Последняя теория Эйнштейна

Глава девятая

Люсиль склонилась над телом Тони Сантулло — двадцатичетырехлетнего агента, выпущенного из академии всего полгода назад, и заставила себя посмотреть на зияющую дыру в виске. Глубоко вдохнув, она отбросила все отвлекающие мысли, все угрызения совести из-за своей вины, весь гнев и досаду и сосредоточилась на одном: восстановить ход событий в домике. Она отметила положение тела Сантулло и узор разбрызгавшейся крови. Отметила присутствие еще двух луж крови у противоположной стены, что наводило на мысль о других пострадавших. Осмотрела обломки, валяющиеся на полу — треснутый корпус компьютера и разбитый диск, а еще — пластиковые останки какого-то робота.

Агент Кроуфорд стоял у нее за спиной, держа возле уха рацию.

— Брок, ответь, — повторял он. — Ответь, ответь немедленно. Брок, отзовись. Прием.

Люсиль покачала головой. Конечно, справедливости ради нельзя исключить возможность, что агент Брок погнался за подозреваемыми через лес и не отвечает на радиовызовы, потому что валяется между деревьями убитый или раненый. Но очень это было сомнительно. Последние двадцать четыре часа она подозревала, что в ее группе есть предатель, и сейчас она знала, кто это.

— Брок, отвечай, — повторял Кроуфорд. — Отвечай, отвечай…

Вдруг он опустил рацию и наклонил голову набок, прислушиваясь к какому-то звуку снаружи. Секунду спустя Люсиль тоже его услышала: шум лопастей вертолета. Она встала и вышла из домика вслед за Крофуордом. Поглядев на северо-восток, они увидели три «блэкхока», летящих над холмами на бреющем полете, освещая прожекторами верхушки деревьев. Авангард «Дельты» прибыл раньше намеченного срока.

Дэвид, без футболки, бежал очертя голову в темноту. Ни черта не видя, он все же бежал вперед, ориентируясь на звук шагов Моники. Левой рукой он нашаривал стволы и сучья деревьев вдоль дороги, правой держал за локоть Майкла, увлекая его за собой. Мальчик сперва вопил, но после первой полумили слишком вымотался, чтобы протестовать. Они прорывались через чащу, будто бежали по воздуху, гонимые только ужасом.

По дороге попалась поляна, и Моника застыла как вкопанная. Дэвид чуть не налетел на нее.

— Что ты делаешь? — зашипел он. — Бежим, бежим!

— А куда? Откуда ты знаешь, что мы не по кругу бегаем?

Он поднял взгляд к звездам. Малая Медведица была справа, значит, они двигаются на запад. Взяв Монику за руку, он показал влево:

— Нужно идти сюда, на юг. Потом…

— Бог мой, что это?

За спиной взлетели над деревьями три точки света и повисли в небе ярко, как новые звезды. Посмотрев в ту сторону, Дэвид услышал вдали рокот вертолетных моторов.

Схватив Майкла за локоть, он толкнул Монику вперед:

— Быстро, быстро! Под деревья!

Они снова нырнули в лес и полезли вверх по каменистому склону. Здесь двигаться было труднее, лес стал гуще. Моника обо что-то споткнулась и упала, вскрикнув. Дэвид поспешил к ней, но когда он наклонился спросить, сильно ли она ушиблась, послышался звучный низкий голос:

— Стоять на месте.

И двойное щелканье взводимых курков.

Дэвид застыл, на секунду подумал, не броситься ли прочь, но увидел, что геймбой в руках у Майкла все еще включен. Экран светился тускло, но как мишень вполне сгодится.

Вспыхнул фонарик, луч обежал Майкла, Монику и Дэвида, который попытался рассмотреть, кто там держит фонарь, но виден был лишь массивный контур. Вряд ли фэбээровец, подумал Дэвид. Скорее местный шериф или кто-то из полиции штата. Хотя что в лоб, что по лбу.

— И чего это вы тут делаете? — спросил мужик. — Тут не место для пикников.

Видно было, что он в искреннем недоумении. Прищурившись против света, Дэвид с облегчением увидел, что этот человек не одет ни в какую форму. На нем был джинсовый полукомбинезон, фланелевая рубашка сверхбольшого размера, а оружие, наставленное на них, оказалось не винтовкой, а дробовиком. Слева стоял еще один человек с дробовиком — старый и беззубый, в шапочке с эмблемой «Джон Дир», а справа — приземистый толстый мальчишка лет восьми-девяти. У этого была рогатка в руках и странно-плоское лицо.

— Вы меня слышали? — спросил толстяк. У него была густая каштановая борода и грязный бинт через левый глаз. — Я вам задал вопрос.

Дэвид кивнул. Это были лесные охотники, о которых говорил Гупта. Судя по всему, дед, отец и сын. Горцы Западной Виргинии, неприветливые к чужакам. Вряд ли склонные сочувствовать черной женщине-физику и полуголому профессору истории. Но и в правительстве они вряд ли души не чают. Не попытаться ли использовать этот факт, чтобы привлечь их на свою сторону?

— Мы в беде, — решил он сознаться. — За нами гонятся, чтобы арестовать.

Толстяк посмотрел на него здоровым глазом.

— Кто?

— ФБР. И полиция штата. Вместе действуют.

Толстяк фыркнул:

— А что вы сделали? Банк ограбили?

Дэвид понял, что правду сказать он не может, оставалось придумать историю, который бы охотники поверили.

— Мы ничего не сделали плохого. Правительство действует незаконно.

— Что ты мне тут лепишь…

Его прервал собственный сын, вдруг издавший высокий писк, как тропическая птица. Лицо мальчика исказилось кривой улыбкой, он закачался из стороны в сторону, будто под ветром. И Дэвид вдруг понял, что это значит. Мальчик — даун.

Толстяк не обратил на сына внимания, не отвел ствола от Дэвида.

— Слушай, ты будешь говорить, что тут происходит?

Ладно, подумал Дэвид. Кое-что общее у них есть, а это уже начало. Он посмотрел на Майкла, который скорчился на земле и покачивался взад-вперед.

— Они гонятся за нашим сыном! — крикнул Дэвид. — Хотят его у нас отобрать!

Моника уставилась на него, разинув рот. Эта ложь, пусть и притянутая за уши, не совсем абсурдна. В темноте вполне можно принять темнокожего подростка за их сына. Кажется, охотники поверили. Толстяк слегка опустил ствол, направляя теперь его им на ноги.

— Мальчонка ваш больной, что ли?

Дэвид сделал возмущенное лицо.

— Они хотят посадить его в дурдом! Мы от них удрали из Питтсбурга, так они за нами аж сюда приехали!

— Мы тут недавно слышали выстрелы. Это они по вам стреляли?

Дэвид снова кивнул:

— И еще подкрепление вызвали. Вертолеты слышали?

Рокот моторов сделался громче, мальчишка-даун теперь смотрел в небо. Старик в джондировской кепке переглянулся с толстяком, и оба опустили оружие. Толстый выключил фонарик.

— Давайте за мной, — приказал он. — Тропа в эту сторону.

Вертолеты Саймон опознал по силуэтам — «блэкхоки», летящие над самыми деревьями. Обычная тактика «Дельты»: лететь впритирку к земле, чтобы радары не доставали. У Саймона застучал пульс — вот они, враги. Солдаты, летавшие в Чечне, убившие его жену и детей — они тоже могут здесь быть. На миг он подумал дать очередь из «узи» — при везении можно было бы убрать одного из пилотов. Но тут же прочие вертолеты его окружат, и игра закончится. «Нет, надо держаться исходного плана, — решил он про себя. — Так ты перебьешь их куда больше».

Вскоре они с Броком дошли до пикапа и закинули профессора на заднее сиденье-скамью. Потом Брок рухнул на пассажирское сиденье, а Саймон сел за руль. Включить фары было нельзя — вертолеты засекли бы тут же, — поэтому он надел инфракрасные очки. На их экране грунтовая дорога была холодной и черной, а ветви на обочинах тепло светились, возвращая дневной жар. Этого контраста хватило, чтобы ехать быстро, и это было удачно, потому что время поджимало сильно. Обернувшись через плечо, Саймон отметил, что лицо у Гупты существенно холоднее, чем у Брока. У старика развивался шок.

Отъехав от «Приюта» километров на двадцать, уже на той стороне границы штата Виргиния Саймон заметил за поворотом дороги дом. Ничего особенного — двухэтажный дом с верандой и пристроенным гаражом, но внимание Саймона привлекло имя на почтовом ящике. Пластиковыми буквами, отчетливо видными на холодном металле, было написано: Д-Р МАЙЛО ДЖЕНКИНС.

Саймон со скрипом затормозил и свернул на дорожку к дому.

Охотники шли через лес, как призраки. Под темной сенью листвы они следовали извилистой тропой, бежавшей по крутому склону горной долины. Хотя шли они так быстро, что Дэвид, Моника и Майкл едва за ними успевали, шаги их были совершенно бесшумны. Дэвиду удавалось не терять их из виду только потому, что свет ущербной луны поблескивал на стволах ружей.

Почти полчаса они поднимались верх, на крутой гребень, заросший торчащими соснами. Майкл стал задыхаться, но шел не останавливаясь, вперившись в свою электронную игрушку, и позволял Дэвиду тащить себя за локоть. На гребне Дэвид обернулся и через просвет в деревьях оглядел лежащий к востоку ландшафт. Видны были прожектора всех трех вертолетов, обшаривающих холмы и лощины, но теперь уже так далеко, что рокот их доносился еле слышным дребезжанием.

Охотники шли по гребню около мили, потом начали спускаться в соседнюю долину. Через несколько минут на холме стал виден огонек, и охотники пошли прямо к нему, ускорив шаг. Вскоре показался сарай из некрашеной фанеры, поставленной на шлакоблоках. Он был длинный и узкий и больше всего напоминал брошенный в лесу гараж-бокс. Вокруг сарая кружили две дворняги, гавкая и повизгивая, но они успокоились, когда охотники подошли ближе. Одна подбежала к мальчику-дауну и заплясала у его ног. Отец мальчика, толстяк в комбинезоне, повернулся к Дэвиду и протянул руку:

— Вот тут наш дом. Я Калеб. Это мой батя, а это мой мальчишка, Джошуа.

Дэвид пожал протянутую руку, заметив, что у Калеба нет безымянного пальца.

— Я Дэвид, а это моя жена Моника. — Ложь далась очень легко. Без всяких усилий он создал новую семью. — А это мой сын Майкл.

Калеб кивнул:

— Так чтобы вы знали все, мы тут без предрассудков. Белые, черные — тут в горах без разницы. Все мы братья и сестры в глазах Господа.

Моника заставила себя улыбнуться:

— Очень любезно с вашей стороны было это сказать.

Калеб подошел к сараю и открыл дверь — грубо обтесанную перекошенную доску.

— Входите и располагайтесь. Спорить могу, вам нужен отдых.

Все друг за другом вошли в сарай, состоящий из единственной длинной комнаты. Окон не было совсем, только светила голая лампочка под самым потолком. На столе при входе в комнату стояли пластмассовые миски и тарелка-подогреватель, позади стола — пара кухонных стульев, накрытых драной рогожкой. Еще дальше — серое армейское одеяло на полу, означающее, очевидно, место для спанья. А у самой дальней стены, в темноте, разваливающаяся куча картонных коробок и груда всякой одежды.

Отец Калеба, ни слова не говоря, снял свою шапочку с эмблемой «Джон Дир», направился к столу, включил подогреватель и открыл банку тушенки. Тем временем мальчишка побежал в глубь сарая и стал играть в перетягивание каната с собакой. Калеб потрепал его по голове, явно давно не мытой.

— Джошуа — это мне дар от Бога, — сказал он. — Социальная служба графства Минго пытается у меня его забрать еще с той поры, как умерла его мать, вот почему я поселился здесь в глуши. От ближайшей дороги добрых две мили, и вот почему шериф с его конторой нас обычно не трогают.

Моника посмотрела на Дэвида, и он понял ее взгляд: невероятно повезло встретить этого мужика. Впрочем, в этой части Западной Виргинии вряд ли такое уж чудо, что одна группа беглецов встречает другую. Всякий, кто живет в этих богом забытых местах, наверняка от кого-нибудь прячется.

Калеб шагнул к Майклу и попытался привлечь его внимание:

— И ты тоже дар Божий, — сказал он. — Как сказано в Библии, в Евангелии от Марка, глава десятая: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие».

Майкл не замечал его, продолжая большими пальцами нажимать на кнопки геймбоя. Калеб постоял и повернулся к куче старой одежды, набросанной поверх картонных коробок, взял оттуда футболку и протянул Дэвиду.

— На, надевай, — сказал он. — Добро к нам переночевать, ребята.

Дэвид бросил взгляд на расстеленное на полу одеяло. Он так устал, что с удовольствием бы на нем заснул, как бы ни было жестко и неудобно, но не давала покоя мысль о вертолетах, виденных на той стороне гряды.

— Спасибо за предложение, Калеб, но я думаю, нам надо идти.

— И куда же ты направишься, брат? Если можно спросить.

— В Коламбас, в Джорджию. — Дэвид показал на Монику. — У моей жены там родственники, они нам помогут.

— И как ты туда доберешься, брат?

— Машину нам пришлось бросить, когда за нами погнались копы. Но как-нибудь доберемся. Надо будет — пешком дойдем.

Калеб покачал головой:

— Не надо будет. Кажется, могу вам помочь. Тут в нашей церкви есть один такой, Грэддик его фамилия, так он завтра во Флориду едет. Может, завезет вас по дороге.

— Он тут живет неподалеку?

— Нет, но приедет сегодня где-то в полночь змей забрать. Наверняка согласится вас прихватить с собой.

— Змей? — Дэвид подумал, что ослышался.

— Я ему несколько полосатых гремучников наловил в горах на той неделе, и он их должен отвезти в святую церковь в Таллахасси. Там змей приручают, как и в нашей в Рокридже. — Калеб открыл картонную коробку и вытащил кедровый ящик — размером с выдвижной ящик стола. Ящик был закрыт плексигласовой крышкой с дырочками. — Мы, понимаешь, помогаем нашим братьям во Флориде, но это не так чтобы законно. Потому мы змей перевозим по ночам.

Дэвид глядел внутрь через прозрачную крышку. Там лежала, свернувшись, ржавого цвета змея толщиной с предплечье взрослого мужчины. Она тряхнула погремушкой, и раздался резкий, будто упрек, громыхающий треск.

Калеб поставил ящик на пол и достал из коробки другой.

— Так поступать велит нам Библия. Евангелие от Марка, глава седьмая: «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей». — Он вытащил третий ящик и поставил поверх первых двух. — Я эти ящики вытащу наружу и почищу, пока Грэддик не приехал. А вы отдохните тем временем. Там говядина есть в буфете, если голодные.

Джошуа со своей собакой вышел вслед за Калебом. Старик-отец остался сидеть за столом, поедая тушенку прямо из банки, а Майкл свернулся на одеяле. Моника села рядом с ним, спиной опершись на фанерную стену. Лицо у нее было мрачное и усталое.

Дэвид сел рядом.

— Что с тобой? — спросил он тихо, на случай, если старик слушает.

Моника, глядя на Майкла, покачала головой:

— Теперь у него никого нет. Даже деда.

— Ты насчет Амила напрасно волнуешься. Там все будет в порядке, федералы его отвезут в больницу.

— Я виновата. Меня интересовала только эта теория, ничего больше. Плевать мне было на все прочее. — Она поставила локти на колени, обхватила руками голову. — Права была мама. Сука я бессердечная.

— Послушай, ты же не виновата. Это…

— Да и ты не лучше! — Она подняла голову и посмотрела на него с вызовом. — Ты что будешь делать, когда найдешь единую теорию? Или ты так далеко не заглядывал?

Если честно, то нет. Единственное, что у него было, это неопределенное указание доктора Кляйнмана: сбереги теорию.

— Мы должны вверить эту теорию какой-нибудь нейтральной стороне. Скажем, какой-то международной организации.

Моника скривилась:

— Чего? Отдать в ООН на ответственное хранение?

— Может быть, не такая уж дурацкая идея. Эйнштейн был активным сторонником ООН.

— Да провались ты со своим Эйнштейном!

Это было сказано достаточно громко, чтобы старик услышал. Он поднял голову, оглянулся через плечо, и Дэвид улыбнулся ему — дескать, все в порядке, — и снова повернулся к Монике.

— Тише говори, — прошептал он. — Старик слушает.

Моника подалась к нему, губами к уху.

— Эйнштейну надо было уничтожить теорию, как только он понял, насколько она опасна. Но он слишком, черт его побери, ценил свои уравнения. Тоже бессердечная сволочь.

Она смотрела в упор, горя желанием затеять ссору. Но Дэвид не стал отвечать, и через некоторое время это желание у нее прошло. Зевнув, она отодвинулась на пару футов и легла на серое одеяло.

— А, ладно, хрен с ним. Разбудишь меня, когда приедет этот за змеями.

И через тридцать секунд она мирно посапывала, лежа на боку и притянув колени к груди. Руки у нее были сцеплены под подбородком, будто она молилась. Дэвид взял край одеяла и обернул ее, потом сел рядом с Майклом — другим членом своей новой семьи.

Мальчик все еще был поглощен игрой, и Дэвид от скуки стал смотреть, что происходит на экране. Мультипликационный солдат в мундире цвета хаки бежал по темному коридору. В конце коридора возник другой солдат, но Майкл тут же его застрелил. Его солдат перепрыгнул через лежащий ничком труп, потом бросился в комнатку, где спряталось с полдюжины фигурок. Майкл нажал кнопку, его солдат пригнулся, поливая противников очередями из «М-16», и скоро все шесть противников лежали на полу, из их ран текла мультипликационная кровь. Солдат Майкла открыл дверь в противоположной стене комнаты. Экран потемнел, потом мерцающими буквами вырисовалась надпись: «ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВЫ ДОСТИГЛИ УРОВНЯ SVIA/4!»

Очевидно, это был невероятно высокий уровень умения в этой игре, но Майкл не проявил даже намека на удовольствие. И лицо у него осталось таким же лишенным выражения, как и было.

Внезапно Дэвид ощутил порыв установить с мальчиком контакт. Он наклонился поближе и показал на экран:

— И что теперь будет?

— Перейдет обратно на уровень А1.

Голос Майкла звучал монотонно, глаза не отрывались от экрана, но это была реакция, разумный ответ.

Дэвид улыбнулся:

— Значит, ты выиграл? Потрясающе.

— Нет, я не выиграл. Игра переходит на уровень А1.

Дэвид кивнул. Ладно, без разницы. Он снова показал на экран, где тот же солдат в хаки стоял в отрытом поле.

— Но все равно игра хорошая, правда?

На этот раз Майкл не ответил — все его внимание было поглощено игрой. Дэвид почувствовал, что «окно возможности» закрылось, оставил попытки заговорить и просто смотрел, как мальчик играет. Из отцовского опыта он знал, что для общения слова не всегда нужны. В те дни, которые проводил с Джонасом, он просто садился рядом, когда мальчик делал уроки. И эта близость уже создавала уют.

Через десять минут Майкл продвинулся до уровня В3. Отец Калеба кончил ужинать и заснул на стуле. Потом послышались голоса снаружи — возбужденные голоса. Дэвид в тревоге бросился к двери сарая и приотворил ее на дюйм. В щель было видно, как Калеб разговаривает с другим толстяком — на том были мешковатые джинсы и грязный серый свитер. Как и у Калеба, у него была густая каштановая борода на лице и двустволка в руках. Наверное, это и есть Грэддик, подумал Дэвид с облегчением. Он отворил дверь настежь и вышел.

Калеб резко обернулся:

— Бери жену и ребенка, быстрее! Уезжать вам надо!

— Что такое? Что стряслось?

Вперед шагнул Грэддик, взглянул по-неземному синими глазами в запавших орбитах.

— Войско Сатаны на марше! По шоссе № 83 идет колонна «хаммеров», а на склон садятся черные вертолеты.

— Армагеддон близок, брат мой! — провозгласил Калеб. — Езжайте, пока они не перекрыли дороги.

Профессор Гупта лежал в столовой у доктора Майло Дженкинса на черном дереве стола. Под ноги профессора, чтобы поднять их повыше, положили диванные подушки из гостиной, в рану на бедре доктор Дженкинс вставил хирургический зажим, чтобы остановить кровь. С Дженкинсом Саймону повезло: это был старомодный сельский доктор с некоторым опытом лечения огнестрельных ранений у своих соседей-горцев. Используя материалы из домашней аптечки, он сумел поставить капельницу, привесив ее на люстру. Но, склоняясь над скользким от крови столом и прижимая пальцы к шее Гупты, Дженкинс мрачно покачал головой. Саймон, державший доктора под прицелом «узи», понял, что здесь что-то не так.

Дженкинс повернулся к нему. На клетчатой пижаме доктора сейчас виднелись темно-красные потеки.

— Ну, как я вам и говорил, — протянул он. — Если хотите спасти этому человеку жизнь, его надо везти в больницу. Я больше ничего сделать не могу.

Саймон нахмурился:

— А как я вам говорил, меня не интересует спасение его жизни. Мне только нужно, чтобы к нему на несколько минут вернулось сознание. Для очень короткого разговора.

— Этого тоже не будет. У него финальная стадия гиповолемического шока. Если он в ближайшее время не окажется в стационаре, разговаривать он будет только со своим Создателем.

— В чем проблема? Вы остановили кровь, влили ему растворы. Состояние должно было улучшиться.

— Он потерял слишком много крови. У него не хватает красных кровяных телец, чтобы доставлять кислород к органам.

— Так перелейте ему кровь.

— Вы думаете, у меня в холодильнике есть банк крови? Ему не меньше трех пинт нужно!

Не отводя автомата от Дженкинса, Саймон закатал правый рукав.

— У меня группа 0, резус отрицательный. Универсальный донор.

— Вы спятили? Если я возьму столько крови у вас, в шок впадете вы!

— Не думаю. Мне приходилось сдавать кровь. Найдите еще капельницу.

Но Дженкинс не поддался. Он выпрямился, сложив руки на груди, выпятил губу. Чистейшее горское упрямство было во всей его позе.

— Нет, хватит. Больше я вам не помогаю. Стреляйте в меня, если вам так хочется.

Саймон устало вздохнул. Ему вспомнилась служба в спецназе, Чечня, солдаты, которых надо было заставлять воевать. Угрозы расстрела явно недостаточно, чтобы привести доктора Дженкинса к повиновению. Придется найти более сильную мотивацию.

— Брок! — позвал Саймон. — Будь добр, приведи сюда миссис Дженкинс.

В пять утра, не успело еще солнце взойти над Вашингтоном, как вице-президент вышел из своего лимузина и направился к боковому входу в Западное Крыло. По натуре он не был жаворонком: его бы воля, так он бы спал до семи и на работу приезжал бы к восьми. Но президент фанатично начинал свой рабочий день с восходом, и вице-президенту, хочет он того или нет, приходилось поступать так же. Надо все время быть рядом, чтобы удерживать начальство от всяких глупостей.

Войдя в здание, он в вестибюле сразу увидел министра обороны — тот сидел в кресле с авторучкой в одной руке и с газетой «Нью-Йорк таймс» в другой и что-то писал на полях. Никогда он не спит, подумал вице-президент. Так и бродит всю ночь по коридорам Белого дома.

Увидев вице-президента, министр вскочил, держа перед собой тетрадку «Таймс» и сердито ее тряся.

— Видели вот это? — спросил он. — У нас теперь проблема. Проболтался один коп из Нью-Йорка.

Статья была на первой полосе в верхнем левом углу:

Вице-президент разозлился так, что дальше читать уже не мог. Провал невероятного масштаба.

— Как это вышло, черт побери?

Министр обороны завертел квадратной головой:

— Типичная коповская дурость. Детектив злился на федералов, что у него отобрали дело Кляйнмана. Вот и отомстил, накапав в «Таймс».

— Заткнуть ему пасть можем?

— Уже сделано. Мы выяснили, кто это — латинос по фамилии Родригес, — и взяли его для допроса. Но более серьезная проблема — бывшая жена Свифта. Это она толкнула «Таймс» на написание статьи.

— А ей заткнуть пасть?

— Пытаемся. Я только что говорил с ее бойфрендом, Энтони Ван-Кливом — тот адвокат, что собрал двадцать миллионов на вашу последнюю кампанию. Видимо, их роман сильно остыл за последние сутки. Он теперь не возражает, если мы ее возьмем.

— Так давайте!

— Агенты, следящие за ней, говорят, что она с сыном ночевала у той репортерши, что написала статью. Бывшая у Свифта никак не дура. Она понимает, что мы не можем ее задержать, пока она у репортерши. У нас и так с «Таймсом» хлопот полон рот.

— Она живет у репортерши «Таймс»? И они еще называют себя беспристрастными!

— Знаю, знаю. Но мы ее скоро возьмем. С полдюжины агентов следят за квартирой, и как только репортерша пойдет на работу, мы войдем.

Вице-президент кивнул.

— А что в Западной Виргинии? Как движется дело?

— Волноваться не о чем. Одно подразделение «Дельты» уже там и еще два на подходе. — Министр направился к залу переговоров. — Я пойду расспрошу командиров. Возможно, беглецов уже взяли.

Вице-президент посмотрел на него очень строго. У министра была скверная привычка слишком рано трубить победу.

— Пожалуйста, держите меня в курсе.

— Да, сэр, конечно. Я вам сегодня позвоню из Джорджии. Еду сейчас в Форт-Беннинг говорить речь пехотинцам.

Дэвид проснулся в корме принадлежащего Грэддику универсала и обнаружил, что Моника спит у него в объятиях. Это его слегка удивило: когда несколько часов назад они засыпали, то постарались расположиться в разных углах грузового отсека. (К счастью, машина была «форд-кантри-сквайр» и пережила не меньше двадцати зим Западной Виргинии.) Но Моника, мечась во сне, подобралась к Дэвиду и сейчас лежала спиной к его груди, а ее голова была у него под подбородком. А может, она инстинктивно отползала от ящиков с гремучими змеями, накрытых брезентом у заднего борта. Но как бы там ни было, она лежала в его объятиях, ребра у нее тихо поднимались и опускались на вдохах и выдохах, и Дэвид ощутил почти болезненный прилив нежности. Вспомнился прошлый раз, когда он ее вот так обнимал на диванчике в ее аспирантской квартирке почти двадцать лет назад.

Осторожно, чтобы не разбудить Монику, Дэвид поднял голову и выглянул в окно. Было раннее утро. Машина ехала по шоссе, пролегавшему между двумя стенами южных сосен. Грэддик вел машину, насвистывая в такт звучащему из радио госпелу, а Майкл вытянулся во сне на заднем сиденье, крепко сжимая отключившийся на ночь геймбой. Через некоторое время Дэвид увидел дорожный знак: «I-185 ЮГ, КОЛАМБАС». Они уже были в Джорджии и, быть может, недалеко от своей цели.

Моника зашевелилась, повернулась, открыла глаза. Дэвид этого не ожидал, но она не стала высвобождаться из его объятий, а просто зевнула и потянулась.

— Который час?

Он посмотрел на часы:

— Почти семь. — Это было замечательно, насколько она спокойна, лежа вот так рядом с ним, будто они и правда давно женаты. — Ты всю ночь спала? — спросил он тихо, хотя вряд ли Грэддик услышал бы что-нибудь за громким пением радио.

— Ага, и мне сейчас лучше. — Она повернулась на спину и сцепила руки за головой. — Ты меня извини за вчерашнее. Кажется, я вспылила.

— Ничего страшного. Когда за человеком гоняется армия США, его раздражительность вполне простительна.

Она улыбнулась:

— И ты не обиделся из-за всех этих гадостей, что я наговорила про Эйнштейна?

Он покачал головой и улыбнулся в ответ. Как хорошо, подумалось ему. Такого разговора с женщиной у него давно уже не было.

— Нет, ни капли. На самом деле ты даже во многом права.

— То есть ты хочешь сказать, что Эйнштейн и правда был бессердечной сволочью?

— Так резко формулировать я бы не стал. Но иногда он бывал весьма черств.

— Да? И что же он такого сделал, нехороший человек?

— Ну, для начала — бросил своих детей, когда распался его первый брак. Оставил Милеву и двух сыновей в Швейцарии, уехав в Берлин работать над теорией относительности. А ту дочь, которую Милева родила от него до брака, он не признавал.

— Стоп, с этого места подробнее. У Эйнштейна была незаконная дочь?

— Да, по имени Лизерль. Она родилась в девятьсот втором году, когда Эйнштейн еще был нищим преподавателем в Берне. Поскольку рождение дочери было скандалом, обе семьи это скрыли. Милева вернулась в Сербию и там родила ребенка. А потом Лизерль то ли умерла, то ли ее отдали в приемную семью. Никто не знает.

— Как это — никто не знает?

— Эйнштейн больше не упоминал о ней в письмах. Потом Милева приехала в Швейцарию, и они поженились. Никто из них никогда не говорил о Лизерль.

Моника вдруг резко от него отвернулась, нахмурилась, уставясь на потрепанную мешковину, укрывающую пол грузового отсека. Дэвид не понял причин такой смены настроения.

— Что случилось? — спросил он.

Она покачала головой:

— Ничего, все в порядке.

Осмелев от ее близости, он взял Монику за подбородок, повернул к себе.

— Давай выкладывай. Не надо секретов среди коллег.

Она заколебалась, и на миг Дэвиду показалось, что она сейчас рассердится, но она только отвернулась и стала смотреть в окно.

— Когда мне было семь лет, мать забеременела. Отцом, вероятно, был кто-то из тех, у кого она покупала героин. На следующий день после родов она ребенка отдала. Мне она никогда и ничего не говорила о нем, только — что это была девочка.

Дэвид переместил руку по мягкой шее, коснулся пальцами мочки уха.

— Ты так и не узнала, что с ней сталось?

Моника кивнула, не глядя на него.

— Узнала. Она кокаиновая проститутка, работает за дозу.

Из уголка ее глаза выкатилась слеза, поползла по щеке. Дэвид, не в силах сдержаться, наклонился и взял эту слезу губами, ощутил влагу и соль. Моника закрыла глаза, и тогда он поцеловал ее в губы.

Не меньше минуты они молча целовались на полу грузового отсека, как подростки, прячущиеся от сидящих на переднем сиденье взрослых. Моника обхватила его руками за талию, притянула к себе. Фургон стал замедлять ход, очевидно, приближаясь к повороту на Коламбас, но Дэвид не поднял головы, не стал смотреть в окно. Он целовал Монику, а машина ехала по пандусу, входя в долгий плавный спуск с поворотом, напоминавший поворот чайки над океаном и как-то смешивающийся в мыслях с ощущением скользящих губ Моники. Наконец, он все же оторвался от нее, посмотрел ей в глаза — они смотрели друг на друга, все еще не говоря ни слова. Но тут фургон свернул резко направо и остановился.

Они быстро отпустили друг друга и выглянули в окно. Машина стояла перед длинным одноэтажным зданием, где располагались магазины на широкой улице, уже забитой машинами. Дэвид понял, что они близко от Форт-Беннинга — в названиях всех магазинов присутствовали военные мотивы. Самый большой — «Лохмотья рейнджера», здесь торговали армейско-флотскими излишками, стояли манекены в камуфляже. Рядом навынос продавали жареных кур в «Зоне боев» и виднелся тату-салон с названием «Айковы чернила». Еще несколько ярдов — на шлакоблочном здании без окон горела большая неоновая вывеска: весьма фигуристая женщина склонилась над словами «НОЧНЫЕ МАНЕВРЫ». Вопреки названию заведение работало круглые сутки: не меньше двух дюжин машин припарковалось перед баром, а у входа стоял внушительного вида вышибала.

Грэддик выбрался с водительского сиденья, прихрамывая, обошел свой универсал и открыл заднюю дверцу, но Дэвид не спешил вылезать из машины. Присев возле ящиков со змеями, он внимательно оглядел улицу — нет ли человека в форме. При сложившихся обстоятельствах риск встретить его был достаточно велик.

— Где мы? — спросил он.

Глядя на Дэвида безумными, невероятно синими глазами, Грэддик показал на заведение «Ночные маневры».

— Видите номер на двери? Этот адрес вы мне и назвали: 3617 Виктория-драйв.

— Этого не может быть! — возразил Дэвид. Ведь он же назвал адрес Элизабет Гупты.

— Я это место знаю, — протянул Грэддик. — До своего спасения я был солдатом армии Сатаны. Я жил тогда в Беннинге и каждый раз, когда получал увольнительную на выходные, приходил на Виктория-драйв. — Он с гримасой отвращения плюнул на асфальт. — Мы его называли ВД.[7] Рассадник распутства.

Дэвид кивнул. Теперь он начал понимать. Профессор Гупта говорил, что его дочь — наркоманка. Кажется, с ней связаться будет труднее, чем он думал.

— Женщина, которую мы хотим повидать, — я думаю, она здесь работает.

Грэддик прищурился:

— А ты говорил, что эта женщина в родстве с твоей женой?

Снова кивнув, Дэвид показал на Монику:

— Верно, двоюродные сестры.

— Распутство и блуд, — буркнул Грэддик, хмуро глядя на шлакоблочное здание. — Ты оскверняешь землю развратом своим.

Он снова сплюнул, не сводя глаз с распутного вида неоновой вывески, будто хотел голыми руками ее содрать.

Дэвид понял, что этот здоровяк-горец может оказаться очень полезен. А уж его машина — тем более.

— Вот именно. То, что случилось с Элизабет, разбивает нам сердце, — сказал Дэвид. — И мы должны чем-нибудь ей помочь. Хоть попытаться как-то.

Как и надеялся Дэвид, идея нашла у Грэддика отклик:

— То есть вы хотите спасти ее?

— Именно так. Мы должны убедить ее принять Иисуса как ее личного спасителя. Иначе ей прямая дорога в ад.

Грэддик подумал, поглаживая бороду и поглядывая на прикрытых брезентом гремучих змей.

— Хорошо. Мне в Таллахасси надо быть только к пяти вечера. Так что могу немножко поубивать время. — Он помолчал, улыбнулся и обнял Дэвида за плечи. — Ладно, брат мой, будем делать работу Господа! Войдем же в это логово мерзости, распевая гимны Его! Аллилуйя!

— Нет, давай так. Я туда войду один, а ты объезжай сзади и жди, пока мы выйдем через черный ход. Если она поднимет шум, поможешь мне ее вынести. Согласен?

— Отлично придумано, брат! — Грэддик дружелюбно хлопнул Дэвида по спине.

Выходя из фургона, Дэвид сжал Монике руку:

— Присмотри за Майклом, ладно? — и направился в «Ночные маневры».

Запах пролитого пива настиг его еще перед дверью. Прежнее отвращение подступило к горлу, как позавчера в баре на Пенсильванском вокзале, но Дэвид набрал в грудь воздуху и сумел улыбнуться, вручая вышибале десять долларов за вход.

Зал был синим от сигаретного дыма. Из динамиков ревела старая песня ZZ Тор. На полукруглой эстраде перед публикой из безнадежно пьяных «Джи-Ай» стояли две полуголые танцовщицы, одна из них медленно обвивалась вокруг серебристого шеста. Другая повернулась к публике спиной и медленно запрокинула голову назад, опустила ее между колен. Какой-то солдат шагнул вперед, пошатываясь, сунул ей пятерку в рот. Девушка облизнула губы и взяла банкноту зубами.

Сперва при виде такого количества народу в форме Дэвиду в первый момент стало не по себе, но он тут же осознал, что как раз эти солдаты опасности для него не представляют. Большинство, вероятно, пьет здесь уже двенадцать часов, наслаждаясь каждой минутой из сорокавосьмичасового увольнения. Он подвинулся ближе к сцене, вгляделся в танцовщиц. К сожалению, ни одна из них по внешнему виду не могла быть родственницей профессора Гупты. Та, что танцевала у шеста, была веснушчатая и рыжая, а с головой между колен — платиновая блондинка.

Дэвид не спеша подошел к бару и заказал «Будвайзер». Держа бутылку в вытянутой руке, он оглядел еще трех женщин, танцевавших для солдат на табуретках бара. Еще две блондинки и одна рыжая. Все очень привлекательные, с круглыми упругими грудями и подобранными задами, которыми они вертели для развлечения солдат, но Дэвид искал не их. Он забеспокоился, не ушла ли Элизабет домой: в конце концов, уже семь утра, а стриптизерши наверняка работают по сменам. А может быть, устроилась на работу в другой клуб. Или вообще уехала из города.

Он уже почти утратил надежду, когда заметил в дальнем углу зала кого-то в оливково-зеленом армейском кителе. Этот человек, навалившись туловищем на стол, спал лицом вниз. Сперва Дэвид решил, что это пьяный солдат, но, подойдя ближе, заметил разлив черных волос, рассыпавшихся от упавшей на стол недвижной головы. Женщина спала щекой к столу, вытянув длинные стройные ноги. Рубашки под армейским кителем не было, как не было и никаких штанов: только ярко-красные бикини и пара белых сапог до колен.

Дэвид подошел к столу, пытаясь разглядеть ее получше, но в том углу было темно, а лицо женщины закрывали волосы. Никуда не денешься — придется ее будить.

Он сел на стул напротив и деликатно постучал костяшками по столу.

— Э-гм, извините?

Женщина не отреагировала. Дэвид постучал сильнее.

— Извините. Можно вас спросить?

Женщина медленно подняла голову, руками отвела завесу волос с лица. Отодвинула ото рта упавшие пряди, прищурилась на Дэвида.

— Какого черта тебе надо? — прохрипела она.

Лицо выглядело жутко. От угла рта до середины щеки — смазанная алая помада, огромные серые мешки под глазами, фальшивые ресницы наполовину отклеились и хлопали как крыло летучей мыши, когда женщина моргала. Но кожа у нее была карамельно-коричневая, точно как у Майкла, а миниатюрный точеный нос — копия носа профессора Гупты. И возраст, казалось, тоже подходящий: лет тридцать пять — сорок. Существенно старше других танцовщиц в этом клубе. Дэвид наклонился к ней:

— Элизабет?

— Кто назвал тебе это имя? — скривилась она.

— Это долго рассказывать…

— Чтоб больше меня так не называл! Меня зовут Бет, понятно тебе? Просто Бет!

Она оскалилась от злости, и стали видны ее зубы с коричневым налетом у корней. Метамфетаминовая пасть, как называют это сами наркоманы. Когда они курят наркотик, пары разъедают эмаль. Теперь Дэвид не сомневался, что перед ним Элизабет Гупта.

— Ладно, Бет. Послушай, я хотел спросить…

— Тебе отсосать или дать? — Левая щека у нее дернулась.

— Я хотел только поговорить минутку.

— На всякую хрень у меня времени нет. — Она резко встала, китель распахнулся, мелькнул золотой медальон на цепочке между грудями. — Отсосать на парковке — двадцатка, трахаться в мотеле — полтинник.

Она снова дернула щекой и поскребла подбородок алыми ногтями. Абстиненция, понял Дэвид. Организм жаждет дозы метамфетамина. Он встал.

— Ладно, пойдем на парковку.

Он попытался направить ее к задней двери, но она отбила его руку.

— Деньги вперед, мудила!

Дэвид достал двадцатидолларовую купюру из бумажника и протянул ей. Сунув деньги во внутренний карман кителя, женщина пошла к запасному выходу. Идя за ней, Дэвид заметил, что она хромает, и это окончательно подтвердило его предположения. Элизабет Гупту когда-то сбила машина, у нее была сломана нога в трех местах.

Выйдя из здания, она быстро зашагала к мрачному закоулку между шлакоблочной стеной и двумя мусорными ящиками.

— Спускай штаны, — скомандовала она. — И побыстрее.

Он поглядел через плечо, увидел универсал. Грэддик уже вышел, и сейчас у Дэвида был резерв — на случай, если дело обернется плохо.

— На самом деле мне ничего не нужно отсасывать. Я друг вашего отца, Бет. И хочу вам помочь.

Она уставилась на него, широко открыв рот.

— Моего отца? Ты что, пьян?

— Меня зовут Дэвид Свифт — имя ничего не говорит? Профессор Гупта сказал мне, где вас найти. Мы пытаемся…

— Этот гад! — заорала она на всю парковку. — Где он, сволочь?!

Дэвид поднял руки над головой, как регулировщик.

— Эй-эй, остынь! Твоего отца здесь нет. Здесь только я и…

— СУКА! — Она бросилась на него, метя длинными ногтями в глаза. — СУКА БЛЯДСКАЯ!

Он подобрался, готовясь перехватить ее руки, но не успела она приблизиться, как Грэддик схватил ее сзади. Двигаясь быстрее, чем вообще казалось возможным, горец вывернул ей руки за спину.

— О мать мерзостей! — провозгласил он. — Покайся перед Господом твоим Иисусом Христом, ибо близок страшный суд!

Опомнившаяся Элизабет взметнула колено и обрушила острый каблук на пальцы ноги Грэддика. Взвыв от боли, он выпустил ее, а она тут же прыгнула на Дэвида.

Правую руку он сумел отбить, но ногтями левой Бет пропахала ему щеку. О Господи, ну и реакция у этой женщины!

Дэвид оттолкнул ее, но она снова бросилась к нему и едва не угодила ногой в пах. Это было словно драка с диким зверем, битва насмерть, и Дэвид подумал уже ее оглушить и затащить в фургон, но Элизабет, не успев броситься на него в третий раз, увидела краем глаза то, что заставило ее остановиться, и резко повернулась вправо, балансируя на смертоносном каблуке. Она бросилась через всю парковку к Монике и Майклу, стоящим перед машиной Грэддика.

— Майкл! — закричала она, обхватывая сына руками.

Свой полевой штаб «Дельта» развернула в церкви пятидесятников в Джоло. Люсиль смотрела на простое деревянное здание — Церковь Живого Господа Иисуса — и покачивала головой. Картинный пример военной глупости. Если хочешь, чтобы местные тебе помогали, не реквизируй их культовых зданий. Но спецсилы прибыли из Ирака, и на чувства местных им уже не хватало терпения.

Люсиль и агент Кроуфорд зашли в церковь и стали искать полковника Таркингтона, командира отряда. Его люди организовали командный пункт возле кафедры. Два солдата возились с рацией, еще двое склонились над картой Западной Виргинии, двое других держали под прицелами «М-16» группу задержанных, сидящих на церковных скамьях с завязанными глазами. Люсиль снова покачала головой. Все они были мрачные упрямые горцы, которые боялись Бога, и никого, кроме Бога. Если даже они что-то знают о беглецах, спецсилам точно ничего не расскажут.

Наконец в глубине церкви она высмотрела полковника Таркингтона. Он жевал мокрый окурок сигары, выкрикивая приказы в полевую рацию. Люсиль дождалась конца переговоров и лишь потом подошла к нему.

— Полковник, я специальный агент Паркер, ваш контакт в ФБР. Мне хотелось бы поговорить о вещественных доказательствах, изъятых вашими людьми вчера в «Приюте Карнеги».

Несколько секунд полковник разглядывал ее и агента Кроуфорда, губами и зубами передвигая сигару в угол рта.

— И чего?

— Разбитый компьютер необходимо отправить в лабораторию бюро в Квантико. Возможно, нам что-то удастся восстановить с разбитого диска.

Таркингтон осклабился, не выпуская сигару из зубов:

— Не беспокойтесь, милочка. Мы это все послали в разведуправление армии.

На «милочку» Люсиль ощетинилась, но голос ее остался ровным:

— При всем должном уважении, сэр, наша аппаратура в Квантико куда лучше всего, что есть у разведывательного управления армии.

— Уверен, что наши ребята справятся. Да к тому же нам эта информация уже не нужна. В этой части штата мы перекрыли все движение и поймаем беглецов еще до завтрака.

Ох, как она в этом сомневалась. За последние тридцать шесть часов Люсиль хорошо поняла, что не следует недооценивать таланта Дэвида Свифта уходить от преследования.

— Тем не менее, сэр, бюро хотело бы получить этот жесткий диск.

Улыбка полковника погасла.

— Я вам сказал, что его отдали в РУА. Туда и обращайтесь. Извините, мне работать надо.

И он отошел к кафедре совещаться со своими подчиненными.

Еще минуту Люсиль постояла, дымясь. «Да ну его к чертям! Если ему не нужна моя помощь, какого хрена вообще ее предлагать?» Слишком она стара, чтобы заниматься такой фигней. Пора ей вернуться в Вашингтон и сидеть на заднице ровно, как положено старой почтенной госслужащей.

Она решительно вышла из церкви и направилась к своему «сабурбану». Агент Кроуфорд подбежал к ней.

— Куда теперь? — спросил он.

Люсиль уже готова была сказать: «В Вашингтон», но тут у нее возникла мысль. Да такая очевидная и простая, что даже непонятно, почему она раньше не пришла.

— У того компьютера в «Приюте Карнеги» был выход в Интернет?

Кроуфорд кивнул:

— Да, насколько я помню, кабельное соединение.

— Позвони провайдеру и узнай, выходил ли этот компьютер в сеть и что с него запрашивали.

Элизабет Гупта лежала на кровати в номере 201 мотеля «Армейский мул», через улицу напротив от «Ночных маневров». Здесь она обычно обслуживала клиентов, подцепленных в стрип-клубе, но сейчас на двуспальной кровати лежала одна в махровом купальном халате под одеялом. Рядом с ней сидела Моника, поглаживая по волосам и что-то тихо приговаривая, убаюкивая, как больного пятилетнего ребенка. Майкл сидел на стуле, снова играя в свою электронную игрушку, а Дэвид выглядывал из-за штор, не происходит ли чего-нибудь необычного на Виктория-драйв. Грэддика послали выпить кофе где-нибудь: его проповеди об искуплении и божественном прощении оказались контрпродуктивны.

Моника развернула батончик, купленный в автомате в мотеле, и протянула его Элизабет:

— На, поешь.

— Не, не хочу, — просипела она. После ора на парковке она и двадцати слов не сказала.

Моника поднесла батончик прямо ей под нос.

— Давай хоть откуси немного. Надо что-нибудь съесть.

Говорила она ласково, но твердо. Элизабет сдалась, откусила краешек батончика. Дэвида поразило, как умело вела себя Моника в этой ситуации. Ясно было, что у нее есть опыт обращения с наркоманами.

Элизабет откусила еще кусочек, потом села, чтобы отпить воды из пенопластовой чашки, которую Моника поднесла ей к губам. И тут же стала жадно есть, запихивая батончик в рот и подбирая крошки с простыни. Все это время она не сводила глаз с Майкла.

Покончив с едой, она вытерла рот рукой и показала на сына:

— Глазам своим не верю. Как он вырос.

— Красивый юноша, — кивнула Моника.

— Последний раз я его видела, когда ему было всего тринадцать. Он тогда мне еле до плеча доставал.

— Значит, твой отец никогда не возил его сюда тебя навестить?

Элизабет злобно скривилась:

— Этот пидор мне даже фотографий не посылал. Я ему звонила за счет вызываемого раз в год, на день рождения Майкла, так он, сука, ни разу не принял вызова.

— Прости, ради бога. — Моника прикусила губу, искренне опечаленная. — Я не хотела…

— Так он сдох? Мне он говорил, что я Майкла не увижу, пока он жив.

Моника глянула на Дэвида, не зная, что ответить. Он отошел от окна и приблизился к кровати.

— Твой отец жив, но он в больнице. А нам он велел отвезти Майкла сюда, чтобы его не забрали в приют.

Элизабет посмотрела на него с подозрением.

— Что-то на моего папеньку не похоже. А отчего он в больнице?

— Позволишь, я начну сначала? Я когда-то был студентом у друга твоего отца, Ганса Кляйнмана. Ты его помнишь?

Это имя задело какую-то струну, и лицо Элизабет стало спокойнее.

— Конечно, Ганса я знаю. Он мой крестный. И единственный человек в мире, которого мой отец ненавидит сильнее, чем меня.

— Что? — Дэвид был совершенно потрясен. — Твой отец не ненавидел доктора Кляйнмана. Они работали вместе, и много лет.

Элизабет замотала головой:

— Отец его ненавидит, потому что Ганс умнее. И потому что у Ганса был роман с моей матерью.

Дэвид всмотрелся в ее лицо, пытаясь понять, не пудрит ли она ему мозги.

— Я отлично знал доктора Кляйнмана, и мне трудно поверить…

— Мне положить с прибором, что тебе трудно поверить и что легко! Но что я знаю, так это что я видела Ганса на похоронах моей матери, и он рыдал как дитя. Даже на рубашке слезы были.

Дэвид попытался представить себе старого учителя, рыдающего над могилой Ханны Гупты. Очень это казалось неправдоподобным, и он усилием воли отогнал образ. Не время сейчас, давай к делу.

— Твой отец нам говорил, что Ганс несколько лет назад приезжал в Коламбас. Он пытался помочь тебе завязать?

На лице у нее выразилось некоторое смущение, она опустила глаза к одеялу.

— Ага, нашел мне работу в Беннинге — сидеть на телефоне у одного генерала в приемной. И квартиру мне нашел. Я даже Майкла на время получила обратно. Но потом все сама перепохабила.

— Ну, вот потому мы и здесь, Бет. Понимаешь, доктор Кляйнман перед смертью оставил…

— Ганс умер? — Она выпрямилась, сидя в кровати, челюсть у нее отвисла. — От чего?

— Не могу сейчас вдаваться в детали, но он оставил сообщение, где говорилось…

— Бог ты мой! — Она прижала руки ко лбу. — Мать твою, бог ты мой!

Схватив себя за волосы, она натянула их налицо. Моника подалась поближе, потрепала ее по спине. Дэвида слегка удивила реакция Элизабет: он думал, что сидящая на метамфетаминах проститутка должна была очерстветь до полной неспособности вообще ощущать горе. Но доктор Кляйнман был единственный в ее жизни человек, который пытался ей помочь. И ясно, что между старым физиком и его крестницей была достаточно прочная связь. Быть может, потому он и спрятал Теорию Всего здесь, в Коламбасе.

Дэвид опустился на кровать рядом с Элизабет и Моникой. Они сидели втроем, сгрудившись, сдвинув головы вместе.

— Знаешь, Бет, я не буду хитрить. Мы попали в серьезную беду. У доктора Кляйнмана был секрет — научный секрет, на который много людей хотели бы наложить руку. Ганс не оставлял тебе никаких бумаг, когда сюда приезжал?

Элизабет провела рукой по лицу, задумавшись.

— Нет, он мне ничего не оставлял, кроме денег. Хватило тогда на несколько месяцев за квартиру платить.

— А компьютер? Он тебе компьютер не покупал?

— Нет, но он купил мне телевизор. И отличный радиоприемник, помню. — Она улыбнулась воспоминаниям, но улыбка тут же пропала. — Мне пришлось все это заложить, когда я потеряла работу на базе. Вот только коробка со шмотками у меня и осталась.

Она показала на картонную коробку у окна, набитую трусами, лифчиками и чулками. Вряд ли там же могла оказаться единая теория поля.

— И где ты сейчас живешь? В этом номере?

— Иногда здесь, иногда в другом. Счетами мотеля занимается Харлан.

— Харлан?

— Да, он менеджер в «Ночных маневрах».

Другими словами, ее сутенер, подумал Дэвид.

— Доктор Кляйнман дал нам адрес этого бара. Значит, он знал, что с тобой случилось.

Элизабет вздрогнула, сжалась на кровати, сложила руки на животе.

— Ганс мне звонил, когда меня уволили. Сказал, что приедет снова и устроит меня на лечение.

Теперь Дэвид представил себе доктора Кляйнмана в «Ночных маневрах» — тоже зрелище неправдоподобное. Потом подумал, нет ли компьютера в офисе стрип-клуба.

— Значит, Ганс навещал тебя в клубе? А в офисе он случайно не оказывался?

Элизабет зажмурилась и замотала головой:

— Нет, Ганс больше не приезжал. Когда он звонил, я была в приходе, ну и послала его к трепаной матери. Больше мы с ним не разговаривали.

Она наклонилась вперед, чуть ли не касаясь головой одеяла. Не слышно было ни звука, но плечи у нее затряслись, а вслед за тем — и все тело, раскачивая кровать.

Моника снова погладила ее по спине, но теперь это не помогло. Тогда она подошла к Майклу, осторожно взяла его за локоть и подвела к кровати матери. Элизабет машинально обняла его. Попробовал бы кто-нибудь другой до него дотронуться, вопль Майкла оглушил бы всех, но к прикосновениям матери у него была, видимо, природная толерантность. Он не ответил ей нежностью, даже не посмотрел на нее. Когда она обняла его за талию, он только слегка отвернулся в сторону, чтобы можно было дальше играть в «Варфайтер».

Через некоторое время она отодвинулась от сына, чтобы рассмотреть его получше, стирая слезы с глаз.

— Все еще играешь в эту проклятую войнушку, — вздохнула она, глядя на экран геймбоя. — Я думала, она тебе уже до тошноты должна была надоесть.

Майкл, разумеется, не ответил, и Элизабет обернулась к Дэвиду и Монике.

— Майкл в нее начал играть, когда я работала в Беннинге. Ганс так настроил один компьютер у меня в офисе, чтобы Майкл мог там играть. — Она провела рукой по волосам мальчика, сделав слева пробор. — Когда школа для аутичных детей бывала закрыта, я его брала с собой на работу, и он просто сидел перед тем компьютером часами, не вставая.

Элизабет опустила руку чуть пониже и погладила Майкла по щеке. Зрелище трогательное, и в другой раз Дэвид не стал бы мешать, но сейчас мысли понеслись галопом.

— Секунду, секунду. Доктор Кляйнман приходил к тебе в офис в Беннинге?

Она кивнула:

— Да, в первый день моей работы. Хотел представить меня генералу Гарнеру, моему начальнику, которого Ганс давно знал. Они сто лет назад работали вместе в каком-то проекте.

— И пока Ганс был у тебя в офисе, он работал там на компьютере?

— Ага, потому что компьютеров там битком. Весь этот отдел называется ВСБ — Виртуальная симуляция боя. Там этих дурацких штучек навалом — беговые дорожки, защитные очки, пластиковые автоматы. Армии это почти все даже не нужно, поэтому Майклу свободно давали со всем этим играть.

— И долго Ганс работал на компьютере?

— Да не знаю, черт побери. Несколько часов он точно просидел. Они с генералом старые друзья, так что ему там не мешали.

У Дэвида теперь и сердце заколотилось быстрее. Они с Моникой переглянулись, потом оба вперились в геймбой в руках у Майкла. Случайно экран сейчас показал тот же темный коридор, что видел Дэвид ночью, заглядывая Майклу через плечо. И снова мультипликационный солдат в хаки ворвался в комнату и расстрелял полдюжины врагов. Снова солдаты противника попадали на пол, истекая кровью. И снова появилась мигающая надпись: «ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВЫ ДОСТИГЛИ УРОВНЯ SVIA/4!»

— Что за черт? — спросила Моника, показывая на экран. — SVIA/4?

Дэвид понятия не имел, но знал кого спросить. Он наклонился так, чтобы смотреть Майклу прямо в лицо. Мальчик говорил с ним ночью, может быть, заговорит снова.

— Послушай, Майкл! Что там на уровне SVIA/4?

Мальчик опустил подбородок, избегая взгляда Дэвида.

— Я не могу попасть на этот уровень, — сказал он безжизненным голосом. — Переход на уровень А1.

— Это я уже знаю, ты мне говорил. — Дэвид наклонился еще, чтобы мальчик его видел. — Но почему ты не можешь попасть на этот уровень?

— У геймбоя этого уровня нет. Есть только в программе, которая работает на сервере. Так поставил Ганс.

— А почему он так поставил?

Майкл широко раскрыл рот, будто собирался завопить, а потом вдруг впервые посмотрел Дэвиду в глаза:

— Он мне сказал, там будет надежно! Там надежное место!

Дэвид кивнул. Очевидно, доктор Кляйнман внес изменения в программу «Варфайтера». Поскольку геймбой может попасть в чужие руки, в него перенесли только сокращенную версию программы. Полная версия, содержащая всю добавленную Кляйнманом информацию, находится в более безопасном месте.

— Где находится сервер?

Майкл не успел ответить, как геймбой звоночком объявил, что переходит обратно на уровень А1. Мальчик тут же отвернулся от Дэвида и встал с кровати, где лежала его мать. Отойдя к противоположной стене, встав спиной к комнате, он снова заиграл в «Варфайтер».

— Хватит его допрашивать! — сердито сказала Элизабет. — Ты его волнуешь!

— О'кей, не буду.

Дэвид отошел от кровати. На самом деле ему уже не нужно ни о чем спрашивать Майкла — он знал, где сервер. Ганс выбрал самый отчаянный способ спрятать единую теорию поля — на компьютере в Форт-Беннинге.

Доктор Майло Дженкинс и его жена лежали ничком на ковре в своей гостиной, и если бы не дыры в затылках, можно было бы подумать, что они мирно спят. Он с ними покончил в девять утра, вскоре после того как горец-доктор объявил, что профессор Гупта вне опасности и спокойно спит на обеденном столе. От выстрелов проснулся агент Брок, растянувшийся на диване в гостиной, но через несколько секунд перевернулся на другой бок и снова заснул.

Саймон бы и сам поспал с удовольствием — ему за последние тридцать шесть часов удалось урвать мало сна, и переливание крови ослабило его сильнее, чем он рассчитывал. Но в девять тридцать его ждал ежедневный звонок от клиента, таинственного Генри Кобба, желающего узнать, как идет операция, и Саймон знал — его профессиональная обязанность выдать благоприятные известия. Поэтому он с тяжелым вздохом вошел в столовую и направился к покрытому запекшейся кровью столу, где лежал профессор Гупта.

Капельница все еще висела на люстре, вставленная в вену Гупты, по резервуар был пуст. Миниатюрный профессор лежал на спине, под ногу подложена диванная подушка. Действие обезболивающих, которые ввел ему доктор Дженкинс, уже заканчивалось — как только профессор придет в сознание, боли у него будут отчаянные. Что, собственно, Саймону как раз и надо было.

Он ударил кулаком по зашитой ране у Гупты на бедре. Тело профессора выгнулось в судороге, затылок со стуком ударился о стол, здоровая нога дернулась и сбросила на пол диванную подушку. С губ сорвался тяжелый болезненный стон, веки затрепетали.

Саймон наклонился над столом:

— Профессор, пора вставать! На лекцию опоздаете, — и снова ткнул кулаком в бедро Гупты так, что натянулись швы, столь тщательно наложенные доктором Дженкинсом.

На этот раз Гупта открыл глаза и вскрикнул высоким жалобным голосом. Попытался сесть, но Саймон прижал его плечи к столу.

— А вы везунчик, вы знаете? Еле-еле выкарабкались.

Гупта посмотрел на него и часто заморгал. Он явно еще плохо ориентировался.

Саймон слегка сдавил ему плечи:

— Все в порядке, профессор. Вы вне опасности. Вам только нужно ответить на один вопрос. Один маленький вопросик, и все.

Профессор открыл и закрыл рот, но ничего не сказал. Несколько секунд у него ушло, чтобы обрести голос.

— Что такое? Кто вы?

— В данный момент это несущественно. Существенно найти ваших друзей. Дэвид Свифт и Моника Рейнольдс, вы их помните? Вы с ними были в домике вчера вечером. А потом они вас бросили, истекающего кровью. Не слишком любезно с их стороны, как вы думаете?

Гупта наморщил лоб. Хороший признак — значит, память к нему возвращается. Саймон сильнее сжал ему плечи.

— Вижу, что помните. И наверное, помните, куда они двинулись. Вы же пошли бы с ними, если бы не были ранены, я прав?

Через несколько секунд старик прищурился и нахмурил брови. Это уже не столь хороший признак: вместе с сознанием вернулось упрямство.

— Кто вы такой?

— Я же сказал, это несущественно. Мне нужно знать, куда направились Свифт и Рейнольдс. Отвечайте, профессор, иначе вам будет сейчас очень неприятно.

Гупта стрельнул глазами влево и впервые отметил обстановку: стол черного дерева, люстру, красно-желтые обои столовой Дженкинса. Он тяжело, с трудом, вздохнул:

— Вы не из ФБР.

Саймон, придерживая одной рукой плечо Гупты, сдвинул другую к раненому бедру.

— Нет, я куда свободнее, к счастью. У американцев есть свои трюки, конечно, — пытка утоплением, лишение сна, немецкие овчарки, но я на такие полумеры времени терять не люблю.

Он потянулся к повязке на ране и сорвал ее.

Гупта выгнулся в судороге и издал вопль. Но когда Саймон заглянул ему в лицо, он не увидел там ужаса, которым обычно сопровождаются судороги боли. Профессор оскалил зубы.

— Имбецил! — зашипел он. — Вы такой же дурак, как этот агент!

Саймон в раздражении запустил два пальца в рану, ногтями раздвигая швы. Из-под лоскутов кожи снова полилась кровь.

— Хватит. Говори, где Свифт и Рейнольдс?

— Имбецил! Идиот! — орал Гупта, колотя кулаком по столу.

Саймон вдавил пальцы глубже, кровь залила пальцы и потекла струйкой по бедру.

— Не скажешь — я сдеру все эти швы. А потом обдеру кожу с ноги, лентами.

Профессор рванулся вперед, глядя бешеными глазами.

— Вы безмозглая русская свинья! Я Генри Кобб!