Повелители двух материков. Том. 1: Крымские ханы XV— XVI столетий и борьба за наследство Великой Орды

«Владыка четырех рек» (1584–1589)

Сыновья Мехмеда II Герая мстят за гибель отца — Саадет II Герай провозглашен ханом — Осада Кефе — Поражение и бегство из Крыма — Изгнанники скрываются в Кумыкии и Астрахани — Планы Москвы воцарить в Крыму Мурада Герая как вассального хана

Борьба сыновей Девлета Герая за власть завершилась тем, что заветный титул достался человеку, который не принимал в ней никакого участия.

Ислям Герай поселился при султанском дворе более 30 лет назад в качестве «рехина» (заложника) при восхождении на трон своего отца, Девлета Герая. Некоторое время спустя Ислям перебрался подальше от опасных интриг стамбульского двора — в Конью, знаменитый Центр суфийского ордена Мевлеви. Там Ислям Герай обосновался в обители дервишей[739] и погрузился в мистические глубины суфийского учения. Молитвы, медитации и философские размышления воспитали в нем мудреца и аскета. Пока беспокойное семейство Гераев кипело страстями, спорило и сражалось, скромный дервиш Ислям вдумчиво постигал тайны вечности.

Весной 1584 года падишах неожиданно вызвал Исляма Герая в столицу, дабы возвести его в ханское достоинство. Несомненно, это событие вызвало в кругу суфиев долгие беседы о том, что Всевышний видит смирение праведников и вознаграждает их еще при жизни. Выбор Мурада III объяснялся двояко: во-первых, Ислям, будучи старшим в роду Гераев после низложенного Мехмеда, являлся бесспорной кандидатурой на престол, а во-вторых, султан рассчитывал, что несведущий в государственных делах дервиш будет более лоялен к Стамбулу, чем независимый и гордый Мехмед. Приняв от падишаха ханские регалии, Ислям Герай поцеловал ему руку и взошел на корабль, направлявшийся к берегам Крыма.[740]

Вряд ли Исляму пришлись по душе те кровавые события, что сопровождали его прибытие на родину. Крымские суфии, в чьей обители на Азизе Ислям Герай, конечно, был частым гостем, еще читали погребальные молитвы над свежей могилой Мехмеда II Герая. И хотя Ислям Герай не был непосредственно виновен в гибели брата, ему предстояло полной мерой вкусить плоды жестокого поступка Алпа.

Последствия убийства Мехмеда Герая не заставили ждать себя долго. Пока Ислям II Герай торжественно шествовал от Кефе к Бахчисараю, сыновья Мехмеда II за несколько недель подняли в степях грозное войско. Ногайцы, возмущенные изгнанием из Крыма Эсе-ни-бея и прочих Мансуров, без долгих уговоров встали под знамена Саадета Герая.

Не прошло и трех месяцев после воцарения Исляма II, как Саадет с братьями вернулся в Крым мстить за смерть отца. Он вел за собой 15-тысячный отряд ногайцев, несколько сотен кумыков и даже 230 донских казаков, решивших попытать счастья в крымской усобице.[741] Саадет Герай пересек полуостров и приблизился к ханской столице безо всяких помех. Вождям ханской армии было сейчас не до охраны границ: более четырех тысяч беев и мирз собрались в эти дни в Бахчисарае,[742] ожидая от хана денежных и земельных пожалований в награду за свое поведение при Кефе.

Появление мстителей в предместьях столицы стало для почтенного собрания полной неожиданностью. Ханские сеймены и крымские вельможи семь дней обороняли Бахчисарай, сдерживая напор Саадета Герая, но не устояли и разбежались в разные стороны.[743] Под покровом ночи сеймены вывели Исляма Герая из дворца и повезли лесной дорогой к османской крепости Балаклава. Узнав наутро о бегстве хана, ногайцы Саадета погнались за ним — но поймать ханский отряд среди зеленых ущелий степнякам не удалось. Ислям Герай добрался до Балаклавы, сел на судно и отплыл под защиту турок в Кефе. Туда же, к Кефинской крепости, ринулись из Бахчисарая и калга Алп с нурэддином Селяметом; в отличие от хана, они избрали путь по суше, мимо Эски-Кырыма.[744]

Задерживаться в опустевшем Бахчисарае Саадет Герай не стал. Забрав из столицы ханскую казну, он пошел на восток вслед за противником, желая окончательно разгромить его. Силы повстанцев росли: к поддержке Саадета Герая стали склоняться и некоторые крымские беи[745] (чему равным образом могли посодействовать как блистательная победа Саадета у Бахчисарая, так и золотое свечение казны, перешедшей отныне в его руки). Когда братья-мятежники прибыли в Эски-Кырым, беи провели в древней столице церемонию возведения Саадета II Герая на ханский престол,[746] после чего тот, действуя по примеру отца, приступил к осаде Кефинской крепости.

Теперь в Крыму стало два хана. Пока один из них стоял у стен Кефе и размышлял, как бы покорить эту твердыню, второй, запершись в крепости, писал письма в Стамбул. Ислям Герай просил падишаха, чтобы тот срочно прислал военное подкрепление и приказал кефинскому бею, черкесам и ногайцам повиноваться его ханским повелениям. Мурад III позаботился о своем ставленнике, разослав по указанным адресам нужные распоряжения и направив в Кефе галеры с четырьмя тысячами янычар.[747]

Осада Саадетом Гераем османской крепости длилась два с половиной месяца. Помимо ногайцев, кумыков, донцов и сторонников из числа крымских беев, у Саадета появились и другие союзники: запорожские казаки. Прослышав о вражде нового хана с турками, запорожцы объявили, что готовы за плату наняться к нему на службу и воевать с любым недругом хана, кроме собственного короля.[748] Этот союз не успел состояться, поскольку противостояние у Кефе уже близилось к своему завершению.

Дождавшись прибытия свежих сил из Турции, Алп Герай выступил из крепостных ворот навстречу мятежным племянникам. Огонь янычарской артиллерии шаг за шагом оттеснял ногайскую конницу восставших все дальше от стен Кефе, пока не отбросил ее к долине реки Индол. Там калга яростно атаковал войско Саадета. В кровопролитном сражении с янычарами полегли многие ногайские командиры, в том числе и мансурский предводитель Эсени-бей. Саадет II Герай был разгромлен — и трем братьям снова пришлось скакать прочь из Крыма.[749]

Несмотря на поражение, Саадет Герай не сдавался. Следующей весной он попытался опять пробиться в Крым — но Алп Герай подстерег его на дальних подступах к крымским рубежам и отбросил назад.[750]

Дорога на полуостров для сыновей Мехмеда Герая была отныне закрыта.

Не сумев удержаться в Крыму, Саадет, Мурад и Сафа Герай встали перед непростым вопросом — куда им податься дальше? Оставаться в ногайских степях стало небезопасно: султан приказал бею Малой Ногайской орды Якши-Саату выследить беглецов,[751] и теперь появилась опасность, что любой мирза, возмечтав о вознаграждении, схватит их и выдаст Алпу. Посовещавшись, братья разошлись по окрестным краям в поисках союзников, которые помогли бы им вернуться в Крым и отомстить за отца.

Саадет Герай, взяв с собою Сафу, отправился в Кумыкию, чей правитель, Чопан-шамхал, уже помогал Саадету военной силой в недавнем походе против Исляма II. Выслушав рассказ о крымских событиях, Чопан предоставил Саадету Гераю убежище в своих владениях.

Шамхал имел в этом собственный интерес: через Кумыкию проходила дорога, связывавшая Кефе с Ширваном. В последние годы на ней все чаще и чаще появлялись султанские военные отряды (шесть лет назад этим путем прошел и сам Саадет, следуя на фронт с отцом и крымским войском). Это вселяло в Чопана опасения, что султан рано или поздно лишит его самостоятельности. Поэтому кумыкский правитель позволил Саадету Гераю встать на большой дороге Кавказа и перерезать всякое сообщение между Крымом и Ширваном: отныне кефинский бейлербей не мог отправить к фронту ни посыльных, ни жалования для войск. Персидский шах очень обрадовался появлению неожиданного защитника иранских владений и направил к Саадету Гераю дружественное посольство, которое преподнесло хану-изгнаннику почетный кафтан и драгоценную саблю (которой, по намеку шаха, Саадету будет сподручнее разить османов).[752]

Мурад Герай избрал иной путь борьбы. Он рассудил, что кумыкский шамхал — далеко не самый могущественный из возможных союзников. Более заманчивым выглядел союз с русским царем, который крепко удерживал Астрахань и подчинил себе значительную часть ногайцев и черкесов. Попрощавшись с братьями, Мурад Герай направил своего коня в Тахт-Эли — просить помощи у тех, кто недавно вырвал этот край из-под верховенства крымских хаканов.

Русские воеводы в Астрахани приютили крымского беглеца, поселив Мурада в городе и сразу же известив о его прибытии царский двор. В ответ им было приказано отправить гостя в Москву для встречи с государем.

Новый царь Федор Иванович, сын скончавшегося в 1584 году Грозного, был слабоумен[753] и неспособен к самостоятельному управлению государством, но за его спиной стояли трезвомыслящие и расчетливые бояре. Они сразу смекнули, какие невероятные выгоды для московской политики сулит тот факт, что представитель рассорившегося семейства Гераев обратился за помощью к Москве. Покойный Иван IV, вдохновленный казанским примером, уже когда-то подумывал посадить на крымский престол московского ставленника — но все имевшиеся в его распоряжении кандидаты происходили из Намаганов, которых крымские татары недолюбливали издавна. Теперь же в руках царя оказался чистокровный Герай! Подобной удачи Москва не помнила со времен Нур-Девлета. Крым, о покорении которого русские перестали уже и мечтать, теперь сам шел к ним в руки, и упустить такой случай было нельзя. Воеводам было приказано держать Мурада Герая в Астрахани и выжидать удобного момента, чтобы возвести его на крымский трон в качестве вассала Московии.[754]

Мурад Герай был принят в царских хоромах с большим почетом и обходительностью. Бояре рисовали перед ним захватывающую перспективу будущего воцарения в Крыму, и когда Мурад Герай, обласканный царской милостью, возвращался по Волге на русском судне в Астрахань, ему были оказаны поистине ханские почести. Проплывая мимо ногайских улусов, корабельные пушкари напоказ изумленным зрителям стреляли в воздух в честь своего высокородного пассажира. Когда же корабль прибыл в Астрахань, наступила вершина торжества: воеводы встречали Мурада Герая почетным салютом из тридцати одного орудия, гремели барабаны, звенели бубны, играли трубы и зурны.[755] Магия музыки возымела свое действие. Сойдя в опьянении триумфа на астраханский причал, Мурад восторженно излился перед своими русскими друзьями: «Как вы почтили мой приезд перед иноземцами!.. Теперь эта слава пройдет по всем ордам!..».[756]

Единожды вкусив ханских почестей, Мурад Герай был не в силах забыть их и уже почитал себя истинным ханом. Не желая обделить старшего брата, он благородно оставлял ему первенство: «Милостью и дружбою царя московского будем ханами: он крымским, а я астраханским; для того много людей российских дано мне в услужение».[757] В мечтах Мурада Герая вновь расправлял крылья единый Великий Улус — заветная, неосуществленная мечта дедов и прадедов, которую, наконец, смогут воплотить в жизнь Мурад со своим братом. Ради великой мечты можно пойти и на сделку, поклонившись чужому полоумному царю; ради будущей славы можно сегодня назваться его слугою и пообещать положить к его ногам свою родину. Царь — ничтожество, а Москва — далеко; как заставит она братьев поклониться снова, когда те воссядут на своих престолах?..

Не замахиваясь пока на титул «повелителя двух материков», Мурад Герай избрал для себя более скромное именование: «владыка четырех рек» (Дона, Волги, Яика и Терека).[758] Он завел себе в Астрахани богатое подворье, во всем подобное ханскому двору, где устраивал торжественные аудиенции ногайским мирзам.

Единственной, но весьма досадной помехой для Мурада было то, что все без исключения его встречи, разговоры, выезды из дома и даже посещения мечети проходили под открытым неусыпным надзором двух воевод, специально приставленных к нему для наблюдения.[759] Избавиться от их докучливого присутствия Мурад Герай не мог, но ради будущих благ можно было претерпеть и это временное неудобство: в конце концов, это была не самая большая жертва из тех, которые в последнее время был вынужден принести Мурад Герай.

Крыло Азраила (1586–1588)

Недовольство населения Ислямом ІІ Гераем — Мурад Герай как средства давления Москвы на хана — Поход Алпа Герая на Московию ~ Набег украинских казаков, на Гёзлев — Османы планируют новый поход на Астрахань — Кончина Исляма II Герая в Ак-Кермане

Как непросто далось Исляму II Гераю начало правления, столь же непросто оно и продолжилось. С первых же шагов по крымской земле царственный суфий окунулся в конфликт, который был начат не им, и едва не поплатился жизнью за преступление, которое совершил не он. Для Алпа Герая и прочих братьев, мечтавших о престоле, Ислям был незваным гостем, а поведение беев показывало, что знати, в сущности, безразлично, какого хана поддерживать — лишь бы он обладал богатством и силой. В этом море противоречий Ислям не мог по-настоящему довериться никому, кроме падишаха.

Жестокая действительность разрушила мечты хана о счастливой эпохе благоденствия, в которую он введет Крым. Ислям Герай закрыл глаза перед ужасами бытия, а свита, прибывшая с ханом из Турции, вышла в народ усмирять тех, кто проявил свою неблагонадежность во время восстания Саадета Герая, Полилась кровь, и подданные вынесли приговор своему правителю: «Мы всем Крымским Юртом желаем, чтобы ханом был Саадет Герай-султан, а Исляма Герая все люди не любят: он руками турок опустошил Крымский Юрт, и янычары творят много насилий и убийств».[760]

Еще больше хлопот доставляли Исляму II племянники, стоявшие в недосягаемости на своих четырех реках. Московский двор любезно напоминал, что царю лишь с большим трудом удается сдерживать воинственный пыл Саадета и Мурада, жаждущих выступить с русским войском на Крым. Всякий раз, читая эти послания, Ислям Герай приходил в уныние. Имея столь безотказный рычаг давления, Москва не только обезопасила себя от крымских походов (когда летом 1586 года ханские братья вышли было на Московию — Ислям, опасаясь конфликта с царем, срочно завернул их обратно[761]), но и пыталась поставить хана себе на службу, настойчиво склоняя его к войне против Польши. Дело дошло до того, что Исляма Герая стали шантажировать собственные подданные, угрожая в случае невыполнения их просьб переметнуться на сторону повстанцев.[762]

Между тем Мурад Герай усердно трудился на царской службе: ему было поручено привести в повиновение Москве обе Ногайские орды, Кумыкию, Дагестан, Кабарду и объединить их силы против Крыма и Турции.[763] Мурад заставил мирз Большой Ногайской Орды во главе с беем Урусом принести царю вассальную клятву и потребовал, чтобы знатные ногайские семейства оставили у него в Астрахани заложников. Ногайцы возмутились: они уже не в первый раз присягали Москве, но о заложниках до сих пор речи не шло. Не имея другого выхода, Урус-бей выполнил унизительное требование Мурада, но после этого отправил посла к османскому султану с жалобами на утеснения, которым подвергается орда.[764]

Весной 1587 некий Кушум-мирза из Астрахани предупредил Исляма II, чтобы тот был начеку: ходят слухи, что до конца этого года Мурад Герай собирается напасть на Крым. Как сообщал мирза, царь дает Мураду 30 тысяч стрельцов и казаков.[765] Хан уже давно опасался подобного поворота событий, но надеялся, что беда обойдет его стороной — однако надежда не оправдалась, попытки умиротворить русских оказались напрасными, и следовало срочно что-то предпринимать.

Пока Ислям переживал по поводу вероломства Москвы, Алп Герай взялся за дело. Он потребовал у хана, чтобы тот издал приказ о походе на Московию и отдал ему ханское боевое знамя. Получив все это, Алп приказал войскам идти за собой на север. Бояр следовало предостеречь, что любые их тайные приготовления с астраханскими изгнанниками неотвратимо повлекут за собой крымский удар по Москве.

Алп с Селяметом вышли за Перекоп. Сам Ислям Герай не пошел в поход: он лишь встал в крымских степях на Салгире, ожидая вестей от братьев и готовясь последовать за ними в случае победы. До Москвы крымские отряды не добрались: на Оке их уже ожидало заграждение. Алп не стал пробиваться через заслон, а опустошил окраины Московии и вернулся на полуостров.

Громких побед одержано не было, но свою миссию Алп Герай выполнил: правители Московии поняли намек и, опасаясь за собственную столицу, заверили хана, что вооружали Мурада не против Крыма, а против Польши.[766] (Это было неправдой: бояре в том же году делились своими планами с польскими магнатами и уверяли их, что когда в Крыму будет приведен к власти царский вассал, то в Польше и в Московии воцарится мир).[767]

Отведя угрозу, надвигавшуюся со стороны Волги, Ислям Герай, тем не менее, так и не обрел желанного покоя. Над правителем как будто завис злой рок: едва он успевал перевести дух после одного потрясения, как с другой стороны его уже настигало новое.

Спустя менее месяца после московской кампании Ислям Герай и его младший брат Фетх Герай отправились по неким делам в Гёзлев. Турки, приплывавшие туда из Ак-Кермана, жаловались, что в Крым невозможно добраться по суше: в низовьях Днепра разбойничает флотилия запорожских казаков, на днях разрушивших Ак-Чакум. Хану оставалось лишь сетовать по поводу бедствий султанских подданных, не подозревая, что казаки уже повернули к Крыму и в настоящий момент высаживаются на берегах Тарханкута. Поначалу запорожцы собирались идти грабить Гёзлев, но, прослышав, что в городе стоят хан и Фетх Герай, ограничились погромом в семнадцати тархан-кутских селах. Когда весть об этом достигла Исляма Герая, лодки черноморских пиратов уже удалялись за морской горизонт.[768]

Безнаказанная вылазка казаков под самым боком у хана вызвала гнев падишаха. «Из-за твоей беспечности литовские казаки захватывают у меня города и опустошили Крымский Юрт, — писал Исляму Гераю Мурад III, — прежние ханы такого не допускали, и если впредь это повторится, то ханом в Крымском Юрте тебе больше не быть!».[769] Отчитав Исляма, падишах приказал ему готовиться будущей зимой к походу на польского короля, которого считал ответственным за морские рейды казаков.

В эти дни в Стамбуле много говорили о Крыме, причем не только в связи с казацким нападением. Посол Урус-бея добрался до султана и изложил ему просьбы ногайцев: принять орду в османское подданство, назначить ей особого правителя и договориться с ханом, чтобы ногайцам был отдан городок Болы-Сараи, выстроенный когда-то Адилем Гераем на Кальмиусе, ибо прежняя ногайская столица, Сарайчик, разрушена волжскими казаками.[770] Урус-бей пояснял в своем письме, что его недавняя присяга Москве была лишь вынужденной, и предлагал султану снова организовать поход для освобождения Хаджи-Тархана, а заодно и Ногайской Орды.[771]

Султан весьма заинтересовался инициативой Уруса, поскольку недавно в Стамбуле точно с таким же предложением побывали и послы узбекского хана.[772] Стамбул и Бухара были союзниками в борьбе против Ирана и нуждались в надежном пути сообщения между собой. Проложить этот путь к югу от Каспия, через всю Персию, было немыслимо, а вот северный берег моря вполне годился, чтобы связать Турцию со Средней Азией, и единственной преградой на этой дороге стояла русская Астрахань. Падишах послал в Бухару с ответным визитом везиря Пияле-пашу, который на обратном пути посетил и ногайцев. Осмотревшись на месте, паша заключил, что взятие Астрахани вполне осуществимо, о чем и доложил султану.[773]

Мурад III назначил Пияле-пашу главнокомандующим и написал Исляму Гераю и Урус-бею, чтобы те были готовы выступить вместе с турками на Волгу весной 1588 года. Ожидалось, что свои войска пришлют и узбеки — их было решено поставить под командование крымского хана.[774] Для Стамбула не осталось секретом, что 18 лет назад Девлет Герай намеренно сорвал волжский поход,[775] но с нынешним правителем Крыма осложнений не предвиделось: падишах не сомневался, что Ислям Герай выполнит любое его повеление. Пияле-паша занялся сбором османских войск, поставками в Кефе продовольствия и снаряжения, и подготовка к новой хаджи-тарханской кампании пошла полным ходом.[776] Оставалось лишь последнее: заручиться поддержкой Гераев, проживавших в самой Астрахани.

Мурада Герая в это время не было на месте. Прошлой зимой он сообщил своим неотлучным надзирателям, что едет в Кумыкию жениться на дочери шамхала, а заодно привести будущего тестя в подчинение Москве. Мураду разрешили отлучиться из Астрахани, но взамен него на подворье «владыки четырех рек» был оставлен заложник — Саадет Герай.[777]

Тут по Крыму разнеслась весть, что из Стамбула в Ак-Керман приплыл некий Ходжа-бей, который, минуя Крым, стремительно помчался к Азаку. Сообщалось, что он вез некие письма от падишаха и Гази Герая в Астрахань, к Саадету и Мураду. Это известие сильно встревожило Исляма II. Хан приказал догнать и перехватить Ходжа-бея, но таинственный посланец уже унесся в хаджи-тарханские степи. Остается тайной, что именно передал Ходжа-бей Саадету Гераю и что тот ответил ему, зато известно другое: спустя несколько недель после этой беседы Саадет II Герай был найден мертвым на астраханском подворье, где он жил.[778] Москва всячески отрицала свою причастность к внезапной смерти сорокалетнего хана, но семья покойного знала, чьих это рук дело: сын Саадета, Шахин Герай, впоследствии прямо заявлял, что его отец был погублен русскими.[779] Возможно, султан приглашал изгнанников присоединиться к астраханской кампании, а Гази Герай сулил им триумфальное возвращение в Крым? Если это так, то причины гибели Саадета Герая проясняются: ведь сколь бы ни был он полезен боярам в игре против хана, риск его союза с османами перевесил эту пользу, и от опасного гостя решили избавиться.[780]

Вернувшись в Астрахань, Мурад Герай не стал устраивать разбирательств по поводу гибели брата, поскольку и сам уже ходил под подозрением: доброжелатели царя по всем уголкам Кавказа доносили в Москву, что Мурад собирает силы и планирует сдать Астрахань османам, как только те подойдут к ней.[781]

Настала зима, и Ислям II Герай, помня повеление султана, двинулся с Алпом и Фетхом в поход на Польшу. Хан должен был дойти до Ак-Кермана и соединиться там с османским войском. Ислям Герай впервые самостоятельно командовал военным походом, и эта его первая кампания не задалась с самого начала: крымцы не желали идти на войну, и хану пришлось рассылать по селам янычар, чтобы те жестоко наказывали дезертиров.[782] Когда же ханское войско прибыло к переправе через Днепр, оказалось, что из-за необычайно теплой зимы река до сих пор не покрылась льдом и переправиться через нее невозможно. Воинам пришлось провести месяц на берегу Днепра, пока, наконец, морозы не сковали реку ледяным мостом. Наконец, и эта преграда была преодолена, но в Ак-Кермане обнаружилась следующая: турецкие воины, напрасно ожидавшие крымцев еще с осени, разошлись.

Ислям II Герай остановился в Ак-Керманской крепости, дожидаясь, пока союзники вновь соберут свои полки. Уже начинался март, но хан никуда не спешил. В Ак-Кермане было немало любопытного для суфия: здесь Малик-Аштер, патрон эски-юртских дервишей, победил великана Салсала — царя джиннов; здесь когда-то жил чудотворец Мияк-Баба-Султан, превращавший воды Турлы в масло.[783]

В этом городе чудес к царственному дервишу и явился нежданно огненный ангел Азраил и унес его душу туда, где уже нет страха перед гневными падишахами, коварными родичами и бунтующими толпами, а есть лишь мир и покой, которых Ислям Герай не обрел ни в суфийской келье, ни на хаканском престоле…

Похоронив умершего Исляма у стен мечети в Ак-Керманской крепости,[784] Алп Герай приготовился к долгожданному часу восхождения на трон. Беи, присутствовавшие при войске, прочли над калгою молитву и провозгласили его новым ханом. Оставалось лишь утвердить этот выбор в Стамбуле и получить от халифа благословительную грамоту. Приятная обязанность ехать за нею выпала Осман-мирзе Ширину.[785]

Никому из братьев Алпа Герая не доводилось прилагать таких усилий, какие прилагал он, ради достижения престола — и никого из них не сопровождало столь фатальное невезение: венец упорно не давался ему в руки. Алп был непопулярен в народе, и крымские татары хотели себе другого правителя: Гази Герая, который десять лет назад ушел на войну в Ширван и с тех пор успел прославиться по всему Востоку как герой иранской кампании, а сверх того, и как прекрасный стихотворец, пишущий под псевдонимом Газайи.[786] Алп Герай мог бы и не обращать особого внимания на нерасположение подданных, если бы не один важный нюанс: храброго поэта желал видеть на престоле не только крымский народ, но и сам османский султан.