Последнее пристанище

ГЛАВА 11

Двигаясь по пути к особняку семейства Лихтенштайн, Луи думал, что в одиночестве сможет разобраться в том безумии, которое так внезапно накатило на него.

По какой-то самому ему непонятной причине видения не удивили его — они были как бы естественным продолжением того сумасшествия, которое охватывало его всякий раз, когда он видел Кадана или думал о нем.

Однако очень скоро Луи понял, что допустил ошибку.

Софи встретила его в вестибюле, и ее пристальный, вопросительный взгляд едва не заставил Луи попятиться и спешно покинуть дом.

— Где вы пропадали? — спросила она.

Чем дольше Луи смотрел на нее, тем более захлестывали его видения…

Вот она, в просторном льняном платье, подпоясанном лентой из зеленого шелка, подает ему костяной рог, наполненный золотистой дымящейся жидкостью.

Вот она колдует над очагом. Лицо ее изуродовано шрамами, а движения рук стали резкими, будто ей с трудом удается скрывать злость.

Вот она, в зеленом атласном платье, скроенном по моде позапрошлого века, в черной бархатной шляпке шествует по аллее отцовского парка, нервными рывками натягивая перчатку до самого локтя и глядя строго перед собой.

Софи всегда казалась ему несчастной в своем невзаимном браке и немного скучной, а еще — отставшей от жизни со своими вечно закрытыми воротниками и сшитыми на немецкий манер платьями и, может быть, нелюдимой.

Теперь он видел ее будто бы другими глазами. Софи была опасной, и за внешней ее закрытостью скрывалось бушующее пламя, языки которого иногда проскальзывали в ее зрачках. Софи знала, чего хотела, и добивалась этого любыми средствами — мысль эта промелькнула в голове у Луи и исчезла, так что он так и не успел понять, откуда она взялась.

Усилием воли Луи оттолкнул от себя ворох мыслей, в которых пока ничего не понимал, и сосредоточился на ее словах. Если отбросить видения, придававшие всему происходящему новый смысл, то вопрос Софи был прост и никакого подтекста не содержал.

— Полноте, мадам. Стоит ли спрашивать у молодого неженатого мужчины, где он мог провести ночь? Если в борделе, то это ударит по его репутации, а если в постели достойной дамы — то по ее, — еще не договорив, он направился к лестнице мимо нее, не желая смотреть Софи в глаза.

Софи проводила его пристальным взглядом, будто не поверила ни на грош, и, почувствовав его спиной, Луи бросил через плечо, уже преодолевая второй пролет:

— Можете не сомневаться, к политике мое отсутствие не имеет никакого отношения, и жандармы не нагрянут в ваш дом. По крайней мере, в ближайшие несколько дней.

Луи негромко расхохотался, силясь скрыть неловкость, но смех получился натянутым, и он поспешил скрыться в своих комнатах.

До вечера было еще далеко, и сидеть в спальне в такое время суток Луи не привык. Обстановка не помогала ему ни сосредоточиться на мыслях, ни отвлечься от них, так что, измерив комнату шагами двадцать шесть раз, Луи накинул на плечи камзол и стал спускаться в библиотеку — на обед он идти не хотел. Смотреть в глаза Софи было тяжело. Говорить же сейчас с Рафаэлем он бы попросту не смог.

Дождавшись времени, когда все, по его расчетам, должны были отправиться в столовую, Луи стал спускаться в библиотеку.

Едва он вошел туда, впрочем, как сразу же пожалел о своем решении: Эрик Лихтенштайн сидел за столом, и новый поток образов нахлынул на Луи.

Стол был дубовым, но Эрик, сидевший за ним, не изменился ничуть — разве что из коричневого его камзол стал темно-голубым.

Затем камзол сменил алый, расшитый золотом плащ — но Эрик со своим столом с резными готическими ножками оставался самим собой.

Наконец стол исчез, и теперь Эрик сидел на деревянном троне между двух резных столбов. Борода его стала длинней. Он поднял взгляд и некоторое время смотрел на Луи. Затем встал и, обогнув несуществующий стол, подошел к нему.

— Ты болен, Луи?

— Нет, отец.

Луи вздрогнул, поняв, что сказал, и рука Эрика, уже коснувшаяся его плеча, замерла.

— Что ты сказал? — переспросил он.

Луи качнул головой, отгоняя наваждение.

— Прошу прощения, господин граф. Я вспоминал дом. Честно говоря, я рассчитывал, что смогу побыть здесь один… Но мне, видимо, лучше уйти.

Губы Эрика дрогнули.

— Ты скучаешь по семье? — спросил он.

Странное чувство, что все это уже было, возможно, даже не один раз, нахлынуло на Луи. Он резко мотнул головой.

— Нет, господин граф. Не стоит волноваться, в моем положении мысли о прошлом неизбежны — но я не собираюсь в них тонуть.

— Луи… — Эрик замешкался. Взгляд его был слишком пристальным, и слова немного удивили Луи, — я хочу, чтобы ты знал: я рад был бы заменить тебе отца. И я всегда готов тебе помочь.

Он сделал паузу, то ли раздумывая о чем-то, то ли ожидая реакции.

И когда уже Луи готовился ответить формальное: "Благодарю" — и исчезнуть с его глаз, продолжил:

— Я думал о том разговоре, что между нами произошел. Несправедливо с моей стороны требовать, чтобы ты исправлял мои ошибки и отвечал за Рафаэля до конца дней. Хотя мне хотелось бы, чтобы и ты понял меня: мне осталось недолго, и я боюсь представить, что он может сделать, когда останется один. Я хотел бы изменить условия сделки, которую предложил тебе. Я дам тебе денег и ничего не потребую взамен, кроме одного: сделай так, чтобы он не умер в нищете. Просто наблюдай за ним… Издалека.

Луи молчал. Острый приступ жалости по отношению к человеку, который стоял перед ним, вдруг накрыл его. Казалось, граф Лихтенштайн постарел в один миг на добрый десяток лет.

— Вы любите его? — спросил Луи тихо.

— Он мой сын, — казалось, Лихтенштайна вопрос ничуть не удивил.

— Но вы же видите… что он за человек. Или нет?

— Он мой сын, — повторил Лихтенштайн, — чтобы он ни натворил.

— А если бы… — так же тихо продолжил Луи, — скажем, если бы он угрожал моей жизни. Вы все равно продолжали бы оправдывать его?

Лихтенштайн молчал.

— Если бы даже он меня убил?

Лихтенштайн дернулся и снова распрямил спину.

— Этого никогда не произойдет, — твердо сказал он. — До тех пор, пока вы, Луи, ведете себя разумно. Я знаю, что вы можете защитить и себя, и его. Что на вас сегодня нашло?

— Ничего, — Луи покачал головой и побрел прочь. Он и сам не знал, зачем задал последний вопрос. Конечно, сын был дороже Эрику, чем дальний родственник, которого пришлось приютить. Возможно, он просто хотел понять: так же ли Эрик безумен, как и он сам.

Промаявшись в доме до вечера, старательно избегая любых встреч, Луи все же наткнулся на Рафаэля, когда подошел к одному из своих окон — выходящему в сад. Рафаэль сидел внизу на веранде и курил, выпуская черный сигарный дым в сторону гор. Завидев кузена, он помахал рукой и хотел что-то спросить, но Луи поспешил отступить назад. Рафаэль ничего не пробудил в нем. Он был просто Рафаэль. Хотя Луи и знал уже, что он существует и там, в мире странных снов, который он недавно открыл для себя.

Луи никогда не потреблял опиума и даже с вином был достаточно сдержан, чтобы всегда контролировать себя достаточно хорошо. Тем труднее было уложить в голове тот прорыв реальности, который он обнаружил теперь.

Ночью он спал как убитый, но во сне видел скандинавские фьорды — и Рафаэля, лицо которого заросло длинной светлой бородой. Они играли в воде, и все окрестные мальчишки смотрели, как они на скорость преодолевают залив. По самой середине, когда остальные участники уже сильно отстали от них, Рафаэль рванулся вбок и, накрыв его затылок рукой, крепко притопил.

Луи барахтался, силясь выбраться, и сам чуть не утащил противника на дно. Рафаэль стал задыхаться и бить руками по воде, но, рванув его за шкирку, Луи вытянул мальчишку на поверхность, и, несмотря на эту небольшую свару, к финишу они дошли впереди всех.

Луи не злился. Напротив, сон наполнила тоска о времени, которого не вернуть. И когда он проснулся наутро, помнил его до мельчайших деталей — помнил даже имена, которыми они называли друг друга: Рун и Льеф. Помнил, как капала на полосу дерна красная кровь, и как сверкал в лунном свете нож, вспоровший их плоть.

Луи сел. За окном уже занимался рассвет. Опустив ноги на пол, он подошел к окну, и снова реальность будто бы сместилась. Такой же точно рассвет над маленьким шотландским городком он будто бы видел много лет назад.

"Друг или враг?" — спросил себя Луи. Рафаэль из сна был как живой — и таким же живым был Рафаэль, который пригрезился ему вчера. Рафаэль, который владел Каданом и говорил: "Он мой".

"А чего ты еще ожидал?" — тут же спросил Луи себя. То, что Рафаэль не был равнодушен к Кадану, он прекрасно знал. Конечно, влюбленность его казалась детской и поверхностной и, как виделось Луи, ни в какое сравнение не шла с тем, что чувствовал он сам. Но если бы Рафаэль мог… "Нет, — тут же одернул себя Луи, — Кадан никогда бы не позволил ему".

И все же в сердце закипела злость.

Бросив очередной взгляд за окно, Луи прищурился. Ему почудилась смутная тень, застывшая за углом, и это ощущение принесло тревогу. Он тут же отогнал от себя все — без исключения — ненужные чувства и мысли и стал одеваться.

Предложение Эрика было хорошо, ему и самому совесть не позволила бы оставить Рафаэля ни с чем. И все же он хотел еще разок наведаться в банк — не столько в надежде добиться чего-нибудь, сколько просто чтобы занять себя делом. Мысль о том, что он мог бы уже сейчас подбирать участок и назначить управляющего, чтобы тот занялся набором персонала, он старался отогнать.

Луи оделся и без приключений спустился на первый этаж — дом еще спал. Однако стоило ему выйти за двери, как начавшее уже становиться привычным чувство искажения реальности снова накрыло его. Аккуратные венские домики вдруг превратились в малюсенькие старые домишки одного из бедняцких кварталов Парижа. Луи абсолютно отчетливо ощутил, что сейчас на него набросятся — и начнется бой. Прошли те времена, когда каждый мужчина носил шпагу у бедра, но Луи все равно потянулся к тому месту, где должен был находиться эфес.

Он качнул головой и, переступая через наваждение, заставил себя шагнуть вперед.

Ничего не произошло. Никто не набросился на него.

Луи сделал еще шаг и задохнулся от запаха дыма. Теперь его окружала Гревская площадь, и он абсолютно отчетливо понимал, что только что шагнул на костер. Глаза Эрика, холодные и исполненные запредельного горя, смотрели на него с балкона ратуши.

Стиснув зубы, Луи сделал еще шаг — и с каждым новым шагом воспоминания наваливались на него. Теперь он уже не сомневался, что это именно воспоминания — настолько живыми и последовательными они становились.

Каждый камень, каждый лучик солнца, отражавшийся от крыши, отзывался в сердце острым приступом боли и новой волной образов.

К тому времени, когда Луи добрался до угла, и знакомый голос произнес его имя — испуганно и почти умоляюще — Луи уже готов был смириться с тем, что все это в самом деле происходило с ним.

Кадан стоял перед ним. Легкий утренний ветерок трепал медные пряди его волос.

Луи замер, разглядывая его и пытаясь сравнить с тем Каданом, который отпечатался у него в голове.

Кадан ничуть не изменился — если это в самом деле был он. То же лицо, те же узкие острые плечи… и все же, не то. В глазах того Кадана тоже было отчаяние — безумное отчаяние отверженного, потерявшего все. В глазах Кадана, стоявшего перед ним, отчаяние было усталым и скорее походило на отчаяние человека, который умирает не первый день и давно уже принял свою судьбу, но по-прежнему не хочет смириться с ней.

— Кадан… — тихо сказал Луи. Это имя звучало сейчас иначе, чем несколько дней назад. В нем было все. Луи уже не был уверен в реальности каменных стен и дубовых столов, но Кадан был настоящим — один из всего, что находилось вокруг.

— Вы так… — Кадан прокашлялся, ему было трудно говорить. — Вы так внезапно ушли. Я хотел… спросить. Что произошло?

Луи смотрел на него и не знал, что сказать. Хотелось обнять Кадана, притянуть его к себе и никогда больше не отпускать — и тут же в памяти всплывали Гревский костер, усталое лицо в обрамлении рыжих волос и боль под ребром… и что-то еще. Два образа сливались в один. Лицо Кадана таяло в подступающей тьме. Он умирал.

— Простите, — только и смог повторить Луи то, что уже говорил, — прости.

— Это не объяснение, — легкая, нервная улыбка промелькнула у Кадана на губах.

— Я не могу ничего объяснить. Возможно, вы были правы. То, что произошло вчера в вашей квартире, изменило между нами все.

В улыбке Кадана промелькнуло безумие.

— Я не верю вам, — сказал он. — Вы не бросите меня. Вы не могли хотеть только этого, месье Луи.

— Мог, — твердо сказал Луи, потому что на него в этот миг накатила злость. Ему было страшно — он предчувствовал, что в самом деле его несет под откос, и если не одернуть коней сейчас, то он уже не сможет остановить коллапс. — Простите, Кадан. Мне нечего вам более сказать сейчас. Мне нужно время. Нам нужно осмыслить то, что произошло.

Кадан закусил губу. Луи какое-то время молча смотрел на него. Потом поймал руку Кадана, запечатлел на запястье легкий поцелуй и пошел прочь.

— Месье Луи, — услышал он из-за спины и замедлил ход, потому что голос Кадана дрожал, и больше всего в это мгновение ему захотелось развернуться и обнять его — но Луи даже не повернул головы. — Вы обещали, что никогда не оставите меня — но покидаете. Опять, — Кадан уже и не думал скрывать дрожь, — вы всегда обещаете это, месье Луи. И всегда обманываете меня. Вы знаете, что я не смогу без вас. И вы не сможете без меня.

Луи стиснул зубы и решительно двинулся прочь, потому что не знал, что может ответить на эти слова.