Последняя любовь царя Соломона

Глава 6 Царская трапеза

Я прошел в царскую столовую.

Обставлена она была скромно: на стене висел натюрморт работы неизвестного художника, который черпал, очевидно, свое вдохновение на рынке «Кармель».

Стол был сервирован блюдами из рыбы. Уха по-русски, тефтели из камбалы, жареная форель, печень трески и килька в томатном соусе.

— В чем дело? — раздражено спросил я у главного повара, — почему вся жратва из рыбы?

Для человека, который в недавнем прошлом довольствовался дешевыми сосисками, у меня не было никаких причин обижаться на меню — стол был поистине царским. Но фиаско, которое я потерпел в спальне, явно способствовало моему дурному настроению.

Главный повар, будто язык проглотил.

— Ну, — теряя терпение, вскричал я, — неужто для Моего величества нельзя было приготовить голубцы или хотя бы бифштекс с яичницей?

Браво, парень! Еще немного и я совсем избавлюсь от своего самоуничижительного стиля. Я уже нравился самому себе и играл роль, отведенную мне с каким-то, неведомо откуда взявшимся лоском провинциального актера. Мне все больше и больше нравилось кричать на подчиненных. Раньше эту особенность — покомандовать и поизгаляться над ближним я вроде в себе не замечал. Думаю, что это была не более чем ответная реакция на то, что люди, долгое время, относились с таким же начальственным апломбом ко мне. В любом случае, стыда за столь мерзкое, казалось бы, свое поведение я почему-то не испытывал. Более того, мне было отрадно, что я, как и другие, могу поорать и оскорбить человека просто так, потому что не в духе.

Тип, заметивший перемены в моем духовном облике, активно поддержал меня:

— Учитесь брать нахрапом, Ваше величество, или на арапа. Можно конечно на авось, но лишь в том случае, когда нет иного выхода.

— А вы на что берете? — поинтересовался я.

— На абордаж, конечно, — гордо отвечал маршал, — своим морским привычкам я не изменяю.

Оправившись от испуга, главный повар, запинаясь, робко пролепетал:

— Меню составлено Советом министров Вашего величества и утверждено дворецким.

— Подать сюда дворецкого! — приказал я.

Через минуту вбежал лысый мужичонка во фраке, сшитом явно не по его жирной спине.

Лысина дворецкого лоснилась от пота. Платочком он вытирал серебристые бисеринки со лба и, перепуганный насмерть, ждал, в какой форме изольется мой гнев.

— Что вы кушаете за обедом? — вкрадчиво спросил я.

— Жаркое из бекаса, Ваша величество, и суп из фазаньих ляжек.

Меня так и подмывало смазать по его мокрой лысине.

— Это ваша затея кормить меня рыбой?

— Затея придворного диетолога, Ваше величество! Он говорит, что Соломону надлежит быть мудрым, а мякоть рыбы, якобы питает мозговые клетки.

Он выгнулся в почтительном поклоне и от этого неуклюжего движения, тесная манишка его на жирной спине, казалось, вот-вот разойдется по швам.

— Пошел вон! — заорал я, — год будешь жрать у меня одну рыбу с хлебом, я посмотрю, какой ты станешь мудрый.

Дворецкий ушел посрамленный, а я заказал суп из бычьих хвостов и глазунью из черепашьих яиц.

Обычно, когда незатейливое и повседневное домашнее меню надоедало мне, я робко предлагал супруге приготовить что-либо вкусное. Моя просьба раздражала ее необыкновенно, как и все, впрочем, что я говорил ей, и она с издевкой вопрошала:

— А не подать ли, вашему сиятельству, суп из бычьих хвостов и глазунью из черепашьих яиц?

Слово «сиятельство», которое она произносила с иронией, оказалось пророческим — сегодня я уже был величеством и мог позволить себе любое меню, включая те два блюда, которые, очевидно, в ее воображении были верхом кулинарного искусства.

И все-таки жизнь прекрасна. Пришел, наконец, праздник и на мою улицу.

Я расслабился и дал волю своим чувствам.

«Хороши министры! — бурно негодовал я, с аппетитом уплетая суп, — под монастырь подводят, сукины дети. Есть одну рыбу, имея семьсот жен!..»