Последнее приключение Флинкса

Глава 9

На следующий день Клэрити формально возобновила работу с коллегами. Когда же они услышали ее историю, на Флинкса обрушилась лавина дружеских хлопков по спине и поздравительных рукопожатий. Все как один выражали ему благодарность за его подвиг. Флинксу ничего не оставалось, как терпеливо принимать все это.

Он пытался завязать разговор, однако технические термины, которыми оперировали коллеги Клэрити, выходили за рамки его познаний. А вот она явно окунулась в родную стихию.

Флинксу представился невысокий, смуглый и вечно нервничающий молодой человек по имени Макс. Он был ненамного старше Флинкса. Его лаборатория была битком набита самыми невообразимыми безхлорофилловыми растительными формами. Некоторые из них обладали способностью передвигаться. Он был в явном восторге оттого, что ему выпала роль наставника и гида.

– Нам до сих пор не совсем ясно, произошли ли грибки от морских водорослей или от одноклеточных, но на этой планете существуют такие генотипы, что камня на камне не оставляют от традиционных теорий.

Флинкс слушал с воодушевлением. Впрочем, он поступал так каждый раз, когда подворачивалась возможность узнать что нибудь новенькое. К тому же он посещал не только одни лаборатории и библиотеки. У него находилась минутка, чтобы развлечься и отдохнуть. Индивидуальное меню, современные увеселения на дискетах и чипах, и даже, при случае, настоящий концерт. Их время от времени по графику давали в разных подразделениях фирмы. Флинкс заметил, что здесь делается все возможное, чтобы жизнь в подземелье была как можно приятнее.

– Невелика компенсация, – сказала на это Клэрити. – Солнца нет, неба тоже не видать. Правда, в “Колдстрайпе” стараются изо всех сил. Мы ведь крупнейшая исследовательская фирма на Тоннеле. Другие фирмы гораздо меньше нашей и едва разворачивают свою деятельность. Большинство из них ограничиваются исключительно исследовательской работой. Мы же пока единственные, кто занят промышленной разработкой новых продуктов. В “Сометре” тоже пытаются кое-что сделать, но пока они не располагают для этого необходимым оборудованием. Как только “лакомые кубики” и Сплетение Вердидион поступят на рынок, люди наверняка перестанут задавать глупый вопрос – “А где этот Длинный Тоннель?” Мы планируем экспортировать их прямо на Большую Талию. Правда, если не ошибаюсь, тебя не слишком интересует экономика.

– Меня интересует все, – спокойно возразил Флинкс.

Наблюдать за работой Клэрити в лаборатории было сущим удовольствием. Она преображалась, едва переступив порог. Куда только девались ее улыбочки и смешки. Она становилась воплощением серьезности и внимания, как только дело доходило до разгадки какой-нибудь генной структуры грибков или пожирателей сульфидов. Она редко работала с биоформой как таковой. Это была работа хирургов и манипуляторов. Она же работала на гигантском мониторе, в чью память было заложено несколько миллиардов мегабайтов единиц хранения. Даже не притрагиваясь к живой клетке, Клэрити была способна разложить на части самый сложный живой организм или же при необходимости кирпичик по кирпичику воссоздать его. В считанные часы она могла построить схему эволюционного развития целого вида. Лишь после того, как все комбинации были несколько раз просчитаны и проверены, начинались опыты с живыми клетками.

Флинкс смотрел, как загипнотизированный, и в то же время на душе его было тревожно. Он почему-то испытывал сочувствие к этим примитивным созданиям. Ведь их генетические коды превращались в подобие детских кубиков. И какая разница, кто это – грибки ли, слизистая ли плесень. Флинкс мог без труда представить себе группу других безлицых незнакомцев, склонившихся над похожим оборудованием. Они точно так же передвигают молекулы ДНК электронными щупами, вставляют их в белковые цепочки и удаляют гены. Кроме того, он столь же легко мог представить конечный продукт их бесстрастного рассудочного труда – себя.

Клэрити же вселяла в него тревогу совершенно другого рода. Хотя совсем недавно Флинкс дал себе зарок держаться подальше от проблем легкомысленного и фривольного создания, его неодолимо тянуло к симпатичной генинженерше. К тому же она сама по собственной инициативе продемонстрировала Флинксу, насколько велика ее тяга к нему.

Он с восторгом наблюдал ее среди коллег. Работая, она уже не выглядела испуганным, замученным созданием, которое он вытащил своими руками из джунглей Ингра. Нет, в ней прибавилось зрелости и уверенности в себе на целый десяток лет.

Их отношения постепенно приходили в спокойное русло. И дело было вовсе не в том, что она охладела к нему. Наоборот, наедине с ним она держалась куда раскрепощеннее, чем до этого. Но вместе с самоуверенностью к ней вернулась, чему Флинкс был рад, некоторая отстраненность. Если бы Флинкс того захотел, она наверняка с горячностью откликнулась бы на проявление его чувств. То, что она неравнодушна к нему, безошибочно читалось в ее глазах и в голосе. Просто теперь ее жизнь больше не зависела от него. Так оно и к лучшему.

К несчастью, ее возросшее самообладание и уравновешенность в их отношениях сопровождались постепенным спадом у него. Ведь хотя Флинкс в интеллектуальном плане чувствовал себя равней большинству ее коллег-мужчин, а иногда даже ощущал превосходство, в смысле социального общения он был куда менее опытен, чем самый заурядный молодой человек девятнадцати лет.

Что ж, он всегда был одиноким скитальцем, таким наверняка и останется.

Он хвостиком ходил за Клэрити, пока та выполняла свои эксперименты, радуясь тем редким моментам, когда им удавалось переброситься словом о чем-либо, кроме работы.

Клэрити с головой ушла в эксперименты с так называемой замшевой плесенью. Это было нечто среднее между грибом и желе. Сама по себе плесень была совершенно бесполезной, но ее созревшие споры имели аромат свежескошенного клевера. Но важнее всего было то, что порошок, приготовленный из них, был способен полностью перебить запах человеческого тела. Правда, всего на несколько часов.

Вот если бы Клэрити и ее коллегам удалось при помощи генной инженерии вывести плесень, чьи споры убивали бы неприятные запахи часов на двадцать, а еще лучше на два-три дня, в руках ученых оказался бы новый косметический продукт, способный сходу завоевать рынок Содружества. Было экспериментально доказано, что споры безвредны и не вызывают побочных эффектов. Кроме того, это был природный продукт, в то время, как многие дезодоранты содержали металлы, способные нанести человеку значительный вред. Клэрити сама пробовала новинку и убедилась в ее полной безвредности.

Клэрити отвернулась от экрана монитора.

– Не слишком впечатляет, конечно. Подумать только, собрать воедино все достижения генной инженерии только для того, чтобы избавить тело от дурного запаха. Эйми говорит, что подчас самыми выгодными оказываются те продукты, которые решают самые простейшие проблемы.

Дерек с Хингом работают еще над одним видом слизистой плесени, которая существует в полужидкой форме. Она способна перерабатывать токсичные соединения, превращая их в полезные удобрения. Ее естественная скорость протекания реакции может быть значительно увеличена. Тогда появится возможность производить ее в больших количествах при минимальных затратах. Этого вполне хватит, чтобы обеспечить по меньшей мере половину свалок Содружества. Ты только представь себе – мы в буквальном смысле сможем превращать отраву в персики. Слизняки и прочая бяка – вот чем мы тут занимаемся.

– Исключительно ради выгоды.

– Тебя это огорчает?

Он отвернулся.

– Не знаю. Просто мне не дает покоя эта проблема – имеем ли мы право ради выгоды изменять естественный ход вещей.

– Ну, ты заговорил прямо как мои похитители, – с легким упреком произнесла она. – Запомни, Флинкс – все, что человек делает с незапамятных времен, так или иначе меняет естественный ход вещей ради его выгоды. Мы просто вернулись к первоисточникам. К тому же мы не загрязняем окружающую среду, потому что работаем в рамках устойчивой экосистемы планеты. Мы не строим изрыгающие дым фабрики и не устраиваем свалок ядовитых отходов прямо в первозданных пещерах. Наоборот, мы работаем с продуктами вроде тех, что ты уже видел. Они предназначены для того, чтобы уменьшить загрязнение на других планетах или вообще устранить его. Здесь у нас начинается целая новая отрасль. И если нашим планам суждено осуществиться, эта ранее бесполезная планета станет источником целого ряда новых очистительных продуктов. Иными словами, мы работаем с одной экосистемой, чтобы излечить десятки других. До того времени, как Вандерворт и те, кто стоял у нее за спиной, решили попробовать счастья на Длинном Тоннеле, эта планета если чем-то и была, так только тонюсеньким файлом в голографическом изображении Содружества. Теперь же, когда мы развернули здесь наши исследования, нам удается каждый день обнаруживать десятки новых волнующих возможностей.

– А кому в конце концов от этого польза?

Клэрити заморгала.

– Ты имеешь в виду не только тех людей, которые покупают наши продукты?

– Именно. И какая крупная компания будет потом загребать денежки из этой мировой кухни ДНК?

– Никакая не компания и не корпорация, – Клэрити удивленно уставилась на Флинкса. – Я думала, ты все знаешь. “Колдстрайп” – независимая фирма. Эйми управляет всем сама. Максим, Дерек, я, другие работники – мы вместе и есть “Колдстрайп”. Каждый из нас владеет своей долей. Неужели ты думаешь, что кому-нибудь удалось бы нанять людей, чтобы они честно работали в нашем подземелье за одну только зарплату? Мы все здесь потому, что у нас есть шанс неплохо заработать. Мы все тут зависим друг от друга. Вот почему им меня так сильно недоставало.

Клэрити положила руку на то плечо Флинкса, которое было не занято Пип. Ему показалось, что его прожгло насквозь. У нее были красивые руки с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Флинкс не стал стряхивать ее руку.

– А ты предупредила Вандерворт о своих похитителях?

– Она уже приняла меры. Мы и без того были готовы противостоять промышленному шпионажу, но ведь эти экофанатики не признают никаких правил, кроме их собственных. Даже когда они не допрашивали меня, все равно трещали без умолку. Как я понимаю, промывали мне мозги. Их программа, если ее так можно назвать, сводится к тому, чтобы сохранить в неприкосновенности все миры, известные Содружеству. Причем любыми средствами.

– Для некоторых людей чистота – не более, чем самоцель, – пробормотал Флинкс.

– Абсолютный тупик, – отрезала Клэрити. – Независимо от того, что движет вперед науку – жажда наживы или знаний, это все равно означает прогресс. Как только наука замирает на месте, цивилизация обречена на гибель. Ни на одной из планет нет того, что они называют экологической чистотой. Кто-то всегда оказывается наверху – на социальной лестнице или в пищевой цепочке. Разумеется, все не так просто. Я первая соглашусь, что на деле все обстоит гораздо сложнее. Всегда найдутся нечистые на руку люди, готовые уничтожить целый вид, лишь бы потуже набить свой кошелек. Мы же здесь не такие. Наша фирма получила одобрение Церкви. Мы не собираемся наносить ущерб естественному состоянию природы, мы лишь только используем ее. Но нас легко раздавить, потому что мы еще малы и только развиваемся. Обрати внимание, мы не экспериментируем здесь с существами, даже частично наделенными ощущениями. Мы работаем с грибками и слизистой плесенью – простейшими организмами. И у нас есть реальный шанс использовать их на благо всему человечеству. При условии, что разработки проводятся под надлежащим контролем, биоформы Длинного Тоннеля способны дать цивилизации массу полезных вещей. Учти, я говорю это вовсе не потому, что у меня есть возможность на всем этом неплохо заработать. Мы ведь занимаемся здесь не одним только декоративным искусством. “Колдстрайп” – это вам не только Сплетение Вердидион, – она поморщилась. – Кажется, это не всем еще до конца понятно. Некоторые наверняка бы предпочли, чтобы планета оставалась неприкосновенной, терзаемая суровым климатом, погруженная во мрак и запустение. Помнишь старую байку о дереве, упавшем в лесу? Если бы поблизости не было никого, кто услышал бы его треск, как узнать, был ли треск на самом деле? То есть, если бы не нашлось никого, кому бы захотелось изучить эту планету и увидеть ее красоту, то можно сказать, что этой красоты вовсе нет. Людям, похитившим меня, хотелось бы, чтобы красота оставалась под семью печатями, недоступная человеческому глазу. Я отказываюсь понимать такие воззрения. Наша работа не причиняет вреда никому и ничему. Те организмы, которые мы видоизменяем, живут и здравствуют в своем новом обличье.

Клэрити печально вздохнула.

– Эти фанатики поставили себе целью положить конец всем исследованиям в нашей области. Они горят желанием намертво заморозить все работы по генной инженерии и родственным дисциплинам. Существует примерно с полдюжины отраслей, которые бы они, не задумываясь, запретили. А что касается их пресловутой экологической чистоты, которую они, якобы стараются сохранить, скажи, может им в таком случае попытаться запретить саму эволюцию? Ведь если им удастся приостановить деятельность нашей фирмы, тем самым они прервут здесь всякое развитие. Частные исследовательские группы быстренько свернут свою деятельность. Университеты вряд ли согласятся, чтобы их работники оказались втянутыми в перестрелку.

– А почему вы не запросите себе защиту со стороны миротворческих сил?

Она рассмеялась над его предложением.

– Наш Тоннель такой крошечный, что колония на нем еще не имеет официального статуса. Здесь еще слишком мало народу и предприятий, чтобы мы могли требовать для себя подобных затрат. Но мы пытаемся. Наша фирма расширяется, причем предельно быстро. Кроме того, мы стараемся привлечь сюда другие фирмы, не являющиеся нашими непосредственными соперниками. Мы стараемся привлечь к себе как можно больше внимания. Но до тех пор, пока этого не случилось, нам остается полагаться только на самих себя.

– Теперь мне понятно, почему им так хочется поставить точку на вашей работе.

Клэрити кивнула.

– Если они сумеют прикрыть “Колдстрайп” и выжить нас отсюда, то следом за нами последуют и другие фирмы. Содружество даже не подумает вмешаться, потому что здесь слишком мало людей и собственности для того, чтобы оправдать интервенцию. Эти фанатики запечатают все входы и выходы. И никто не рискнет вновь начать здесь дело. И в конце концов всему, что здесь есть, грозит полное забвение.

Клэрити развела руками в знак своей полной беспомощности.

– Весь наработанный материал пойдет прахом. Никаких вам Сплетений Вердидион, никаких “лакомых кубиков”, никаких пожирающих яды грибков, ровным счетом ничего. Поплавки снова одичают, а их популяция значительно сократится, ведь они лишатся беспрепятственного и надежного доступа к пище.

Ее голос звучал печально и в то же время страстно.

Пока исследована и нанесена на карты лишь малая часть пещер. Это ведь адский труд. Тоннель – первая планета, где совершенно бесполезны аэрофотосъемка и спутники, так как нас интересует только ее подземная часть. Как сундук с кладом. Даже на Кашалоте можно произнести картографическую съемку с орбиты. С пещерами этот номер не пройдет. Некоторые приемы, которыми пользуются местные картографы, известны уже тысячи лет. Тоннель, Флинкс, это настоящая пещера Аладдина, только набитая до верху не монетами, а биозолотом. Драгоценные камни в ней – это подвижные живые существа, которые ждут своего часа. И мы никак не можем позволить, чтобы кучка безумцев лишила нас наших богатств.

– Но ведь им однажды удалось пробраться сюда. Они могут попытаться второй раз.

– Мы встретим их во всеоружии, – с вызовом произнесла Клэрити. – Ты слышал, что сказала Эйми. Служба Безопасности смотрит в оба. На этот раз никто не сможет проскользнуть незамеченным сквозь ее фильтры в порту. Весь багаж будет подвергаться тройному досмотру, каждый прибывший трижды просвечиваться детектором. А так как теперь ни для кого не секрет, что случилось со мной, люди будут присматривать друг за другом. И если у фанатиков здесь действительно имеется свой агент, он не сможет пройти незамеченным даже в туалет. Ему придется не высовывать носа, иначе его тут же обнаружат и привлекут для дачи показаний. Я хочу, чтобы ты понял, Флинкс, что именно мы пытаемся здесь сделать. В твоих словах звучала неуверенность и даже вопрос. Ведь дело не только в том, сколько мы на всем этом заработаем. Каждую неделю, каждый месяц мы делаем какое-то важное открытие, которое обогатит запас человеческих знаний. И не только по экологии или геологии, но и в ряде других отраслей. Длинный Тоннель – единственный в своем роде. Во всем Содружестве не сыщешь планеты, подобной ему. Взять хотя бы воздушные сенсоры. Никто никогда не встречал подобного. Таксономисты ломают головы, но так и не могут решить, к какому классу их причислить или выводить новый класс животных, чтобы хоть как-то объяснить их. И все это поразительно интересно. Живые организмы существуют в таких формах, о которых мы и не подозреваем. Уже одно это – довольно веская причина, чтобы бороться за сохранение исследовательской станции. Ведь ежедневно мы вносим свой вклад в копилку человеческого познания и прибавляем людям и транксам хоть чуточку комфорта. Транксы, которые работают здесь, полагают, что могут начать серию экспериментов с пожирателями сульфидов. По их мнению этих пожирателей можно с помощью генной инженерии приспособить для восстановления экзоскелета. Обычно хитин не поддается регенерации, но пожиратели выделяют его как побочный продукт. Вы помещаете их в рану и ждете, пока она не зарастет, словно ее и не было. Ты понимаешь, насколько это важно для транксов? Тебе же ведь известно, как они страшатся повреждения экзоскелета. Для них это самая серьезная внешняя травма, которую они могут победить. Они пока что не подобрали ключика к решению задачи, но мы пытаемся им помочь. А доходы от открытия мы поделим пополам. Оно наверняка станет крупнейшим достижением в области лечения травм их скелетов и спасет не одну жизнь. Разве ради этого не стоит бороться?

– Трудно сказать, – Флинкс отвернулся от нее и уставился в стену. – Я еще слишком молод, чтобы обсуждать серьезные этические проблемы. С меня достаточно того, что мне постоянно приходится разбираться в собственном понимании этики, не говоря уже об общечеловеческой или об этике транксов.

Клэрити была явно расстроена.

– Так значит, ты не согласен, что проводимые нами исследования стоят незначительного вмешательства в экосистему?

– Разумеется, они стоят того в глазах вашей фирмы. Что до остального, то я не возьмусь сказать что-либо определенное.

– Но мы же не наносим вреда здешней экосистеме! – совсем потерянным голосом сказала она. – Те грибки, которые стали Сплетением Вердидион, существуют и в своем естественном состоянии. Мы же выращиваем только ту их разновидность, которая была получена с помощью генной инженерии. На подземный же мир мы не оказываем ровно никакого воздействия.

Он повернулся так резко, что она вздрогнула.

– Я здесь исключительно ради тебя. И не имею права высказывать собственного мнения в чью бы то ни было пользу. – Он сделал шаг навстречу ей, а потом замер как вкопанный и уставился в пол. – К тому же мне уже давно пора отправиться восвояси.

– Ты улетаешь? – Клэрити отказывалась верить собственным ушам. – Но ты ведь только что прилетел сюда. К тому же ты сам сказал, что ты студент. Я думала, тебе у нас интересно взглянуть на оборудование, познакомиться с другими работниками, побольше узнать о наших исследованиях. Если же это наводит на тебя тоску, почему бы тебе поближе не познакомиться с самими пещерами? Возьми снаряжение и глазей себе на местные подземные красоты сколько душа пожелает.

Он в упор посмотрел на нее.

– А что тебе до этого? Почему тебя так интересует, чем я занимаюсь?

– Потому что ты спас мне жизнь, разумеется. И тем самым, возможно, спас всю нашу лабораторию. И еще потому, что ты мне нравишься, – произнеся эти слова, она нахмурилась. – Странно, вообще-то. Обычно я предпочитаю мужчин постарше. Но в тебе, Флинкс, определенно что-то есть. Я имею в виду не только то, чем мы занимались по пути сюда.

– А что именно?

Вопрос прозвучал немного резче, чем ему хотелось бы, но Флинксу всегда мерещилась проницательность там, где в действительности была лишь наивность и бесхитростность.

– Просто ты... другой.

Она шагнула ближе. Пип нахохлилась, но осталась сидеть у него на плече. Клэрити же, подойдя к нему, обхватила его обеими руками. Ее прикосновение заставило Флинкса вздрогнуть.

– Наверное, я не совсем ясно выразилась, – прошептала она. – Мне почему-то лучше удается выражаться на экране монитора. Я только хочу сказать, Флинкс, что испытываю к тебе нечто большее, чем простое влечение. Мне хотелось бы, чтобы ты здесь остался. Не для учебы. Для того, чтобы быть со мной. У меня еще не было времени, чтобы поговорить с тобой об этом, не было ни единой минуты с тех самых пор, как я вернулась сюда. Я только и делала, что говорила о Длинном Тоннеле, о его значении, о своей работе. Настало время поговорить о нас с тобой.

– А о чем здесь говорить?

Ему хотелось, чтобы слова прозвучали совершенно спокойно, безразлично, равнодушно, но близость ее тела сделала это невозможным. Клэрити ощутила его сомнения и обняла Флинкса еще сильнее.

– Есть о чем. Ты ведь для меня так много значишь. Мне бы хотелось думать, что я для тебя тоже. По-моему, наши отношения, если их подпитывать, могли бы перерасти в нечто большее.

– Прекрати!

Столь бурная реакция напугала ее, и она опустила руки.

– Я думала...

– Ты думала! О чем тут можно думать, Клэрити! Ты ничего не понимаешь, ты совершенно ничего не понимаешь во мне.

Встревоженная гневной вспышкой хозяина, Пип взмыла в воздух в поисках невидимого врага. Но его не оказалось, потому что Флинкс злился на самого себя.

Клэрити призналась ему разве что не в любви, и это камня на камне не оставило от душевного равновесия, которое Флинксу с таким трудом удавалось сохранять в последние дни. И это вовсе не потому, что она не скрывала своей увлеченности им. С этим он уже имел дело раньше. Истина была в том, что его тоже неодолимо влекло к ней не только душевно, но и физически. Она была умна, красива, старше, чем он, но никогда не разговаривала с ним покровительственным тоном. Впервые в жизни ему довелось наблюдать, как женщину с головой захлестывает волна чувств. И как никто другой на свете Флинкс понимал, что в этом нет никакого притворства.

Поэтому для того, чтобы противостоять этому натиску чувств, ему ничего не оставалось, как прибегнуть к единственному известному ему способу – отталкиванию. Он изо всех сил пытался отстраниться от нее и сохранить трезвый взгляд на вещи. Но вскоре Флинкс с ужасом обнаружил, что ему не удается достичь и половину той холодности, которую он вознамерился сохранить в себе. Как оказалось на деле, любовь – гораздо более сложная вещь, чем любое философское понятие.

– Что-то не так, Флинкс? Скажи мне!

– Ты ведь по-настоящему не знаешь меня. Ты знаешь только то, что лежит на поверхности.

– В таком случае, позволь мне заглянуть поглубже. Я хочу понять тебя до конца, – она почти умоляла его. – Дай мне эту возможность. Я постараюсь изучить тебя, чтобы нам обоим быть счастливее.

– Мы бы никогда не были счастливы вместе, – решительно возразил он. – Я ни с кем не могу быть счастлив.

Растерянность в ее голосе сменилась обидой.

– Ты противоречишь самому себе.

Флинксу ничего не оставалось, как броситься в эту пучину с головой. Он был подобен небольшому плотику, который безжалостно кидало и подбрасывало на стремнине жизни и, казалось, ему никогда не прибиться к берегу.

– Ты – генный инженер и притом неплохой. Наверняка тебе приходилось слышать об Обществе Облагораживателей.

– Обла... – она запнулась, и было ясно, как Божий день, что этого она никак не ожидала услышать от него. Однако она быстро пришла в себя. – Преступники из преступников. Выродки-евгенисты. Они производили генные манипуляции на еще не родившихся людях без всякого согласия.

– Именно, – внезапно Флинкс ощутил усталость. – Их намерения заслуживали всяческих похвал, но их методы были преступны. Своими действиями они нарушали буквально каждую строчку закона, касающегося комбинирования генов и косметической хирургии ДНК. Как я понимаю, потом в Кодекс были добавлены новые статьи исключительно для того, чтобы наказать этих преступников.

– И что с ними стало? Насколько я помню, в конце концов был обнаружен последний из них. Его поместили в больницу и подвергли полной очистке памяти. Но это было так давно.

– Не так уж и давно. По крайней мере, не так давно, как говорится в официальной версии. Последние представители вовсю творили свои дела еще несколько лет назад. – Он как-то странно посмотрел на нее. – Ты дипломированный генный инженер. Я надеюсь, ты относишься к ним с большей степенью неодобрения, чем рядовой гражданин.

– Разумеется, что за вопрос! Но подробности их работы никогда не предавались огласке. Правительство пыталось замять это дело. Но так как это моя специальность, еще студенткой я имела доступ к тем крохам информации, которые просачивались сквозь фильтры секретности. Мне известно, чем занимались Облагораживатели, вернее, чего они пытались достичь. Они в точности повторяли варварские эксперименты двадцатого века до эры Содружества, но в более крупных масштабах. Теперь они принадлежат истории. Это были преступники с научной степенью. И ни один из их проектов никогда не получит доступа на страницы любого уважающего себя журнала, посвященного генной инженерии. Правительство распорядилось поставить на всем этом печать секретности.

– Верно. Но при этом осталась одна нерешенная проблема. Одно дело – поставить крест на исследованиях Облагораживателей и совсем другое – выявить результаты всех их экспериментов. Да, правительство отследило большую часть их жертв, излечило тех, кто еще поддавался лечению, дало возможность сносного существования тем, кто был искалечен безнадежно. Но ему не удалось найти всех жертв, до последней. По крайней мере, один из подопытных кроликов Облагораживателей достиг зрелости, ничем не выдавая себя и не проявив признаков какого-либо тяжелого заболевания. Возможно, по сей день здравствуют и другие. Об этом никто не ведает. Даже сама Церковь.

– Я как-то не задумывалась над этим. В заключительном докладе по этому вопросу, который является единственным доступным источником информации, говорится, что последний из этих преступников был пойман и осужден много лет назад и что вся их работа была так или иначе проанализирована.

– Не вся. Кое-что они проглядели, – он впился взглядом ей в глаза. – Они проглядели меня.

Пип наконец успокоилась, усевшись на какой-то поручень рядом. Поскребыш отлетел от Клэрити, чтобы быть поближе к мамаше. Он был настолько напуган и сбит с толку вспышкой эмоций Флинкса, что попытался забраться под крыло Пип.

Клэрити неотрывно смотрела на юношу, который вдруг отпрянул от нее. Наконец она улыбнулась, но то была кривая и растерянная улыбка.

– О чем ты говоришь? “Они проглядели меня!” Ты ведь слишком молод, чтобы быть одним из членов Общества даже в последние дни его существования.

Настала очередь Флинкса улыбнуться безрадостной улыбкой.

– Я же сказал, что ты ничего не понимаешь. Какой я член Общества, я – плод их экспериментов. Смешно, не правда ли? На вид я вроде бы как нормален.

– Да ты и есть такой, – с горячностью подхватила она. – Тем более нормален, чем кто-либо еще, кого мне доводилось встречать. Застенчив, это верно. Но это только еще один признак нормальности.

– Я вовсе не застенчив. Я осторожен. Я прячу себя среди теней, предпочитаю темноту и пытаюсь не оставлять после себя никаких воспоминаний.

– Что касается меня, то это тебе явно не удалось. Флинкс, ты должно быть, шутишь. Да и вообще, откуда тебе знать обо всем этом.

– Я был на Мотыльке, когда последние члены Общества сражались с правительством, видел, как эти две группировки разнесли друг друга к чертовой матери. Они сражались из-за меня. Но я не дал себя уничтожить. Я бежал.

Он не стал рассказывать ей, как ему удалось спастись, потому что сам еще не до конца понимал, как это случилось. К тому же, он не любил задумываться над этим.

Она изучала его глазами. Он с внутренней усмешкой подумал о том, что, по всей вероятности, она пытается увидеть шишковатый лоб, лишние пальцы или что-нибудь еще в этом роде. Но ничего она не найдет. Изменения, которые были заложены в него, имели место еще во внутриутробном возрасте. Правда, Флинкс подозревал, что их можно увидеть и глазами.

– Я не был рожден как все, Клэрити. Меня сконструировали. Да, да, клетка за клеткой, согласно проекту, разработанному компьютером. – Он постучал пальцами по виску. – Там внутри – надругательство над природой. Я всего лишь рабочая гипотеза. Люди, задумавшие меня, мертвы либо подвергнуты стерилизации памяти. Поэтому нет никого, кто бы знал, что они пытались из меня сделать. Разумеется, я такой же нарушитель законов, как и любой член общества. Но это вина, унаследованная с рождением, а не по причине сотрудничества. Если власти узнают, кто я такой, меня тотчас посадят за решетку и начнут допросы и вынюхивание. Если они решат, что я не представляю опасности и могу быть признан приемлемым, меня, возможно, отпустят восвояси. Но если нет, то...

– Флинкс, ну как ты можешь заявлять об этом с такой уверенностью! Независимо от того, что ты видел, что ты узнал, что тебе когда-либо говорилось!

Флинкс понимал, что его признание не только шокировало Клэрити, но и заставило ее усомниться. Ее отношение к нему, полное надежд, было по-прежнему теплым и нежным, но уже не столь безоглядным. И поток ее чувств постепенно ослабевал под тяжестью вопросов, гнетущим грузом ложившихся ей в душу. Разумеется, с его стороны было низко выуживать из нее признания, но при всем желании он уже не мог удержаться. Она больше не знала, как ей относиться к мужчине, что стоял напротив нее. Радужные очки, сквозь которые она до этого смотрела на него, оказались разбиты. Вместе с ними что-то исчезло из их отношений и, как опасался Флинкс, навсегда.

Конечно, у Флинкса оставался выбор. Главное, чтобы Клэрити на минутку сделала шаг назад, чтобы получше разглядеть, с кем имеет дело. А все потому, что он был готов вот-вот безоглядно влюбиться в нее и одновременно не мог себе этого позволить. Возможно, так никогда и не сможет.

– Флинкс, я не знаю, что и думать, – столько всего ты наговорил. Не знаю далее, смогу ли я поверить хоть одному твоему слову. Ты, судя по всему, и сам не всему веришь, о чем говорил. Я точно знаю только одно – ты добрый, заботливый и отзывчивый. В этом я не позволю себе усомниться, я это видела своими глазами. Не думаю, что хотя бы частично это было... – Она запнулась, подыскивая нужное слово. – Запрограммировано в тебя еще до твоего рождения. Эти качества являются частью твоего “Я” и именно они оказались для меня наиболее притягательными.

Клэрити была честна, она говорила то, что думает, Флинкс видел это. В ответ на это бесхитростное излияние чувств что-то дрогнуло у него внутри.

– У каждого из нас свои проблемы, – продолжала она. – И если то, что ты поведал, хотя бы частично правда, то кто, скажи на милость, сможет лучше тебя понять, чем я? У кого ты найдешь сочувствие всем твоим бедам?

– Но я понятия не имею, на что я способен, – предостерег он Клэрити. – Я не знаю самого себя. Становясь старше, я ощущаю, как во мне происходят перемены. Я не имею в виду переход от юности к зрелости. Все гораздо глубже. И имеет физическую основу. Вот здесь.

Он снова прикоснулся к виску.

– Какие перемены?

– Не знаю. Не могу сказать. Это невозможно выразить. Просто у меня такое ощущение, будто со мной происходит что-то сверхважное, но я это не способен контролировать. Раньше мне казалось, что я знаю, в чем тут дело, что я смогу понять суть этих перемен и затем научусь управлять ими. Теперь во мне нет былой уверенности. У меня такое чувство, что это гораздо серьезнее, чем я сначала думал. Мутация влечет за собой нечто такое, что может быть известно одному лишь Богу.

Когда человек становится старше, он, как известно, начинает находить ответы на свои вопросы. Я же, как мне кажется, нахожу одни только вопросы. Порой это выводит из себя, – заметив выражение ее лица, он поспешил успокоить ее. – Я не имею в виду, будто мне хочется крушить все вокруг, просто временами я ощущаю себя в полной беспомощности и растерянности.

Она выдавила из себя слабую улыбку.

– И со мной случается точно такое же, Флинкс. Оно бывает у всех. Я думаю, если мы будем вместе, если ты будешь испытывать ко мне те же чувства, что и я к тебе, нам не страшны любые беды. У меня есть доступ к секретным файлам. Моя служебная репутация ничем незапятнана. Пусть “Колдстрайп” небольшое предприятие, у нас отличные связи.

Флинкс отрицательно покачал головой.

– Тебе ни за что не добыть архивных документов Церкви, касающихся деятельности Общества. На них лежит моральное табу. Я знаю это, я уже пытался. Если с правительственными копиями можно не мытьем, так катаньем добиться своего, то с Церковью этот номер не пройдет.

– Мы сумеем. Когда человек любит, ему любые горы по плечу.

– А ты уверена, что любишь?

– Ты не позволишь мне небольшую натяжку?

– Нет. Так ты уверена?

– Теперь не совсем. Я думала, что да, но скажи, в чем можно быть уверенным до конца? – Ее улыбка стала шире. – Понимаешь, ты не единственный, кого тревожат происходящие с ним перемены. Я только не могу взять в толк, почему ты постоянно отталкиваешь меня от себя, когда все, чего я хочу – это понять и помочь. Ну почему ты не хочешь, чтобы я помогла тебе?

– Потому что я опасен. Неужели это не ясно?

– Вовсе нет. Неужели ты думаешь, что если какие-то горе-ученые наломали дров с твоими генами еще до рождения, то от этого ты мгновенно превратился в угрозу обществу? Когда я смотрю на тебя, я вижу обыкновенного молодого человека, сомневающегося в себе и в своем будущем. Этот молодой человек сделал все, чтобы помочь мне, когда я оказалась в беде, а ведь он вполне мог бы бросить меня на произвол судьбы и жить себе дальше припеваючи. Молодой человек, рискующий собственной жизнью, чтобы спасти незнакомого ему человека. Человек отзывчивого сердца, доброй души, тонкого ума, пусть даже временами чуточку циник. Объясни, почему во всем этом я должна видеть угрозу?

– Потому что ты не знаешь, на что я способен. Потому что я сам этого не знаю.

Теперь он почти умолял ее, надеясь сохранить возникшую между ними дистанцию и одновременно не желая отпугнуть ее от себя.

– Насколько я припоминаю, Облагораживатели пытались улучшить человеческую природу. И если твое сознание отражает твой нравственный кодекс, то мне совершенно не о чем волноваться.

– Клэрити, ну неужели ты так ничего и не поняла?

– Ты же сказал, что я не смогу. Вот и помоги мне, Флинкс!

Она сделала шаг навстречу ему и остановилась. Ей всем сердцем хотелось обнять его, приласкать, убедить в том, что даже если что-то не так, в конечном счете все устроится. И в то же время не могла сбросить со счетов его предостережение.

Они оба разрывались надвое между тем, что хотели их сердца и чего требовал от них рассудок. Правда, каждый разрывался по своим причинам. Пожалуй, они сумели бы решить все свои вопросы, смогли бы изменить свои жизни в ту или другую сторону, но так уж случилось, что внезапно их разговор оборвался.