Последнее пристанище

ГЛАВА 9

— Нет, Луи.

— Что значит нет? Я еще не успел ни о чем спросить.

Стоял уже второй месяц осени, листва на вьюнах, оплетавших городские здания, пожухла, но все еще было достаточно тепло. Они снова прогуливались по набережной Дуная, но вечер уже подходил к концу, и оба знали, что Кадан сейчас исчезнет в лабиринте проулков.

Он остановился, обернувшись к Луи лицом, и некоторое время, склонив голову вбок, смотрел на него.

— Вы такой красивый, когда злитесь, — сказал наконец он.

Луи усмехнулся краешком губ и притянул его к себе, пользуясь тем, что кругом почти нет людей.

— А вы — всегда. Вы точно околдовали меня, как альв из ваших пьес.

— Они называются операми, — фыркнул Кадан, — и вы не видели ни одной. Или… о…

— Вы ведь так и не спели для меня. Что еще мне оставалось, как не потратить шесть часов, разглядывая ваших разодетых фиф.

— Значит, вам не понравилось.

— Не понравилось ничего, кроме вас. Вам бы следовало петь под открытым небом, чтобы ваш голос сливался с дыханием ветра, а профиль врезался в рисунок облаков.

Кадан молча смотрел на него, так что и Луи, пораженный его реакцией, замолк.

— Вы думаете? — осторожно сказал Кадан.

— Я вижу это как наяву, — Луи пожал плечами, — но я, конечно, не собираюсь указывать вам, где и что вы должны петь.

Кадан оставался неподвижен.

— Когда-нибудь я спою для вас так, — наконец тихо сказал он, — но только для вас. И я все равно хотел бы петь и для всех.

— Я бы никогда не решился вам запрещать, — Луи поймал его кисть и поцеловал. — Я хочу, чтобы вы были счастливы.

Кадан отвернулся и смотрел теперь на реку, но руки не забрал.

— Вы же не можете не понимать, — сказал он, — что я не аристократ, и мне никогда им не стать. Мы с вами всегда были и, видимо, будем по разные стороны стены. Этот мир принадлежит вам. И я могу быть лишь частью мира, который принадлежит вам — но он никогда не будет принадлежать мне.

Луи нахмурился и невольно сильнее сжал его руку.

— Я даже не знаю, радоваться мне этому или нет, но вы определенно не правы. Мир меняется, и я не знаю, что будет с нами через несколько лет.

— Мне как-то сказали, что жизнь — это колесо.

— Мне тоже такое говорили. На мой взгляд, это был весьма темный человек, оставшийся жить где-то во временах Нибелунгов.

Кадан вскинулся и, нахмурив брови, внимательно посмотрел на него.

— А еще мне как-то сказали, что удача навечно покинула меня.

— Вот это уж точно ложь, иначе что вы делаете здесь?

— Да, я здесь. Но вся моя семья погибла и у меня нет ничего своего.

— Как и у меня. Но даже после гибели вашей семьи ваш талант прославил вас. Разве это не удача и разве не в этом ваша судьба?

— Я не знаю… — Кадан обмяк и приник к его плечу. — Иногда я чувствую такую усталость, Луи… Только мысли о наших встречах поддерживают меня. Вы должны знать, что если что-нибудь случится с вами, я не останусь жить без вас. Я тоже уйду во тьму.

— Что вы… — "такое говорите", хотел было сказать Луи, но замолк, когда глаза его встретили взгляд Кадана. Луи вдруг понял, что это правда — и иначе не может быть. Так же, как он не стал бы жить без Кадана. — Со мной ничего не случится… — растерянно закончил он.

— Вот вы собираетесь в Индию… и не спорьте со мной, это так.

— Я собирался в Китай. И откуда вы…

— Не важно. Больше вам негде раздобыть денег, а я вижу, что вы родом из Франции — и значит, у вас не осталось ничего. И конечно, вы хотите жить как граф… — Кадан замолк на мгновение, — не спорю, я бы тоже хотел не думать о деньгах. Но вы знаете, как погиб мой отец.

— Это была случайность.

— Я не утверждаю, что вы, как и он, попадете в шторм. Я лишь хочу обратить ваше внимание на то, как близко беда ходит от нас. А если вы погибнете — в буре или как-то еще — я не останусь жить. Это не пустые слова. Я не смогу без вас.

— Но мы знакомы всего три месяца. Это…

— Это пройдет? — спросил Кадан, и в голосе его не было злости, только насмешка. — Вы думаете так? У вас это пройдет, если погибну я?

Луи замолк, понимая, что нет. То, что происходило между ними, не имело объяснения, но представить своей жизни без Кадана он уже не мог.

— Обещайте мне, что станете себя беречь, — продолжил Кадан уже тише и не глядя ему в глаза, — обещайте, что если вам захочется рискнуть своей жизнью, вы вспомните об этом разговоре и о том, что я не останусь жить без вас.

Луи молчал.

— Это, пожалуй, единственная клятва, которую я не могу вам дать, — сказал наконец он, — я привык, что моя жизнь принадлежит мне, и только до тех пор, пока это так, я ничего не боюсь. Только тот, кто ничего не боится, станет победителем — в игре или на войне. А мне предстоит нелегкий бой. Как вы верно заметили, у меня ничего нет, но я не хочу всю жизнь оставаться приживалой у своей родни.

Кадан молчал.

— Я могу поклясться вам, что умру за вас. Но вы требуете от меня большего. Вы хотите связать меня по рукам и ногам.

Кадан все еще не отвечал.

— Вы сами не сможете любить меня, если я изменюсь и стану таким, — Луи невольно повысил голос.

— Я вас люблю просто потому, что вы есть. Вам не обязательно завоевывать мою любовь.

Он отступил назад.

— Я все-таки пойду, — сказал Кадан, хотя несколькими минутами раньше был уверен, что остаток вечера они проведут вдвоем. — Простите меня, Луи, если я слишком многого хочу.

Прошло несколько дней, и Кадан больше не заводил этот разговор. Луи однако не мог избавиться от мыслей о смерти, тучей нависших над их встречами.

Кадан, казалось, тоже заметил перемену его настроения и через некоторое время, когда они уже прощались, спросил:

— Я расстроил вас?

Луи качнул головой, не желая врать вслух.

— Я не хотел.

Кадан закусил губу и постоял некоторое время, исподлобья глядя на него.

— Идемте со мной, — решился наконец он и, не дожидаясь ответа, потянул Луи за руку, в проулок — и дальше, за поворот.

Миновав лабиринт улиц, они оказались у невысокого доходного дома, разделенного множеством подъездов на несколько частей. На первых этажах располагались лавочки, а вторые, украшенные балкончиками с чугунными оградами, занимали жильцы — не самые состоятельные, судя по незначительному количеству цветочных горшков на этих балкончиках.

Кадан втянул Луи в один из подъездов и стал подниматься на второй этаж. Луи следовал за ним, с удивлением оглядываясь по сторонам. В подъезде царил полумрак, и краска на витых перилах облупилась, но когда Кадан отпер дверь квартиры на втором этаже, Луи увидел, что внутри она обустроена со вкусом и довольно ухожена — если не считать разбросанной вокруг письменного стола кипы исписанных бумаг. Такая же кипа виднелась за дверью соседней комнаты, откуда выглядывало старое пианино. Дальше анфилада заканчивалась спальней.

Кадан замешкался в первой комнате.

— Хотите, чтобы я попросил принести вам кофе? — спросил он.

Луи покачал головой и, притянув его к себе, принялся целовать, тщательно исследуя каждый уголок знакомых — и в то же время непознанных до конца губ.

Кадан прогнулся, подаваясь к нему, и Луи осторожно придержал его за затылок, другой рукой приобнимая за поясницу.

— Не спешите… — выдохнул Кадан ему в губы.

— Я ни на чем не настаиваю, — сказал Луи и снова принялся его целовать.

Кадан плавился в его руках, но когда ладонь Луи сползла ниже, выскользнул из них.

— Я все же налью нам вина, — сказал он и, подтолкнув Луи к двери, ведущей в спальню, сам последовал за ним.

Он сам толкнул Луи на кровать, и пока тот лежал, глядя на него, достал из буфета бутылку вина и два хрустальных фужера. Наполнив их, он один вручил Луи, а из другого сделал глоток — и, тут же склонившись, поцеловал, наполняя рот Луи вкусом своего вина.

Тот отставил бокал и снова обнял его, нежно поглаживая, но не переходя черту.

Кадан освободился от камзола, и Луи опустил вторую руку на его тело, помогая удерживаться на весу.

Какое-то время они просто целовались, отвлекаясь лишь на легкие поглаживания, и Луи в самом деле не хотел настаивать на большем — этой близости и того, что они наконец остались вдвоем, хватало ему с головой.

Кадан однако стянул и с его плеч камзол, а затем, потянув за полы рубашки, заставил Луи снять и ее.

Устроившись на его бедрах верхом, он принялся неторопливо целовать плечи Луи, потихоньку спускаясь вниз. Очертил языком соски один за другим и наконец обвел им пупок.

— Я никогда этого не делал, — сказал он, чуть приподнявшись, — так что не уверен, что все пройдет хорошо.

Луи еще не понял до конца, что его ждет, и потому только когда Кадан развязал шнуровку его кюлот, чуть стянул их вниз и приник губами к лобку, резко выдохнул:

— Тебе не обязательно…

— Я хочу, — ответил Кадан, отстранившись на миг, и, поймав губами его член, втянул его в себя.

Луи показалось, что кровь, ударившая в виски, взорвалась салютом на потолке. Он ничего не соображал и не понял даже, сколько длилась последующая сладкая пытка — почти сразу он обнаружил себя расслабленно раскинувшимся на подушках. Голова Кадана лежала у него на животе.

— Я слишком долго этого ждал… — прошептал Луи и, потянув Кадана за плечи, заставил приподняться, а затем поцеловал.

Язык Кадана был соленым на вкус, но Луи куда больше интересовало то, что прозрачная стена, о которой не раз говорил Кадан, рухнула. Луи абсолютно отчетливо ощущал, что они слились в одно.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

— Я тоже тебя люблю, — ответил Кадан и тоже коснулся поцелуем его губ. А затем опустил голову Луи на плечо и замер так.