Последний политик. Внутри Белого дома Джо Байдена и борьба за будущее Америки - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Franklin Foer (ч. 6)

Но не было никаких сомнений в том, что они болтаются на краю пропасти.

Битва за Киев

Русские десантники перебрались за забор, окружающий авиабазу "Антонов", и начали пробираться через лес под Киевом в окрестные села. Именно так должен был разворачиваться план Владимира Путина по захвату Украины. Появление элитных российских подразделений на окраинах города должно было ошеломить защитников Киева. Это позволило бы российским войскам броситься на захват столицы и почти без труда одержать победу.

Поначалу этот план выглядел мастерским ударом. Но когда русские оказались в нескольких минутах езды от офиса президентской администрации, он начал рушиться. В течение нескольких месяцев верховный главнокомандующий Украины генерал Валерий Залужный не мог полностью усвоить американские предупреждения о том, что авиабаза Антонов играет центральную роль в амбициях русских. Теперь, когда он увидел доказательства своей ошибки, он быстро ее исправил.

В первый же вечер войны он приказал бомбардировщикам пролететь над взлетно-посадочной полосой Антонова и разрушить ее. Он направил 72-ю механизированную бригаду, элитное подразделение, гораздо более квалифицированное, чем новобранцы, которые отступили с аэродрома в первые часы войны, для захвата объекта.

Это было невозможно, по крайней мере, пока. Но украинцы занимали позицию достаточно близко к Антонову, чтобы обстреливать российские вертолеты, когда они приближались к аэродрому с подкреплением. По оценкам Пентагона, около трехсот российских солдат были расстреляны с воздуха. Следующая волна российских Ил-76, приближавшихся к Антонову, развернулась, чтобы избежать подобной участи.

Изменив свою стратегию, украинцы определили условия того, что впоследствии станет известно как Киевская битва. Русские солдаты были высажены в ближайших пригородах Киева, в местах с такими названиями, как Ирпень, Буча и Хостомель. Они занимали дома в селах, реквизировали водку в шкафах, грабили гостиные и насиловали женщин.

Но русские столкнулись с теми же препятствиями, которые всегда мешали армиям захватчиков. Они спотыкались на чужой местности, сражаясь с противником, обладающим такой волей к борьбе, с которой они никогда не могли сравниться. Украинцы уничтожали местную инфраструктуру, чтобы спасти нацию. Войска взрывали дороги, мосты и железнодорожные пути - все, что могло помешать продвижению русских. После того как украинцы взорвали плотину, сдерживающую реку Ирпень, российские десантники сбросили тактическое снаряжение и поплыли спасать свои жизни. Людям Залужного удалось ликвидировать большинство дорог, ведущих в Киев, и ожесточенно сражаться с русскими в оставшихся точках входа.

Это был тонкий, как бритва, запас независимого существования Украины, способность сдерживать русских на баррикадах из стали и мешков с песком, которые стали новыми воротами Киева.

С каждым днем невероятная мысль об украинской победе становилась все более вероятной. Укрепилась новая украинская идентичность: нация отважных недотеп, чье коварство позволило им выстоять в нападении Голиафа. После недели войны они заблокировали продвижение русских на Киев. Но это была лишь передышка.

Импульс к проявлению солидарности был человеческим порывом, политическим императивом и мучительной головоломкой для администрации Байдена. И она была усугублена главой внешней политики Европейского союза Жозепом Боррелем. 27 февраля он предложил профинансировать покупку истребителей МиГ-29 , которые можно было бы отправить на Украину. Это был вариант, который рассматривали европейские министры, но только вариант. И то, что Боррель публично озвучил это предложение, застало их врасплох.

В первые дни войны украинские летчики-истребители были центральными персонажами формирующегося национального нарратива: они были смельчаками, которые не могли проиграть ни одного поединка. В основном это была выдумка пропагандистов, та самая небылица, которая рождается на войне. Один летчик, прозванный киевским призраком, якобы сбил сорок самолетов.

Эти пилоты не летали на самых современных самолетах. Их обучали владению МиГ-29, двухмоторным артефактом советских времен. Союзники Украины располагали ограниченным запасом этих самолетов, которые в основном находились на базах ВВС Польши.

В пылу сражения Украина не могла рационально оценить свои потребности. Но она знала, что ей нужно больше огневой мощи, и если Боррелл хотел дать Украине больше, то он должен был оказать давление на западный альянс, чтобы тот выполнил его предложение. Зеленский рьяно добивался, чтобы это произошло, уговаривая своих союзников: "Это не пинг-понг! Речь идет о человеческих жизнях! Мы просим еще раз: Решайте проблему быстрее. Не перекладывайте ответственность, присылайте нам самолеты".

Благодаря этой кампании давления правительствам стран Запада становилось все труднее отступать от обещания Борреля. Поляки и администрация Байдена начали переговоры, чтобы выполнить его. Польша передаст Украине МиГи, а Соединенные Штаты передадут Польше F-16, пополнив польские ВВС достаточно мощным флотом, чтобы противостоять русским, если до этого когда-нибудь дойдет.

Но внутри администрации Байдена - и в голове Байдена - существовали соперничающие голоса, толкавшие его в разные стороны. Тони Блинкен горячо выступал за содействие в поставке МиГов. Он чувствовал себя более глубоко привязанным к украинскому делу, чем кто-либо в администрации. По отцовской линии его семья вела свои корни из этой страны. Его прадед Меир был известным поэтом на идиш в Киеве; его дед родился там же. За годы работы дипломатом Блинкена постоянно тянуло, возможно, подсознательно, к земле предков.

Блинкен представлял собой моралистическую долю внешнеполитического мозга Байдена. Будучи молодым помощником в администрации Клинтона, он работал над американским ответом на Балканскую войну и страстно верил в то, что американская мощь должна быть направлена на то, чтобы остановить геноцид в действии. Этот морализаторский импульс в Бланкене заставил его утверждать, что США должны поставить украинцам оружие, которое, по их словам, им необходимо.

Другая часть мозга Байдена постоянно беспокоилась об опасностях эскалации - и у его администрации все еще не было теории того, что может спровоцировать российскую эскалацию. Она полагалась на инстинкт, чтобы избежать того, что Россия может счесть неприемлемой провокацией. Почти в каждом обсуждении оружия, предназначенного для Украины, Байден задавал вопрос: "Увеличивает ли это риск ядерной войны?". Это был страх времен холодной войны, который он переносил в ситуационную комнату, и беспокойство, которое он чувствовал себя наиболее обязанным повторять.

Марк Милли взывал к чувству осторожности Байдена. Он не думал, что украинцам действительно нужны МиГи. Судьба войны решалась не в воздухе, а на земле. Милли отметил, что украинцы совершали всего пять вылетов в день. И если у украинцев уже было пятьдесят самолетов, зачем им еще?

Как и Дональд Трамп, Джо Байден - заядлый потребитель телевидения. Но это не значит, что у них одинаковый вкус к программам. Как и подобает представителю другой эпохи, Байдену глубоко небезразличны "Встреча с прессой" и другие воскресные шоу. Он смотрит эти программы, чтобы узнать, что говорят о его президентстве эксперты.

В первую неделю марта подобные передачи были заполнены жалобами на то, что он не делает достаточно для помощи украинцам, несмотря на сотни миллионов долларов оружия, которые он уже поставил. И обозреватели начали заваливать его вопросами о МиГах. В ходе видеоконференции с членами Конгресса Зеленский умолял их о помощи. Он сказал им, что поставка самолетов - это самое важное, что Соединенные Штаты могут сделать для Украины.

Пока Байден раздумывал над решением о передаче самолетов, его помощники начали колебаться. Джейк Салливан изначально выступал против передачи самолетов. Но под давлением общественности его позиция смягчилась. В Государственном департаменте изменение позиции Салливана расценили как предзнаменование, знак того, что Байдену надоело терзаться по этому вопросу.

Но когда Байден собрал своих советников, он, по сути, заявил, что решение будет принимать его голова, а не сердце. Доставка самолетов просто не стоила такого риска. Даже если его будут ругать по телевидению, он не собирался позволять пиарщикам подталкивать его к принятию решения, которое он считал относительно пустым жестом солидарности, особенно когда было так неясно, как могут отреагировать русские.

Весь эпизод потерпел фиаско. Вместо того чтобы тесно консультироваться с поляками, администрация Байдена, похоже, вела переговоры со своим союзником посредством пресс-релизов. И фиаско не утихало. Вместо того чтобы оставить вопрос без внимания, поляки устроили Белому дому засаду с невыполнимым предложением: Польша переправит двадцать восемь самолетов на американскую авиабазу Рамштайн в Германии, где их примут украинские летчики. Это означало, что ни один истребитель не вылетит непосредственно с польской земли. Это был трюк, поскольку он перекладывал бремя ответственности на Соединенные Штаты, которые должны были стать окончательным противником.

Джон Кирби, главный пресс-секретарь Пентагона, отверг предложение Польши, что означает, что критика в адрес администрации будет продолжаться.

Когда российская армия стала задерживаться под Киевом, высшие должностные лица аппарата национальной безопасности задали себе вопрос: Почему их предвоенные оценки завышали превосходство российской армии? Согласно одной из теорий, проблема заключалась в зеркальном отражении. Чиновники Пентагона искренне верили, что если бы американские военные собрали более ста тысяч солдат, используя модернизированное российское оружие против такого неподготовленного противника, как Украина, то они бы одержали победу.

Но русская тактика была беспорядочной. Ллойд Остин организовал Thunder Run, острие штурма Багдада во время войны в Ираке. Он знал, как управлять конвоем, а русские совершали все ошибки. Сорокамильная вереница машин завязла в грязи, а грузовики не были должным образом подготовлены или обслужены. Линия снабжения превратилась в перестрелку. Украинцы на мотоциклах могли скрытно передвигаться по лесу и, заняв позицию, отстреливаться от танков, идущих впереди колонны, создавая на дороге завалы, которые еще больше мешали продвигающимся машинам.

Билл Бернс, в свою очередь, не мог понять, почему русские не смогли уничтожить противовоздушную оборону вокруг Киева в первые часы войны, когда у них был элемент неожиданности. Это упущение позволило украинцам сохранить защитный полог вокруг эпицентра своего правительства. По его мнению, это была ошибка, порожденная самонадеянностью.

Оправившись от ошеломляющего первого удара, нанесенного русскими, украинская армия начала извлекать пользу из десятилетнего глубокого сотрудничества с американскими военными. Американцы дали украинцам указание разработать децентрализованную структуру командования и управления, в которой хорошо обученные офицеры имели возможность маневрировать, не дожидаясь одобрения. Это было почти противоположно склеротической иерархии, которую Россия навязывала своим солдатам, которые никогда не понимали своих задач, пока им не приказывали их выполнять. Если Украина олицетворяла демократию, а Россия - ее противоположность, то их армии были честным отражением противоположных достоинств этих систем.

До начала войны основное внимание уделялось тому, как поведет себя воодушевленная Россия после быстрой военной победы. Теперь администрация размышляет над совершенно иным вопросом. В условиях, когда российская кампания застопорилась, что она может сделать, чтобы изменить курс? Как она отреагирует на свое унижение на поле боя?

В начале марта разведывательное сообщество узнало, что Россия попросила Китай предоставить ей новый запас оружия. И, к удивлению Белого дома, Китай, похоже, был склонен подчиниться.

Джейк Салливан опасался, что это изменит ход войны - разумеется, в пользу украинцев, но также и в пользу США. Одно дело - вести прокси-войну против России. По крайней мере, такая история уже была. Но совсем другое - быть втянутым в борьбу на поле боя и с Россией, и с Китаем. Если бы Китай удовлетворил просьбу России, администрации пришлось бы решительно ответить. Это поставило бы отношения Америки с Китаем на гораздо более враждебный курс.

Всю зиму Салливан пытался не допустить этого. Начиная с ноября он направил своих помощников Лору Розенбергер и Курта Кэмпбелла, чтобы те поделились разведданными о российском вторжении с Цинь Ганом, послом Китая в Вашингтоне. Информация, которую они ему представили, не была секретной и не несла в себе риска выдать источники или методы. Но детали плана вторжения вряд ли имели значение. Они хотели донести до него, как война навредит интересам Китая. Она разрушит мировую экономику, так же как она восстанавливалась после КОВИДа. Она нарушит стабильность мировой системы, которую Китай, как он утверждает, ценит.

Неудивительно, что Китай впитывал каждое слово на этих встречах, не говорил ничего существенного в ответ, а затем передавал услышанное в Кремль. И американская разведка быстро узнала, что Китай выдал эти разговоры. Поведение Китая вряд ли можно назвать поведением страны, тщательно оберегающей свой нейтралитет.

По счастливой случайности доказательства готовности Китая вооружить Россию появились в тот момент, когда Салливан готовился к давно запланированной встрече в Риме 14 марта со своим китайским коллегой Ян Цзечи.

В менее спорных обстоятельствах Салливан дал бы китайцам предварительную информацию о подобном пункте повестки дня. Но Салливан предпочел одарить Яна доказательствами. Ян не имел ни малейшего представления о том, что Соединенные Штаты узнали о решении Китая снабжать Россию. Салливан воспользовался ошеломленным состоянием Яна, чтобы выступить с жестким предупреждением: "Если вы будете двигаться дальше, в наших отношениях провалится дно".

Салливан сказал Яну, что этот вопрос нужно решать быстро и на самом высоком уровне. Он предложил организовать разговор между Байденом и Си. Обычно такие звонки становились предметом бесконечных переговоров о мелочах. Но через четыре дня после встречи с Салливаном в Риме Байден и Си соединились в ходе видеоконференции.

Несмотря на растущую напряженность, Байден и Си сохраняли вид, что они старые друзья. Байден знал, что не стоит быстро давить на Си. Он старался строить беседу медленно, рассказывая ему о ходе войны. Россия, как он полагал, отчаянно борется, увязнув в войне, которую не может выиграть.

Затем он переключился на перехваченные разведданные и свое предупреждение: "Я не угрожаю вам. Но если китайское оружие убивает украинцев или Китай пытается отменить санкции, последствия для ваших отношений с нами и европейцами, не только с правительствами, но и с частным сектором, будут очень серьезными. Вам не стоит этого делать".

Байден отметил, что после начала войны сотни компаний ушли из России, даже не попросив его об этом. И он предсказал, что та же участь постигнет и Китай: "Давление на компании, вынуждающее их изменить отношения с Китаем, если вы станете кобеллигентом России, будет непреодолимым, и вы должны понимать эту динамику".

Си нечего сказать по поводу этого обвинения.

Но Си сказал, что хочет обратить внимание на опасное поведение Америки на Украине. Он сказал, что его беспокоит тот факт, что Соединенные Штаты имеют лаборатории на Украине, где разрабатывают биологическое и химическое оружие. Это была одна из самых карикатурных частей российской пропаганды, и было очень неприятно слышать ее из уст лидера Китая.

Байден изо всех сил старался сохранять спокойствие. "Вам лучше знать, что это чушь. Прекратите нести чушь, которую несут русские: Я знаю, что вы это знаете, так что дайте мне передохнуть".

Си, однако, не стал прекращать спор.

Это был, пожалуй, самый напряженный разговор, который Байден когда-либо вел с Си. И было непонятно, сможет ли его строгое предупреждение переубедить Си или спровоцирует его упрямо продолжать реализацию своих планов, чтобы продемонстрировать, что он никогда не уступит американским требованиям.

К середине марта становилось все более очевидным, что правительство в Киеве выживет - как и поддерживающий его трансатлантический альянс. Администрация посчитала, что настало время закрепить свои достижения и впитать похвалу.

Президентская поездка за границу - это мероприятие, которое обычно требует месяцев тщательной подготовки. Но Белый дом увидел, что в расписании есть встреча Европейского союза, и предложил Брюсселю, что Байден будет рад сорвать ее, чтобы президент мог встать плечом к плечу с остальными членами коалиции, продемонстрировав свою силу.

Кульминацией поездки должна была стать остановка в Варшаве, которая находилась так близко к Украине, как только можно было предположить. Хотя Зеленский не мог рисковать поездкой через границу в Польшу, его министр иностранных дел и министр обороны согласились бы на долгую поездку на поезде с перерывами, чтобы пообщаться с американским президентом.

Байден начал работать над речью, достойной этого момента. Пока Байден сидел в Овальном кабинете, диктуя реплики Майку Донилону, Марк Милли наблюдал за ним и подбадривал президента. "Это ваша речь "Мистер Горбачев, разрушьте эту стену", - сказал ему председатель Объединенного комитета начальников штабов.

Во второй половине дня после выступления Байден встретился с украинскими беженцами у национального футбольного стадиона Польши, который превратился в огромный центр социального обслуживания и стал витриной благодеяний этой страны. Пробираясь сквозь толпу, он встречал женщин и детей, которые неделями жили в подвалах, пока российские снаряды падали на их города. Теперь они были потерянными душами вдали от дома, переживая, что могут больше никогда не увидеть своих отцов и мужей, потому что те сражались на передовой.

Для Байдена это было просто ошеломляюще. Когда одна из женщин разрыдалась, рассказывая о своей беде, он обнял ее. Он опустил маску N95 с сайта и взял на руки ее дочь, маленькую девочку в розовом пальто и белой шапочке, ее рука сжимала лацкан его темного пиджака.

"Я не говорю по-украински, - сказал он, - но передайте ей, что я хочу забрать ее домой".

Визит к беженцам привел его в состояние душевного подъема. Он никогда не сомневался в праведности дела, но сейчас он относился к нему с рвением. Спустя несколько часов он вышел к Королевскому замку в Варшаве, обращаясь к толпе поляков и украинцев.

На этом позднем этапе своей карьеры он уже практически перестал произносить речи с каденциями и образами, которые стремились назвать кеннедиевскими. С его возрастом и заиканием он, казалось, смирился с тем, что ему придется довольствоваться рабочим ораторским искусством, народностью, подражающей его разговорной речи. Но в этот момент он стремился к возвышенности и построил свою речь так, чтобы она завершилась грандиозным увещеванием о моральном императиве противостояния авторитаризму.

Выступая в возбужденном темпе, он провозгласил: " Диктатор, стремящийся восстановить империю, никогда не уничтожит любовь народа к свободе. Жестокость никогда не сломит их волю к свободе. Украина никогда не станет победой России - ведь свободные люди отказываются жить в мире безнадежности и тьмы. У нас будет другое будущее - светлое будущее, основанное на демократии и принципах, надежде и свете, порядочности и достоинстве, свободе и возможностях".

Затем, чтобы окончательно расцвести, подгоняемый силой случая, он отклонился от своего текста. " Ради Бога, этот человек не может оставаться у власти".

После произнесения речи, которая могла бы принести ему заслуженное и желанное признание, его импровизация стала заголовком. Звучало так, будто он призывал к смене режима в России. Это была именно та ненужная провокация, которую он ненавидел, тем более что она не имела под собой никакой политической основы. Это был потенциальный пропагандистский переворот для Кремля, который всегда пытался представить Соединенные Штаты как империалистического посредника.

Когда Байден покинул сцену, Джейку Салливану выпала неблагодарная задача зачитать слова президента президенту. Байден сразу же понял, что Белому дому придется разъяснить его ошибку. К тому времени как Байден погрузился в кортеж, покидающий королевский замок, его помощники выпустили заявление, в котором отказались от своей фразы. Внезапно пресса перестала восхищаться его риторикой или дипломатическими триумфами; она вернулась к описанию его как наглеца, лишенного самоконтроля. Газета Washington Post напомнила своим читателям, что Байден однажды назвал себя "машиной по производству ляпов".

Завершив свое триумфальное турне, Байден отправился домой, жалея себя. Он понимал, что ошибся, но потом обиделся на своих помощников за то, что они создали впечатление, будто навели порядок. Вместо того чтобы признать свою несостоятельность, он стал рассказывать друзьям о том, что с ним обращались как с маленьким ребенком. Разве с Джоном Кеннеди когда-нибудь так обращались?

Банкова

На пресс-конференции было объявлено, что битва за Киев окончена. 25 марта один из аппаратчиков, генерал-полковник Сергей Рудской, заявил группе собравшихся журналистов, что его страна отказывается от кампании по захвату украинской столицы, чтобы сосредоточиться на том, что он назвал "главным", - "полном освобождении Донбасса".

было трудно понять, было ли это подлинное признание поражения или фикция, поскольку российские заявления так часто не соответствовали действительности. Но в течение следующей недели оккупационная армия начала отступать из сел к северо-западу от Киева, отступая к белорусской границе, оставляя после себя обломки российской оккупации: обугленные танки, перегородившие дороги, развалины универмагов, сожженные дотла некогда плодородные приусадебные участки, изрешеченные пулями квартиры со стиральными машинами, свисающими на электрических шнурах с фасадов, которых больше не существует, и трупы.

Путин оправдывал свое вторжение риторикой, которая обесчеловечивала людей. Украина, провозгласил он, не была страной. Это была провинция России, находящаяся под контролем нацистской клики. Но именно оккупанты вели себя как нацисты. В городе Буча, старой железнодорожной остановке, превратившейся в лиственный пригород для среднего класса, русские связывали людей и безжалостно казнили их - всего 419 трупов. Одним из видов оружия в Буче был флешет: стальные дротики, зажатые в артиллерийском снаряде. Они взрывались во всех направлениях, всаживая дротики в груди и головы со смертельным эффектом. Чтобы освободить место для тел в переполненном морге, сельский священник вырыл во дворе своей церкви могилу, набитую так плотно, что из глины торчали локти.

Зверства не были единичными случаями. Почти в каждом крупном городе, занятом русскими, были камеры пыток и сообщения об изнасилованиях. Такие свидетельства не позволяли радоваться поражению России в Киевской битве. Они в корне изменили моральный расчет войны. Как правительство Зеленского могло убедить украинцев принять мирное соглашение, если оно неизбежно обрекало его соотечественников на жизнь под властью того же убийственного режима, который уничтожил Буча?

Даже если украинцы не почувствовали восторга от победы, битва за Киев стала одним из величайших потрясений в современной военной истории. И именно Соединенные Штаты поставили оружие, которое сделало это возможным. Javelins задерживали наступление колонны на Киев, а Stingers расстреливали самолеты с неба над Хостомелем.

Когда администрация Байдена описывала свой новый план по вооружению Украины, она использовала лозунг времен Второй мировой войны. Она назвала его "ленд-лиз", то же самое название, которое Франклин Рузвельт использовал для своей политики вооружения Великобритании. Конгресс предоставил администрации Байдена широкие полномочия по передаче любого оружия из американского арсенала, в котором, по его мнению, нуждались украинцы.

В течение нескольких недель американские военные создали разветвленную сеть для транспортировки оружия на Украину. Они извлекали оружие из тайников в Европе и на Ближнем Востоке, отправляя большую его часть на терминал в Александруполи на северо-востоке Греции, а затем перевозя на центральный склад в восточной Польше. Поскольку Байден обещал, что в зоне боевых действий не будет американских сапог на земле, военные полагались на украинских дальнобойщиков, которые забирали паллеты с оружием и боеприпасами, а затем переправляли их через границу. Это было похоже на склад Amazon в сезон отпусков: грузовики отправлялись в любое время суток, в быстрой последовательности. Логистика была бичом российских военных. Напротив, быстрое перемещение грузов в сложных условиях - это то, что американские военные делали лучше всего. Некоторые из тех же летных экипажей, которые эвакуировали афганцев, теперь перевозили оружие.

До начала войны Соединенные Штаты отправляли оружие, которое почти не требовало обучения, например, копья. Но с успехами Украины сложность систем, загружаемых в грузовики, возросла. Это означало, что военным необходимо было создать в Германии центр для обучения украинцев использованию более совершенных систем, а также центр телепомощи, чтобы украинцы могли обратиться за помощью в случае отказа какой-либо функции на оружии.

Эксперты Пентагона пытались предугадать, какое оружие понадобится Украине в следующий раз, а затем заранее разместили его в Европе, чтобы оно было готово к погрузке на грузовики, как только украинцы попросят о нем.

К апрелю Пентагон начал внедрять сотрудников украинской разведки непосредственно в свои операции, чтобы исключить любые неэффективные способы передачи информации. Он создал в Польше так называемую "ячейку слияния", чтобы США не нужно было поднимать трубку телефона и разыскивать украинца, который мог бы наилучшим образом использовать разведданные. Украинские офицеры сидели рядом со своими американскими коллегами, готовые передать разведданные по назначению и немедленно использовать их. Конечно, существовали правила обмена секретной информацией. США не передавали информацию, которая могла быть использована для убийства российских офицеров. Они также не делились информацией о целях внутри России. Тем не менее, бесперебойная передача информации стала преимуществом на поле боя.

Среди перехваченных Соединенными Штатами разведданных были свежие доказательства намерений Китая. После резкого предупреждения Байдена Китай решил, что не будет посылать оружие России, по крайней мере, на данный момент. Это была огромная дипломатическая победа, которая определила ход войны, хотя администрация не могла трубить о своем успехе.

Проиграв Киевскую битву, Россия заявила, что перегруппировывается и перезаряжается, но не получила нового вливания оружия от своего важнейшего союзника. В то время как Китай продолжал на словах снабжать Кремль, Россия оказалась в военной изоляции. Марионеточное правительство в Беларуси было ее единственным партнером. Хотя все еще не было ощущения, что Украина выиграет войну, все больше казалось, что она ее не проиграет.

Джо Байден завидовал Борису Джонсону. Он никогда этого не говорил, но некоторые помощники в Белом доме подозревали это. Британский премьер-министр посетил Киев 9 апреля и прогуливался по пустым улицам города с Владимиром Зеленским под руку. Байден упустил свой шанс произнести речь в стиле Кеннеди в Варшаве, но теперь Джонсон получил возможность побродить по Украине, воплощая свои церковные фантазии. Байдену отчаянно хотелось самому совершить эту поездку. Он спросил, возможно ли это, но американские военные не захотели рисковать.

Возможно, город и не был подходящим местом для президентского визита, но Киев больше не подвергался регулярным нападениям. Он начал выбираться из своих бункеров, как буквальных, так и метафорических. Пришло время для Соединенных Штатов показать флаг в этом городе и начать процесс восстановления дипломатического присутствия. Первый американский визит должен был иметь определенный вес. Байден решил направить Ллойда Остина и Тони Блинкена - приятелей на окраину зоны боевых действий.

Хотя битва за Киев закончилась, миссия все еще была рискованной и требовала полной секретности. В Государственном департаменте подробности скрывали от всех, кроме нескольких близких помощников. Группа быстрого реагирования готовилась к тому, что в случае нападения на Блинкена и Остина их придется вытаскивать. Военные будут следить за долгим путешествием на поезде из временного командного центра на востоке Польши.

Украинская железная дорога, нелюбимая до войны, в момент кризиса приобрела героическую репутацию. Она перевезла миллионы людей в безопасные места, не прекращая работу в самых опасных обстоятельствах. 24 апреля она перевозила Блинкена и Остина в отдельных вагонах, украшенных в стиле дискотеки 1970-х годов.

Когда поезда двигались по рельсам, они постоянно останавливались. В командном центре в Польше эти паузы вызывали панику. Русские показали себя ужасными в том, что военные называют динамическим наведением. То есть они не могли поразить объект в движении. Но зато они прекрасно умели взрывать неподвижные объекты.

После одиннадцати часов непрерывного движения вперед и периодического беспокойства пара выехала на вокзал в Киеве. Они погрузились в кортеж, который поехал вверх по холму, мимо контрольно-пропускных пунктов, на Банковую, в офис администрации президента. Остин смотрел в окно. Он знал зоны военных действий, но эта не была похожа на них. Он видел кафе на открытом воздухе, где улыбающиеся молодые люди потягивали капучино. По широким бульварам прогуливались семьи, неся сумки с покупками.

Но затем они попали в другой мир. Банковская была окутана тьмой. Мешки с песком закрывали каждое окно; фанерные поддоны служили импровизированными баррикадами, загромождая дверные проемы. С помощью фонарика их провели через здание в официальную комнату для совещаний.

После нескольких месяцев разговоров с украинским руководством по телефону они увидели его воочию. Генерал Валерий Залужный, начальник Генштаба Андрей Ермак, министр иностранных дел Дмитрий Кулеба и, конечно же, сам Зеленский. Несмотря на формальность повода, встреча началась с хорошего настроения товарищей.

Но послание, которое хотели донести Блинкен и Остин, имело грани жесткой любви. Они будут поставлять Украине больше оружия, но Зеленский должен проявлять больше благодарности за поддержку. Остин рассказывал, что было все труднее дать Зеленскому то, в чем он нуждался, когда члены Конгресса открывали газеты и видели, как он поносит США за недостаточную поддержку.

Благодаря социальным сетям Зеленскому удалось переговорить с главами правительств и напрямую общаться с общественностью на Западе. Он стал политическим лидером, которым многие американцы и европейцы восхищались больше всего в мире. Это представляло угрозу для мировых лидеров. Это означало, что Зеленский мог оказать на них эффективное давление, чтобы заставить их более непосредственно ввязаться в конфликт, который, как они опасались, может выйти из-под их контроля.

Тактика давления Зеленского была, бесспорно, эффективной и более чем оправданной, но и она оказалась малоэффективной. Во время их разговоров Байден постоянно бил Зеленского по ушам за то, что тот пытается втянуть его в борьбу еще глубже. "Вам бы не хотелось ничего больше, чем втянуть нас в третью мировую войну", - сказал он украинскому президенту в одном из звонков.

Остин и Блинкен упомянули, что слышали жалобы от многих иностранных лидеров, которым не нравилось, что Зеленский изображал их неравнодушными, когда они протягивали ему руку помощи.

Это был не первый случай, когда американского чиновника уговаривали дать Зеленскому советы по управлению отношениями. Билл Бернс пытался мягко снабдить его инструкциями по более продуктивному общению с Джо Байденом, чтобы он не казался таким резким и нечувствительным к внутренним соображениям президента. Зеленский не соблюдал моральный кодекс Скрэнтона, где за подарками следует благодарность.

Дело в том, что санкции против России привели к резкому росту цен на бензин - даже если они и не были особенно высокими по историческим меркам, они были тем показателем, по которому большинство американцев судили о состоянии экономики. А за шесть недель войны они уже выросли на доллар за галлон. Это был тот самый скачок, который традиционно обрекает президентов на политическое будущее.

Когда Блинкен и Остин позже рассказывали о своей встрече помощникам, им показалось, что Зеленский был ошеломлен критикой, тем фактом, что они проделали весь путь до Киева, чтобы сказать ему, что нужно быть добрее к своим покровителям, иначе поставки оружия могут оказаться не бесконечными.

К тому времени, когда пара вернулась в Польшу, Зеленский уже написал в Твиттере: " Благодарен @POTUS и американскому народу за лидерство в поддержке Украины в борьбе против российской агрессии. Мы защищаем общие ценности - демократию и свободу. Мы ценим [его] помощь. Сегодня она нужна как никогда!"

41.

Ущелье

В мартовской ночи было очень светло. С другого конца дороги Брайан Диз мог видеть освещенное лицо Джо Манчина. Диз отправился вглубь Западной Вирджинии, в одну из самых диких частей штата, в поисках момента сближения с Манчином - такого жеста близости и уважения, который имел значение для сенатора. Теперь же, в свете пламени, Диз чувствовал себя так, словно он стал туземцем, засидевшимся допоздна с Манчином и его приспешниками, словно его втянули в сложное упражнение на доверие.

Когда Диз отправлялся в поездку, в ушах у него звучал совет президента: "Держите все это в узде".

Если Байден и извлек какой-то урок из первого года своего президентства, так это то, что он провел слишком много времени в сенатских мелочах. Конечно, ему это нравилось. Рон Клейн однажды был вынужден укорить его: "Вы не премьер-министр", - пытаясь вытащить Байдена из законодательных зарослей. Но Байден с болью осознал, что его глубокая вовлеченность отнимает много времени и, что еще хуже, контрпродуктивна. Взяв на себя ведущую роль в переговорах, президент повысил ставки. Он нагнетал обстановку, в то время как на самом деле им требовалось пространство для дыхания. И он ни за что не хотел рисковать, ввязываясь в очередной раунд переговоров, которые могут закончиться плачевно и выставить его в невыгодном свете.

Повод для поездки Диза был. Президент Университета Западной Вирджинии собрал группу для обсуждения вопросов экономического развития штата. Кульминацией поездки стало посещение Нью-Ривер-Гордж, недавно созданного национального парка, где группа планировала провести ночь в домике. Манчин предложил Дису вместе с ним совершить прыжок на зиплайне через скалистую местность, и пара позировала для фотографий в шлемах и обвязках.

Но на самом деле это был просто театр. Манчин точно знал, почему Диз присоединился к нему. Перед отъездом в Западную Вирджинию Диз отправил Манчину документ, который, как он надеялся, придаст их беседе определенную структуру. Он скопировал положения, касающиеся климата и энергетики, из версии Палаты представителей законопроекта Build Back Better, а затем вычеркнул все, против чего выступал Манчин. Смысл беседы с Манчином заключался в том, чтобы понять, чего он на самом деле хочет - или, что еще важнее, что ему на самом деле не нравится.

Когда Манчин выражал свое несогласие, в его словах иногда проскальзывали тролльские нотки. Он постоянно проверял Диза, чтобы убедиться, что тот настолько левый, как он подозревал. У него был длинный список пунктов, которые он терпеть не мог. Ему не нравилось, что богатые семьи получат налоговые льготы на покупку модных электромобилей. (Он также презирал программу под названием "Гражданский климатический корпус". Это была левая несбыточная мечта и впечатляющая пустая трата денег. И Манчин не собирался быть тем, кто воплотит ее в жизнь.

Многие в Вашингтоне полагали, что Манчин, с его поведением студента, с трудом разбирается в деталях политики. Несомненно, он блефовал, проходя через некоторые слушания по вопросам, выходящим за рамки его компетенции. Но энергетика была его фишкой. Сенатор от Западной Вирджинии не мог выжить без глубокого понимания этого вопроса. Может быть, у него и не было диплома Лиги плюща, как у модных экспертов в Белом доме, но он гордился своей способностью сопоставить их со своими подробными знаниями о правилах EPA и налоговых льготах.

По мере того как Диз оставался с сенатором и его сотрудниками, он начал усваивать урок, который преподал ему день общения с Манчином: Белый дом не мог сохранить архитектуру проекта Build Back Better. Если законопроект о климате и будет принят, то это будет законопроект, который Манчин разработает на своих условиях, а не на их. А Белый дом, скорее всего, будет лишь небольшим игроком в этом процессе.

Сразу после поездки Диза в Западную Вирджинию Лэнс Уэст выпил в баре на Пенсильвания-авеню с переговорщиком, назначенным Чаком Шумером, Джерри Петреллой. У пары возникло взаимопонимание. Хотя Петрелла был родом с южного побережья Лонг-Айленда, а Уэст - из Хантингтона, штат Западная Вирджиния, они сблизились как товарищи по несчастью в мире элит.

Выпивая, они начали разрабатывать план, как наконец преодолеть существенные разногласия, разделявшие их боссов. Несколькими неделями ранее в интервью изданию Politico Манчин заявил о своей готовности найти точки соприкосновения в тройке областей: снижение цен на рецептурные лекарства, перестройка налогового кодекса и инвестиции в чистую энергию. Это могло бы послужить общим планом для законопроекта. Чтобы дать себе шанс на успех, Уэст и Петрелла решили начать с рецептурных лекарств - вопроса, который быстрее всего приведет к согласию, - а затем двигаться дальше. Поскольку энергетика будет самым сложным вопросом для переговоров, они оставят ее напоследок. Разница между Манчином и Шумером проявилась в формулировках, которые они использовали для описания проблемы. Если Манчин формулировал цель как энергетическую безопасность, то Шумер говорил о сокращении выбросов углекислого газа.

Чтобы добиться хоть какого-то прогресса, они понимали, что должны скрывать свои разговоры от посторонних глаз. Дважды в неделю они тайком встречались в неиспользуемом конференц-зале в подвале Капитолия, а не в своих офисах, где коллеги могли бы заметить. Они беспокоились о том, чтобы держать Белый дом в курсе событий, поскольку оттуда могли распространиться слухи. Поэтому они поклялись держать любую информацию о прогрессе так крепко, как только смогут.

У пресс-корпуса Капитолийского холма был заученный вопрос к Манчину: "Вы уже ведете переговоры с Белым домом?". Он мог честно ответить, что нет.

Уэст и Петрелла договорились, что переговоры активизируются, как только Сенат утвердит Кетанджи Брауна Джексона в Верховном суде. Это произошло 7 апреля. Митт Ромни, Лиза Мурковски, Сьюзен Коллинз и Манчин, в конце концов, сплотились вокруг нее. Когда Сенат утвердил кандидатуру Джексон, Байден вышел в столовую рядом с Овальным кабинетом, чтобы позвонить Джо Манчину.

"Спасибо за помощь", - сказал он ему. Байден знал, что если он будет давить на Манчина в вопросе возрождения программы Build Back Better, это приведет к обратному результату, поэтому он не стал упоминать эту тему.

Но Манчин удивил его тем, что сам поднял эту тему. "Я собираюсь продолжать работать над этим", - сказал он Байдену. В разговоре не было и намека на напряжение. Впервые за несколько месяцев казалось, что Манчин справился со своим гневом.

асть седьмая

Контрнаступление

Май-ноябрь 2022

Весна жалости к себе

Рон Клейн присутствовал на выпускном в Тафтсе. Вся атмосфера была наполнена ликованием. Оратор за оратором восхваляли выпускников 2022 года за то, что они стойко перенесли пандемию; они восхищались тем, что университетское сообщество наконец-то смогло собраться вместе после многих лет масштабных и непрекращающихся потрясений.

Наблюдая за взрывом радости, Клейн подумал: "Почему мы не получаем никаких заслуг за то, что сделали это возможным? Вся нация может броситься смотреть "Топ Ган: Маверик" в кинотеатрах благодаря Белому дому, благодаря его шагам по распространению вакцин и руководству по безопасному восстановлению экономики. Общественность хотела вернуться к нормальной жизни, и это было нормально.

Однако общественность, похоже, считала, что Джо Байден не имеет к этому подвигу почти никакого отношения. Судя по опросам, общественность не придавала особого значения его президентству. Только 38 % граждан одобрили его деятельность - примерно столько же, сколько и Дональд Трамп.

Клейн видел нечто мрачно-юмористическое в неспособности Белого дома сдвинуть с места эту цифру. Каждый раз, когда общественность проявляла беспокойство по поводу какой-либо проблемы - отсутствие тестов COVID, нехватка детского питания, контейнеровозы, неспособные разгрузиться в портах, - администрация бросала все силы на ее решение. Это были практические детали жизни, где правительство касалось обыденности, и Байден был одержим ими, часами разбирая, скажем, на сайте логистику использования военно-воздушных сил для импорта детской смеси из-за границы. Но каждый раз, когда администрация Байдена добивалась прогресса в решении той или иной проблемы, она внезапно исчезала из списка главных проблем общества. Общественность только ругала администрацию, но никогда не награждала ее. В технократическом устранении неполадок не было славы.

Байден считает, что его низкий рейтинг одобрения - это провал СМИ, которые почему-то не обратили внимания на то, что его администрация превосходит администрацию Трампа. Это также было неудачей его собственного Белого дома в плане эффективной коммуникации. Он жаловался, что на телевидении не хватает суррогатов, защищающих его. Одной из его привязанностей были выступления Дэвида Аксельрода на CNN. Он был частью толпы Обамы, и Байден пожаловался другу, что до сих пор не получил от него честной встряски.

Разочарованный тем, что его достижения не были оценены по достоинству, он вызвал Аниту Данн обратно в здание. Изначально она пришла в Белый дом, потому что президент лично настоял на этом. Все знали, что она будет недолговечной, и она ушла в августе, как раз перед выводом войск из Афганистана, когда все начало идти не так, как ему хотелось. Теперь он хотел, чтобы она вернулась, помогла выправить ситуацию, вернуть его к тем высоким достижениям первых месяцев пребывания у власти, которые теперь казались такими далекими.

Нехватка тестов COVID то появлялась, то исчезала, застрявшие в море морские контейнеры разгружались, но инфляция оставалась в виде тумана, который экономические ветры не могли сдуть. Не то чтобы администрация Байдена действительно понимала, с чем она столкнулась. Сначала она назвала феномен "преходящим", что, по правде говоря, так же считал и председатель Федеральной резервной системы . Казалось, что пандемия лишила потребителей возможности обедать и пить, поэтому они тратили деньги на покупку товаров, но этих товаров не хватало. Спрос и предложение не совпадали. Экономисты администрации продолжали предсказывать, что равновесие в конце концов восстановится. Но оно не вернулось.

Затем Байден попытался заклеймить инфляцию как "путинский скачок цен", что так и не прижилось, хотя российская война привела к росту цен на энергоносители.

Инфляция - одна из тех абстракций, которые придают сложности и таинственности, лишают институты и отдельных людей, даже президента Соединенных Штатов, возможности действовать. Когда инфляция растет, она выходит из-под контроля. Это самое определение проблемы, и оно не на шутку расстроило Джо Байдена.

Байден одержим ценами на бензин. Иногда казалось, что Байден не может провести ни одной встречи, не спросив о ценах на бензин. Он попросил, чтобы отчет о ценах на бензин был включен в папку, которую он каждый вечер брал с собой домой, чтобы просмотреть.

Он был убежден, что индустрия ископаемого топлива использует войну в России как предлог для наживы, а поскольку у нефтяных компаний были все стимулы для восстановления республиканского большинства в Конгрессе, некоторые из его помощников были убеждены, что они собираются подставить Байдена, удерживая цены на высоком уровне.

Даже если его энергетическая политика была направлена на то, чтобы отучить Америку от ископаемого топлива, он не собирался мешать этой цели политического выживания своей партии или ослабления инфляции, бьющей по потребителям. Он продолжал отдавать распоряжения о выделении нефти из правительственного Стратегического нефтяного резерва, чтобы снизить цены. И действительно, каждый раз, когда он добавлял свежую партию нефти к мировым запасам, стоимость товара падала. В течение нескольких месяцев, после того как он выпустил 180 миллионов баррелей нефти, резерв сократился до самого низкого уровня с 1980-х годов.

Брайан Диз был одним из чиновников, которым было поручено бороться с ростом цен. Когда на него обрушивалась критика, он утешал себя, глядя на график, которым неохотно делился с репортерами, поскольку не хотел показаться равнодушным к человеческим жертвам инфляции. Но ему нравилось смотреть на него, чтобы напомнить себе о логике, лежащей в основе экономической политики Байдена.

Эта диаграмма была ответом на обвинения, которые постоянно выдвигал враг администрации Ларри Саммерс. Саммерс обвинил в инфляции, в частности, Американский план спасения, который влил в экономику слишком много наличных. Эта политика была опасной. Она слишком разогрела экономику и привела к тому, что работодатели нанимали слишком мало работников. Чтобы обуздать инфляцию, Саммерс утверждал, что уровень безработицы необходимо поднять до 6 процентов.

Диаграмма Диз напоминала о теории Байдена. В то время как инфляция вызывала беспокойство, рабочие места обеспечивали стабильность. А все показатели, измеряющие экономическую стабильность, были на высоте. Больше работников было трудоустроено, а значит, у них была медицинская страховка. Просрочки по кредитным картам и банкротства значительно снизились. Чистая стоимость домохозяйств была на 20 % выше, чем в 2019 году, что означало, что американцы стали богаче, чем были до пандемии. Эти цифры отражали экономические принципы, о которых лирически говорил Байден.

Но Диз признал, что это был ужасный политический аргумент. Он никак не опровергал тот факт, что цены в продуктовом магазине растут болезненными темпами. Он не считал, что этот аргумент стоит продавать публике. Задача подготовки к промежуточным выборам была неблагодарной, и она в основном легла на плечи Майка Донилона.

К маю Донилону нужно было противостоять внутреннему бунту. Политические репортеры начали цитировать анонимных стратегов-демократов, обвиняя администрацию в некомпетентности, поскольку у нее не было четкого плана на предстоящие промежуточные выборы. В статье на сайте CNN сообщалось, что Белый дом был " не готов и не реагировал даже на элементарные просьбы о помощи или информации". Злость на Рона Клейна, долгое время остававшаяся под спудом, выплеснулась на публику. Анонимные источники утверждали, что он тратит драгоценное время на твиттер - настолько сосредоточен на противоречиях момента, что не смотрит вперед, не мыслит стратегически.

Раннее планирование промежуточных выборов было передано на аутсорсинг. Когда в августе Анита Данн покинула Белый дом, она начала работать с политическим подразделением Центра американского прогресса (CAP) над проектом, который он назвал "Брендинг GOP", а на самом деле это были шестимесячные поиски панацеи.

Несколько выборов назад республиканцы нашли идеальную клевету для демократов. Они объявляют их социалистами, какими бы умеренными они ни были. Но какой универсальный эпитет демократы могли бы бросить в лицо республиканцам? К этому вопросу группа CAP подошла с научной точностью, проведя множество опросов и бесконечные фокус-группы. После всех этих размышлений группа пришла к ответу: MAGA. Она взяла оригинальный лозунг Трампа "Сделаем Америку снова великой" и переработала его в сокращенную форму, которая воняла экстремизмом и несла в себе неблагоприятные оттенки. Согласно исследованию, избиратели в два раза реже голосовали за того, кто был отмечен этим лозунгом. Кроме того, в отчете говорилось: " - потенциальный свисток для нашей базы".

Когда Донилон передал эти выводы президенту, Байден решил, что атаку нужно подправить. Фраза не совсем точно отражала то, насколько далеко крыло партии Трампа отошло от Республиканской партии прошлых лет. Он предложил "ультра-MAGA", что и стало новым лозунгом.

Этот термин соответствовал представлениям Байдена о том, как его партия будет действовать в ноябре. Ему нужно было перейти в атаку. Если бы он сидел сложа руки и позволил республиканцам превратить выборы в референдум по его президентству, он бы проиграл. Его лучшей надеждой было переиграть выборы 2020 года: Демократы должны были неустанно напоминать избирателям, что Дональд Трамп и подражающие ему безумцы тоже находятся в избирательном бюллетене. Байден любил постоянно цитировать одно из изречений своего отца: "Джоуи, не сравнивай меня со Всемогущим, сравни меня с альтернативой".

Определив основу своей среднесрочной стратегии, он разминал руки, пытаясь ее реализовать. Он все еще надеялся, что двухпартийная коалиция сможет обеспечить ему законопроект CHIPS, который субсидирует рост американской полупроводниковой промышленности. Байден не хотел спорить с республиканцами, если это могло помешать законодательному успеху.

С другой стороны, он слышал предупреждения о том, что его низкий рейтинг одобрения приведет его партию к электоральной катастрофе. Он не мог ждать вечно - и, нападая на ультра-MAGA, он оставался верен себе, не забывая хвалить здравомыслящих республиканцев, которые, по его мнению, все еще могут быть готовы к законодательному сотрудничеству.

Когда Байден дебютировал с этой атакой в начале мая, выступая в Белом доме, он использовал ее, чтобы обрушиться с критикой на экономическую программу республиканцев - которая действительно была экстремальной, но при этом являлась наиболее традиционной частью программы правых. Джордж Буш-младший, которого никто не назвал бы ультра-MAGA, выступал с вариациями той же программы приватизации социального обеспечения и снижения налогов для богатых. Тем не менее, в этом брендинге была своя логика. Эта экономическая программа также наиболее противоречила популистским притязаниям новой республиканской партии и была глубоко непопулярна.

Ultra-MAGA звучала немного неуклюже, немного криво. Ни стратеги, ни говорящие головы не приветствовали эту стратегию как доказательство вновь обретенной смекалки. Более того, республиканцы, похоже, высмеивали ее как неэффективную, принимая этот термин как почетный знак. Конгрессвумен Элиза Стефаник написала в Твиттере: " Я ультра-MAGA. И я горжусь этим". И новая линия атаки ничуть не помешала демократам продолжать тихо стонать по поводу администрации. Катастрофа в ноябре по-прежнему казалась неизбежной.

Доббс против Байдена

Можно было предсказать день, который потревожит совесть Джо Байдена. На четвертом месяце его президентства Верховный суд согласился рассмотреть дело Доббс против Джексона, проверяя конституционность закона штата Миссисипи, запрещающего аборты после пятнадцатой недели беременности, без исключений в случае изнасилования или инцеста. Все наблюдатели за судебной практикой считали неизбежным, что назначенцы Дональда Трампа если не отменят, то ослабят действие закона Роу против Уэйда. Решение по этому делу, скорее всего, изменит направление длинной дуги американской правовой истории, которая, казалось, необратимо склонялась к сексуальной свободе, пока этого не произошло.

Джо Байден долгое время боролся с проблемой абортов. Католицизм не был случайной частью его личности. Это была его связь с прошлым, место, к которому он стремился, несмотря на всю боль, которая там была похоронена. На запястье он иногда носил четки, которые Бо Байден когда-то купил в Мексике. Религия, возможность существования благосклонного Бога, приносила ему утешение, как и атрибуты религии, напоминавшие о детстве в Скрэнтоне, которое он представлял себе как Эдем. " Там, где были монахини, - писал он однажды, - был дом".

Судьба либерального политика-католика - это мучение. Он сблизился с Нэнси Пелоси из-за их общего раздражения. Их религиозные лидеры говорили им, что для того, чтобы быть хорошим католиком, нужно решительно выступать против абортов. Чтобы быть хорошим либералом и эффективным демократическим политиком, им нужно отстаивать краеугольный камень женской автономии. Байден чувствовал себя разорванным между конкурирующими авторитетами и противоречивыми императивами. Это было поистине неудобное место.

Чтобы реализовать свои амбиции, ему пришлось пойти на уступки настроениям своей партии. Во время предвыборной кампании 2020 года он отказался от своей давней поддержки поправки Хайда, которая не позволяла правительственным деньгам когда-либо финансировать аборты. Но сделал он это нехотя, затянув с ответом, словно все еще опасался разочаровать монахинь в Скрэнтоне.

Затем, 2 мая, будущее стало шокирующе ясным. Politico опубликовало утечку черновика мнения большинства Самуэля Алито по делу Доббс против Джексона. Из всех институтов Вашингтона Верховный суд меньше всего был похож на современный. Сохранение его удаленности, неприступной таинственности, помогало защищать его легитимность. Он не разрешал записывать свои заседания на камеры. Судьи и их секретари придерживались кодекса омерты, который не позволял публике узнать о внутренней политике суда за занавесом. Утечка информации из Politico нарушила эту этику.

То, что Алито выступал в роли рупора большинства, - это, пожалуй, все, что нужно знать. Там, где председатель Верховного суда Джон Робертс создает благообразную фигуру, Алито ведет "Культуркампф" со свирепостью человека, который считает себя последней надеждой цивилизации. В нем есть рвение покойного Антонина Скалии без юмора или потребности нравиться.

Решение в черновом варианте не было соломоновым рассуждением. Оно читалось как яростное эссе в National Review, даже не потрудившееся притвориться, что убеждает другую сторону. Он писал: " Roe была вопиюще ошибочной с самого начала. Ее аргументация была исключительно слабой, и это решение имело пагубные последствия".

В течение нескольких месяцев в Белом доме знали, что существует вероятность принятия подобного решения. Небольшая рабочая группа под руководством Дженнифер Кляйн (директор Совета по гендерной политике Белого дома) и Даны Ремус (советник Белого дома) готовила варианты для президента - набор политических мер и исполнительных распоряжений, которые он мог бы принять в случае принятия решения, подобного решению Доббса. После утечки информации из Politico Белый дом больше не имел дела с гипотезами. Он примерно знал, с чем ему придется столкнуться. Настало время узнать мнение Байдена.

Байден знал, что ему не нравится. Он сказал, что ему не нравится, как администрация Обамы обсуждает политику в Рузвельтовской комнате, где эксперты и помощники, многих из которых президент едва знал, толпятся вокруг стола и щеголяют своими познаниями. Байдену не нравились эти самодовольные выступления.

Байден предпочитал разрабатывать политику в безопасном пространстве, где он доверял лицам, мог проверить аргументы и проработать разочарования, не беспокоясь о том, что помощники поспешат слить в The New York Times его шальные, неоформленные комментарии. Были вопросы, в которых он нуждался в защитной изоляции своего внутреннего круга советников, и аборт был одним из главных среди них.

Пока Кляйн и Ремус рассказывали Байдену о возможных вариантах, он постоянно останавливался, чтобы объясниться. Байден, казалось, чувствовал необходимость напомнить залу о своих личных взглядах. "Я за Ро, измененную Кейси", - повторял он. Это был намек на решение Верховного суда от 1992 года по делу "Планируемое родительство против Кейси", которое дало штатам право регулировать аборты. Другими словами, пояснил Байден, он выступает за нерегулируемое право на аборт в первом триместре, считает, что штаты могут вводить ограничения во втором, и не верит, что аборты на поздних сроках вообще должны существовать, за исключением узких обстоятельств.

Для человека своего поколения Джо Байден был непредвзятым в большинстве вопросов сексуальной свободы. Еще в администрации Обамы он был частью авангарда, выступавшего за легализацию однополых браков, настолько, что Politico провозгласил его "Джо Байден, икона геев". Он твердо стоял на защите прав трансгендеров и без колебаний опережал общественное мнение в этом вопросе. Но когда речь заходила об абортах, даже по касательной, он колебался. Он сразу же начинал думать о том, как та или иная политика может повлиять на совесть медицинских работников, которые не хотят проводить эту процедуру по религиозным соображениям.

Выслушав перечень предложений, он быстро согласился с несколькими. Его возмутило то, что женщин могут арестовать за поездку в другой штат, чтобы сделать аборт, и он твердо решил защитить это право. Но он не решался поддержать другие предложения, которые представили ему Кляйн и Римус.

"Мы не можем заменить пятьдесят лет конституционной защиты исполнительным приказом", - сказал он.

И в самом широком смысле он был прав. Доббс был политической проблемой, которую можно было решить только принятием федерального закона, восстанавливающего Роу.

Байден считает необходимым защитить доступ к препарату мифепристон. Это препарат, который вызывает выкидыш, а также аборт, но он исчезнет в запретах, которые штаты примут после принятия закона Доббса. Одно из предложений Кляйна и Ремуса защищало бы доступность препарата для облегчения выкидышей. Но Байден продолжал спрашивать, не будут ли злоупотреблять этим препаратом для проведения абортов в штатах, где они запрещены. "Я знаю, что им пользуются, - сказал он.

Подтекст его возражения заключался в том, что его больше беспокоит то, как его администрация может расширить доступ к абортам, чем тот факт, что Верховный суд собирается лишить его этого права. Некоторые из его помощников ушли с совещания ошеломленные, не понимая, как администрация будет реагировать, когда Доббс наконец появился. Выходя за дверь, он сказал группе: "Чтобы было понятно, я не соглашался ни на что из этого".

24 июня Министерство внутренней безопасности выпустило бюллетень, в котором региональные отделения были приведены в состояние боевой готовности и рекомендовано усилить охрану зданий судов. Это показалось зловещим. Но когда коллеги упомянули об этом Дане Ремус, она сказала им, что Верховный суд вряд ли вынесет решение по делу Доббса в тот день, потому что судьи будут ждать до самого конца срока, чтобы обнародовать столь взрывоопасное мнение.

Но это было лишь предположение, а на этой неделе решения в суде появлялись с бешеной скоростью. Джен Кляйн сидела в своем кабинете в Старом административном здании; другой помощник, Рейчел Фогельштейн, расположилась за столом в углу. Фогельштейн держала SCOTUSblog открытым на своем ноутбуке. Сайт содержал прямую трансляцию новостей из зала суда.

В 10:01 утра Фогельштейн крикнул через весь зал, что суд вынес решение по делу о Medicare. "Это не оно". Затем, в 10:10, он появился на экране - момент, к которому они готовились месяцами, но так и не смогли осознать.

Они распечатали решение вместе с приложенными к нему согласием и несогласием и принялись изучать текст. Один из специальных помощников Кляйн, читавший вместе с ней, только что сел на самолет в Южную Дакоту. Клейн знала, что к тому времени, когда она приземлится в пункте назначения, этот штат уже запретит аборты из-за закона о триггере, который он принял в ожидании решения, подобного решению Доббса.

Через час после принятия решения Кляйн вошел в Овальный кабинет, чтобы проинформировать Байдена. Несмотря на утечку мнения в Politico, Байден все еще чувствовал себя ошеломленным моментом. С его оптимизмом и верой в институты он надеялся, что Джон Робертс обуздает инстинкты своих консервативных коллег и смягчит решение. "Они только что отменили пятидесятилетний прецедент", - воскликнул он. "Я не верю, что они когда-либо отменяли фундаментальное конституционное право". Он спросил Ремус, может ли она попросить свой офис проверить это утверждение, чтобы он мог добавить его к своим публичным высказываниям.

Просматривая решение, он обратил внимание на согласие Кларенса Томаса. Он остановился на строчке, которая, казалось, подтверждала его худшие опасения. Томас написал: "В будущих делах нам следует пересмотреть все прецеденты этого суда, касающиеся материального права, включая Грисволд, Лоуренс и Обергефелл. Поскольку любое решение о соблюдении процессуальных норм является "очевидно ошибочным"... мы обязаны "исправить ошибку", допущенную в этих прецедентах".

Этот отрывок поразил Байдена с особой силой. В восьмидесятые годы частная жизнь была проблемой Байдена. Это было одно из орудий, которым он уничтожил кандидатуру Роберта Борка в Верховный суд. Байден утверждал, что разрушение частной жизни - конечная цель правого крыла, и что восхождение Борка в Верховный суд сделает это возможным. И вот в согласии Томаса консерваторы наконец-то произносят вслух тихую часть, намекая на то, что большинство в конечном итоге уничтожит все остальные прецеденты, основанные на праве на частную жизнь. После Доббса суд перейдет к следующему этапу своей программы: прекращению однополых браков и отмене права на контрацепцию.

Байден собирался вскоре выступить с речью о Доббсе и представить усеченный набор предложений, чтобы приглушить решение. Заместитель главы администрации Джен О'Мэлли Диллон заранее все согласовала. Поскольку Байдену предстояло участвовать в саммите НАТО в Мадриде, она предусмотрела все возможные сценарии, включая страшную возможность того, что решение будет принято во время его полета. Его выступление было написано и утверждено задолго до этого момента.

Но теперь он хотел переписать их в последний момент, подчеркнув свое откровение об угрозе частной жизни.

Помощники почувствовали психологическую динамику. Байден хотел избежать разговора о мучившей его проблеме. Он ухватился за приватность, потому что она позволяла ему не ввязываться в войну за аборты и держала его на удобной местности.

Майк Донилон, который ближе всего к альтер-эго президента, попытался подтолкнуть его к тому, чтобы он вернул свои слова в первоначальный сценарий. "Вот что испытывают люди", - сказал ему Донилон. "Они испытывают гнев и беспокойство. Вы должны ответить на эти страхи прямо".

Донилон был также политическим консультантом, понимавшим потенциальную силу проблемы абортов для Байдена. Верховный суд передал Байдену вопрос, который мог изменить контуры предстоящих выборов. Все демократы, которые были разочарованы, были готовы переметнуться на его сторону из-за своей ярости по поводу этого решения.

Байден, казалось, был согласен. Но когда он произносил свою речь, то не смог до конца оправдаться. Прищурившись на телесуфлера, он сказал: " Я знаю, что многие из нас расстроены и разочарованы тем, что суд лишил нас чего-то основополагающего. Я знаю, что многие женщины теперь окажутся в невероятно сложных ситуациях. Я слышу вас. Я поддерживаю вас. Я с вами". Тон был скорее скорбным, чем гневным, немного отстраненным и контрастировал с изображениями протестующих у Верховного суда.

И мир, похоже, предчувствовал все те сомнения, которые он высказывал в частном порядке. Предполагалось, что в этой речи у него будет готов целый ворох стратегий и указов. Но он их еще не согласовал. Это заставило его выглядеть безвольным и безразличным.

Феминистская эссеистка Ребекка Трейстер написала статью под заголовком "Ответ Джо Байдена Доббсу был потрясающе ужасен". Газета Washington Post сообщила, что в речи " не хватало срочного тона, который, по мнению многих демократов, был необходим, и [что] даже некоторые чиновники Белого дома позже сказали, что хотели бы, чтобы президент был более пламенным".

Недовольство левых было вполне предсказуемо, и оно заставило ближайшее окружение Байдена засуетиться. Но отстранение президента от упорно занимаемых позиций может быть мучительным.

Не помогло и то, что левые постарались подчеркнуть вялую реакцию администрации, провозгласив политику, которая звучала праведно, но была либо неправдоподобной, либо политически самооправданной. Элизабет Уоррен выступила за создание клиник для абортов на окраинах национальных парков и предложила, чтобы правительство покрывало расходы женщин, которым теперь придется ездить, чтобы сделать легальный аборт.

Помощники Белого дома чувствовали себя осажденными друзьями и союзниками, иногда раздраженно. В статье на сайте CNN утверждалось, что неспособность администрации действовать быстро " переходит в вопросы базового управления". Советники Байдена возмущались тем, что их обвиняли в некомпетентности, когда они считали, что основная проблема заключается в нерешительности их босса.

Неспособность Байдена направить гнев своих избирателей на Верховный суд стала дорого обходиться ему в опросах. По данным опроса You Gov, каждый четвертый демократ не одобрял его решение вопроса об абортах. Среди его самых преданных сторонников рейтинг его одобрения начал заметно падать, что стало тревожным предзнаменованием для промежуточных выборов.

Но Байден, казалось, закрепился на своем месте и продолжал в частном порядке ссылаться на заявления, опубликованные Конференцией католических епископов Соединенных Штатов, в которых его обличали правые. Как будто группа понимала, что может воспользоваться его нечистой совестью. Столкнувшись с запутанной психологической динамикой, помощники решили привлечь сестру Байдена, Валери, для аргументации необходимости подписания исполнительных распоряжений.

Их лучшим союзником в итоге оказался радикализм фанатиков борьбы с абортами в штатах, которые быстро воспользовались Доббсом для введения драконовских ограничений. В Огайо закон о триггере ввел полный запрет на аборты после шестой недели беременности. Стали появляться сообщения о десятилетней девочке из Колумбуса, изнасилованной и беременной. Из-за запрета в Огайо ей пришлось ехать в Индиану, чтобы найти врача для проведения аборта. Это была та самая моральная история, которая будоражила воображение Байдена, издевательства над беззащитными, которые приводили его в ярость, позволяя ему перейти в роль отцовского защитника.

Через две недели после Доббса он подписал указ о защите доступа к медикаментозным абортам. При этом он неожиданно стал эмоциональным, ссылаясь на случай, который так сильно его потряс. "Десять лет - десять лет! - изнасилована, шесть недель беременности, уже травмирована". Он рубил руками воздух и, казалось, почти вибрировал от гнева. "Представьте себя на месте этой маленькой девочки".

По сравнению с выступлением 24 июня он звучал гораздо убедительнее, и это потому, что он был гораздо убедительнее. Это был метод работы Байдена над вопросами, которые вызывали у него противоречия. Ему нужно было проветриться, поразмыслить и разобраться в собственных сомнениях.

2 августа жители штата Канзас пришли на избирательные участки, чтобы проголосовать за референдум о внесении поправок в конституцию штата, исключающих из документа право на аборт. Большинство прогнозистов предсказывали, что Канзас, который вряд ли можно назвать бастионом социального либерализма, останется верен своему социально-консервативному "я". Но женщины, взбудораженные Доббсом, массово вышли на улицы и подавляющим большинством голосов отвергли поправку. Она проиграла с перевесом в 18 процентов. Округа, в которых Трамп одержал убедительную победу, например, пригородные и фермерские районы к северу от Уичито, проголосовали за выбор.

Референдум подтвердил стратегический инстинкт Байдена. Было бы контрпродуктивно принимать более агрессивный ответ Доббсу, предложенный такими, как Элизабет Уоррен. Но, наблюдая за результатами, он не мог поверить в то, что видел. Какими бы ни были его сомнения, теперь он обладал вопросом, который давал его партии шанс выжить на ноябрьских промежуточных выборах. Вопрос, который его мучил, стал вопросом, который мог его спасти.

44.

Баня

Максимум десять человек в Вашингтоне, которые понимали, как близок был Чак Шумер к тому, чтобы возродить внутреннюю повестку дня Байдена с помощью маловероятного триумфа в последнюю минуту - или как близок он был к тому, чтобы ускользнуть.

Возможность краха - вот что начало беспокоить Шумера. В течение года главным препятствием на пути его законодательных мечтаний был упрямый Джо Манчин. Но директор Шумера по политике Джерри Петрелла провел последние два месяца в переговорах с главой администрации Манчина Лэнсом Уэстом. В конференц-зале в подвале Капитолия эта пара продолжала добиваться соглашения, которое, как они были уверены, потрясет весь мир, когда они наконец смогут его обнародовать.

Они прорабатывали детали реформы рецептурных лекарств и продления льгот по Закону о доступном здравоохранении. Они обсудили повышение налогов на корпорации и управляющих хедж-фондами, которое поможет оплатить миллиарды долларов инвестиций в чистую энергию.

Все было готово, согласовано с начальством, почти готово к печати в виде законодательного текста, за исключением последних, самых сложных деталей. Им нужно было согласовать программу по сокращению выбросов углекислого газа. Но даже с самыми спорными разделами законопроекта они были на траектории к завершению.

Новым врагом Шумера стал календарь. Сенаторы собирались уехать из города на Четвертое июля, а День труда маячил уже совсем близко. Это был год выборов, и он не мог принять законопроект, как только Конгресс отправится на работу. Работая в обратном направлении, сотрудники Шумера решили, что им действительно необходимо принять законопроект до того, как Конгресс уйдет из Вашингтона на августовские каникулы. Таким образом, оставался примерно месяц, чтобы поторопиться с завершением работы.

Если бы они принимали обычный законопроект, он бы не беспокоился. Но это был масштабный законопроект, который должен был соответствовать строгим ограничениям процесса примирения, за соблюдением которых следили придирчивые парламентарии.

Парламентарий представлял собой узкое место в процессе. Она должна была тщательно изучить каждое положение, определяя, попадает ли оно в допустимые рамки правил, регулирующих примирение, - проверка, известная как "баня Берда" в честь сенатора от Западной Вирджинии Роберта Берда, который создал эти запутанные правила еще в семидесятые годы. Каждое положение в законопроекте о примирении должно было иметь "фискальные последствия". В противном случае парламентарий признает его не соответствующим нормам и исключит из законопроекта. Если она отклоняла положение, Шумеру приходилось в последнюю минуту искать возможность его исправить. Хрупкая конструкция, которую состряпали Шумер и Манчин, может рухнуть.

Перед тем как Сенат разошелся, Шумер вызвал Манчина к себе в кабинет. Он чувствовал, что ему нужно разжечь огонь под Манчином, чтобы убедить его в том, что пора торопиться.

Шумер разработал план. Вместо того чтобы ждать, пока парламентарий передаст ему окончательный вариант законопроекта, он будет представлять его по частям, начиная с части о рецептурных лекарствах. Разбив законопроект на части, он избежит того, чтобы в конце завалить парламентария огромной пачкой бумаги. Такой подход означал, что даже если ему не удастся договориться о климатическом соглашении, у него все равно будет готовый законопроект.

"Может быть, мы получим большой законопроект, а может быть, что-то разрозненное", - сказал Шумер Манчину. "Но пора уходить".

Шумер сказал ему, что, как только они передают раздел парламентарию , правила требуют, чтобы они также предоставили республиканцам доступ к законодательному тексту. Вместо того чтобы позволить республиканцам разглашать подробности, Шумер предпочел поручить своей пресс-службе рассказывать об их успехах.

Манчин сказал ему: "Чак, ты должен быть тем, кто ведет поезд. Я поддержу тебя, но ты должен быть тем, кто ведет этот поезд". Но он был за то, чтобы двигаться вперед.

После более чем года ложных рассветов Шумер сказал своим сотрудникам, что ему кажется, что они могут справиться с этой задачей.

Это чувство оптимизма длилось около сорока восьми часов. Шумер столкнулся с Манчином на заседании Сената. Он отозвал его в сторону и поинтересовался: "У нас все еще хорошо?".

После их последней встречи Шумер представил парламентарию раздел их сделки, касающийся рецептурных препаратов. Теперь она стала достоянием общественности. И как только их прогресс стал достоянием общественности, началось неизбежное контрнаступление.

Природа процесса примирения такова, что он не оставляет партии меньшинства много возможностей для обструкции. Но Митч Макконнелл был полон решимости испытать их все. Он объявил, что если демократы пойдут на примирение, то он пропустит двухпартийный законопроект CHIPS, для принятия которого требовалось не менее десяти голосов республиканцев. Законопроект вложил бы почти 300 миллиардов долларов в развитие американской полупроводниковой промышленности, снизив зависимость экономики от иностранного импорта важнейшего компонента современной жизни. После года прозябания в безвестности CHIPS был в нескольких неделях от окончательного принятия. Макконнелл посчитал, что его угроза может сдержать Шумера, который считал CHIPS своим любимым проектом.

Что еще более тревожно, Макконнелл знал, как использовать уязвимые места Манчина. Он выступил с речью, в которой объяснил, как программа Шумера-Манчина уничтожит малый бизнес в Западной Вирджинии.

Но это была тактика, которую Шумер видел своими глазами. Он знал, что во время каникул четвертого июля Манчин вернется домой. К Манчину потянутся друзья, которые будут умолять его не бросать их, которые будут говорить ему, что он должен держаться и спасти нацию от социализма.

Но Манчин заверил его, что ему нечего бояться. "У нас все в порядке, приятель. Продолжайте работать".

После возвращения Манчина с перерыва Шумер планировал держаться поближе к нему, чтобы уговаривать его и отгонять законодательных саботажников. Но это были еще пандемические времена. Как раз в тот момент, когда он собирался лететь из Нью-Йорка, Шумер сдал положительный анализ на COVID. Вместо того, чтобы устроить Манчину прием у ЛБДЖ, Шумер застрял в своей бруклинской квартире.

Ему предстояло быть на расстоянии в самый опасный день месяца, 13 июля. Именно тогда из Бюро трудовой статистики поступит ежемесячный отчет об инфляции. Все это время Манчин ссылался на инфляцию как на свое главное возражение против траты сотен миллиардов долларов на законопроект о примирении.

Но когда появился новый отчет, создалось впечатление, что он был подготовлен Митчем Макконнеллом, чтобы погубить законопроект. Инфляция выросла до уровня, невиданного с начала восьмидесятых годов. В течение нескольких месяцев администрация Байдена называла инфляцию "временной", но эти цифры развенчали это утверждение.

Во второй половине дня Лэнс Уэст встретился с Джерри Петреллой и сообщил ему, что Манчин хочет подождать еще месяц, прежде чем приступить к работе над налоговой и климатической частями законопроекта. Он просто не чувствовал, что может с чистой совестью потратить деньги при такой высокой цифре.

"Если у вас закончилось время, мы вас поймем", - сказал ему Уэст.

Манчин поддержит законопроект о примирении, который изменит цены на рецептурные лекарства и возобновит субсидии по Закону о доступном здравоохранении, которые конгресс временно расширил на время пандемии. Но если бы Шумер был готов, Манчин с удовольствием подождал бы, чтобы посмотреть, какими окажутся цифры инфляции за август. Он все еще верит, что сделку можно заключить.

Но Петрелла знал, что позиция Манчина наносит смертельный удар по их усилиям. "Чувак, - сказал он Уэсту, - ты знаешь, что в следующем месяце цифры не будут отличаться. Они все равно будут слишком высокими".

Это было похоже на предательство, и Петрелла не мог скрыть своего отчаяния. "Всю чертову работу, которую мы проделали... Всю работу, которую проделали наши боссы...", - выдохнул он, - "Вы действительно собираетесь все взорвать?"

Потом он стал умолять. "Ну же, парень, ты должен вернуться к Манчину".

"Да, но я скажу вам, где это", - сказал ему Уэст.

Через два часа Шумер позвонил Манчину с больничной койки.

"Что ты делаешь? Мы так близко. Это будет законопроект, который войдет в историю".

Манчин почувствовал, что на него напали, и стал еще более яростно отстаивать свои возражения.

"Я не собираюсь делать что-то, что приведет к еще большим проблемам".

Шумер сказал ему, что у него нет другого выбора, кроме как продвигать те фрагменты законопроекта, по которым у них есть согласие. Это даст им достижение, которым можно будет похвастаться в ноябре. На протяжении десятилетий демократы обещали реформу рецептурных лекарств. В фокус-группах она всегда проходила с зашкаливающими показателями. Они упустили свой шанс спасти планету, но, по крайней мере, им будет чем похвастаться.

Во второй половине дня Джерри Петрелла назначил встречу с десятком сотрудников, работавших в комитетах Сената. На протяжении нескольких месяцев он просил их о помощи в разработке деталей политики, хотя Петрелла и скрывал цель своих просьб. Но теперь он сообщал им, что все их труды оказались напрасными. Он наблюдал за тем, как на его экране мелькают лица. В коробках по всему компьютеру сотрудники начали плакать.

Когда пресса сообщила о гибели переговоров по климату, коллеги Манчина по Сенату позволили своему сдерживаемому разочарованию вырваться наружу. Они хотели возложить на него личную ответственность за то, что правительство не смогло предотвратить климатическую катастрофу. Мартин Хайнрих из Нью-Мексико написал в твиттере, что демократы должны рассмотреть вопрос о лишении Манчина председательства в комитете. Это казалось сдержанным по сравнению с тем, что активисты говорили о Манчине в Twitter. Особенно больно было узнать, что они были так близки к принятию законопроекта о климате - как будто упущена возможность для целого поколения.

Манчину никогда не нравилось играть злодея. И всякий раз, когда он испытывал дискомфорт, ему нравилось обсуждать свои чувства с друзьями, отчаянно нуждаясь в одобрении. Он позвонил Стиву Ричетти в Белый дом, хотя тот явно был заинтересованной стороной в этой саге.

Ричетти показалось, что Манчин не совсем понимает ситуацию. Манчин все время повторял: "Все кончено".

"Это не обязательно так", - сказал ему Ричетти. "Все закончилось только потому, что вы сказали Шумеру, что не готовы".

Ричетти считал, что ему необходимо избавить Манчина от чувства фатализма. Все это время Ричетти считал себя последним оптимистом в Белом доме, единственным, кто искренне верил, что законопроект о климате в конце концов попадет на стол президента. Его роль заключалась в том, чтобы поддерживать разговор в такие моменты, когда крах казался неизбежным.

Он сказал Манчину, что если тот хочет вернуться за стол переговоров и что-то сделать, то он может это сделать.

"Нам нужна эта сделка", - умолял он Манчина. "Скажите нам, что вам нужно".

"Я подумаю об этом", - ответил Манчин.

Это было похоже на вежливый отказ.

Истина и примирение

Через пять дней после того, как Манчин провалил самую большую и лучшую версию их законопроекта, Шумер присоединился к ежедневному селекторному совещанию своего штаба. В буре ярости демократов Шумер фактически не высказывал публичного мнения о крахе, поскольку оставался в карантине.

Однако в то утро его тест оказался отрицательным. Он планировал вернуться в Вашингтон позже в тот же день. Как лидеру партии, ему нужно было объяснить, почему законопроект, который он собирался принять, все еще считался достойным достижением.

Пока Шумер обдумывал набросанные им в голове замечания, его главный переговорщик Джерри Петрелла получил сообщение от Лэнса Уэста. В сообщении не было ничего особенного, только лаконичное приглашение встретиться в укромном офисе Манчина в Капитолии через час. Через несколько минут пришло следующее сообщение, в котором Петрелла спрашивал, не возражает ли он против того, чтобы к ним присоединился Брайан Диз. "Конечно, нет", - ответил он.

Когда приехали Петрелла и Диз, Уэст передал им документ.

Курс Манчина не был линейным. После разговора с Ричетти в пятницу вечером сенатор решил, что не хочет быть плохим парнем в этой истории. Он провел субботу в общении с Уэстом, набрасывая новое предложение по законопроекту о климате, собирая компромисс, который он считал достойным.

Когда Уэст передал документ Петрелле и Дису, он сказал им , что, возможно, потребуются некоторые доработки, но он считает, что это справедливая сделка, которую Шумер и Белый дом могут принять.

Просматривая предложение, Петрелла готовился к худшему. Но по мере чтения он осознал, что Манчин обманул его ожидания. План был действительно амбициозным и не так уж далек от сути их переговоров.

У Манчина, конечно, были свои требования. Большую часть этого пути они уже проходили. Он хотел получить разрешение на строительство трубопровода Mountain Valley Pipeline, который будет транспортировать природный газ из скважин в северо-центральной части Западной Вирджинии, превращая его штат в крупного игрока на этом энергетическом рынке. Он просил руководство демократов поддержать отдельный законопроект, реформирующий процесс выдачи разрешений на строительство новых объектов энергетической инфраструктуры, чтобы их можно было строить, не преодолевая множество бюрократических препятствий. И ему нужны были сотни миллионов долларов, выделенных на сокращение дефицита, чтобы успокоить свою центристскую совесть. Но это была всего лишь торговля лошадьми. Единственное, что действительно имело значение, - это его предложение о выделении более 300 миллиардов долларов на налоговые льготы, которые стимулировали бы нацию к быстрому освоению чистой энергии. Если Конгресс примет его предложение, то к 2030 году выбросы углекислого газа сократятся на 40 % от уровня 2005 года.

Петрелла, испытывавший одновременно восторг и разочарование от диких колебаний Манчина, сказал Уэсту: "Лэнс, я уже целый год защищаю вас, говоря, что вы собираетесь что-то сделать. Я готов сделать это еще раз, но это должно произойти до августовских каникул, и это должно быть именно так. Это сделка. Мы соединяем руки".

Уэст сказал Петрелле, что документ в его руках - это "план полета". Они собирались наконец посадить самолет.

Во второй половине дня Шумер вернулся в Вашингтон. Его помощники обследовали подвальное помещение в лабиринте коридоров с открытыми трубами и кирпичными стенами под официальными залами и позолоченными офисами Капитолия.

"Я не знал об этом месте", - сказал Шумер. Его сотрудники объяснили, что оно официально принадлежит ему. Шумер поставил помощников наблюдать за коридорами, чтобы репортеры не могли заметить, как он и Манчин тайком сходятся в одном месте. Он перемежал их прибытие, чтобы еще больше оградить от нежелательного внимания.

Когда Манчин наконец вошел в комнату, он пошутил: "Вы сделали это. Вы, ребята, наконец-то выбили из меня все дерьмо".

В ходе пятнадцатиминутной беседы они пожали друг другу руки и договорились доработать законопроект, который набросал Манчин. Они поклялись, что последний этап переговоров будет считаться самым закрытым секретом в Вашингтоне. Они не собирались держать Белый дом в курсе событий, поскольку именно в этом здании секреты умирают. Чтобы закончить все к августовским каникулам, им придется бежать со всех ног.

Им также нужно было название: Манчин предлагал назвать его Законом об энергетической безопасности. Вместе они окрестили его Законом о снижении инфляции. Название не отражало ни содержания законопроекта, ни его грандиозности. Но налоговые льготы и положения о здравоохранении сделают жизнь дешевле. Возможно, это немного неискренне, и это, конечно, не было названием, которое будет звучать в веках, но в нем чувствовалась хорошая политика.

Лето 2022 года оказалось неожиданно плодотворным. После массового убийства в начальной школе города Увалде, штат Техас, в июне был принят двухпартийный закон об оружии. Оно усилило проверку биографических данных, особенно для потенциальных покупателей в возрасте до двадцати одного года. Он стимулирует штаты к принятию законов о "красных флажках", которые позволят судьям временно конфисковывать оружие у тех, кто, по их мнению, представляет непосредственную угрозу. Выделив почти 15 миллиардов долларов на лечение психических расстройств, он также стал важным законодательным актом в области здравоохранения.

На протяжении всей администрации Байдена центристы в Сенате стремились утвердить свою значимость, доказать, что они являются незаменимыми представителями власти той эпохи. После принятия закона об оружии они были готовы настойчиво добиваться завершения программы CHIPS.

В поисках шестидесяти голосов CHIPS стал более экспансивным. К удовольствию Белого дома , сенаторы-республиканцы, не определившиеся с выбором, выторговали инвестиции в исследования и разработки в своих штатах. Законопроект стал напоминать о временах холодной войны, когда угроза иностранного врага служила предлогом для расширения университетов и строительства исследовательских лабораторий. Теперь CHIPS вливает миллиарды в Национальный научный фонд, чтобы финансировать исследования и разработки в области искусственного интеллекта и нанотехнологий. Он выделил деньги на развитие более глубокого резерва американских ученых, математиков и инженеров.

Но угрозы Митча Макконнелла витали над календарем. Он публично пригрозил уничтожить CHIPS, если Шумер продвинет свой законопроект о примирении. Таким образом, возникла необходимость в секретности и хореографии. Чтобы защитить CHIPS, Шумеру нужно было, чтобы Макконнелл поверил, что примирение - это далекая фантазия. Ему нужно было быстро принять законопроект о полупроводниках, пока не просочилась информация о его сделке с Манчином. Но он также хотел не поставить в неловкое положение республиканцев, которые собирались голосовать за CHIPS. Его план состоял в том, чтобы подождать один день после принятия законопроекта о полупроводниках, прежде чем объявить о своей сделке.

Но это было лето в Вашингтоне. Гроза помешала полетам в город. Шумер отложил голосование по CHIPS на день, пока ждал возвращения сенаторов. Это означало, что два важнейших достижения в его карьере пришлись на один день.

В обед 27 июля Сенат принял CHIPS семнадцатью голосами республиканцев. Он прошел потому, что Шумер и Манчин, два самых больших любителя попиариться на Капитолийском холме, сдержали себя.

Шумер был слишком озабочен, чтобы радоваться своей первой победе. Ему нужно было увидеться с Нэнси Пелоси, чтобы рассказать ей о своей сделке с Манчином. Годом ранее Пелоси почувствовала себя ослепленной Шумером, когда он не рассказал ей о том, как подписал тайное соглашение с сенатором от Западной Вирджинии. Теперь он был готов преподнести ей гораздо более приятный сюрприз, хотя и не был уверен, как она отреагирует на требования Манчина, которые, как он опасался, могут вызвать раздражение Александрии Окасио-Кортес и ее товарищей по левому движению. Но Шумер не мог передать свои откровения Пелоси, потому что не мог до нее дозвониться. Она находилась в охраняемой комнате в подвале Капитолия, где проходил брифинг по Украине , и не имела доступа к мобильному телефону. Когда она наконец вышла, Шумер отправился к ней в кабинет.

Огромным облегчением стало то, что она не раздумывая согласилась на побочные сделки Шумера с Манчином. Шумер попросил ее позвонить сенатору от Западной Вирджинии и сообщить о своем согласии.

Оставалась последняя задача, прежде чем они смогут рассказать о своей сделке всему миру. Манчин, у которого теперь был свой собственный случай COVID, нуждался в официальном одобрении их соглашения со стороны Байдена.

Все это время Манчин был уверен, что Белый дом возненавидит положения сделки о расширении аренды нефтяных и газовых месторождений. Но многих в Белом доме, например Брайана Диза, вполне устраивало то, чего хотел Манчин. Учитывая конфликт на Украине и скачок цен на энергоносители, они были рады расширить внутреннее производство энергии. Это было, по крайней мере, политически целесообразно и могло помочь снизить цены в разгар кризиса.

Когда Байден вышел на линию и поприветствовал Манчина, тот промурлыкал: "Джо-Джо!".

После девяти месяцев эмоционально изнурительного общения они покончили с этим.

В тот же день Манчин и Шумер опубликовали совместное заявление, в котором поведали миру о своем тайном соглашении. И мир не мог поверить в это. Politico назвал это "шоком". А когда это издание передало новость Тирнан Ситтенфельд, главному лоббисту Лиги избирателей за сохранение природы, она смогла только промолвить: "Вот дерьмо". В Вашингтоне подобные сюрпризы обычно были испорчены высокой концентрацией репортеров в городе и его культурной склонностью к утечкам.

После стольких месяцев ложных рассветов было вполне разумно рассматривать этот момент как еще один момент завышенных ожиданий. Но этот момент не был похож на все остальные. Это было не слуховое свидетельство того, что Манчин одобряет теоретическую сделку, а окончательное заявление, сделанное от его имени.

Однако за секретность пришлось заплатить. Все сенаторы-демократы встретили это объявление с эйфорией, кроме одного. Кирстен Синема узнала о соглашении на заседании Сената, когда о нем упомянул сенатор-республиканец Джон Тун. И она тут же обрушила свой гнев на Шумера.

Справедливости ради стоит отметить, что Джо Манчин знал, что законодательство будет ее иглой. В течение последнего года эта пара изо всех сил старалась подавить свое соперничество. Им обоим нравилось быть пятидесятым сенатором, голосом, от которого зависела повестка дня их партии. Это была точка максимального влияния, и это сопровождалось похвалой магнатов, которые приветствовали их за то, что они испортили повестку дня демократов.

Несмотря на общий центризм, их разделяла идеологическая разница. Они отстаивали интересы разных избирателей. Там, где Синема создавала альянс с Уолл-стрит, Манчин наслаждался тем, что время от времени вставлял банкирам, как старый добрый популист из сельской местности. И если Манчин чувствовал долг перед ископаемым топливом в масштабах штата и лично выигрывал от его успеха, то Синема хотела разрушить его удушающий контроль над климатической политикой.

В ходе переговоров с Шумером Манчин настаивал на том, чтобы в законопроект было включено положение о ликвидации лазейки для переносимых процентов, которая представляет собой зияющую несправедливость в налоговом кодексе, позволяющую управляющим хедж-фондов и частных инвестиций учитывать свои доходы как прирост капитала и избегать подоходного налога. Но у Синемы был опыт защиты этой лазейки. У Манчина были все основания полагать, что Синема будет презирать его предложение, и что она, скорее всего, сочтет его "красной чертой", но он настоял на том, чтобы продвинуть его, несмотря ни на что.

Шумер не стал бороться с Манчином. Он не собирался беспокоиться о проблеме Синемы, пока она была теоретической. Но теперь ее возражения были не просто теоретическим источником беспокойства. Синема представляла собой главное препятствие на пути к реализации величайшего достижения Шумера, и он оказался в тупике.

Простым решением было уступить Манчину. Он мог бы просто отдать Синеме ее победу и найти другой способ оплатить счет. Но Манчин не был настроен уступать. "Я не позволю ей определять этот законопроект", - сказал он Стиву Ричетти.

Чтобы сместить пару упрямых сенаторов, Шумер привлек Марка Уорнера, одного из их соратников по центризму. Уорнер считал обоих друзьями и умело направлял их в нужное для руководства русло.

Первой задачей Уорнера было уговорить Манчина сдаться, что означало поздний ночной визит на его яхту. Летний шторм намочил костюм Уорнера, и он остался лежать в одолженной футболке и шлепанцах Манчина. "Проявите щедрость духа", - призвал он. У него был союзник в лице жены Манчина, Гейл, которая имела доступ к эмоциональному оружию, которого не было у Уорнера. "Ты не можешь быть жадным в этом деле", - сказала она мужу.

Пережив свой гнев, Манчин понял, что у него нет другого выбора, кроме как отдать победу Синеме.

Но это не решило проблему Шумера. Синема пообещала своему другу-республиканцу Джону Туну, что она проголосует за поправку, защищающую лазейку для унесенных процентов. Но Тун подсунул ядовитую пилюлю в свой законодательный текст. Его поправка продлевала действие положения времен Трампа, ограничивающего налоговые вычеты для штатов и местных органов власти. Звучит достаточно эзотерично. Но умеренные демократы из богатых районов на северо-востоке ненавидят это положение, которое раздражает их избирателей. Если бы поправка Туна возобладала, то весь Закон о снижении инфляции мог бы рухнуть.

Уорнер и Шумер не спали до трех часов ночи, пытаясь отговорить Синему от ее обязательств перед Туном. Но ее упрямство превзошло упрямство Манчина. Она сказала, что ни за что не нарушит своего слова.

Но после долгих мучительных часов они нашли выход. Синема проголосовала за поправку Туна, а затем проголосовала за поправку, предложенную Уорнером, отменив свой голос. Это был изнурительный финал бесконечного процесса. И сенаторам пришлось ютиться в гардеробной, раскладывая по диванам папки с законодательными текстами и делая пометки на копии законопроекта, чтобы убедиться, что новые положения были вставлены правильно.

7 августа Джерри Петрелла наблюдал за перекличкой голосов на заседании Сената. Не имея права на ошибку, он беспокоился о том, что в последнюю минуту может произойти событие, которое все испортит. Во время правления Трампа он наблюдал, как Джон Маккейн вышел из палаты для лечения рака и показал сенатскому секретарю большой палец вниз, сорвав попытку республиканцев отменить Obamacare. Воспоминание об этом наполнило его тревогой.

Но после двадцати часов дебатов, продолжавшихся всю ночь, вице-президент подал решающий голос, приняв Закон о снижении инфляции.

Некоторое время эта законодательная сага выглядела как один из величайших конфузов в новейшей истории президентства. Годом ранее Байден вложил в законопроект свой престиж и время - и потерпел впечатляющую неудачу. И все же здесь были плоды терпеливого упорства. Это было его воскрешение.

Существует исторический стандарт, по которому оценивают президентов-демократов: Расширили ли они в значительной степени сферу действия государства социального обеспечения? По этому критерию Закон о снижении инфляции является неудачным. Каждое положение первоначальной версии Build Back Better, создающее новые программы по уходу за уязвимыми слоями населения, отходит на второй план. Джо Манчин отбросил планы по субсидиям на уход за детьми, всеобщее дошкольное образование и оплачиваемый семейный отпуск. Джо Байдену, который в течение года стремился создать достойный наследия законодательный акт, не удалось создать орган власти, который навсегда закрепится за его именем, - ничего похожего на Obamacare или отдаленно напоминающего социальное обеспечение.

Но суть Закона о снижении инфляции все равно можно назвать трансформационной - он изменит жизнь американцев.

Теория законопроекта заключается в том, что мир стоит на пороге судьбоносных перемен. На протяжении целого поколения экономика делала неуверенные шаги в сторону от зависимости от ископаемого топлива. Появились новые технологии, снижающие стоимость солнечных батарей, ветряков и аккумуляторов; массовый рынок проявлял неподдельный интерес к электромобилям и тепловым насосам. Но темпы адаптации были медленными, болезненно медленными, учитывая надвигающиеся изменения климата. Сама по себе экономика никогда не сможет вовремя эволюционировать, чтобы предотвратить худшие последствия изменения климата. Нужен был мощный толчок в правильном направлении.

В прошлом экологи считали, что именно регулирование и налогообложение могут сломить экономику, основанную на использовании ископаемого топлива. Но Закон о снижении инфляции не опирается на такие карательные тактики, потому что Манчин исключил их из законопроекта. Вместо этого он представил, что Соединенные Штаты могут стать мировым лидером бурно развивающейся климатической экономики, если правительство предоставит налоговые льготы и субсидии - выгодный набор стимулов.

Законопроект был сопряжен с определенными расходами. По оценкам Бюджетного управления Конгресса, он предлагал налоговые льготы на сумму 386 миллиардов долларов для стимулирования производства ветряных турбин, солнечных батарей, геотермальных установок и аккумуляторных батарей. Налоговые льготы позволили бы снизить стоимость электромобилей, чтобы они стали предпочтительным автомобилем для жителей средней Америки.

Но 386 миллиардов долларов - это оценка, а не цена, так как законодательство не ограничивало количество денег, предоставляемых в виде налоговых льгот. Если коммунальные службы захотят построить больше ветряных турбин или если спрос на электромобили возрастет, правительство будет продолжать тратить деньги. Когда Credit Suisse изучал программу, он подсчитал, что налоговыми льготами воспользуется такое количество предприятий и потребителей, что правительство может потратить почти 800 миллиардов долларов.

Если Credit Suisse прав, то налоговые льготы высвободят 1,7 триллиона долларов, которые частный сектор потратит на "зеленые" технологии. Через шесть лет солнечная и ветряная энергия, производимая в США, станет самой дешевой в мире. Альтернативные источники энергии перешагнут порог: не использовать их станет финансово безответственно.

Несмотря на то, что Джо Байден сыграл незначительную роль в финальных переговорах, Закон о снижении инфляции отражает его предпочтения. Он романтизирует идею заводов, производящих товары. Это видение голиафа американского производства, казалось бы, уже умершего, но вновь ожившего. Одновременно с тем, что этот закон помогает затормозить изменение климата, он позволяет Соединенным Штатам доминировать в промышленности будущего.

Это был законопроект, который, в конце концов, смогли полюбить и климатические активисты, и широкие слои промышленности. Действительно, поразительно мало бизнес-лобби, кроме финансового и фармацевтического, пытались помешать законопроекту на его последних стадиях. Это было далеко от смертельной борьбы за энергетическое законодательство в администрациях Клинтона и Обамы, когда промышленность срывала преобразовательные законы.

Закон о снижении инфляции позволит Соединенным Штатам предотвратить свой собственный упадок. И не только экономический упадок. Без такой значимой программы у Соединенных Штатов не было бы никаких оснований побуждать другие страны к более активному реагированию на изменение климата. Они были бы второстепенным игроком в формировании ответа на величайший вызов планеты. Законопроект стал инвестицией в моральный авторитет.

46.

Военные игры

У него был метафорический замысел, который он постоянно использовал, чтобы объяснить свое чувство беспокойства. Было трое часов, и все они одновременно тикали. Если хоть один из них достигнет нуля, то украинцы окажутся в экзистенциальной опасности.

Часы отсчитывали время до того момента, когда европейские союзники потеряют терпение по отношению к войне. Глубина европейской солидарности с Украиной ошеломила всех членов его команды по национальной безопасности. Но в ближайшие месяцы, когда температура на континенте понизится, эта поддержка подвергнется испытаниям. Легко было наложить санкции на российский энергетический сектор, когда европейцы не нуждались в российском газе, чтобы обогреть свои дома. Но средний житель Германии или Франции вскоре столкнется с непомерными счетами за отопление и неизбежно будет стонать по этому поводу своим политикам. В какой-то момент - и не нужно было обладать большим воображением, чтобы перенестись в тот день - Эммануэль Макрон и Олаф Шольц захотят надавить на Украину, чтобы та прекратила войну.

Вторые часы принадлежали самому Байдену. Влиятельные противники-республиканцы скрытно поддерживали его подход к войне. Многие в Белом доме считали Митча Макконнелла невоспетым героем конфликта, поскольку он продолжал тихо помогать продвигать финансирование вооружений через Сенат. Но инфляция была проблемой - и это был лишь вопрос времени, когда предприимчивые политики-республиканцы начнут возлагать вину за затруднительное положение на агрессивную поддержку войны со стороны Белого дома. А с учетом растущей вероятности того, что республиканцы будут контролировать Палату представителей после промежуточных выборов, а баланс сил будет находиться на стороне изоляционистов MAGA, казалось неизбежным, что Белый дом в конечном итоге будет бороться за отправку оружия в таком изобилии.

Наконец, были и сами украинцы. Байден считал, что войну на истощение можно вести очень долго. Хотя жизнь в Киеве вернулась к чему-то, напоминающему нормальную, экономика страны была анемичной. За первый период войны она сократилась на треть. И хотя украинцы не проводили перепись погибших, количество тел исчислялось десятками тысяч, по крайней мере. В конце концов, у украинцев должно было закончиться и оружие. У Соединенных Штатов не было бесконечного арсенала, чтобы дать им его.

Под давлением часов Байден считал, что украинцам необходимо изменить контуры войны, сместить нарратив. После триумфа в Киевской битве украинцы оказались в патовой ситуации. Война превратилась в бои на Донбассе, на востоке Украины, где каждая сторона наносит удары другой, убивая огромное количество людей, но так и не меняя баланс конфликта. Станут ли европейцы, американский конгресс субсидировать войну с малой надеждой на будущие победы?

В течение лета администрация совместно с правительством Зеленского разрабатывала новую стратегию. С помощью американских военных планировщиков украинцы должны были начать контрнаступление, которое изменит динамику на поле боя и, в свою очередь, укрепит украинские руки для дипломатического наступления, которое последует за военным успехом. Марк Милли свел этот план к футбольной метафоре. "Военные должны открыть брешь в оборонительной линии, чтобы дипломатия могла стать защитником, пробивающимся через нее".

Государственный департамент обвел дату на календаре. В сентябре в Нью-Йорке должна была состояться Генеральная Ассамблея ООН. Зеленский мог бы принять в ней участие - это его первая поездка из Киева. Как минимум, он выступит там с важным виртуальным обращением . Пока еще рано говорить об этом, но, возможно, именно в этот момент украинцы начнут добиваться политического окончания войны.

У Зеленского было свое видение контрнаступления. Оно было смелым и максималистским. Одним из направлений украинской атаки должно было стать спасение портового города Херсона, который русские оккупировали с марта. Этот город был местом экстравагантной попытки лишить жителей их культуры и самобытности - предметный урок российской кампании культурного геноцида - и поэтому являлся мощным символом рекультивации. В рамках второго направления плана Зеленского армия должна была продвинуться через Запорожскую область к Азовскому морю. Вместе взятые, эти две оси наступления должны были обрушить русскую оккупацию юга.

Ллойд Остин считал, что у украинцев есть более чем приличные шансы осуществить этот план, несмотря на его грандиозность. Он чувствовал, что американская разведка все еще переоценивает мощь российских вооруженных сил. Остин постоянно говорил помощникам, что российские генералы пропустили свою армию "через мясорубку". Он шутил, что вооруженные силы Путина состоят только из военно-морского флота и военно-воздушных сил, потому что его армия настолько изношена. На встречах с группой кризисного управления Пентагона он смотрел на представленные ему карты с маленькими квадратиками, обозначающими российские дивизии, и постоянно задавал наводящие вопросы. "Они регулярно питаются? . . Каков уровень боевого духа?" Он искал доказательства, которые подтвердили бы его подозрения.

Но Марк Милли и многие коллеги Остина в Пентагоне не вполне разделяли его веру в украинский план. Они опасались, что украинцы соблазнились завышенной самооценкой своих возможностей, раздутой западными СМИ, рассказывающими об их боевой браваде. А у украинцев не было ни доктринальной проработанности, ни бронетехники, ни обученных солдат, чтобы атаковать такие сильно укрепленные позиции на двух разных фронтах. План Зеленского привел бы к истощению артиллерийских складов без возвращения значительной территории.

Чтобы проработать планы, Пентагон устроил военную игру на армейской базе в Висбадене, Германия, под руководством генерал-майора Криса Донахью, главы 82-й воздушно-десантной армии. Донахью - тактически изобретательный и умеющий адаптировать новые технологии - стал любимым солдатом Вашингтона. После того как он руководил эвакуацией международного аэропорта Хамида Карзая в Кабуле, став последним американцем, поднявшимся на борт последнего самолета C-17, вылетевшего из Афганистана, он был направлен в Европу в преддверии российского вторжения. Он возглавлял группу, получившую название "Силы обеспечения и сдерживания".

Несколько десятков украинских офицеров и военных планировщиков прибыли в Висбаден вместе с самыми острыми тактиками Пентагона и их британскими коллегами. Каждая страна взяла один и тот же план сражения и скрылась в отдельной комнате, чтобы смоделировать двухстороннее контрнаступление Зеленского, продумать логистику и рассчитать количество боеприпасов. Учения, рассчитанные на два дня, растянулись на неделю.

Ни одна из команд не смогла реализовать обширные планы Зеленского. Украинцам не хватало механизированных сил, чтобы осуществить их. Но в ходе переписки Донахью и планировщики Пентагона помогли украинцам рассмотреть альтернативный вариант, который использовал слабость противника.

Было ясно, что русские ожидали скорого наступления украинских войск на юге. Они начали перебрасывать войска с севера, чтобы усилить свое присутствие в районе Херсона. По данным разведки, силы, оставшиеся на севере, в Харьковской области, состояли из ОМОНа и других плохо управляемых подразделений. В городе Изюм, который служил арсеналом и центром оккупационных войск, оставалась лишь половина российских сил. Это представляло собой интересную цель для внезапного нападения. По крайней мере, наступление под Харьковом могло заставить русских перебросить войска обратно на север.

Это была изобретательная тактика - и результат отношений, которые стремительно углублялись. В преддверии Висбадена украинцы направили Пентагону лишь фрагмент плана боевых действий с небольшим количеством деталей, содержащихся в настоящем документе. Очевидно, они не доверяли Пентагону, что тот будет молча сидеть с таким ценным материалом. Это был просто последний случай в длинной череде странных упущений в ходе переговоров между двумя странами. Несмотря на зависимость Украины от Соединенных Штатов, она сопротивлялась идее прозрачных отношений с ними. Но к концу конференции украинцы стали относиться к Донахью как к своему - они приняли его в качестве тренера. Он стал любимым солдатом не только Вашингтона, но и Киева.

8 сентября Тони Блинкен прибыл в Киев на поезде - это был его второй визит за время войны. Первой остановкой в городе стало вновь открывшееся посольство США - приземистая, лишенная шарма крепость на западной окраине города, где он получил инструктаж от военного атташе и офицеров разведки. Он не приурочил свою поездку к началу контрнаступления, но помощники передали свежие сводки с первых часов боя. Были отмечены скромные успехи украинцев на севере и первые сообщения о прорыве войск через российские линии.

Блинкен готовился к следующей остановке: встрече с Зеленским и всеми членами его военного кабинета. Его цель состояла в том, чтобы сосредоточить их внимание на предмете, которого они, вероятно, предпочитали избегать, - дипломатии. Теоретически контрнаступление должно было укрепить позиции Украины, когда придет время договариваться о прекращении конфликта, но дипломатия тоже требует планирования. И Блинкен хотел побудить Зеленского планировать переговоры, когда бы они ни начались, с той же степенью продуманности, с которой его правительство относилось к военным приготовлениям. Ему нужно было, чтобы Зеленский начал продумывать все до конца - что он готов выторговать, какие гарантии безопасности ему нужны.

Но когда Блинкен прибыл в офис администрации президента, вся эта линия разговора вдруг показалась ему неважной. Когда Зеленский приветствовал его, он был вне себя от радости. Предварительные отчеты, которые Блинкен получил в посольстве несколькими часами ранее, не полностью отражали масштабы украинских успехов, которые продолжали расти. Украинские войска почти не встречали сопротивления. На самом деле русские просто бросали свои позиции, даже не удосужившись вывезти ящики с боеприпасами. Украинцы с огромной скоростью продвигались вперед в направлении российской границы.