Последнее приключение Флинкса

Глава 2

Хотя на Аляспин прилетали многие, лишь некоторых из них можно было назвать истинными любителями странствий. Большинство прибывающих сюда все же составляли ученые, которых не отпугивал неприветливый климат планеты.

Надо сказать, что на просторах поросшей высокой травой саванны и в подступавших к ней вплотную джунглях погода отличалась редким однообразием. Здесь существовало лишь два сезона – более влажный и менее влажный.

Ученые прибывали сюда для изучения бесчисленных развалин храмов, оставшихся от исчезнувшей высокоразвитой цивилизации, которая была настолько застенчива, что нигде не упомянула своего названия. За неимением лучшего ее назвали Аляспинской. Обширное письменное наследие, оставшееся после нее, повествовало о путешествиях в этой части Вселенной, но в нем практически ничего не говорилось о самой цивилизации. Ее создатели предпочитали жить и работать в весьма примитивных постройках из камня и дерева. Хотя о причинах их исчезновения не было ничего известно, немалое число приверженцев имела теория массового суицида. Могло показаться, будто представители этой загадочной цивилизации, устыдившись собственных достижений, просто-напросто растворились среди других, словно их никогда и не было. Произошло это около семидесяти тысяч лет назад. Предполагают, что они покинули свой родной мир и переселились куда-то. Не решились же они в самом деле на массовый суицид! Где же в этом случае их останки? Но сторонники этой теории утверждали, что у них, возможно, были слишком хрупкие тела, которые кто-то кремировал в джунглях.

Новым теориям не было видно конца. Они еще более сбивали с толку отчаявшихся археологов. Ни одну из них нельзя было доказать, поскольку среди миллионов барельефов и письменных свидетельств, выгравированных с точностью до микрона на небольших кубиках, не нашлось ни одного изображения аляспинца. На них были животные и растения, природа и здания, но отсутствовали те, кто жил в этих зданиях.

Аляспин был одним из тех миров, где транксы чувствовали себя более уверенно, чем их братья по Галактике – люди. Жаркий и влажный климат напоминал транксам о полном испарений воздухе их родной планеты. Крупные стационарные исследовательские центры были постоянно укомплектованы транксами, в то время как люди то и дело менялись. Сразу же после того, как им удавалось урвать толику сведений, позволяющих выдавить из себя сносную диссертацию, они тотчас возвращались туда, где было посуше и попрохладней.

Планета славилась залежами ценных минералов, и в пограничных районах разведчики недр численно превосходили ученых. Однако многие из тех, кто называл себя разведчиками недр, избегали богатых аллювиальных почв саванны, предпочитая копаться в бесчисленных руинах. Почва здесь была куда легче, а руда более концентрированной, когда-то уже обогащенной. Поскольку археологи и геологи никак не могли поделить между собой старинные развалины, они пребывали в состоянии враждебности друг к другу.

Для серьезных любителей старины эти горе-геологи были не более чем осквернителями могил, уничтожавшими бесценное наследие этой мало доступной для понимания цивилизации. Наиболее дерзкие и легкомысленные авантюристы, не колеблясь, сравняли бы с землей любой храм ради находки, на которой хоть как-то можно было нагреть руки. А до того, что после них вся территория становилась непригодной для изучения, им не было никакого дела.

Беднейшие из разведчиков, лишенные финансовой поддержки для своих исследований и держащиеся на плаву только благодаря собственной находчивости, жаловались на все это властям, а те, в свою очередь, всегда стояли на стороне крупных учреждений. Эти жалобщики-бедняки и без того наоткрывали столько храмов и руин, что на их изучение требовались чуть ли не тысячи лет. Разведчики пытались доказать, что каждая новая находка в джунглях увеличивает конечную сумму научных знаний, но их не всегда слушали.

Между этими враждующими группами были “гибриды”, признаваемые обеими сторонами. Эти герои-одиночки колесили по планете и были одновременно учеными и разведчиками. В их душах соседствовали, постоянно конфликтуя, жажда знаний и алчность.

Несколько особняком держались те, кто прибыл на Аляспин для того, чтобы попытать счастья иными путями, удовлетворяя, разумеется, за деньги потребности как ученых так и рудокопателей.

Далеко не каждый ученый пользовался поддержкой какого-либо общепризнанного исследовательского института. Далеко не каждый геолог гнул спину на крупную компанию или синдикат. Поэтому всегда находились те, кто из-за ограниченности в средствах нуждались в дешевых магазинах и шумных, но недорогих развлечениях. Люди, содержащие такого рода заведения, были единственными, кто по праву мог назвать себя гражданином Аляспина. Они прочно обосновались здесь, в отличие от ученых, которые мечтали о том, чтобы как можно скорее совершить великое открытие, или от разведчиков, даже во сне видящих находку, которую можно причислить к разряду исторических, притаившуюся в ожидании их прихода в каком-нибудь увитом плющом храме или на дне безымянного ручья.

И, наконец, здесь был Флинкс.

Его нельзя было причислить ни к одной из этих групп населения Аляспина. Он прилетел сюда не для того, чтобы разведывать недра или заниматься исследованиями, хотя и изучал досконально все, что попадалось ему на пути. Ученые принимали его за чудака-студента, собирающего материал для диплома. Разведчики недр – за собрата-одиночку. Ведь кто, как не разведчик, мог обзавестись летающим змеем, или минидрагом, который постоянно восседал у Флинкса на плече? Кто еще стал бы избегать мимолетных знакомств и досужих разговоров? Нельзя сказать, чтобы молодой человек сам отпугивал навязчивых собеседников. Одно присутствие его отвратительного и смертоносного питомца заставляло любопытных держаться на расстоянии.

С теми, кто, набравшись смелости, а может быть, по незнанию заводил с ним разговор на улице или в каком-нибудь зале небольшой гостиницы, Флинкс всегда был предельно вежлив. Нет, он не студент. И не геолог. Нет, он не из числа работников какой-либо корпорации из числа обслуживающих планету. По его чистосердечному признанию, он прилетел на Аляспин, чтобы воссоединиться с родиной. Услышав такой ответ, любопытные сразу же спешили оставить его в покое, оставаясь еще в большем недоумении, чем до того, как обратились к нему с вопросом.

Что касается Флинкса, то ему были дороги все, кого он встречал: и те, кто донимал его вопросами, и те, кто, разглядев на спине минидрага по имени Пип яркие голубые и розовые ромбы, переходил на другую сторону улицы, едва заметив приближение этой странной парочки. Чем старше он становился, тем более завораживающим казался ему мир людей. До недавнего времени незрелость ума мешала ему по-настоящему постичь, каким удивительным организмом является человеческий род.

Транксы тоже представляли для него интерес. Их общественное устройство коренным образом отличалось от человеческого. Но, несмотря на все различия жизненных приоритетов и верований, оба эти вида прекрасно уживались друг с другом. И Флинкс постепенно увлекся изучением транксов и людей, невзирая на все их различия. Частично это объяснялось тем, что он постоянно искал кого-то, кто был бы таким же единственным в своем роде, как и он сам. Поиски, впрочем, были безрезультатными.

Об этом всем он и размышлял, размахивая мачете. Это был на удивление примитивный инструмент – всего лишь кусок заостренного металла. В любой лавке Миммисомпо, торгующей снаряжением, можно было купить лазерный резак, но Флинкс предпочитал эту древнюю диковину. Разве может сравниться удовольствие, получаемое от размахивания увесистым лезвием, с каким-то простым нажатием кнопки? Резак работал чисто и бесшумно – нажал кнопку, и води лучом. Работая же мачете, можно было еще и обонять результаты своего труда, вдыхая запах отсеченных зеленых и пурпурных стеблей, побегов и листьев. То, что после себя он оставляет разрушения, не волновало Флинкса, поскольку ему было прекрасно известно, насколько они временные. Не пройдет и недели, как тропа, которую он прокладывал в чащобе, будет задушена новой растительностью, а почва снова лишится солнечного света.

Вокруг высились деревья-гиганты. Флинкс как зачарованный уставился на одно из них. Его ствол, словно колонны, подпирали мощные корни. Они были увиты эпифитами и усыпаны яркими малиновыми цветами. Возле соцветий, похожих на миниатюрные раструбы, роились крошечные иссиня-черные насекомые. Четырехкрылые родственники земных мотыльков распихивали собратьев, отказываясь дожидаться своей очереди, чтобы набрать нектара.

Менее изысканные создания пытались прокусить ботинки Флинкса, вязнущие в серой грязи, через которую он пробирался. Эти твари учуяли кровь.

Флинкса спасал от гнуса высокочастотный репеллент, пристегнутый к поясному ремню. Кроме того, широкополая шляпа юноши, рубашка с длинным рукавом и брюки были пропитаны сильным отпугивающим составом. Все это пока что исправно спасало его от укусов.

Хотя сам Флинкс и не догадывался об этом, но внешне он вполне был похож на исследователя джунглей былых времен. Эти люди – наверняка не остановились бы даже перед преступлением, лишь бы обзавестись чудесными электронными и химическими средствами, чтобы держать этих мерзких аляспинских тварей на приличном расстоянии. А вот транксы совершенно не нуждались в подобных средствах. Ну какой кровопийца сумеет прокусить их хитиновый панцирь! Обходились они и без охлаждающей подкладки в брюках. Это и для людей было некоторым излишеством, но создавало немалый комфорт.

Все эти приспособления были ужасно дорогими. Но деньги меньше всего волновали Флинкса. Хотя он и не был сказочно богат, но имел вполне достаточно для финансовой независимости.

Его уши наполнило жужжание. Но присутствие гостей он ощутил еще задолго до того, как услышал гул. Пип, которая до этого покоилась у него на плече, свернувшись калачиком, распрямилась и взмыла в воздух. Снова они пожаловали сюда. Их можно было увидеть справа, между деревьями.

Каждый из них был чуть больше колибри. Сбившись в стайку, они устремились к Флинксу и закружились вокруг его головы. Он ласково улыбнулся им, а затем, повернувшись, зашагал к озеру, которое обнаружил на топографической карте. Тогда ему показалось, что лучшего места для прощания не сыскать. Но в действительности оно оказалось еще прекраснее. Он увидел это, прорубив себе дорогу сквозь заросли и оказавшись на высоком, крутом берегу.

Было рано. От гладкой, словно зеркало, поверхности озера поднимался туман, в котором очертания деревьев казались нерезкими, словно размытыми. В тусклом золоте солнечных лучей они тянулись к подернутому туманной дымкой светилу, напоминая образы из сновидений.

Просторная гладь озера, казалось, вдохновила необычных спутников Флинкса. Они бросились кружиться над водой вокруг Пип.

Так повторялось изо дня в день. Но все это время Флинкс знал, что расставание не за горами. Он чувствовал такие же эмоции в своей питомице. Пип была эмпатической телепаткой, способной как принимать, так и передавать эмоции хозяину. Полдюжины ее отпрысков, выписывающих сейчас над ней умопомрачительные круги, обладали не меньшим талантом.

Своим появлением на свет они были обязаны этому родному для них миру. Флинкс пришел сюда, чтобы разлучить их с матерью. Он чувствовал, что поступает правильно. Однако определить с уверенностью, в какой степени это решение было продуктом его мозга, а в какой подсказано Пип, он не мог.

Ему было хорошо в компании годовалых малышей, но они росли не по дням, а по часам. Иметь же при себе семь метровых, смертельно ядовитых минидрагов вряд ли было по силам одному человеку. Поэтому Флинкс принял решение вернуть их на родную планету.

На змей они были похожи только на первый взгляд. Даже ксенотаксономисты называли их минидраконами, или минидрагами, хотя на самом деле их ближайшими родственниками были вымершие на Земле динозавры, а точнее – целурозавры.

Стоя на высоком берегу с мачете в руке, Флинкс ощущал их замешательство. От Пип разбегались во все стороны, словно круги по поверхности потревоженного пруда, волны материнского отторжения. Постепенно инстинкт взял верх над недостатком понимания. Их круги становились все шире, и Флинкс ощущал, как на глазах ослабевают узы между матерью и ее потомством. Нет, они не обрывались, но теряли свою насыщенность. Это было прекрасное и в то же время печальное зрелище, наполнявшее Флинкса чувством своей правоты и умиротворения.

Он перестал терзать себя вопросом, правильно ли он поступил, приведя их сюда. Минидраги продолжали выделывать коленца и стремительно взмывали над озером. Их удивительно проворные очертания поблескивали радужной чешуей в лучах восходящего солнца. Наконец, один за другим, словно дети, играющие в догонялки, они исчезли среди деревьев на дальнем берегу озера. Теперь детеныши по-настоящему вернулись в тот мир, который даровал им жизнь. Флинкс глубоко вздохнул.

– Слава Богу, дело сделано! – произнес он вслух, зная, что хотя для Пип непонятен смысл его слов, она прекрасно поймет все по его настроению. – Вот и все, старушка! Нам пора назад. Становится жарко.

Пип тотчас метнулась к нему и зависла в метре от его лица. Перед ним мелькнул длинный заостренный язык, после чего она, спланировав, удобно расположилась у него на плечах и шее.

Флинкс позволил себе бросить прощальный взгляд на озеро. Его поверхность по-прежнему была спокойна, как зеркало. Затем он повернулся и зашагал по проложенному в джунглях пути.

Даже если Пип и было грустно расставаться с детьми, она не подавала вида. Флинкс чувствовал в ней одно удовлетворение.

Разумеется, нельзя было с уверенностью утверждать, действительно ли он чувствует то же, что и она. Его особая, врожденная чувствительность была для него постоянной загадкой. Правда, каждый прожитый год приближал его к разгадке ее природы. Но, вообще-то, это походило на поединок с туманом. В какие-то мгновения этот удивительный талант бывал ощутим и надежен, как сталь, а порой, когда Флинксу его как раз недоставало, от его пресловутой чувствительности ничего не оставалось. Ну, совершенно ничего. Флинкс вывихнул себе мозги, пытаясь разгадать эту загадку своей природы.

Медленно ступая по густой грязи, он старался не задевать окружающей его растительности. Здесь, в джунглях, под любым листком могла скрываться какая-нибудь кусачая или ядовитая пакость.

Флинкс постепенно начал проникаться уважением к собственным талантам. Они уже не внушали ему былого страха и отвращения. Но если бы они были более предсказуемыми! Как можно соорудить изгородь, если в тот момент, когда вы приготовились забить гвоздь, топор почему-то валится из ваших рук. Пока что таланты Флинкса приносили ему больше хлопот, чем пользы. Но он должен научиться управляться с ними. Ведь попытку избавиться от них можно было приравнять к членовредительству.

Флинкса захлестывали волны эмоций, и Пип, ощутив их, встрепенулась у него на плече. Флинкс застыл на месте и обернулся, заслышав гул. Прямо перед ним завис годовалый детеныш-минидраг. Флинкс мысленно попытался отогнать его. Змееныш, попятившись метра на два, остановился и вытаращился на Флинкса.

Флинкс знал, что он не первый из людей, кому удалось наладить прочные эмоциональные узы с аляспинскими минидрагами. Существовали бесчисленные рассказы о разведчиках, которые сделали то же самое. Флинкс встретил себе подобного чуть более года назад. И минидраг того парня, по кличке Валтасар, спарился с Пип. Однако Флинксу еще ни разу не доводилось слышать, чтобы кто-нибудь дружил более чем с одним змеем. Один человек – один минидраг. Таково правило. Следовательно, детеныш должен улететь.

– Прочь! Хватит придуриваться! – Флинкс прыгнул на змееныша, размахивая мачете, и отпугнул его еще на метр. – Улетай! Чтобы духу твоего здесь не было. Ты больше не со мной и не с матерью. Пора нам с тобой распрощаться.

И Флинкс принялся отгонять минидрага. А тот, отлетев на пару метров, затаился за спасительной голубой корой ближайшего дерева.

Решительно повернувшись, Флинкс двинулся дальше, но не прошел и двадцати метров, как снова услышал шум. Обернувшись, он увидел, как годовалый малыш быстренько уселся на удобную ветку, плотно прижав к телу перепончатые крылья, а хвостом обвив ствол дерева.

– Да что это с ним такое? – он взглянул на Пип, молчаливо взиравшую на своего нахального отпрыска. – Вот твое чадо, которое не желает покидать гнезда. Что ты с ним собираешься делать?

Флинкс изумился, насколько сложные мысли можно передать с помощью эмоций. Пип не поняла ни слова из сказанного, однако чувства были предельно ясны. Она распустила кольца, расправила крылья и стрелой метнулась к своему надоедливому детенышу. Малыш чуть не свалился с дерева, пытаясь увернуться от атаки своей мамаши. Флинкс наблюдал, как два минидрага замелькали среди ветвей, распугивая притаившуюся в зарослях живность. Та с шумом бросалась от них в разные стороны.

Наконец Пип вернулась, тяжело дыша, и снова уселась на плечи Флинксу. Он немного постоял в ожидании. Прошла минута, прежде чем он услышал знакомый гул. Малыш завис в развилке двух крупных веток. Он явно выбился из сил и не хотел улетать. Почувствовав, что Пип шевельнулась у него на плечах, Флинкс, чтобы успокоить ее, положил руку на шею.

– Полегче? Все в порядке?

Она поняла. Отпрыск Пип тоже уловил эмоции Флинкса и, метнувшись, обвился вокруг его левого запястья.

– Нет, тебе нельзя. Ты меня понял?

Флинкс тряхнул рукой, отбрасывая летучего змея в воздух. Но не успел он и глазом моргнуть, как минидраг снова обвился вокруг него. Этакий ярко раскрашенный браслет с горящими красными глазками.

Флинкс несколько раз пытался стряхнуть детеныша, но каждый раз тот снова оказывался у него на руке, крепко обвив локоть или запястье.

– Какого дьявола я с тобой теперь должен делать?

Если бы летучий змей умел ежиться, после таких слов он бы обязательно это сделал, но поскольку такое было ему не под силу, он просто спрятал голову под крыло.

“Хорошо, черт возьми!” – подумал Флинкс.

Все детеныши Пип были просто загляденье – изящные кожистые фигурки. И каждый из них в своих ядовитых железах нес порцию нейротоксина, способную в считанные минуты уложить на месте дюжину взрослых мужчин.

Эмоциональные волны змееныша были слабыми и нечеткими, как у матери. Привязанность, смущение, одиночество, страх, непонимание – все вперемежку. А так как уровень развития у минидрагов был гораздо ниже, чем у людей, Флинкс не мог с уверенностью сказать, что в действительности чувствовал змей. Этот детеныш был слишком мал даже для годовалого минидрага. Пип, несомненно, колебалась, пытаясь поровну разделить внимание между своим хозяином и отпрыском. Флинкс гадал, как бы она повела себя, вздумай он применить к малышу силу. Если бы он направил на упрямца достаточно злости и раздражения, Пип, скорее всего, помогла бы прогнать детеныша, даже если ради этого ей пришлось бы ранить его.

А поскольку он был мал и, по всей видимости, последний, то неудивительно, что ему не хотелось расставаться с матерью. Но Флинкс не имел ни малейшего желания задерживаться на Аляспине даже на один день больше, чем это было необходимо. Поэтому ему меньше всего хотелось потакать упрямству годовалого детеныша.

Его планы не были связаны с Аляспином, где для него не оставалось ничего нового. Ему хотелось одного – поскорее снова отправиться в дорогу. Куда глаза глядят. И ему совершенно незачем таскать с собой такое беспокойное создание, каким был малыш минидраг.

Флинкс громко вздохнул. Неожиданно до него дошло, что последнее время он стал часто вздыхать.

– Ну что, тебе еще не надоело, дружок? – Крошечная, броско раскрашенная треугольная головка боязливо высунулась из-под крыла. – Нет, так дело не пойдет. Один минидраг – один человек. Эмпатической дружбы между тремя не бывает.

На увещевания Флинкса змееныш не отреагировал. Скорее всего, не дорос еще до понимания таких вещей. Он ведь был поскребыш – какой с него спрос? Флинкс поднял левую руку и взглянул малышу прямо в глаза.

– Что ж, раз ты так вцепился в меня, тебе полагается имя. Пип у нас малышка, а ты тогда кто? Лилипут? Да ты ведь поскребыш у нее, вот так я тебя и буду звать!

Флинкс подумал, что это звучит не слишком привлекательно, но зато точнее не скажешь. Вокруг его запястья сжалось небольшое колечко мышц – то ли змееныш отреагировал на свое имя, то ли просто устроился поудобнее. Что ж, много места малыш не займет, а Пип будет присматривать за ним на борту “Учителя”, где было полно всякой живности. Там он почувствует себя как дома.

Теперь, когда от враждебного отношения хозяина к ее отпрыску не осталось и следа, мамаша-драконша расслабилась на шее Флинкса. На своего годовалого малыша она не обращала ни малейшего внимания. Судя по всему, Пип пребывала в уверенности, что до конца выполнила свой материнский долг. И если хозяин не стал прогонять ее детеныша, то уж ей-то это и вовсе ни к чему.

Флинкс больше не думал о своем новом спутнике, когда шагал назад по просеке. Аляспин был враждебным миром. Это было заповедник для различного рода плотоядных и ядовитых организмов, которым было все равно кого поедать, своих или пришлых. И те и другие служили отличной добычей. Флинкс успел убедиться во время своего предыдущего визита сюда, что на Аляспине лучше не рисковать. Это не та планета, где можно, расслабившись, зевать по сторонам. Поэтому он не обращал на Пип и ее детеныша ни малейшего внимания, а глядел исключительно себе под ноги. Флинкс старался двигаться по своим же следам, которые он оставил, когда прорубал дорогу к озеру. Листья и лианы то и дело задевали его лицо, и Флинкс инстинктивно морщился.

Хотя на других планетах водились джунгли и повраждебнее аляспинских, однако опасностей хватало и в этих. Даже Пип не смогла бы защитить Флинкса от паразитов и едва различимых глазом кровососов.

Флинкс шел, сжимая в руке свое допотопное оружие. По крайней мере, размышлял он, древним хватило ума делать их из титана. Будь это мачете из какого-нибудь другого материала, оно вывернуло бы руки своей тяжестью.

Еще тридцать метров, и он оказался на небольшой поляне, где его поджидал небольшой “ползунок”. Флинкс сумел продраться на нем сквозь заросли лишь до этого места. Машина хорошо шла по воде и сквозь джунгли, но здесь плотно стоящие древесные стволы оказались ей не по силам. Поэтому Флинксу пришлось оставить ее и пройти часть пути до озера пешком.

Машина очень походила на больших размеров каноэ из хрома, поставленное на колеса. Крыша была из плексосплава, поделенная в середине на два крыла. Начищенные бока отражали большую часть палящих лучей. Здесь, под пологом леса, это было не столь важно, однако на озере или реке – жизненно необходимо. Армированная решетка надежно защищала машину снизу. “Ползунок” по ширине был чуть больше водительского сидения, что позволяло ему легко проходить между деревьями, которые не удавалось подмять под себя. По своим размерам это был настоящий гигант, подвижный преобразователь тепловой энергии, способный перевозить своих пассажиров в довольно комфортных условиях по жаркой и влажной земле Аляспина. Флинкс взял его напрокат в Миммисомпо, рассчитавшись кредитной карточкой. И хотя обозначенный на ней счет не был астрономическим, у торговца, сдававшего машину в аренду, вытянулось лицо.

“Ползунок” двигался с помощью двойных гусениц: передних и задних. Он мог нести еще трех пассажиров, размещавшихся друг за другом позади водителя. Но кроме Пип у Флинкса никого не было, и ему не нужна была такая махина. Просто поменьше в тот момент не нашлось, вот и пришлось, пожав плечами, переплатить. На воде “ползунок” оказался сущей находкой – лучше, чем на земле. Судно на воздушной подушке, конечно, было более скороходным, но такого тоже не нашлось, потому что разведчики и ученые постоянно пользовались ими для перевозки грузов или для прогулок с друзьями.

Флинкс приехал на планету с деньгами, но без связей, а в маленьком приграничном городке это было куда эффективнее денег. Поэтому ему ничего не оставалось, как довольствоваться “ползунком”.

Впрочем, какая разница? Ему ведь нужно было всего на несколько дней выехать из города, а потом снова вернуться домой.

Так как он уже проложил тропу, на обратную дорогу уйдет в четыре раза меньше времени. Главное – осторожно объезжать побеги, которые “ползунок” не смог сломать по пути сюда. Как только он вновь окажется на реке, течение само понесет его назад. Флинкс не мог дождаться, когда же вновь проведет ночь в гостинице, а не в тесной кабине “ползунка”.

Миммисомпо стоял на краю бескрайнего песчаного пляжа. В ясный сезон здесь было приятно и сухо, а в сезон дождей под ногами хлюпала вода. Площадка для приема “шаттлов” располагалась дальше, в глубине материка. Она занимала одно из редких в этой области плоскогорий, которому были нипочем сезонные ливни. Вряд ли кому-либо захотелось попасть туда, чтобы провести отпуск, но в этот момент Флинксу не терпелось вернуться именно туда.

На верхней ступеньке лестницы, встроенной в бок “ползунка”, Флинкс остановился и провел по замку магнитным ключом. Услышав щелчок, юноша влез внутрь и ощутил порыв прохладного воздуха. Усевшись на водительское место, он взялся за переключатель, чтобы закрыть за собой дверь, так как по опыту знал, что забытая Богом глушь может преподносить самые неожиданные сюрпризы, сохраняя при этом безобидный вид. И хотя вероятность того, что кто-нибудь посторонний набредет на “ползунок”, была крайне мала, все же она не исключалась, а зрелище дорогого экипажа с дверями нараспашку было искушением, перед которым не устоял бы даже честный разведчик.

В сознании Флинкса уже не было никаких следов от пятерых отлученных от матери змеенышей. Но их бьющий в ноздри запах, который все же не был противным, еще не выветрился из кабины. Однако вскоре установка вторичной очистки воздуха устранит и его.

Прозрачные бока из плексосплава и куполообразная крыша крепились изогнутыми металлическими ребрами. Бегло осмотрев местность, Флинкс начал переключать кнопки. Желтые огоньки на передней панели сменились на зеленые, что означало готовность.

Как и любое чудо техники, “ползунок” в один момент провел самопроверку и заявил о своем полнейшем техническом здоровье. Покончив с этим, Флинкс слегка повернул рычаг системы очистки и вынул полотенце, чтобы вытереть лицо. При перемене среды без мер предосторожности не обойтись. Но кондиционер, вделанный в комбинезон, поддерживал в прохладе только тело, лицо же оставалось открытым духоте. Пот ручьями лился со щек и со лба, сбегая по шее за воротник. Сильно охлажденный кондиционером, он запросто мог привести к простуде. Впрочем, можно было надеть шлем и полностью изолироваться от местного климата. Но Флинкс почему-то счел это неуместным при прощании с минидрагами и оставил шлем в “ползунке”, чем обрек себя на духоту и влажность во время своей недолгой прогулки по джунглям.

Отложив в сторону насквозь промокшее полотенце, он сделал большой глоток охлажденного сока из водительских запасов и завел мотор. Где-то внизу под ним приглушенно запел электропривод. Пип соскользнула с его плеча и устроилась, свернувшись калачиком, позади Флинкса рядом с сидением. Даже если она и печалилась от разлуки с пятерыми малышами, то не подавала вида.

Дорога, проложенная Флинксом от реки, была хорошо видна. Но шустрые побеги тропической растительности уже боролись за свое место под солнцем на освободившемся от своих предшественников участке почвы. Флинкс резко развернулся, выгнув “ползунок” в дугу. Ему надо было объехать ствол дерева толщиной в добрых три метра. Затем, когда после этого маневра Флинкс повел его через высохшее русло какого-то ручья, “ползунок” прогнулся.

Теперь все. Флинкс, наконец, покончил с делами, ради которых прибыл на Аляспин, и вынужден был задуматься о том, что же ему делать дальше. Сейчас его жизнь уже не назовешь простой. А когда-то она была именно такой. Давно, еще на Мотыльке. Помнится, тогда ему приходилось заботиться только о том, как остаться сухим, как раздобыть чего-нибудь поесть да позволить себе время от времени маленькие удовольствия. Ну и, конечно, выручать матушку Мастифф, когда у той дела шли не лучшим образом. Последние же четыре года перепутали ему все карты. Он повидал и испытал больше, чем большинству людей выпадает за всю их жизнь, не говоря уже о подростках, подобных ему.

– Правда, меня уже не назовешь пацаном, – напомнил себе Флинкс.

Он вырос как физически, так и духовно. Он уже не мог с былой быстротой принимать решения, а суждения его потеряли былую прямолинейность. В девятнадцать он взваливает на себя огромную ответственность, не говоря уже о тех душевных переживаниях, которые автоматически даются в придачу без права отказа.

Главная проблема, связанная с тем, что он многое повидал, заключалась в том, что увиденное, за редким исключением, вызывало одни огорчения. И люди, и транксы разочаровывали его. Слишком многие из них были готовы и даже стремились продать за хорошую мзду как принципы, так и друзей. Даже такие в целом неплохие люди, как торговец Максим Малайка, только тем и занимались, что выискивали, где бы побольше урвать. Матушка Мастифф была ничем не лучше. Но в ней хотя бы не было лицемерия. Грести под себя деньги, не задумываясь о высоких материях, – это была ее стихия. Флинкс поражался ее прямодушию. Зная ее печальные обстоятельства, можно было подивиться, как это ей удалось сохранить в себе человечность.

А что же получится из него? Перед Флинксом раскинулась целая вереница возможностей. Их было даже в избытке. И он не имел ни малейшего понятия, за которую из них схватиться.

К тому же его сейчас одолевали не одни только фундаментальные вопросы философии и морали. Все более вырастала, например, притягательная и щекотливая проблема взаимоотношений с противоположным полом. А так как последние четыре года Флинкс, главным образом был занят тем, как бы ему остаться в живых, то женщины оставались для него по большей части загадкой.

Впрочем, нет. Их у него было несколько. Давным-давно, еще на родном Мотыльке – прекрасная и сострадательная Лорен Уолдер. Ата Мун, личный пилот Максима Малайки. И еще несколько других, промелькнувших в его жизни подобно вспышкам голубого пламени, оставляя после себя воспоминания, сладким ядом отравлявшие душу и лишавшие покоя. Флинкс обнаружил, что его мучает вопрос, вспоминает ли о нем Лорен. Интересно, работает ли она все в том же отдаленном приюте для рыболовов или подалась куда-нибудь еще, может быть, даже в космические странствия. Она наверняка думает о нем, как о “парне из города”.

Флинкс распрямил спину. Тогда он был совсем еще мальцом, к тому же ужасно застенчивым. Возможно, в нем и до сих пор сохранилось что-то мальчишеское, но вот застенчивости поубавилось. Да и внешне он уже далеко не подросток. И как раз это не давало ему покоя. Флинкс опасался любых изменений в своем организме, поскольку не мог с уверенностью сказать, являются ли они результатом естественного развития или же его противоестественного рождения.

Взять, например, рост. Флинкс выяснил, что для большинства молодых людей считается нормальным достичь предела роста к семнадцати-восемнадцати годам. Он же достиг своего предела к пятнадцати, а затем его рост будто заморозили. И вот теперь, совсем неожиданно и неизвестно, по какой причине, он за двенадцать месяцев вытянулся еще на девять сантиметров. И это, похоже, еще не предел. Совершенно внезапно он совершил прыжок от роста ниже среднего к росту выше среднего для мужчины. Это обстоятельство существенно повлияло на его собственное восприятие жизни и на то, как его воспринимают окружающие.

Проблема состояла в том, что ему теперь трудно было оставаться незаметным. Он все меньше ощущал себя подростком и все больше мужчиной. А когда ребенок превращается в мужчину, разве это не означает, что он должен иметь обо всем свое мнение? Но Флинкс обнаружил, что бывают случаи, когда он еще более оказывается сбитым с толку, нежели в шестнадцать лет, причем это касалось не одних только женщин.

Уж если кто и имел право на сумятицу в мыслях, так это Филип Линкс, урожденный Флинкс. Вот если бы речь шла о нормальном сознании в нормальной голове! Нет, уж лучше постоянно чувствовать себя сбитым с толку, чем испуганным. Ему пока что удавалось удерживать страх на задворках сознания, в самых темных его уголках. Он был не способен понять, что именно этот страх и эта сумятица в мыслях мешают его общению с представительницами противоположного пола. Он знал только то, что устал.

Вот если бы где-нибудь поблизости оказались Бран Дзе-Мэллори или же Трузензузекс, чтобы просветить его! Флинкс сильно тосковал по ним, гадая, куда их сейчас занесло, что они замышляют и какие загадки пытаются разгадать их на редкость прозорливые умы. Из того, что ему было известно, можно было достоверно предположить, что их уже нет в живых. При этой мысли Флинкс содрогнулся.

Нет, невозможно. Эти двое бессмертны. Каждый из них – исполин, чьи дух и природный ум слились в прочнейший сплав, составные части которого дополняли и усиливали друг друга в неразрывном единстве.

“Они имеют право жить, как им хочется, – сказал он себе в тысячный раз, – каждый из них хозяин своей судьбы”.

Разве можно требовать от них, чтобы они выкраивали время на обучение какого-то странного юнца не от мира сего, пусть даже показавшегося им забавным.

Привыкший с детства полагаться на самого себя, Флинкс, став взрослым, разумеется, мог действовать только так. Кому, как не ему самому придется искать ответы на вопросы? И кто сказал, что он не справится? Уж ему-то прекрасно известно, что в некоторых вещах он превзошел остальных.

“А они неплохо смоделировали меня, эти врачи-пренатологи”, – с горечью подумал он.

Горстка самонадеянных мужчин и женщин, для которых ДНК была не более, чем игрушкой. Чего, собственно, они надеялись достичь, создавая его и еще несколько его собратьев по экспериментам с зародышами? Интересно, стали бы они сейчас гордиться им или же их постигло бы разочарование, как это бывало в большинстве случаев? А может быть, он вызвал бы в них одно лишь голое любопытство, не затронув никаких душевных струн?

Все подобные размышления носили чисто умозрительный характер. Ведь его создатели были либо мертвы, либо подверглись удалению памяти.

А тем временем результат их трудов приготовился строить собственную судьбу, стараясь при этом привлекать к себе поменьше внимания и ни от кого не зависеть. К тому времени он уже исколесил изрядную часть Содружества в попытках отыскать своих естественных родителей. Ему удалось установить, что его матери нет в живых, а личность отца была окутана плотной завесой таинственности и всяких домыслов.

В течение нескольких лет желание докопаться до истины гнало его все дальше и дальше. Теперь же это стало ему безразлично. Если и суждено ему когда-либо узнать правду о своих предках, то ее наверняка придется выуживать из какой-нибудь секретной базы данных, запрятанной подальше от людских глаз. Пора прекратить копаться в прошлом и устремить свой взгляд в будущее, которое наверняка будет ничуть не проще.

И все же Флинкс считал, что ему повезло. Правда, из-за своих непредсказуемых дарований он часто оказывался в переделках, но они же нередко и помогали ему выпутываться из сложных ситуаций. А еще ему посчастливилось встретить несколько примечательных личностей: Бран Дзе-Мэллори и Трузензузекса, Лорен Уолдер и ряд других, чуть менее привлекательных. А еще были уджурриане. Флинкс поймал себя на том, что ему до сих пор интересно, как у них идут дела с прокладкой тоннелей. А раса Аанн с ее бесконечными кознями против транксо-человеческого союза! Они вечно ищут слабое место и, притаившись, наблюдают за действиями Содружества, чтобы в моменты слабости и нерешительности расширить зону собственного влияния. Мысли Флинкса сбивались в какую-то бесформенную массу, и он ничего не мог с этим поделать. “Ползунок” большей частью шел самостоятельно, поэтому Флинкс, выполнив то, ради чего и явился сюда, мог расслабиться и облегченно вздохнуть. Он легко представил себя этаким таинственным отшельником, какие издавна встречались на торговых векторах. Герой-одиночка, колесящий по просторам Содружества на своем замечательном корабле, построенном для него уджуррианами, и заглядывающий время от времени в самые дальние пограничные места.

“Учитель” – это имя дали кораблю явно не в его честь. И вот парадокс – чем больше он познавал, тем больше ощущал себя недоучкой.

Трузензузекс назвал бы это признаком возрастающей зрелости. Флинкс был учеником, а не учителем. И все вокруг казалось ему достойным изучения: народы и планеты, цивилизации и отдельные личности.

Иногда ему открывались по крупицам величайшие загадки. Абаламахаламатандре оказался вовсе не одиноким представителем некоей древней расы, а биомеханическим ключом для запуска чудовищного устройства. Или Кранг – супероружие давно канувших в небытие Тар-Айимов, чьи странные механоментальные пертурбации вот уже долгие годы эхом отзывались в его мозгу. Как много он уже видел, а сколько миров еще ждали своего часа! А сколько еще предстоит понять!

Да, разум – это тяжкое бремя.

Неожиданно мысли его оборвались. Он отпустил акселератор, и “ползунок” замер на месте. Пип резко вздернула голову, а Поскребыш нервно захлопал крылышками, стоило лишь Флинксу сжать ладонями виски. Приступы головной боли становились все более невыносимыми. Они давно мучили его, но за последний год превратились в постоянного спутника, давая о себе знать несколько раз в месяц.

Вот еще причина, чтобы избегать стабильных отношений. Ведь не исключено, что в самые мрачные моменты жизни он окажется всего-навсего результатом тупикового эксперимента, а Флинксу меньше всего на свете хотелось тащить за собой в бездну кого-нибудь еще. Просто ему повезло продержаться чуть дольше, чем остальным.

Постепенно в глазах Флинкса перестали плясать огненные пятна. Он сделал долгий надрывный вздох и выпрямился. С ним явно что-то творилось. Какие-то перемены происходили внутри его черепа, и он был не властен над ними, совсем как диспетчерская башня космопорта, которая не в состоянии перехватить угнанный “шаттл”. Может быть, плюнуть ему на прародителей? Мерзавцы! Кто, скажите, дал им право превращать не родившееся дитя в игрушку для генетиков?

Но что поделать? Разве может он прийти в крупное медицинское учреждение и как ни в чем ни бывало потребовать полного освидетельствования, обосновав свою просьбу тем, что якобы является плодом преступного сообщества бесстыдных евгенистов, навечно запятнавших себя несмываемым позором. С другой стороны, Флинкс допускал, что просто предрасположен к головной боли. После такой мысли он попытался улыбнуться. Вот будет смеху, если окажется, что все его страхи беспочвенны, а единственная причина страданий – переход от юношества к зрелости. Это было бы просто здорово, но слишком уж маловероятно.

Обычно приступы головной боли были связаны с резким эмоциональным отстранением от другого человека, но сейчас рядом никого не было. Может быть, голова разболелась просто так? Флинкс бы этому только обрадовался. Ведь иногда даже боль может служить хорошим признаком.

То, что в самой чаще джунглей Флинкс неожиданно оказался на грани эмоционального срыва, лишь еще раз подтверждало хаотичную природу его способностей. Однако Флинкс меньше всего нуждался в подтверждении этого факта. Его попытки обуздать все это при помощи интеллекта мало что меняли. Они лишь служили постоянным напоминанием его ненормальности. Поэтому какие бы старания он ни прикладывал, ему никогда не удастся вести более или менее упорядоченный образ жизни.

Вот если бы он смог научиться управлять своими талантами, направлять их в нужное русло, вызывать к жизни и отключать, словно воду в кране!

– Если бы! – сердито буркнул Флинкс себе под нос. – Если бы я был как все! А я не только другой, но еще и сам себе не хозяин.

Он ощутил на левом плече некоторую тяжесть. Искоса взглянув, он увидел чешуйчатую понимающую мордочку Поскребыша и не смог сдержать улыбки.

– А что прикажешь делать с тобой? Ты ведь наверняка не сможешь найти себе чудака, готового разделить с тобой дружбу. Тебе придется жить в эмоциональной пустоте, довольствуясь тем, что окажется лишним у нас с Пип. Тебе еще кое-что перепадет, а вот твои чувства окажутся никому не нужными.

Интересно, а как живут летучие змеи в естественных условиях? Способны ли они устанавливать эмпатические связи друг с другом? Разумеется, для своих они вряд ли становятся чем-то вроде телепатического передатчика, каким была для него Пип. Флинкс частенько задавался вопросом, а какую пользу извлекает для себя летучий змей из партнерства с человеком? Речь ведь идет не только о физическом контакте.

“А вообще, что мне еще надо?” – подумал он беззлобно.

Однако кто же годится в товарищи самозванцу-бродяге, как не такой же, как он сам? От этих мыслей Флинксу стало легче на душе.

Он знает, что ему делать. Он будет изучать Содружество, летая на своем замечательном корабле, пока ему позволяют время и здоровье. Его имя обрастет легендами – скиталец с летучим змеем на плече. Сегодня он здесь, а завтра уже далеко, незаметно появляется и тихо исчезает, не оставляя после себя ни имени, ни сведений о происхождении, никому не говоря, куда и зачем направляется. Отшельник Содружества. Да, в этом есть своя привлекательность. Эстетика стоицизма.

Лишь одна проблема омрачала избранную им стезю. Флинкс не знал, как ему быть с девушками.

“Кто бы там ни напортачил с моими мозгами, – продолжал он свои мрачные рассуждения, – и перемешал мой генетический код, словно бармен лед в стакане, мои гормоны остались в целости и сохранности”.

Целеустремленность и любовный зуд – не слишком удачное сочетание. Собственно, эта проблема испокон веку лежала в основе многих человеческих несчастий.

Может быть, со временем, после терпеливых поисков он сумеет найти сочувствующего хирурга, который, применив все свое умение, избавит его от тяжкого груза препарированной наследственности. Или хотя бы от головных болей. Может быть, после этого, в конце концов, ему удастся подчинить жизнь собственному контролю. Ведь каких только чудес он не насмотрелся, а некоторые сотворил сам.

Ему очень хотелось только мира, спокойствия и возможности учиться.

Подводя итог своим мыслям, Флинкс ощутил в мозгу знакомую, пропади она пропадом, пульсацию. Нет, на этот раз это была не головная боль, а просто что-то вроде щекотки. Но ощущение тем не менее противное. Его трудно было с чем-нибудь спутать, ведь Флинкс до этого уже десятки раз испытывал нечто подобное. Оно означало, что кто-то где-то попал в беду.

Пип с Поскребышем тоже что-то уловили. Малыш, словно разъяренный шмель, заметался перед носом Флинкса, то и дело стукаясь о плексосплав стенок.

– Прекрати, убирайся, не мешай мне!

Тыльной стороной ладони Флинкс отогнал детеныша в сторону, забыв, что если годовалый минидраг разозлится, то запросто убьет его в ту же секунду.

Наклонившись вперед, Флинкс пытался разглядеть, что там впереди между деревьями. Джунгли через секунду остались позади, открыв взору песчаный берег реки. Сто метров чистого, слежавшегося серого песка. В сезон дождей он скрывался под водой, а сейчас напоминал лучший из пляжей Новой Ривьеры.

Тем не менее на Аляспине никому бы и в голову не пришло нежиться на этом песочке. Таких райских уголков здесь было тысячи. Они протянулись вдоль берегов многих крупных рек. И любой из них можно было купить буквально за гроши. Только если бы кто-то вздумал позагорать на пляже среди джунглей, сбросив с себя защитный комбинезон, кровососы в считанные секунды обезводили бы его тело, словно губку, выставленную им на развлечение.

Пляж был чист, словно лист бумаги, и пуст. Здесь невозможно нигде укрыться, если не захватить защиту с собой. “Ползунок” мял песок гусеницами. Флинкс без труда вел его по проложенным утром следам.

Мысли Флинкса приняли новый приятный оборот: он планировал перемахнуть, не теряя времени, из Миммисомпо в Аляспинпорт, где его уже поджидал собственный “шаттл”, готовый перенести своего владельца на борт “Учителя”, находящегося сейчас на высокой синхронной орбите.

Пип крыльями взлохматила ему голову: летучий змей неожиданно встрепенулся.

– Ну, что там?

В следующее мгновение Флинкс уже изо всей силы налегал на рычаг управления. “Ползунок” резко развернулся, выбросив из-под передних гусениц струю песка.