Колокольчик, висевший посреди двора, прозвонил к обеду. Крестьяне, стряхнув опилки, выбрались из укрытий, где они заготовляли доски, и разлеглись в тенечке — там их уже ждали жены и дети из соседних деревень с корзинами с едой. В звенящей тишине разнесся резкий запах капусты и вареного гороха.
Брайна накрыла стол, будто для миньяна гостей. От только что сваренной картошки поднимался пар, смешиваясь с запахом жаренного в масле линя, и у всякого, вдыхавшего этот аромат, глаза наполнялись жадным блеском.
Мордхе тяжелой поступью вошел в дом, тщательно умылся, вытер полотенцем лицо и шею, так что они даже покраснели, и сел обедать. Напротив него сидел Борех. Его бледные щеки подзагорели за пару недель, которые он провел в лесу. На щеках и подбородке показалось несколько кудрявых волосков, будто редкие травинки, выросшие на песчаной почве.
— Что стоишь, Зелик? Садись обедать! — обратился Мордхе к счетоводу, рослому мужчине с густыми усами, одетому как управляющий. Он привозил Мордхе прессу два раза в неделю.
Тот робко сел рядом с хозяином, вынул из нагрудного кармана номер «Гацфира»[27], небрежно раскрыл его и стал искоса поглядывать, какое впечатление он производит на окружающих.
Брайна распределяла еду, перекладывая ее из одной тарелки в другую, и то и дело звала:
— Сорка, хватит читать, иди обедать!
— Уже иду! — слышалось из комнаты.
Борех посмотрел в зеркало, висевшее напротив над открытой дверью, и увидел сидящую над книгой Сорку: волосы падают на глаза, она глотает строчку за строчкой, будто спешит дочитать до определенного места. На лице Сорки легкая улыбка. Она становилась все шире, словно рождаясь изнутри, затем исчезала и возвращалась обратно. Борех тоже улыбнулся довольный, что Сорке нравится рассказ. Она стала листать книгу, чтобы посмотреть, далеко ли до конца главы, согнула страницу, на которой остановилась, и одним прыжком оказалась в столовой:
— Как рыба вкусно пахнет!
— Положить тебе серединку? — спросила Брайна.
— Я хочу голову!
— Ты же все испортишь! — Брайна поддела вилкой кусок рыбы. — Ну на, на тебе оба, только обещай все съесть, слышишь?
— Что ты читаешь? — спросил отец.
— По-польски, — ответила она нехотя.
— Что именно?
— Что? — Сорка быстро сообразила, что сказать, и ответила: — Это твоя книга, «Пан Тадеуш».
Сорка тут же поняла, что Бореху известно, что она читает, взглянула на него, почувствовала, что краснеет, обманывая отца, и принялась за еду.
— Достойная книга «Пан Тадеуш», — сказал счетовод, глотая горячую картошку и запивая ее холодным щавелевым супом, довольный, что представилась возможность показать свою начитанность. — Каждое слово на вес золота! Теперь уже не те аристократы, а тогда!.. Когда я читал ее в первый раз, — обратился он к Сорке, — я был вашего возраста! Что я хотел сказать? Да, мне казалось, что я знаком со всеми аристократами, которых он описывает! Я хочу сказать, что был с ними почти знаком! Как он описывает их охоту, лес, споры по поводу зайца, — такое впечатление, будто ты рядом стоишь!
— Однако когда он рассказывает о еврейских обычаях, — отозвался Мордхе, — то начинает спотыкаться, все же нееврей!
— Что ты имеешь в виду? — Сорка раскрыла глаза, удивленная тем, что удалось втянуть отца в беседу.
— Он постоянно пишет, что евреи прикладывают к голове цицит, а не филактерии, — улыбнулся Мордхе. — Это, и правда, мелочь, но лично мне ее достаточно, чтобы относиться к писателю с недоверием.
Сорка хотела продолжить разговор, ей очень нравилось слушать рассуждения отца, однако она постеснялась что-либо говорить в присутствии Бореха. Ей хотелось побыстрее сменить тему, так как она боялась еще больше завраться.
Знакомство с Владеком многое изменило в ее душе. После встречи с ним она могла часами сидеть в своей спальне, вспоминая каждое его слово, придумывая, что она должна была ему сказать и что он бы ей ответил, и так без конца. Вначале Сорка решила обо всем рассказать отцу, чтобы тот знал, что ей не нужен Борех, чтобы он, отец, встретился с родителями Владека. За другого замуж она не выйдет. Но каждый раз, когда Сорка возвращалась домой, она чувствовала, что никогда не заговорит об этом с отцом. Не потому, что не хватит смелости, она просто не хотела, чтобы кто-то знал об их ежедневных встречах с Владеком, словно вся суть заключалась в том, чтобы домашние, и среди них отец, не узнали, что, когда грустно, Сорке есть куда пойти.
Борех догадался, что Сорка с кем-то встречается, она сама ему рассказала, что берет книги у сына их соседа. А когда Борех спросил у какого, Сорка не ответила.
Закончив рыбу, отец поднялся, громко произнес «Бойре нефошес»[28], снял широкий светлый халат и обратился к Сорке:
— Ты уже пообедала? — Не ожидая ответа, он положил руку Бореху на плечо: — Если тебе не лень, Борех, дойди с Зеликом до ольшаника и разметь сто четвертей леса. Возьми маленький топорик.
— Я схожу.
Сорка знала, что отец позовет ее почитать ему газеты, приходившие раз в неделю в лес. После обеда отец отдыхал, а дочь читала ему вслух сообщения со всех концов света, недельные новости о преступлениях и политике.
Мордхе, кряхтя, снял тапочки, растянулся на мягкой оттоманке, положил одну руку под голову, другой поправил длинную бороду, поднес ее поближе к носу, чтобы посмотреть, не пробиваются ли седые волоски, и сказал:
— Ну, читай, доченька!
Сорка взяла «Польский курьер», положила ногу на ногу, устроилась поудобнее и начала:
— «Морское сражение. Эскадрилья японского флота, состоящая из легких и тяжелых крейсеров, напала на русские корабли, и после четырехчасового сражения три русских корабля были потоплены, а остальные обратились в бегство с серьезными повреждениями».
— Ай, хорошо. — Мордхе вытер бороду. — Я всегда говорил, что могущество русского медведя преувеличено, теперь ему грозит поражение в войне с Японией! Ну, читай дальше!
Сорка читала одно сообщение за другим о русско-японской войне. Она видела, как отец закрывает один глаз, затем открывает его снова и повторяет слово, на котором он задремал, чтобы показать дочери, что еще не спит:
— Прямо так? Потопили корабль? Ну, читай! Думаешь, я сплю? Я не сплю!
Вскоре отец закрыл глаза. Он лежал на спине, положив руку на сердце, и громко храпел.
Сорка посидела еще немного, посмотрела, крепко ли отец заснул, и тихо прошла в свою спальню. Она закрылась на замок, вынула шкатулку с украшениями, оставшимися ей от матери, померила тяжелую золотую цепочку и длинные бриллиантовые серьги, доходившие до плеч. Сорка искала, что бы надеть, чтобы казаться красивой при встрече с Владеком, и ей совсем не хотелось думать о том, что через две недели каникулы закончатся и он уедет обратно в Варшаву. Почти каждый день она меняла платья, доставала новые ленты, по-другому причесывала волосы. У Сорки оставалось еще несколько часов до встречи с Владеком, но она уже начала принаряжаться, перебрала много шелковых чулок и так увлеклась, что представила себя одной из героинь «Homo sapiens»[29], который Владек дал ей почитать. Теперь она готовится уехать вместе с Фальком и собирает вещи. В дверь стучат, она открывает. Жених, хромой художник, заходит в комнату. Он очень похож на Бореха, но хромает на одну ногу.
— Куда собираешься? — побледнев, спрашивает он.
— Я уезжаю.
— Одна? — спрашивает он снова, разбрасывая длинные шелковые чулки.
— Нет, я еду с Фальком.
— А, с Фальком, с моим другом? Я совсем забыл! Значит, ты едешь с Фальком и наденешь коричневые шелковые чулки, вот эти? Чулки, в которых ты была на нашей помолвке?
Сорка смотрит, как чулки расползаются под его пальцами и исчезают. Она вздрогнула и оглянулась. Никого в комнате не было. Устав, она присела. Ей хотелось, чтобы сейчас пришел Владек и постучал в окно, тогда она откроет и впустит его в комнату. Сорка закусила губу, зажмурила глаза и перестала фантазировать.
Она решила, что нужно помыться, чтобы не выглядеть деревенской девушкой, которая пришла на свидание со своим парнем. Сорка принялась делать себе разные прически. Это ей быстро надоело. Она бросилась на кровать, закрыла глаза и увидела себя с Владеком в Варшаве. Сорка представила его друга Мотека, о котором Владек ей так много рассказывал. Она не хотела об этом думать, но словно ножи, которые всегда возвращаются обратно к фокуснику, куда бы он их ни кинул, Соркины мысли вновь привели ее к Мотеку, который забирает ее у Владека, ходит за ней по пятам, плачет и угрожает свести счеты с жизнью. Вдруг приходят вести о самоубийстве Владека, и Сорке передают его последнее письмо.
Сорка почувствовала себя мерзко. Такие мысли не должны приходить ей в голову. Она открыла книгу, начала читать, но не смогла, почувствовав, как та же история снова начинает крутиться у нее в голове, отдалась на волю фантазии и так пролежала в спальне несколько часов.
Вечером Сорка очнулась, повесила обратно в шкаф все приготовленные платья, надела белый полосатый костюм с голубым воротником, достала нитку жемчуга, обернула ее вокруг шеи, схватила светлый шелковый зонт и вышла из дома.
Сорка направилась через лес. Лес был редким и тянулся до самого холма. Орешник переплелся, путая ветви и не пропуская свет. В лесу стемнело, и Сорка чувствовала себя словно в прохладном погребе. Дойдя до ольшаника, она встретила Бореха с маленьким топориком в руке, который используют для разметки леса. Сорка растерялась и остановилась.
— Куда ты идешь?
Ей не хотелось признаваться. Сорка открыла рот, и у нее вырвалось:
— Иду посмотреть, как сдирают кору с деревьев.
— Крестьяне уже давно разошлись по домам. — Борех странно, будто улыбаясь, взглянул на Сорку.
— В самом деле? — растерялась Сорка, понимая, что Борех обо всем догадался. — Тогда я пойду к Марьяне. Она же спит в бараке, да? Я обещала ей прийти.
— Что ты так нарядилась?
— Я нарядилась? — Сорка, притворно улыбаясь, оглядела свой наряд. — Я, кажется, всегда так хожу.
— Если хочешь, я тебя доведу, — сказал, Борех и робко взглянул на нее.
— Боишься, что потеряюсь?
— Нет, — буркнул Борех. — Но по ту сторону ольшаника сидит студент. Я вижу его там почти каждый день. Похоже, он кого-то ждет. Мне кажется, тебе не стоит идти одной, что скажешь?
Сорка почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Она отвернулась, прикусила губу и улыбнулась:
— Не бойся, меня никто не тронет.
Сорка пошла прочь, уверенная, что Борех смотрит ей вслед. Ей было неловко идти, будто его взгляд путался под ногами. Сорка услышала треск ломающихся веток и обернулась: Борех ушел домой. Ей стало тоскливо, прежняя радость исчезла. Она не ненавидела Бореха, а только жалела его.
Издали Сорка увидела Владека. Он сидел без шапки на пеньке и полировал ногти. Она стояла и равнодушно смотрела на него, как на чужого человека. Потом Владек стал любоваться собою в зеркале, он крутил ус и складывал губы в поцелуе. Тихо и незаметно Сорка попятилась, спряталась за деревом и потеряла Владека из виду. Она торопливо шла назад, почти бежала и наконец догнала Бореха.
— Так быстро? — удивился он.
— Марьяна ушла в город.
Они замолчали. Сорка рвала листья, комкала их и выбрасывала, потом опять срывала, ломала ветки. Она злилась сама на себя за то, что возвращается домой. Скоро они и вовсе перестанут видеться: Владек уедет в Варшаву, а Сорка останется с Борехом. Что ему от нее надо? Она отстала, хотела повернуть назад, но продолжила путь. Борех собирался что-то сказать, остановился, но, когда Сорка поравнялась с ним, слова будто приклеились к языку, и он лишь произнес:
— Ты его видела?
— Кого?
— Студента.
— Что ты вбил себе в голову этого студента? — злобно огрызнулась Сорка. — Боишься, что я в него влюбилась?
— Я этого не говорил, — покраснел Борех. — Не обижайся. Я просто удивляюсь, что он делает в лесу?
— Ждет меня! — Сорка остановилась и посмотрела на Бореха.
— Очень хорошо! — улыбнулся Борех, полагая, что Сорка шутит.
— Думаешь, я шучу, да? — Сорка нахмурила лоб, ее черные глаза вспыхнули. — Повторяю еще раз: он ждет меня!
— Так почему же ты не идешь к нему? — спросил Борех уже с досадой.
— Не хочу!
— Он знает, что ты помолвлена? — произнес Борех и тут же пожалел о сказанном.
— Откуда ему знать?
— Вот увидишь, он знает!
— Ты ему сказал?
— Нет. — Борех не знал, как выкрутиться. — Он разговорился со мной, расспрашивал о дяде, рассказал мне о своих родителях. Потом, не знаю как, мы заговорили о тебе, и я ему рассказал.
— Что?
— Ну, ты знаешь…
— Сказал, что ты мой жених?
— Да.
Сорка засмеялась. Сначала тихо, потом громче, громче, схватилась за живот и почувствовала странную ненависть. Все в ней корчилось, ей хотелось наброситься на Бореха, разорвать его на части, оттаскать за нелепые уши и крикнуть в лицо: «Скотина! Скотина!» В ту же секунду она решила оставить Бореха и вернуться к Владеку, объявить ему, что с сегодняшнего дня она бросает всех и навсегда останется с ним, будет делать, что он только пожелает. Наконец Сорка перестала смеяться и почувствовала, как сердце сжимается, словно в железных тисках, деревья придвигаются ближе, окружая ее, как стены клетки. Понурив голову, Сорка отправилась домой.
Борех шел следом, то и дело открывая рот, чтобы что-то сказать и успокоить ее. В ушах у него звенело, и, словно глухой, полагающий, что говорит слишком тихо, он вдруг повысил голос на несколько тонов и почти прокричал:
— Сорка, я не виноват, если бы я знал, что тебя это так заденет, я бы ему ничего не сказал… Сорка…
— Мне все равно, — ответила Сорка. — Ты сказал правду, я твоя невеста…
Больше Сорка не промолвила ни слова. На веранде сидел отец со счетоводом. Мордхе подозвал Бореха. Сорка ушла к себе в спальню, заперла дверь, бросилась на кровать и расплакалась. Она порвала зубами наволочку, отшвырнула ногой стул, закричала без голоса и удивилась, что никто не прибежал на крик, будто все вокруг вдруг оглохли. Она пожалела, что оставила Владека ждать в лесу. Надо было пойти к нему и объявить, что она чужая невеста и что между ними все кончено, чтобы он больше не приходил в лес, что…
Сорка услышала легкий стук в дверь.
— Кто там?
— Это я, Сорка, открой, пожалуйста!
— Что тебе нужно?
— Ничего.
— Я не могу сейчас открыть.
Борех не находил себе места, ходил из одной комнаты в другую, несколько раз останавливался возле двери Соркиной спальни, прислушивался, потом заглянул в замочную скважину и увидел, как Сорка лежит в постели, свернувшись калачиком.
Бореху не верилось, что Сорка встречается со студентом, но чем больше он гнал от себя эту мысль, пытаясь забыть о ней, тем чаще она всплывала в его голове, терзая мозг и обрастая новыми подробностями.
Борех отправился спать рано. Он ворочался в кровати, крепко закрывал глаза и все же никак не мог уснуть. Его охватила тяжелая тоска.
Огромная круглая луна висела в окне, заглядывая внутрь и освещая каждый уголок в комнате. Бореху почудились шаги. Он сел и прислушался. На дереве напротив окна сидела птица и свистела. Борех улегся в кровать, натянул одеяло на голову, чтобы не слышать свист, и стал ворочаться с одного бока на другой. Свист раздражал его. Борех встал с постели, высунул голову из окна и прислушался, с какого дерева доносился звук. Он схватился за ветку и потряс ее. Птица на мгновение умолкла и тут же снова засвистела. Борех сел у окна, сгорбился, отгораживаясь от полной луны, светившей ему прямо в лицо, и увидел, как кто-то крадется по лугу. Он чуть пригнулся, чтобы его не заметили, и пригляделся. Понемногу темнота рассеялась, и он узнал студента.
Как раненый зверь, который не в силах сдвинуться с места, Борех замер у окна. Он почувствовал ломоту во всем теле и хотел наброситься на чужака. Ему показалось, что он слышит звук открывающегося окна. Борех пригнулся еще больше, навострил уши, но услышал только гудение ночи. Он покрутил головой во все стороны, ища и не находя студента, и застыл не дыша. Вдруг все утихло, словно пульс ночи остановился.
Послышался легкий стук в окно. Борех никого не увидел. Деревья, отделявшие его окно от окна Сорки, стояли черной стеной. Борех услышал разговор и напряг слух.
— А я не мог понять, почему ты не пришла.
— Ты в любом случае скоро уедешь?
— Уеду! Что случилось, Сорка? Со вчерашнего дня ты так изменилась! Тебя кто-то обидел, скажи!
— Все в порядке!
— Нет, что-то случилось!
— Да!
— Сорка…
— Уезжай завтра, я тебя прошу.
— Почему ты гонишь меня?
— Потому… Хочу, чтобы ты уехал!
— Почему?
— Потому что я помолвлена! Мой жених спит за стенкой! Это отвратительно!
— Ты помолвлена?
— А ты не знал?
— Нет!
— Ты врешь, сегодня ты обо всем выспросил у моего жениха!
— У Бореха в длинной капоте? Честное слово, я думал, он шутит!
Кровь у Бореха прилила к вискам. Все в нем кричало, призывая к действию. И тут он вспомнил, что топорик, которым он размечал лес, лежит под кроватью. Надо размозжить студенту голову этим топором, но Борех не сдвинулся с места, прислушался, чтобы узнать, что ответит Сорка.
— Тебе не нравится этот юноша? А мне нравится!
— Я не понимаю, почему ты обиделась.
— Кто обиделся?
— Ты!
— Спокойной ночи!
— Сорка!
— Оставь меня! Мы не пара! Уезжай завтра, найдешь себе варшавянку, обо мне забудь… Спокойной ночи!
— Сорка!
Сорка не ответила. Окно захлопнулось, и стало тихо.
— Сорка… Сорка… Одно слово, прошу тебя!
Окно снова раскрылось. Борех еще больше нагнулся, углядел просвет в кроне дерева, сквозь который пробивался луч луны, и увидел, как студент стоит у окна и гладит растрепанную Соркину голову. Она вырвалась, словно ее укусили, и, не прощаясь, захлопнула окно.
Все стихло. Студент еще немного постоял под окном, выпрямился, тихо позвал Сорку и, не получив ответа, пригнувшись, пустился прочь по лугу.
Борех сидел у окна, удивляясь тому, что совсем не злится на Сорку, мало того, он готов целовать следы ее ног.
Полная луна висела над деревьями так низко, что невозможно было разглядеть, что происходит в двух шагах. Дом был залит лунным светом. Счетовод, расположившийся на ночлег в соседнем домике, никак не мог устроиться и сердился, что ему не удается уснуть. Он ворочался, вроде как слышал голоса, старый холостяк в нем возмущался: такого нельзя допускать. Чего нельзя допускать? Он и сам не знал. Он немного приоткрыл окно и прислушался.
— Почему ты не спишь?
— Не могу уснуть, — растерялся Борех.
— Давно тут сидишь?
— Только подошел, — ответил Борех и почувствовал, как его голос дрожит.
— Мне показалось, что я видела кого-то в темноте.
— Я никого не видел.
— Там, кажется, кто-то стоит?
Борех пригляделся:
— Никого нет, это сломанное дерево.
— Прекрасная ночь.
— Прекрасная!
— Иди сюда!
— Куда?
— Ко мне.
— Брайна услышит.
— Какой ты пугливый. — Сорка приложила руки рупором ко рту, чтобы Борех ее лучше слышал. — Если бы на меня напали, ты бы стоял и смотрел, да?
— Что ты такое говоришь? — растерялся Борех.
— Тогда не бойся! Выпрыгивай из окна, вот так! Теперь давай руку! Помнишь, как я учила тебя ездить верхом?
Сорка помогла ему забраться в окно, и оба скрылись в темной комнате.
Счетовод сидел у окна, устало понурив голову, и размышлял. Деревья вокруг дома, выглядевшие так, словно дремучий лес начинался уже отсюда, небо, усыпанное звездами, тишина, полная монотонного жужжания, — все успокаивало его. Он подумал, что половина жизни прошла впустую. Забыв, что ночует у своего хозяина, он вспомнил, как двадцать лет назад с такой же тоской сидел у окна в местечке и смотрел, как пожарник крадется к их польской служанке Магде. Счетовод запустил руку в жидкие волосы, нащупал похожую на блюдце лысину и вдруг подумал, что у него во рту по бокам не осталось ни одного зуба. Двадцать лет назад небо было таким же звездным, ночь пьянила. Юные сердца так же бились, ничего не поменялось, только он потратил полжизни зря. Счетовод был уверен, что через двадцать лет, когда его уже наверняка не станет, у окна будет сидеть кто-то другой и думать о том же самом. У старого холостяка не было ни к кому претензий, он знал, что глупо жаловаться, и не обернулся, когда кто-то выпрыгнул из окна, поскольку понимал: мир устроен несправедливо.