Потрошитель

4

8.30. 18°. «Какой восхитительный день!» — подумал Марсель, надевая фуражку. Весело поблескивало пустынное море. В теплом сухом воздухе резко чернели гребни гор. Гнетущие воспоминания о выловленных на рейде трупах как-то рассеялись. Хотелось вдыхать аромат утренних цветов, улыбаться прохожим и, разглядывая витрины, — ах, какая замечательная маечка для Надьи! — фланировать по улицам. Дзинь-дзинь.

— Что?

— Еще один!

Макс был в истерике. Марсель сразу же все понял.

— Где?

— На скалах, около гаража. Тетка какая-то позвонила. Давай быстрее!

Ну вот! Восхитительный день насмарку!

Чтобы пробраться к берегу, Марселю пришлось изрядно поработать локтями. Одновременно к верхнему тротуару парковался фургон криминалистической лаборатории.

Мертвец будто просушивался на сером валуне — с обвисшей вниз головой, обрамленной кровавой гирляндой. Обнаженный загорелый подросток, самое большее лет пятнадцати. От грудной кости до паха тянулся знакомый разрез.

— Разойдись! Назад! Назад! Кто нашел тело?

— Ну я, — жеманно выступила вперед черная от загара шестидесятилетняя дама в леопардовом купальнике с глубоким вырезом. — Я тут круглый год по утрам купаюсь, но такое! О-ла-ла! К счастью, со мной был мобильник — последняя модель, с…

— Касались чего-нибудь? — прервал ее Марсель, отжимая настырную парочку с фотоаппаратом.

— За кого вы меня принимаете, господин полицейский! Кто ж не знает, что на месте преступления до появления криминалистов ничего трогать не полагается!

Полицейские сериалы сделали из обывателя какую-то ходячую энциклопедию по части сыска. Может, они еще в его профессиональной пригодности усомнятся? К счастью, в этот самый момент подоспел Ринальди со своими парнями, а затем — кислый Жанно.

— Ну, что на сей раз?

— В общем, все как обычно, — ответил Ринальди, занятый установкой ламп монохромного света, выявляющих детали, скрытые от невооруженного глаза: от печатки пальцев, сперму и т. д. — За исключением ранения головы, — добавил он, указав на рассеченный волосяной покров

— Характер ранения?

— Это установит Док. Думаю, сильный удар каким-то тупым предметом.

— Чем его и убили?

— Чем ему раскроили череп на десять сантимет ров. Ваш вопрос вне моей компетенции.

— По крайней мере, проблем с опознанием не будет, — цинично проворчат Жанно, закуривая первую за сегодня «Мальборо». Юнец холеный — вряд ли бесхозный.

Ринальди смерил его брезгливым взглядом: иногда поведение капитана выходило за все человеческие рамки.

Обеспокоенные тем, что их сын не вернулся ночью, родители юного Тони Диаза позвонили в комиссариат в тот самый момент, когда туда в отвратительном настроении ворвался Жан-Жан. Дежурный громко повторял информацию: «Пятнадцать лет, шатен, в джинсовом костюме, вышел вчера вечером с друзьями… да, месье, сейчас посмотрю, не вешайте трубку… »

— Спроси, был ли у него шрам на левом бедре, — сказал Жан-Жан, замерев в ожидании.

— Был ли у вашего сына шрам на левом бедре?.. Что?.. Нет… гм… не знаю, подождите, пожалуйста… Он говорит, чго был; спрашивает, что случилось… Там еще мать плачет… Что им сказать, шеф?

— Мерье! — крикнул Жан-Жан невыспавшемуся Лорану в темных очках, который как раз входил в отделение. — Тут звонит один тип, спрашивает, где его сын.

— Ну и что?

— А то, что, если я не ошибаюсь, мальчишку сейчас везут в морг. Скажите, что с ним, по-видимому, несчастный случай, — кое-что по описанию совпадает — и попросите подойти к Доку.

— Но… если это не он? Представляете реакцию ро дителей?

— Пусть захватят какую-нибудь фотографию. Сначала посмотрим. Давайте, голубчик, не тяните кота за хвост!

В 10.15 каменщик Энрике Диаз подписал акт опознания останков своего младшего сына Тони и упал в обморок в приемной судебно-медицинского института. Привыкшая ко всему такому секретарша вернула его к жизни с помощью нашатырного спирта.

— Ну вот, теперь португалец, — вздохнул Жан-Жан, треснув по кофейному аппарату, сплюнувшему в ответ порцию эспрессо. — Он что, знакомит нас с этнографией Средиземноморья?

— Вы полностью уверены в том, что здесь не было насилия или других действий сексуального характера? — спросил Мерье, которому никак не удавалось прийти в себя после ночных возлияний и тяжелого разговора с четой Диаз.

— Да как сказать… Тело-то, как-никак, в море плавало. А в миллионах квадратных километров соленой воды телесные выделения имеют тенденцию вы-мы-вать-ся, — отчеканил Жан-Жан, хрустнув нечаянно смятым стаканчиком с кофе.

Смакующая горячий чай Лола отпрянула в сторону.

— Речь идет не только о жителях Шрэдыжемноморья, речь идет об анатомичешки вжрошлых лицах мушшкого пола, — заметила она.

— Об этом уже говорилось, — поморщился Жан-Жан.

— Я имею в виду то, что у нашего мушшины, ешли это мушшина, редкая шпециалижация: он ширийный убийца мушшин.

— С Ириной? С какой такой Ириной?

— Да не ш Ириной — ширийный! Друг жа дружкой их убивает, — уточнила Лола, проклиная этот чертов нос и свой невыносимый прононс.

— А, вот как!

— Таких убийц обычно квалифицируют как «ненормальных»…

Уф! Ни одного «ш»!

— Отсюда мой вопрос о сексуальных контактах, — повторил Лоран, надевая очки на заплывшие после пьянки глаза.

— Вы что, полагаете, что нашего убийцу физически привлекали его жертвы? Что он педик? — процедил Жан-Жан, моментально представив ряд облав на «серийных придурков» под своим руководством.

— Дело в том, что убийствам из разряда serial killer всегда сопутствует эротическая коннотация, которая, как правило, находит свое выражение в издевательстве над телами пострадавших, — подтвердил Лоран. — Эрос и Танатос, понимаете…

— Только, пожалуйста, не перечисляйте мне всех убийц, которых вмещает ваша необъятная черепная коробка, дорогой Мерье, — того, кто меня интересует, там все равно нет.

Жанно нахмурил свои роскошные черные брови и глубоко вздохнул.

— На наших глазах причинили страдание французской семье, поэтому я хочу найти сукина сына, который все это устроил, причем как можно скорее! — изрек он и, широко размахнувшись, швырнул скомканный стаканчик в ведро для бумаг, угодив прямиком в грудь Лолы, обтянутую прелестной блузкой цвета фуксии.

— Кстати, по поводу семьи, — добавил он, походя извинившись, — у бедолаги Диаза были приятели?

— Он сказал родителям, что идет в кино на ужастик для подростков, — сообщил Лоран, — но с кем именно, они не знают.

— А вообще, корешился с кем-нибудь?

— Его лучший друг ушел в армию, отсидев четыре года в восьмом классе. По-видимому, Диаз был не особо общителен.

— Нужно опросить его школьных товарищей.

— Он бросил школу и работал с отцом на стройке.

Ну что ж, мозговой штурм, кажется, исчерпал себя.

Выйдя на улицу, Марсель смотрел вслед удаляющейся чете Диаз: муж судорожно сжимал кулаки, а жена беззвучно рыдала. Он сглотнул. Все это у него в голове не укладывалось. Какого черта кому-то, пусть даже сумасшедшему, потрошить своих ближних? Что происходит с внутренностями? Что это: гнусный трафик? Месть? Сатанинский ритуал? Как-то вечером они с Надьей посмотрели по телевизору один американский супербоевик на аналогичную тему — «В тени демона», кажется. Полицейскому тандему — чернокожему каратисту и белому алкашу — потребовалось час сорок семь минут, чтобы грохнуть одного суперзлодея, засевшего в нью-йоркской канализации вместе с дрессированными крокодилами, который скрывал свой поганый оскал под низко опущенным остроконечным капюшоном красной мантии.

Конечно, в их городе нет столь обширной канализации, чтобы приютить аллигаторов или типов в остроконечных капюшонах, — у них не столица. Но ведь… существует же древняя легенда, повествующая о каких-то подземельях, соединяющих острова со старым городом…

— О чем размечтался, Марсель?

Он вздрогнул. Перед ним мелькнула доска для серфинга на заплечном ремне: взгромоздившись на ролики, Макс уносился с работы.

О чем размечтался? О пустяках. Сущих пустяках. Только что убили бедного мальчишку, а он вообразил себя Бэтменом из Готхэм-сити. «Спустись на землю, Марсель. Ты ищешь не Джокера, а просто какого-то несчастного психа, окопавшегося в обычной жалкой квартирке, забитой чудовищными трофеями».

Несчастный псих сидел на полу своей жалкой квартирки. Сняв аккуратную накладную бородку, он положил ее на пианино и, проткнув губы гвоздями для обивки мебели, наслаждался зрелищем трофеев, разложенных на газетной бумаге. Сегодня вечером он отнесет их кошкам. Ах эти кошки! Какие они прожорливые! Как плавно входят в мясо их острые зубки! Как чутко торчат их ушки: чуть что — и нет кошек. Кис-кис-кис…

Он приподнял свитер и взглянул на гвоздь. Вокруг шляпки образовалось нагноение. Он надавил на белесую дряблую плоть живота. Гной брызнул наружу.

Внезапно тишину разорвал звонок будильника на старом телевизоре. Через полчаса должна подойти медсестра из профилактического медицинского центра. Нужно сделаться нормальным. НОРМАЛЬНЫМ быть очень важно: если ты стараешься, тебя осыпают комплиментами. А ежели нет — советами, скрипящими, как мел по доске; и еще таблетками, от которых промеж ушей одна вата.

Так! Наволочки с экскрементами, зассанные простыни — в стиральную машину; черт, тараканы в раковине: нате, нате; скорее же! Иголки — из губ; прополоскать рот; на язвы — БОРОДУ-ЗАЩИТУ; чистая белая рубашка с длинными рукавами; наглухо застегнуться; ну же, скорее! Прическу ПАЙ-МАЛЬЧИКА… ой-ой-ой! Свернуть газету, пакет — «вкусненькое для кошек»! — в холодильник; да быстрей же! Включить телевизор, окно, черт его, и дрянь эту распылить — уф, как поддельным яблоком завоняло!

Динь-дон.

— Сейчас. Иду!

— Алло, Кэт… Да — Лоран… Привет, как ты?.. Я? Еще в офисе. Тут дело одно сложное… ммм… А! В курсе? У самой-то как? Путем?.. Серьезно?! Ха-ха-ха! Насильник восьмидесятилетних! — прям как наш капитан-улыбнитесь… Да, да — Жанно… тяжелый случай… Джон Вэйн[19]… из Ниццы… ммм… Народ? Уф… в целом — примитивный — «sea, sex and sun… »[20] ну да, обхохочешься… Ладно, тут пришли… до скорого!

Франсин Дюпре разглядывала своего пациента благожелательно и сострадательно одновременно. Благожелательно, поскольку он искренне стремился интегрироваться в мир, который казался ему нереальным. Большинство считает пациентов медико-психиатрического центра какими-то зловредными овощами. Между тем примерно сорок процентов из них, получая амбулаторное лечение, все же стабилизируются и более-менее эпизодически работают. Этому, например, повезло вдвойне: он не только обладает музыкальным даром — ему к тому же удалось урвать место пианиста в «Диване», американском баре с администрацией, не слишком озабоченной подноготной своих сотрудников.

А как он следит за своей квартиркой! Вот только этот отвратительный запах кошачьей мочи… По его словам, стоит только оставить окно открытым, как к нему тут же залазят соседские коты — ужасные некастрированные твари.

Ее сострадание было вызвано тем, что он мог бы прекрасно выглядеть, если бы следил за собой. А что! Чисто выбритый, с какой-нибудь модной стрижкой, в футболке вместо этих вечных рубашек с длинными рукавами, в кроссовках вместо кожаных сандалий… Да-да, прилично одетый и вдобавок с его музыкальным талантом, он мог бы иметь успех у женского пола и неплохо проводить время. Ишь напридумывала!

Но нет, ему не восстановиться. В его медицинской карте значилось, что с самого нежного возраста у него был выявлен детский психоз, на протяжении многих лет он состоит на психиатрическом учете. Воспитанный авторитарной бабкой, страдая недержанием мочи до восемнадцатилетнего возраста, он учился с большими перерывами и постоянно попадал в психбольницу из-за склонности к самоистязанию. Единственной сферой, где он чувствовал себя комфортно, была музыка.

Оставив лекарств на неделю, она побеспокоилась о его питании и самочувствии. Он заверил ее, что чувствует себя гораздо спокойнее, припадков больше нет, и ему просто в толк не взять, как это полгода назад его угораздило зарезать бродячую собаку. Минутная депрессия, помрачение рассудка. Но благодаря таблеткам все наладилось. Теперь вот ему даже в супермаркете не страшно. И никаких самоистязаний, добавил он, мысленно улыбнувшись.

Он действительно выглядел нормально, вот только эти мерзкие кровоточащие прыщи, краснеющие под бородой, — но скверная кожа была у большинства ее подопечных. Она поздравила его с успехами, взглянула на часы и откланялась, предварительно, впрочем, добившись обещания принимать в срок пилюли и в среду в семь непременно явиться на психиатрическую консультацию.

Да, да — все будет хорошо, — ответил он и с невероятным облегчением прикрыл дверь: посреди разговора он вдруг заметил, что на его ветхом ковре валяется кусок КИШКИ. Она дважды чуть было на него не наступила. Набросившись на кишку, он яростно разодрал ее своими длинными пальцами и вышвырнул в помойное ведро.

Док клюнул носом и качнулся на старческих ногах. Жан-Жан хлопнул его по плечу. Эксперт резко открыл глаза и с удивлением взглянул на окровавленный скальпель.

— Как дела, Док?

— Отлично, дорогой Жанно, а у вас? Как там ваша жена, девочки-припевочки?

«Как вампиры, того и гляди, все кровные высосут», — чуть было не брякнул Жан-Жан, но вовремя спохватился: Док слыл поборником семейных уз и славился категорическим неприятием абортов и презервативов. «Конечно, куда уж тут презервативы натягивать, — подумал Жанно, — если единственная дырка, до которой нисходит старый пентюх, — это горлышко бутылки с аперитивом».

— Прекрасно, во всяком случае лучше, чем ваши пациенты, — изрек он, пытаясь изобразить улыбку. — Что там у вас?

— Негусто: эвентрация, эвисцерация и пролом черепа.

— Пролом черепа?

— М-да. Взгляните сами, — брызнул слюной Док, взмахнув перед носом Жанно скальпелем. Он снял покрывало и указал на рану на голове: после того как ее промыли, отчетливо виднелась кость.

— Он от этого умер?

— Нет, он умер от геморрагии: потеря крови вследствие эвентрации.

— То есть его разрезали заживо? — процедил Жанно, машинально отступив.

— Именно. Его разрезали и лишили внутренностей, так сказать, ante mortem. Видите, вот здесь… и здесь — следы геморрагии; внутритканевое кровоизлияние… это же очевидно. К счастью, этот в воде пробыл недолго. Та же участь, по всей вероятности, постигла и тех двух. Хотя, конечно, длительное пребывание в воде не позволяет делать столь категоричные выводы. Что вам сказали в Марселе?

— Пока ничего. Они завалены работой.

— Вряд ли дождетесь чего-нибудь путного, — горько улыбнулся Док, бросив скальпель в залитую гноем раковину. — Если хотите знать мое мнение — так вы имеете дело с садистом, старина. С каким-то чертовым сумасшедшим!

— Вот твари, как специально ко мне цепляются! — процедил Жанно сквозь ряд ровных зубов, которые раз в полгода чистили ультразвуком. Ладно, пока еще мы не в полном дерьме!

— Сожалею, но мне как раз туда и нужно — у моей двоюродной бабки день рождения.

— У вашей двоюродной бабки? Сколько же ей стукнуло? — не удержался от вопроса Жанно.

— Девяносто восемь! И до сих пор дьявольский аппетит! Жена вот бурриду готовит.

Буррида. Образ кусков рыбы в густом соусе моментально сменился зрелищем кипящей кастрюли с человеческими потрохами. К горлу подкатило, и Жанно вылетел на свежий воздух.

Почему бы не переключиться на материи более нежные — формы Лолы Тинарелли, например? Жан-Жан снова был в своей тарелке. А что, может, еще стейк под горчичкой стрескать? А? Пожирнее!

Лола с Лораном сидели в небольшом баре подле рынка. Лола углубилась в чтение меню, Лоран нервозно терзал салфетку.

— Ты-то о Жанно что думаешь? — не вытерпел он.

Лола, у которой после того, как нос немного поджил, пробудился волчий аппетит, досадливо повела округлыми плечами: она просидела с Жанно весь день и не испытывала ни малейшего желания говорить о нем.

— Уф… Ну и что ты будешь есть? — ответила она.

— Телячьих голов нет?

— Гм… нет.

— Тогда, может, тертый сельдерей с соусом провансаль… и… мозги. В крайнем случае — селедку с картошкой в масле.

— Прости, Лоран, но тут для тебя только равиоли с рикоттой, котлетки по-каннски и тушеное мясо по-домашнему.

Он мрачно согласился на тушеное мясо с жареной картошкой.

— А вот и нет! С кукурузной кашей! — развеселилась Лола. — Что с тобой? Пыльным мешком по голове ударили?

— Не знаю. Такое чувство, будто мы ходим по кругу. Будто не делаем чего-то самого главного.

— У тебя стресс. Кэндо не пробовал заниматься?

— Японским мечом? Да ну его — как-то не очень в стиле дзен.

— Скажешь тоже! Знаешь, как клево! У меня лично, когда мораль на нуле, руки сами к мечу тянутся: берусь за него — и хоп! Или, на худой конец, соточку отжиманий: в голове вмиг ничего не останется — как перед белой стеной будешь.

— На самом деле меня гнетет какая-то неуверенность… — рискнул он.

На самом деле его смущали и даже пугали подходы Жанно: тупо биться головой о стену без всякого научного метода! Но Лола, набив рот местными маслинами, перехватила инициативу.

— Медитация, релаксация, организация! — прочавкала она. — Кстати, ты знаешь, что в прошлом году у них уже был один серийный убийца?

— В курсе. Коротышка какой-то, дебил недоразвитый — тоже мне, людоед нашелся! Ничтожество! Аи! Моя нога!

— Прости, я думала, это ножка стола.

— У тебя что, привычка лягать ножки стола?

— Нервы разыгрались… Так о чем мы там говорили?

— О предыдущем мокрушнике. Не человек, а язва ходячая. И хитрый, как черт: убил жену Блана и двух полицейских в придачу! Его самого Костелло грохнул. Каково, а?! Старый котяра, вроде бы на покой пора, и — на тебе: боевик! — ухмыльнулся Лоран, ухватившись за случай хоть на ком-то выместить чувство фрустрации, разраставшееся в нем день ото дня. — Он ведь изрешегил этого карлика прямо как в тире!

Что это? Страшно побледневшая Лола изо всех сил стиснула челюсти. «Нос, что ли, не проходит?» — подумал Мерье, заказав минеральной воды.

Марсель с наслаждением отхлебнул ледяного пива. Жажда одолела! На город обрушилось лето — пять месяцев перманентной жары, изредка грозы то здесь, то там. Перед его невидящим взглядом застыли десятки рекламных щитов, все еще оклеенных киноафишами, и полуприцепы, на которые водружали стенды с плакатами.

— А вот и курочка!

Марсель вздрогнул: перед ним стоял Жан-Ми с запеченным в сухарях и сыре цыпленком.

— Ого! Да на тебе лица нет!

— Сегодня ночью убили одного мальчишку. Утром я видел его родителей.

— Вот черт! Час от часу не легче! Драка?

— Неизвестно. Его нашли среди скал.

— Давай-ка выпей лучше. И поешь — нечего на пустой желудок терзаться!

Марсель посмотрел ему вслед, машинально постукивая кончиком вилки по цыпленку. Что верно, то верно — терзаться бесполезно. И все же серийный убийца что ни год — это как-то уж слишком по-киношному. Даже для киностолицы. Внезапно ему дико захотелось увидеть Надью, стиснуть ее в своих объятиях. Захотелось обнять детей и знать, что все живы и здоровы.

— Эй! Жаркое-то доедать будешь?

Жан-Жан угрюмо просматривал «Экип». Сколько же топ-моделей отымели эти «синие»![21] А бабы! Да их вообще не поймешь — западать на типов в спортивных трусах, гоняющих мяч по лужайке! То ли дело карате — тут без настоящего мужика никуда! Так нет же! Им это по фигу! Никакой тебе социосексуальной гармонии!

Отодвинув пустую тарелку — эскалоп по-милански, спагетти в масле, — он допил бокал вина «Виноградники Мора» и заказал кофе малонго — «крепкий». В эти выходные его жена собралась в Сен-Тропез за покупками. А вот у него был прекрасный повод остаться. Ведь ей с дочками так или иначе придется заночевать у подруги, Маризы по прозвищу Лифтинг.

Аллауи, Шукрун, Диаз… Почему эти трое? В рапорте Блана говорится, что Аллауи с Шукруном посещали один и тот же ночной бар «Меч-рыба» — любители джаза, понимаешь. Конечно, не та среда, где бы друг дружку в капусту крошили, но это их единственная зацепка.

Итак, в субботу вечером — в «Меч-рыбу» с Тинарелли! Счастливчик, такого напарника отхватил! Хе-хе: лифчик напарника отхватил…

К величайшему раздражению всей следственной бригады, день, пропахший окурками, потом, холодным кофе и бумагами, тянулся бесконечно.

Он весело бежал вприпрыжку. Толкал свою Тележку на колесиках — старую Тележку Грэнни в красно-черную клетку — и подпрыгивал. Почему-то, когда он ее вез, он всегда подпрыгивал. Хоп-хоп-хоп: ехали-ехали, ехали-поехали… «Глянь-ка! Наш чокнутый с тачкой — пора закрываться», — сказал торговец вином, обращаясь к жене.

Завернув у молочного магазина за угол, он едва не налетел на двух сплетниц, которые, осклабившись, расступились, и вскоре достиг заветного пятачка подле общественных туалетов. Просунув руку в Тележку, он зацепил пакет — ах, эта влажная холодная тяжесть! — и развернул газету. В свежести ночи резко пахнуло потрохами. Мяукнула кошка… затем другая… Он отошел в сторонку и растворился в тени мусорных баков. «Ешьте-ешьте, кисы! Это я, Папа-Вскрой-Консервы, с ГОСТИНЦЕМ!» — шептал он, посылая своим любимицам воздушные поцелуи. Он обожал кошек.

Одну из них — КРАСИВУЮ полосатую лапочку — он как-то раз подобрал на дороге. Но Грэнни, его бабка, так РАЗОРАЛАСЬ, так разоралась и в конце концов выбросила ее на помойку. Конечно, кошка была МЕРТВАЯ — ее переехала машина, — но ведь она была такая КРАСИВАЯ! И к тому же совсем-совсем ТЕПЛАЯ! Он бы с радостью приютил ее у себя в комнате! Она ведь даже есть не хотела!

Но Грэнни орала не из-за кошки, а чтобы его УЯЗВИТЬ — что он ДЕБИЛ, больной, и такой и сякой, и все одно и то же, а он молча прижимал кошку к груди и просил ЕГО сделать хоть что-то, но Грэнни кричала так сильно, что ОН, конечно же, ничего не мог услышать.

— Черт-те что — этот пролом в черепе из головы не лезет, — пожаловался Жан-Жан своим наручным часам, ответившим ему понимающим «тик-так». — Ну откуда он взялся?

Капитан лениво оттолкнул досье. Лола с Лораном ушли уже давно. Каждый — в свою сторону: он удостоверился, выглянув в окно. Что ж, пора и ему. Должно быть, жена уже покормила близняшек и сейчас дергается за просмотром очередной телесаги «Монте-Кристо среди Отверженных». Хоть бы сентиментальной оказалась! Выплакавшись, она была не прочь утешиться.

Нико щелкнул пальцами, снял каскетку, сбросил «найки», затушил «дурилку», снова надел кроссовки и услышал, как в захваченную ими хату лезет брат.

— Бобби! — тихонько позвал тот.

— Чего?

— Может, сходим, а?

— Куда?

— К легавым — про Тони расскажем.

— Ты что, совсем спятил? Хочешь, чтобы они приперлись сюда и отправили нас восвояси? По харе отцовой соскучился? За уши давно не драли? Ну так иди! Чего встал?! Поплачь, попросись к мамочке!

— Так ведь в газетах пишут, что его убили! А мы психа с нунчаками видели.

— И дальше что? Он наверняка уже далеко, а Тони мы не особо и знали. Что он нам, кореш какой, что ли? Ладно, дай пи-пи сделать и спи, дурак несчастный!

Иисус съежился и, превозмогая страх, попытался заснуть. Сюда, в самый конец набережной, компании подростков наведывались не часто — их гонял охранник. Но Иисуса он знал и давал ему ночевать здесь, напротив мола, с условием, чтобы тот не разводил грязь. Иисус вздохнул и постарался поудобнее угнездиться на ледяном цементе.

«Паф — убит!» — тихо произнесла Лола, в тридцатый раз молниеносно выдернув пистолет. Она всегда любила оружие. К стрельбе ее приобщил отец — на пустоши близ их дома. Ей нравилось, как в воздух летят консервные банки, нравился грохот выстрелов, запах пороха. Это как фейерверк — только для самого себя.

Смотри-ка! А ведь и в ней есть хорошие качества. Глядишь, из нее тоже чего выйдет!

А вот Потрошитель предпочитает холодное оружие. Нет ли здесь какого-то смысла? Может быть, пронзая плоть, он имитирует половое проникновение? Символическое изнасилование посредством оружия? Может, он импотент? Или сексуально озабочен, вроде капитана?

Приступив к ежедневной тренировке брюшного пресса — четыре подхода по пятьдесят раз, — она представила, как ревущий от оргазма Жанно тычет в нее кинжалом. Нет, не цепляет. Очень уж приземленно. А для символического акта слишком материально. «Подручный материал, оружие садисты используют потому, что они не в состоянии наладить контакт с окружающими, — размышляла Лола, переходя к растяжке бедренных мышц, — и превращают других в такие же бездушные вещи, как они сами, поскольку плохо чувствуют свое тело».

Психопатка чертова! Форменный сумасшедший дом — «здрасте» не успеешь сказать, как тебе тут же изложат транзактный анализ твоего пуделя! А убийцы-то как убивали, так и убивают!

Марсель блаженно вздохнул и закурил сигарету. Надья поигрывала волосками на его груди. Сегодня им удалось уложить детвору пораньше, пообещав им воскресную поездку в аквапарк. На случай несвоевременного вторжения они закрылись на ключ. Но все обошлось. Ни тебе барабанного боя в дверь, ни хныканья в коридоре.

Марсель сделал глубокую затяжку. По его вспотевшему торсу пробежал слабый ветерок, и ему сделалось зябко.

— Холодно? — спросил он у Надьи.

— Немножко, — ответила она, закутываясь в одеяло с изображением лошадей в прерии — свое недавнее приобретение. Одеяла, которые покупала Мадлен, — с громадными розовыми цветами и Большим Кисом, гнавшимся за Тити, — он выкинул.

Как все-таки быстро ему удалось привыкнуть к Надье, удивлялся он, поглаживая ее обнаженное плечо. К женщине совершенно новой в его жизни. Еще год назад они даже не были знакомы, а теперь вот вместе ходят за покупками в «Каррефур», совместно обдумывают, как обставить квартиру, как провести отпуск; ей известно, что у него геморрой, а он знает, что у нее отрыжка от лука.

А Мадлен гниет в земле. Гниет из-за какого-то су масшедшего вроде этого убийцы, который режет людей и вынимает их внутренности. Конечно, проводить расследование такого плана куда интереснее, чем лепить штрафы за пользование скутером, но и куда более тошнотворно. Тут словно бы нагноившейся раны касаешься. Да, именно так: при мысли об убийцах невольно думаешь о зловонных гнойниках, раздувшихся под здоровой розовой кожей.

— Ты спишь? — сонно спросила Надья. В шесть ей вставать.

— Да, — ответил Марсель, выдохнув дым. Он все еще потягивал тлеющий окурок.

Где-то мяукнула кошка. Сытый, покойный звук.

На двери «Дивана» красовалась табличка «Мест нет». Был в разгаре конгресс по парапсихологии последователей Лакана[22]. Участники конгресса пожелали развеяться и оккупировали этот небольшой бар, где, налегая на шампанское, им покорно внимали местные девицы и ласково переливались блюзовые аккорды.

Сейчас для человека с сияющими глазами никого не существовало, и его пальцы уверенно бегали по клавиатуре. Он проходил сквозь мелодические линии, как пловец, прошивающий бирюзовые воды лагуны. Где-то там — далеко-далеко. Он играл любимую музыку Папы-Вскрой-Консервы, знойную музыку юга, пронзи тельную музыку страдания.