Потрошитель

2

Дверь отворилась, и в кабинет, понурив голову, вошел Жанно.

— Ну что? — спросил Мерье, складывая «Монд дипломатик».

— Все один к одному, — ответил капитан, бросив на стол «Экип»[2]. — Мужчина, лет тридцати, совершенно здоровый на вид; североафриканского происхождения; разрез от груди до паха; все внутренности изъяты; синяки на запястьях; углы губ разорваны. Черт, как же это все задолбало! — добавил он, потирая переносицу. — Лола, кофейку не нальете? Что-то опять голова разболелась

Вот так-так! Она вроде не нанималась в прислуги!

— Охотно. Вам с сахаром?

— Да. Две ложки. Только размешайте хорошенько!

Ушам своим не верю! Может, тебе еще массаж восстановительный сделать?

— Сию минуту.

А эта-то дуреха! Сю-сю-сю — и поскакала!

— Не нравится мне все это, — вернулся к разговору Жан-Жан, провожая взглядом уплывающую корму Лолы. — Один покойник — это еще туда-сюда, но два — пиши пропало!

Лоран Мерье искоса взглянул на начальника. Капитан Жанно выражал свои мысли в несколько странной форме. Довольно сомнительной. Презрев предоставленный в его распоряжение компьютер — жалкий ящик на колченогом столе в углу, — Лоран раскрыл свой личный ноутбук.

— Вот, собираюсь с «Квантико» свериться — не бы ло ли у них чего-нибудь подобного, — бросил он с видом этакого крутого парня, который невзначай заявляет, что завтра они с Жаком ужинают в Елисейском дворце.

Жан-Жан оторвался от результатов соревнований по триатлону:

— Какое такое «Квантико»? Школа ФБР, что ли?

— Да. Я поддерживаю связь с одним из их профайлеров[3]. Он тоже без ума от «Шасань-монтраше-77»[4], — пояснил Мерье, любезно улыбнувшись.

Перед Жан-Жаном тут же развернулась ужасающая панорама какого-то вселенского расследования через Интернет — бесконечные манипуляции с головоломными файлами вкупе с нескончаемыми и неудобоваримыми операциями по их анализу — преимущественно с четырех до шести утра.

И все это только для того, чтобы понять, что на улицах свирепствует убийца и что он — особо опасен.

Сам капитан цеплялся за версию о преступлении, имеющем разумное объяснение. Помимо серийного убийства возможна масса других вариантов: убийство ревнивым извращенцем своих любовников; месть уличной девки насильникам; ошибка полуслепого рыбака, принявшего двух утопленников за здоровенных тунцов. Серийные убийцы уже в печенках у всех сидят. Что ни газета — то серийный убийца: убийца крохотных старушек, убийца долговязых девиц, убийца в ночных поездах, убийца в дневных автобусах, убийца детей ростом от метра двадцати сантиметров — все, что угодно, только не убийца чиновников-крючкотворов, который так бы облегчил жизнь человечеству!

Щелк.

— Соединился!

— Ваш кофе, шеф.

— Спасибо, вы очень любезны.

Вот хамло! Ну возмутись же, кретинка!

Не осознавая всех этих призывов к сопротивлению, Лола присела на краешек стола, углубившись в чтение протокола. Второе тело, также переполненное водой, выплескивавшейся из отверстой грудной клетки, выловили слева от острова Сен-Маргерит вместе с автомобильной шиной и банкой из-под сардин. Просматривая дубликат отчета судмедэксперта, она инстинктивно поморщилась. Язык покойника был изранен — глубокие следы зубов: его мог искусать либо кто-то другой — версия в данном случае совершенно неприемлемая, — либо свой язык в кровавое месиво превратила сама жертва. «От боли? — подумала Лола, почувствовав легкую тошноту. — Потому что убийца разделывал его заживо?» С чем же, черт возьми, они столкнулись? Она возобновила чтение, попытавшись мысленно воспроизвести ход преступления. Обнаженный мужчина… Его связали, заткнули кляпом рот и выпотрошили. Где? Где именно убийца мог воплотить в жизнь свои фантазии? Каким образом он доставил тело к морю? Невозможность осмотреть место преступления полностью парализовала их расследование.

Тот, кто мог бы ответить на эти вопросы, загружал свою тележку, позаимствованную в супермаркете, и как раз вспоминал всю сцену. Позавчера вечером его лодка рассекала волны под улыбающейся луной. Этот человек лежал у него в ногах — он извивался, пытаясь освободиться от своих пут. Напрасно. Он был крепко связан. Он тряс головой и пускал слюну несмотря, на затыкавший его рот резиновый мяч. В нем не было ДОСТОИНСТВА. Более того, он был ГРЯЗЕН! Стоило только взять НОЖ ИСТИНЫ и сделать первый надрез — от грудной кости до паха, — как из него все полезло НАРУЖУ. Его ВНУТРЕННОСТИ загадили всю лодку. Их пришлось отмывать — ПОДНИМАТЬ и отмывать в морской воде, ибо морская вода ПОЛЕЗНА ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ. Как уксус. Как смоченные уксусом губки. Одной из них он протер его лицо и ВНУТРИ его живота. Напрасно. Этот самозванец предпочел СМЕРТЬ. А ведь он ждал. Ждал хоть какой-то судороги, смачивал губку… Все впустую. Его пришлось приподнять и перевалить через борт. ПЛЮХ! Рыбы, к вам гости!

Он запустил мотор и медленно-медленно поплыл назад, улыбаясь волнам, ласково расходящимся впереди.

Увы, при всей своей доброте волны были бессильны помочь ему. Он должен был ИСКАТЬ в полном одиночестве — и все начинать сызнова.

«Скоро», — произнес он, ухватившись за ручку тележки, груженной потрохами. А сейчас главное — это накормить всех своих маленьких друзей.

Тук-тук.

— Войдите!

— Извините за опоздание, шеф… Блан.

— Кажется, еще проблемы на мою задницу, — проворчал Жанно.

Мерье не поднимал носа от компьютера, а Лола жеманно поморщилась.

Ба, кого я вижу! Посмешище служебное, верный Марсель! Ху-ху! Марсель! Тьфу на тебя!

— Второго я знаю, — сообщил Марсель, ответив Лоле широкой улыбкой.

— Прошу прощения?..

— Я установил личность найденной вчера жертвы. Этот человек работал в ливанской закусочной.

— В какой еще «ливанской закусочной»?

— В «Короле шавермы», рядом с рынком. Имя владельца — Рашид Семун.

— Трафик внутренних органов! — вскрикнул Мерье, блеснув стеклами очков из-за розовой крышки ноутбука. — У них четыре аналогичных случая.

— Одну минуту, Лоран, спасибо… И вы знаете, как его зовут?

— Гм… Кажется, Камель.

— Пахнет расизмом — пахнет жареным. — Жан-Жан задумчиво почесал тонкий греческий нос. — Благодарю вас, Блан, можете быть свободны.

Задетый таким равнодушием к его сообщению, Марсель вышел в обшарпанный коридор и в отместку показал язык закрывшейся за ним двери.

Жан-Жан повернулся к стажеру мужского пола:

— Так что вы там говорили, Лоран?

— Трафик внутренних органов, — повторил Мерье, важно насупившись. — Какие-то типы изымают у бомжей органы для трансплантации… Разумеется, не на добровольной основе, — уточнил он.

— Но ведь у нашей второй жертвы была работа, — возразил Жан-Жан.

— Временная работа, — заметила Лола. — Это не похоже на обыкновенное убийство из корыстных побуж дений — тут скорее ритуал какой-то: выдранные подчистую органы, брошенные в море обнаженные тела…

Ну вот, помогать им еще не хватало! Кошмар! Болтает — узды не знает, а мне и пальцем не пошевелить! Сиди тут да любуйся на собственное позорище! Вот угораздило — превратиться в девицу-скаута с башкой, забитой одними «хорошими поступками»[5]! Это мне-то! Это с моей-то незыблемой верой в реинкарнацию и новую жизнь в новом теле! Все. Не могу больше. Канальство. Докатиться до состояния паразита! Какого-то сирого паралитика, не способного даже привести в движение свое кукольное пристанище! О! Развеять эти чары! Поиметь их всех с помощью револьвера! Ой…

— Что с вами, Лола?

— Лодыжку вывихнула.

— Дайте взгляну.

— Нет, нет, не беспокойтесь. Так вот, возвращаясь к нашим трупам… По-моему, во всей этой истории не следует упускать из виду водный элемент.

— Хотите сказать, что они не случайно бултыхались в пучине вод?

— Гм, гм… Сейчас завершается эра Рыб, мы входим в эпоху Водолея…

— И существует тип, которому это не нравится и который пересаживает бомжовскую требуху рыбам? Чтобы сотворить расу мутантов?

Ого! Вот это по мне — убийца, творящий мутантов. Нет, вы только подумайте: Нью-Эйдж[6], дно морское и — мутанты, дружно качающие тай-цзы[7] с букетиками водорослей в жабрах! Ваф! Ваф! Аи да му сора! Да у них тут со смеху лопнешь!

«Главное — ничего не отвечать», — подумала Лола, листая для виду досье. Жанно не только похабник — он еще нудный тип, неспособный оторваться от земли. Их ждет муторное расследование по старинке: улики под лупой да ищейки, уткнувшиеся в занюханный след. Нет чтобы героинчиком ширнуться… хотя она лично предпочитает кокаин.

Неловкую тишину разрядил Лоран.

— До тех пор, пока мы не определим личности жертв, ничего существенного об убийце нам не выяснить… Как насчет первого убитого? Удалось его опознать? — поинтересовался он, уткнувшись в свой но утбук.

— Да об этом вас нужно спрашивать! — взорвался Жан-Жан, мало-помалу «разогретый» бреднями своих помощников. — Что вы успели сделать?

Лоран вопросительно посмотрел на Лолу, которая отвернулась к загаженному голубями окну.

— Опубликовали сообщение об убийстве с фотографиями жертв в прессе, — объяснила она грязному стеклу.

— Аи да молодцы! Как бы мы тут без вас жили! — восхитился Жан-Жан.

Он уже был готов пожалеть о Рамиресе, своем толстокожем подчиненном, убитом в прошлом году. Рамирес — тот хоть что-то делал.

— По городку еще не гуляли? — неожиданно продолжил он, хрустнув пальцами.

— По какому городку? — насторожился Мерье.

— Не по университетскому, не беспокойтесь! По Рубиновому городку. У нас там все черные авторитеты кучкуются. Да, на рынок не забудьте зайти — — там, кстати, и ливанская закусочная неподалеку. Может быть, наши друзья были знакомы?

— Террористы? — смело предположил Лоран, готовый снова выйти в Интернет.

— Кто знает, малыш, кто знает! Возможно, с помощью профайлера из ФБР вы действительно разоблачите банду матерых террористов на местном цветочном рынке. Чем не украшение для вашего послужного списка? Спасибо, я вас больше не задерживаю.

Лоран с Лолой, понурившись, вышли на улицу. Ветер сменился на западный, нагнав низкую пелену серых облаков.

— Твою мать, как в Лондоне! — проворчал им вслед постовой у входа в участок, зябко передернув плечами.

«Интересно, почему — как в Лондоне? — подумал Мерье. — Сейчас же тепло, легкий ветерок…»

Он поравнялся с Лолой, устремившейся к пешеходной улице. Да, это действительно сама прелесть!

— А я думала, ты в Рубин пошел! — удивилась прелесть, пережевывая жвачку.

— Прошу прощения?

— Я говорю, ты у нас мужик — ты и чеши в эту дыру! Кстати, «мак»[8] твой разлюбезный тебе лучше в участке оставить. Чао! — попрощалось уже из-за угла прекрасное, но, увы, неисправимо хамское создание.

Мерье пришлось вернуться в гараж за машиной. Отъехав, он увидел полицейского с рыжими усами. Марсель Блан — двух мнений быть не может. Не счастный — жить с таким имечком![9]

— Простите, пожалуйста, вы не знаете, как проехать к Рубиновому городку?

— У вас есть карта?

Они развернули карту на багажнике. Обозначив маршрут шариковой ручкой, Марсель вежливо поинтересовался:

— Вы туда один направляетесь?

— А что, это опасно?

— Да так… Как у нас тут говорится, «в Рубине покрепче держись за свои рубинчики». Там не любят полицейских и вам ничего не скажут, даже если узнают парней на фотографии. — Помолчав, он добавил: — По-моему, он жил где-то здесь, в старом городе.

— Почему вы так думаете?

— Не знаю. Интуиция. Весь его вид, его тело… Он похож на танцора или что-то в этом роде. В нем есть что-то стильное.

«Интуиция у агента в форме, — ухмыльнулся Мерье, залезая в „пежо-206" оливкового цвета, — чего только не бывает!»

Марсель скептически посмотрел на удаляющийся автомобиль: «Ну почему людям не жалко своего времени? Ведь это так глупо!»

Оставшись в кабинете один, Жан-Жан в сотый раз проклял отсутствующую преданную ему секретаршу, падшую жертвой одной ночной попойки: мало того что, прикрывшись замужеством со своим гориллой-коммандос, эта неблагодарная выцыганила неделю отпуска на Реюньоне — там она умудрилась обжечься о гигантскую медузу и, после того как ее спровадили спецрейсом в Марсель, отхватила еще три недели в больнице! И никакой тебе замены! Конечно, ему предложили какую-то волосатую карлицу с немыслимым багажом знаний, пропечатанным в дипломе, но он отказался. Ведь все было спокойно. Покуда из воды не поперли эти утопленники!

В результате он один на один с двумя покойниками, двумя слабоумными стажерами, одним верным себе Марселем Бланом и воспоминаниями о секретарше, всегда готовой надраить кофеварку.

«Черт, может, в полицию нравов податься? Или, скажем, в наркоконтроль?» А что — натрахаешься, нанюхаешься, и все забесплатно! Ну как тут исполнять свои обязанности? Трясти пистолетом перед подозреваемыми, которые исчезают, едва появившись? Все, что он может, — это облажаться!

В приступе бешенства Жан-Жан швырнул «Экип» и принялся со страшной силой втаптывать газету в пол, распевая боевой гимн индейцев навахо. Вдруг он осекся: стоя в проеме двери, на него хмуро смотрел комиссар Мартини.

— Жанно, закончите с шейпингом — зайдите ко мне.

Абзац!

Ну не ходи ты в эту закусочную. Далась она тебе! Пойди лучше купи себе чего-нибудь. Хорошо, теперь направо… Да не налево — направо! Будешь ты меня слушаться или нет?! В эти мозги не иначе как микрочип вживили — вот и крутят ею сверху. Точно! Она теле-и радиоуправляема! Одновременно!

Первое, что заприметила Лола, едва совладавшая с абсурдным желанием погулять и поглазеть на витрины, на подходе к ливанской закусочной, — это опущенная железная штора и табличка: «Буду в 18 часов».

«Ну и поделом! Неслась сюда, как дура последняя. Получила? Теперь-то что будешь делать?»

— Поцелуемся? — трепетно отозвалось в ее правом ухе.

Рядом с ней нарисовался верзила брюнет; под синтетической рубахой на костлявой груди, заросшей черными кучеряшками, блистала здоровенная златая цепь.

Этому-то чего надо? Ходячая реклама дверных ковриков! Он что, всерьез собирается поиметь наши прелести — третий размер без силикона?

— Вот увидишь, будешь на седьмом небе, — нежно пролепетал этот тип, лизнув ее уже в левое ухо.

— Сейчас я тебе врежу, дебил — завопила Лола и полезла в сумку за полицейским удостоверением, решив, что пришло время его продемонстрировать.

Бам. Кулак типа врубился в нос Лолы, швырнув ее к стене на радость трем мальчишкам, гонявшим мяч по соседству. Не успела она пощупать, сломан ли нос, как парень выхватил у нее сумку и бросился наутек, затерявшись в пустынных в эту пору переулках.

Born me ни! Она еще и драться не может! О-ла-ла, девочка, да нам с тобой отжиматься придется, карате опять-таки…

— Попалась, которая кусалась. А, тетя? — съязвил один шкет, симпатичный недоумок в не менее симпатичной бейсболке.

— Заткнись! — бросила Лола, поднимаясь на ноги. Ее тошнило, сквозь пальцы из носа сочилась кровь.

— Не будь красивой, а будь учтивой, дура! — рявкнул второй сорванец, так сильно толкнув ее в спину, что она рухнула на четвереньки.

Она уже испугалась, как бы третий, самый старший из них — подросток с тяжелым лицом преступника-малолетки, — не воспользовался ее беззащитной позой и не изнасиловал ее, но тут, слава богу (бывает же такое!), послышался спасительный возглас Марселя Блана:

— Лола! Привет в обед!

Дружно распевая: «Дурочку с улочки кинули в переулочке!» — компания мальчишек брызнула врассыпную.

Марсель помог ей подняться.

— Что случилось?

О подвесную грушу стукнулась.

— На меня напал какой-то парень и отобрал сумку, — едва выдавила она.

— Черт! И как вас угораздило! Куда он побежал?

— Вон туда, в переулок!

В полной боевой готовности — свисток в губах, ладонь на рукоятке пистолета — Марсель потрусил в указанном направлении.

Нет, все-таки как он бегает! Марсель, сердце мое, да ты любую белошвейку, рванувшую на первое свидание, за пояс заткнешь! А твоя жертва! У нее уж как пить дать поджилки от страха трясутся!

В каком-то забытьи Лола присела у фонтана. Затем окунула в воду лицо, руки, смочила затылок…

— Здесь мыться запрещено. Читать, что ли, разучились? — рассердилась пожилая женщина, которую мимо фонтана ежедневно с двух до трех прогуливала ее собака. — Ну и паскуды же эти иностранцы!

Лола промолчала. Ее слишком сильно занимали разбитый нос и затянувшееся отсутствие Марселя…

Ворсистый ковер Марселя упер? Поделом! Реинкарнация в убийцу и насильника мусоров — лучшего тебе и не пожелаешь!

Бац! Будто получив сильнейшую оплеуху, Лола вверх тормашками полетела в воду.

— Не поймал… Проклятие, это еще что такое? — запыхавшись, пробормотал подоспевший Марсель. — Вы бы с купанием-то… поосторожней — так ведь и до воспаления легких недалеко. Я вызвал «скорую помощь». По-моему, вам лучше поехать в больницу. Кажется, у вас нос сломан.

Наглотавшейся воды, трясущейся от холода Лоле оставалось только согласиться и покорно ждать «скорую», а затаившемуся в ней чудовищу — бессильно изнывать от гнева. Небесная воля была налицо: «Ад! Ад! Ад!»

К восемнадцати часам, когда Жан-Жан уже собирался домой, перед ним возникли Лола с Лораном. Лола сменила имидж: теперь у нее была разбитая физиономия и гигантский компресс вместо носа. Лоран, со своей стороны, бравировал пиратской повязкой на левом глазу и заляпанной кровью белой рубашкой.

— Опять стряслось что-то, о чем я не знаю? — навострил уши Жан-Жан: от всех этих дерьмовых дней у него начиналась острейшая мигрень.

— В меня бросили камнем, — отрапортовал Мерье. — Произошло рассечение надбровной дуги. Много крови было, — добавил он, указывая на свою пятнистую ру башку.

— Ну а вы, Тинарелли? С атакой регбистов не совладали?

— Нет. Прошто меня ударил какой-то тип и отобрал шумку, — прошамкала Лола.

— Вместе с удостоверением, надо думать?

— И шлужебным оружием.

— Ну вот, теперь, глядишь, и из нашего пистолета кого-нибудь грохнут… — мирно выдохнул Жан-Жан. И тут началось: — Черт побери! Жандармом из Сен-Тропез меня заделали? Да вы вообще знаете, кого я видел сегодня днем?

Мертвая тишина в рядах полиции.

— Комиссара Мартини! Начальника нашего! Ферштейн? А знаете, что этот самый начальничек мне на ушко шепнул? Любовное признание! И всё — термины на «ЦИЯ»: адаптация, мутация, деградация… Улавливаете, в чем суть?

Гробовое молчание.

— Он ждет результатов! В городе — мертвый сезон. Поэтому изголодавшиеся газетчики набросятся на наших утопленников, как сомалийцы на рисовое зернышко!

Мерье сокрушенно зацокал.

— Пойду обратно в жакушочную! — объявила Лола, бешено вращая глазами, как брошенная львам дева.

Жан-Жану показалось, что у него пробивается грива.

— Ладно уж, — смилостивился он, — завтра пойдете! Сейчас я вас лучше додому подброшу. Самой вам за руль нельзя.

— Она на моей машине приехала, — заметил Мерье, созерцая свои вестоновские мокасины.

— А я думал, вы собираетесь отсканировать досье и послать необходимую информацию вашему приятелю из «Квантико». — Жан-Жан взялся за ручку двери.

— Прямо сейчас?

— Нельзя терять ни минуты, малыш. Все. До завтра.

В дверях им встретился лейтенант Костелло. Лола с интересом взглянула на старого, похожего на гангстера красавца с пропитавшимися иссиня-черной краской редкими волосами и томиком своего любимого Сен-Жон Перса[10] под мышкой. Он приветствовал их кивком головы. Какая неординарная фигура!

Зато злобное существо в ее голове просто клокотало от бешенства. Вот он, обидчик! Вот она, старая кляча, отправившая его adpatresl[11]. Передо мной гад, повинный во всем этом свинстве, и я не могу выдрать ему яйца! Даже будь у меня кусачки! О треклятый небесный запрет!

— А, Костелло! Как нам тебя не хватало! — воскликнул Жан-Жан едва ли не от чистого сердца: сейчас, на фоне его юной охранницы, этот старый кретин вызывал даже какую-то симпатию.

Вернувшийся из отпуска, взятого для участия в поэтическом конкурсе «Золотой словник», Костелло испепелил его мрачным взглядом: низкая душонка капитана Жанно была начисто лишена хоть какого-то поэтического чувства. «Перманентная эрекция торжествующего материализма», — ухмыльнулся он in petto[12].

— У нас тут работенка появилась. Зайди к малышу Мерье — он все объяснит, — сообщил Жан-Жан, похлопав его по плечу, и вышел на улицу.

Перебинтованная Лола Тинарелли смущенно по плелась следом.

Костелло задумался: интересно, расшибла ли эта несчастная голову о стену при мысли о необходимости уступить домогательствам капитана, или же они занимались хард-сексом, как в одной передаче, которую показывали по каналу «Культура»? Сам он не был любителем всего этого. Круг его общения ограничивался несколькими поэтессами, и в те редкие моменты, когда их мистические утехи перерастали в утехи эротические, он приходил к заключению, что заурядная велосипедная прогулка была бы легче для его сердца и полезнее для организма.

Зайдя в офис, Костелло не нашел никого, кроме какого-то человека на четвереньках, по-видимому, техника: тот ковырялся в электрических проводах и с удивлением поглядывал на него. «Странно, что это за крестный отец и почему он столь беспардонно вторгся в полицейское управление?» — раздумывал Мерье.

Усевшись в «БМВ-316» цвета металлик, который он каждое воскресенье вылизывал замшевой тряпкой, Жан-Жан тут же включил кондиционер, электропро игрыватель, регулировку подголовников и прикуриватель.

Лола забилась в самый угол автомобиля, ощутив впившуюся под ребра ручку дверцы. Отказавшись от протянутой сигареты «Мальборо-лайт», она демонстративно уставилась в окно.

Если эта дрянь положит тебе руку на коленку, забудь про его пост и вмажь ему хорошенько. Да еще жалобу на сексуальное домогательство подай. Как вы посмели!

«Если эта „зажигалка" не прекратит так знойно дышать, изнасилую прямо на стоянке, — подумал Жан-Жан, с силой выжимая газ. — Ух как жжет! Прямо жаровня для моих крохотулечек!»

— Какие планы на вечер? — проскрежетал охрипший голос мартовского кота.

— От матери жвонка жду. Она жаболела.

— О, надеюсь, ничего страшного? А то давайте сходим перекусим чего-нибудь?

— А как же ваша жена?

Получил по зубам?

— У нее ужин с подругами, — нагло соврал Жан-Жан.

— Шпашибо, вы очень любежны, но я хочу шпать, — ответила Лола, не отрывая взгляда от глянцевого асфальта.

«Ничего, детка, ты у меня еще получишь, — подумал он, паркуясь у ее дома. — Если большой белый охотник выбрал себе жертву, ей не уйти».

Скрывшись в крошечной квартирке, которую ей посчастливилось снять за три тысячи франков (не считая расходов на коммунальные услуги), — «зато у вас будет свой балкон, и вообще тут спокойно!» — Лола почувствовала себя обреченной на заклание телкой.

Да уж! Тут без хороших ножниц в сумке — никак!

Она сбросила с себя грязную одежду и встала под душ, соблаговоливший отпустить струйку теплой воды («С давлением у нас тут не очень — третий этаж как-никак, зато есть мусоропровод на площадке»).

Таблетку аспирина — и в кровать, мечтала она, и еще какую-нибудь передачу подебильнее включить — что бы выплакаться хорошенько.

Жанно вздохнул: все, что ему оставалось, — это ехать домой на очередной интереснейший вечер в стиле «телевизор — семья — сколько можно заглядываться на девиц — много пьешь — спать пора».

— Спать пора, баламуты! — крикнул Марсель эскадрилье бомбардировщиков, штурмующих новый диван, купленный по каталогу.

— Ладно, пусть еще поиграют. А ты много пьешь! — отметила Надья, указав на полупустую бутылку кьянти.

— Устал очень, — не выдержал Марсель.

Надья поцеловала его в щеку. Она постоянно задавалась вопросом: не является ли их совместная жизнь какой-то ошибкой? Готовы ли они вообще жить друг с другом: он — с малийкой, а она — с представителем галло-романской нации. Как это скажется на их детях? «Не бери в голову, — отвечал Марсель, — что будет, то будет».

Как бы там ни было, она настояла на переезде. О том, чтобы спать в постели его зверски убитой жены Мадлен, не могло быть и речи. Они подыскали трехкомнатную квартиру неподалеку от порта: старый дом на булыжной мостовой, четвертый этаж без лифта, вид на заросший олеандрами внутренний дворик и достаточно солнца, чтобы развесить по окнам горшки с мятой и кориандром.

— Иии-ээха! — гикнул Момо, разогнавшись и заскользив по новенькой плитке, спасаясь от преследовавших его Франка и Сильви — детей Марселя.

Надья улыбнулась. Как они полны жизни! А ведь Момо едва не погиб. Она тряхнула головой — хватит тяжелых воспоминаний. Впредь все будет хорошо, думала она, пока Марсель нехотя поднимался из-за стола, чтобы вынести мусорное ведро.

Отопление отключили пятнадцатого апреля, но по ночам еще было свежо, и Марселя, одетого в трико, знобило. По пути он машинально разглядывал улицу. Вот идут два подростка. На плече одного из них — магнитофон. Бацают звуки рэпа. Вот клошар, присвоивший себе имя Иисус: свернулся калачиком в грязном спальном мешке и дрыхнет себе под навесом супермаркета. По направлению к морю летит заряженная пометом эскадрилья чаек. Вдоль стен, выпучив глаза, крадется кошка — пришло время охоты на крыс в подвале сырной лавки. Франк очень хотел собаку и просто не давал ему прохода. «Мама же обещала!» — изо дня в день канючил этот хитрец. Разумеется, ничего такого Мадлен обещать не могла: ее приводил в ужас малейший беспорядок. Скорее всего малыш просто скучал по матери. Но он никогда о ней не заговаривал. Как и Сильви. На похоронах они не плакали. Они приняли Надью; сразу же сошлись с Момо. Марсель понимал, что, хотя его дети изо всех сил держат себя в руках, горе еще слишком живо. Но что он мог сделать? Как найти с ними общий язык, тем более что он вообще не разговорчив по природе? С тяжелым сердцем он поднялся в квартиру.

Скорчившийся в своем вонючем мешке Иисус охнул и обернулся. Ему снилось, что, шевеля бритвенными лезвиями на кончиках пальцев, над ним склоняется человек с сияющими глазами. «Цыпа-цыпа-цы па, — приговаривал человек с сияющими глазами, — давай потанцуем — приглашает Папа-Вскрой-Консервы!» Иисус мигом очнулся ото сна и жадно присосался к коробке красного вина.

Человек с сияющими глазами сидел за пианино перед стеной, измазанной свежими экскрементами, и улыбался. Он улыбался так широко, что можно было увидеть его десны и кровь, струящуюся из-под воткнутых в них гвоздей.

Его пальцы летали по клавиатуре, под ними рождались волны музыки — алые и горячие, как боль, покойные и бездонно-синие, как ночь.