После. Книга II: О воинстве немертвых

Глава IV. Террикон из костей

Глава IV

Террикон из костей

_____

Резня.

То, чего нельзя допустить, но также и то, о чем Альтиген думал.

Бывшая палата городской думы теперь называлась Господской палатой или Зданием Черного престола. Местные жители называли палатой, черные рыцари зданием.

Обстановка внутри становилась все более роскошной по сравнению с простодушными и безвкусными временами правления думы.

Город преобразился. Великий Приют стал более величественным, появились бани, появились новые колокольни, а также храмы бога земли, который был окончательно утвержден главным в северном пантеоне; рогатый покровительствовал ордену, парадные доспехи знаменосцев теперь включали в себя шлема с железными рогами, блестящими на свету, украшенными пёстрыми лентами. Черные знамёнами с золотой головой быка свешивались на каждом значимом здании, будь то библиотека или оружейная палата.

Но в этот момент город мало волновал Альтигена.

Мыслями он был в предстоящей ему исторической речи, которую он произнесет, и которая станет вехой в развитии нарастающего конфликта между белым и черным рыцарством.

Речи нынешних времён были более короткими и ёмкими, были лишены пышности прошлых эпох, ещё когда человечество правило континентом, а не пряталось по убежищам.

В зале, где ранее заседала дума, также стояли с трёх сторон длинные столы, за которыми сидели, теперь не думцы, а маги и знаменосцы черного ордена. Всего их было около сотни, самых главных и могущественных, знаменосцев и глав конгрегаций. Они сидели в черных тогах, в каких привыкли ходить с давних времён, не подчиняясь моде местных народов. Кроме них, что важно, на том собрании присутствовали гости из множества крепостей, а также из Нового Храма и Золотого трона. Они сидели не за столами, но ближе к вратам в зал. Было там и несколько купцов из Белого города, которые кроме торговли выполняли дипломатические обязанности на севере континента, белые маги в качестве дипломатов туда сами не ездили.

Свет, лёгкий шум, чей-то кашель, скрип стульев.

Тогда это казалось чем-то торжественным, но позже мало кто из них вспоминал ту речь…

Резная деревянная трибуна, украшенная шкурой медведя, против центральных дверей зала.

— Я желаю здравия всем, кто присутствует на этом собрании, — начал Альтиген, в своей манере, которая за годы стала ещё более сухой и нейтральной, но в которой при этом ощущалось больше амбиций и властолюбивой злости, — прошло уже несколько недель, как идет ужасающая бойня в крепости Вольный. Наши бравые черные рыцари ведут осаду, дожимая выбившего из сил врага, только их храбрости я обязан спокойствию на торговых путях по всему континенту. Потому что, так называемые, белые рыцари, называющие себя хранителями порядка и воинами столицы мира, перестали учинять свои подлые и недостойные грабежи, которые, убежден, должны были пресечься гораздо раньше. Черное рыцарство вторглось в пределы крепости Вольного, — и каждый раз Альтиген специально называл это убежище крепостью, а не градом, как предпочитали сами жители Вольного, — чтобы пресечь угрозу, которая исходила от крепости. Бандиты, грабившие наши караваны, идущие, между прочим, в Белый город, скрывались именно в Вольном. Эта мятежная крепость не только покрывала преступников, но и продавала их товары в городах севера, уникальное оружие орденских кузниц тупо и бездарно выкладывалось на прилавки в наших же городах и убежищах, после чего причастность Вольного к нападениям выяснить уже не составляло труда. Считаю это вопиющей наглостью, не дозволенной в эпоху всеобщего равного сотрудничества всех крепостей и городов, в эпоху свободной торговли на всем Едином континенте. Также считаю лицемерием попустительство белого рыцарства, ведь, — он посмотрел в зал, пытаясь вызвать у слушателей понимание более простыми интонациями, — ведь предупреждали же, ведь мы говорили. Ну никто не слушал нас, теперь это все происходит. Зачем это было нужно? Кому это было нужно? Не понятно… — Альтиген продолжал в привычной манере, зал тихо слушал его, кто-то быстро что-то записывал, купцы из Белого города задумчиво и хмуро смотрели перед собой, бросая лишь взгляды на оратора, речь эта была им откровенно неприятна, — Нападения не только расстраивают торговлю между нашими городами, но и убивают доверие между нами, что гораздо важнее сегодня. Когда мир лежит в руинах, которые нам ещё разгребать и разгребать, мы пытаемся друг друга забить дубинами, утопить в трясине. В чем же лежит корень всего произошедшего? Убежден, что причиной этому служит алчность и патологическое властолюбие белых магов, между собой, называющих себя сословием. Наши бывшие союзники, белые маги, не могут смириться с ограниченностью своих судеб и потому тянуться к захвату власти над остальным континентом, именно потворствуя этой своей прихоти, они уже именуют свой город столицей мира, хотя теперь очевидна вся похабность этого названия. Сегодня, когда мы все можем наблюдать, с какой агрессией ведет себя эта столица, я считаю, что назрел вопрос о необходимости создания новой системы распределения власти и полномочий на континенте. Единый континент должен иметь над собою сообщества, которые предупреждали бы подобное поведение, неминуемое и вызванное самой природой крупных городов. Более того, убежден, что властный центр Единого континента должен находится не в городе, и не в убежище. Управлять континентом должна универсальная организация, стоящая выше любой местной власти, которая будет угнетать остальные убежища и города в угоду своему процветанию, как это делает, так называемая, столица мира. Я прихожу к выводу, что крупные города есть вред для новой цивилизации, как были им и до войны с чудовищами. Все присутствующие знают, — он выдохнул, оттенок речи стал более печальным, — я пытался установить контакты с белыми магами ещё в бытность мою префектом конгрегации по делам рыцарства. Незадолго до становления магистром ордена. И договоренности, которые были между нами давали большие надежды на плодотворное и длительное сотрудничество, сейчас рвется все то, чего мы пытались достигнуть тогда, к чему я пытался привести нас тогда… но… Теперь, для меня как бы становится очевидным, что Белый город слишком велик, чтобы с ним можно было в принципе иметь какие-либо дела. Наши так называемые союзники, это не что-то единое. Белый город является огромным организмом, раздираемым изнутри противоречиями. С Белым городом, — он особо подчеркнул это твердостью голоса, — невозможно договориться. Невозможно, — и речь вернулась к мягкой деловитой убедительности, — Считаю необходимым продолжать осаду Вольного, мы готовы ответить на любые вызовы, которые только могут возникнуть в ближайшем и отдалённом будущем. Спасибо, за внимание.

Сдержанные аплодисменты.

Он отошел от трибуны и прошел к своему стулу справа от неё, где оруженосец с идеальными движениями, сквозящими церемониальностью, помог ему усесться.

Зал тем временем полнился шепотом и переговорами, обсуждениями и уже даже спорами.

Предательство, вновь на языке это горькое чувство и скрежет в мозгу, сдавливает грудь его это неприятное чувство, которое он сам в себе разбудил, словно кузнечным мехом раздул пламя ненависти. Предательство, к которому он мысленно возвращался из раза в раз, многие недели и месяцы. Они предали его, с кем он договорился, кому считали себя равным, кому доверял. Не только жестоко, что имело бы хоть каплю практического уважения в самом желании уничтожить, но и похабно, что глубоко огорчало его. Альтигену казалось, что он сражается не только против коварство, но и против пошлости. Как мерзко и тошно… ведь они покрывают разбойников, ведут двойную игру, лгут всем, ему приносили записи с заседаний совета Белого города. Сплошная ложь, ни капли правды, в каждом слове вранье.

— Пошлость, звенящая пошлость… — тихо прошептал господарь, глядя куда-то вдаль.

Оруженосец, стоявший рядом, одними глазами посмотрел на него, и вновь увел вперёд свой взгляд, также подчинённый церемонии, как и все его тело.

Что было самым противным, так это то, что Альтиген уже начал уставать. Он чувствовал, что сил становится все меньше, хотя эта война, пожалуй, самая важная в его, находящейся на излете своем, жизни. И только теперь он ощутил, как надвигающаяся старость стала медленно сжимать руки у горла. Нужно было торопиться. Да, он старел давно и привык осознавать, что сил снова стало меньше, чем было, но ранее постепенно утрачивалась его способность прыгать выше голове, а теперь же исчезала вообще работоспособность и рвение к деятельности, которое ранее било в нем ключом, несмотря ни на что.

— Напомни, — господарь сделал движение рукой, оруженосец нагнулся к нему, — вечером напомни мне, чтобы я позвал магов к себе.

— Слушаюсь, господарь.

И господарь кивнул.

Заседание продолжилось в своем обычном порядке. Далее выступали префекты конгрегаций, докладывающих о положении дел в подчинённых им органах и структурах.

_____

Все эти недели черное рыцарство совершало тревожащие атаки на цитадель. Осаждающие пытались держать защитников крепости в напряжении всеми имеющимися у них способами, и защитники под руководством немногих магов, прибывших из Белого города, пресекали все эти попытки.

Рытье тоннелей было начато ещё в первые дни, когда новоприбывшему знаменосцу с его людьми стало понятно, что осада затянется на все то время, пока не пребудут действительно крупные силы из-под Священного копья. Тысяча латных воинов уже шли по дорогам, огибающим горные склоны, а серокожие твари и демоны просто разбегались при виде надвигающегося войска.

Тем временем под Вольным рыцари неутомимо копали землю и вытаскивали камни, утыкаясь в скальные породы, или же сталкиваясь с встречными тоннелями. Там в пыли и грязи под толщами каменистой почвы, они сталкивались с белыми рыцарями, латники громили и крушили друг друга во тьме. Эта борьба продолжалась, но белые маги стали заливать тоннели огнем и обваливать их, преграждая подступы к цитадели.

На поверхности же черные рыцари выслеживали лучников на крыше цитадели и в окнах, чтобы поразить их арбалетными болтами. Бойницы не позволяли делать это хорошо, но неосторожные защитники изредка погибали от коварных выстрелов.

Так шли дни.

Какое-то время дворяне пытались совершать вылазки. Среди ночи, по верёвкам они спускали на крыши близлежащих домов и слезали в переулки, где их вырезали черные латники, которые чуяли душистые людские запахи. Под светом пасмурной ночи они разрубали дворян на куски, а на утро забрасывали цитадель этим мясом из небольших самодельных рычажных пращей. На каменных станах крепости оставались кровавые пятна.

Ветер также развевал знамёна на башнях.

Никто не обращал на них внимания, черные рыцари не трогали их, оставив как есть. Их не волновало, кому принадлежит или кому будет принадлежать крепость. Все, что было им нужно, это ворваться внутрь цитадели и перебить тех поддонков, которые сидели внутри.

Дворяне же гордо смотрели из окон на эти знамёна.

И когда первый месяц осады подходил к концу, орденский знаменосец приказал сорвать их. Латники прошлись по всей крепостной стене и сорвали штандарты, висящие на стенах внутри, а также убрали флаги, стоящие над зубцами, они рвали их на куски и вытирали об них латные ботинки, лучники на крыше цитадели, глядя на это безостановочно кричали самые похабные оскорбления, какие только могли вспомнить, поносили матерей рыцарей, обещали убить их и надругаться над их, и без того омертвевшими, телами, но на это черные рыцари лишь ещё больше смеялись, и они не боялись шальных стрел, их черные латы и плоть под ними не страшились обычного оружия.

Но дни сменялись ночами…

Внутри, среди стен, воины и с той, и с другой стороны, у очагов и костров, сидели в кругах, поджаривая только что забитых домашних свиней, тянули потихоньку крепостные запасы эля и разговаривали по душам, если души эти у них были, а если были они поддонками, то вспоминали просто детство и родителей. Странная меланхолия посещала всех в эти тёмные вечера.

На утро же они вновь думали о том, как бы ещё кого-нибудь убить. И пытались на свой страх и риск воплотить эти мысли.

На вторую неделю осады былые маги вышли на крышу и попытались испепелить кого-то, но черные рыцари со всех башен выстрелили по ним из арбалетов и попали в одного из магов, больше те не появлялись. Лучники крепости отвечали залпами стрел, но маги все равно больше не рисковали.

Дыры над главным входом забили досками, но тепло утекало сквозь них. Белые маги не пытались выплескивать магию сквозь стены, чтобы люди внутри не замерзли, усилий же самих магов не хватило бы, чтобы поддерживать тепло во всем этом убежище. Брезгливые городские волшебники лишь изредка поглядывали из бойниц, размышляя о том, что будет дальше, что будет, когда орденских латников станет больше.

_____

Это заседание Совета Белого города проходило не так, как предыдущие. За несколько полтора месяца осады, пока цитадели держалась невероятным образом, грядущая война уже стала срастаться с реальностью.

Не нравилось это Альтиору.

Не нравилось это и Стратонику, который также хмуро ждал, пока Протелеон завершит своё вступительное слово, в котором для протокола объявляет сегодняшнее заседание открытым.

Наконец, это закончилось и Стратоник прошел к мраморной трибуне.

Знакомые глаза.

Кронид, Зеланд, Зэорис, Исеп, Инхерит и прочие. А вот сидели гости из Вольного и Зэорис с ними беседовал о чем-то очень оживленно.

— Приветствую Совет Белого города, столицы мира и первого города будущего нового народа, народа магии, — зал ответил одобрительным гулом и умеренным рукоплесканием, только Стратоник стал проще, — Рад приветствовать всех. Я должен с грустью отметить, что… осада града Вольного продолжается. Наши стойкие рыцари сражаются за свободу этой крепости, её храбрые жители оказывают рыцарям всевозможную помощь, — кинув один взгляд в сторону гостей из Вольного, Стратоник отметил про себя циничное недовольство этих плотных усатых лиц, он понимал, что союзники Черного ордена в совете должны отрабатывать свой хлеб, что они хотят подарки от Ордена больше, чем мировое господство и власть их города над окрестностями, поэтому риторика его менялась также, как и настроение Совета, против которого он не имел сил пойти, но имел непреодолимое желание, — мы едины с жителями Вольного в нашем стремлении отстаивать свободу и движение к магическому будущему на всем континенте. Мы приняли часть жителей Вольного в нашем городе, они живут здесь в хороших кварталах, богатство столицы мира истинно велико, лишь она может позволить себе такое благоволение к своим союзникам, и вновь это истинные пример того, к чему нужно стремиться. Мы великий город, и мы докажем это всем. Черное рыцарство будет раздавлено! — с чувством произнес он последнюю фразу, зал ответил умеренным рукоплесканием, но Стратоник ощущал, вдыхал воздух и понимал, как мало власти у него над этим залом, — Но, к сожалению… сил наших бравых рыцарей не хватает. Сейчас, передо мной, на этой трибуне выступал император. Я поддерживаю его решение о направлении в град Вольный новой сотни белых рыцарей со всеми необходимыми припасами и оружием, столь нужным защитникам крепости в этот тяжелый момент. В цитадели Вольного заканчивается еда, стрелы, дрова. Скажу ещё раз, — Стратоник уже устал произносить эту короткую речь, и хотел хотя бы завершить её искренне, — я верю, что, защищая Вольный, мы защищаем свободу и стремление к новому магическому миру на всем континенте. На севере и на юге, на востоке и на западе, расползается черная чума идей ордена, их веры в ничтожность человека, в рабское положение его души и тела. Мы разобьем их цепи, разрушим их крепости и истребим их самих!

Рукоплескания.

Альтиор с восхищением смотрел на Стратоника, видя его яростный профиль, внимая его словам, полным той же энергии, что питает его самого, как ему казалось.

Префект сошел с трибуны и сел рядом с императором.

— Как идет дело с созданием нашей фракции? — спросил Стратоник.

— Отлично, — отвечал Альтиор, — я уже пообщался со многими членами совета, которые являются убежденными сторонниками нашего открытого военного господства. Они будут голосовать за наши решения. Скоро всё это показное единство рухнет, и они снова разбредутся кто куда, и уже все эти союзники ордена будут в один голос вопить о бессмысленности войны со столь замечательным государством, которым правит столь разумный правитель, — Альтиор скорчил туповатую гримасу и презрительно фыркнул, — мерзость…

— Не переживай, император, — вдруг сказал Стратоник, не ожидавший от самого себя таких бодрых слов, — мы заставим Совет действовать в нужном для нас русле. Город это мы.

— Да, город это мы, — без тени улыбки вторил ему Альтиор.

В последнее время они с Альтиором стали общаться гораздо больше. Стратоник бывал на его вилле в пригороде, Альтиор бывал на квартире Стратоника в центральном зиккурате.

Какое-то время, до начала предыдущего десятилетия Стратоник считал, что новый мир будет таким, каким его видел Альтиген, у них был схожий взгляд. Торговля, никаких войн, медленный расцвет новых производств, создание крепких связей, сообщества над городами, которые будут разрешать хозяйственные споры. Новый мир ещё не был столь богат, чтобы его уже можно было хотя бы делить между собой. Но оказалось, что людям всегда есть, за что убивать друг друга, стоит им лишь прийти в себя, как они уже готовы резать и уничтожать тех, кто им мешает, словно диких зверей.

Это не было шоком. Стратоник не был глупым ребёнком, родившимся после войны с чудищами, они управлял множеством людей и участвовал в сражениях ещё до наступления этой эпохи. Это не был неожиданностью, но это было глубочайшим разочарованием.

В этот момент и появился Альтиор. Относительно молодой и дерзкий император, ранее исполнявший лишь функции главы внешней стражи, теперь выступал в роли перспективного участника управления городом. По мере того, как война будет набирать обороты, Альтиор будет становится все более важной фигурой, и то, что он тяготеет к самому Стратонику, разделяя его преданность столице, было крайне хорошо. Они быстро сближались, дружба их крепчала. Теперь Альтиор часто называл себя сподвижником префекта, открыто восхищался им, но не льстил ему, все же он был воином со своими амбициями.

Альтиор убедил Стратоника в том, что господство и в эту эпоху может истинно опираться лишь на военную мощь. Грубая сила есть то, что им следовало развивать, белое рыцарство должно получить больше средств, больше простора для действия. Император уже во всю своевольничал на отдалённых концах континента.

Для всех было очевидным, что именно император развязал кровавую вражду между черными и белыми рыцарями, закрыв глаза на коварные нападения, учинённые отдельными командирами белого воинства. И это был удар по Стратонику, который желал сотрудничества с орденом. Он пытался помешать этому, но Совет не слушал его. А теперь орден ответил, и этот ответ ещё не содержал в себе всей его мощности. Что же. Если нельзя пресечь стремление Альтиора к разрушению, то это стремление следует подчинить себе.

Ещё недавно они были врагами по сущности, были воплощением противоборствующих сил в управлении городом. Теперь же эти силы сливались для одной цели, для господства города. Стремление Стратоника накапливать и подчинять себе ресурсы и стремление Альтиора делать это же с помощью оружия.

Думал ли Стратоник об Альтиоре, как о человеке… Префект Белого города уже давно ни о ком не думал, как о человеке. Уже остались лишь устремления и силы, издержки, противовесы, должности, интересы. Альтиор был человеком, хоть и природа его была безвозвратно изменена магией, что текла по его жилам, содержалась в его крови и внутренностях. Стратоник изредка мог подумать о том, что мышление его уже стало слишком обезличивающим и бесчеловечным, но затем лишь усмехался себе, глядя на прекрасные цветы в пригородном саду, наслаждаясь тенью от зелёных шелестящих крон.

_____

Раскол.

Это слово крутилось в голове у Зеланда.

Пастельные, агатового серого цвета с примесью персикового, бледные дни тянулись один за другим. Весь мир ощущался покрытым персиковой вуалью с бахромой из несуществующих водопадов.

Война стала рутиной в сознании уже всех, не только обычных людей, но и тех, кто ратовал за ней. Так быстро это произошло, что Зеланд стал в иные мгновения терять надежду, пока, конечно, не брал себя в руки.

Серые братья по-разному реагировали на изменения.

Одни верили, что они должны учинить восстание во что бы то ни стало, это были самые одержимые братья, которые торопили Зеланда с подготовкой к восстанию, другие же были противниками восстания, считали единственно возможным мирный переход через заполнение совета своими сторонниками. Медленное, ползучее наступление на власть, казалось им одним лишь мыслимым путем, открытое же столкновение с нею для них виделось безумием. Эти люди представляли лишь то, как будут раздавлены могущественной властью, не смели в мыслях своих дерзать атаковать её.

В своих скромных покоях в деревянной хибаре в граде Змеиная нора, Зеланд размышлял о Белом городе, видел в своем разуме его сооружения, неприступные словно сами западные скалы, и улицы, рассекающие столицу, словно смертельно опасные ущелья, в которых любое, даже самое могучее войско погибнет под нескончаемым градом снарядов, будет выжжено магическим пламенем, ведь белые маги будут оборонять свой град остервенело и ожесточенно, ведь это их общая и единственна вотчина.

После последнего собора Зеланд был доволен своей победой внутри ордена. Большая часть представителей была за него, он считал их самой важной частью Серого ордена, от признания которой и зависит успех любого из членов коллегии. Лидеров же и рядовых братьев, не разделяющих было гораздо больше, чем можно было думать; по донесениям слушателей, братьев, что подслушивали разговоры и следили за тем, каких мнений придерживаются рядовые члены ордена, число противников Зеланда возрастало каждую неделю, составляя уже половину от общего числа. И если думать об этом и дальше, то провал станет очевидным. Спустя несколько месяцев напряжение усилится, тогда будет созван новый собор из новых представителей, и Зеланд не уверен, что сможет оказать необходимое влияние. Крушение в собственной фракции… Но на самом деле для Зеланда это было не так ужасно.

Никто не знал, как именно проходит подготовка. Для неё нужны были именно магические ресурсы.

Теперь, когда Зеланд переманил на свою сторону магов, что присутствовали в ордене, будь то столичные волшебники или же местные колдуны из отделённых крепостей, он обрел настоящую силу. Как бы плохи не были дела с его влиянием среди обычных братьев, его авторитет среди магов лишь крепчал.

Те фанатичные братья, что лишь укреплялись в своей вере в серую философию по мере все более смелых высказываний Зеланда, были собраны в крепости Змеиная нора. Оттуда они направили колонной по забытой горной тропе к одному пустырю на уступе, где возвышалось большое каменное здание, когда-то возведённое пришлыми разумными демонами во время войны людей и чудовищ. Оттуда было прекрасно виден мертвый океан, над которым уже не летали чайки. В доме без окон, куда вел лишь один дверной проход, их собрали всех вместе и посадили на пол, даже ничего не расстелив, не озаботившись для них ни водой, ни едой. Все эти братья были начинающими магами, практиковали они владение тонкими силами, навыки преобразования собственного разума. Поэтому всем им приказали погрузиться в отрешение. Сидя там на каменных плитах, они медленно заглушали свои мысли. Далее опытные серые маги стали медленно пропускать сквозь их тела магическую энергию, образуя в здании плотный энергетический туман. Постепенно тела накапливали в себе магию, а братья учились сохранять её в себе. Тела их медленно крепчали, мускулы становились более сухими, но плотными и крепкими, и были уже словно сплетённые верёвки. Все это продолжалось многие дни. Денно и нощно маги преобразовывали тела будущих воинов, что позволит им вести войну в континентальных пустошах, где нет еды и воды, даст им силы сражаться с существами, чья сила гораздо больше человеческой, чья мощь отмечена демоническим следом.

Серые маги, что занимались этим, сами разрабатывали эту магическую технологию, создавая таким же способом первые отряды белых рыцарей. Они знали, на что белое рыцарство способно, ведь сами ковали его для защиты города, теперь же им предстояло создать войско кратно меньше количеством, но ещё более опасное и выносливое, не знающее страха перед могуществом городских сил.

Но созданные этой технологией воины исчислялись ещё лишь сотнями, на этой неделе они должны были едва перевалить за полтысячи. Зеланд колебался, он не знал, успеет ли он к тому моменту, когда наступит война. Белые бронированные колонны все ещё стояли в пустошах близ столицы. Они были наготове, но не шли к Вольному, где ещё умело оборонялись немногие сотни латников.

Спустя несколько месяцев будет лишь тысяча серых братьев. Их ужасно мало, каждый из них на вес золота, а быть может и серебра.

Азенет, ближайший сподвижник Зеланда, считал, что потеря признания коллегии младшими братьями, лишало их орденскую группу новых возможных рекрутов. Вскоре братья перестанут приходить в Змеиную нору, скоро перестанут уходить в горы, чтобы стать воинами. Но Зеланд отвечал на это, что орден не распространяется за пределами небольшой области вокруг столицы, братья не несут серую истину в Золотом троне так активно, как это можно было бы делать. Их неявной базой является весь континент, в каждом убежище, в каждом городе, найдутся люди, которые разделят их убеждения, люди, у которых есть глаза. Азенет считал это наивный, он в ответ на эти слава Зеланда, сетовал на то, что уже достигнутая численность ордена далась большим трудом, что многих братьев поймали рыцари, и неизвестно ныне, что с ними.

Инхерит и Азенет были самыми важными и близкими соратниками Зеланда, с тех пор как он перестал общаться с Зэорисом, Исепом, другие члены коллегии стали более спаянными. Эвлалия же проявляла умеренную лояльность Зеланду, чем он был доволен на данном этапе. С новым курсом, Зеланд уже не надеялся поменять состав коллегии полностью под себя. Не было у него также и веры в то, что он полностью сделает орден своим.

Теперь Зеланд верил лишь в то, что орден переродится в своем фанатичном наступлении на столицу.

И хотя он знал очень пагубные и печальные примеры из истории Океанических врат, которую старательно изучал, будучи юным, его не останавливал этот легкий и нарастающий страх. С момента создания ордена Зеланд изменился. Раньше он был другом Зэориса, его товарищем в Совете Белого города. Теперь же Зэорис бывал на крупных сходках серых братьев в других крепостях, где он поносил Зеланда, говорил о нем, как о безумце, как о тиране, стремящемся к абсолютной власти над орденом и грезящим военным захватом столицы. Зеланд смотрел в зеркало и смеялся. Он бы слукавил, если бы сказал, что ему не интересна власть ордена над городом и его власть над орденом. Но в глубине души его мотивы были чисты, он верил в это, верил в свою роль, отведённую ему историей, её могущественным и непоколебимым движением.

Тем временем Зэорис становился все более яркой фигурой в ордене. Ему рукоплескали младшие братья. Его серый авторитет рос с каждой неделей. Он общался со многими представителями крепостей, с лидерами кружков в городе. Его популярность по мере приближения к городу, чем Зэорис был особенно доволен, считая город место скопления сил и ресурсов, он считал, что признание серых братьев в Белом городе даст ему больше силы. Борьба возобновилась с момента отправки первых белых рыцарей в Вольный, здесь она была более жестокой, а сами братья были более матёрыми и осторожными, их одобряющие возгласы вселяли уверенность в Зэориса, как ничто другие придавали ему сил бороться за тот курс, который он видел более разумным для ордена, Зеланд, считал он, ведет орден лишь к неминуемому разгрому и гибели.

Авторитет же Зеланда за пределами города крепчал. И хотя, количество братьев, высказывавшихся в его пользу, становилось меньше в соотношении со сторонниками Зэориса, оно все ещё увеличивалось в крепостях и убежищах за стенами столицы. Зеланд заметил это, и сделал выводы для себя. Его сила росла вне города, это значит, что Зеланд должен противостоять городу. Это был ещё один знак для него, знак того, что поход на столицу неизбежен.

Инхерит задавался вопросом о том, что будет с орденом после грядущего собора. В эти дни, Зеланд уже без страха говорил ему.

— Раскол. Орден ждет раскол.

Но эти слава теперь звучали не только без разочарования, но с уверенностью в новом будущем.

Сила рождается из слабости, Зеланд верил в это.

Нельзя было сомневаться. Нужно только ждать, когда двинуться белые колонны, чтобы нанести удар.

Один удар… только один.

_____

— Это должно произойти…

— Что именно? О чем ты?

Эвлалия и Альтиген сидели на красивом ковре, которым была устлана пыльная высохшая почва уступа на склоне горы, покрытой местами небольшими рощами погибших сосен, обломанных и покорёженных, обуглившихся от огня пожарищ.

Невосстановленные земли.

Это было в затерянном месте близ крепости Змеиная нора.

В отдалении, чуть ниже по склону, стояли цепью черные латники, хранящие покой встретившихся, ещё ниже был второй ряд латников.

— Там, — Эвлалия указала рукой на крепость вдали.

— В Змеиной норе? Ну что там?

— Бунт. Он готовит бунт, — она произнесла это экзальтированно.

— Кто?

Альтиген встречался с Эвлалией редко, но дорожил этими встречами. Их отношения были странными и напоминали больше дружбу, чем что-то более теплое. Ранее она лишь вскользь упоминала о сером ордене, как о содружестве магов, ответвлении столичной философии, подвергшемся гонениям со стороны совета. Вслух никто об этом не говорил никогда, но многие слышали. На заседаниях совета эта проблема не обсуждалась.

Где-то в небе прогремел гром.

Эвлалия съежилась от легкого страха.

— Кто же, Эвлалия?

— Зеланд. Недавно у нас прошло крупное собрание.

— Ты подвергаешь себя большой опасности, посещая подобное мероприятие. Почему ты не хочешь переехать на север?

— Я уже говорила тебе… — она уронила свой взор куда-то в сторону.

— Мне понятна твоя привязанность к столице, но она пройдет. Скоро тебе будет хотеться совсем другой обстановки.

Снова прозвучал сухой гром. В небе сверкнула молния.

"Сколько же мне лет, что я так упрашиваю тебя…" — подумал с грустью Альтиген.

— Что будет со мной в Приюте?

— У тебя будет двор и высокий терем, слуги и возможность изучать магию.

— Обучишь ли ты меня?

— Мне нужно сперва завершить свои дела. Эта война отнимает у меня слишком много сил и времени. Конечно, я постараюсь положить всему этому конец, как можно скорее.

— Пойми, я не уже не могу позволить себе уйти туда, где не стану кем-то, уйти в никуда.

— Как сильно поменялись нравы… — тихо сказал Альтиген, опустив глаза.

— Что?

— Знаешь, — заговорил он чуть более серьёзно, как всегда, когда объяснял что-то — привычки и взгляды женщин сильно изменились. До войны с чудовищами… ты ведь застала совсем немного эту эпоху?

— Мне было четырнадцать, когда чудовища осадили Башню. Я была прислугой в доме у Стратоника, я рассказывала тебе…

— Да. И… — он запнулся, — тогда женщины не думали о работе. Они, конечно, трудились. Но, о том, чтобы женщина училась чем-то, об этом никто не думал.

— Женщины в Белом городе увлекаются искусством и наукой не меньше, чем мужчины, — с гордостью произнесла Эвлалия, подул ветерок, развевая пышный хвост её рыжих волос.

— Не могу, к сожалению, сказать этого о нашем ордене, до сих пор. Тем не менее, мы движемся к этому.

— Я приду куда угодно, где ты возьмешь меня под крыло. Белый город давно уже не прельщает меня, — в её голос примешались нотки раздражения, — Мне ненавистны его стены, мне противно дышать его воздухом, полным приторности жизни высоких домов… мы заперлись там, в полупустых дворцах, где даже не все квартиры заселены белыми магами или их прислугой.

— Ну, мы не можем, скажем, ругать белых магов за их творение, сегодня это лучшее, что есть во всем континенте.

— Ты так говоришь, словно в тебе ещё есть симпатия к этому городу.

— Я всегда восхищался им. Не хочешь вина?

— Мёд.

Альтиген хлопнул в ладоши.

Сидевшие на булыжниках неподалёку слуги тут же встрепенулись и кинулись исполнять просьбу. Они налили в серебряный кубок мёд и подали Эвлалии, Альтиген же пил вино, привезённой из южных убежищ.

— Мне нужно, чтобы… — начал Альтиген, немного устало, — чтобы Белый город дал мне спокойно вести мои дела.

— Ты владеешь половиной мира.

— Отнюдь… — улыбнулся Альтиген.

— Не важно, ведь… рано или поздно ты захочешь завладеть оставшейся, я права?

— Нет, Эвлалия, к счастью, ты не права, — и он тихо посмеялся.

— Почему?

— А для чего мне это?

— Ты уже почти захватил всё, почему бы не попытаться завершить начатое?

— Очень сложно завладеть всем. Даже если я захвачу весь континент, то это будет лишь половина мира. Оставшейся будет Белый город. Не каждый правитель удержит то, что я уже имею в своих руках, а это ещё даже не та территория, которую занимала область Башни на пике могущества. Конечно, крах той области был большой потерей… сейчас моя голова раскалывается при мысли о том, как подлинно сковать воедино те народы, что проживают во всех этих убежищах. Стоит ордену потерпеть одно крупное поражение, как всё это начнет разваливаться.

— Неужели твоё новое государство такое хрупкое?

— Я заговорился, странно, что тебе интересно всё это.

— Мы общаемся, давно нужно было понять, что я не обычная девушка, даже для магического сословия.

— Это не сословие.

— Привычка уже так это называть. Но магия интересует меня больше всего.

— И ты получишь её. Стоит лишь обождать какое-то время…

— Ты уже так долго говоришь об этом…

— Скоро, — твердо сказал Альтиген, и потом продолжил более деловито, — ты говорила о Зеланде?

— Да. У нас было собор.

— Собор?

— Собрание всех представителей местных серых кружков. Их очень много, братья живут в разных крепостях. И мы собрались все вместе. И… там. В Змеиной норе, Зеланд вынес на соборе предложение, которое все поддержали. О восстании.

— Восстание… — задумчиво произнес Альтиген.

— Да. Зеланд хочет учинить бунт в столице.

— Как? — усмехнулся Альтиген.

— У него есть силы.

— Где же?

— Он готовит армию. Серые братья уходят в горы и не возвращаются. Мне больше не хочется участвовать в этом. Я уже давно не общалась с другими членами коллегии, я не отвечаю на их письма. Скоро братья придут за мной и мне придется выбрать сторону, Альтиген, это серьёзно.

— Кого ты поддерживаешь?

— Я поддержала Зеланда.

— Прими его сторону.

— Это важно для тебя?

— Да, Эвлалия, это очень важно. Это поможет мне в моих целях. А когда я достигну их, ты уедешь на север.

— Понятно, — с грустью сказал Эвлалия и посмотрела в кубок.

— Тебе что-то не нравится? — участливо спросил Альтиген.

Слуга подбежал и подлил в кубок ещё мёда.

— Нет. Меня все устраивает. Но я не маг и не рыцарь. Я просто девушка, вхожая в высшее общество. Да, я устраиваю собрания и мне знакома эта философия. Странно, что я добилась в ней таких успехов. Теперь, когда все это так быстро обрело такую серьёзность, мне это не нравится. Мне страшно, Альтиген.

— Ты можешь уйти прямо сейчас.

— Нет, я сделаю то, что нужно для тебя и для нас обоих.

— Для нас?

— Если я уйду в орден, то… твои интересы будут моими интересами.

— Как мужественно с твоей стороны.

— Девушки не лишены мужественности, когда это необходимо, — произнесла Эвлалия с ощущением понимания.

_____

…белые маги назовут позже все это проявлением безудержной жестокости черного рыцарства.

Весёлым утром тридцать восьмого дня этой затянувшейся осады знаменосец все же принял решение произвести атаку своими силами, не дожидаясь тысячного войска, идущего к нему из-под Священного копья, и которое уже должно было вскоре прибыть.

Сделал ли он это из жажды славы? Сделал ли он это, чтобы выслужиться перед начальством?

Люди будут говорить разное. А те, кто уже не очень-то и люди, поймут иное, сделают выводы для себя и скажут в узком кругу несколько довольно мудрых слов.

Трое черных магов, находившихся в той крепости с первыми лучами хмурого солнца, затерявшегося в пасмурных облаках, уже бежали по коридорам внутри стен, минуя башни одну за другой. Сопровождаемые немногими рыцарями, они заняли свои места для синхронной атаки. Выждан немного, они, один за другим, вышли на стены, где встали меж зубцов; рыцари же начали из арбалетов стрельбу по крыше и бойницам цитадели, также поставили свои деревянные щиты над магами, что прикрыли их от стрел защитников, что уже полетели в тот же миг.

Возле врат же в переулках меж домами три десятка рыцарей притаились, наблюдая за величественным каменным сооружением, с которого начали лететь снаряды.

Утренняя разминка для обоих сторон.

И когда лучи света своей мягкой дланью спустились на железные врата цитадели, четыре белых луча скрестились на ней, плавя её стены, которые внезапно стали покрывать белёсыми светящимися нитями и письменами. Лучи вскрыли магическую защиту, обволакивающую стены крепости, магия просачивалась сквозь камни наружу, обволакивая сооружение куполом, который впитывал в себя удары. Но внезапно оболочка нарушилась от внешнего вмешательства, черные маги упорно плавили её и добрались до самого камня, который тут же стал литься расплавленной почерневшей жижей вниз. Брызги стали падать на дощатые крыши, и постройки подле цитадели загорелись.

Начался пожар.

Пламя стало охватывать один дом за другим.

Внутри крепости дворяне разбушевались и, вломившись в тронный зал, где Квятковский совещался с тремя белыми магами, требовали в один голос:

— Отец, веди нас на бой!

— Дерзкая вылазка нужна! — крикнул кто-то.

— Сейчас же в атаку, обрушимся на них, сметём с наших же стен! — вторили дворянские озлобившиеся голоса.

— Прогоним захватчиков! — послышался чей-то бас.

В кафтанах, держась за рукояти сабель и потрясая кулаками, они горящими глазами все устремились на хозяина крепости, который оглянулся на них, и тогда уже его глаза вспыхнули.

— Тихо! — он стал оглядывать их, смиряя своим строгим взором, и они успокоились, — не теряйте разуму, или вас всех перебьют. Вооружайтесь и занимайте свои места в коридорах, у бойниц и у ворот. Ждите.

— Но…

— Так ведь они уже!

— Тихо, я сказал! — гаркнул Квятковский, — умереть хотите все? Я вас знаю, вам лишь бы головы сложить. А кто эту крепости защищать будет?

В это время за окнами стал подниматься черный дым пожара. Зазвонил колокол. Бедствие случилось. Подойдя к бойнице, Богумил увидел, как по узким улочкам бегают простые люди со своими пожитками, все они стремились, сломя голову, прочь из крепости, и, похоже, всех их ждала смерть.

— Куда они бегут! — тихо произнес он, — нет… Нет!

— Спокойно, хозяин, — сказал один из белых магов своим вкрадывающимся голосом, — главное, цитадель. Помни об этом.

— Главное… цитадель… — пустел взгляд Квятковского, он сам еле сдерживал себя от поспешных действий, сжав кулаки, он молча смотрел, как люди неслись на встречу своей гибели.

Мирные жители полуголые или в чем было, кто с котомками, мешками, кто без чего либо, просто бежали по вымощенной булыжником крепостной улице, кто в обуви, а кто и босиком, просто убегали от огня, кричали, рыдали, тащили своих маленький детей. Все они ломились в проход, либо на севере, либо на юге, где на месте барбакана лежали груды камней. Выбегая, они спускались вниз по холму, бежали единым потоком, стремясь в никуда. У подножия холма уже бегали серые твари, их фигуры проносились над травой, словно высветленные тени с горящими красными очами. Пока люди оббегали валуны и спрыгивали в овраги, твари ловили их и убивали одним движением, отрывали головы, раздирали глотки, проламывали черепа, а потом тут же разрывали на куски, и каждая тварь, отхватив себе руку или ногу, убегала прочь, чтобы, затерявшись в пустошах, в удовольствие сожрать свой кусок человечьей плоти.

Эта трагедия с многочисленными смертями унесла жизни почти всего населения крепости. Лишь немногие из тех, кто вышел в тот день через пролом за крепостную стену, достигли других убежищ и спаслись.

За железными же вратами цитадели уже стояли и храбрились белые рыцари, которых подначивал к контратаке сам Иероним. Все они обнажили мечи и стояли пред могучей решёткой, медленно и со скрипом поднимающейся под действием внутреннего механизма, приводимый в действие защитниками, которых заставили это сделать сами же разъяренные рыцари.

Но поднялась уже решётка. И рыцари ринулись в бой.

Три десятка отборных черных латников вышли из переулка и встали, заслонив узкий проход меж двух домов.

И белые рыцари, вливаясь в свет наступающего нового дня, пошли вперёд единой массой. Медленно сойдясь, они стали обрушать друг на друга удары полуторных мечей и двуручных секир.

Поднялся шум. Лязг стали, треск дерева, крики ярости.

В это время с западной стороны магическая атака закончилась. Луч испарился, и черный маг ретировался в глубь башни.

Из переулка же выбежали черные латники, они несли большую лестницу, которую поставили к пролому и быстро стали взбираться по ней. Первые черные рыцари залезли в дыру с раскаленными краями и очутились в коридоре с дощатым полом, устланным бордовыми коврами с незатейливым рисунком. Коридор вел вдоль стены, затем заворачивал вглубь строение, множество дверей здесь было. Рыцари заполняли помещение и, выламывая эти двери, разбредались по комнатам, где были оставлены ткацкие станки и наковальни, многие столы с инструментами, где покинута была разная утварь, оружие и снаряды, над которыми ещё сегодня только работали люди, теперь уже ушедшие в более укрепленные участки цитадели.

Рыцари быстро шли по коридорам, занимая места у лестниц, где их встречали защитники крепости, в тесных переходах они били копьями из-за своих каплевидных щитов. Рыцари проламывали тяжелой сталью себе дорогу, с нечеловеческой силой дробя и ломая тех, кто вставал у них на пути. Пока к этим переходам не подтянулись белые рыцари.

Черные же латники прибывали, взбираясь по лестнице, и вот уже целая сотня их была на этом этаже. Среди них появился и сам знаменосец в доспехах, обильно украшенных позолотой, на груди же у него был изображен золотой бык. И с символом бога земли на самом себе, знаменосец двинулся к лестнице, которая должна была вести вниз, но обнаружил что она разбита, ступени на верхние этаже также в спешке были переломаны чудовищными ударами магической силы, разбиты на обломки и щепу. Черные рыцари метались в закрытом помещении.

Тогда один из латников расталкивая других добрался до знаменосца и прокричал ему:

— К крепости подходят новые белые рыцари!

— Не может быть! — заорал знаменосец, его мутные глаза расширились под шлемом, — сволочи, они хотят запереть нас здесь. Уходим отсюда!

Тогда подошел другой латник, также сообщив:

— Ваше сиятельство, белые рыцари вошли через пролом на юге!

— Уходим! — зычно сказал знаменосец и пошел обратно по коридору.

Когда же они подошли к пролому, то обнаружили, что их лестницу их убрали, а белые рыцари внизу уже сражаются с теми, кто должен был охранять её. Тогда знаменосец с разбегу прыгнул, целясь в крышу ближайшей постройки, к которой огонь только подбирался.

Упав на дощатый скат, он проломил его, исчезнув во тьме постройки. Другие рыцари стали прыгать из пролома, но кто-то падал в ров, где разбивался об камни, а кто-то приземлялся на краю и вступал в бой с белыми рыцарями, которые не могли оттеснить латников до конца, и те уже вполне давали им отпор.

Схватка у железных ворот разгоралась. Иероним сражался как лев в первых рядах, когда в зал спустился один из белых магов, выхватил трубу у белого латника, сторожившего боевое знамя и затрубил отступление. Услышав рог, рыцари стали медленно отступать.

— Назад! Назад! — загремел своим голосом белый маг, — остановите эту атаку! — второй этаж занят врагами, все туда!

Отвлекающий отряд орденских воинов двинулся назад к улице, пересекающей дорогу на разрушенный барбакан, через который входила новая колонна белых рыцарей. Они уже расходились по переулкам крепостных построек, объятых пламенем. Черные столбы дыма стояли над всем убежищем. Черные латники ринулись в окна и двери, узкие улочки, белые же латники погнались за ними.

Бардак, зародившись, стремительно охватывал всех атакующих. Страх и растерянность разъедали дух орденских воинов одного за другим.

Внутри цитадели белые рыцари по винтовым лестницам поднимались на этаж, и из проходов, затерявшихся в глубине этажа, проникали внутрь и заполняли коридоры, забивая насмерть тех черных латников, что попадались им в комнатах, пока не подошли с двух сторон к западному коридору. Там у пролома толпились оставшиеся несколько десятков орденских воинов.

— Нас атакуют! — крикнул кто-то из них.

Тогда латники развернулись и выставили щиты, выставив наружу мечи и приготовив секиры.

Белые же рыцари ощетинились копьями и стали медленно подходит. Схватившись, они стали сражаться в этом тесном пространстве, изматывая друг друга.

Вновь поднялся шум.

Щиты трескались от ударов огромной силы, ломались копья, мялись доспехи. Белые рыцари наваливались всей своей толпой, налегали на черных рыцарей, хватались за щиты, отрывали их и пробивали в ближнем бою их латы гранёнными кинжалами.

Медленно, но верно этаж зачищался от, вломившихся внутрь, захватчиков.

Подле проёма черные латники отбились от белых рыцарей, заколов часть из них в переулках и пустив в бегство остальных. Сразу же они прибивались к колоннам, что, идя по улицам, огибали всю крепость по кругу, параллельно с отрядами, занимающими башни на крепостной стене одну за другой.

А черные рыцари уже отступали к самой высокой северной башне, что стояла возле пролома, и те, кто выбрался из пролома стекались к ней же.

Вскоре вся эта башня была набита черными латниками, которых осталось не больше полусотни. Черные маги собрались вместе на самом верхнем её этаже и встав в квадрат стали читать своё заклинание.

И произносили они слова давно забытых трактов.

И покрылась башня светящимися письменами, с того момента не рассеявшимися.

Рыцари с обеих сторон усмехались. В этом бою на разных сторонах столкнулись между собой чародеи севера, изучавшие много лет тому назад одну и ту же магию.

Воинство в белых доспехах окружали своими отрядами башню. На стене, против дверей её и в переулках у подножия её встали они, ощетинившись копьями. Из бойниц сыпались на них арбалетные болты, а отвечали им стрелы защитников убежища.

Кругом же пылал пожар, обуглившиеся дома обрушивались, заваливая камнями воинов в переулках.

Близился вечер, и небо темнело. Кругом лишь руины и пожарища были.

Поднялись на крышу цитадели белые маги и взглянули на это. Средний меж них вступил на край и руки свои выставил вперёд. Он зашептал нечто, вспыхнули его глаза, затряслась борода его, руки задрожали и осветились, вдруг молния ударила из них в дверь у основания башни, и она лишь разлетелась обуглившейся щепой.

Белые рыцари молча двинулись на неё, а за ней полукругом встали черные латники. И никто не мог зайти в эту дверь. Белые рыцари заходили внутрь по одному, но, осыпаемые ударами секир и молотом со всех сторон, падали с помятыми доспехами, соратники оттаскивали их назад, а черные латники тут же били тех мечами, сами хватались за белых рыцарей и тянули их внутрь, в ответ белые латники выставляли копья и били в проход.

Все это тянулось долго, вдруг не расступились черные рыцари внутри башни. Белые латники же сгрудились у прохода, чтобы ворваться, когда, пронзив их скопление, из прохода вырвался магический луч, мгновенной разрезающий доспехи и плоть. Мертвые падали рыцари.

И с крыши цитадели послышался рог. Трубили отступление.

Белые рыцари отошли обратно, заняв переулки.

Часть латников принялась строить среди догорающих руин зданий баррикады. Остальные стали расходиться по стенам или возвращаться в саму цитадель.

Там к железным вратам подошел, во главе своих воинов, Иероним, доспехи его были испачканы кровью и сажей, шлем он держал в руках, черные волосы слиплись на лбу, в глазах его медленно угасла ярость.

Белый маг вышел к нему на встречу по подвесному мосту. Он поднял руку в приветствии, Иероним ответил тем же.

По сизому небу над убежищем все ещё летел густой дым.

— Начальник рыцарской сотни Иероним? — строго вопросил один из трёх белых магов.

— Слушаю тебя, маг.

— Ты будешь разжалован.

— Я… — Иероним поник, — я понял тебя, маг.

— Такому дураку, как ты, не место среди рыцарства, за свою идиотскую вылазку, ты будешь снят с должности и уволен из воинства. Твои силы и прибывшие рыцари переходят под наше руководство. А теперь возвращайся в город, четверо рыцарей сопроводят тебя.

— Всего лишь четыре? — не выдержав, злобно спросил Иероним, вспомнив про то, что ещё недавно он был одним из самых молодых членов совета.

— Всего лишь четыре, — все также строго отвечал волшебник, — А теперь уходи.

— Слушаюсь, маг.

Молча Иероним побрел прочь, едва сдерживая закипающий внутри гнев.

Защитники крепости в этот момент продолжали занимать внешнюю стену, а у южного пролома был выставлен сторожевой пост, на котором дежурили совместно белые латники и местные стражники.

Белый маг остался на мосту.

Квятковский вышел из цитадели, чтобы оглядеть руины собственного убежища. Подойдя ближе к магу, обернувшемуся на его шаги, он простер свой мрачный взор на пепелища.

— Что будет теперь с нами?

— Не теряй духа, хозяин, — с улыбкой в глазах бодро сказал столичный маг.

— Не могу я не утерять его при виде этого ужаса. Многие мои люди мертвы… да половина тех, кто населял убежище уже съедена кошмарами ночи, этой мерзостью, которая шляется там, за стеной!

— Эта война ужасна, хозяин! — воскликнул артистично белый маг, — но ты должен быть достаточно стойким, чтобы снести все потери. Этого от тебя ждет Белый город.

— Белый город… — сглотнув ком произнес Квятковский.

— Ты должен быть сильным, хозяин. Белому городу не нужны слабые лидеры в союзниках.

Богумил ответил лишь взглядом, в котором смешался целый букет противоречивых чувств.

В тот день цитадель выстояла и вернула себе почти все, что было захвачено.