Повелители двух материков. Том. 1: Крымские ханы XV— XVI столетий и борьба за наследство Великой Орды

«Солнце в созвездии Льва» (1532)

Ислам I Герай надеется, что султан утвердит за ним ханский титул — Вместо него ханом назначен Сахиб I Герай — Сафа Герай в Казани свержен с трона — Сахиб Герай укрепит свои позиции в отношениях с беями — Основание Бахчисарая Сахибом Гераем в 1532 году

День, когда Саадет Герай отрекся от престола и отправился в Стамбул, стал днем торжества для Исляма I Герая. Ханский титул, присвоенный ему беями еще восемь лет назад, наконец-то обрел свое значение: теперь в Крыму не было других ханов, помимо него.

С самого начала выступая как защитник беев от притеснении Саадета, Ислям Герай мог рассчитывать на поддержку крымской знати. Оставалась, тем не менее, другая серьезная проблема: отношения с османским падишахом. Сбросив с трона султанского любимца, Ислям Герай сознавал, что теперь в любой день у крымских берегов могут показаться турецкие галеры с янычарами — и тогда рассчитывать на преданность беев будет бесполезно: они покорятся тому, у кого сила. Поэтому даже сейчас, когда Саадет удалился в Турцию, Ислям Герай не решался вступить на полуостров. Он стоял на северной границе крымских владений — у реки Самары, впадающей в Днепр.[464] Для того, чтобы вернуться в Крым и спокойно править там, необходимо было сперва примириться со Стамбулом.

Пытаясь завоевать симпатию султана, Ислям I Герай сделал широкий и рискованный жест: он отправил Сулейману I письмо, в котором просил утвердить на крымском престоле наиболее достойного, по мнению султана, кандидата и выражал готовность покориться решению падишаха, каким бы оно ни было. Ислям надеялся, что Сулейман оценит такую преданность и посчитает наиболее достойным его самого. Но падишах сделал вид, что не понял намека. Он действительно поступил так, как счел нужным: утвердительная грамота была выдана Сахибу Гераю, а Ислям Герай получил чин калги.[465]Разочарование Исляма было огромным. Титул калги он уже имел и ранее, причем неоднократно, и теперь ему снова приходилось оставаться всего лишь вторым, хотя после своей победы над Саадетом он имел все основания наконец-то стать первым…

Сахиб Герай направился из Стамбула в Крым по дороге вдоль западного берега Черного моря, сопровождаемый целым войском: с ним шла тысяча вооруженных сейменов (ружейных стрелков) и шесть сотен османских янычар с пушками.[466] Сулейман I позаботился, чтобы хан был принят на родине приветливо, заранее направив беям особое послание: «Я назначил Сахиба Герая ханом, а Ислям-султана — калгой. Пусть каждый из вас отправится к ним и остается с ними. Пусть хан и Ислям-султан оставят ту холодность, что царит в их отношениях, пусть они помирятся и положат конец распрям. Займитесь наведением порядка в стране, подготовьтесь к походам и отправляйтесь на священную войну».[467]

Распоряжение султана было трудно оспорить: страна действительно давно нуждалась в наведении порядка. Поэтому, как и предвидел Ислям, знать сочла за лучшее засвидетельствовать свою покорность новому правителю. Собравшись вместе, беи поспешили к Днепру, чтобы встретить там на переправе Сахиба Герая.

Вскоре ханский кортеж приблизился к крымским границам. В приднепровских степях был устроен походный лагерь с роскошным шатром для хана, в котором Сахиб Герай принимал аристократов, по очереди являвшихся к нему засвидетельствовать свое почтение. Сахиб Герай восседал на троне из слоновой кости — великолепный, «как Солнце в созвездии Льва», по выражению очевидцев.[468] Беи поздравляли хана с восхождением на престол, а тот наделял их драгоценными подарками. После этого торжественная процессия направилась в столицу Крыма, Салачик, куда был приглашен и Ислям Герай.

Встретившись с Ислямом, Сахиб сказал ему: «Ни этот трон, ни этот венец не останутся нам навечно. Поэтому давай начнем эру справедливости и милости».[469] Порешив на этом, дядька с племянником расстались: Ислям Герай, утвержденный в чине калги, отправился в свои владения у Ор-Капы и Ак-Чакума, а Сахиб Герай остался в Салачике и принялся за разбор государственных дел.

На внешнем фронте Саадет Герай оставил своему преемнику печальное наследство запутанных проблем. Преданно обратив свой взор на Стамбул, Саадет забросил дела Великого Улуса. Неудивительно, что наследство Орды, с великим трудом добытое и собранное Менгли и Мехмедом Гераями, начало расхищаться соседями. Пока в Крыму шли усобицы, Ногайская Орда стала патроном Хаджи-Тарханского ханства: и теперь о каком-либо влиянии Гераев на Нижней Волге не шло и речи.

Еще хуже обстояли дела в Казани. Уяснив, что Саадет Герай не намерен вступаться за казанцев, Василий III вернулся к своему давнему замыслу сменить Гераев на казанском престоле московскими ставленниками из рода Намаганов. Это ему удалось. Хотя очередной поход русских воевод на Казань летом 1530 года оказался безуспешен, против Сафы Герая повели борьбу приверженцы Москвы из числа татарской знати: они устроили переворот и свергли хана, изгнав вслед за ним и всех его земляков-крымцев. Казанским правителем стал прибывший из Московии Джан-Али — родной брат столь не полюбившегося казанцам Шах-Али.[470]

Великий Улус, когда-то объединенный под властью Гераев, распался, и Сахибу предстояло предпринять немалые усилия, чтобы вернуть стране пошатнувшийся при прежнем хане авторитет, а главное — безопасность.

Для этого следовало навести сперва порядок в самом Крыму, усмирив непокорную знать. Хап прекрасно помнил имена и лица тех вельмож, кто еще год назад, столпившись у дворца Саадета Герая, громко требовал выдать Сахиба им на расправу. Однако, в отличие от своего предшественника, Сахиб Герай не стал никому рубить головы. Придворные недаром говорили, что хан обладает мудростью Соломона — ибо он принял поистине «соломоново решение», развязав сложнейшую проблему отношений с аристократией.

События последних десятилетий свидетельствовали, что Ширины с немалым успехом оспаривают у ханского рода реальную власть над Крымом, и этого стремления у них не отбило даже жестокое наказание со стороны Саадета Герая. Вельможи сильно принизили достоинство крымской династии, приняв обычай поручать выбор ханов Стамбулу; они за последние десять лет сумели отстранить от власти уже трех неугодных им правителей Крыма и невероятно возвысились в собственных глазах. И Сахиб Герай нашел Ширинам достойного соперника, который уравновесил их влияние в стране: хан прибавил к привилегированной четверке карачи-беев представителей еще двух родов — Сиджеут и Мансур.[471]

Сиджеуты были знатным, но небольшим кланом, зато Мансуры (как называлась крымская ветвь знаменитого рода Мангыт) были способны помериться с Ширинами и численностью, и мощью. Хотя уже и Менгли, и Мехмед Герай пытались приблизить Мангытов к себе, все же этот род пока еще не был допущен ни к выборам крымских ханов, ни в собрание карачи-беев. Сахиб Герай изменил этот порядок и окончательно уравнял Мансуров в правах с местной крымской аристократией.[472] Отныне Ширинам приходилось больше беспокоиться не столько о своем влиянии на хана, сколько о том, чтобы Мансуры не достигли вместо них первенства в Крыму. Хан же, как и пристало государю, теперь становился не соперником знати, а верховным судьею над ней.

Далее хану следовало обзавестись достаточной военной силой, которая подчинялась бы только ему одному и не зависела бы от воли беев. Помня, что Саадет Герай многими своими успехами был обязан турецким пушкам и мушкетам, Сахиб Герай решил создать собственное войско наподобие янычарского в дополнение к тем отрядам, что дал ему султан. Назывались эти «гряды капы-кулу или секбаны, на службу в них принимали вне зависимости от знатности и родовой принадлежности, и возмущенные беи жаловались, что хан набирает свои стрелковые войска «из мерзавцев и разбойников», собранных по всему Крыму.[473] Cекбаны неотлучно находились при своем повелителе, и в столице им был отведен специальный квартал поблизости от ханского дворца Девлет-Сарай.[474]

Но самым выдающимся нововведением Сахиба Герай стало основание Бахчисарая.

Прежняя «столица двух, материков», Салачик, лежала на дне каменного котла посреди отвесных скал, надежно защищенная поднебесной твердыней Кырк-Ер и горными теснинами. Ниже по течению речки Ашлама[475] узкое ущелье переходило в просторную долину с отлогими склонами. Оживленная дорога, бегущая между ними, выводила пут-пиков па равнину, к селению Эски-Юрт.

Кое-где по долине были разбросаны одиночные постройки (как, например, старая усадьба Дере-бея с мавзолеем хозяина[476]), но основную площадь здесь занимали сады. Это наверняка были «чаиры»: традиционные для Крыма фруктовые насаждения н дикой местности, куда хозяева приходили лишь несколько раз в год, чтобы привести в порядок деревья или снять урожай.

Время от времени Сахиб Герай со своими спутниками появлялся в этих садах для проведения различных торжеств вне дворца; специально для этого посреди деревьев был сооружен позолоченный павильон с троном посередине и устроен бассейн с фонтаном. Хан собирал здесь беев и мирз и давал торжественные пиры в окружении музыкантов.[477]Вскоре Сахиб Герай решил постоянно обосноваться в этой живописной местности и построить здесь новый ханский дворец. Сложно сказать, что именно руководило его решением: то ли прежний дворец, довольно скромный по размерам,[478] уже стал тесноват для разросшегося придворного штата, то ли Сахиб Герай решил, что новая, более обширная и роскошная резиденция лучше подчеркнет его статус великого хана. Свою роль наверняка сыграло и то, что Крым уже не слишком опасался вторжений извне: появившаяся у хана артиллерия позволяла надежно защитить столицу, которую теперь незачем было прятать за каменными стенами в тесном ущелье. Достаточно было поставить дозор и артиллерийский расчет на возвышающейся над долиною Топ-Кае («Пушечной скале»), чтобы перекрыть орудийным огнем всякий доступ к столице.

Как писали об этом позже возвышенной прозой, Сахиб Герай, «став великим падишахом эпохи… вышел, как семиглавый дракон, из пещер Салачикского ущелья. Он сделал местом своего жительства и приютом этот Бахчисарай и построил за семь лет Бахчисарайский дворец».[479]

Среди крымских татар сложилось несколько преданий о том, как хан выбирал место для постройки своей новой резиденции. Как говорит одно из них, однажды, охотясь в долине, сын Менгли Герая (в котором легко признать Сахиба) стал случайным свидетелем драки двух змей в зарослях на берегу реки. Одна из змей проиграла поединок и, вся израненная, из последних сил отползла к воде. Победительница же вступила в бой с новой соперницей, внезапно появившейся на берегу, а побежденная змея, окунувшись тем временем в речную воду, чудесным образом исцелилась от ран и покинула поле сражения целой и невредимой. Здесь, на берегу целительной речки, и был возведен новый дворец.[480]Другая легенда тоже подчеркивает благотворный климат долины: задумав основать новую резиденцию, Сахиб Герай повелел разрубить на девять частей баранью тушу, положить куски в девяти различных местностях, годных для строительства дворца, и выждать девять дней. По истечении этого срока выяснилось, что свежим остался лишь тот кусок, который был оставлен в долине на берегу Ашламы, Так было избрано место для строительства.[481]

Так или иначе, «в саду, наполненном восторженным пением птиц»,[482] вскоре поднялись стены нового ханского дворца, названного Бахче-Сараем — «Садовым Дворцом». Поблизости от ханского жилища и зала для совещаний была возведена большая мечеть, а рядом с ней — добротная каменная баня, над входом в которую до сих пор сохранилась плита с именем хана-основателя и годом постройки.[483] Оправдывая свое название, Садовый Дворец утопал в зелени кипарисов, гранатовых деревьев и жасминовых кустов.[484] Очень скоро вокруг ханской резиденции вырос целый город, перенявший ее название.

Так Сахибом Гераем была основана новая столица Крымского ханства, Бахчисарай. Как показали века, возведенный Сахибом Гераем дворец оказался самым долговечным памятником не только правлению Сахиба, но и всей славной эпохе Крымского Юрта.

Сахиб Герай не забыл и про первую ханскую столицу — Салачик. Здесь, в квартале секбанов, им был возведен высокий дворец правосудия, надпись над входом которого гордо именовала Сахиба Герая «победоносным знаменем рода Чингизова».[485]

Теперь Сахибу Гераю предстояло оправдать этот высокий эпитет.

Перекопское ханство (1533–1537)

Бунт Исляма Герая против хана — Раскол Крымского ханства — Ислям Герай теряет приверженцев — Сахиб Герай просит Бакы-бея устранить Исляма Герая — Разгром мятежа, хан прощает Исляма Герая — Ислям Герай убит Бакы-беем

Пока Сахиб Герай обустраивал новую столицу, а Ислям в должности калги охранял подступы к Крыму, на полуострове появилось еще одно лицо ханского звания: Сафа Герай, лишившийся своего казанского престола вследствие переворота.

Сахиб Герай, наверное, не без труда узнал в нем того юношу, которого одиннадцать лет назад оставил в Казани своим преемником. Годы, проведенные молодым казанским правителем в постоянной готовности к бою без надежды на чью-либо помощь, воспитали в нем самостоятельность и твердую бескомпромиссность. Сверженный казанский правитель горел местью к московскому врагу, лишившему его трона: «Я не перестану воевать с тобой и буду мстить тебе до конца — так и знай!» — писал он Василию из Крыма.[486]

Не ограничиваясь словами, Сафа Герай взялся за дело. Уже в августе 1533 года он с Ислямом Гераем и сорока тысячами войска выступил на Касимов, а затем и на Рязань.[487] Хотя эти военные акции проводились без приказа Сахиба Герая, хан не возражал против них: он и сам готовился к крупному разговору с Московией, и стремление Сафы Герая поскорее ринуться в бой было в этом свете весьма похвальным. Никакой политической выгоды от этого похода Крым не получил: Сафа и Ислям не дошли до крупных городов и были оттеснены назад.[488] Было ясно, что для серьезного военного предприятия, способного освободить Казань, следует поднимать весь Крым — а это мог сделать только сам хан.

По возвращении из военного похода Ислям Герай написал в Москву письмо: в нем он оправдывался перед князем, что ходил на московские границы не по своей воле, а лишь для того, чтобы не навлечь подозрений соотечественников своим отказом воевать с русскими.[489] Эта странная с первого взгляда фраза появилась в письме калги не случайно. Прибытие в Крым смелого и энергичного Сафы Герая подтолкнуло Исляма к решительным действиям: рассчитывая на поддержку кузена, он задумал сразиться с ханом и наконец добыть себе трон. Желая заранее усилить свои позиции, он решил завязать дружбу с московскими неприятелями Сахиба — и потому заявлял о своей непричастности к организации похода.

В начале лета 1534 года Ислям Герай поднял бунт против Сахиба.[490] Хан отбил атаку калги и вытеснил его из Крыма — но окончательно разгромить строптивого племянника ему не удалось. Ислям Герай укрепился в своих владениях у Перекопа и объявил себя полновластным ханом. Вместе с ним за перешеек ушла часть Ширинов, а также склонившийся на сторону бунтовщиков Сафа Герай с несколькими другими султанами из ханского рода.[491]

Страна оказалась расколота надвое. Теперь в ней правили два хана: один на полуострове, а второй — в материковых владениях. В руках у мятежника оказались «ключи от Крыма»: его мятежное «перекопское ханство» отрезало Сахибу Гераю дорогу на материк, и к Исляму попадали все польские и московские послы, что направлялись в Бахчисарай.[492] Пользуясь этим, Ислям Герай предложил союз одновременно Московии против Польши и Польше против Московии, выжидая, какая из двух стран предложит ему более богатые дары.[493] Но соседи видели, что Ислям далеко не столь могуч, как желает казаться, и потому не спешили осыпать его золотом. Польский король заявил, что пока в Крыму длится эта усобица, его стране нечего опасаться, а в Москве Исляма Герая считали человеком шатким и ненадежным.[494]

Скупость соседей не предвещала ничего хорошего. Поддержавшие бунтовщика беи и мирзы ждали богатого вознаграждения за свое усердие и риск — а как раз этого Ислям Герай не мог им обеспечить. «Перекопское ханство» было небогатым краем, поступающие из-за рубежа дары были слишком скудны, а попытки грабить соседние земли оказались неудачны.

Перекопский двор обнищал, здесь стали вспыхивать споры из-за имущества и товаров, а хан терял контроль над своими сторонниками. Авторитет Исляма Герая был окончательно подорван грандиозным скандалом, который разгорелся в ставке мятежников после того, как открылось, что Ислям присваивает себе дары, поступающие из-за границы для Сафы Герая. Оскорбленный Сафа покинул Перекоп и, не тратя больше времени на бессмысленный мятеж, отправился заниматься настоящим делом: возвращать себе Казань.[495]

Трон под Ислямом Гераем зашатался, и мятежник стал готовить пути к отступлению. Вначале он попытался объясниться с султаном, изложив ему в письме свою позицию.

Ислям перечислял свои обиды на Сахиба и просил себе ханского титула: «Если мне, Вашему слуге, окажут честь и доверят ханство — я сделаю все, зависящее от меня, я истрачу все мои силы и послужу стране так, чтобы это могло стать примером всему миру. Если же мне не доверят ханства — то я все равно останусь добрым и преданным слугой моего падишаха».[496]Понимая, однако, что Сулейман вряд ли согласится утвердить его на престоле, Ислям заранее предлагал и другой вариант: пусть на крымский трон возвратится Саадет Герай. Ранее он уже направил несколько подобных посланий к султану, но тот неизменно отвечал на них призывом помириться с ханом. Ислям Герай убеждал Сулеймана, что примирение с Сахибом абсолютно исключено: «Это было бы неосуществимо, даже если бы два мира соединились».[497] Можно видеть, сколь сильна была у Исляма неприязнь к Сахибу, если он соглашался даже, чтобы ханом снова стал Саадет, его былой противник!

Ислям клялся, что если султан прислушается к этой просьбе и вернет в Крым Саадета Герая, то он прекратит свой мятеж, навсегда покинет Крым и уйдет в Хаджи-Тархан. Волжская столица была упомянута неслучайно: скитаясь после очередного бегства из Крыма в 1531 году, Ислям забрел в Поволжье и сумел на несколько месяцев занять хаджи-тарханский престол. Теперь он надеялся, что сможет вновь воцариться над Хаджи-Тарханом, и даже пообещал султану превратить пустынное волжское ханство в богатый процветающий край и отправиться оттуда с войском на помощь османам против Персии.[498]

После отъезда Сафы Герая в Казань многие беи и мирзы стали покидать неудачливого бунтовщика. Утомленные тяготами затянувшегося восстания, они возвращались в свои крымские владения, являлись к Сахибу Гераю и раскаивались перед ним, приводя всевозможные доводы в свое оправдание.[499] Хан охотно даровал им высочайшее помилование. Сахиб Герай с большим удовлетворением наблюдал, как тает круг перекопских мятежников.

Сахибу Гераю было известно, что Ислям исключает всякую возможность примирения с ним. И если переговоры были заведомо бесполезны, то Сахибу оставалось лишь избавиться от непримиримого противника. Хан желал избежать военной схватки с мятежником, ибо не вполне доверял своим беям (которые, разочаровавшись в Исляме, все же продолжали писать в Стамбул тайные кляузы с просьбами об отставке Сахиба[500]). Для прекращения непрестанных мятежей было достаточно устранить главного их зачинщика — но как это сделать, чтобы не вызвать нового витка междоусобной войны?

Пока Сахиб Герай находился в раздумьях, к нему из стана мятежников прибыл Бакы-бей — старший в роде крымских Мангытов. Он тоже бросил Исляма Герая — видимо, Бакы не мог стерпеть, что пока он стоит в Перекопе, пост мансурского бея отдан ханом его младшему брату Ходжатаю, который и наслаждается всеми преимуществами высокого статуса карачи. Сахиб Герай принял Бакы с большим почетом, устроив в его честь торжественный пир в присутствии всей знати. После трапезы и общей молитвы хан пригласил Бакы в свои покои побеседовать наедине.

— Сердце мое, — сказал Сахиб Герай, — беи хотят сделать врагами меня и моего племянника, который хочет стать ханом над своим ханом… Население наших краев страдает от этой распри, и многие мусульмане принесены ей в жертву. Я принял решение, и только ты сможешь вернуть мне спокойствие. Если ты дашь свое согласие, то совершишь дело, угодное Аллаху. Завтра я устрою большой совет. После того, как ты наденешь подаренный мной халат, попроси меня о чем-нибудь невыполнимом. Я откажу тебе. Тогда сделай вид, что ты пришел в ярость, встань и тотчас покинь собрание; возьми лошадей и уезжай. Я прикажу послать за тобой погоню, но ты укроешься у Ислям-султана. Убей его при удобном случае. Я щедро награжу тебя. Если же он заподозрит что-либо и не захочет тебя принять — уезжай сразу. Отправляйся к ногайцам и забудь обо всем. Пусть пройдет несколько лет, и тогда вернись внезапно, предприми ночную атаку и убей его, когда он будет спать. Сделай это, и я дам тебе больше ценностей, чем когда-либо дарили падишахи своим беям.[501]

Бакы согласился на предложение хана и поклялся страшной клятвой на кинжале, что не выдаст этого уговора ни одной живой душе.

На следующий день, собравшись в садовом павильоне в Бахчисарае, хан и бей блестяще сыграли условленные роли. Хан одаривал своих приближенных грамотами на земельные владения, а Бакы-бею достался лишь нарядный халат да горсть монет. Бакы вскочил, наговорил хану дерзостей и ускакал, а Сахиб Герай отправил за ним погоню, которая, разумеется, вернулась ни с чем.

Бакы не пришлось кривить душой, чтобы сыграть роль оскорбленного: он и впрямь был раздосадован тем, что хан не возвел его сразу же в достоинство мансурского бея, а потребовал вначале доказать преданность делом, выполнить опасное задание, да еще и провести в случае неудачи несколько лет вдали от бейского двора! Прибыв к Исляму Гераю, Бакы тут же рассказал ему о своем разговоре с ханом. Но Ислям Герай не спешил с благодарностями: подумав, что алчный бей обманывает его в надежде выманить какую-нибудь награду, он отправил Бакы восвояси.[502]Бакы-бею оставалось лишь отправиться к своим сородичам-Мангытам в Ногайскую Орду.

Тем временем у Исляма Герая появился новый повод надеяться на успех своего бунта: в его руки попался чрезвычайно важный пленник, которого можно было с успехом использовать в очередных политических комбинациях — русский князь Семен Бельский.

Московский правитель Василий III умер в конце 1533 года, и преемником престола был объявлен его сын, трехлетний младенец Иван IV (будущий Иван Грозный). Пока правитель был мал, вся власть в Московии перешла в руки соперничающих боярских группировок. Те из них, что пробились поближе к трону, стали сводить старые счеты с недругами — и Бельскому, попавшему в число неугодных, пришлось бежать в Литву. Желая отомстить своим обидчикам, он искал управы на них вначале у польского короля, а затем и у турецкого султана. Бельский просил у Сулеймана военной помощи, обещая взамен подчинить османам Рязанское княжество. Падишах, который к этому времени уже примирился с Польшей и потерял прежний интерес к союзу с Московией, решил помочь князю. Он отправил Бельского в Крым, отдав распоряжение, чтобы Сахиб Герай и кефинский наместник собрали для него войско.[503]Ислям Герай тотчас же сообщил обо всем этом в Москву и добавил, что покуда он стоит на Перекопе, хан с Бельским и турками не смогут выйти в поход на русских.[504] В ответ бояре просили Исляма Герая поймать Бельского и убить его либо выдать в Москву. Просьба была подкреплена щедрыми подарками, и Ислям взялся выполнить ее. Неизвестно, как именно ему удалось захватить Бельского, но беглый князь в конце концов очутился в его лагере, а Сахибу Гераю приходилось теперь читать гневные письма султана с упреками в невнимательности и требованиями немедленно освободить князя.[505]

Далее терпеть своеволие Исляма было невозможно, и хан двинул против бунтовщика военный отряд. Вылазка получилась быстрой и победоносной: подойдя ночью к Перекопу и ударив на стан калги, Сахиб Герай захватил весь его лагерь. Правда, сам Ислям Герай успел уйти, прихватив с собой и Бельского. Но этот разгром подорвал остатки сил мятежника, и Ислям Герай запросил пощады: «Хан — мой дядя. Если я покорюсь ему — пусть он сохранит мне жизнь». Сахиб Герай объявил, что прощает его, и повернул обратно, оставив Исляма в перекопском улусе в прежнем чине калги.[506]

Несколько месяцев спустя, в августе 1537 года, в Крыму стало известно, что Бакы вернулся из Ногайской Орды, совершил ночное нападение на ничего не подозревавшего Исляма Герая и убил его, а затем, забрав с собой его семью, слуг, имущество и Симеона Бельского, скрылся в Хаджи-Тархане.[507]

Вряд ли Сахиб Герай слишком скорбел о племяннике. Хотя тот и повинился перед ханом, опыт показывал, что все его прежние покаяния перед Саадетом ничего не стоили и снова сменялись бунтами. Хан назначил калгою своего старшего сына Эмина Герая, а крепость Ак-Чакум, которая еще со времен Ахмеда Герая превратилась в гнездилище непрестанного мятежничества, передал под власть турецкого султана.[508]

«Волк в овчарне» (1538–1541)

Новые нападения ногайских беев на Крым — Примирение Бакы-бея с Сахибом Гераем — Сафа Герай возвращается на казанский престол — Поход Сахиба Герая на Москву — Бакы-беи планирует покушение на хана и срывает поход — Казнь Бакы-бея

Бакы-бей выступил против Исляма Герая вовсе не потому, что об этом его когда-то попросил хан, а исключительно из собственных соображений: ведь, потерпев неудачу в Крыму, Ислям стал искать пути к хаджи-тарханскому трону — а это очень не понравилось Ногайской Орде, которая считала себя покровителем Хаджи-Тархана.

Похоже, Бакы так и не простил Сахибу того разговора в тишине ханских комнат, когда выяснилось, что он нужен хану не в качестве предводителя крымских Мангытов, а лишь как орудие возмездия. С тех пор Бакы затаил враждебность к Сахибу Гераю. Хан звал его в Крым, но гордый бей отказался вернуться, избрав путь войны.

В 1537 году Ногайская Орда собрала свои разрозненные улусы и провела великий объединительный курултай. Единство придало ей такую силу, что она, по сути, превратилась в отдельную могучую державу. Ногайцы восприняли свою победу над Мехмедом I Гераем в 1523 году не просто как разгром хана, но как перехват у него власти над всею Великой Ордой: «Хан Тохтамышева юрта [т. е. Крыма] Аллаха забыл, и я пал на колени перед Аллахом, и Аллах отдал тот юрт нам, ради нашей праведности» — писал ногайский мирза Кель-Мухаммед в Москву. После победы над крымским хаканом вельможи Ногайской Орды сами стали считать себя повелителями Великого Улуса и требовали у Москвы, чтобы та отныне платила дань не в Крым, а в Ногайскую Орду. В ногайских степях вновь стали раздаваться призывы к походу против Гераев.[509]

Когда в 1538 году султан Сулейман пригласил Сахиба Герая в поход на Молдову, ногайский отряд попытался в отсутствие хана вторгнуться в Крым. Но Сахиб Герай заблаговременно позаботился о том, чтобы укрепить перешеек, по которому пролегал путь с материка на полуостров: он перестроил крепость Ор-Капы и углубил древний Перекопский ров — так, что он протянулся от Черного моря до Сиваша и наполнился водой. Закончив эти приготовления и выступив в поход, ханское войско встретило приближавшихся неприятельских мирз у берега Днепра и разгромило их.[510]Следующую атаку на Крым вел сам Бакы-бей, напавший на ханского сына, калгу Эмина Герая, когда тот возвращался из зимнего похода на окраины Литвы. На пути у Днепра крымцев настигли сильные морозы, и воины едва могли продвигаться вперед навстречу метелям и снежным буранам. Этим и воспользовался Бакы-бей: пока калга ходил в Крым за подкреплением, Бакы громил остававшиеся в степи крымские отряды. Из-за его нападений крымскому войску пришлось задержаться на месте более недели, и за это время от лютой стужи и атак Бакы-бея погибло до пяти тысяч человек. Однако в итоге нападавшие были отбиты, а Деве-мирза, младший брат Бакы-бея, взят в плен.[511]

Хану следовало любой ценой заполучить Бакы в Крым, поскольку враждебность бея грозила погубить едва наладившийся в стране порядок.

Пытаясь выманить бея из степей, Сахиб Герай арестовал его младших братьев: Ак-Биби-мирзу и Деве-мирзу, посадив их в кандалах под стражу. С пленниками обращались мягко, но провести в заключении им пришлось почти год. Наконец, стало известно, что Бакы покинул Ногайскую Орду и перебрался поближе к Крыму, в Азак. Тогда хан освободил обоих арестантов и отправил их по очереди к Бакы-бею, чтобы они уговорили брата вернуться. Сахиб Герай обещал, что сделает Бакы предводителем Мансуров вместо Ходжатая и женит Ак-Биби-мирзу на своей дочери. Бакы долго не соглашался возвращаться в Крым, опасаясь, что хан готовит ему ловушку. Но Ак-Биби, уже предвкушавший выгоды от своего будущего брака, уговорил его отправиться к хану.[512]

Сахиб Герай сдержал свое слово: он принял Бакы при дворе с большими почестями, отдал под его начало земли и войска Мансуров и приказал крымским беям, чтобы каждый из них по очереди устроил особый торжественный прием для гостя. Для того, чтобы отблагодарить хана за его милости, Бакы-бей имел достойный ответный дар: он привел в Бахчисарай целого и невредимого князя Бельского, о котором так беспокоился турецкий султан и который мог сослужить хорошую службу в борьбе с московским двором.[513]

Надо сказать, что, помимо Бельского, Бакы-бей захватил в разгромленном стане перекопского мятежника и другого важного пленника: сына Исляма Герая. Но брать его с собой в Крым Бакы не стал, оставив сына мятежного хана в ногайских улусах. Бей связывал с этим юношей грандиозные планы на будущее: ведь все благодеяния Сахиба Герая были для Бакы-бея ничто по сравнению с перспективой заменить хана собственным ставленником и возродить обычаи поздней Золотой Орды, когда могущественные Мангыты сажали на престол ханов-марионеток и распоряжались империей по собственному усмотрению. Сахиб Герай сознавал, что Бакы может причинить государству серьезные хлопоты, но в любом случае предпочитал, чтобы тот находился под надзором в Крыму. Кроме того, хан нуждался в военной помощи Мансуров для осуществления своей давней мечты: воссоединения распавшегося Улуса Бату — тем более, что обстоятельства для этого складывались самые благоприятные.

После смерти Василия III казанские вельможи сочли Московию слишком ненадежным покровителем и решили вернуться к прежним порядкам. Осенью 1535 года они свергли и убили Джан-Али, а затем обратились к Сафе Гераю с просьбой вернуться на престол. Разумеется, им не пришлось долго настаивать: Сафа Герай уже давно ждал этого дня.[514]Московские бояре обеспокоились таким развитием событий и стали готовить очередной поход для усмирения Казани. Но Сафа Герай предупредил их наступление, планомерно разрушая русские крепости и городки, которые в последние десятилетия были во множестве построены у границ Казанского ханства.[515] Пока Сафа Герай опустошал плацдармы будущей атаки, Сахиб Герай действовал на дипломатическом фронте, причем здесь он выступал не как крымский хан, а как хакан Великого Улуса, называя себя в русском тексте письма «царь царям».[516] «Казань — мой престол и моя земля»[517] — твердо заявил он, требуя от московского князя (вернее, от бояр, что переписывались с ним от имени семилетнего Ивана) оставить все планы покорения Казани и заключить с нею мир. В случае же посягательств на независимость Казанского ханства Сахиб Герай обещал лично выйти войной на Москву со ста тысячами крымского войска и османскими янычарами.

Судя по всему, Саадет Герай за последние годы приучил бояр пренебрегать заявлениями крымского двора, поскольку Сахибу Гераю пришлось особо предупредить князя: «Ты не знаешь меня и думаешь, что я такой же, как мои предшественники — но я [как и обещал] пойду на тебя… И пойду я не тайно — не говори потом, что я, как Мехмед Герай, пришел без предупреждения».[518]

Грозные слова хана возымели действие. В 1538 году Москва отменила поход на Казань, но противники Сафы Герая не уставали жаловаться московскому двору на засилье крымцев, обещая убить Сафу или выдать его князю. Обнадеженные этими посулами, весной 1541 года бояре вновь двинули войска в сторону Казанского юрта.[519]

Для Сахиба Герая настал нас доказать, что он не бросает слов на ветер. По всей стране был оглашен ханский приказ готовиться в поход, подобного которому не было уже двадцать лет: целью похода являлась сама Москва, а во главе войска стоял сам хан. Нет сомнений, что Сахибу Гераю живо вспомнилась кампания 1521 года, когда он шел из Казани к Москве навстречу Мехмеду Гераю.

Ночь перед выступлением в поход Сахиб Герай провел в молитве, а наутро, выехав из дворцовых ворот, был встречен множеством подданных, заполнивших узкие улицы столицы для проводов правителя на войну. Сбор войск был назначен у Перекопа, где вскоре и собрались хан со своей гвардией, беи с многотысячными отрядами (в том числе Мансуры под командованием Бакы-бея), а также османские янычары, посланные на помощь Сахибу Гераю. Отсюда огромное войско, насчитывавшее свыше ста тысяч человек, двинулось на север. Хан приказал идти как можно быстрее, чтобы застать противника врасплох.

Путь к Москве крымцам был известен. Ведомо было и то, что на карте похода есть одно трудное место: переправы через Оку, на которых крымское войско могло стать уязвимой мишенью для московских пушек. Но здесь оказал помощь князь Бельский, проводивший крымскую армию к удобной малоизвестной переправе, которой мало кто пользовался. Русские не рассчитывали, что хан будет пересекать реку именно здесь, и потому оставили в этом пункте лишь две сотни стрельцов, которых янычары без труда разогнали пушечными выстрелами. Теперь следовало поскорее соорудить плоты, переправиться через Оку — и тогда ничто не смогло бы удержать крымское войско в последнем коротком марше на Москву.

Передовые отряды ханской армии уже высаживались на противоположном берегу, когда Сахибу Гераю донесли, что Бакы-бей, мирно сопровождавший его всю дорогу, намерен воспользоваться случаем и расправиться с ханом. Бей ждал, пока хан взойдет на плот и окажется на середине реки — тут-то он и планировал расстрелять хана с берега и провозгласить правителем Крыма сына Исляма Герая.[520]

Явных доказательств к этому не было, и потому, не спеша с обвинениями, Сахиб Герай предложил Бакы-бею, чтобы Мансуры тотчас переправились на другой берег. Бакы категорически отказался, убеждая хана, что тот должен пересечь реку первым. Хан повторил приказ — и бей снова воспротивился, чем окончательно выдал свои намерения. Сахиб Герай продолжал настаивать на своем, Бакы не повиновался. В препирательствах прошел день, а после захода солнца переправляться стало поздно.

Наутро противоположный берег уже был заполнен московскими войсками, которые за ночь срочно подтянулись к переправе и целили свои пушки в ханский стан. Силы противника быстро росли: узнав, где стоит хан, воеводы устремились к Оке со всех окрестностей. Между двумя берегами началась орудийная перестрелка.

Возможность переправиться была упущена безвозвратно: русские без труда расстреляли бы из пушек ползущие наперерез течению плоты, и здесь не могла бы помочь даже османская артиллерия. Сахибу Гераю оставалось лишь развернуться и возвращаться в Крым: по милости предводителя Мансуров дорога на Москву была теперь наглухо закрыта.[521]

Сахиб Герай долгие годы мечтал об этом походе; он уже второй раз выступал на Москву из Крыма — и второй раз не мог достичь цели. Досаднее всего было то, что преградой на пути хана встало не столько сопротивление противника, сколько вероломство собственных подданных. Прощать этого было нельзя.

Трудно представить, чего хану стоило сдерживать себя, возвращаясь в Крым бок о бок с Бакы, — но за всю дорогу Сахиб Герай не упрекнул его ни словом. Хан позволил себе излить охватившую его досаду лишь в письме, которое отправил с дороги московскому князю: «Благодари Бога, — писал Сахиб, — что твой час еще не пробил, и благодари Бакы-бея, из-за которого мы не успели переправиться через Оку. Сначала мне нужно убить волка в моей собственной овчарне и очистить мой сад от чертополоха и колючего кустарника — а затем я займусь и тобой».[522]

Вскоре армия миновала Перекоп, и перед ней развернулись горизонты Крыма. Бакы с Ак-Биби повернули в свой удел — гёзлевские степи, а Сахиб Герай направился далее, к столице.

Через некоторое время к Бакы-бею прибыл ханский гонец с известием, что хан намерен, как и обещал, сыграть свадьбу Ак-Биби и приглашает жениха с братом прибыть в столицу. Бакы понял, что хан отложил серьезный разговор с ним лишь для того, чтобы их беседа состоялась не в степях, в окружении мансурского войска, а в ханской столице, при секбанах и дворцовой страже. Отказавшись от путешествия в Бахчисарай якобы по причине болезни, бей направился за пределы полуострова, к берегам Днепра: он собрался бежать из Крыма. Бакы мог бы тотчас, не медля ни минуты, умчаться от хана с несколькими сотнями своих слуг — но он не пожелал уходить налегке и решил увести за собой в Ногайскую Орду все подвластные ему мансурские улусы с их главным богатством: конскими табунами.

Пока Бакы медлил, дожидаясь на Днепре своих людей, возле его стана неожиданно появился сам Сахиб Герай. Хан шел налегке, как будто на обычной охотничьей прогулке: с ним не было войска, и лишь сотня слуг с повозками, ловчими соколами и сворами собак сопровождала его. (То, что ханская сотня была набрана из лучших стрелков-гвардейцев, а в одной из повозок лежали четыре пушки и кандалы с цепями, оставалось в секрете от непосвященных).

Бежать было поздно — да и неловко, ведь хан ничем не угрожал бею. У Бакы не оставалось иного выхода, кроме как учтиво встретить повелителя. Хан пригласил бея в свой шатер, усадил его на почетное место и вслух заметил, что Бакы-бей, судя по его виду, уже благополучно выздоровел. Затем были поданы напитки, и все приступили к трапезе. После этого завязалась застольная беседа, и Сахиб Герай, не меняя спокойного тона, спросил Бакы-бея:

— Бакы-бей, я все спрашиваю себя: думаешь ли ты о тех мусульманах, возвращавшихся со священной войны, которых ты заставил замерзать на морозе? И еще о четырех или пяти тысячах воинов, погибших по твоей вине? Чем же ты надеешься стать в ином мире? Ты всегда считал себя правоверным. Почему же ты стал причиной их смерти? Мы никогда не причиняли тебе зла: ни прежде, ни в недавнем прошлом, когда ты помешал мне пересечь реку Оку, чтобы дойти до русских. Даже тогда я был добр с тобой. Я поставил тебя превыше всех моих беев. Почему же ты платишь мне злом за добро? Не надо так поступать, нельзя позволять себе такого… Тот, кто сотворит зло — зло и получит в ответ.[523]

С этими словами Сахиб Герай встал и покинул шатер. Бакы-бей двинулся было вслед за ханом, но ему преградили выход стражники с цепями.

Бакы был доставлен в Бахчисарай, и когда наступили морозы, принял ту же смерть, на которую два года назад обрек тысячи крымских воинов в зимнем походе: его посадили на ночь в ледяную воду, пока он не умер от холода.[524]

Возвращенный Идиль (1546)

Отношения Сахиба Герая с крымскими беями — Хаджи-тарханский хан истребляет крымских купцов — Взятие Хаджи-Тархана Сахибом Героем — Разгром ногайского войска у Перекопа

Тяжесть злодеяний мансурского бея была очевидна всем в Крыму. За него никто не отважился вступаться, и гибель его не вызвала в среде крымской знати ни протестов, ни возмущений. Впрочем, аристократы и без того уже давно не решались перечить хану, который заставил своих вельмож присмиреть и стал истинным хозяином страны.[525]

Четырьмя годами ранее беи уже пытались было избавиться от слишком самостоятельного правителя: на пути в Молдову (куда Сахиб Герай с войском следовал в поход по приглашению Сулеймана I) они решили подстроить «несчастный случай» с ханом на охоте, погубить его и возвести на престол Ахмеда Герая, сына Саадета.[526] Но их намерение открылось. Злоумышленники уже прощались с жизнью, помня, как Саадет Герай за подобную провинность истребил верхушку рода Ширин — однако Сахиб Герай, в отличие от своего предшественника, опирался не только на грубую силу, но и на тонкий расчет. Вопреки ожиданиям беев, он отложил свой ответный ход на неопределенное время. Теперь беи были у него на крючке: каждый из них понимал, что в случае какой-нибудь новой выходки, пусть даже самой незначительной, хан заставит его ответить за все сполна. С тех пор, как писали современники, каждый бей, являясь к хану во дворец, не был уверен, что вернется оттуда живым; а направляясь из Бахчисарая домой, посылал вперед глашатая, радостно оповещая всех о своем благополучном возвращении из столицы.[527]

Встретившись с ханом в землях Молдовы, Сулейман I специально устроил в присутствии крымских вельмож торжественный прием в честь Сахиба Герая. Величие блистательного падишаха, обращавшегося с ханом, как с братом, произвело сильное впечатление на аристократов. Встреча позволила им воочию убедиться, как высоко ценит османский султан крымского правителя, несмотря на поступавшие в Стамбул доносы. Авторитет хана сильно возрос; и когда Сахиб Герай запретил набирать в этом походе невольников — никто не посмел ослушаться его (несмотря на то, что запрет лишал войско барышей от продажи пленных, на которые рассчитывали участники кампании).[528]

Однако истинный авторитет не мог основываться на одном лишь страхе, что подтверждал и грустный опыт Саадета Герая. Сахиб оказывал крымским аристократам подобающие их рангу почести, время от времени раздавая им ценные подарки и земельные пожалования. Хан заслужил симпатии многих аристократов тем, что постоянно предпринимал боевые походы, приносившие участникам богатые трофеи. Одним из новых направлений крымских военных кампаний стала Черкессия, где Крым начал утверждать свое влияние еще при Менгли Герае, однако лишь теперь сумел прочно закрепить верховенство. Успешно ведя бои в сложных горных условиях, хан демонстрировал талант полководца, личную доблесть и неумолимую справедливость — а это всегда ценилось среди крымцев.[529]

Разуверившись после истории с Бакы-беем в благонадежности Мансуров, Сахиб Герай решил, что будет вернее опираться на Ширинов — тем более, что новый ширинский бей Баба избрал верный путь поведения, никогда не переча хану и без ложной гордыни подчиняясь его приказам.[530]

Утверждая свое единоначалие среди знати, хан укреплял власть и над всем прочим населением страны. Здесь он сталкивался с той проблемой, что кочевники крымских степей могли с легкостью покидать полуостров и становиться орудием в руках ханских недругов — тут достаточно вспомнить и набеги прошлых лет, когда степные соседи ханства легко выводили из Крыма тысячные улусы, и недавнюю историю с Бакы-беем, которому лишь случайно не удалось угнать на Волгу множество жителей степного Крыма. И если хан не хотел, чтобы подобное повторялось в будущем, ему следовало накрепко привязать всех своих людей к земле. С этой целью был издан ханский указ о том, что все обитающие в Крыму кочевники должны прекратить странствия и осесть на месте. Сахиб Герай, не скупясь, раздавал степнякам земли, на которых те были обязаны построить себе поселки. Упорных приверженцев кочевого образа жизни, сопротивлявшихся ханскому приказу, ожидало наказание: ханские служители ломали у таких ослушников жилые кибитки и заставляли их переселяться в дома.[531]

Сахиб Герай сумел найти «золотую середину» между нововведениями по османскому образцу и приверженностью давним традициям, неоспоримостью ханского авторитета и неприкосновенностью наследственных привилегий беев — и жизнь в стране вновь налаживалась, как будто возвращая Юрт в славные времена Менгли Герая.

Положение дел в волжской части Великого Улуса было тоже обнадеживающим.

Хотя крымский поход и не достиг Москвы, бояре поостереглись снова навлекать на себя гнев хана и до поры оставили Казань в покое. Но на смену им выступил другой недоброжелатель Крыма — хаджи-тарханский хан Ямгурчи, свергший своего предшественника Ак-Копека и пришедший к власти вследствие дворцового переворота. Новый правитель Хаджи-Тархана не скрывал своей враждебности к Бахчисараю и начал правление с того, что захватил крымский торговый караван, шедший из Казани в Крым. Обобрав купцов до нитки, Ямгурчи пообещал: «Я еще доберусь до Крыма, разграблю и разрушу его, а вы — лишь дичь, залетевшая из Крыма к моим ногам!». Затем он казнил всех пленных купцов, оставив в живых только десятерых, чтобы те вернулись домой и рассказали о его удали.[532]Это было чрезвычайно дерзким выпадом против Крыма. Истребление мирных купцов должно было продемонстрировать Сахибу Гераю, что связи Крыма с Казанью всецело зависят от воли господина волжских путей — хаджи-тарханского хана.

Уцелевшие купцы прибежали к Сахибу Гераю и пожаловались на бесчинства Ямгурчи. Выслушав их, хан решил завершить дело, начатое двадцать лет назад его старшим братом: выбить Намаганов из Хаджи-Тархана и включить Нижнюю Волгу в свой Улус.

Сам по себе Хаджи-Тарханский юрт не обладал серьезной военной силой, но за ним стояла мощная Ногайская Орда, что и позволяло Ямгурчи вести себя столь дерзко. Сахиб Герай предвидел, что война за Хаджи-Тархан будет вестись не столько с Ямгурчи, сколько с Ногайской Ордой — и потому поднял в поход весь подвластный ему народ. Ханский указ призвал к оружию всех жителей Крыма от пятнадцати до семидесяти лет, грозя наказанием за уклонение от призыва. Когда через месяц крымская армия собралась у Перекопа, она насчитывала двести тысяч человек и, тронувшись на восток, растянулась на тридцать километров пути — «как будто двинулся океан звезд».[533] В последний раз Крыму удавалось собрать столь грандиозную силу лишь в 1509 году, когда калга Мехмед Герай вел крымцев в том же направлении.

Наконец, на степном горизонте блеснула широкая полоса Идиля (как называли в Крыму Волгу) и показались силуэты хаджи-тарханских построек. Оставив войско позади себя, Сахиб Герай с двумя десятками пушек и тысячей всадников первым пошел на штурм города. Узнав о численности прибывшего из Крыма войска, ногайский предводитель Шейх-Мамай не рискнул вступаться за хаджи-тарханского хана и счел за лучшее не вмешиваться в события. Лишенный ногайской поддержки Ямгурчи осознал безнадежность сопротивления. Он сел в лодку и спешно укрылся на противоположном берегу реки, а крымцы беспрепятственно заняли город.

Среди пленных, взятых в Хаджи-Тархане, были и жены хаджи-тарханских беев, бежавших вместе с Ямгурчи из города. Сахиб приказал отправить знатных пленниц в Крым и обеспечить им комфорт и безопасность. Хан объявил, что если мужья этих женщин прибудут в Крым и поступят к нему на службу, то смогут не только воссоединить семьи, но и получить земли на полуострове. Среди обитателей хаджи-тарханского двора был обнаружен также и Бёлюк Герай — десятилетний сын Сафы Герая. Сахиб не стал отправлять его к отцу, опасаясь, что мальчика по дороге могут захватить ногайцы, и решил, что будет безопаснее поселить его у себя при дворе.[534]

Далее предстояло решить, что делать с завоеванным юртом.

Сахиб Герай уже давно желал воцарить здесь одного из своих старших сыновей — Эмина либо Адиля. Однако прежде, чем обустраивать Хаджи-Тархан под венцом Гераев, следовало привести к повиновению Шейх-Мамая — ведь тот после отхода крымских войск мог вернуться к городу и с легкостью свергнуть крымского султана. Многоопытный бей уклонился от сражения и тем самым разрушил план Сахиба Герая: не покорив в открытом бою Ногайской Орды, Крым не мог закрепиться в Хаджи-Тархане. Потому, постояв несколько дней на волжских берегах и убедившись, что ногайцы не намерены воевать, Сахиб Герай скомандовал возвращаться домой — «Даст Аллах, мы еще обустроим этот юрт и будем держать его». Уходя, крым-цы увели за собой на полуостров всех подданных хаджи-тарханского хана: здесь Сахиб Герай последовал обычаю своего отца, который после походов в ордынские степи тоже приводил на полуостров тысячи людей и поселял их в Крыму, укрепляя мощь своей страны. Опустевший город был разрушен — ведь в будущем Сахиб Герай планировал возвести здесь новый.[535]Как только крымцы ушли с Волги, Ногайская Орда вскипела возмущением. В Бахчисарай полетели негодующие послания: ногайская знать возмущалась разорением подконтрольного ей города и заявляла о своих претензиях на приднепровские степи, за которые когда-то пытался спорить с Менгли Гераем Шейх-Ахмед.[536]

Тем временем Сахиб Герай готовился к тому, чтобы вернуться в Хаджи-Тархан и утвердиться там окончательно: спустя два года после взятия города он вновь отправил на волжские берега пушки и ружейных стрелков.[537] Шейх-Мамай почувствовал, что над независимостью его Орды нависла угроза — и решил нанести удар первым.

Поздней осенью 1548 года крымские дозорные доложили, что к Крыму из степей приближается большая ногайская рать под командованием Али-мирзы. Хан тут же отправился на перешеек с сорокатысячным войском, чтобы руководить обороной. Когда Али-мирза был в двух днях пути от Перекопа, Сахиб Герай двинул свою армию навстречу ему. Отойдя подальше от Ор-Капы, крымцы засели по обеим сторонам дороги и стали поджидать незванных гостей. Прошла ночь, и на рассвете послышался топот копыт ногайской конницы. Как только Али-мирза приблизился, ханские воины с двух сторон подошли к перекопской дороге и взяли противника в окружение.

Спасаясь от дождя стрел, посыпавшихся на него, Али-мирза рванулся вперед — но здесь его встретил залп сорока ханских пушек, чьи ядра угодили в самый центр ногайского отряда. Крымское войско еще сильнее сжало кольцо вокруг нападавших: стало так тесно, что луки со стрелами стали бесполезны, и в ход пошли сабли. Как писал очевидец этих событий, трава как будто зацвела тюльпанами от обилия пролитой крови.[538]

Попытка Али-мирзы разорить Крым закончилась полным истреблением его армии: из десяти тысяч его воинов не спаслось даже сотни (впрочем, самому предводителю набега посчастливилось бежать). Приведя три тысячи захваченных в бою неприятелей в Ор-Капы, хан устроил над ними показательную расправу, чтобы навсегда отбить у недругов охоту нападать на Крым. Множество пленных было казнено (причем невиданная ранее в Крыму жестокость примененных казней поразила многих — очевидно, эта «работа» была поручена турецким янычарам), а отрубленные головы казненных были пирамидами сложены на Перекопе для устрашения врагов.[539]

Те, кому была дарована жизнь, остались в крымском плену, а пятьдесят счастливцев отправились домой, чтобы стать глашатаями ужасной новости о полном разгроме ногайского войска и о той жуткой каре, что постигла в Крыму участников набега.

Так Сахиб Герай возвратил долг двадцатипятилетней давности: кровь Мехмеда I Герая была отомщена — и отомщена с избытком, а Хаджи-Тархан снова оказался под властью Гераев. Теперь уже ничто не мешало хану снова направиться к Волге и, не обращая больше внимания на потрясенного разгромом Шейх-Мамая, обустроить Престольный Край под своим началом. Но поход пришлось отложить: к Сахибу Гераю неожиданно прибыл гонец из Казани с письмами от татарских беев.

Прежде, чем изложить, что спешили передать хану в своих посланиях казанцы, обратимся к событиям, происходившим в последние годы в Казанском юрте.

Его величество случай (1546–1549)

Сафа Герай назначает крымцев на ключевые посты в Казани — Возмущение татарской знати и свержение хана — Возвращение Сафы Герая и наказание мятежников — Случайная гибель Сафы Герая — Татарские беи просят приехать на казанский трон Бёлюка Герая

Как уже говорилось, в 1535 году Сафа Герай покинул мятежника Исляма Герая, ушел в Казань и там сумел вернуться на ханский престол. В Казанском ханстве по-прежнему не утихала давняя рознь между двумя группировками знати, из которых одна мечтала о русском покровительстве, а вторая стремилась к независимости как от Московии, так и от Крыма. Это внутреннее соперничество стало для Казани не менее серьезной проблемой, чем непосредственный натиск Москвы: ведь все дворцовые перевороты последних лет происходили здесь не в результате иностранного вооруженного вмешательства, а вследствие борьбы за влияние между этими двумя силами.

Желая положить конец этому, Сафа Герай последовал примеру своего дядьки Сахиба: в споре вельмож за власть победителем должен оставаться хан. Поэтому Сафа Герай стал создавать в подвластном ему государстве «третью силу» — влиятельный круг выходцев из Крыма, беззаветно преданных хану и обязанных ему своей карьерой и благосостоянием. Сафа Герай привел в Казань множество своих давних крымских товарищей, которые сопровождали его и после свержения с престола, и во время странствий в Ногайской Орде и Крыму, и в перекопском мятеже. Скитаясь вместе с Сафою, эти люди терпели всяческие лишения и сильно обнищали. Они верно служили хану, были готовы служить ему впредь, и Сафа Герай щедро наградил своих приверженцев. Он назначил земляков-крымцев на ключевые посты в Казанском государстве и наделил их ясаками — то есть, правом собирать в свою пользу налоги с различных местностей Казанского юрта. Правда, для этого Сафе Гераю пришлось сперва отобрать пресловутые ясаки у семейств местной знати (очевидно, у тех из них, кто проявил враждебность к хану в недавнем мятеже).[540]Неудивительно, что оскорбленные вельможи, лишенные наследственных источников дохода, потянулись к своим московским покровителям с жалобами на хана и просьбами свергнуть его. В 1541 году русские уже собрали было войска на Казань — но тут в дело вступил Сахиб Герай, и его поход к Оке заставил Московию на время забыть о воинственных планах. Однако казанские мирзы не теряли надежды избавиться от хана и продолжали требовать от Москвы, чтобы та вмешалась и свергла неугодного им правителя. Спустя четыре года Иван IV вновь решил попытать военного счастья, однако этот поход не принес ему никаких результатов.[541]Терпение Сафы Герая было исчерпано: нельзя было далее мириться с присутствием в стране изменников, которые из года в год настойчиво накликали на Казань иноземных завоевателей. Когда русские ушли от стен Казани, Сафа Герай открыто бросил местным вельможам обвинение в том, что это именно они тайно призвали врагов к столице. После этого некоторые из татарских аристократов были казнены, а других постигли различные наказания.[542] Суровые меры Сафы Герая вызвали новый мятеж, и в начале 1546 года крымцы, вознесенные на вершины власти в Казанском юрте, были истреблены либо изгнаны, а Сафа Герай покинул город и отправился за подмогой.[543]

На опустевший трон был возведен Шах-Али. Несмотря на его воцарение, этот переворот отнюдь не означал полной победы промосковских сил — скорее торжествовали те, кто мечтал о полной независимости юрта: казанцы не позволили войти в город русским войскам, сопровождавшим Шах-Али, и обращались ним весьма дерзко, демонстрируя хану тем самым, что он лишь символическая фигура, тогда как управлять страной беи намерены сами.[544]

Тем временем Сафа Герай в поисках военной помощи побывал в Хаджи-Тархане и заключил там союз с ханом Ак-Копеком, после чего подступил к стенам Казани. Как и следовало ожидать, немногочисленная хаджи-гарханская конница оказалась бесполезна при осаде крепости, и Сафе Гераю пришлось отступить от казанских укреплений ни с чем.

Неутомимый Сафа не пал духом и решил заручиться поддержкой другого союзника: он обратился к ногайскому бею Юсуфу, который приходился ему тестем (дочь Юсуфа, Сююм-бике, ранее была выдана в Казань замуж за Джан-Али, а после гибели последнего стала супругой Сафы Герая). Тесть потребовал немалой платы за военную помощь ногайцев против казанских вельмож: он желал, чтобы Казанское ханство платило Ногайской Орде дань, да еще и уступило ей часть своих территорий. Сафа Герай сделал вид, что согласился с его требованиями, получил в свое распоряжение ногайское войско и вновь появился у казанских укреплений. На этот раз его попытка пробиться в город оказалась успешной: Шах-Али к тому времени уже сам бежал из Казани, и Сафа Герай без труда восстановил свою власть над юртом. Он не стал выполнять унизительных условий договора с Юсуфом, нажив себе таким образом нового врага.

Хан добился-таки своего: он вернулся в город победителем. В Казани началась новая чистка рядов знати, и некоторым аристократам пришлось спасаться бегством в Московию. Состав бейского совета был почти полностью обновлен, и у руля государства вновь встали преданные хану крымцы. Москва попыталась двинуть войска на Казань — но Сафа Герай отбил ее атаку и заключил с Иваном мирный договор.[545]

Так в 1546 году Великий Улус был вновь воссоединен целиком: как раз в эти месяцы Сахиб Герай овладел Хаджи-Тарханом, а Сафа Герай опять царствовал в Казани.

Но тут, как это нередко случается, в дело вмешался «его величество случай».

Мартовский день 1549 года не предвещал никаких неожиданностей: закончив к вечеру свои дела, Сафа Герай отправился умыться. Здесь его и подстерегла роковая случайность: во время омовения Сафа споткнулся, потерял равновесие и упал (русский летописец утверждает, что причиной тому было нетрезвое состояние хана). Слуги не успели подхватить своего повелителя — и Сафа Герай с маху ударился головою об умывальник, который, скорее всего, был устроен в виде массивной каменной раковины, стоящей низко на полу. Травма оказалась смертельной: в тот же вечер Сафа Герай скончался.[546]

Стоит полагать, весь двор был потрясен происшедшим. Хану было лишь 38 лет, и заменить его на престоле в нынешний момент было некем. У покойного было трое сыновей, но из них в Казани находился лишь один: двухлетний младенец Отемиш Герай.[547] Два других его сына, Бёлюк и Мубарек Герай (из которых первому было 13 лет, а второму чуть меньше), проживали в Крыму, перевезенные туда Сахибом Гераем из Хаджи-Тархана.

Татарским беям пришлось задуматься о выборах нового хана. С решением следовало поторопиться, ибо бесцарствие грозило в считанные дни перерасти в анархию.[548] Кто-то желал вернуть на трон Шах-Али, но большинство склонялось к тому, чтобы над Казанским юртом по-прежнему стояла династия Гераев. В конце концов, высокое собрание во главе с беем Мамаем решило направить посольство в Крым. В письме, адресованном к Сахибу Гераю, казанцы сообщали о безвременной кончине своего правителя и просили хакана, чтобы тот немедля отправил на казанский престол старшего сына Сафы — Бёлюка Герая.[549]

Казалось бы, иного ответа, кроме немедленного согласия, от Сахиба Герая ожидать было невозможно. И действительно: Казанский юрт добровольно заявлял о готовности остаться под верховенством Гераев и даже сам просил дать ему правителя из руки верховного хакана — не за это ли долгие годы боролись крымские ханы? Тем не менее, у Сахиба Герая были особые соображения, не позволившие ему тотчас дать утвердительный ответ.

Междоусобицы Гераев, принесшие Крыму столько несчастий в последние десятилетия, доказывали, что устаревший обычай наследования власти от старшего брата к младшему уже давно стал помехой нормальному развитию Крымского государства. Борьба между сыновьями и братьями покойных правителей стала обычным явлением, и придерживаться староордынской традиции означало, что в Крыму вновь и вновь будут повторяться ситуации, когда на власть одновременно претендует сразу несколько ветвей ханского рода.

Куда больше порядка принесло бы прямое наследование по турецкому образцу, когда трон из поколения в поколение переходит от отца к сыну, и потому Сахиб Герай прочил себе в преемники старшего из шести своих сыновей, Эмина Герая. Собственно, именно так и складывалось наследование крымского трона на протяжении всей истории независимого Юрта: Хаджи Гераю наследовал сын Менгли, преемником Менгли Герая стал сын Мехмед I, а тот, в свою очередь, готовил к ханской карьере своего первенца Бахадыра. Ордынский обычай наследования был возрожден лишь после гибели Мехмеда I, когда Саадет Герай с помощью султана оттеснил от трона его детей и принял власть над страной на правах ханского брата.

Сахиб Герай был самым младшим среди сыновей Менгли, братьев у него уже не оставалось, и время для закрепления в Крыму прямого порядка наследования было самое подходящее. Сахиб Герай видел свою цель в объединении Великого Улуса не просто под властью единой династии, но и в руках единственной семьи: своей собственной. Потому он и мечтал воцарить своих сыновей в двух волжских ханствах[550] — причем Эмину Гераю, очевидно, надлежало повторить путь отца: вначале править Казанью, а затем унаследовать и хаканский престол в Крыму.

Понятно, что в свете этих соображений Бёлюк Герай никак не годился в казанские ханы. «Этот парнишка еще слишком молод, он не сможет удержать страну»[551] — ответил Сахиб Герай казанскому посланнику. Хан, конечно, лукавил: на самом деле 13-летний возраст Бёлюка никак не мог являться серьезной помехой, ведь точно в том же возрасте пребывал и Сафа Герай, когда Сахиб сам призвал его в Казань и поставил над нею.

Итак, Сахиб Герай не утвердил кандидатуру Бёлюка Герая, о которой просили татарские беи. Однако он не спешил и с отправкой в Казань собственных сыновей, приказав казанцам подождать. Странная медлительность хана тоже имела свое объяснение: междуцарствие в Казанском юрте позволяло ему попутно разрешить еще одну династическую проблему и тем самым окончательно обезопасить своих потомков от споров, которые могли бы разгореться вокруг трона в будущем. Поэтому Эмину с Адилем следовало до поры оставаться в Крыму.

А Бёлюк Герай и его брат Мубарек были помещены под стражу в крепость Ин-Керман — вероятно, для того, чтобы непреоборимое искушение ханским титулом не увлекло их из Крыма на Волгу и не спутало бы планов хана.[552]

Закат звезды (1550–1551)

Сахиб Герай отказывается от участия в персидском походе султана — Интрига стамбульских везирей против хана — Сахиб Герай желает удалить из Стамбула Девлета Герая — Девлет Герай прибывает е Крым и захватывает власть — Гибель Сахиба Герая, его сыновей и внуков

Община представителей ханского рода, проживавшая в османских пределах, образовалась еще в те годы, когда Саадет Герай по наказу отца последовал за Селимом в Турцию и остался жить при его дворе. Позже к Саадету присоединился брат Мубарек, а затем — племянник Геммет. Обитавшие в Стамбуле Герай принимали живейшее участие в политической жизни Крыма, чему была примером их успешная интрига против Мехмеда I Герая.

К 1550-м годам Саадет и Мубарек давно умерли, но в Турции оставались их потомки, во главе которых теперь стоял 37-летний сын Мубарека, Девлет Герай. Он успел побывать калгою в последний год правления Саадета Герая, а после его отречения был вынужден вернуться в Стамбул. Там он и жил с тех пор, ничем особым не проявляя себя, пока для него не настала пора выступить на политическую сцену в качестве главного действующего лица.

С тех пор, как султан в молдавском походе продемонстрировал крымским беям свое благоволение к Сахибу Гераю, прошло более десяти лет. За этот срок в отношениях крымского и турецкого падишахов кое-что переменилось. Усмирив внутренние распри, наведя страх на внешних врагов и восстановив первенство Крыма на просторах Великого Улуса, Сахиб Герай по праву мог считать себя не менее великим правителем, чем его отец. Однако теперь на турецком престоле восседал не смиренный Баезид II, как во времена Менгли Герая, а воинственный и амбициозный Сулейман I, который требовал, чтобы крымский хан не просто признавал верховенство падишаха, но и доказывал свою преданность делом.

Султан обладал привилегией в любой момент потребовать от хана присылки военных сил на помощь османской армии. Ранее Сахиб Герай уже ходил в походы по приглашению Сулеймана, и теперь снова настал час, когда падишах решил воспользоваться своим правом. Сулейман объявил Сахибу Гераю, что выступает в поход на Персию и приглашает крымцев на помощь. В этой войне османам противостояли войска кызылбашей — иранских тюрок, чья стремительная конница с легкостью ускользала от медлительных янычар и оставалась недосягаемой для османских пушек. Для того, чтобы настигнуть и разбить кызылбашей в иранских пустошах, требовались столь же умелые и выносливые всадники — ногайцы и крымские татары.

Приглашение на войну поступило очень некстати: внимание Сахиба Герая было полностью поглощено событиями на Волге, и отправлять свои лучшие войска в дальний край он не собирался. Хан ответил султану, что его солдаты бедны, плохо одеты и не выдержат столь дальнего похода. Впрочем, если Сулейман выдаст из собственной казны сумму, необходимую для снаряжения армии, Сахиб Герай брался лично выступить ему на помощь — правда, и в этом случае он мог выделить не более тысячи бойцов.[553] Так хан дал понять султану, что ему сейчас не до походов в чужие страны и что он не намерен менять своих планов даже по приказу Стамбула. Этот отказ во многом определил дальнейшую судьбу хана.

Сахиб Герай имел опасных врагов при османском дворе в лице султанских везирей. Крымский правитель никогда не заискивал перед ними — и они платили ему ненавистью, оскорбленные тем, что хан не подносит им богатых даров (к которым, очевидно, привыкли в правление Саадета). Этим претензии к хану не исчерпывались: еще в свою бытность в Стамбуле Сахиб поделился с султаном мнением о некоторых из этих вельмож, после чего те лишились своих прибыльных постов.[554] Сахиб Герай не скрывал своего презрения к стамбульской придворной клике, говоря о ней: «Те, кто являются столпами ислама и членами Дивана, обладают лишь умением копить богатства».[555]

Вельможи умело разогревали недовольство султана, вызванное отказом хана идти в иранский поход, и беспрестанно нашептывали падишаху, что крымский правитель чрезмерно возвысился, ставит Стамбул ни во что и даже мечтает захватить османские владения в Крыму. Везири приказали османским властям Кефе тайно следить за всеми действиями хана и изыскать в них любой повод, чтобы подтвердить это обвинение.[556] Вскоре подходящий случай представился.

Приехав однажды в Эски-Кырым, чтобы посетить тамошние святыни, Сахиб Герай встретился и с кефинскими градоначальниками. Среди прочего, на этой встрече обсуждали земельный конфликт: некий османский сипахий, живший в Кефе близ Паша-Тепе, присвоил земли на ханской стороне границы и собирал налоги с проживавших там подданных хана. Разобрав дело, Сахиб Герай указал османам, что спорная земля действительно лежит в пределах ханских владений. Сипахий был признан виновным и присужден к четырем дням тюрьмы. Попрощавшись с собранием, хан отправился на ночевку к своему другу Юсуфу, владевшему виноградниками у стен Кефинской крепости. Разбив шатры среди садов, Сахиб Герай провел вечер на пиру в кругу товарищей, а наутро отправился в Бахчисарай.

О лучшем компромате нельзя было и мечтать. Получалось, что хан в щепетильном пограничном споре вынес решение в свою пользу и урезал османскую территорию, а затем провел целую ночь под самой крепостью — разумеется, для того, чтобы разведать состояние ее укреплений и приготовиться к штурму! К султану был направлен соответствующий донос. Убедившись, что обвинения вельмож подтвердились, Сулейман I согласился отстранить хана от власти.[557]

План везирей недолго оставался секретом для Сахиба Герая. Поразмыслив, хан решил любым способом добиться удаления из Стамбула Девлета Герая — ибо тот был первым, кого султан мог бы направить в Крым ему на смену. Сахиб Герай разработал хитроумный план: он сообщил падишаху о просьбе татарских беев и предложил посадить Девлета Герая на опустевший престол Казани. Хан рассчитывал, что Девлет не устоит перед таким предложением и уйдет на Волгу, султан лишится кандидатуры на крымский трон, и тогда Сахибу уже не придется тревожиться за свое будущее.

Но Сахибу Гераю сложно было тягаться с изощренными интриганами из Топ-Капы. Как только везири познакомились с ханским посланием, они сразу сообразили, как обратить ситуацию в свою пользу. Они посоветовали султану пустить слух, будто Девлет действительно назначен казанским ханом и в сопровождении сильного войска отправляется к волжским берегам. Сахиб Герай не заподозрит обмана и беспрепятственно пропустит его армию к своим границам — и тогда Девлет свернет со своего пути, войдет в Крым и сбросит Сахиба с трона.

Так и было сделано. На аудиенции во дворце Сулейман вручил Де-влету Гераю указ о назначении его крымским ханом, а Сахибу было сообщено, что просьба, с которой он обращался к падишаху, выполнена и Девлет Герай направлен в Казань. Когда султанский прием закончился, везири обступили Девлета Герая и, подбодрив его, не забыли с угрозой напомнить: «Когда ты станешь ханом, не забывай, что мы сыграли эту злую шутку с Сахибом Гераем по той причине, что он не прислушивался к нашим пожеланиям».[558]Девлет Герай вышел в сторону Крыма вдоль западного берега Черного моря. За ним следовала тысяча отборных турецких воинов с шестьюдесятью пушками. Девлет шел, не спеша: ему посоветовали дойти до Ак-Кермана и там дождаться, пока хан удалится из Крыма в поход — а тогда уже стремительным броском ворваться на полуостров и занять столицу.

Вскоре Сахибу Гераю действительно пришлось покинуть Крым и выступить на Кавказ: в Бахчисарай поступили известия о бунте черкесских князей, бросивших вызов самому хану. Отправляясь в поход, хан послал своих наследников Эмина и Адиля к Ор-Капы, дабы те встретили Девлета Герая, поднесли ему дары и устроили торжественный пир, а затем, предоставив Девлету две-три тысячи сопровождающих, отпустили его в Казань. Вместе с тем, Сахиб Герай был далеко не так прост, каким его представляли стамбульские вельможи: рядом с Эмином Гераем у Перекопа встало 20 тысяч воинов, которые на всякий случай наглухо перекрыли путь в Крым (в войске поговаривали даже, что хан вовсе не собирается пропускать Девлета к Казани, а напротив, намерен уничтожить его[559]).

Дойдя до Ак-Кермана, Девлет Герай остановился там, а его приближенные отправились разведать обстановку в Крыму. Они оценили мощный заслон, преградивший дорогу к Ору, повидались с Эмином Гераем, разузнали положение дел в столице и даже встретились в Керчи с самим ханом, который уже собирался пересечь пролив. Сахиб Герай передал Девлету свои приветствия и просьбу без промедления следовать в Казань — а оттуда сразу известить Бахчисарай о своем прибытии.

Вывод разведки был однозначен: сушей в Крым не пробиться. Тогда было решено идти в Крым морем. Хан с янычарами сели на два судна и вышли из Ак-Кермана к крымским берегам. По пути суда разошлись: одно двинулось к Балаклаве, а другое, с Девлетом на борту, — к Гёзлеву.

Жители Балаклавы немало удивились, увидев высаживающихся на берег янычар. На вопрос «Кто вы?» гости ответили, что они приплыли за дровами. Они действительно направились в лес, но там их интересовала не древесина, а табуны лошадей, что паслись на полянах. Погрузив захваченных лошадей на судно, гости немедленно отплыли к Ин-Керману. Там они освободили из крепости Бёлюка и Мубарека Гераев и вместе с ними поскакали к Бахчисараю, где янычарскому отряду удалось без труда захватить ханскую резиденцию.[560]

Девлет Герай высадился в Гёзлеве ночью. Как писал современник, «татары пришли приветствовать Девлета Герая, привели лошадей и, грабя по дороге, отправились в Бахчисарай».[561] В упоминании о грабеже нет ничего удивительного, если вспомнить, что гёзлевские степи были вотчиной крымских Мансуров, у которых были свои счеты с Сахибом Гераем, жестоко казнившим Бакы-бея и пленных ногайцев.

Прибыв в Бахчисарай и предъявив всем султанский указ, Девлет Герай получил доступ к ханской казне. Это и решило исход дела. Теперь, когда в руках Девлета появилось золото, он больше не нуждался в большом войске: раздавая направо и налево тугие кошельки, он с каждым часом приобретал все больше сторонников.

Весть о золотом дожде, что проливается в Бахчисарае, достигла и Перекопа, где стоял Эмин Герай. Калга выступил с войском к столице и добрался до Альмы: дальнейший путь ему преградили сторонники Девлета Герая. Эмин Герай встал на ночлег, собираясь назавтра прорвать заслон — но утром обнаружил в своем лагере лишь семнадцать человек вместо вчерашних 15 тысяч: все его командиры бежали к новому хану, чтобы не опоздать к раздаче даров…[562]

В эти часы в Салачике чинилось одно из наибольших злодейств в истории Юрта: мансурский бей Ходжатай и мирза Ак-Мамшик сочли, что смерть Бакы-бея и бойцов Али-мирзы отомщены недостаточно, и собственноручно перебили всех находившихся в Девлет-Сарае детей и внуков Сахиба Герая — Хаджи, Селямета, Газанфера, Джафера и Кутлу, старшему из которых было 10 лет, а младшему 4 года.[563]

Сахиб Герай узнал о постигшем его горе, когда возвращался с Кавказа.

«Если мои сыновья погибли, то они стали мучениками и заслужили место у Аллаха, — промолвил хан, справившись с потрясением от страшного известия. — Если мои богатства растрачены, так ведь никто не может забрать их с собой в могилу. Я сожалею лишь о народе Крыма, потому что Девлет Герай — человек жалкий и слабый. Нельзя удержать страну, не будучи столь же сильным правителем, как я. Страна ослабеет перед лицом врага и выскользнет из его рук».[564]

Сверженный хан был уверен, что сможет убедить падишаха в своей правоте и изменить то, что еще можно было поправить. Сахиб Герай решил плыть в Стамбул. Свита уверяла, что будет неотступно следовать за ним, но следующий день показал, чего стоили эти слова: удостоверившись у гонцов из Крыма, что дела у старого хана плохи, а новый славится щедростью, мирзы и слуги разбежались от своего бывшего повелителя.

Тогда Сахиб Герай со своим сыном Гази Гераем добрался до крепости Тамань и попросил у ее османского коменданта судно до Стамбула. Тот предоставил хану жилище в крепости, но выполнить его просьбу не успел: в воротах Тамани появился Бёлюк Герай с отрядом янычар. Пятнадцатилетний сын Сафы Герая, попавший по милости Сахиба вместо казанского дворца в инкерманскую тюрьму, считал свергнутого хана своим заклятым врагом. У взбешенного юнца не дрогнула рука, когда он ворвался в комнату Сахиба Герая и шестнадцать раз ударил его саблей. Вместе с отцом погиб и Гази, которого обезглавили янычары. Чуть позже Сахиб Герай очнулся. Узнав об этом, Бёлюк вернулся и нанес ему последний, смертельный удар.[565]Тела Сахиба Герая и Гази погрузили на повозку и повезли в ханскую столицу. В Эски-Кырыме траурная процессия повстречалась с Девлетом Гераем, который направлялся в Кефе к османам. Трудно судить, насколько искренними были слезы и публичное раскаяние Девлета, облачившегося ради такой встречи в черные траурные одежды. Новый хан мог успокоить свою совесть знаменитым актом Мехмеда II, который дозволял султанам убийство собственных братьев, — ведь недаром хан счел нужным объявить во всеуслышание, что истребление семейства Сахиба Герая имело высшее оправдание в «охране порядка» (что было почти дословной цитатой из османского закона).[566] Встретившись с катафалком дядьки, Девлет Герай стал обильно сыпать деньгами, демонстрируя свою скорбь. Дочерям и женам Сахиба Герая было назначено богатое содержание, а сопровождающие процессию чтецы Корана, дервиши и нищие получили щедрые дары; хан выделил из казны немалые средства на похороны.

Наконец, останки хана и его сына были доставлены в Салачик, где для них уже открыли подземный склеп мавзолея Хаджи Герая. Там и был похоронен основатель Бахчисарая, Сахиб Герай.[567]

Ранее уже говорилось, что Сахиб Герай при жизни был назван «победоносным знаменем рода Чингизова». Стоит признать, что хан успел оправдать этот высокий эпитет, если после смерти о нем писали: «Он возвратил славу дома Чингизова после того, как миновала она и закатилась звезда могущества его».[568]Унаследовав от Саадета Герая истерзанную усобицами страну, Сахиб Герай и впрямь вернул своему роду прежнюю славу; и звезда могущества Крыма, словно во времена великого Менгли, вновь стояла в зените.