Потрошитель

11

Занимался день. Печальный ветреный день. Раздолье для клочьев бумаг, что кружат и несутся куда-то в серую даль.

Приходилось ждать.

В семь двери распахнулись — и ОН СНИЗОШЕЛ.

Иисус зевнул, почесал бороду, показал палец хлопнувшей сзади двери, кусил доставшийся от уборщицы засохший бутерброд и пустился в путь.

Он плохо спал, сильно болел живот, и еще хотелось уйти — далеко-далеко. Ладно, зато запас эфира оставили, не зря, значит, он его под инсулин маскировал: сейчас его думам самое время летать. Туда — к скверу! Сквер — это дом родной. Везде, где бы ты ни был… Это скамейка, трели птиц вместо подушки да старый добрый (СгН5)20 в качестве поролонового матраса.

Марсель прицепил трубку на пояс.

— Звонила Мари Перен. Мелани вне опасности, хотя была на волосок от гибели.

— Отлично, — задумчиво отозвался Жанно. — Теперь главное — взять его, покуда он еще кого не порезал.

— Знать бы только, кого он теперь ищет! — вздохнул Марсель.

— Тип: длинноволосый бородатый брюнет, — терпеливо повторил Лоран, протирая очки.

— Тип: длинноволосый бородатый брюнет, — пробормотал Жан-Жан, почесав между ног.

— Тип: длинноволосый бородатый брюнет, — откликнулась Лола, стряхивая с джинсов пыль.

Ну и кого это тебе напоминает, чурка? Темные длинные волосы, типичный уроженец Палестины, борода, пробитый бок… а? Мао Цзэдуна?

— Иисус! — подскочил Марсель, перепугав всю команду.

— Иисус? Бомж?

— Иисус Христос!

— Длинноволосый бородатый… Приметы вроде совпадают, но с чего бы ему потрошить людей, похожих на Иисуса? — задумался Лоран.

— Может, он сатанист? — предположила Лола.

— Главное — это где Иисус сейчас?

— Эх, кто бы сие знал…

— Да я о бомже говорю! Где сейчас этот паршивый бомж?

— Черт! У муниципалов!

Скорей, к набережной Сен-Пьер. Сонные яхты, бы стрые чайки, усталый рыбак, раздувшееся над гори зонтом солнце, уже заштрихованное длинными тонкими облаками.

Куда-то пропал ЧУДО-НОЖ. Карман пуст. Может, в ДЫРЯВУЮ РУКУ провалился?

Он потряс кистью, поднес ее к своим карим глазам, столь похожим на глаза Мелани, и принюхался. Пахнет ГОРЕЛЫМ мясом. ГАДСКАЯ рука. Снова тряхнув кистью, он шлепнул ею по ляжке. Все ПРОПАЛО. Папу-Вскрой-Консервы навсегда запрут в НОРМАЛЬНОЙ жизни.

Прикидывая, где б тут пописать, Иисус шагал по скверу, как вдруг увидел человека с сияющими глазами: бессильно опустив руки, тот застыл перед облюбованной им, Иисусом, скамейкой.

Бродяга остолбенел и нутром ощутил терпкий запах своего ужаса. Друг Бобо остался у легавых. Он беззащитен. Но что это? Человек не двигается!

Он плачет!

По его щекам бегут крупные слезы, бегут и пропадают в куцей бородке.

Нет, он еще говорит, канючит, как плаксивый ребенок:

— Папа-Вскрой-Консервы потерял нож-истину, Папа-Вскрой-Консервы больше не потанцует!

Он безоружен! Он хнычет, и хнычет потому, что ему нечем вспороть живот Иисусу! А ну-ка, голубчик! Иисус огляделся, чем бы таким его завалить. Увы, сквер вымели подчистую. Не маргаритками же сражаться!

Человек с сияющими глазами шагнул вперед. Иисус содрогнулся: во рту незнакомца были гвозди.

— Отвали, — гаркнул бомж, — отвали!

Человек остановился, насторожившись, будто пес в стойке. Он был весь в крови — от крови промокла правая штанина, кровь текла по ногам, по лицу. От него даже пахло кровью.

— ТЫ ли это? — вопросил человек. — Неужели это действительно ТЫ?

— А кто ж еще? — удивился Иисус, подумав, что сейчас его кошмар не так уж и страшен.

— Ты — Иисус?

— Эй, откуда ты меня знаешь?

— Наконец-то! — воскликнул человек. — Наконец-то я ТЕБЯ нашел. Стой, а если ты самозванец? Что если ты лжешь?

— Да пошел ты!

— Откуда мне знать, что ты воскреснешь, без моего теста? — стенал человек, источая слезы в окровавленную бороду.

— Ха-ха! Видел бы ты, сколько я уже воскресал, — своим глазам не поверил бы! Такого даже в больнице не делают! Я — чудо природы!

Человек уставился на него с таким напряжением, что под кожей Иисуса стал разливаться жар.

— Я Тебе верю, — внезапно сказал человек.

Тут он вздрогнул и, как готовая к взлету ракета, забился в страшных конвульсиях, так что Иисус даже отодвинулся на случай возможного старта.

— Хватит! Не желаю здесь больше оставаться! — завыл он. — Я хочу на небо, возьми меня с собой, в эфир!

— Ах, это! Так бы сразу и сказал, — проворчал Иисус, запустив руку в рюкзак.

Щелк, щелк, щелк, щелк… Утро прорезали звонкие щелчки передернутых затворов. В двух восхищенных созерцателей неба, расположившихся на скамейке, уставились четыре ствола.

— Ни с места! — заорал Жан-Жан с пальцем на спусковом крючке.

— А я что, по-твоему, на стометровку собрался? — прогундосил Иисус, устраиваясь поудобнее.

— Полиция! Руки вверх! — пробормотал Лоран в некоторой прострации от столь дружной релаксации убийцы и его жертвы.

— Да ладно вам, опускалки, — продолжал гундосить Иисус, постепенно осознавая суету каких-то плюгавых легавых вокруг. — Мы ж тут пять минуточек всего…

— Встать, живо! — заревел Жан-Жан.

— Так я ж…

— Шевелись, кому говорят! И заткнись!

Иисус медленно поплыл вверх — теперь в нем была такая легкость! Касаются ли его стопы земли? Нет! Он парит, парит в эфире…

— Вы за ним? — услышал он сладенький звук собственного голоса, каким обычно говаривал, когда становился перышком.

— Нет, вы только полюбуйтесь на этого придурка — расплылся прямо перед целью! Свалишь ты или нет?

— Нет! — прыснул Иисус.

Белокурая девчонка приставила к его виску пистолет. «Взгляд мертвой рыбы, — подумал он, — восхитительный взгляд голубых глаз мурены». Иисус дернулся в сторону, запутался ногами и полетел в клумбу маргариток.

А вот и стартплощадка!

— Филипп Гвидони! — выкрикнул Жанно, опьяненный ощущением участия в историческом моменте.

Человек не ответил. Все, что они видели, — это белки закатившихся глаз. Раненая рука его безвольно обвисла, кровь остановилась, и сквозь дыру в ладони виднелась зеленая лужайка.

Лоран откашлялся. Вместо звериного оскала, яростных проклятий и забрызганной мозгами электропилы их ждал полусонный человечек на свежевыкрашенной скамейке — по спине бомжа тянулись веселые желтые полосы, — который тихо созерцал светлеющее небо, точно какой-то занюханный наркоман.

Лола вздохнула. Нет, это утро не принесет ей три умфа. О ней не заговорят газеты, она не воссияет в двадцатичасовых новостях! Этот Гвидони для СМИ выеденного яйца не стоит.

Даже Жанно признал очевидность: ему не видать ни осады с перестрелками, ни изрыгающих нелепые команды мегафонов, ни вертолетов, барражирующих над островами в реве «Полета валькирий».

— Он под кайфом, — констатировал Жан-Жан. — Блан, наденьте на него наручники.

Марсель осторожно приблизился к задремавшему монстру. Человек был неподвижен и едва дышал. Марсель был выше и здоровее его, мог бы согнуть его пополам одним атеми[37], но все же это убийца, Потрошитель.

Марсель схватил костлявое запястье. Щелк. Затем склонился за вторым — затаив дыхание, будто ощущая двадцатисантиметровое лезвие, готовое врезаться ему в живот. Щелк.

Ну вот. Все кончено. В понедельник, седьмого июня, в семь тридцать утра. Кончено без единого удара, без единого выстрела. «С ребенком было бы больше

хлопот, — озабоченно подумал Жанно, убирая оружие. — Хоть бы под конец взбесился, заорал, что ли. Просто какой-то дурачок на скамейке, заляпанный кровью несчастный идиот, у которого несет изо рта». Вместо чудовища их ожидало лишь скукоженное, сжатое в комок его чучело.

«Филипп Гвидони, — мрачно думала Лола, — имя и то несерьезное. Хоть бы Доком Ай-Блит-Цвай назвался или Fucky Fast Killer! »[38]

— Кому сказать, что этот чудик наворотил такого… — проронил Лоран, выразив общее чувство.

Словно услышав его слова, Филипп Гвидони выпрямился, поднял голову и молча оглядел всех по очереди. На Лоле его взгляд внезапно остановился. Он выпучил глаза.

Он меня видит! Он сумел меня увидеть!

— Так… — пробормотал он, — так ведь вы не женщина!

— Совсем спятил!

— Нет, вы не женщина, вы… вы… друг? Друг Папы-Вскрой-Консервы? — нерешительно закончил он.

— Лоран, позвоните Мартини. Скажите, что мы его взяли и везем. Думаю, старику захочется его встретить. Что еще за Папа-Вскрой-Консервы? Лола, вы знаете эту марку?

— К сожалению, стажировку в качестве домохозяйки пока не проходила.

— Точно — друг! — определился Филипп. — Друзей у меня еще не было. Очень рад встрече с вами.

— Хватит молоть чушь! — крикнула Лола. — Мы никогда не будем друзьями!

Ты так думаешь, курочка?..

— Хи-хи! — хихикнул Филипп, блеснув гвоздями. — Хи-хи-хи!

— Черт, да его совсем расконтачило, — помрачнел Жан-Жан. — Ладно, усиленный курс электрошока, и заработает! Давайте, дети мои, поехали!

— Хи-хи-хи!

— Хи-хи-хи, сука, щас я тебе такое «хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи» вставлю! Четыре трупа, а? Доволен?

— Хи-хи-хи!

— Только без насилия, капитан!

— Знаю, Лоранчик. Пойду за руль сяду — будет обо что руки почесать. Блан, за вами малыш Иисус — берем его свидетелем.

Толкая перед собой смеющегося Гвидони и разъяренного Иисуса, они высадились возле комиссариата. Делегация по встрече важного гостя была в полном составе: Мартини в костюме, который мог бы украсить похороны в Пантеоне; следователь Элен Морелли, несколько скованная сшитым на ее грузную фигуру очаровательным цветастым платьем без рукавов; и, наконец, очкастый Крот с ручкой наперевес в компании своего фотографа — низенького тщедушного человечка со скучающим видом.

Крот дождался, пока они войдут, и в сопровождении фотографа прошел к порогу. Журналист явно кого-то выискивал.

— Где он?

— Кто? — воскликнул Жанно, обернувшись, чтобы представить свой профиль в наилучшем ракурсе на случай священнодействий фотографа.

— Да вот, говорят, вы Потрошителя взяли?

— Верно. Он перед вами.

Крот повернулся к Иисусу, который с воплями «Уберите мыло! От него рак кожи!» выплясывал джигу.

— Да, то еще чучело…

— Нет, приятель, это жертва. Потрошитель рядом — вон тот, похожий на ангелочка.

— Вы что, смеетесь? Да он же бухгалтер вылитый!

— Сожалею, дорогой, но на сегодня это единственная модель.

Крот разочарованно махнул фотографу, и тот с остервенением застрочил из фотоаппарата, пытаясь пробудить в «модели» яростное начало.

— Иисус любит меня! — вопил Папа-Вскрой-Консервы.

— Гомосек! — вопил Иисус.

Стали собираться сыщики из других отделов. Они с удивлением взирали на убийцу, который с каждым любезно здоровался и приветливо объяснял, что скоро взойдет на небеса.

— Может, лучше в парашу пожизненную низойдем? — поинтересовался Осел Руди, развеселив всех собравшихся.

— Руди! — прикрикнул Мартини, погрозив бледным пальцем, ориентируясь на следователя Морелли, которая уже тяжко вздыхала при мысли о предстоящих интереснейших беседах с Потрошителем, мозги коего были столь же дырявы, как и его десны.

Невесть откуда появился субъект в серой тройке, красной бабочке и с громадной сумой из бежевой кожи. Он представился адвокатом обвиняемого и тут же принялся фиксировать процессуальные ошибки, едва не упав в обморок при виде тяжелейшего ранения своего клиента, которого заковали в наручники и жестоко третировали, вместо того чтобы скорее препроводить в больницу.

В ответ повисла вежливая тишина, раздираемая во плями «НЕ В БОЛЬНИЦУ!» взбесившегося Гвидони, тщетно прятавшегося за дырявой рукой.

Конечно, над его пожеланиями от души посмеялись и, затолкав в шмаровозку, отправили в клинику заодно с брюзгливым адвокатом.

Оставшись в узком кругу, Жанно и К0 принялись распивать кофе и, несмотря на горький осадок какой-то разочарованности, шумно поздравляли друг друга. Слушая их возгласы, Крот поспешно доводил до ума свою статью:

«Терроризировавший Лазурный Берег серийный убийца пойман! Команда капитана Люсьена Жанно снова на высоте: сегодня утром положен конец чудовищным злодеяниям пианиста-убийцы. Филипп Гвидони по кличке Потрошитель полностью признался в инкриминируемых ему преступлениях. Убийца сожалеет, что ему помешали довести до конца его искания, и человечество осталось без смертельно необходимого ему откровения».

На фотографии, которую тут же в холле полицейского управления сделал Большой Макс, можно видеть: сияющего комиссара Мартини, смеющегося Жанно, сурового, как само Правосудие, Марселя Блана, подтянутого и серьезного Лорана Мерье, углубившегося в чтение словаря рифм Костелло и, как это ни странно, беловатое пятно на месте Лолы Тинарелли.

— Этот ваш аппарат — полное барахло, малыш, — сообщил Жанно Большому Максу, осмотрев его «Полароид».

— Надо на цифровой переходить, — посоветовал Лоран, ослабляя узел на галстуке.

— Если не возражаете, я возьму отпуск, — заявил Костелло, — у меня турнир по бриджу начинается.

— Который час?

— Три пятьдесят, Блан. А в чем дело?

— Гм… мне пора.

— О'кей, до завтра.

Марсель вышел на продуваемую ветром улицу и… замялся. Пойти навестить Мелани? Было бы очень любезно. Мари просто необходима поддержка. Ммм… или забрать детей из школы? Это порадует Надью!

Так что же?

Вот незадача!