Последний маршал

Глава 9 АНИЧКИН ГДЕ-ТО БЛИЗКО

Дело вовсе не в том, что я люблю свою работу или не могу без нее жить, хотя и в этом есть немалая доля сермяжной правды. Почему-то, когда провожу расследование очередного дела, все остальное в этом не самом худшем из миров мне временно становится неинтересным.

Встречи с Таней Зеркаловой были, как я уже говорил, и приятны, и грустны. Почему приятны — говорить не стоит, надеюсь, вы не настолько любопытны, что вам интересны подробности, которые касаются только нас двоих, и никого больше. Ну, может быть, еще участника этого любовного треугольника — Аничкина, но тут уж ничего не поделаешь: жизнь просто изобилует подобными ситуациями, так что не мы первые, не мы последние. Уверяю вас, Аничкин тоже не единственный в мире рогатый представитель мужской половины человечества. Не исключено, что и моя голова… впрочем, хватит об этом.

А вот грустны — разговор особый. Когда-то мы с Таней были уже достаточно близки, и поэтому, имея прежний опыт, я с полной убежденностью могу утверждать: в одну реку не входят дважды. Нет, я не претендую на оригинальность этой мысли, понимаю, что первый, кто высказал эту глубочайшую мысль, вовсе не ваш покорный слуга. Но это не мешает мне авторитетно заявить, что не кто иной, как я, прочувствовал, что именно означает фраза столь глубокого, не побоюсь этого слова, философского звучания.

Глупости, скажете вы. Можно проверить, скажете. Можно, к примеру, взять с собой бутылочку водочки и поехать на Клязьму, найти подходящее местечко, пропустить для начала граммов эдак сто двадцать пять и — войти. А потом выйти, хорошенько растереться большим мохнатым полотенцем, жахнуть еще сто двадцать пять граммчиков, опорожнив таким образом бутыль ровно наполовину, и снова войти. И вы считаете, что у вас убийственное доказательство: вы только что дважды вошли в одну и ту же реку.

Вы забыли, с кем имеете дело. Напомню, что я — следователь. Более того, я — «важняк». Мне эти ваши доказательства разбомбить — шесть секунд. Не буду голословным, получите.

Вы думаете, что, когда вы входили в эту реку во второй раз, это была та же самая река? Называлась-то она по-прежнему Клязьмой. А воды-то в ней были те же самые, когда вы входили в первый раз? Они что, эти воды, вернулись каким-то образом обратно и в то мгновение, когда вы снова стали входить, опять потекли? Вы кому, как у нас говорят, мозги вкручиваете?!

А теперь возьмем вас. Да-да, конкретно вас. Вы что — во второй раз входили точно таким же, как и в первый? А ну-ка вспомните, что вы сделали между первым и вторым заходами? Я вам напомню: вы выпили, вот что вы сделали. И разве это никак на вас не повлияло? Разве вы не изменились? Разве вы не стали входить вторично в реку совсем другим человеком? Полстакана водки — это, я вам скажу, даже не кружка пива. Так что и вы не тот, и река изменилась.

Да это — что! Река — это так, цветочки. А я вам сейчас действительно одну умную вещь скажу, причем такую, какую до меня действительно никто не говорил. Вот она: в одну и ту же женщину нельзя влюбиться дважды.

Потому что женщина — та же река. Она меняется каждую тысячную долю секунды.

В третью ночь я не выдержал. К стыду своему, я понял, что защитником и утешителем могу быть только очень ограниченное время. А потом… днем предпринимать усилия и искать человека, а ночью спать с его женой, отдавая ей немногие оставшиеся силы, что-то тут не совсем то…

Я лежал на спине, изучая потолок, и что-то думал в этом роде, пытаясь философски постичь нестандартную ситуацию, которая сложилась в результате моего вопиющего наплевательского отношения к вопросам этики и морали. Но ничего такого, что меня оправдывало бы, придумать не мог. Всякая ахинея типа того, что, мол, я не просто удовлетворяю, но еще и защищаю бедную женщину, на которую судьба свалила немыслимое количество испытаний, в этот раз почему-то не проходила. Я лежал и мучительно размышлял над вопросом, что я, собственно, делаю в этой широкой, уютной и все-таки не своей кровати.

И вот когда в размышлениях своих я достиг полного тупика, Таня вдруг тихо-тихо сказала:

— Хорошо…

С меня было достаточно.

Сначала я сел на краю кровати и тупо уставился в угол спальни, словно пытаясь увидеть в нем домового, который и проговорил это чудовищное слово. Но там, естественно, никого не было.

Я встал и начал спокойно одеваться.

— Ты куда? — в голосе Тани явственно звучало недоумение.

— Домой, — ответил я.

— Как — домой?

Мне не хотелось ее обижать, но и оставаться здесь я не собирался больше ни минуты.

Я молчал, натягивая на себя рубаху, и тут она привела, как ей казалось, серьезный аргумент:

— Ты же не можешь сейчас меня оставить.

Я обернулся, даже перестав застегивать пуговицы, и посмотрел в ее широко раскрытые глаза.

— Почему? — спросил я.

— Как — почему? — удивленно переспросила она, но тем не менее замолчала, потому что сказать ей было нечего. Потому что она не могла сказать, что ей плохо и что она нуждается в моей защите. Она только что вслух произнесла, что ей — хорошо.

Больше всего я боялся, что она начнет плакать. Но она не стала. Она только цинично произнесла:

— Кошмар. Отца убили, муж пропал, а тут еще и любовник бросает… Утопиться, что ль?

Слова, конечно, ужасные по своей сути, но ей, видимо, они были необходимы. Поэтому я молчал, ничего не отвечал, но продолжал одеваться.

— Ты больше не придешь? — спросила она, проводив меня до двери.

— Нет, — ответил я, стараясь не встречаться с ней глазами.

Она шумно вздохнула и сказала:

— Ты только не переживай, ладно?

Прежде чем выйти, я долго смотрел на нее.

— Прости, — попросил я.

— Спокойной ночи, — пожелала она мне.

— Спокойной ночи, Таня.

Дверь за мной закрылась. Я мог голову дать на отсечение, что, пока я спускался по лестнице, она стояла за дверью, прижавшись к ней спиной, прислушивалась к моим шагам, плакала и не замечала своих слез.

Разумеется, я не пошел домой. Поймав такси, я приехал в контору. Поздоровался с дежурным милиционером, которого не удивил мой приход в столь позднее, или слишком раннее, время, поднялся в свой кабинет, лег, не раздеваясь, на диван и впервые за несколько дней заснул спокойно, крепко, без сновидений.

Рано утром меня разбудила Лиля Федотова.

С трудом вспоминая, где нахожусь, я осоловелыми глазами уставился на свою соблазнительную помощницу.

— Лиля? — Я медленно приходил в себя. — А где Ирина?

Ее глаза расширились до такой степени, что уже в следующую секунду я вспомнил, где ночевал.

— Александр Борисович! — Она с интересом смотрела на меня. — Вы что — девочек по ночам в кабинет приводите?

Я не стал напоминать ей, что Ирина — моя жена. Облажался так облажался.

— Ну? — спросил я у нее, вместо того чтобы объяснить, что думал, будто нахожусь у себя дома. — Что нового? Что у нас плохого, как говорилось в старом мультфильме?

Она внимательно в меня вглядывалась.

— Да немало, — протянула она, не сводя с меня чуть сочувственного взгляда. — Мятые рубашка и брюки. Помятое лицо. Щетина недельной давности.

— Трехдневной, — буркнул я.

— Все равно, — пожала она плечами. — В ресторан с вами я бы не пошла.

— Я бы тоже, — не слишком вразумительно ответил я, и в это время, на мое счастье, зазвонил телефон, что избавило меня от необходимости объяснять смысл своих последних слов.

Я подскочил к телефону с такой прытью, словно знал, что звонят по очень важному делу.

Так, в сущности, и оказалось.

— Турецкий слушает.

— Александр Борисович? — Голос незнакомого мне мужчины звучал уверенно.

— Да! — Как будто в этом богоугодном заведении работают два Турецких!

— У дежурного в приемной следственной части лежит конверт на ваше имя, — сообщил голос.

— Кто это говорит? — быстро спросил я.

— Не теряйте времени, Александр Борисович, — посоветовал незнакомец. — Зайдите в приемную и заберите конверт. Не пожалеете.

— Кто говорит? — не унимался я.

— Не будьте упрямым ослом и не талдычьте одно и то же, — сказал этот наглец. — В конверте информация, которая может вас заинтересовать. До свидания.

И разумеется, подлец повесил трубку.

Через несколько минут я держал в руках небольшой конверт, на котором было написано: «А. Б. Турецкому». И все.

Внутри находился маленький клочок бумаги. На нем было написано: «522-75-52».

— Что там такое? — полюбопытствовала Лиля.

Я молча показал ей загадочный номер телефона. Она, естественно, спросила:

— Еще одна поклонница? — А глаза такие добрые-добрые, ну, вы знаете тот анекдот.

Я сел за стол и решительно пододвинул к себе телефон. Сейчас мы узнаем, что это за поклонницы досаждают мне по утрам. Щас, понимаешь, я с ними разберусь.

Набрав номер, указанный в записке, я насчитал шесть длинных гудков, прежде чем на противоположном конце провода что-то зашевелилось и заговорил автоответчик голосом уверенного в себе педераста:

— Здравствуйте, Александр Борисович. Мы хотим передать вам информацию об известном вам офицере ФСБ Владимире Аничкине. Информация бесплатная, но опасная. Во избежание осложнений прошу вас быть сегодня в четырнадцать ноль-ноль около главного входа в парк Горького. К вам подойдут.

И это опять было все.

Я посмотрел на Лилю. Она улыбалась мне с издевкой, как недоверчивый следователь улыбается запирающемуся преступнику: колись, мол, родимый, рассказывай все, что знаешь.

Я тоже улыбнулся ей.

— Вы угадали, — сказал я ей. — Меня только что пригласили на вечеринку, которая, как они обещают, закончится групповым сексом. Не хотите составить мне компанию?

— В следующий раз. — Она даже изменилась в лице.

Я кивнул.

— Я так и думал, — проговорил я, набирая номер на аппарате внутренней связи. — Придется пригласить Меркулова.

— Я что-то подозревала в этом роде касательно вас, — сообщила она мне. — Но что касается Меркулова — это для меня удар.

— На свете много есть такого, друг Федотова, — пробормотал я, — что и не снилось нашим мудрецам.

Наконец на том конце провода трубку взяла секретарша Кости:

— Приемная Меркулова.

— Турецкий, — сказал я. — Соедините меня с Меркуловым, пожалуйста.

— А Константина Дмитриевича нет, — сообщила она. — И до обеда, очевидно, не будет.

— Это точно?

— Так он сказал, во всяком случае, — ответила секретарша и повесила трубку.

Я посмотрел на Лилю. Сказать, что ли? Но уже в следующее мгновение решил, что не стоит. Не то чтобы я не доверял ей, но просто решил ничего пока не рассказывать. Помочь она мне вряд ли чем сможет, а лишние знания ей абсолютно сейчас ни к чему. Тот самый случай, когда большие знания рождают большие печали.

Придется действовать на свой страх и риск. А впрочем, что я хотел от Меркулова? Благословения? Чем он сейчас может мне помочь? Общаться же со своим непосредственным шефом, начальником следственной части, мне не хотелось. Я ему не доверял. А о результатах операции доложу Косте по окончании дела, решил я.

После ночного разговора в кабинете генерала Петрова у Аничкина голова была будто стеклянная. Странные разговоры, непонятные поручения — такое впечатление, что ему недоговорили самого важного, не раскрыли истинной цели этой операции. Хотя внешне все было абсолютно гладко: ФСБ пытается запутать дудаевцев и обмануть — сбыть им негодное оружие.

И все-таки что-то здесь было не так. Зачем, например, в операцию вмешивается МВД? И при чем тут администрация Президента? Секретные операции такого рода проходят в обход чиновничьих структур, о них докладывают только лично Президенту… Зачем надо было вызывать Аничкина по экстренной связи? Почему, в конце концов, совещание проходило ночью и в такой, мягко говоря, неформальной обстановке?

От этих бесконечных «почему?» и «зачем?» у Аничкина с утра разболелась голова. Не помогла ни лошадиная доза анальгина, ни расхваливаемый по телевизору «Солфадеин». Каждый шаг отдавался в голове колокольным гулом, и поэтому процедура встречи грузов на военном аэродроме рядом с Быковом, поездка на склад в Раменках, «Пульсар», потом Лубянка — все прошло как в тумане. И, только спрятав муляжи «Самумов» в свой личный сейф, Володя потихоньку стал приходить в себя. Все-таки правильно говорят, что все болезни от нервов.

Аничкин нажал пару кнопок на пульте селектора.

Через минуту донесся голос Петрова:

— Петров слушает.

— Это я, Аничкин. Все в порядке, Григорий Иванович.

— Хорошо. Ты не забыл о своих планах на вечер?

Ха, о таком захочешь — не забудешь!

— Нет, Григорий Иванович.

— Добро. Как только вернешься, позвони.

— А если поздно?

— Не важно. Звони в любое время.

Аничкин побарабанил пальцами по столу. Потом включил телевизор и посмотрел «Новости». Заварил кофе, выкурил пару сигарет. До десяти оставалось еще целых шесть часов. О чем говорить с чеченцем, он представлял себе довольно смутно. Хотя, судя по словам Малькова, Мажидов был прекрасно информирован и сам будет знать, что именно ему надо. Ну и ладно. В конце концов, Володя ведь не напрашивался. Они сами ему поручили.

Сегодня утром, получая «Самумы» в НИИ «Пульсар», он заметил странную вещь. Люди, которых он знал по нескольку лет, например Соколов, директор института, едва завидев его серебристую карточку, сразу становились какими-то сухими, официальными и даже немного испуганными. Соколов так вообще попытался называть его «товарищ полковник», хотя они давным-давно перешли на «ты».

Создавалось такое впечатление, что всем им известно что-то, продолжающее оставаться тайной для Аничкина, хотя именно он был обладателем личного идентификатора. Ну не глупо ли?

Аничкин даже сделал попытку разузнать хоть что-нибудь у Соколова Но тот, только услышав словосочетание «Стратегическое управление», отшатнулся от Аничкина как от чумного.

Несомненно, это самое управление было каким-то новым формированием, которое, выполняя задачи ФСБ, одновременно затрагивало и интересы других ведомств. Но служба безопасности никогда не была связана, например, с Советом Министров. Почему же фонды, судя по записке Петрова, отпускались именно оттуда? И потом, почему если в Раменках и «Пульсаре» имели хоть какое-то представление о Стратегическом управлении, то на Лубянке даже Ахмет Ахметович Абушахмин ничего не знал? Все это было более чем странно.

В итоге Аничкин пришел к выводу, что сам никогда в жизни не догадается, не стоит даже ломать голову. Это означало только одно: нужно было у кого-то спросить. А у кого спрашивать, как не у своего непосредственного начальника?

Он снова набрал на селекторе номер Петрова.

— Петров слушает.

— Григорий Иванович, это Аничкин. Тут у меня вопросик один к вам возник. Можно зайти?

— Давай, только недолго.

— Выхожу прямо сейчас.

Через три минуты он вошел в кабинет Петрова. Тот молча указал Аничкину на стул и приготовился слушать.

— Григорий Иванович, тут до меня дошли слухи, что у нас, вот в этих самых стенах, существует какая-то тайная организация.

— Что за бред? — нахмурился Петров.

— Ну, не знаю. Слухи ходят…

— Какая организация?

— Говорят, что она называется Стратегическое управление.

Петров заметно вздрогнул. Руки его самопроизвольно схватили лежащий на столе химический карандаш и застучали его незаточенным концом по столу.

— Та-ак… Это… каким образом?.. Почему?.. — Он никак не мог отыскать нужных слов.

«Ты только посмотри, опять точно такая же реакция», — подумал Аничкин.

Минуту спустя Петров наконец взял себя в руки и даже улыбнулся:

— Да, разведка у нас хорошо работает. Государственные тайны становятся известны буквально через пару часов. Одно слово — профессионалы.

И он вымученно захихикал.

— И у меня такое ощущение, что об этой… организации, что ли… известно абсолютно всем. Ну, пожалуй, кроме меня.

Петров покачал головой.

— Вот тут мы, конечно, промашку допустили. Все должно быть наоборот: о Стратегическом управлении никому не следует знать. А вот ты-то как раз, Володя, и должен быть информирован.

Он поставил карандаш в стаканчик и машинально перебрал несколько папок, во множестве лежащих у него на столе.

— Да-а, непорядок, непорядок…

Аничкин терпеливо ждал, когда Петров наконец приступит к объяснениям. Торопиться ему было некуда — до десяти оставалось уйма времени.

— Странно получается. Ты, Володя, — член Стратегического управления, а даже не знаешь, что это такое.

— Я? — удивился Аничкин.

Петров кивнул:

— Вчера вечером ты присутствовал на совещании этого управления.

«Я опять оказался прав», — подумал Аничкин.

— Ты, наверное, заметил, что здесь присутствовали люди и из МВД, и даже из администрации Президента?

— Да, — ответил Аничкин, усмехнувшись про себя, — заметил.

— Так вот, — Петров сделал многозначительное лицо, — все эти слухи, о которых ты говоришь, — ерунда. Кто-то случайно услышал название — ну и давай болтать направо и налево. Как говорится, слышал звон, да не знает, где он. А об истинных задачах Стратегического управления известно только некоторым. Очень немногим. Иначе никакого смысла не будет…

Он помассировал переносицу и продолжал:

— Стратегическое управление — это межведомственная структура, которая занимается выяснением каналов утечки информации из ФСБ, МВД, администрации Президента…

— …Совмина, — подхватил Аничкин.

Петров так и замер с открытым ртом.

— Да, и Совмина, точнее, кабинета министров, — проговорил он, быстро взяв себя в руки.

«Старик что-то слишком нервничает». Аничкин внимательно наблюдал за руками Петрова, которые бесцельно шарили по столу.

— Вот, — сказал генерал, — теперь тебе понятно?

— В общих чертах. А почему же вчера мне не сказали ничего об этом?

Генерал усиленно прятал глаза.

— Почему не сказали? Да просто-напросто забыли. Не придали этому значения.

Аничкин понимающе улыбнулся:

— Значит, задание, которое я сегодня должен буду выполнить, запланировано Стратегическим управлением?

— Именно.

— Ну тогда мне все ясно. Разрешите идти?

— Иди, Володя, иди, — с явным облегчением произнес Петров.

Итак, все сомнения Аничкина разрешились, и он мог со спокойной душой отправляться на встречу с чеченцем. Как бишь его фамилия? Мажидов?

Однако времени еще оставалось очень много. До гостиницы «Москва» от Лубянки езды — минут пять, так что торопиться было некуда.

А все-таки интересно, откуда чеченцам стало известно о «Самуме»? Неужели действительно кто-то из отдела, все подробно разнюхав, продал им эту сверхсекретную информацию. Хоть убейте, а Володе это казалось очень маловероятным. Ведь только-только были изготовлены опытные образцы. Даже испытания на полигоне еще не закончены. А дудаевцы уже ищут пути его приобретения? В это поверить было трудно.

Кстати, неплохо было бы поподробнее разглядеть этот пресловутый «Самум». Все-таки через каких-нибудь два часа придется обстоятельно рассказывать о нем этому Мажидову.

Аничкин подошел к своему сейфу и набрал сложную и только ему одному известную цифровую комбинацию. Кроме цифрового кода, в замке было маленькое окошко, к которому нужно было приставить большой палец правой руки. Только если это был палец Аничкина или Петрова, сейф открывался. С тех пор как в его кабинете установили этот сейф, Аничкин стал побаиваться за свои пальцы. Кто знает, что может прийти в голову злоумышленникам, которые захотят влезть в него?

Два черных пластмассовых чемоданчика стояли на полке. Это были обычные «дипломаты» фирмы «Самсонайт», которые можно свободно купить, например, в ГУМе. Кстати, говорят, что знаменитый ядерный чемоданчик, с помощью которого Президент может привести в состояние боевой готовности все стратегические ракеты страны, смонтирован именно в таком кейсе.

Володя достал один из них и положил его на свой письменный стол. Надо сказать, чемодан был довольно тяжел — килограммов под тридцать. Тех, кто помнит из курса средней школы, какова критическая масса радиоактивных элементов, приводящая к их распаду, это удивлять не должно.

«Интересно, — подумал Аничкин, — а Мажидов знает, что она составляет двадцать четыре килограмма?»

Щелкнув замочками, Володя открыл чемоданчик. Ничего особенного. Обычная приборная панель, выкрашенная в защитный светло-коричневый цвет. Ряды кнопок, в углу желтая табличка: «Осторожно, радиация». Таймер, клавиши для набора кодов. Несколько лампочек, среди которых выделялась одна — большая и красная, под которой большими буквами было написано: «Распад». Аничкин хмыкнул и подумал:

«Конструкторы, наверное, надеются, что кто-то будет до последнего момента сидеть возле адской машины и следить за показаниями приборов. А как только загорится эта лампочка, сломя голову бросится прочь».

Если бы Аничкин не был уверен, что перед ним всего-навсего имитация «Самума», он ни за что бы не притронулся к нему. Но, с другой стороны, и у дудаевцев может возникнуть подозрение, что им пытаются всучить муляж.

Очевидно, они первым делом измерят уровень радиации чемоданчика. Это, пожалуй, единственный способ доказать подлинность устройства. Не заглядывать же, в самом деле, внутрь! А позаботились ли те, кто изготовлял копию, о том, чтобы от нее исходил бы небольшой радиоактивный фон?

«Нужно где-нибудь достать счетчик Гейгера».

Аничкин знал единственного человека, который мог бы измерить уровень радиации. Это был, конечно, Ахмет Ахметович Абушахмин.

Еле-еле дотащив кейс до лаборатории, Аничкин поставил его на стол перед старым татарином.

— Ага, — обрадовался тот, — ядерный чемоданчик приволок?

У Аничкина сразу же опустились руки. Ну где это видано, чтобы о сверхсекретном проекте знали буквально все. Без исключения.

— Ахмет Ахметович, скажите мне, пожалуйста, только без шуток, откуда вы знаете о «Самуме».

— О каком таком «Самуме»? — хитро спросил Абушахмин.

— Ну… — открыл было рот для объяснений Володя, но тут ему в голову пришла мысль, что он может выдать важную государственную тайну, и рот пришлось закрыть. — А с чего же вы взяли, что это именно ядерный чемоданчик?

— Э-э, — отмахнулся Ахмет Ахметович, — вчера по телевизору передачу смотрел. Представляешь, показывали человека, который сконструировал ядерный чемоданчик для Брежнева. Он потом и фотографии показывал. Очень на твой смахивает.

— Ну, я вижу, от вашего всевидящего ока никуда не скроешься, Ахмет Ахметович. Поэтому к вам и пришел с просьбой — измерить радиоактивный фон этого чемоданчика.

Абушахмин покопался в столе и достал оттуда маленький плоский приборчик с экраном на жидких кристаллах.

— Сейчас поглядим…

Он нажал несколько кнопок и положил прибор на чемоданчик.

Аничкин никогда не видел, чтобы у человека, в полном соответствии с известным идиоматическим выражением, глаза «вылезли на лоб». Однако именно это произошло с Ахметом Ахметовичем, когда его прибор, видимо исчерпав свои возможности, жалобно запищал.

— Однако… — покачал головой Абушахмин, — это, пожалуй, еще почище брежневского чемоданчика.

— А что такое?

Ахмет Ахметович достал из кармана носовой платок и промокнул выступивший на лбу пот:

— От твоего чемодана фон посильнее, чем от стратегической ракеты с ядерными боеголовками. Такое ощущение, что он просто набит плутонием. Ты знаешь, если мы будем долго находиться возле него, можем получить сильную дозу облучения. Такие вещи нужно держать в специальных хранилищах.

— А почему вы думаете, что там именно плутоний?

Абушахмин улыбнулся и указал на прибор:

— Эти японцы, Володя, после Хиросимы просто одержимы изготовлением счетчиков радиации. И постоянно их совершенствуют. А этот даже показывает предполагаемый состав радиоактивного вещества. Видишь, вот тут высвечивается надпись: «Высокообогащенный плутоний». Но уровень… Ты знаешь, у меня такое ощущение, что в твоем чемодане содержится количество плутония, достаточное, чтобы сделать атомную бомбу. А может, там действительно что-то типа этого.

— Ну вот видите, Ахмет Ахметович, раз вы поверили, значит, и другие поверят. На самом деле там нет никакого плутония.

Абушахмин рассмеялся:

— Ты хочешь, чтобы я отказался верить собственным глазам? Такой уровень радиации может исходить только от очень большого количества плутония. Могу измерить другим способом. Чтобы было нагляднее.

Он притащил из соседней комнаты пачку рентгеновских пластинок, вытащил одну и, не вынимая ее из черного пакета, положил на собственную руку, которую в свою очередь приставил к чемодану. Подержав несколько секунд, он удалился в фотолабораторию и через несколько минут предъявил проявленную пластинку Аничкину.

Впечатление действительно было поразительным. Кости ладони Абушахмина были видны гораздо четче, чем на рентгеновском снимке.

— То есть вы хотите сказать…

Ахмет Ахметович согласно кивнул:

— Я не знаю, где ты взял этот чемодан и зачем он тебе нужен. Но я могу поклясться, что в нем столько плутония, что будет достаточно для настоящей атомной бомбы. А может быть, кстати, это она и есть? Слышал я краем уха, что ведутся разработки подобных устройств. Надо сказать, они очень опасны именно тем, что из-за необходимости сделать их компактными пренебрегают элементарными нормами безопасности. В любом случае чем скорее ты унесешь отсюда свой чемодан, тем лучше. Я, знаешь ли, отношусь к своему здоровью бережно. Что и тебе советую.

Все сказанное и показанное Абушахминым произвело очень большое впечатление на Аничкина. Вряд ли Ахмет Ахметович ошибался, и кроме того, изготовить муляж, который излучал бы столько же радиации, сколько настоящий «Самум», было невозможно. А это значило только одно — в руках Аничкина была доподлинная миниатюрная атомная бомба. Даже две. И по чьему-то дьявольскому замыслу их предстояло передать в руки дудаевцев.

Возвратившись в свой кабинет, Аничкин немедленно запер чемоданчик обратно в сейф, сел за стол и глубоко задумался.