Последний маршал

Глава 15 ЗИГЗАГИ

Первое, что сделал генерал Петров, — отослал всех своих сотрудников. Лукашука в том числе. И мы остались с ним наедине. Не скажу, чтобы мне очень нравилась его компания. Но чего только не стерпишь ради пользы дела!

Некоторое время он не поднимал глаз и только барабанил пальцами по столу, как бы наблюдая за собственными ногтями. Мне даже показалось, что он забыл о моем существовании и увлеченно занимается любимым делом.

— Простите, — так и сказал я ему, — вы не слишком заняты? Может быть, я в следующий раз загляну?

Он поднял на меня глаза. Не знаю, я ли подвиг его, но он показался вполне созревшим для разговора.

— Ну? — произнес он.

Начало, надо сказать, не оригинальное. Так начинают, когда хотят, чтобы начинал другой.

— Что? — сказал я.

— Что скажете? — смотрел он на меня.

Я пожал плечами.

— А что я могу сказать? Сидит человек в тюрьме практически ни за что. Любой с ума сойдет.

Он вскинул брови.

— Вы считаете рассказанное им выдумкой? — удивился он.

Я тоже как бы удивился.

— А разве к этому можно относиться как-то иначе? — Я изо всех сил старался, чтобы мое недоумение выглядело как можно натуральнее. — Какие-то бомбы, какое-то предательство. Он думает, что он мессия.

Между прочим, так оно и было, но это — именно между прочим.

Генерал еще некоторое время помолчал, а потом усмехнулся и покачал головой:

— Не пойдет, Александр Борисович.

— Не пойдет? — переспросил я. — А что — не пойдет?

— Вот это самое, — туманно ответил он и пояснил: — Разговор такой не пойдет. Мы же с вами серьезные люди, правда? Вот и давайте говорить серьезно.

— Давайте, — с готовностью согласился я.

Он кивнул.

— Итак, — снова начал он, но уже более решительно, — вы, очевидно, поняли, что Аничкин действительно спрятал где-то очень опасный груз? Не так ли?

— Неужели? — поразился я.

Он с размаха опустил на стол свой огромный кулак. Стекло на столе треснуло, часы на стене пискнули, а я вздрогнул. Интересно, бьет ли он своих подчиненных?

— Хватит! — сердито заговорил он. — Давайте говорить по существу.

Не люблю, когда на меня кричат, пусть даже это генералы. Хватит с меня Меркулова.

— Может быть, я пойду? — сказал я. — У вас, кажется, плохое настроение.

И начал тихо-тихо приподниматься.

— Ладно уж… Не уходите! — остановил он меня. — Послушайте, Турецкий, я навел тут о вас справки, так что вы меня не обманете.

— Да? — только и сказал я.

— Да! — Он жестко смотрел на меня. — Так вот. Работник вы способный, к делу своему относитесь довольно профессионально, но вот в личной жизни вы далеко не образец для подражания.

— У каждого свои недостатки, — пробормотал я. — Все мы человеки, так сказать.

— Честно говоря, я не рекомендовал бы вас своей дочери, — упрямо продолжал он. Чего он хочет? Кто же так вербует в свои ряды? — Не нравится мне ваше поведение с женщинами.

— У вас есть дочь? — вежливо поинтересовался я.

Мне показалось, что он вдруг чего-то испугался. Наверное, я слишком заинтересованно его спросил.

— Так вот! — сердито сказал он. — Вы, надеюсь, понимаете, что скомпрометировать вас — дело одной минуты?

— Вы хотите собрать по поводу моего поведения партсобрание? Послушайте, Григорий Иванович, вы только что говорили мне, что я профессионал. Неужели вы думаете, что я не понимаю, куда вы клоните? Неужели вы всерьез полагаете, что меня можно запугать и взять на туфту вроде аморального поведения? Вы хотите мне что-то предложить, так валяйте, предлагайте, что вы кровь портите и себе и людям?

— А с чего это вы взяли, что я хочу вам что-то предложить? — недоверчиво посмотрел он на меня.

— А тут гадать особенно не надо, — ухмыльнулся я. — Раз вы не убили меня сразу после свидания с Аничкиным, несмотря на все ваши тайны, которые в результате этого рандеву мне открылись, значит, вы хотите, чтобы я вам в чем-то помог. В конце концов, мы делаем одно дело, мы охраняем закон, хоть и находимся в разных ведомствах.

Осторожней, Турецкий, не перегибай палку. Как бы она тебя по хребту не ударила. Но впечатление было произведено, я это видел.

Петрову явно понравилось то, что я сказал. Вся штука была в том, что я медленно подготавливал его к мысли, что Турецкий способен на предательство и не прочь отхватить свое при дележе возможного пирога.

— Что вы знаете о Стратегическом управлении? — неожиданно спросил меня генерал.

Вот оно, началось. Ну, Турецкий, перекрестись мысленно — и в бой.

Глядя генералу в глаза, я медленно ответил, выделяя чуть ли не каждое слово:

— Я знаю, что Стратегическое управление — это организация людей, которая озабочена судьбой страны. Я не знаю, есть ли в этой организации устав, но мне кажется, что это солидная организация со своей жесткой иерархией и, очевидно, дисциплиной. Стратегическое управление активно участвует в общественно-политической жизни страны. Люди, которые входят в нее, считают, что за ними — будущее.

Все время, пока я говорил эту фашистскую бредятину, он смотрел мне в глаза, а я — ему. Так мы и сидели, как два человека, которые затеяли смертельную игру и знали, что делали, а слова были только сопроводительным материалом.

Все так же не сводя с меня глаз, он спросил:

— А вы как думаете?

Я был готов к этому вопросу.

— Обычно — головой, — ответил я.

Строго говоря, я рисковал. Генерал вполне мог обладать настолько развитым чувством юмора, чтобы догадаться, что, противопоставляя себя членам Стратегического управления, я как бы намекаю, что они, члены, думают, в отличие от меня, не головой, а совсем другим местом. Да и что с них, членов, взять? Но он не догадался. И правильно. Человек с развитым чувством юмора не может стать генералом.

— Вы согласны с тем, что управление заботится о будущем страны? — требовал от меня генерал ответа.

Нельзя же быть таким настырным.

— По-своему — да, — осторожно ответил я.

Он кивнул. Вроде его удовлетворил такой ответ.

— Как бы вы отреагировали, — снова взялся он за свое, — если бы мы с вами стали сотрудничать?

— Кто это — мы? — невинно смотрел я на генерала.

Пусть попыжится. Пусть не будет никаких недомолвок. Пусть колется.

— Стратегическое управление, — спокойно ответил мне генерал Петров.

Еще немного, и ты, Турецкий, добьешься своего.

— Каким же вы видите наше сотрудничество? — недоверчиво ухмыляясь, спросил я.

Впервые за все это время он улыбнулся. К тому же и вздохнул с плохо скрываемым облегчением.

— Я знаю, что вы расследуете несколько убийств, которые были совершены в последние дни. Речь идет о высокопоставленных людях.

Я изобразил недоумение:

— Откуда вы это знаете?!

Он даже отвечать не стал, только небрежно отмахнулся — не задавай, мол, глупых вопросов, мальчик.

— Так вот, — продолжил он. — Я скажу вам, кто убил Смирнова.

— Вот так просто, да? — вырвалось у меня.

— Да, — спокойно кивнул он. — Причем это не подставка, а действительный исполнитель. Убийц остальных я вам дать не могу — просто не знаю их. Можете сами их искать, а можете доказать, что это тоже сделал тот самый человек, на которого я вам укажу. Как хотите.

— А что я должен сделать? — спросил я наконец. — В смысле взамен?

— Я скажу, не торопитесь, — ответил мне Петров. — Но прежде чем мы договоримся, скажу еще кое-что: вы не пожалеете, Александр Борисович, если свяжете свою жизнь с деятельностью нашей солидной и авторитетной организации. Тогда вы многого добьетесь. Хорошие работники, профессионалы, нам всегда нужны, а мы, в свою очередь, подумаем о вашем будущем. Что скажете?

— Ура, — пожал я плечами, — наконец-то хоть кто-то будет думать о моем будущем.

Он снова улыбнулся:

— Итак, я, пожалуй, начну говорить о том, чего мы хотим от вас, Александр Борисович.

— Слушаю.

— Представьте себе Аничкина на свободе, — сказал он наконец вожделенные слова, и сердце мое запело, готовое выскочить из груди.

Он, видимо, заметил мои вспыхнувшие глаза, но, слава Богу, понял все по-своему.

— Не торопитесь, — предупредительно поднял он руку. — Никто просто так не собирается выпускать Аничкина. Это было бы в высшей степени глупо. Есть иные варианты…

Уйми свои эмоции, Турецкий. Веди себя прилично, пусть люди радуются, что раскусили тебя. Доставь генералу эту радость, что тебе стоит?

Я снова сделался глуповатым.

— А как же быть? — спросил я. — Ведь обвинения не предъявлено. Знает он, похоже, много. И держать его в любой момент под рукой было бы, конечно, замечательно. Для следствия. Но вот опять же и жена его, Таня, просила… Мне бы хотелось выполнить ее просьбу. Надо бы как-то освободить человека…

— Да уж, — усмехнулся генерал, и я был неприятно поражен: как давно они за мной следят?

— Но вот каким же образом Аничкин может оказаться на свободе? — спросил я. — Разве что сбежит из Лефортова?

Нормально, Турецкий! Человек, организующий побег, не станет первым об этом заговаривать. Осталось совсем немного. Чуть-чуть. Вот сейчас этот долбаный генерал откроет рот и скажет то, ради чего я и затеял всю эту мутотень.

Генерал открыл рот и сказал:

— Вот именно. Именно это я вам и предлагаю.

Что и требовалось доказать. Гремите, фанфары, славу Турецкому!

Я потрясенно уставился на генерала:

— Вы хотите организовать побег Аничкина?!

Не переигрывай, Турецкий.

— Нет, — покачал он головой. — Побег ему организуете вы. А мы только поможем.

— Но почему — я?! — Демонстрируя изумление, я прекрасно знал ответ.

— Потому что нам он не поверит, — отвечал Петров. — Он опытный чекист и сразу заподозрит неладное. Если к нему подойдет кто-то из нас или любой посторонний, он почувствует ловушку. И откажется. А вы сможете его убедить, потому что вы как раз в первую очередь заинтересованы в том, чтобы он был на свободе. И он это поймет. И есть шанс, что поверит вам.

— Не знаю, не знаю, — качал я головой. — Слишком рискованно.

Генерал нетерпеливо затарабанил пальцами по столу.

— Никакого риска нет, — раздраженно заявил он. — Детали уточним, и вы сами можете убедиться, что в нашей организации работают люди неглупые.

— Да я и не сомневался, — пробормотал я будто в смятении, — но… как-то…

— Что-то я не пойму, — внимательно изучал меня Петров, — по моим данным, вы довольно решительный следователь. А тут мы предлагаем вам такую помощь. А вы трусите. В чем дело, господин Турецкий?

Я даже похолодел внутренне при мысли, что он поймет сейчас, что я просто разыгрываю комедию. В конце концов, он кадровый разведчик и вполне может понять, что я блефую…

Я вскинул голову, надменно посмотрел на генерала и оскорбленным голосом проговорил:

— Что вы себе позволяете, господин генерал?!

— Ну слава Богу! — облегченно вздохнул он. — А то я видел перед собой мальчика, а не мужа. Ну так что, Александр Борисович? Согласны?

— Согласен.

— И замечательно, — сказал он. — А теперь обговорим детали.

— Минуточку, — поднял я руку. — Мы забыли кое-какую другую деталь.

— Да? — недоуменно уставился он на меня. — И какую же, позвольте полюбопытствовать?

— Вы обещали мне отдать убийцу Смирнова.

— Ах это, — улыбнулся он. — Не порите горячку, Турецкий. Раскроете вы это дело в лучшем виде, уверяю вас. Но прежде — Аничкин. Сейчас это — самое важное.

Президент победил, но не так, как хотелось его самым большим почитателям.

Лидер коммунистов отстал совсем ненамного, и второго тура не избежать. Представляю, какая теперь свистопляска начнется по телевидению и в газетах.

Ирину нужно срочно отправлять, и пусть Лиля Федотова мне в этом помогает. Она же обещала помочь достать путевку в Прибалтику. И чем скорее, тем лучше.

До операции с Аничкиным осталось два дня. Все рассчитано мною правильно.

Генерал Петров и его коллеги из Стратегического управления думают, конечно, что повесили мне на уши высококлассную лапшу. Они считают, что я поверил каждому слову генерала. Пусть так считают и дальше.

Их план понятен: как только вы, господин Турецкий, вместе с Аничкиным окажетесь в открытом пространстве, они сначала проследят, куда бросится Владимир, чтобы извлечь свои грозные чемоданы. Но, скорее всего, он этого не сделает, а Петров со товарищи это не могут не понимать. Чего же они хотят? Там, в Лефортове, у них возникнут проблемы, ежели они станут его пытать. А вне Лефортова — кто же им может помешать? Для начала на глазах у Аничкина они помучают, а потом и пристрелят доверчивого придурка Турецкого, чем продемонстрируют мятежному полковнику серьезность своих намерений. Все очень просто.

Я-то знаю, что меня ожидает. Поэтому за эти два дня я должен позаботиться об Ирине с Ниночкой, написать завещание, а также выпить на прощание с Меркуловым и Грязновым, рассказав им в деталях о предложении генерала Петрова. А может, и рапорт еще придется сочинить. Это как начальство прикажет…

Тот, кто предупрежден, тот — вооружен. Генерал Петров и не подозревает, что я ясно представляю, о чем он думает.

…Сборы проходили в суете и спешке. Отъезд Ирины с Ниночкой превратился в катастрофу вселенского масштаба, размеров которой Турецкий и представить не мог. Он мотался по городу, делая срочные и необходимые покупки, в то время как Ирина впрок стирала его одежду и закупала продукты, чтобы он в ее отсутствие не голодал и ни в чем не нуждался. Каждые полчаса Ирина бросала на пол какую-нибудь вещь, которую держала в руках, и объявляла, что она никуда не едет, потому что не может бросить Сашу одного в такой тяжелый для него период. После этого заявления Ниночка подымала рев и кричала, что хочет на море…

Послушавшись советов Лили, покупать билеты на поезд Турецкий не стал, а договорился насчет служебной «Волги». Чтобы добраться до Паланги за одни сутки, в день отъезда все поднялись чуть свет, в половине пятого утра. В пять пришла «Волга». Сонную и поэтому равнодушную ко всему происходящему Ниночку уложили на заднее сиденье, чемодан и сумку с вещами — в багажник. Ирина, уже захваченная предвкушением путешествия, уселась на переднее сиденье рядом с шофером и поставила под ноги корзинку с бутербродами на дорогу.

— Саша, только ты, пожалуйста, не голодай, — в пятый раз напоминала она мужу. — Как только приеду, сразу позвоню тебе.

Турецкий поцеловал ее на прощанье, приказал ни на минуту не отстегивать ремень безопасности и захлопнул дверцу.

«Волга» тронулась и покатилась вдоль безлюдной в этот ранний час набережной. Ирина махала ему рукой, пока машина не исчезла из виду.

В то же утро Татьяне Зеркаловой позвонили домой и сообщили, что ей позволили встретиться с мужем. Лиля не стала звонить ей сама, чтобы лишний раз не выпячивать свое участие в этом деле, а попросила позвонить того самого человека, который и выписал Зеркаловой пропуск. Конечно же это был гебешный генерал, занимающий большое положение в ФСБ. Ошалевшая от неожиданности Татьяна, не дожидаясь назначенного часа, помчалась в Лефортово.

В это время Лиля приводила себя в порядок перед решающим свиданием с Александром. Ничего особенного для того, чтобы хорошо выглядеть, ей делать не нужно было: она не принадлежала к тем женщинам, которые занимаются собой только по случаю и по три месяца не смотрят на себя в зеркало. Лиля была в полном порядке каждый день, но, как говорится, нет предела совершенству, и никому не помешает лишний час провести в салоне красоты на Арбате.

О том, где состоится долгожданное свидание, она тоже подумала заранее. Все складывалось очень удачно: Гречка, когда-то учительница, а ныне просто ее подруга, уехала в Германию делать выставку и оставила на попечение Лили свою квартирку и свою собаку. Лучшего места и представить невозможно.

На работу Лиля решила прийти в обычном платье. Для соблазнения Александра у нее имелся запасной ход. Турецкий явился на работу мрачный и не выспавшийся. Предусмотрительно прихваченный Лилей термос с кофе и горячие бутерброды в герметичной кюветке оказались более чем кстати: утром Турецкий не позавтракал дома. Пока он, злой как черт, уписывал за рабочим столом бутерброды, его горестно ссутуленная фигура могла служить моделью для какого-нибудь художника-соцреалиста, пишущего картину под названием «Жена ушла!». Когда Лиля ему об этом сказала, он только мрачно посмотрел на нее, обиженный таким бессердечным отношением к своей потере.

Но, перекусив и выпив кофе, Турецкий почувствовал себя бодрым и полным жизни, и перспектива холостяцкого одиночества в течение ближайших десяти дней не показалась ему такой уж печальной, а, наоборот, даже сулила кое-какие выгоды.

Он позвонил Тане, чтобы договориться встретиться сегодня после обеда, но Зеркаловой почему-то не было дома.

Лиля подошла к его столу и налила себе кофе из термоса.

— Где вы успели загореть? — спросил вдруг Александр, глядя на ее загорелые руки и плечи. — Лето только началось, а вы уже вся как шоколад.

Лиля невозмутимо ответила:

— Солярий… Но я вообще от природы смуглая. Моя бабушка по отцу была татаркой со смешной фамилией Тыртых… Знаете что?

— Что? — эхом отозвался он.

— Вам лучше поехать домой и выспаться. У вас очень усталый вид.

«Она права!» — подумал Турецкий, которого, как всякого нормального человека после плотного завтрака, стало клонить в сон.

— Вы правы. — Он встал из-за стола и потянулся. — Поеду домой.

Он решил съездить к Зеркаловой — возвращаться в пустую, разгромленную поспешными сборами квартиру не хотелось.

— Если будут спрашивать…

— А я тоже сейчас ухожу, — перебила его Лиля, мило пожав плечами.

— А вы тоже? Ну конечно, когда начальства нет, зачем на работе сидеть выслуживаться? — иронично сказал Турецкий.

— На самом деле я рассчитывала, что вы меня подвезете.

Лиля взяла со стола свою сумочку. Турецкий вдруг удержал ее за руку, притянул к себе и чмокнул в щеку. Лиля не сопротивлялась, но при первой же возможности выскользнула у него из рук.

— Ключи не забудьте, — сказала она улыбаясь и вышла из кабинета.

Существует целый арсенал способов, как заманить мужчину на свою территорию.

— Поднимемся ко мне, выпьем кофе? — Это лобовая атака.

Другой вариант:

— У меня кран течет на кухне, ты не посмотришь? — Годится для супермена с отверткой в руках.

Еще один:

— Ты, я слышала, ищешь второй том Конфуция, издание Академии наук 1962 года? У меня дома как раз есть то, что ты ищешь. Приходи сегодня после одиннадцати вечера.

Можно выплеснуть на брюки мужчине томатный сок и пригласить к себе переодеться. Можно притвориться, что потеряла ключи от квартиры, и попросить своего рыцаря выломать дверь. Можно сломать ногу (понарошку), чтобы у него появилась возможность донести вас на руках до кровати…

Лиля никогда не повторяла одну и ту же фразу двум разным мужчинам: к каждому у нее был индивидуальный подход. Когда она усаживалась в «Жигули» Турецкого, то еще не знала, что ему скажет, и полагалась на вдохновение.

— Вы не могли бы поехать через Смоленскую? — попросила она по дороге. — Мне нужно забрать у подруги таксу.

— У вас есть такса? — удивился Турецкий.

— А что вас так удивляет?

— Может, перейдем наконец на «ты»? Я уже устал от грамматических упражнений; «вы», «вам», «вас»…

— Я ждала, когда предложит старший по званию, — улыбнулась Лиля. — А чем тебе такса не нравится?

— Если бы я вас… тебя… тьфу ты, совсем уже мозги отказываются соображать! Если бы я тебя представлял с собакой, то не с сосиской на поводке, а как минимум с датским догом, а лучше с тигром на цепочке.

— В самом деле? — повела плечами Лиля. — Я выгляжу такой грозной?

— Не прибедняйся, сама это отлично знаешь!

— Знаю, — не стала запираться она. — И сосиска на поводке действительно не моя, а моей подруги.

— Удивительно! — сказал Александр, когда она замолчала. — Ты не назвала ни имени подруги, ни зачем она отдает тебе собаку и на сколько — это удивительно. Девяносто девять женщин из ста проболтались бы хотя бы по одному пункту.

Он сам не понимал, раздражает его эта девушка или, наоборот, нравится. Она заводила его — это точно. Он меньше на дорогу смотрел, чем на нее.

— Теперь налево, — объяснила Лиля, высунувшись в открытую форточку и высматривая номера на домах. — Улица Плющиха, дальше, до конца… Стоп. Вот ее дом. А вы что, разве не хотите со мной подняться? — спросила она, выходя из машины.

Турецкий с неохотой выполз из-за руля. Он по опыту знал, что когда сходятся две подруги, да еще когда снаряжают в дорогу любимого питомца, то лучше это дело пережидать не в машине, а за стаканом чего-нибудь холодного. К тому же его выжидающий вид должен стимулировать подруг к ускоренным сборам.

— Ладно, посмотрим на твою таинственную подругу, — кивнул он, поднимаясь следом за Лилей на второй этаж.

Она ничего не ответила, открыла своими ключами бронированную дверь и пропустила Александра в прихожую.

Турецкий вошел и присвистнул, оглядывая квартирку от пола до потолка.

— Ты проходи, проходи, — подтолкнула его легонечко Лиля. — Не бойся за свою репутацию честного следователя. Здесь живет художница.

— Художница? — Турецкий пожал плечами. — Бывают же чудеса на свете! Знаешь, у меня о художниках несколько другое представление… Почему-то все мои знакомые художники… В общем, все они доходяги и живут почему-то в конурах с интерьером из пустых бутылок и грязных холстов. А твоя подруга что, нарисовала «Джоконду»?

Лиля рассмеялась.

— Сейчас увидишь, — пообещала она. — Присаживайся пока здесь, — она кивнула на кожаный диванчик у стены. — Я поищу Ваксу. Она, наверное, забилась под кровать и боится выходить.

— Такса Вакса, — пробормотал Турецкий, усаживаясь на диван и чувствуя себя в этой квартире так хорошо, что с места не сдвинулся бы.

Однокомнатная квартира Гречки была отремонтирована (хотя точнее было сказать — отреставрирована) так, что казалась безразмерной. Все лишние стены выброшены, кухня и коридор совмещены в одну большую гостиную со светлыми, цвета слоновой кости, стенами. Кроме кожаного дивана, здесь помещался обеденный стол, телевизор, дерево в глиняном горшке бочечного размера. Сбоку неприметно вписывалась итальянская комбинированная плита, совмещавшая в себе холодильник и кухонную мойку. Стол от кухонного гарнитура с мраморной столешницей с успехом приспособили под рабочий, на нем стоял компьютер и лежали необходимые для работы предметы, смысл и назначение которых были Турецкому не ясны.

Из гостиной раздвижная дверь вела в единственную комнату — спальню. Лиля ушла в ту комнату и закрыла за собой дверь.

— Располагайся и не обращай на меня внимания! — крикнула она из спальни. — Там слева от тебя, под мойкой, холодильник, сам себе налей что хочешь, сок или пиво…

— А где же подруга? — спросил Александр.

— Не бойся, она в Германии. Никто сюда не ворвется, вся квартира полностью наша…

Пока она там неизвестно чем занималась, Турецкий налил себе ледяного пива и, взяв со стола трубку радиотелефона, набрал номер Тани.

«Если она дома, то встану и уеду, — подумал он, слушая длинные гудки зуммера, — а если никто не возьмет трубку…» Татьяна не подошла к телефону. В это время она стояла у ворот Лефортова, нервно перебирая в памяти все то, о чем хотела сказать мужу при встрече.

— Дрожит как кролик! — сказала Лиля, появляясь на пороге спальни с таксой на руках.

При виде Лили у Турецкого отвисла челюсть. То, что было на ней надето, не поддавалось никакому описанию, потому что хотя это самое и считалось, по большому счету, верхней одеждой, но у Турецкого возникло сильнейшее ощущение, что перед ним стоит совершенно голая женщина.

— Ты хотел видеть, что нарисовала моя подруга? — спросила между тем Лиля. — Она художник по костюму, вот одна из ее работ. Нравится?

Она подошла к Александру и присела напротив него на край стола.

— Гм! — откашлялся Турецкий, чувствуя, что у него запершило в горле. — По крайней мере, я теперь понимаю, как она добилась такого успеха.

— Да, это одна из первых ее работ, из коллекции платьев-коктейль, — объяснила Лиля, наклоняясь и опуская на пол собаку, которая тут же юркнула как мышь под диван.

То немногое и достаточно условное, что прикрывало бюст Лили, провисло на бретелях-ниточках, когда же она наклонилась, взгляду Турецкого открылась не только грудь — что там одна грудь! — он увидел все ее тело до самого пупка. Ему захотелось одним рывком сорвать с нее эту шелковую атласную тряпочку, схватить за подол и дернуть вниз с силой, чтобы треснули и лопнули на плечах тонкие бретели и все платье соскользнуло к ее ногам.

Александр встал и сгреб Лилю в охапку, поймал губами ее губы, схватил ее на руки и швырнул на диван как перышко. Она отвечала на его поцелуи с таким же энтузиазмом, но как только он освободил ее губы, перенеся свое внимание на ее грудь, он услышал над головой ее ровный и чуть насмешливый голос:

— Осторожнее… медведь! Это платье стоит три тысячи долларов.

Черт побери!

Турецкий ослабил хватку.

— Так сними его! — нетерпеливо сказал он, на всякий случай отстраняясь от драгоценной тряпки.

Чем Лиля не преминула воспользоваться.

— Ну, не все так сразу, — рассмеялась она, выпорхнув из его рук. — Что будем пить? Ты что любишь больше, неразбавленное или коктейль? — Она открыла холодильник и достала бутылку и тоник. — В общем, можешь говорить все, что угодно, все равно я приготовлю две порции. Такого ты еще не пробовал!

Турецкий смотрел, как она уселась подальше от него и с сосредоточенным видом принялась колдовать над стаканами.

— Только не говори, что я в детстве готовилась стать барменом, — предупредила она, строго посмотрев в его сторону.

Турецкий подумал, что на этот раз он, кажется, зашел слишком далеко и у Лили, возможно, в мыслях не было заводить с ним интрижку, а вот он накинулся действительно, как медведь, ни с того ни с сего и показал коллеге свое настоящее лицо.

Он приосанился и постарался сделать вид, будто ничего необычного только что не произошло — так, небольшая шалость взрослых детей, не более. Чтобы скрыть неловкость, он завел ничего не значащую светскую беседу о разных качествах и свойствах алкогольных напитков.

Лиля поддерживала разговор, поглядывая в его сторону с хитрой усмешкой. Это была ее излюбленная тактика: довести мужчину до белого каления и вдруг остудить, напустив на себе строгий и неприступный вид. Но как только он остынет и начнет думать, что пять минут назад с ним случилось временное умопомешательство, как только он захочет встать, извиниться за свое постыдное поведение и уйти, вот тут она снова схватит его и начнет повышать градус, пока не доберется до главного… Без этого получится примитивная история: встретились, переспали, разбежались, а ей нужно другое, ей нужно влюбить в себя мужчину. А для этого, думала Лиля, пусть два часа он помучается, как настоящий влюбленный, пройдет через желание и неуверенность, ожидание и сомнение: а вдруг она откажет?

Все люди в душе мазохисты, им хочется переживать, страдать. Он привыкнет ко мне, как к наркотику, потому что только со мной он сможет получать такие ощущения — не с женой же — в счастливом браке и тем более не с этой пресной гулящей женой Зеркаловой. Так уж мужчин Бог создал, все они хотят страдать от любви к своей прекрасной даме, а иначе им скучно, иначе они покрываются плесенью на своих диванах перед телевизором.

— Я не умею жонглировать стаканами и вообще выписывать всякие профессиональные фортели руками, зато гарантирую вкус! — сказала она, взбалтывая коктейль в кувшине за неимением подходящей емкости. — Можешь заткнуть уши, — предупредила она, на несколько секунд включая миксер. — Готово!

Лиля влила густую и неаппетитную с виду жижу в высокие стаканы, набросала сверху зеленой травы, каких-то пряностей и подала Турецкому, присаживаясь рядом с ним на валик дивана.

— И чего ты туда налила? — подозрительно спросил он, заранее сморщившись.

— Это секрет, могу только сказать, как он называется, — Лиля обняла Турецкого за плечи одной рукой.

— Как? — спросил он.

— «Поцелуй змеи».

Напиток оказался очень крепким, острым и на удивление приятным на вкус.

— Метко, — кивнул Турецкий, чувствуя, как одна такая змея — тонкая прохладная девичья рука — вползает ему под рубашку и щекочет волосы на груди.

Турецкий схватил Лилю и стал сдирать с нее платье. Лиля помогла ему, и платье соскользнуло, как старая змеиная кожа, и под ним оказалось ажурное, как татуировка, белье и пояс с подвязками, которые Турецкий готов был рвать зубами.

Он и сам бы ни за что не поверил, если бы ему сказали, что он может так опьянеть от одного стакана, даже если в него и влита гремучая смесь. Чего только он не пил на своем веку, спирт пил неразбавленный, и ничего, а тут в голове вдруг замелькало что-то из отдаленной молодости: «Где мои семнадцать лет?» — «На Большом Каретном!» — «Где мой черный пистолет?» — «На Большом Каретном!..»

— А где мой черный пистолет? — пробормотал он вслух, сам точно не помня, каким образом он оказался вынутым из своей одежды и перенесенным в спальню, на фальшивую медвежью шкуру с твердой, как дерево, выпуклой головой.

Лиля наклонилась над ним.

— Будь хорошим мальчиком, — сказала она, — я сейчас приду.

Она поцеловала его на прощание и исчезла в ванной. Пришла пора остудить Турецкого в последний раз.

Не больше чем через пять минут она вышла из ванной комнаты, благоухающая и свежая, как Афродита из морской пены, и вернулась в кровать.

— Вот и я!

Турецкий спал. И по одной его позе Лиле стало ясно, что уснул он глубоко и надолго и никакие силы в мире не способны сейчас поднять его на ноги. Она присела рядом с ним, посидела, вглядываясь в его лицо, затем скинула с ног узкие туфли на каблуках и набросила на себя старый Гречкин халат-кимоно с дырой под мышкой. Укрывать Турецкого одеялом она не стала — не мамочка, замерзнет, сам накроется.

«Вот так-то! — думала она с улыбкой, хотя и с досадой в душе. — Вот, значит, ты какой, знаменитый «важняк»! Стареешь, Казанова. Скоро ты без всяких усилий превратишься в вернейшего мужа на радость своей благоверной. Надеюсь, что тогда она сможет отплатить тебе и утереть нос, загуляв с каким-нибудь стажериком. Хотя вряд ли Ирина на такое способна. А жаль!»

Лиля быстро пообедала на кухне, оделась и поехала в Лефортово, чтобы забрать оттуда Зеркалову. Ей не хотелось видеть физиономию Турецкого после того, как он проснется. Ей было ясно, как в зеркале, что продолжения у их романа нет. После сегодняшнего бравый «важняк» будет избегать ее как черт ладана, а это и смешно, и поделать ничего нельзя. Лиля кое-что понимала в людях, чтобы не питать иллюзий по поводу Турецкого, — и, как позже выяснится, она была права, оставив сухо-официальную записку: «Александр Борисович, уходя, пожалуйста, просто захлопните дверь». С этого сухого и делового тона им больше никогда не сбиться.

Смешно, думала Лиля, что во всей этой анекдотической истории в выигрыше осталась его жена.

Перед глазами Татьяны Зеркаловой успели поменяться люди, ожидавшие своей очереди на свидание, а очередь Тани так и не наступила. Охранники, вызывающие посетителей в комнату для свиданий, упорно пропускали ее фамилию в общем списке. Прошел час, другой, третий… Сначала Таня вздрагивала и вертела головой, боясь, что при оглашении не услышала собственной фамилии, затем уже совершенно не слушала, что выкрикивают охранники. Она устала, впала в апатию и продолжала сидеть и ждать, тупо ждать своей очереди, которая никогда не наступит.

Увидев Лилю, она встрепенулась и вцепилась в нее, как в последнюю надежду.

— Тсс! — зашипела Лиля. — Сейчас я схожу узнаю.

Она зашла к начальнику изолятора — подчиненному своего бывшего любовника — и полчаса пила с ним кофе и болтала, перемывая косточки общим знакомым. После чего, посвежевшая и приободрившаяся, в который раз убедившись в неотразимости своих чар на сильную половину мира сего, вышла к Зеркаловой со словами:

— Идите домой. Ничего не получилось. — И, проводив Татьяну до ворот Лефортова, рассталась с нею как с лучшей подругой, с тем чтобы через минуту забыть навсегда о ее существовании.