Последний оплот

Глава седьмая

Джип несся по барханам пустыни Негев в юго-восточном направлении, к Мертвому морю. Зава подпрыгивала на сиденье и настолько была озабочена задачей не выпасть из машины, что не обратила внимания, что Римо и Чиун сидели абсолютно ровно, словно джип вовсе не трясло.

– Это было ужасно, – сказал Чиун, расположившийся на заднем сиденье серой армейской машины Завы. – Сначала этот жуткий человек нес какую-то околесицу по-английски, потом они запели песню. Дикари!

– Это, судя по всему, дневной урок английского, транслировавшийся по телевидению из университета Тель-Авива, – сказала Зава. – Я сама... о-о-о-ох! – Понадобилось несколько секунд, прежде чем она снова заняла прочное положение на сиденье и продолжила: – Я сама стала изучать ваш язык по этой телепередаче.

– Мой язык? – переспросил Чиун. – По-моему, вы совершенно напрасно меня оскорбляете.

– Ближе к делу, папочка, – крикнул Римо, сидевший за рулем. – Чем тебе не понравилось представление?

– Невежество не повод для веселья, – отозвался Чиун. – Ты сначала должен познакомиться с основными фактами, а потом уж я расскажу тебе о главном дикарстве.

Римо и Зава подобрали Чиуна у «Шератона», где он стоял под хрупким бумажно-бамбуковым зонтиком в гуще толпы. С тех пор он не переставая рассуждал о крайне низком уровне израильского телевидения.

– Там нет дневных драм, там нет поэзии, нет красоты. Есть какие-то потешные человечки, которые поют... О, у меня просто нет сил больше об этом говорить.

Зава выпрямилась на сиденье.

– Помню! – воскликнула она. – Помню! Это песня об отличном гамбургере.

Она захихикала совсем по-девичьи. Римо тоже засмеялся, а на лице Чиуна появилась и застыла гримаса крайнего отвращения.

– Бедняжка! – воскликнул он. – А я-то думал, что ты еще не безнадежна. В мире не существует такого понятия, как отличный гамбургер.

На это Римо только хмыкнул.

– Может быть, – сказала Зава, – но все-таки мне попадались очень даже неплохие гамбургеры.

– Это чувствуется, – сказал Чиун, усиленно принюхиваясь.

– Оставь ее в покое, – посоветовал Чиуну Римо.

Но тот стоял на своем.

– Солдат в юбке! – провозгласил он. – Я говорю это лишь один раз – и то исключительно ради твоей собственной пользы.

Зава посмотрела на Римо, который только передернул плечами.

– Это единственная тирада, которую он произнес только один раз. Так что выслушай его внимательно. Обратись в слух.

– Обратись в слух, – провозгласил кореец, и выслушай то, что гласит вековая мудрость Синанджу.

Зава обратилась в слух.

– Не существует такого понятия, как отличный гамбургер, – заговорил кореец. – Не существует такого понятия, как хороший гамбургер. Зато существует такое понятие, как вредный, опасный для здоровья, ужасный гамбургер. Книга Синанджу гласит: «То, что заполняет Вселенную, я считаю своим телом, а то, что направляет Вселенную, я считаю моей натурой». Лично я не намерен наполнять Вселенную гамбургерами.

– Очень мудро, – поддакнул Римо.

– Кроме того, я вовсе не намерен наполнять мою Вселенную бессмысленными телевизионными программами, в которых речь идет о том, как правильно читать, писать и думать.

– Эти программы вовсе не бессмысленные, – воскликнула Зава. – Наших детей следует учить думать...

Она обернулась и увидела холодные ореховые глаза Чиуна.

– Вокруг вас с десяток стран, объединенных общей целью – уничтожить ваше государство, – сказал Чиун. – Вам же нечего предложить миру, кроме как надежду и любовь, с тем чтобы мир оставил вас в покое. Ваши дети живут в пустыне, стараясь превратить ее в цветущий сад. Вы красивая молодая женщина, которая должна рожать детей и носить королевские одежды. Вместо этого вы носите армейскую форму и нянчитесь с автоматом. И после этого учите меня, что такое здравый смысл...

Зава открыла было рот, чтобы ответить, но передумала и, закрыв его, уставилась прямо перед собой. Чиун смотрел на ландшафты пустыни Негев. Остаток пути до Содома они проделали в молчании.

В юго-восточной части пустыни, у Мертвого моря, они обнаружили искомый комплекс по добыче и переработке серы. Это был целый город, включавший в себя сотни квадратных миль труб, огромных цистерн, башен, бункеров, машин, – все это было видно невооруженным глазом. Но, кроме того, имелся тут и атомный реактор в оболочке из бетона повышенной прочности, упрятанный глубоко под землей.

Римо и Чиун остановились на бархане примерно в пятистах ярдах от первой трубы.

– Молодая пожирательница гамбургеров сидит в машине в пяти милях отсюда, – сказал Чиун. – Мы прошли эти пять миль. Почему теперь мы остановились?

– Потому что мы здесь, – последовал ответ.

– Где?

Римо попытался придумать ответ, который бы содержал в себе такое объяснение, которое мог бы принять Чиун, но такого ответа не нашел и еще раз повторил:

– Здесь.

Впрочем, этого оказалось вполне достаточно. Чиун лишь сказал:

– Хорошо. Что мы здесь будем делать?

– Проверим это место с точки зрения безопасности.

– Зачем?

– Если тут с безопасностью дело обстоит плохо, то всему миру угрожают большие неприятности, – отозвался Римо.

– А как мы поймем, что тут с безопасностью дело обстоит неважно?

– Попробуем туда пробраться.

– Очень мудро, – отозвался Чиун. – Теперь-то я понимаю, что прошел пешком эти пять миль в обществе настоящего гения.

– Так, начинается. Ну, что тебя на этот раз не устраивает, скажи на милость?

– Значит, если тебе удастся пробраться на их атомный реактор, получается, что с безопасностью у них дело из рук вон плохо. Но если тебе не удастся, тебя застрелят. Скажи, как ты собираешься выиграть этот матч?

Римо поглядел на комплекс по переработке серы. Его слегка расширенные зрачки вбирали пространства, над которыми уже спускался вечер, пейзаж, отчасти напоминавший своей причудливой мертвенной бледностью лунный.

– М-да, ты действительно мелок, мелок, мелок, – сказал Римо после недолгого молчания.

Римо двинулся по песку к ближайшему забору. Чиун пожал плечами и пошел следом, ворча по-корейски, что даже Мастеру Синанджу не по силам превратить в тигровую шкуру ту бледную оболочку, что называется кожей белого человека.

– Это, судя по всему, электрический детектор, – сказал Римо, глядя на первую преграду, за которой возвышались новые.

– Он различает электричество? – осведомился Чиун.

– Нет, он с помощью электричества различает приближающихся людей, – пояснил Римо.

В пятидесяти ярдах от него начиналась вереница столбов. Между ними было расстояние ярда в три, но ни колючей проволоки, ни стальных перегородок не было.

– Ба! – воскликнул Чиун. – Какой же это детектор. Где увеличительное стекло, где револьвер? Нет, это вовсе не американский детектор.

– Ты перепутал детектор с детективом, – отозвался Римо. – Пошли.

Американец легко перепрыгнул через первый забор.

– Сначала я должен тащиться пешком, потом меня по-всякому обзывают, теперь мне отдают распоряжения, словно я слуга-китаец. Я не пойду. Если хочешь попасть в глупое положение, пожалуйста, только без меня.

И Чиун, не доходя до первого забора, сел в позу лотоса.

Римо хотел было что-то сказать, но передумал и просто пожал плечами.

– Как тебе угодно, – сказал он и двинулся дальше.

– Можешь не торопиться, – крикнул ему вслед Чиун. – Проигрывай не спеша. А я вот посмотрю, сумеет ли этот самый детектор за это время различить меня.

Римо подошел ко второму забору и всмотрелся в третью преграду, в ста шагах от второй. Это было проволочное заграждение. Три ряда колючей проволоки, крепившейся к стальным пирамидам. Такие заграждения обычно применялись против пехотинцев с легким стрелковым оружием.

Но никаких пехотинцев Римо не разглядел. Вдалеке виднелись группки строительных рабочих. Поскольку эти рабочие не обучались искусству Синанджу и не упражнялись в нем десятилетиями, то им было не по силам различить в наступившей темноте фигуру высокого, худощавого, с широкими запястьями американца в голубой рубашке, коричневых брюках и босиком, который шел по направлению к ним.

Остановившись не доходя до забора, Римо заметил также двенадцать больших самосвалов, которые стояли радиаторами в его сторону.

Римо поднял глаза, чтобы в поле зрения попал весь перерабатывающий комплекс, начинавшийся примерно в ста шагах за самосвалами и тянувший к небу свои башни-щупальца.

Затем Римо перевел взгляд на другую серию вертикальных объектов. По двум сторонам периметра виднелись ряды скважин, между которыми находились отшлифованные до блеска прямоугольники из металла, прикрепленные пол разными углами к столбам, поддерживающим всю конструкцию.

Римо отступил немного назад и еще раз оглядел весь комплекс, пытаясь понять, что делать. Он, конечно, мог перепрыгнуть через забор, но, возможно, столбы контролировали и пространство над ними. Он мог бросить камешек или горсть песка между столбами и посмотреть, что произойдет, но могло произойти самое неприятное, а именно – залп пулеметов. Он, наконец, мог попросту пройти вперед так, словно столбов и вовсе не было, но это могло привести примерно к тем же последствиям, какие случились бы, если бы кто-то попробовал помешать Чиуну смотреть его «мыльные оперы».

Пока Римо терялся в догадках. Чиун сидел там, где оставил его Римо, и наблюдал за действиями своего ученика. Он заметил, что тот собирается перепрыгнуть через препятствие. «Мудрое решение», – подумал Чиун. Более опытные и более зоркие глаза корейца оценивали происходящее несколько иначе. Он не только видел столбы, стоявшие на расстоянии трех метров друг от друга, но и перекрещивающиеся линии лазеров. Он заметил не только самосвалы и рабочих, но и автоматы, сложенные под машинами. Он также обратил внимание на армейские ботинки, видневшиеся из-под комбинезонов механиков.

Римо и не подумал проверить, как действуют инфракрасные лучи, которые охраняли второй периметр. Он оторвал правую ногу от земли, хорошенько оттолкнулся левой и взмыл в воздух.

Но прыжок оказался неудачным. Вместо того чтобы сразу взлететь вверх, Римо подался чуть вперед, и, отрываясь от земли, его левая нога подняла маленький песчаный вихрь, который и обрушился на инфракрасную преграду.

Единственным звуком, нарушившим тишину, было нечто, похожее на чириканье птички. Единственным движением, кроме бесшумного приземления Римо, был прыжок Чиуна.

Комплекс пришел в движение. Условный сигнал – птичье чириканье – заставил рабочих кинуться врассыпную. Тотчас же на башнях перерабатывающего комплекса вспыхнуло четыре мощнейших инфракрасных прожектора, залив все вокруг кровавым светом. Римо оказался на виду, словно муравей, угодивший ненароком в ванильный пудинг.

Но его видели какую-то долю секунды. Он тотчас же сорвался с места, и, когда гидравлика подняла пулеметы 50-го калибра на высоту полутора метров, в лучах прожекторов оказался лишь маленький азиат в золотом кимоно, который словно летел над песком.

Пулеметы открыли огонь согласно заданной им программе. Но как только очереди стали поливать окрестности, Римо услышал, как Чиун крикнул, перекрывая грохот и свист:

– Крылья голубки!

Прием «крылья голубки» основывался на представлении о том, что белый голубь – птица мира и, следовательно, может спокойно порхать, оставаясь целой и невредимой, несмотря на бушующие вокруг ужасы. Оставаться над схваткой Римо не полагалось по службе, а вот уметь избегать неприятельских пуль было просто необходимо. Как только раздались первые очереди, мозг Римо быстро рассчитал мощность и направление огня. Он начат передвигаться в такт выстрелам, успевая вовремя убраться с дороги безжалостного свинца.

После изрядной пробежки, Римо услышал голос своего наставника: «Ложись!» и тотчас же упал на землю – легко, словно перышко.

Рядом с ним лежал Чиун.

– Привет, – сказал Римо. – Что поделывает в таком месте столь милый человек, как ты?

– Заменяю тебе глаза, – буркнул кореец, – хотя, признаться, не вижу причин это делать. Ты не только слеп, как крот, но еще и прыгаешь прескверно. Даже низшие создания – животные – и те умеют прыгать. От тебя только требуется не слишком от них отставать. Но, похоже, тебе это не под силу.

Римо уткнул нос в песок, так как над головой, буквально в четверти дюйма, просвистела пуля. Он снова поднял голову и спросил:

– Откуда же мне было знать, что там инфракрасные лучи?

– Но разве у тебя нет глаз? Да, принять внешнюю видимость за сущность – это все равно что принять шута за родного сына. Что ж, мы с тобой оба совершили ошибки.

Пока Римо и Чиун беседовали, распростершись плашмя на песке, механики содрали брезент с кузовов самосвалов. Водители приподняли кузова чуть выше. В каждом из них находился агрегат, похожий на пусковое устройство для ракеты, но с телевизионной камерой, прикрепленной к нему. Все двенадцать грузовиков подняли кузова на максимальную высоту, после чего люди оставили кабины, бросили брезент и побежали к траншеям.

Стрельба прекратилась, и внезапно наступила полная тишина.

– М-да, – буркнул Римо, когда последнее эхо выстрелов умолкло вдали. – Что же теперь?

– Можешь меня не спрашивать, – сказал Чиун, – потому что я мелок. Я просто ничтожен по сравнению с величием твоего интеллекта. Восстань же, о Великий, и выясни, в чем дело! Не обращай внимания, о Великий, на меня, мелкого и ничтожного, и смело иди, спотыкаясь, по дороге.

– Ладно, ладно, я был неправ, – сказал Римо. – Ну, видишь, я извиняюсь. А теперь, если ты не возражаешь, я отсюда уберусь.

– С какой стати мне возражать, – отозвался Чиун. – Кто я, собственно, такой, чтобы перечить тебе?

– Я же сказал: я был неправ, – отвечал Римо.

Он поднялся на ноги и побежал.

Внезапно ближайший самосвал издал какой-то ухающий звук, и ракета длиной в четыре фута с ревом понеслась вслед за Римо. В кузове самосвала пришла в действие телекамера. Она поймала в объектив Римо и стала направлять ракету.

Римо начал петлять, делать зигзаги, но и ракета тоже начала петлять, освещая окрестности оранжевым светом.

«Ага, – подумал Римо, набирая скорость и оглядываясь. – Стало быть, это и есть ТУР». О нем рассказывал Смит на инструктаже несколько лет тому назад. ТУР – это телеуправляемая ракета американского производства. Только Смит не говорил, что их взяли на вооружение израильтяне. Римо сначала подумал, не добежать ли ему до Содома, но решил, что не хватало еще разрушений домов и человеческих жертв, а посему резко повернул назад и помчался прямо на самосвал.

Но для этого ему пришлось перемахнуть через третий периметр – тройной забор из колючей проволоки. Когда Римо преодолевал первый рад, ракета отставала от него на двадцать пять футов.

Преодолевая второй ряд, Римо слышал только вой ракеты и надеялся, что прыжки не очень снизили его скорость. Когда он преодолел третий барьер, конус воздуха, образовавшийся перед носом ракеты, уже давил Римо между лопаток.

Найдя в себе силы для финишного спурта, Римо устремился к установке. Израильтянам, глядевшим из траншеи, казалось, что еще немного, и его расплющит между грузовиком и снарядом.

Но в последний момент Римо понизил температуру своего тела так, что стал недостижим для инфракрасного датчика ракеты, и упал плашмя на песок.

Первый самосвал взорвался, превратившись в черно-оранжевый шар, извергающий куски металла, пластика, и разбрасывая этот лом на мили вокруг.

Солдаты-работники сернодобывающего комплекса, в задачу которых входило не дать пожару переметнуться на прочие объекты, назвали это чудом. Израильские военные, которым было поручено прочесать пустыню и найти диверсантов или их обгоревшие трупы, назвали это безумием. Йоэль Забари и Тохал Делит, которые, будучи разбужены среди ночи, чуть было не объявили чрезвычайное положение, также не поскупились на ряд отборных эпитетов. Что же касается Чиуна, поджидавшего Римо среди камней за первым ограждением, он также нашел, что сказать, когда появился Римо с безмятежной улыбкой на устах. Он сказал одно-единственное слово:

– Пачкун!