Ссутулившийся Хастингс сидел у шаткого стола в комнате для допросов «С» и изо всех сил притворялся, что ему очень скучно. О том, что он ощущает жару, говорили только капли пота на висках.
Ева опустилась в кресло напротив и дружески улыбнулась:
– Привет. Спасибо, что заехали.
– Поцелуйте меня в задницу.
– Это очень соблазнительно, но боюсь, что столь личные контакты нам запрещены.
– Если вы пнули меня в яйца, то можете и поцеловать в зад.
– Я бы с удовольствием, но правила есть правила. – Ева откинулась на спинку кресла и покосилась на помощницу. – Пибоди, ты не принесешь нашему гостю воды? Тут жарко.
– Плевать мне на жару!
– Мне тоже. Странные люди всю зиму хнычут и жалуются на холод, а когда зима проходит, они начинают хныкать и жаловаться на жару. На них не угодишь.
– Черт побери, люди хнычут и жалуются на все подряд. – Хастингс взял принесенный Пибоди стакан воды и опорожнил его одним глотком. – Именно поэтому они и болваны.
– Не смею спорить. Ну что ж, со светской беседой покончено, пора переходить к формальностям. Начинаем запись. Лейтенант Ева Даллас и сержант Делия Пибоди опрашивают Дирка Хастингса по делам номер Х-23987 и Х-23992. – Она ввела время дня и дату. – Хастингс, вам понятны ваши права и обязанности?
– Понятны. Вы притащили меня сюда и помешали работать. Вчера вы сделали то же самое. Я уже рассказал вам все, что знал. Я не отказывался сотрудничать.
– Вы вообще очень сговорчивый человек. – Ева достала копии снимков Кенби Сулу, присланных Надин, и бросила их на стол перед Хастингсом. – Посмотрите как следует и расскажите все, что вы знаете об этом человеке.
Тучный Хастингс пошевелился, и кресло зловеще затрещало. Он взял двумя пухлыми пальцами сначала один снимок, потом второй и по очереди поднес их к глазам.
– Я знаю, что это не моя работа. Хорошие фотографии, хотя лично я сделал бы моментальный снимок по-другому. Расположил бы источник света напротив глаз. У парнишки чудесные глаза, их нужно подчеркнуть. Были чудесные глаза, – поправился он, глядя на посмертный портрет.
– Хастингс, что вы делали вчера вечером?
Он продолжал смотреть на портрет, где мертвому была придана танцевальная поза.
– Работал. Ел. Спал.
– Один?
– Я был сыт людьми по горло… Я точно помню, что снимал этого парнишку. Танцор. Балетная труппа… Нет, черт побери, это были не профессионалы. Студенты. Я снимал его. Какое лицо, какие глаза! Хорошая фигура, но самое главное – это глаза. Я снимал его, – повторил он и посмотрел на Еву. – Как и девушку. Проклятие, что происходит?
– Вы меня спрашиваете?
– Я ничего не понимаю, черт побери! – Он вскочил так порывисто, что рука Пибоди легла на рукоятку револьвера. И осталась там, когда Ева покачала головой.
Хастингс метался по комнате, как медведь в клетке.
– Безумие, вот что это такое! Проклятый псих! Я снимал парнишку… где же это было? Где? В Джульярде! Ха, Джульярд… Куча расфуфыренных девиц, которые собираются стать примадоннами, но они платят. А у парнишки было такое лицо… Я сразу выделил его, чтобы сделать несколько снимков. Когда это было? Весной. Апрель. Может быть, май. Откуда мне знать, черт побери?
Он снова плюхнулся в кресло и сжал руками плешивую голову:
– О господи… Господи…
– Вы приводили его к себе в студию?
– Нет. Хотя дал ему свою визитную карточку. Сказал, чтобы он связался со мной, если хочет кое-что заработать в качестве фотомодели. Я помню, что он очень непринужденно держался перед объективом. Это дано не каждому. Он сказал: «Может быть». Особенно, если я соглашусь сделать несколько его портретов для рекламы.
– Он связался с вами?
– Нет. Не знаю, приходил ли он в студию. Этой ерундой занимается Люсия. Во всяком случае, я больше его не видел.
– Кто-нибудь был с вами во время съемок в Джульярде?
– Да, конечно. Но не помню, кто именно. Такой же идиот, как и все остальные.
– Тот же идиот, который был с вами на январской свадьбе, где вы сфотографировали Рэйчел Хоуард?
– Едва ли. Так долго они у меня не держатся. – Он усмехнулся: – Я человек темпераментный.
– И не говорите… Кто имеет доступ к вашим файлам на дискетах?
– Никто. В принципе никто, но человек, который в этом разбирается, мог бы… – Хастингс пожал плечами: – Я не придаю этому значения. Мне никогда не приходило в голову, что нужно обращать внимание на такие вещи. – Он подтолкнул фотографии к Еве и нахмурился: – Я не звонил адвокату.
– Я так и поняла. Почему, Хастингс?
– Потому что это задело меня за живое! Кроме того, я ненавижу адвокатов.
– Вы ненавидите всех.
– Да, это правда. – Он потер лицо руками, а потом уронил их на стол. – Я не убивал этих детей. Эта девочка с чудесной улыбкой, этот мальчик с чудесными глазами… Я бы никогда не смог погасить их свет. – Он наклонился вперед. – Как художник, я бы хотел знать, что станет с этой улыбкой через пять лет или с этими глазами через десять. Хотел бы увидеть и запечатлеть это. А как человек, я не принимаю убийства. Зачем убивать людей, если можно просто не обращать на них внимания?
Ева тоже наклонилась вперед, повторив его движение, как в зеркале.
– А разве вам не хотелось бы присвоить этот сияющий свет? Втянуть его в себя через объектив. И тогда он навсегда останется вашим.
Хастингс уставился на нее и дважды мигнул.
– Вы что, смеетесь надо мной, черт побери? Где вы набрались этой чуши?
Чудовищность ситуации не помешала Еве рассмеяться.
– Вы мне нравитесь, Хастингс. Но я не уверена, что это чувство взаимно. Мы снова проверим ваши файлы и постараемся найти снимки Кенби Сулу.
– Что ж, приходите. Можете привести с собой всю родню. И даже собачку прихватить.
– У меня кот. Я договорилась, что через двадцать минут вы пройдете проверку на детекторе лжи. Сержант проводит вас в приемную.
– Это все?
– Пока все. Есть какие-нибудь вопросы или заявления, которые вы хотели бы включить в протокол?
– Да, вопрос есть. Вопрос на миллион долларов, Даллас. Долго ли мне ломать голову над тем, кто будет следующим? Долго ли мне ломать голову над тем, кого из людей, которых я снимал, ждет смерть?
– У меня нет ответа. Допрос окончен.
– Вы верите ему, – заметила Пибоди, садясь в машину рядом с Евой. – Безо всякого детектора лжи.
– Да. Он имеет какое-то отношение к этим убийствам, но не совершал их. Я уверена, что следующую жертву он тоже сможет опознать. – «И это будет ему дорого стоить», – подумала Ева. Она уже видела, как искажалась от горя его уродливая физиономия. – Убийца – человек, который знает Хастингса. Или как минимум знает его работы. Восхищается ими и либо завидует, либо… считает, что он сам фотографирует лучше. Кто-то, кто не сумел добиться такого же успеха. Как у критики, так и у заказчиков.
– Конкурент?
– Может быть. Или тот, кто ставит искусство выше коммерции. Он хочет признания, иначе хранил бы фотографии для себя. Но он посылает их в средства массовой информации.
Ева снова вспомнила фрагменты текста, посланного убийцей Надин.
«Какой свет! Какой сильный свет… Он окутывает меня, как плащ. Питает меня. Он был гением, этот юноша с фигурой танцора и душой художника. Теперь он – это я. То, чем был он, будет всегда жить во мне.
Теперь в них обоих никогда не будет тьмы. Никаких теней, которые застилают свет. Это мой дар им. Их дар мне. А когда все завершится, когда все будет закончено, это станет нашим даром человечеству».
– Он хочет, чтобы о его подвигах узнал весь мир. Артистическая натура! – продолжила Ева. – Хастингс – или, по крайней мере, его работы, – стали для него трамплином. Мы опросим каждого, кто работал с Хастингсом в последний год.
Пибоди вынула ноутбук, ввела команду и получила список.
– На это понадобится время. Малый не шутил, когда говорил, что меняет помощников, как туалетную бумагу. К ним придется добавить служащих, фотомоделей, стилистов и так далее. Хотите начать с помощников?
– Да. Но сначала съездим в компьютерный клуб. Оба раза сведения Надин были переданы оттуда. Это ниточка.
Наступило время ленча. За столиками и в кабинках было полно студентов. Большинство собиралось группами; остальные сидели за компьютерами поодиночке и жевали сандвичи.
Стив Одри сбивался с ног, выполняя заказы на экзотические холодные напитки и кофе. Увидев Еву, он коротко кивнул.
– В летний семестр полдень – это час пик. – Он сунул очередному посетителю что-то пенисто-голубое и вытер руки о передник, завязанный на талии. – Выпьете что-нибудь холодное?
– Я бы не возражала против «Синего пламени», – быстро сказала Пибоди, знавшая нрав своей начальницы.
– Будет сделано. – Он задвигал рычагами. – А что вам, лейтенант?
– Сделайте перерыв.
– Но я заступил только час назад. Я не могу сделать перерыв, пока…
– Сделайте его немедленно.
Стив щелкнул дозатором и схватил стакан.
– Ладно, так и быть. Но только на пять минут, – сказал он, наполняя узкий стакан синей жидкостью, заказанной Пибоди. – Иначе меня уволят.
– Пяти минут хватит. Здесь есть какое-нибудь тихое место?
– Только не в это время дня. – Он обвел взглядом толпу и куда-то показал подбородком: – Займите изолированную кабинку сзади, с правой стороны. Я приду через минуту, как только выполню заказы.
Ева устремилась вперед; Пибоди, прихлебывая «Синее пламя», пошла за ней.
Похоже, студенты собирались в клуб, как на сафари, и приходили, обремененные сумками и рюкзаками. Однако шкафчик Кенби Сулу в Линкольн-центре пустовал. Там не было ни сумки, ни рюкзака. Рядом с телом тоже ничего подобного не нашли.
Ева неторопливо обходила столики и подошла к кабинке одновременно с двумя студентами в ветровках. Ребята плюхнулись в кресла, посмотрели на нее и улыбнулись.
– Вы проиграли. Мы моложе и быстрее.
– А я старше, и у меня есть значок. – Ева вынула его и ослепительно улыбнулась в ответ. – Может быть, заглянуть в ваши рюкзаки, а затем устроить личный досмотр?
Они тут же собрали свои вещи и ушли.
– Действительно быстрые ребята, – заметила Пибоди.
– Да. И сообразительные. Понимают, что я без всякого дурацкого напитка горю синим пламенем.
Пибоди снова отхлебнула из стакана.
– Не верьте названию. Он очень освежает и приводит в хорошее расположение духа. Впрочем, может быть, в этом виноват личный досмотр, который мы с Макнабом устроили друг другу сегодня ночью.
Ева прижала пальцем запульсировавшую на виске жилку.
– Слава богу, что я еще ничего не успела съесть. Иначе меня вырвало бы.
– А я думаю, что регулярный секс – это совсем неплохо. Он держит нас в тонусе.
– Замолчи… Замолчи!
– Ничего не могу поделать. Я счастлива.
– Я могу живо испортить тебе настроение!
Стив со стаканом прохладительного опустился в кресло рядом с Пибоди. Он сосал через соломинку что-то бледно-зеленое.
– О'кей, пять минут у нас есть. – Он закрыл дверь, и наступила относительная тишина. – Ах… отлично, – пробормотал Стив и снова припал к соломинке.
– Что вы знаете о сообщении, переданном отсюда утром?
У него расширились глаза.
– Как, опять?
– Утром здесь были специалисты из ОЭС. Они забрали компьютер и допросили вашего сменщика.
– Я пришел всего час назад, попал с корабля на бал и ничего не слышал. Кого-то снова убили?
Ева вынула фотографию Кенби.
– Узнаете его?
– О господи… Не знаю, может быть… Не уверен. Он бывал у нас?
– Успокойтесь, Стив.
– Ага. Это ужасно. – Он вытер рот тыльной стороной ладони и снова посмотрел на снимок. – Похоже, парнишка бывал здесь. Он актер или что-то в этом роде?
– Что-то в этом роде.
– Вам нужно поговорить с Ширли. Это наша официантка. Она бредит театром и богемой.
– Она здесь?
– Да. Подождите минутку.
Он открыл дверь, выскользнул наружу и убежал. В кабинку вновь ворвался шум.
– У них есть «хворост»! – воскликнула Пибоди и нажала на кнопку заказа, не дав Еве открыть рта. – Я чувствую снижение уровня сахара в крови!
– У тебя еще весь день впереди.
Стив вернулся с высокой тоненькой брюнеткой. Ее волосы были заплетены во множество таких же тоненьких косичек, достигавших талии и соединенных у концов черной лентой. В правом ухе она носила четыре серебряные заклепки; с левого уха свисали три серебряные бусинки, напоминавшие слезы.
Ширли села рядом с Евой и хлопнула в ладоши, звякнув кольцами, украшавшими каждый палец.
– Стиви сказал, что вы коп.
– Стиви угадал. – Ева снова закрыла дверь и положила перед Ширли фотографию. – Вы его знаете?
– Эй, так это же Легконогий! Я так прозвала его, потому что он танцор. Конечно. Он приходит пару раз в неделю. Обычно в перерыв для ленча. Но несколько раз приходил и по уикендам, когда играла музыка. Он здорово танцует. Что он сделал?
– С кем он обычно приходит?
– В основном, со своими театральными. Пару раз приглашал танцевать кого-то из посетительниц, но не одну и ту же. Он нормальный. В том смысле, что никогда не танцевал с другими парнями.
– А его кто-нибудь приглашал?
– Вообще-то нет. Он общается главным образом со знакомыми. И дает чаевые. – Она обменялась взглядами со Стивом. – Обычно студенты – народ прижимистый, но Легконогий никогда не жмется. Похоже, из хорошей семьи. Никогда не видела, чтобы он с кем-то ссорился. От него не было никаких неприятностей.
– Когда он был здесь в последний раз?
– В мою смену? – Ширли поджала губы, выкрашенные белой помадой. – Кажется, в пятницу. Тут играла потрясная холо-группа «Хард Крэш». Все балдели. Точно, Легконогий был здесь в пятницу с однокурсниками из Джульярда. Помнишь, Стиви? Черт побери, когда он заводится, то танцует без передышки. Ты весь вечер смешивал им безалкогольных «Чародеев».
– Да. Да, верно. – Стив посмотрел на фотографию и постучал пальцем по ее краешку. – Точно, «Чародеев». Я вспомнил.
– Ну, мне пора. – Ширли встала и открыла дверь.
– Мне тоже. – Стив поднял глаза на Еву. – Мы помогли вам?
– Возможно. Спасибо. Пойдем, Пибоди.
– Но мне только что принесли «хворост»!
– Жизнь полна неприятных сюрпризов.
Пибоди решительно ссыпала «хворост» в салфетку, утешая себя тем, что еда на ходу калорий не прибавляет.
Когда они вышли, Ева протянула руку, схватила кусочек «хвороста» и сунула в рот.
– Без соли? – Она поморщилась. – Как ты можешь есть это без соли?
– На соль мне не хватило времени… Жизнь полна неприятных сюрпризов, – мрачно добавила Пибоди.
– Ладно, хватит. Давай займемся списком работавших в «Портографии».
Опрашивая подозреваемых, Ева накапливала данные о Хастингсе. Дирк был маньяком, гением, невозможным человеком, безумным, но неотразимым – в зависимости от того, с кем она говорила.
Одну из бывших помощниц Хастингса они застали на съемках в Гринпис-парке. Модели – мужчина и женщина – были облачены в то, что называлось «одеждой для активного спорта». Еве показалось, что они собрались путешествовать автостопом по пустыне: узенькие топы и шортики желто-коричневого цвета, ботинки с подковами и шапочки с длинными козырьками.
Еву интересовала Эльза Рамирес – маленькая смуглая женщина с короткими темными кудряшками. Она сновала по площадке, строя мизансцены, подавая сигналы другим членам съемочной группы, раздавая бутылки с водой и выполняя все, что выпадало на ее долю.
Поняв, что конца этому не предвидится, Ева шагнула вперед и положила руку на плечо фотографа.
Плотная блондинка не была Хастингсом, но рычала не хуже.
– Сделайте перерыв, – посоветовала Ева и предъявила значок.
– У нас есть разрешение! Эльза!
– Рада за вас. Но я не по поводу разрешения. Сделайте перерыв и посидите где-нибудь в тени, иначе потеряете времени вдвое больше. Эльза! – Ева поманила ее пальцем. – Пойдемте со мной.
– Мы сняли площадку на час. – Эльза уже вынула из рюкзака документ. – Тут все правильно.
– Это тут ни при чем. Расскажите мне о Дирке Хастингсе.
Потное лицо Эльзы стало каменным.
– Я не собираюсь платить за стекло. Он сам бросил в меня бутылку. Чокнутый сукин сын! Он может подать на меня в суд, вы можете посадить меня, но за разбитое стекло я платить не буду!
– Вы работали у него в феврале… – Ева перелистала свои записи, – с четвертого по восемнадцатое.
– Да, и должна была бы получить дополнительную плату, как за участие в военных действиях. – Она достала из чехла на бедре бутылку и сделала глоток. – Я не возражаю против тяжелой работы, наоборот, люблю ее. Не возражаю против небольших стычек, потому что сама человек вспыльчивый. Но жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на общение с психами.
– Вы узнаете этого человека? – Ева протянула ей портрет Сулу.
– Нет. Потрясающее лицо. Хороший снимок. Очень хороший. А что?
– Во время работы у Хастингса вы имели доступ к его файлам?
– Конечно. Ввод снимков в память компьютера и поиск фотографий, которые он хотел улучшить, были частью моей работы. А что? Он говорит, что я что-то украла? Украла его работу? Это чушь! Проклятие, я знала, что он чокнутый, но не думала, что он еще и подлец.
– Нет, он не говорил, что вы что-то взяли. Это я вас спрашиваю.
– Я чужого не беру. И ни за что не поставила бы свое имя под работой другого человека. Черт возьми, даже если бы я в самом деле была воровкой, то никогда не смогла бы воспользоваться украденным. У этого ублюдка есть свой почерк, свой стиль, и его портреты узнает каждый, у кого есть глаза.
– Это его работа?
Эльза снова посмотрела на фотографию.
– Нет. Это хорошо, очень хорошо, но… не гениально. Видите ее? – Эльза показала пальцем через плечо на женщину-фотографа. – Она знает свое дело. Умеет фотографировать, умеет печатать. Настоящий профессионал. Но она никогда не достигнет его уровня. Хастингс может делать такие вещи с завязанными глазами. Может быть, для этого нужно быть чокнутым… Во всяком случае, он мастер.
– Хастингс напал на вас?
Эльза вздохнула и переступила с ноги на ногу.
– Ну, не совсем… Я слишком медленно поворачивалась, когда он снимал. Чего-то не успела… Он стал кричать на меня, а я ответила. У меня тоже есть нервы! Он бросил бутылку, но не в меня. Просто швырнул ее в окно. А потом заявил, что я должна буду заплатить за стекло, и начал осыпать меня оскорблениями. Я ушла и не вернулась. Люсия прислала мне деньги за отработанное время, причем полностью. Она поддерживает там порядок. Насколько это возможно.
Ева вернулась в «Портографию», чтобы понять, что представляет собой Люсия.
– Я не скажу о Хастингсе ни одного худого слова. В отличие от подавляющего большинства. Если бы он послушался меня, то нанял бы адвоката и привлек вас к суду за незаконный арест.
– Его никто не арестовывал.
– Все равно. – Она фыркнула и села за письменный стол. – Этот человек – гений, а гении не обязаны придерживаться тех же правил, что и все остальные.
– В том числе и запрета на убийство?
– Обвинять Хастингса в убийстве настолько абсурдно, что я даже отвечать не буду.
– Он затолкал одного из своих помощников в лифт. Бросил в другую бутылку. Угрожал выкинуть в окно третьего. Перечень можно продолжить.
Губы Люсии искривились.
– У него были на это причины. Художники – истинные художники – всегда темпераментны.
– О'кей. Ненадолго оставим в покое темперамент истинного художника Хастингса. Насколько защищены его файлы, записи и дискеты с фотографиями?
Люсия покачала головой и взбила светлую челку.
– Совершенно не защищены. Тут уж он не слушает никого, в том числе и меня. Он не в состоянии запомнить все эти пароли, команды и ужасно злится, если не может быстро добраться до нужного снимка.
– Значит, доступ к ним мог иметь кто угодно?
– Ну, сначала этот человек должен был получить доступ в студию.
– Это сужает список до натурщиков, клиентов, то и дело меняющихся помощников, постоянных и временных служащих…
– Уборщиков.
– И уборщиков.
– Ремонтников. – Люсия пожала плечами. – Только им разрешается входить в студию, когда он отсутствует. Они выводят его из себя. Иногда он пускает студентов. Они должны платить и соблюдать тишину.
Ева подавила вздох.
– У вас есть список уборщиков, ремонтников и студентов?
– Конечно. У меня есть списки всех.
Вернувшись в управление, Ева закрылась у себя в кабинете. Она достала чертежную доску, прикрепила к ней фотографии жертв, тексты, полученные Надин, списки опрошенных и тех, кого еще предстояло опросить. Потом села, разложила свои записи и дала волю мыслям.
Она заново опросила Джексона Хупера и Диего Фелисиано; на этот раз их показания были практически одинаковыми. Кенби Суду они не знали, не опознали на фотографиях, и в роковую ночь каждый из них был дома один.
Возможна ли связь между Хупером и Фелисиано?
Ева покачала головой. «Я перегибаю палку, – подумала она. – Пора взять себя в руки».
Убийца чего-то хотел от жертв. В посланиях к Надин он написал, что ему нужен их свет. Предположим, но какова была его цель?
Слава. Он хотел славы, признания, одобрения. Но не только.
Жертвы были выбраны сознательно. Юность, жизненная сила, невинность. Оба были умны, сообразительны, одухотворены и красивы.
Яркий свет…
Для отправки данных убийца использовал компьютерный клуб. Следовательно, он часто бывал там. Знал тамошние правила, знал, что клуб привлекает к себе множество студентов.
Был ли он сам студентом или только хотел им стать?
Может быть, он не мог себе это позволить? Или был исключен? А может, еще учился, хотя считал себя сложившимся художником?.. Как бы то ни было, он знал фотодело и достиг в этом искусстве немалых высот.
Ева вновь подумала о Лиэнн Браунинг. У той было алиби, но алиби можно подделать. В любом случае нужно учитывать возможную связь между Браунинг и Хастингсом.
Решив, что в ближайшее время займется этим, Ева приказала компьютеру вывести на экран карту города и высветить нужные районы. Два места преступления, два высших учебных заведения, «Портография», автостоянка, квартира Диего, клуб, дома обеих жертв и места обнаружения трупов.
Обе жертвы были брошены возле места их службы. Почему?
Где служит он сам? Где он делает свое дело – очень важное для него дело? Неподалеку от клуба? Конечно, он человек активный, но зачем ловить рыбку далеко от дома? Зачем наблюдать, охотиться, а затем сообщать об этом средствам массовой информации?
Обе жертвы знали своего убийцу. Ева была уверена в этом. Случайный знакомый, добрый приятель, соученик, преподаватель. Кто-то, кого они уже не раз видели.
Но Рэйчел и Кенби вращались в разных кругах и не имели общих знакомых.
Кроме Хастингса и клуба «Устрой сцену»…
Ева провела поиск фотостудий в радиусе пяти кварталов от компьютерного клуба, попыталась сопоставить список их владельцев со списком, полученным от Люсии, и осталась с носом. Она рассеянно потерла виски и позвонила Пибоди:
– Принеси мне что-нибудь из буфета, ладно? Кредиток при мне нет, а эти чертовы автоматы больше не принимают мой код.
– Потому что вы их пинаете.
– Черт побери, возьми мне какой-нибудь сандвич!
– Даллас, ваша смена кончилась пять минут назад.
– Если я выйду из кабинета, ты пожалеешь, – пригрозила Ева и дала отбой.
За открытой дверью слышался шум – шла пересменка. Ева поела за письменным столом, запивая паршивый сандвич отличным кофе, и ввела в файл последний отчет. Потом поторопила экспертов, отправила два коротких послания Морсу и снова посмотрела на свою доску.
Убийца уже наверняка выбрал следующую жертву, и пока она будет искать связь, погаснет еще один яркий свет…
Ева собрала вещи и приготовилась завершить хотя бы одно дело из запланированных – вернуться домой и пнуть Рорка в зад. Перспектива была не из приятных, но она и так потратила впустую слишком много времени.
По дороге к лифту Ева заметила спешившую навстречу доктора Миру.
– Я надеялась застать вас.
– Так и вышло. Может быть, вернемся в мой кабинет?
– Нет-нет. Езжайте домой. Я с удовольствием сделаю то же самое. Может быть, поговорим по дороге.
– Прекрасно. Я вас подвезу.
Пока они ехали в лифте, Ева не переставала удивляться, как Мира умудряется выглядеть свежей, как утро, даже после долгого трудового дня. На ее кремовом костюме не было ни единого пятнышка. По мнению Евы, столь светлый наряд должен был посереть максимум через час пребывания в центре Нью-Йорка, особенно поблизости от управления. Лицо Миры обрамляли пышные темные волосы, в ушах сверкали жемчуга.
– Вы закончили анализ Хастингса? – спросила Ева, когда они сели в машину.
– Да. Очаровательный человек, – улыбнулась Мира. – Раздражительный, вздорный, вспыльчивый, смешной. И исключительно честный.
– Значит, он чист?
– По моему мнению, да. И я уверена, что вы пришли к тому же выводу раньше меня.
– Я думаю, Хастингс мог бы сбросить кого-нибудь с крыши в припадке ярости, но он не тот человек, который будет сидеть и хладнокровно составлять план убийства, а потом выполнять его.
– Нет, не тот. Его можно было бы лечить от приступов гнева, но, скорее всего, бесполезно. Так или иначе, он мне нравится.
– Мне тоже.
– Ваш убийца не уступает Хастингсу в дерзости и, возможно, в мастерстве, но ему не хватает уверенности и непосредственности последнего. Кроме того, Хастингс – принципиальный затворник, а убийца от одиночества страдает. Он воспринимает свой фотографии не только как произведения искусства, но и как средство общения.
– Иными словами, запечатленные на них люди становятся его друзьями?
– В каком-то смысле. Но скорее донорами. Он всасывает их юность и энергию, забирает их жизненную силу.
– Но он не применяет насилия, – заметила Ева. – Действует очень тонко и аккуратно. Тут нет гнева. Потому что они – это он, или скоро станут им.
– Очень хорошо.
– Он сохраняет образы жертв, причем показывает их с лучшей стороны. Гримирует перед съемкой, придает привлекательную позу. Да, верно, частично это диктуется честолюбием – мол, убедитесь, на что я способен, посмотрите, какой я талантливый. Но еще и тщеславием: мы теперь одно, и я хочу выглядеть красивым.
– Интересно… Да, очень возможно. Это сложная личность. Он искренне верит, что имеет право делать то, что делает. Возможно, даже считает, что выполняет свой долг. Но не бескорыстно. Это не священная миссия. Он хочет признания. Может быть, когда-то он получил тяжелый удар по профессиональному самолюбию и считает, что его талант недооценили. В частности, Хастингс, и те, кто предпочел ему Хастингса. Поэтому вполне логично предположить, что он брал первоначальные снимки жертв из файлов Хастингса. Один из возможных мотивов – желание превзойти конкурента.
– Или учителя?
Мира подняла брови:
– Не могу представить себе Хастингса в роли учителя.
– Я тоже, но убийца может думать по-другому.
– Если хотите, я подумаю над этим еще. Но мне понадобятся ваши последние отчеты.
– Да, конечно. Вы их получите. Спасибо. – Они уже подъехали к дому Миры, когда Ева вдруг спросила: – Доктор Мира, вы уже давно замужем?..
«Большой шаг вперед, – подумала Мира. – Наконец-то ты заговорила о чем-то личном по собственной инициативе».
– Да. Через месяц будет тридцать два.
– Тридцать два? Года?!
Мира засмеялась:
– Дольше, чем вы живете на свете.
– Наверное, у вашего брака были взлеты и падения…
– Да, конечно. Супружеская жизнь – не для слабых и ленивых. Это труд, но так и должно быть. Иначе в ней не было бы смысла.
– Я говорю не о труде! – «А о чем же тогда?» – подумала Ева, сунув руки в карманы, и тяжело вздохнула. – Люди иногда пресыщаются друг другом, верно? Но ведь это не всегда означает, что их чувства… изменились?
Мира внимательно посмотрела на нее.
– Иногда нам просто нужно побыть наедине с собой или что-то сделать в одиночку. В любом партнерстве человеку требуется личное пространство и время.
– Да. Наверно.
– Ева, у вас нелады с Рорком?
– Не знаю… Наверное, я дура, и сделала из мухи слона, но вчера вечером он был совершенно не похож на себя. Я ведь знаю, как он смотрит на меня, знаю его тон и жесты. А тут все полетело к черту! Абсолютно все! Очевидно, у него был трудный день. Господи, почему я не оставила его в покое?!
– Потому что вы любите мужа и переживаете за него.
– Вечером мы так и не смогли найти общего языка, а потом… Он не пришел в спальню. Сегодня меня рано вызвали на работу, и я оставила ему сообщение. Но он не позвонил. Вчера буквально выставил меня из своего кабинета, а сегодня ни разу не дал о себе знать! Это так не похоже на Рорка…
– А вы ему тоже не звонили?
– Нет. Черт побери, теперь его очередь!
– Согласна, – с теплой улыбкой сказала Мира. – Значит, вы дали ему личное пространство и время. – Она наклонилась и удивила Еву, неожиданно поцеловав ее в щеку. – А сейчас езжайте домой и расспросите его хорошенько. Вам обоим станет легче.
– О'кей. Верно. Спасибо. Я чувствую себя последней дурой…
– Нет, милая. Вы чувствуете себя замужней женщиной.