Последний герой Исекай db.1

Интерлюдия 2 Рождение

Огонь в лёгких — это первое, что я почувствовал при пробуждении.

Я трепыхался в плотной жидкости, пытаясь выбраться, найти брешь в эластичной стене передо мной. Страха не было, меня не наполняло отчаяние. Одно лишь первобытное, неумолимое желание выжить, заставляющее прогрызать, процарапывать путь наружу. И в определённый момент вместе со странным ощущением в пальцах поверхность поддалась, вываливая меня наружу.

Но это была ещё не победа. Я всё ещё не мог дышать. Подняв руки к лицу, я почувствовал какую-то помесь лицехвата чужого и респиратора, присосавшегося к нижней половине лица. Из последних сил удалось оторвать его верхнюю часть — воздух пошёл в лёгкие. И теперь силы окончательно покинули тело, я снова потерял сознание.

Очнувшись снова, я понял, что не могу пошевелиться, и начал паниковать. Паника прекратилась в момент, когда тело начало двигаться само, высвобождаясь от оплетавших его катетеров биологического происхождения. Похоже, я снова в чужом теле, и судя по габаритам, это тело ребёнка. Сперва был окончательно оторван лицехват. Следом из глотки извлечена длиннющая связка трубок, видимо, ранее подведённая к желудку и лёгким. Недрогнувшей рукой я сорвал более мелкие катетеры с рук, ног и туловища. Попытка встать же завершилась неудачей. Что-то держало за спину. Ловкие руки закидываются назад и ощущают ещё ряд небольших отростков, присосавшихся вдоль позвоночника. Стоило мне подумать, что такое бездумное выдёргивание чего-то из позвоночника может быть опасным, как произошло это самое бездумное выдёргивание. На удивление последствий не было.

Ребёнок оглянулся назад, и, боги, моя психика была бы намного здоровее, если бы он этого не делал. Я увидел то, из чего мы с таким трудом выбрались… Над нами, прикованное металлическими скобами к подобию древесного ствола, иссушенное почти до состояния мумии, висело нечто, бывшее когда-то человеческой женщиной. Тело бедняжки с головы до ног было шрамировано рунами. В области шеи и рёбер её кожу прорывали светящиеся гнилушки корней, торчавшие из дерева, на котором был вырезан сложнейший сигил. А вместо брюшной полости висели два огромных лоскута кожи. Именно туда уходили все те трубки, которые ребёнок оторвал от себя. По краям зрения угадывалось подобие её фигуры. Но самое чудовищное было в том, что её бессмысленные мёртвые глаза следили за нами. ОНА. БЫЛА. ЖИВА.

Ребенок, глазами которого я смотрел, сделал неуверенный шаг в сторону матери, прижался к ней, уткнулся лицом. А потом вгрызся заострившимися зубами в её утробу, поглощая остатки плоти. Моё сознание снова помутнело.

Теперь мы плетёмся по лесу. Такой зелёный, залитый солнцем, с частыми полянами. Он так контрастирует с тем, что я видел совсем недавно. Контрастирует с ощущениями, которые сейчас переполняли маленькое тельце. Казалось, столько боли, усталости, жажды и голода просто не могли поместиться в ребёнке.

Где–то совсем недалеко послышалось журчание воды и тихое детское пение. Мы повернули в сторону этих звуков и вышли к маленькой речушке. Там, на камне, сверкая белыми коротко стриженными волосами и ушками, стояла маленькая кошкодевочка, ловко гарпуня заострённой палкой мелкую рыбёшку, которую она складывала в котомку у своих ног. Ребенок, затаившись, заворожено смотрел. А в следующую секунду я почувствовал, как заострились когти и зубы. Блять.

Аккуратно, держась в кустах, мы крадёмся, не сводя с неё глаз. Она — наша добыча. Вот так, тихо, ещё буквально пару метров… Чёрт! Кошка дёрнула ушком и обернулась.

Мы замерли, казалось, весь лес на несколько секунд затих. Девочка смотрела на нас с удивлением, но абсолютно без страха. Чувство голода заполнило сознание практически полностью, взгляд остановился на шее кошки, в ушах застучала кровь. И когда тело уже было готово сорваться в прыжок, раздалось громкое урчание желудка. Девочка заливисто рассмеялась, а котомка у её ног навернулась, рассыпая рыбу.

…И мы кинулись к этим прекрасными блестяшкам, жадно запихивая их в рот и проглатывая, практически не жуя. А когда мы слопали всё и вспомнили о кошке, она смотрела на нас с удивлением. В ушах перестала стучать кровь, мы даже услышали щебет какой-то птицы в лесу. Но усталость брала вверх, глаза слипались. Мы хотели моргнуть, но провалились в сон…

Пробуждение было приятным. На горизонте, переливаясь из оранжевого в фиолетовый, заходило солнце, всё так же журчал ручей, дул ветер. Под головой было что–то мягкое и тёплое. Нас невесомо гладили. Мы распахнули глаза и отпрыгнули назад. Обернувшись, увидели всё ту же кошкодевочку, которая нам мило улыбалась, поднимаясь из травы. Она что-то говорила, но мы не понимали ни слова. А потом последовал простой и понятный мне, но не хозяину тела, жест, указывающий на себя, — «Айрин».

Мы шли вверх по течению минут пятнадцать, девочка больше не говорила с нами, лишь тихонько мурлыкала себе под нос. В конце пути нас ждал пасторальный домик, примостившийся у мощного дуба над рекой. Его деревянные сваи опускались в недра дерева, а из трубы мерно попыхивал дым.

Как только Айрин переступила порог, она начала что-то громко и радостно щебетать. Из глубины дома ей ответил нежный женский голос. Айрин взяла нас за руку и потащила за собой к его источнику. Еще пара фраз, и мы движемся на кухню. Там, спиной к нам, стояла девушка. Стоило мне переступить порог, как она резко обернулась, схватила нож и, зашипев, собиралась атаковать, но Айрин встала перед ней, расставив руки в стороны. Она начала быстро тараторить, и через несколько секунд гримаса ярости сменилась удивлением, затем смятением и непониманием.

Странно, горизонт вдруг начал заваливаться куда-то вниз… А, ясно. Снова резкая боль в затылке. Заебали! И снова тьма.