Последний в семье

Глава 4 Сорка читает «Йоселе»[8], лесничий отправляется искать жену на мельницу

Старая служанка Брайна сидела на низкой скамеечке, вязала носок и подбрасывала березовые поленья в печь. Белая кора сморщивалась и трещала. Печь уютно горела, пылая жаром. Пламя освещало дом медным блеском.

Из окон виднелись заснеженные, выкорчеванные пни, похожие на белых медведей, и нагоняли страх. Домашние придвигались поближе к разгоравшейся изразцовой печи.

Мордхе лежал на диване, курил трубку, слушая, как Сорка, девушка уже лет двенадцати, с золотыми бликами на бледных щеках, читает «Йоселе» Динезона, и в то же время вспоминал об урагане, который сорвал крыши, растрепал мешки с мукой, сбил с ног венгра, тащившего на плечах огромный ящик с товаром, и перенес его через Вислу.

Из леса все время дул ветер, принося с собой хлопья снега и залепляя им окна.

— Кто-то повесился, не иначе! — вздохнула старая Брайна. Она отыскала в мешке с пуговицами Соркин молочный зуб и протянула ей: — На, доченька, отдай огню что положено, может, немного успокоится!

Увидев зуб, Сорка обрадовалась, сунула книгу под мышку и подскочила к огню:

— Мышка, мышка, огненная мышка, вот тебе костяной зуб, отдай мне железный зуб! — И бросила зуб в разгоревшуюся печь.

Ветер забрался под отошедший лист луженого железа и со свистом принялся грохотать по крыше, так что казалось, дом вот-вот развалится.

Сорка посмотрела на Брайну и засмеялась:

— Еще сильнее задуло!

Старуха обняла Сорку и поцеловала ее в глаза:

— Ты проказница!

Под окном послышался сдавленный, срывающийся крик, будто кто-то ходил и чертыхался. Звук размягчался и тонул в мокром снегу, а ветер свистел еще сильнее.

Мордхе постучал в окно:

— Эй, Вацек, что ты там бродишь, а? В такую-то ночь?

Ветер распахнул дверь, грохнул ее о стену и с воем ворвался в комнату. Дверь опять закрылась, возле нее остановился подвыпивший лесничий, весь в снегу и с двустволкой на плече.

— Добрый вечер, пан писатель, — сказал лесничий и достал из тулупа маленького белого ягненка размером с котенка.

Сорка погладила ягненка и попросила:

— Вацек, оставь мне ненадолго ягненка, прошу тебя!

Вацек отдал ягненка Сорке и спросил Брайну:

— Кстати, бабка, у тебя нет красной ленточки? Поищи!

— Зачем тебе, Вацек? Что ты таскаешься под окнами, а? Снег идет! — сказал Мордхе и, встретив мутный взгляд лесничего, подумал, что Марьяна наверняка опять ушла из дома. — И в кого это ты собираешься стрелять, в кого?

— Сорвалась, собачья кровь! — Лесничий словно сам с собой разговаривал. — Уже давно таких Громниц[9] не было! Снег валит и валит, все дороги уже занесло!

Мордхе приподнял голову с дивана и улыбнулся:

— Так что ты бродишь в такую ночь? Марьяна заждалась тебя под теплой периной!

— Будет дурой, если пустит его на порог, — вмешалась Брайна. — Он же пьян!

— Пьян? Конечно, пьян! Отнес Марьяниного единственного гуся Абрамке в шинок. На, говорю, дай полшкалика водки, а он дал целый! Хороший жид Абрамка! Сегодня ночью ей придет конец, пане! Не будь я католиком! Не будь Громницы святым праздником Матери Божьей!

— Кому конец?

— Марьяне! Опять убежала! Это все его проделки, этого сукина брата, мельника! Он у меня сегодня будет в земле лежать, не будь мое имя Вацек! Только завоет за окном, как в ней, суке, тут же начинает играть собачья кровь, и она бежит к нему на ветряк! Теперь уж мне побегает! Пан думает, я не знаю? Все знаю! Сегодня в Громницы все проклятые духи собираются к ветряку, оборачиваются волками. Мельник может хоть царскую дочь к себе заманить, к ветряку не подойти, проклятые волки заполонили дороги!

— А ты, Вацек, не боишься? — спросила Брайна.

— Ха! Не боюсь! Но что мне, несчастному человеку, делать, бабка? Колдунья, старая Мигачка, велела взять вот этого ягненка, и, как увижу волков, говорит, брось его, говорит, и проклятые духи исчезнут! Но стоит, бабка, мне дойти до ветряка, — лесничий стукнул себя в грудь, — и им конец! Я их пристрелю, как собак, этого мельника с бабой! Хороша ночка!

— Вацек! — крикнула ему вслед Брайна. — Бог тебе в помощь, не забывайся и не губи бабу!

Внезапно задуло во всех углах — лесничий впустил в дом ветер.

— Брайна, — спросила Сорка, — волки разорвут ягненка? А что нужно Вацеку от Марьяны?

— А я знаю? Да пьяный он! — ответила Брайна.

Сорка подвинулась к печи, чтобы согреться, закрыла глаза и увидела, как Вацек один шагает по полю. Ветер гонится за ним следом, свистит, бросает ему в лицо хлопья мокрого снега, давит на плечи с такой силой, что Вацек пригибается до самой земли. Вокруг воют волки, тощие волки, зажигают в темной ночи холодные зеленые огоньки, клацают белыми острыми зубами. На ветряке сидит Миколай, седой-седой лунь, и играет на флейте. Марьяна с трудом поднимает подол своего платья и пускается в пляс со снегом, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

— О чем ты задумалась, Сорка? — спросил отец.

Сорка вздохнула.

— По мне, так пусть оба себе головы пооткручивают, эти пьяницы, — вмешалась Брайна. — Читай лучше дальше, Сорка.

Сорка читала медленно, ее бледные щеки подернулись легким румянцем, глаза загорелись.

Брайна прислушалась и подумала: «Вот это сила нечеловеческая! Как они верно все это описывают, а?!»

Сорка читала, как ребе порет Йоселе, как розги полосуют его худую спину. Она почувствовала, что сердце ее сжимается, а глаза застилают крупные прозрачные слезы.

Брайна утерла нос фартуком:

— Да, да, несчастный ребенок, некому за него заступиться, бьют все, кто попало!

Сорка перестала читать, вытерла глаза:

— Папа, почему ребе такой плохой? Что ему нужно от Йоселе? Почему он не бьет детей богатых? Ой, я бы этому ребе глаза выцарапала! — Сорка стукнула кулаком по столу.

— Эх ты, глупый ребенок, это же выдумка! А ты принимаешь ее близко к сердцу! — улыбнулся Мордхе.

— И это все писатель выдумал из головы? — спросила Сорка.

— Ну да, на то он и писатель!

— Вот что бывает в голове! — вздохнула старуха.

Сорка продолжила читать.

Мордхе несколько раз пытался забрать у нее книгу:

— Ты мне устроишь Тишебов[10], глупенькая! Писатель придумывает историю, а она верит в нее! — Мордхе чувствовал, как слезы комом стоят в горле.

— Честное слово, как будто правда, да, да, — плакала старая служанка, утираясь фартуком.

— Папа, — спросила Сорка, — Бореха, сына тети Титл, тоже так пороли? Ты же говоришь, что тетя Гитл бедная.

— Иди уже к себе, иди, — пробормотал отец и закусил кончик бороды.

Снаружи свистел ветер, забираясь во все углы, словно черти, вырвавшись на свободу, швыряли комья снега в окна. Огонь разгорался сильнее, трещал, пламя выплескивалось из печи и влетало в комнату, трепеща, как язык огненной змеи.

Сорка читала дрожащим голосом:

— «…Йоселе сделал несколько шагов. Потом ноги подкосились, и из последних сил он с трудом доплелся до ограды. Здесь он уселся в надежде немного передохнуть, но тут же забыл, где находится. Огненные колеса закрутились у него перед глазами, ему показалось, что вокруг стемнело. И все же он видел перед собой каких-то людей, странных людей, высоких людей с тремя носами, с пятью носами… С несколькими головами… Йоселе пугается и дрожит, они хотят проглотить его, но вот, кажется, стоит его мама, она плачет, гладит его, читает у его постели, приближается к нему. Больше нет людей, и мама исчезла…»

И Сорка горько заплакала. Мордхе подскочил, прижал Сорку к груди, она успокоилась, и только слезы капали на его длинную бороду. Брайна удалилась на кухню с опухшими глазами. Сорка обняла отца за шею:

— Папа, почему писатель такой плохой?

— Что ты имеешь в виду, Сорка?

— Я говорю, папа, что писатель мог бы закончить книгу по-другому. Если бы я выдумывала историю, я бы сделала Йоселе богачом, честное слово, я бы вылечила его отца и не позволила бы умереть его красивой маме. Не веришь? Потом Йоселе отомстил бы всем и за все. А больше всего этой толстой богатой Шейндл. Какая мерзость!

Мордхе улыбнулся и расцеловал Соркины глаза.

— Папа, видишь, мертвая мама пришла к Йоселе во сне… А моя мама никогда ко мне не приходит! Почему? Она ненавидит меня? Моя мамочка ведь такая хорошая, правда? Она была красивой, папа? Как она выглядела?

— Совсем как ты, Сорка.

Сорка взглянула черными глазами на отца:

— Папа, почему Брайна говорит, что мама была светловолосой и я пошла совсем не в маму?

Мордхе покачал головой, словно видел сон наяву:

— Что? Брайна говорит, что твоя мама была светловолосой? Да, доченька, со светлыми волосами, со светлыми…