лавиной закрутилась вокруг них, но никто не замечал, а Зэориса трясло все больше, он стал пугливо оглядываться. Жизнь стала прекрасной. Они уже шагали по широкой дороге, уложенной плиткой в незапамятные времена и ограждённой аллеей из высоченных кипарисов, мерно покачивающихся на ласковом теплом ветерке, а дальше были лишь пшеничные поля, поля, поля… а громады белоснежных облаков, грядущих над безмятежной реальностью.

Рычание.

Все прервалось.

Вибрирующие рычание и вязкая слюна, стекающая с желтоватых клыков.

Вдруг рявкающим движением чья-то огромная челюсть обхватила плечо Зэориса, но он мощно встрепенулся и развернувшись лишь выхватил одноручный меч, исполосовав громадную морду, покрытую шерстью и лишь отдалённо напоминающую помесь волка, человека, обезьяны и медведя одновременно. Морда исчезла в темноте, озлобленно рыча.

Бешено оглядываясь, братья вглядывались в черноту и едва могли различить деревья, хотя отчетливо видели друг друга. Зэорис зашел в центр их круга обороны и поднял властно руку, проведя ею воображаемую дугу, и воображение объяло пламенем сухие деревья наяву, те вспыхнули, словно щепки, брошенные в костер. И теперь кругом горели отдельно стоящие стволы, как большие лучины.

Ободрившись, они с лязгом вынули свои остро наточенные мечи утонченной работы кузнецов запада.

— Брат Зэорис! — крикнул один из служителей, повернувшись.

— Не отвлекайся! — приказал Зэорис, продолжая дрожать от холода, который не отпускал его, он опустил взгляд и увидел, как изорван его грубый плащ, и как между клочков повисшей ткани текла кровь, уже бурным ручьем, и холод усилился, — вот сука!

— Я что-то слышу… — задумчиво заговорил один из братьев, когда длинные серые руки схватили его и утащили в темноту, и лишь сверкнули красные глаза.

— Нет! — заорал в ужасе другой брат.

— Не сходить с места! — зычно скомандовал Зэорис.

Он продолжал оглядываться из-за спин служителей культа, быстро теряющих всю свою храбрость, силу и стойкость. Он уже ощущал, как страх заполнял их, страх столь сильный, что мог разорвать их грудные клетки, выплюнув сердца и легкие в мощном кровавом всплеске; настолько невозможным был тот ужас, который пульсирующими волнами накрывал их всех.

Зэорис уже и сам не знал, что делать. Он стал судорожно разжигать пламя, поджигая уже землю между деревьями и поджигая одно за другим все деревья, что видел. Вспыхивая, огонь освещал ненадолго согнутые серые тела, с длинными, до земли руками, и ногами, сгибающимися подобно задним конечностям коней или быков, но твари эти, лишь сверкнув злорадным взглядом, отпрыгивали в тёмное ничто. Кругом стоял жар, опаляющий, но Зэорису было холодно, как никогда, даже в самую холодную стужу на севере, ему не было так холодно, а он бывал во многих местах континента.

Вдруг что-то побежало на них из далека, влача свои длинные обезьяньи руки по горящей земле, с этого нечто слезала кожа, лопаясь на крепких мышцах, и мясо это чернело, но нечто продолжало в припрыжку нестись к ним, пока не прыгнула из стены огня прямо на них, источая дым и вонь, снеся с ног одного из братьев, навалившись на него, тогда другие кинулись к нему и изрубили тварь, отбросив от неё конечности, а затем принявшись запинывать. Морда твари была опухшим и сильно изуродованным лицом человека, из неё вырастали веером блестящие клыки.

А затем все деревья в миг потухли. Чернота снова окружила их всех.

И явился демон.

В темноте его силуэт был в два раза выше человека, и сверкнула молния… Они увидели. Лишь мгновение. Огромное белёсое тело и морда, из которой назад уходило множество заострённых костей, словно оперенье птиц, и такие же кости покрывали руки его, которые уже потянулись к ним.

Братья отступили назад, их тела содрогались от кошмара, въевшегося в плоть. Зэорис зацепился ногой за злополучный корень и упал, став руками ворошить землю в попытках отползти. А огромная рука, белёсая, гладкая, с торчащими из неё назад костями, тянулась к нему, и она раскрыла ладонь, из которой упала на землю оторванная половина одного из братьев, и она ещё была жива; разогнанный до бешенной скорости мозг Зэориса успел понять, остаток человека рыдал, а изо рта его и из вываливающихся внутренностей его выползали лавиной лоснящиеся жирные черви, и, казалось, они визжали, как демоническое отродье в истерике. И тогда и рука, и все тело демона, и все окружение исчезло во тьме, но только глаза его устремились синими лучами. Зэорис расслабился, сознание стало разжижаться, распадаясь на рой приятных, сладких мыслей, наступило блаженное успокоение, стало тепло, стало легко… глаза стали слипаться…

Быстрой нитью посреди тьмы пронзительно протянулся другой луч, внезапно расширившись в мощный, идеально ровный белый поток, пробивший тело демона. В мгновение наступил день. Зэорис увидел, как колоссальное тело пало на колени и рухнуло, став скоротечно разлагаться, и в его рёбрах зияла с боку обуглившаяся дыра.

Вдох… дыхание.

Ослепляющая яркость дня жалила глаза, но все быстро возвращалось в знакомую тусклость.

Подняв раскалывающуюся от боли голову, Зэорис увидел Зеланда, гордо стоявшего у трупа в своей мантии столичного мага.

Злобно ухмыльнувшись, тот произнес:

— С новым рождением, брат!

— Брат Зэорис! — кинулись очнувшиеся служители культа к полулежащему магу.

— Его трясет, — сказал один из них.

— Это пройдет, братья мои, отнесем его в город, нас уже порядком заждались, — Зеланд не вдаваясь в обстановку, говорил в своём обычном деловито-пышном стиле.

Взяв на руки Зэориса, оставшиеся восемь голодных и замерзлых служителя культа, понесли его, следуя за Зеландом.

Спустя ещё несколько миль, их делегация дошла до небольшой кучи валунов, среди которых была крупная щель. Углубившись в неё, они очутились в проходе, который позже стал облицован камнем и устлан досками. Этот длинный проход привел их наконец в катакомбы Белого города.

Это был ещё один небольшой отряд серых братьев, что прибывали в город последние месяцы. Медленно, но неуклонно, культ накапливал свои силы в городе.

И вскоре случится неизбежное, продиктованное самой природой, событие, которое навсегда изменит судьбы всех тех, кто в те дни притаился в тени столичных улиц.

_____

Знамёна.

Барабаны.

Ветер.

Тёмное зелёное море на фоне.

Резвый северный ветер развевал золотые знамёна с изображениями красных и очень злых бычьих голов.

И шумели походные барабаны.

Зелень. Здесь все было зелёным. По эту сторону хребта почва не была отравлена.

Северные предгорья северных хребтов. Тысячи черных рыцарей, как грозная вороная туча, посыпанная самородками, стоят у подножия крутого холма, на котором расположился Великий Приют, новая столица севера.

Это был, окруженный белокаменной крепостной стеной просторный город с многоэтажными палатами и колокольнями с золотыми куполами. Пристанище гордых охотников и отчаянных торговцев.

Все шлемы рыцарей смотрят в одну сторону. Их доспехи разнообразные, сделанные разными мастерами, возможно даже на стыке разных эпох, их тела разные, они рождались разными людьми, но души их теперь одинаковы; существа с отпечатком демонической силы, проклятые на вечную жизнь в этих телах, они все служат одному делу, ради которого продолжают использовать эти тела, подчиняющиеся им лишь усилиями магии.

Меж идеальных рядов идет один.

Альтиген.

Владыка всех рыцарей. Неделя, как умер предыдущий владыка ордена. И теперь уже назначен час, когда Альтиген станет магистром, а в городе будет основан новый Черный престол, созданный им, вторым со времен основания ордена его правителем, и первым, кто станет правителем нового государства.

Это будет Государство Черного ордена.

И выйдя из рядов, он пошел вперёд и поднял руку вверх. И две тысячи, как один двинулись нога в ногу. И задрожала земля.

Многие видели это в тот день.

В разноцветные платья и наряды были одеты горожане, ремесленники и купцы, дети и взрослые, мужчины и женщины, все они встали у входа в город и наблюдали, как в этот ещё один пасмурный день, вдруг на их глазах совершалась истинная церемония основания новой империи.

И одни из тех, кто был там в тот день, ужасались, а другие лишь цинично говорили себе, что возвращаются старые времена. В их разуме это было лишь тем, что было до войны с чудовищами. Мир восстанавливался, теперь он был ограничен своими собственными обломками, но это все тот же мир, полный алчных и властолюбивых владык, несправедливости и жажды богатств. Те, кто надеялся на приход новой эры, жестоко ошиблись.

Война и торговля, лишь война и торговля…

Ничего лишнего.

Ничего ненужного, вроде любви, веры в добрых богов, высокой культуры и новой общности.

После всего.

Даже после всего.

Раздался сухой гром. И прозвучал вопль орла высоко в небе.

Черное рыцарство близилось, и вот оно входило в город. Люди подбрасывали шапки, но цветов, чтобы бросить под ноги, у них не было, и они лишь бросали ветки кустарника. Пёстрая толпа ликовала. Теперь рыцари уже не наёмники, которые оберегали их за солидную плату, но стражи их жизней, их новой родины, построить которую, смогут только рыцари, сумевшие совладать с пустынями континента.

Пройдя под воротами барбакана, Альтиген шел далее по главной улице, ведущей к здания градской думы, где заседали старейшие и влиятельнейшие из купцов. Мокрая от росы трава холма сменилась на мощённую камнями дорогу. Будущий магистр полной грудью вдохнул солоноватый прибрежный воздух.

Большая площадь.

Белый прямоугольный четырехэтажный корпус, украшенный каменными скульптурами и барельефами, крыша его из зелёной черепицы, в крупных светлых окнах разноцветные витражи. Двери его дубовые раскрываются, и с высокого крыльца спускаются, одетые в парчовые кафтаны купцы.

Альтиген усмехнулся. Эта варварская мода народов с западных гор его смешила.

"Надо будет поменять это все на нормальные плащи и утепленные тоги," — сказал он себе.

Но мелочные мысли развеялись. Грядущий момент требовал большей торжественной сосредоточенности.

Один из думцев с позолоченным посохом в руке, подался вперёд, это был мужик особенно толстый, с большой рыжей бородой и свинским пухлым лицом. Стукнув посохом, он пресек лишнюю речь. Народ все ещё шумел, но постепенно смолк, прислушиваясь к происходящему.

Снова глубокий вдох…

И тогда будущий магистр снял шлем, явив городу свое лицо.

— Альтиген, префект орденской конгрегации по делам рыцарства, мы вручаем тебе, — он торопливо сделал жест рукой, и из толпы думцев вышли двое, несущие на красной шелковой подушке большой золотой ключ, — мы вручаем тебе ключи от нашего города и вверяем жизни наши в твою власть! Ты пришел на нашу землю, наведи порядок в ней!

И быстро к нему подбежали двое молодцов и взяв под руки помогли ему опуститься на одно колено, а тот безудержно кряхтел.

Остальные думцы также встали на одно колено.

"Что за убожество!" — воскликнул про себя Альтиген.

Расслабив плечи, он подошел ближе и стал мягко и ровно говорить:

— Хватит, вы возомнили себя дворянами с запада, встаньте. Ну кому это нужно, скажите? Вы же люди севера. Встаньте.

— Ключ! — зашипел толстяк.

Двое подошли к Альтигену, и он взял ключ, высоко подняв его над головой, думцы встали и поклонились лишь головами, а народ города взревел от восторга, вновь принявшись подбрасывать шапки.

— Я… — начал свою речь новый правитель города, — обещаю тебе, господин Великий Приют, что буду оберегать тебя, как могу, что буду защищу тебя от всех бед и несчастий, какие могут только потревожить твой покой. Я обещаю вам процветание. Верь мне, народ севера. Клянусь править исходя только из интересов твоих, на твое благо, клянусь защищать тебя до последнего вздоха!

Зазвенели колокола, и воздух наполнился благодатью.

Толпа взревела вновь.

Новое государство было создано.