Последние каникулы

Претендент на победу

— Сборная, в одну шеренгу становись!..

Старший тренер Юрий Тимофеевич Ковалев был худ, высок, с большими руками и большой головой. Весной ему исполнилось сорок лет. «Вершина молодости. Подножие старости», — как он сам говорил о своем возрасте. Но, несмотря на седые волосы и «подножие старости», выглядел он молодо, задорно, а главное, жил и работал, уверенный в том, что и ему когда-нибудь повезет и он вырастит настоящего Большого Бегуна, который станет Чемпионом.

— Равняйсь! Смирно! По порядку рассчитайсь!..

Его самая большая надежда — шестнадцатилетний Игорь Зимогоров, красивый, одаренный парень. Игорю одинаково легко давались и трудный спринт, и школьная учеба, но он, как думал Юрий Тимофеевич, «не давался самому себе».

— Чья очередь работать над собой?

— Моя! — шагнул вперед Зимогоров.

Юрий Тимофеевич считал, что всякий человек должен постараться овладеть собой, своим характером, чтобы стать самому себе учителем. А если нужно, то и тренером. Он взял за правило: с каждой тренировки отпускать кого-либо из учеников «для индивидуальной работы над собственным «Я».

Ребятам это нравилось: некоторые уходили в лес и там, как молодые лоси, бегали по просекам и полянам; другие взбирались на гору Маяк и, шумно дыша, носились верх и вниз по ее крутым песчаным склонам. Багровели от натуги лица, блестели под солнцем частые росинки пота, но ты возвысился над собой, ты — учитель! — и нет жалости к себе… Игорь Зимогоров, когда подошла его очередь, выбрал поросший травой берег Светлого озера — тут ему хорошо, тут он чувствовал себя вольным, как ветер!..

Было утро, солнце. Пели жаворонки. Вода в озере казалась частью неба, а небо — синей водой, в которой, будто гусиные перья, неподвижно лежали белые облака.

На берегу — три женщины с маленькими детьми, загорают, едят красные помидоры, густо посыпая солью. Поели, сели вязать — ослепительно искрятся под солнцем длинные стальные спицы. Вот они, испугавшись, наверное, солнечного удара, засобирались домой, подняли на руки малышей и двинулись к поселку, что начинался неподалеку, на пригорке.

В другой стороне, у низкорослых, приземистых кустов ольховника — старуха с внуком. Он стоит перед бабушкой с мокрым от слез лицом, канючит:

— Хочу-у купа-ацца…

Бабушка раскрыла журнал «Здоровье», читает, молчит, будто не слышит. Много ли прочитаешь, когда внук дергает за руку, не перестает просить. Отложила журнал, отрешенно смотрит в озеро. Наконец не выдерживает:

— Не пущу, не надейся. Приедут мать с отцом —, у них спрашивайся. У меня сердце разрывается, когда ты в воде. На глубоком судорога сведет — а я плавать не умею, кто тебя спасать будет?

— Хочу-у купа-ацца!..

«Жестокая старуха, привела мальчишку на озеро и держит в узде, — думал Игорь, приступая к разминке. — Это как если поставить перед голодным еду и не давать есть… Когда я был старухой, я не запрещал своим внукам купаться — пока они купаются, они растут и здоровеют!..»

«Когда я был…» он перенял от своего отца — преподавателя черчения в строительном ПТУ. Отец, бывало, на очередную шалость сына говаривал: «Когда я был Иваном Грозным!..» И становилось ясно, что шалостей таких не надо. Отец и ученикам своим частенько говорил: «Когда я был Иваном Грозным!..» — и те его тоже понимали.

Игорь, по своему несовершеннолетию и малой общественной значимости, много не дотягивал до высокого и властного «Когда я был Иваном Грозным!..», а потому переиначил находку отца на свой манер и пускал ее в ход когда надо и не надо. Ему казалось, такие слова возвышают его над собеседниками или просто слушателями. Правда, часто доходило до абсурда. Например, мама обращалась к нему: «Игорь, дай я заштопаю носок?» На что сын важно отвечал: «Когда я был носком!..»

— Купа-ацца хочу-у, — особенно жалобно проблеял старухин внук, и старуха не выдержала, сдалась:

— Ох, надоеда, все жилы вытянул. Не ходи глубоко, у бережка поплескайся.

Вскоре Игорь забыл о старухе и ее внуке. Начав с ходьбы, он перешел на медленный бег, еле сдерживая себя, чтобы не сорваться на скорость. Его молодые, скучающие по работе мускулы наливались свежей силой. Душа пела, и все вокруг становилось ярче и прозрачнее, будто на голубом небосводе появилось еще одно солнце.

«Послезавтра уезжаем в Москву… Я хочу выиграть соревнования, хочу победить. Мне всего шестнадцать лет, а я уже перворазрядник. Через два года стану мастером спорта, через три — чемпионом Советского Союза, а там Олимпийские игры… Когда я был олимпийским чемпионом…»

И вдруг!

— Спасите!.. Люди добрые, помогите!..

Кричали с берега.

Зимогоров бросился туда.

Остановился.

Повернул к кустам. Раздвинул ветки.

Старуха, что не пускала внука купаться, стояла по колено в воде и уже не кричала, а лишь открывала рот в немом крике, и у Зимогорова от страха по телу поползли холодные мурашки.

«Где ее внук?» — оглядывал он прибрежную гладь озера. Неожиданно из воды показались растопыренные пальцы мальчика — и рука снова скрылась в глубине.

Старуха тоже увидела эти пальцы, эту детскую руку, упала лицом на воду, захлебнулась и на четвереньках стала пятиться назад.

Зимогоров стоял оцепенев, парализованный страхом, тупо смотрел на старуху, не двигаясь с места.

— Что там? — раздался резкий голос за его спиной. Игорь вздрогнул. Ему не хотелось, чтобы его застали здесь, за кустом, когда там звали на помощь.

Мимо него промчался невысокий мужчина в сапогах и рабочем комбинезоне, подбежал к старухе:

— Где?.. В каком месте?

Обезумевшая старуха молча подняла руку, показав, где мальчик.

Мужчина бросился в воду, поплыл.

Игоря будто подтолкнули, он вышел из-за куста и побежал к ним. Что-то подсказало ему, что нужно искать мальчика, помогать мужчине, — оставаться на берегу в такую минуту было нельзя.

Мужчина скрылся в глубине, вскоре вынырнул, шумно вдохнул воздух и снова ушел под воду.

Игорь поплыл к нему и тоже стал нырять. Но глубоко нырнуть не мог — боялся. Даже глаза не открывал: казалось, увидев утопленника, он утонет сам.

Наконец мужчина показался из воды и поплыл к берегу — одной рукой он держал за волосы мальчика.

Старуха закрыла руками лицо и пятилась назад — будто освобождала плывущему место.

Мужчина вынес мальчика на берег, опустился на одно колено, положил малыша на другое и стал делать искусственное дыхание. У мальчика изо рта и носа полилась вода — Игорь увидел, что он пошевелил рукой. Мужчина положил его на землю, стал массировать живот и грудь, поднял мальчика за голову, сложил пополам и снова выпрямил. И так несколько раз.

«Помоги ему, дяденька, спаси его!.. Я бы тоже помогал, если бы умел, если бы знал, как ему помочь!..»

Мальчик открыл глаза. Мужчина поднял его с земли, стал придерживать за плечо, чтобы он не упал.

Мальчик долго не приходил в себя: подкашивались ноги, он оседал на землю. Но мужчина терпеливо и яростно ставил его снова и снова.

И вот уже мальчик стоит один, без помощи. Постоял, бессмысленно разглядывая своего спасителя, как бы даже обижаясь на него за то, что он его столько мучил, и, шатаясь, побрел от воды. Он был спасен.

Мужчина только теперь увидел стоявшего рядом рослого, загоревшего Зимогорова, покачал головой:

— Что ж ты, парень? Не отсиживаться надо, когда такое дело, а помогать. Небось в спортлагерь приехал?

— Я… как вам сказать… вначале не сообразил.

— Ладно, чего там.

Старуха сидела на земле и плакала, тихо, жалко. Но вот она поднялась, упала перед мужчиной на колени и пыталась целовать его руку.

— Не надо, мамаша, все хорошо, — говорил он, отступая назад. — Я, понимаешь ли, сено ворошил и услыхал — зовут. Хорошо, успел… Идите к мальчишке, уведите домой. Ему теперь у воды не надо быть.

Он сел на землю, стащил сапоги, стал выливать из них воду.

— Спасибо тебе, милый человек, спасибо, родной, — лепетала не отошедшая от боли и страха старуха.

— Ладно, мамаша, чего там, дело сделано. Я в морском десанте служил, нас учили!

Старуха остановилась — руки опущены, спина согнута, и, глядя на нее, Игорь почувствовал, что сейчас у него самого потекут слезы. Он пробормотал: «До свидания» — и медленно побрел в спортлагерь. Пришел на стадион, сел на скамейку и молча наблюдал, как его товарищи соревновались в беге. Сейчас, после озера, их азарт, их желание быть обязательно первыми показались ему наивной игрой, детской забавой.

— Что так рано? — спросил Юрий Тимофеевич.

— Там пацан утонул, — еле слышно проговорил Зимогоров.

— Чей? Когда?

— Ничей, дачник. Сначала утонул, а потом его мужчина спас… Еле откачали.

Юрий Тимофеевич подозвал ребят, строго предупредил:

— Без меня на озеро — ни шагу. На этом тренировка закончена, готовьтесь к обеду.

Игорь пошел в спальный корпус, лег на кровать и ткнулся лицом в подушку…

Вскоре в поселке, а затем в спортлагере каждый знал, что Зимогоров прятался в кустах, когда нужно было бежать на помощь. Ребята вначале шутили, посмеивались: мол, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. А потом кто-то рассмеялся:

— Да что тут особенного, он же трус! Он только себя любит!..

Больно укололи Игоря эти слова, в груди сделалось холодно, пусто. Он хотел возразить, возмутиться или, на худой конец, отпустить свою «дежурную» шутку: «Когда я был утопленником…» Но вместо этого растерянно улыбнулся и отошел в сторону. Оставалось надеяться, что случай на озере скоро забудется, — ведь случай в общем пустяковый, пацан-то живой!

После обеда все поплелись в палату отдыхать. Ребята острили:

— Лучшее положение в мире — горизонтальное положение!..

— Лучше переесть, чем недоспать!..

В палату вошел Юрий Тимофеевич и сразу — к Зимогорову:

— Это правда, что ты в кустах прятался, когда мальчик тонул?

Вопрос тренера удивил и расстроил Игоря: выходит, это не его личное дело — решать, как нужно поступить в момент опасности, возможно, смертельной. С какой стати он должен давать объяснения своему поступку, когда он и сам не совсем понимал, что произошло с ним на озере?

— Ничего я не прятался, просто вначале не сообразил. Можно подумать, всю свою жизнь я только тем и занимался, что спасал утопающих. Интересно, как повели бы себя другие… Когда прибежал мужчина, я помогал, он может подтвердить. Не понимаю: в чем, в чем моя вина?

Юрий Тимофеевич тяжело опустился на стул.

— Жаль, Игорь, что сообразительность к тебе пришла так поздно. Хорош герой, который соображает до тех пор, пока не прибежит дядя и не подаст пример… Ты задумывался, почему люди болеют за спорт, за спортсменов? Они ведь болеют не просто за Васю или Петю, они болеют за бойцов!.. Однажды мне пришлось наблюдать случай, когда на помощь тонущему человеку бросился другой, хотя не умел плавать. А ты…

— Я подумал, что сам могу утонуть. И вообще… остается всего три дня до соревнований, разве я мог рисковать?

Лицо тренера потемнело, глаза прищурились, блеснули жестким светом.

— Мы заметили, Игорь, чем лучше ты становишься как бегун, тем хуже как человек. Бывает, к сожалению, и такое… Выходит, спорт тебе во вред. Поэтому завтра к соревнованиям мы тебя не допускаем.

Вот до чего дошло — его отделяют, ему запрещают. Но почему? Кто им дал право отделять и запрещать? Он пришел сюда по собственной воле, как свободный человек, а ему ставят условия, требуют то, чего он не может, не смог… Пускай себе живут одни, без него. Пускай бегают, выступают — еще не раз пожалеют!..

— И не надо. Переживу. Сами попросите!

В палате наступила внятная, пугающая тишина: ни шороха, ни звука. Ребята сидели и стояли опустив головы; разглядывали собственные ногти, крутили пуговицы, таскали нитки из бахромы полотенец. Витя Башилов, сидевший ближе всех к Зимогорову, старательно втирал в ладонь медную монету. Никто за него не заступился, не попытался хоть как-то оправдать. Будто сговорились, будто не понимали, что это действительно страшно, когда тонет человек.

— Завтра в город пойдет продуктовая машина, ты можешь вернуться домой…

— За что? — побледнел Игорь.

— За трусость.

Тренер поднялся и пошел к двери. Его остановил Витя Башилов:

— Юрий Тимофеевич, мне Кажется, не нужно так… Зимогоров бегает лучше всех, он может победить в Москве!

Тренер обернулся, коротко, вприщурку посмотрел на Башилова и, не ответив ему, ушел.

Солнце поднялось высоко над соснами и затопило теплым светом палату. Над разноцветными одеялами кружились золотистые пылинки. В углу на подоконнике, утомившись от тяжелых изнурительных попыток улететь на улицу, сидел ярко-красный, в черную крапинку, мотылек.

Игорь пошел туда, взял мотылька за крыло и выпустил в открытую форточку. Мотылек стал падать, но у самой травы шевельнул крылом, затрепетал, поднялся и полетел к лесу.

Игорь сел на кровать, оглядел собранную в дорогу сумку. Скоро должна прийти машина, чтобы везти его домой. Что он скажет матери и отцу? А в школе что говорить? Одноклассники уехали работать в КМЛ, он, единственный, будет болтаться без дела. Столько радости было, даже шумливого форсу, что он едет на соревнования в Москву, а тут — здрасте — вот он я, голубчик!

Обиднее всего было то, что его считали трусом. Но разве он трус? Чтобы делать какое-то дело, нужно быть готовым к нему. А разве он готов?

Теперь он мог не только обижаться на тренера и на ребят, но еще вспоминать. И он вспоминал…

Прошло три года с тех пор, как отец Игоря — Николай Андреевич — увидел из окна автобуса бегущего по улице сына. Автобус шел на хорошей скорости, а за окном бежал сын — легко, размашисто, ничуть не уступая в скорости автобусу.

«Пожалуй, километров сорок в час иди около того! — неожиданно разволновался отец. — Однако нужно ли моему мальчику носиться по асфальту, соревнуясь с автобусом, не лучше ли на центральном стадионе бегать с такими же огольцами, как он сам?!»

И он без долгих размышлений привел сына в детскую спортивную школу к Юрию Тимофеевичу Ковалеву. И сказал: «Вот, отдаю вам самое дорогое, что у меня есть — сына Игоря. С вами он станет заслуженным мастером спорта, а вы с ним — заслуженным тренером Советского Союза».

Юрий Тимофеевич оглядел Игоря и, рассмеявшись, сказал: «Беру!»

На первой же тренировке Игорь пробежал «сотку» быстрее всех. Юрий Тимофеевич с некоторым испугом взглянул на секундомер и вдохновенно поднял глаза к небу: вот он миг, с которого начинается будущее! Сердце забилось в радостном волнении: «Это ты!.. Я тебя ждал, и ты пришел!..»

Игорь Зимогоров и в школе был лучшим учеником, а в шахматы играл как настоящий мастер. Все считали его одаренным парнем, а раз так, стоит ли удивляться, что ему везет? Разве мы удивляемся тому, что рыба плавает, а птица летает?!

И только Юрий Тимофеевич говорил ему шутя: «Настораживаешь ты меня, Зимогоров, сплошными успехами полнится твоя жизнь. Слишком легко тебе все дается, боюсь, в твоем организме не заполняется какой-то важный сосуд. Мне больше по душе успехи, которые приходят через трудности».

Зимогоров тут же забывал о словах тренера. Приходил на тренировку, переодевался и бежал на стадион. Начинал разминку и часто замечал, как другие ребята делали то же, что он. Появились подражатели — он становился лидером. Ему это нравилось. Он с удовольствием помогал отстающим.

И вдруг осечка. Пустяк, досадная случайность… Подумаешь, явился как-то Зимогоров на соревнования без шиповок. Забыл их дома, а ехать назад — поздно, не успеешь на старт. Признаться тренеру постеснялся, а подошел к своему товарищу по команде — Вите Башилову, хлопнул по спине:

— Ты сегодня, Витек, не побежишь, ладно? Я свои шиповки забыл, а мы с тобой в одном забеге. Ты не против?

— Но я тоже хочу бежать, я настроился!

— Много ли толку, Витек, что ты настроился? Команде нужны очки, а не твой настрой. Будь умным, не ставь собственные мелкие интересы выше интересов команды… Когда я был Витей Башиловым, я…

— Ладно, — сдался Витек. — У меня в сумке есть полукеды, я в полукедах пробегу.

Игорь надел шиповки друга и явился к месту старта. Вслед за ним пришел и Башилов — в серо-голубых, растоптанных полукедах.

— Это что за новости? — закричал на него Юрий Тимофеевич. — Ты бы валенки с галошами напялил, было бы еще смешнее.

Юрию Тимофеевичу объяснили, что для команды будет гораздо лучше, если в шиповках побежит не Башилов, которому эти шиповки принадлежат, а Зимогоров, который свои шиповки, к несчастью, оставил дома. Зимогоров бегает быстрее и покажет лучший результат. Тренер слушал, кивал, словно бы соглашаясь, и тут спросил:

— Результат чего? Неуважения к товарищу? Перемену обуви отменяю! Так спортсмены не поступают.

— Юрий Тимофеевич, — взмолился Зимогоров. — Да какой же он спортсмен? Разве он пробежит на такой скорости, как я? Ведь я сегодня готов на рекорд. Я выиграю соревнования, вот увидите.

Тренер был неумолим. Шиповки пришлось вернуть. Игорь протянул их Башилову, с издевкой сказал:

— Иди. Может, рекорд самого медленного бега установишь.

— Разве я виноват? — удивился Башилов. — Я ведь понимаю, что ты лучше, но Юрий Тимофеевич…

Зимогоров последил, как Витек торопливо переобувался, и, не дождавшись окончания соревнований, ушел со стадиона.

Он сказал себе, что ноги его не будет на беговой дорожке… Но через день, когда наступило время отправиться на тренировку, Игорь походил вокруг спортивной сумки, попинал ее и вдруг подхватил сумку и бросился на улицу. Юрий Тимофеевич встретил его, как всегда, приветливо. Просто сказал:

— Переодевайся, Игорь, сейчас начнем.

Но теперь на тренировке Зимогоров уже никому не помогал, даже не смотрел, все ли получается у товарищей. В забегах легко отрывался от них и всякий раз финишировал первым.

Тренер почему-то не хвалил его, наоборот, старался подчеркнуть недостатки бега Зимогорова: слабый старт, на финише высоко поднята голова…

«Он говорит обо мне так, будто я хуже всех. Пускай следит за своими тихоходами, он им нужнее!..»

Зимогоров ехал после тренировки домой, вспоминал замечания Юрия Тимофеевича, и обида сжимала его сердце: «Он всегда был несправедливым ко мне. То ему успехи мои не по душе, то из-за какого-то принципа выпускает на старт не меня, а черепашку Башилова. Уйду к другому тренеру, а Юрий Тимофеевич пусть работает с улитками…»

О том, что он переходит к другому тренеру, Игорь сказал отцу. Тот выслушал сына, поехал к Юрию Тимофеевичу, поговорил с ним полчаса, вернулся и ласково сказал:

— Ты, сынок, будешь заниматься у Юрия Тимофеевича, мне его подход к делу нравится больше, чем твой.

— Но я не хочу, я…

Отец сдвинул рыжие кустистые брови и вдруг повысил голос:

— Когда я был Иваном Грозным!..

Вопрос был решен. Игорь остался у Юрия Тимофеевича.

Наступило лето.

Зимогоров выиграл несколько соревнований, установил два рекорда и попал в юношескую сборную города. Старшим тренером сборной команды был назначен Юрий Тимофеевич Ковалев.

На учебно-тренировочный сбор отправились в красном автобусе «Икарус». Быстро бежало назад серо-черное шоссе. Моросил дождик, скапливаясь на стеклах мокрыми косыми полосами. Ребята, среди которых было много незнакомых, горланили песню: «На недельку, до второго…» Зимогоров сидел у окна и мысленно торопил автобус.

Приехали. Разошлись по палатам. Он выбрал себе лучшую кровать — в углу, у окна., показал пальцем: «Моя!», и паренек по фамилии Гусев, который уже сидел на ней, молча уступил…

Утро выдалось ясное, солнечное. Все отправились на озеро. Там, недалеко от детской купальни, стояли лодки с веслами. Пока другие купались, Игорь и с ним четверо мальчишек сели в лодку и поплыли на Остров, что находился метрах в двухстах от берега. Приплыли, выгрузились и решили осмотреть необитаемую землю, поросшую березами, густым ивняком и высокой, по пояс, травой. Все двинулись в одну сторону, и только Игорь — в другую.

— Эй! — крикнул он. — Пошли сюда!

Но никто из ребят не повернул за ним. А когда они скрылись из виду, он погулял в одиночестве по острову, вернулся к лодке и, не увидев ребят, толкнул ее от берега. Налегая на весла, поплыл обратно. «Если вы такие самостоятельные, то возвращайтесь по-своему!» У берега привязал лодку к железному колу, вбитому в дно, послушал, не зовут ли его ребята — нет, никто не звал, — и отправился на обед.

«Когда я был островитянином, я знал, как надо поступать!..»

В столовой Юрий Тимофеевич спросил Зимогорова, где остальные ребята.

— На острове, — рассмеялся он. — По-моему, они решили добираться вплавь.

— Вплавь?!

Тренер не поверил. Он ждал еще каких-то слов и вдруг повернулся и выбежал из столовой.

Когда обед кончился, в лагерь пришли ребята вместе с Юрием Тимофеевичем. Они в плавках шагали к спальному корпусу, а мокрую одежду несли в руках. Громко разговаривали, смеялись, было видно, что время они провели весело и теперь с удовольствием делились впечатлениями.

Юрий Тимофеевич велел повесить одежду на солнце, подождал, пока они наденут другую, и повел ребят в столовую. Вернувшись, он позвал в тренерскую Зимогорова. Предложил сесть и подождать. А сам долго что-то писал в широком журнале. Наконец отложил ручку, повернул голову:

— Почему ты бросил товарищей?

— Юрий Тимофеевич, я же пошутил, — улыбнулся Зимогоров, надеясь как-то задобрить тренера, заставить его взглянуть на этот поступок веселыми глазами. — Когда я был островитянином…

— Глупая шутка — не шутка, а глупость, — раздельно и потому особенно внятно произнес Юрий Тимофеевич. — Обошлось, они доплыли. А если бы кто-то не доплыл? Они вчетвером пришли к лодке и, не застав тебя, пошли искать. А ты уплыл один!

Зимогоров понял. И стал стараться из всех сил: тренировался, заготовлял для кухни дрова, помогал установить новую электроплиту и видел, что Юрий Тимофеевич доволен. Но доволен как-то чересчур сдержанно, не высказывая в адрес Зимогорова похвал, как это с удовольствием делал другим…

В соседней палате по радио пропикало одиннадцать часов и загремела бодрая музыка — началась производственная гимнастика.

«Только что на стадионе дали старт первому забегу. Теперь бегут девочки, а после них — мы… то есть ОНИ. А потом в забегах сильнейших спортсменов выявятся те, кто поедут в Москву. В этих забегах и будет показан лучший результат. И это сделает Виктор Башилов или Саня Лебедев. Я бы тоже постарался, но вот сиди тут, как под арестом, слушай, как за окнами кричат воробьи… Эх, когда я был птицей…»

Но это проверенное «Когда я был…» теперь не веселило, наоборот, раздражало. Хотелось забыть себя прошлого, думать о себе будущем, а это дело непростое, не каждому под силу.

Он поднялся, намочил под краном полотенце, вытер горячее лицо. Аккуратно повесил полотенце на спинку кровати и неожиданно подумал: «А что я здесь торчу? Меня не допустили к соревнованиям, но не запретили же выходить на улицу!»

Он выбежал из палаты. За спальным корпусом четверо гимнастов ходили по траве на руках. Трое жердяев баскетболистов стояли у маятниковой электропилы с топорами и ждали, когда мужчина в тельняшке починит ее. За голубым забором две девочки из волейбольной команды кормили булкой серую козу.

Игорь вышел за ворота лагеря, свернул в лес. Он шел мимо красновато-серых валунов, от которых время и непогода откололи огромные куски, мимо братской могилы с черным обелиском за металлической оградой. Обелиск осел в землю, почти зарос густой травой. На нем уже не разобрать имен.

«Пойду к ним, а там будь что будет. Если сам не побегу, то помогу другим, поддержу. Пускай машина едет в город без меня, я могу пойти в поселок и уехать автобусом».

Вдали, меж коричневых стволов раскидистых сосен, он увидел зеленый простор стадиона, развевающиеся на ветру флаги и яркие майки ребят.

Впереди пробежала группа девочек, они приближались к финишу, и самая маленькая из них — худенькая и тонконогая — была впереди.

«Давай, кнопка, маши крыльями!» — пожелал ей Игорь победы и похлопал в ладоши, увидев, что она первая пересекла линию финиша.

Юрий Тимофеевич стоял в окружении ребят. Заметив Игоря, выпрямился, сощурил глаза, и у Зимогорова приостановилось сердце: «Вдруг отправит назад!»

— Юрий Тимофеевич… Ребята… Я все понял. Я докажу!

Юрий Тимофеевич не торопился с ответом. Ребята пристально смотрели ему в лицо, ожидая, что тренер примет правильное решение…