Последние каникулы

Последние каникулы

Максим и Колька лежали на теплом прибрежном песке, смотрели в озеро. В воде, искрясь, дробилось солнце. Вдали, у самого Бугровского маяка торчал сизый парус — отсюда он походил на бабочку, сложившую крылья. На выступавших из воды камнях неподвижно сидели чайки.

Рядом с мальчишками, у воды стояла Вика — желтый купальник казался белым на ее загоревшей коже. Из-под руки смотрела, как в лагерной купальне Кирьяныч, обросший золотистой бородкой, учил пацанов плавать с аквалангом. Наклонившись над водой, он подолгу объяснял, как быть в глубине, иногда покрикивал, если его не слушали, и был похож на заклинателя водных духов. Пацан, не успев погрузиться, тут же выскакивал на солнечную поверхность и, стоя по пояс в воде, ошалело таращил глаза на Кирьяныча. Тот улыбался, молчал. Пацан выхватывал загубник, сдирал маску и начинал что-то лопотать, обвиняя при этом несовершенство акваланга. Кирьяныч слушал, поправлял широкие лямки, державшие кислородный баллон за спиной, трогал винт и посматривал на круглую шкалу — следил за атмосферами.

— Главное, не трусь, — говорил степенно. — Иди по ограде и держись за нее, чтобы не всплывать: у тебя положительная плавучесть. И не хватай воздух, будто хочешь впрок надышаться.

Вика тихонько смеялась, она уже не раз просила Кирьяныча разрешить ей поплавать с аквалангом, но Кирьяныч девчонок не брал, только парней, да и то самых надежных: не хотел рисковать.

Максиму казалось, стоит ему поговорить с Кирьянычем, и тот разрешит Вике надеть акваланг — как-никак с Кирьянычем они почти друзья, в лыжной секции два года вместе были.

Он отправился к Кирьянычу и тихо, чтобы не слышали мальчишки, попросил:

— Дай разок попробовать?

Кирьяныч заулыбался, хлопнул Максима по шее:

— Давно пора, а то живешь вхолостую. На песке лежать — ни ума, ни уменья не требуется. Надевай, старина, будем работать.

Соблазнительно было нырнуть с аквалангом, взглянуть, какая там жизнь на дне озера, но Максим преодолел свое желание.

— Я не для себя, для Вики прошу. — Максим качнул головой в ее сторону. — Мы сегодня на Алтай едем, не скоро тут появимся.

Кирьяныч отвернулся, прикрикнул на пацана, который не мог правильно надеть лямку акваланга, и подсобил ему. Зачерпнул рукой воды, намочил себе лицо.

— В другой раз, Максим, когда опыта маленько подкоплю, — сказал он, глядя приятелю в глаза. — Тут мушкетеры не справляются, а она подавно… Лето еще долго будет, — постарался он успокоить Максима, чтобы тот не обиделся.

— Ладно уж, скажи, пожадничал.

Максим повернул к берегу.

Обижайся не обижайся, а Кирьяныч по-своему прав: подводное дело опасное, не каждому доверишь.

«Лето еще долго будет», — повторил Максим про себя. «Долго и не здесь! — радостно думал он. — Столько разговоров было, столько неуверенности, что поедут вместе с Викой, и наконец пришел этот день!.. Дома уже мать с отцом собираются в дорогу».

Выйдя на берег, Максим огляделся по сторонам. Хотелось запомнить небо, лес, берег, озеро; слева — цепочка белых и красных бакенов, обозначивших фарватер, справа, там, где Ладога устремлялась в Неву, — каменная крепость Орешек, разделившая исток Невы на два широких рукава.

Он знал, что потом, далеко отсюда, они с Викой будут часто вспоминать эту минуту — расставание с озером, где оба выросли, с крепостью, в которой были не один десяток раз, с Колькой, острым на язык, но преданным в дружбе парнем.

— Эхма, последние каникулы, — вздохнул Колька. — Даже не верится, что проскакали целых девять лет… Помню, в пятом классе к нам пришел десятиклассник Борька-хоккеист. Мужик мужиком: бас, рост, плечи! Даже в голову не придет, что он — школьник…

— Теперь мы — десятиклассники, чудно, правда? — оживилась Вика.

— Ага, и какой-нибудь заморыш из пятого «а» то же думает про меня, как я — про Борьку… Эх, деньки мои отлетные, на следующий год уже в институт поступать. Давай, Максимка, рванем в ветеринарный? Во-первых, конкурс слабый, а во-вторых, частенько собак и кошек мучили, теперь лечить будем.

— Я не мучил, — сказал Максим. — Мне бы к технике поближе, в реле да шестеренках поковыряться.

По фарватеру плыл белый теплоход. На борту чернели квадратные буквы «ВОЛГА — НЕФТЬ». По палубе шел матрос в тельняшке и под тихий стук судовых двигателей нес на плече швабру. Путь его неблизкий, Максим подумал: «Целая беговая дорожка, метров сто!»

— Поесть бы, — сказал Колька. — Лето наступает — целыми днями голодным ходишь. Этак можно вообще отвыкнуть от еды. И слать письма родным с того света.

— Это остроумно, — сказал Максим.

Матрос уронил швабру — отчетливо звякнула ручка, будто телефон-автомат проглотил монету.

— Наверное, палубу будет мыть, — предположила Вика. — В Ленинград держит курс.

— Ага, мимо Эрмитажа поплывет, — отозвался Колька. — Надо бы съездить, давно не были. Он стоит, а мы не пользуемся.

— Пользуются чем-то другим, — рассердилась Вика. — К Эрмитажу это слово не подходит.

Вода в озере стала убывать, быстро отступая от берега, — теплоход забрал ее винтами и отбросил Далеко назад. Сейчас он пройдет еще немного, и косые волны вернут воду на прежний уровень.

Друзья увидели, как за скоростным катером на лыжах мчался их знакомый — Сережа Панкевич. Он ловко прыгал по волнам, почти не касаясь воды, чуть сгибая колени. Вслед за ним из-за каменной гряды показались три байдарки. Шли они против течения, их желтые весла были похожи на крылья мельницы.

— Ты больше не ходишь? — спросил Максим.

— Ходил бы, да тренер с сигаретой увидел — пижоном обозвал и сказал, чтобы, пока не осознаю, и близко не появлялся. Терпеть не может курильщиков. Считает, что большей человеческой глупости, чем курево, не бывает. Ничего, недельку покручусь, а там приду, он зла не помнит… Кто там у вас на Алтае?

Что Максим знал о далеком Алтае, о родственниках, которые проживали там давным-давно? Почти ничего. Дедушка Степан погиб на войне, бабушка Вера уже после войны умерла от воспаления легких. Оставалась у матери на Алтае лишь тетка Евгения, которую Максим никогда не видел. Но не только из-за тетки мама стремилась туда — там была ее родина. Он так и ответил Кольке:

— Мамина родина. — И, немного подумав, спросил: — Сам ты куда-нибудь едешь?

Колька долго молчал, сопел, хлопал ресницами, будто не слышал вопроса. И вдруг привстал на песке, вгляделся в озеро.

— Поехал бы, да матерь велит, чтобы на зимнее пальто себе заработал. Договорилась с каким-то деятелем на хлебозаводе, он меня возьмет за сто рублей вагоны с торфом разгружать. Я, в отличие от некоторых, без отца живу, надо матери помогать, — говорил Колька и будто насмехался над другом.

— Ладно, деятель, идем купаться?

— Не, на пустой желудок ноги судорога сводит.

Максим и Вика вошли в воду и поплыли.

Колька, насвистывая марш, смотрел на друзей. Те доплыли до бакена, взобрались на него, несколько минут сидели рядом, смеялись, а затем нырнули в глубину и, борясь с течением, направились к берегу.

— Вика-а! — закричал с лодки Кирьяныч. — Иди попробуй с аквалангом!

Вика встала на дно и, что-то сказав Максиму, пошла к лагерной купальне. Максим недолго шел за ней, и Кольке показалось, что он упрашивал Вику остаться, не ходить…

Когда Максим вернулся, Колька стоял уже одетый. Нацепив темные очки, смотрел, как Вика приближалась к лодке с аквалангистами. Обошла красную металлическую ограду и, наступив на что-то твердое, долго скакала на одной ноге.

— Зачем ей акваланг? — спросил Колька. — Вам же ехать надо, неужели она не понимает?

— Это ее личное дело… Обещала, что явится вовремя.

Они пошли вверх по пляжу. Миновали пионерлагерь — самое веселое, шумное место на берегу. За невысоким забором суетились мальчишки, пытаясь запустить воздушного змея, а девочки орали в беседке давно вышедшую из моды: «Миллион, миллион, миллион алых роз…» Прошли мимо старой и новой водокачек и под широкими лапами береговых сосен направились к эллингу.

— Не нравится мне этот Кирьяныч, — поморщился Колька. — Раньше он не был таким, а в институт поступил — такое из себя корчит. Прямо не человек, а вице-адмирал! Не, раньше он был другим.

— Правильно делает, — сказал Максим. — Без дисциплины в его работе — каждый день одни штаны лишние будут — только успевай оркестр заказывать.

— А Вика? Вместо того чтобы в такой день с тобой быть — как-никак с вами едет! — она с ним осталась, — гнул свое Колька. — Ей бы это было приятно, если бы ты, как она?

Максиму было тяжело это слышать, слова друга задевали за живое, и после некоторого молчания он сказал:

— Пускай попробует с аквалангом. Она первая из девчонок, кому он разрешил. Я сам просил…

— Понятно! — стукнул себя по лбу Колька. — Все дураки ужасно рассудительные и благородные. Уведет Кирьяныч твою Вику, предрекаю. У него злой глаз, я видел.

Максим усмехнулся, приставил ладони ко лбу, посмотрел в озеро.

— Не болтай. Вика не коза, чтобы ее можно было увести.

— Эх, Максим, я ж не за нее, я за тебя волнуюсь. Ничего ты не понимаешь в друзьях.

Максим не ответил, лишь прибавил шагу.

За эллингом открывался канал. Вырыл его отец Максима. Здесь же, на канале, Максим научился управлять экскаватором. Раз посидел в кабине за рычагами, другой, третий; поговорил с отцом: то покажи, про это расскажи, а это что, а это как, и пошло-поехало как по маслу. Даже отец удивился, что работает сын не хуже настоящего экскаваторщика — вот какой каналище вместе прошли. Теперь оставалось вырыть ковш, в который по каналу из озера будут приходить на стоянку яхты и катера.

— Сложно рычагами управлять? — спросил Колька, показав на экскаватор. — Дай как-нибудь попробовать, ладно?

— Постой, — перебил Максим. — Где Петька?.. Эй, Леша, почему экскаватор не работает? — крикнул он полуголому бульдозеристу, который, склонившись до земли, пристально разглядывал внутренности своей машины. Наконец выпрямился, полез в кабину. Бульдозер стронулся, повизгивая шестеренками, направился к эллингу.

Из дверей эллинга вышел толстый мужчина в резиновых сапогах — боцман водно-спортивного клуба, — поднял руку, остановил бульдозер. Из кабины высунулся недовольный бульдозерист:

— Что такое, Флягин? Ты вникни, почему путь преграждаешь?

Колька тронул за плечо друга, деловито посоветовал:

— Шел бы ты домой, Максим, а то если эти гаврики — Петька и Мишка — не вышли на работу, не уехать вам, не получится: упросят твоего батю работать. Бери Вику и валяй.

— Погоди. Неужели он собирается боны спускать только трактором?

— Остепенись, Леха, не дело это — боны без катера ставить, — говорил в это время боцман и показывал кулаком в сторону озера. — Было уже, разве не помнишь, когда трактор утоп…

— Скажи это своей бабушке, — хохотал Леха. — Вникни, Флягин, я не только боны, я Эйфелеву башню могу посередине озера поставить. Работать надо! А не хочешь — упрашивать не буду, найдется дело поважнее!

Боцману пришлось отступить. От его начальственного тона не осталось и следа. Отойдя на шаг, он махнул рукой:

— Ну, давай, Лексей Митрич. Только осторожней.

— Не разрешайте ему! — подбежал Максим. — Он их переломает своим бульдозером. И сам потонет.

Рядом оказался Колька, схватил Максима за локоть:

— Твое какое дело? Что ты нос суешь куда не просят? Хочешь врага нажить?

— Отстань! — крикнул Максим и направился к боцману. Он хотел убедить, упросить боцмана, чтобы тот запретил Лехе заниматься бонами без катера. Боцман обернулся, обиженно взглянул в глаза мальчишке:

— Молчи, Максимка!.. Прав, а молчи. Ты ведь не знаешь, какого труда нам стоило выбить эту машину. Если и сегодня не сделают, то когда? Лыжная секция неполноценную работу ведет из-за того, что боны не поставлены, тренер жалобу писал…

— Чепляй, Флягин, што трепаться? — заревел Леха и сдал назад.

Когда громадный бон на двух толстых, заваренных по концам трубах прицепили наконец к бульдозеру, тот еле сдвинулся с места. Гусеницы буксовали, вгрызаясь в землю, тяжелая машина дрожала будто под током высокого напряжения. С горы бульдозер пошел легче, а сойдя с песка, легко заскользил к воде.

Точно так же он стащил в воду остальные боны. Затолкал их ножом в озеро, скрываясь почти по кабину в глубине.

К дамбе сходились праздные люди — каждому было любопытно взглянуть на необычную работу бульдозериста.

Оставался последний бон. Лежал он далеко от эллинга, на правом берегу канала. Тащить его сначала в гору, на берег, обогнуть канал по берегу, а уж затем спускаться с ним к воде. Но Максим был уверен, что Леха в гору бон не потащит, а постарается сплавить его по озеру.

— Этот фокусник додумается канал со стороны фарватера обойти, — сказал он Кольке. — И завязнет по самые уши. Эх, жаль, отца нет, он бы отца послушал.

— Брось ты, будет он слушать, — отмахнулся Колька. — Он же теперь на сцене, одних зрителей сколько собралось! Таких, как Леха, только в цирке показывать: выполз на манеж, и уже смешно.

Максим помчался в конец дамбы. Заметив, что Леха смотрит на него, закричал:

— Иди в обход, к эллингу, здесь утонешь.

— Пройду, — отозвался тот и двинул трактор по воде, в озеро.

— Леха, вернись! — кричал Максим, спрыгнув в воду. — Я сам копал, я знаю, тут ямы!

— Эй, парень, уйди, — кричали с дамбы. — Уходи, малец, пока не поздно!

Леха и не думал останавливаться. Белозубо и весело улыбаясь, он тарахтел к Максиму, вскинувшему руки над головой. По дамбе уже мчался Колька, собираясь прыгнуть другу на помощь. Не успел. В последний момент Максим кинулся в сторону и отплыл кролем.

Бульдозер, прижимаясь к дамбе, шел в конец канала. Путь был свободен. Вот он повернул влево, обогнул канал и двинулся на правый берег. Столпившиеся на дамбе зрители аплодировали — так красиво это выглядело со стороны: бульдозер, погрузившись в воду, словно амфибия, мощно преодолевал глубину. Вдруг его правый борт резко накренился, зад осел, и вода хлынула в кабину.

Леха пробовал дать задний ход. Гусеницы буксовали, машина садилась глубже и глубже.

— Вперед рули и вправо, вправо! — закричали с дамбы.

— Не слушай, наоборот, левей надо и назад! — раздался другой голос.

Сидя по пояс в воде, Леха непрерывно дергал рычаги и слушал то тех, то других. Но бульдозер только глубже погружался в воду. Наконец горе-водитель выбрался из кабины и, по-бычьи склонив голову, уставился на беспомощную машину. Ничего не придумав, обернулся к дамбе и, отыскав глазами боцмана, закричал:

— Балда! Нужно было впереди меня идти. Ну, олухи, утопили! Что я теперь начальству скажу?

— Скажи своему начальству, что ты и есть главный балда, — огрызнулся боцман.

— Идем отсюда, смотреть противно, — дернул друга за рукав Максим. Он чувствовал, что готов разреветься от жалости к такой сильной и такой беспомощной теперь машине. Он гладил на теле мокрые брюки и рубашку — выжимал из них воду.

Колька не пошел за ним. Подал на прощание руку:

— Тут расстанемся, я провожать не буду. Вон какие события, в кино не увидишь. Будет время — напиши, мне еще писем никто не присылал. Хочешь, Вику подгоню, а то провозится с аквалангом и опоздает… Не засосало бы, — кивнул он на трактор, — вишь как накренился.

Максим понял, что это событие захватило Кольку целиком. Пожал ему руку и пошел по дамбе к берегу. На самом верху оглянулся: нож бульдозера торчал из воды, а из открытой кабины, покачиваясь на мелких волнах, выплывало черное кожаное сиденье.

Максим стоял у окна. За дорогой поднимался пятиэтажный дом из белого кирпича. На третьем этаже, на голубом балконе прислонились к стене старые Викины лыжи — одна черная, другая красная. Рядом — старая детская коляска, в которой Григорьевы хранили картошку. Дверь с балкона в квартиру была открыта, и ветер старательно заталкивал край желтой шторы в комнату, а затем рывком выхватывал ее назад, на балкон.

«Где Вика, может, передумала ехать?.. Нет, не может она передумать, не такая. Зря ушел без нее, надо было подождать, позвать…»

Распахнув окно, выглянул на дорогу, что шла через лес к озеру. У школы двое пацанов качаются на качелях. Возле асфальтированной ленты шоссе, в тени рябины спит бездомный Шарик, видно, в столовой объедками накормили. Когда Шарик хорошо поест, всегда спит на обочине, а то и прямо на дороге, и тяжелые грузовики объезжают его.

Вика любит Шарика, всякий раз носит ему что-нибудь вкусное. Она даже хотела взять его: привела домой, устроила постель, накормила. Шарик поел и улегся спать. Но долго ему блаженствовать не пришлось: вернулась с работы мать Вики и, увидев собаку, стала ворчать: «Нам только Шариков не хватало, только грязи!..» Шарик, услышав такие слова, поднялся и направился к двери. Подняв на Вику глаза, тихонько заскулил: мол, открывай, Вика, выпускай, не хочу я, чтобы из-за меня на тебя ворчали. К тому же я вольный пес, мне к домашней обстановке еще привыкать надо, а это, как ты сама видишь, дело непростое и для нас, собак, хлопотное. Лучше ты приходи ко мне на улицу, там столовая есть, где часто вкусными щами кормят, там простору много и никто не заругает…

И Вика приходила. Вместе с ней стал приходить Максим. С Шарика и началась их дружба, и каждый в школе и в поселке знал, что Вика дружит с Максимом. Знали и родители Вики и Максима и были рады дружбе своих детей…

Когда Максим предложил Вике поехать в Сибирь, на Алтай, Вика сказала, что поговорит дома и если ее отпустят, то она поедет.

Случилось так, что родители Вики достали путевки в какой-то южный санаторий и, не раздумывая, разрешили дочке поехать на Алтай. С радостью дали ей денег на дорогу, на питание и даже благодарили мать и отца Максима, что они согласны взять их дочку с собой…

В комнату вошла мама, ласково спросила:

— Сынок, ты все собрал? Никуда твоя Вика не денется. Лучше проверь: все ли свое собрал? Иди к отцу, скажи, чтобы не забыл зубные щетки.

«Уведет Кирьяныч твою Вику», — неожиданно вспомнились Колькины слова.

— Ты был на берегу? — спросил отец.

— Да. Но лучше бы не был. Там Вахрушев бульдозер утопил. Теперь стоит в воде, будто подводная лодка, только крыша видна.

Отец поднял на табурет сумку, стал копаться в молнии.

— Этот Вахрушев думать не горазд. Руки у него действуют поперед головы. Научись он думать, ему бы цены не было.

— Кто его знает, — сказал Максим, не склонный теперь ни думать, ни говорить о Вахрушеве.

— Точно тебе говорю. Еще хорошо, что на тракторе сидит, а не водит, к примеру, самолет. Его Денисов предупредил, что переведет в слесаря… Глубоко засел?

— По крышу. И Петька почему-то не работает. Экскаватор клюнул ковшом землю и стоит, холодненький.

Отец застегнул молнию, посмотрел на сына — ждал еще каких-то слов. Максим молчал. Тогда он вышел в прихожую, стал накручивать диск телефона.

— Алло, Николай Иваныч? Привет! Вдовин к тебе прорвался… Что мой пацан говорит, будто экскаватор стоит? А кто ковш роет?.. Вчера вечером?.. А с Мишкой что?.. И он тоже? Ну дела-а…

Некоторое время отец молчал, казалось, он положил трубку. Но вот снова заговорил. Максим почувствовал, как похолодело у него в груди: понял, что Денисов просит отца не уезжать.

— Не могу, Николай Иваныч, перед женой неудобно. К тому же сын с нами едет и его одноклассница, дочка Григорьевых. Билеты в кармане, скоро вылетаем… Какие там памятники, Николай Иваныч? У меня этих памятников по всей области знаешь сколько? Что ни дом, то и памятник! В общем, не проси, дорогой, не могу…

Положив трубку, отец вернулся к сыну, позвал жену.

— Так поняли, почему Петька и Мишка не работают? Вчера кто-то из города к Мишке на новой машине приехал, ну и понеслись обкатывать. У Черной речки не справились с управлением и загремели в кювет. Шоферу ничего, а эти двое в больнице: у одного ключица сломана, а у другого сотрясение мозга. Оказывается, и в пустой голове сотрясение бывает… Денисов просит меня остаться.

— Вот еще новости, — взглянула мама на сына, будто искала поддержки. — Разгильдяев приструнить не может, а только за счет хороших работников выезжает. Начальник, а совести не имеет.

— При чем тут совесть? — спросил отец, пытаясь засунуть под ремень чемодана свежую «Неделю». — Работать некому, техника простаивает. И ковш позарез нужен… Все собрали?

— Да, все, — сказала мама. — Хотя потом окажется, что все-таки многое забыли… Сынок, где же Вика? Сейчас тетя Катя прощаться придет, а ее нету.

— Была на берегу.

— Так беги за ней, позови. Может, обиделась на что, передумала?

Ему не хотелось говорить о Вике. Он сам не знал, почему ее нет. Мысленно он видел ее с аквалангом, опустившуюся на дно. А Кирьяныч, склонившись над водой, кричит ей: «По ограде иди. Держись руками, у тебя положительная плавучесть».

— Отец, накрывай на стол. Пообедаем и — в путь. Ой, даже не верится, что на Алтай летим. Изменилось многое там… Увидим Катунь, Бию, Телецкое озеро, Чуйский тракт! Вот где облепиха растет! По сторонам дороги облепиховые кусты, будто янтарем разукрашены. Облепиха — самая полезная на свете ягода, из нее лекарства делают.

Мама была счастлива. Она теребила пальцами рукав белой кофточки и поминутно поправляла над ухом волосы.

— Почти двадцать лет не была на родине, двадцать лет! Разве такое можно выдержать? А в мыслях не расставалась ни на один день. И Вот едем!..

В прихожей позвонили.

— Вика, наверно, — сказала мама радостно. — Иди, сынок, открывай.

Оказалось, пришла соседка тетя Катя. С порога спросила:

— Ну, готовы, что ль?

— Готовы, готовы, — захлопотала мать, приглашая всех к столу. Пообедали скоро, по-дорожному. Тетя Катя, хоть и любила спеть за столом, на этот раз не запела — некогда и не то настроение.

Присели «на дорожку», помолчали и поднялись. Отец передал тете Кате ключи от квартиры — поливать кактусы. Максим пожал ей руку, а мама на прощание поцеловала соседку в щеку.

На платформе в ожидании электрички время тянулось медленно. За железнодорожной линией малолетние «стрелки», полузакрытые редкими кустиками лозы, тренировались попадать камнями в блестевшую на солнце консервную банку, что стояла в отдалении на кирпиче, — вот попали, и банка с грохотом слетела с кирпича.

— Ах, Вика-Вика! Пропадет билет, ну что за девчонка? — переживала мама. — Столько времени собираться и в самый последний момент передумать… Не верю, не верю, что она опаздывает, просто в самую последнюю минуту решила не ехать.

— Мам, хватит о ней, — попросил Максим. Ему казалось, что родители жалеют его.

И тут донеслось:

— Макси-им!.. Тетя Лида-а!..

Она мчалась к платформе, а на переезде уже звенел звонок и мигали красные огни.

— Не успеет!..

Максим поставил сумку, бросился навстречу.

— Успела! — радостно кричала Вика. — Думала, не успею, а все-таки успела!.. Простите, пожалуйста, за опоздание, я так торопилась.

— Успела, — подтвердил Максим счастливым голосом и забрал у нее легкий, в мелкую клеточку, чемодан.

— Прости, Максимка, задержалась я с этим аквалангом. Так интересно было, даже представить невозможно!.. Ой, электричка, бежим!..

Максим проснулся необычайно рано — показалось, кто-то позвонил в дверь. Прислушался: так и есть, снова звонок. Встал, открыл.

Вошел Денисов.

— Ты один? А где родители?

— Вы же знаете, мама и папа вчера улетели. И Вика Григорьева.

— Значит, батька твой не захотел нас выручить? Что ж, наверно, он прав, у него отпуск. Ладно, пока…

— Отчего ж не захотел? Надо — значит надо.

— Не уехал?! — радостно закричал Денисов, врываясь в комнату.

— Да нет, уехал. А меня оставил.

Денисов прищурился, будто от дыма, усмехнулся через силу:

— Велика радость. Нам экскаваторщик нужен.

— Я и буду экскаваторщиком. Да вы проходите, Николай Иванович, я вас индийским чаем угощу, — заторопился Максим, боясь, что Денисов не дослушает и уйдет.

Денисов нехотя прошел в кухню, присел к столу. С сожалением посмотрел на сына экскаваторщика, притворно-весело заговорил:

— Шутки, Максимка, мне тоже иногда удаются. Бывало, как разойдусь — ого-го!.. Теперь у меня самое время для шуток. Петька и Гришка в больнице манную кашу жрут — экскаватор стоит. Дамбу нужно плитами укреплять, чтоб не смыло ее в канал, бульдозер вытаскивать, пока совсем не засосало, а то потом его скорей пополам разорвешь, нежели вытащишь; землю на очистные сооружения возить, а работать некому.

Еще он говорил, что таких, как Петька и Гришка, судить надо, а не лечить. Что ими по их неимоверной глупости оставлен рабочий пост. Или, в крайнем случае, безжалостно штрафовать, чтоб они с такою легкостью не гробили собственное здоровье, которое получено ими на всю жизнь прежде всего для работы. Уж во всяком случае не помещать их в больницу и не оплачивать дезертирскую болезнь.

— Я бы их поведение, Максим, квалифицировал как поведение самострелов в военное время. Знаешь, кто такие самострелы?

— Знаю, те, кто легко ранили сами себя, чтобы отправиться в госпиталь.

Максим радовался, что Денисов остался — удостоил его разговором. Теперь важно не сбиться на мальчишество, держаться с ним солидно, как подобает мужчине.

— Зачем же вы размахнулись так широко, если не под силу?

— И ты размахнешься, если необходимость потребует. Люди, конечно, есть, да не все толковые. Однако других людей мне никто не даст, надо с этими работать. Ты скорее вырастай! Нам позарез нужны надежные ребята.

Максим поставил чайник на газ и слушал Денисова. Было видно, что заботы вконец одолели этого человека. Казалось, он старился на глазах, морщины побежали, будто трещины по стеклу. А взгляд сухой, напряженный.

— Между прочим, я еще в декабре паспорт получил, — важно произнес Максим. — Паспорт, как вы сами понимаете, не зря дают.

— И что же?

— Другие в мои годы полками командовали. В школе нам об этом все уши прожужжали. А мы — то фартучки шить, то на грядках копаться. Фу, тьфу!

— Эх, Максимка, там какое время было!..

— Вот именно, а все равно доверяли.

Денисов, размешивая сахар в стакане, думал. И все, о чем он думал, произносил вслух:

— Мне бы всего парочку деньков, ну, три-четыре, от силы. Там Козлов приедет, я бы Козлова попросил… Не работает экскаватор — нет земли. Нет земли — стоят машины. Стоят машины — стоит дело на очистных… Как тебя посадишь, меня ж за это…

— Николай Иванович, тем более три-четыре дня — это ж пустяк! — закричал Максим, позабыв, что нужно держаться «солидно, как подобает мужчине». — И начальство ваше не успеет заметить, вот увидите. А там я возьму билет на самолет и махну к своим, прямо на Алтай!.. Ну, Николай Иванович, не зря же я остался?!

Денисов продолжал звенеть ложкой в стакане, хотя сахар давно растаял. Глядя на него, Максим вспомнил, как вчера с матерью, отцом и Викой ехал в аэропорт. До Ленинграда молчали. Вика, намаявшись с аквалангом, спала, положив голову на плечо матери Максима. А когда сели в аэропортовский автобус, отец неожиданно рассмеялся:

— Ох, туго придется Денисову.

— Но ведь найдут выход? — спросила мама.

— Ясное дело, найдут, — сразу подтвердил отец. — Но сколько времени пройдет, пока они уговорят начальника СМУ, а тот еще подумает…

— Ничего, — сказала мама, — на то и голова у начальства, чтобы думать.

— Верно, конечно, — поддержал ее отец. — Но обидно, когда есть свои, а приходится на коленях стоять перед начальником СМУ. Тот и без того красивый и гордый, а наш Денисов… Да что говорить про Денисова, сама знаешь.

Максим заметил, как мама быстро взглянула на отца, недовольно проговорила:

— Опять начинается… Господи, помоги в самолет сесть!

Вика смотрела на Максима, словно бы спрашивая: как быть? Он ей подмигнул: дескать, не беспокойся, приедем в аэропорт, сядем в самолет, и все эти разговоры о Денисове, экскаваторе, ковше отпадут сами по себе.

Отец молчал, глядя в окно поверх маминой головы. Но было видно, что его мало интересовал придорожный пейзаж. Он что-то решал, и Максим начал догадываться, что именно. Когда уж совсем догадался, то сразу подумал, что главную роль в истории с Денисовым сыграет он сам и никто другой. Сердце его забилось чаще, к лицу прихлынула кровь.

Издали аэропорт походил на гигантское нефтеналивное судно: такой же длинный и плоский корпус, будто в скором времени его спустят на воду и он отправится в дальнее плавание.

Автобус с ходу прикатил на второй этаж. Пассажиры заторопились к дверям.

Отец долго не вставал с места, пока мама не подтолкнула его. Забрал чемодан, сумку и вышел вслед за Викой и Максимом. Оказавшись в просторном зале, поставил чемодан на пол, передал маме сумку:

— Лида, пойми… И вы, сынок, Вика… Вы должны лететь без меня. Неловко уезжать, когда… В общем, сами понимаете. Я быстро вырою ковш и — мигом к вам! А так неловко…

У матери страдальчески сморщилось лицо, увлажнились глаза — еще не хватало, чтобы она расплакалась. И тогда Максим взял отца под руку, тихо попросил:

— Отойдем на минутку?

— Ну, что еще? — недовольно спросил отец, отходя вслед за сыном.

— Ты помнишь, сколько мы собирались? И сколько раз из-за этого экскаватора у вас с мамой ломался отпуск? Помнишь, как радовалась мама, что наконец побываем на ее родине?

— Помню, почему ж не помнить! Но я не вижу другого выхода. Ясное дело, на моей стороне все права: я в отпуске, я заслужил. А выхода все равно не вижу. Давайте так: в этом году вы съездите с мамой и Викой, а на следующий — и я с вами. Так будет лучше, а главное…

— Есть выход, только не торопись, пожалуйста, отказать, ладно? Ты ведь знаешь меня, я справлюсь, верно? А вы поезжайте. Зато уж в следующий раз — точно вместе!

Отец дернул головой, будто отгонял пчелу, глухо проговорил:

— Денисов не согласится, ясное дело. Эк, куда хватил!.. Техника безопасности… Несовершеннолетний. С этим строго теперь, не то что в былые времена.

— Тогда сам приедешь. Я дам телеграмму, и мы с тобой поменяемся. Теперь лети и не волнуйся, не подведу. Ты для них важнее, чем я, понял? Дай хоть раз проявиться! Кроме того, надо Кольке помочь — он вагоны идет разгружать, чтоб к зиме пальто купить. У него только мать, им труднее, чем нам… За Денисова не беспокойся, я его уговорю. Сяду на место экскаваторщика — сам поймет.

— Допустим. Но какой ты работник? Твоя становая сила еще не созрела. Ты школьник, у тебя каникулы.

Отец все еще сопротивлялся, но уже отступал под напором сына. Максим это видел, чувствовал, и, не давая ему возможности перестроиться, чтобы пойти в атаку, Максим выставил главный довод:

— Па, сколько лет тебе было, когда ты влез в кабину экскаватора? Восемнадцать? А мне, если ты не забыл, скоро семнадцать, велика ли разница?

— Но я закончил училище.

— А я учился у отца, такую учебу тоже никто не отменял. И разве может сравниться твой дедушка «Ковровец» с теперешним чудом на гусеницах?

Отец Максима спорить не умел, ему легче было согласиться с сыном, чем попытаться разубедить его. К тому же он прекрасно знал, что сын работает уверенно и хорошо.

— Ладно, — сдался он. — Идем к маме, за ней последнее слово.

Лидия, слушая мужа, с возрастающим беспокойством смотрела на сына. «Вот не хватало беды!» — говорили ее глаза.

Сын стоял рядом — высокий, на полторы головы выше ее, — и смотрел сверху, ожидая, что решит мать. В глазах у матери появились крохотные влажные точки, теперь в них можно было прочитать вопрос: «Справится ли мой мальчик, он же еще маленький, мой Максимка?..»

— Я справлюсь, мама.

Лидия не была готова так быстро согласиться, не хотела, чтобы сын оставался один, когда сама она с отцом и этой хорошей девушкой Викой отправляется на свою долгожданную родину.

Но что она скажет ему? Как запретит? Вот если бы эта девушка Вика…

— А Вика?! — встрепенулась она и обняла ее за плечи. — Как же Вика? Ты подумал об этом?

— Поедет с вами, — улыбнулся Максим. — Она будет одна за нас двоих… Правда, Вика?

Вика хотела ехать с Максимом, но сказать об этом сейчас — значит подвести Максима, заставить его делать то, чего он не хочет, не может. Пересилив себя, она твердо произнесла:

— Он справится, тетя Лида. Пусть остается, раз это нужно.

Вика покраснела. Тут же вздохнула и улыбнулась. И пожала Максиму обе руки.

— Я тебе каждый день писать буду. Не успеешь прочитать одно письмо, а я тебе другое.

— И я, — просто сказал Максим.

Мама с улыбкой и волнением смотрела на сына, удивляясь тому, что упустила, не заметила мгновения, когда ее Максимка стал взрослым человеком. Она достала из сумочки деньги, протянула сыну.

— Не сиди голодным. Мы раньше вернемся.

На самолет, следовавший до Новосибирска, объявили посадку…

Когда Денисов ушел, Максим завернул в газету кусок колбасы и полбуханки. Спустился по лестнице на улицу и двинулся по бетонке к берегу. Проходя мимо Викиного балкона, замедлил шаги. Улыбнувшись, подумал: «Теперь ты в Сибири… Может быть, в эту минуту тоже думаешь обо мне…»

Дружески виляя хвостом, подбежал Шарик, сунул морду в пакет. Максим развернул бумагу, разломил колбасу пополам:

— На, это тебе привет от Вики.

Пес аккуратно забрал колбасу и понес под дерево, в тень.

За бетонкой Максима догнали красные «Татры». Шофер первой из них, поравнявшись, остановился.

— Здоров, Макс! Ты насыпать будешь или кто?

— Я.

— Тогда садись, — распахнул он широченную дверь, и Максим сел рядом.

— На очистные будете возить?

— Туда.

— Денисов просил пару машин на стадион закинуть.

— Закинем, — сказал шофер.

Лес расступился, за деревьями блеснуло озеро. Чуть в стороне от канала торчал полузатопленный бульдозер. А на берегу, одинокий и сильный, стоял оранжевый экскаватор.

— Приехали, — сказал шофер, подавая к нему самосвал кузовом.