Повесть о светлом мальчике

Я УЗНАЮ ПРО ТРИ БУДДИЙСКИХ МИРА

На чайлаге, куда мы прикочевали и где поставили юрту, под защитой больших елей оказался старый очаг — удобное место, куда не проникали ни дождь, ни солнце. Отец огородил его от скота, и мы там варили чай, готовили пищу, выделывали кожи.

Однажды бабушка варила там чай, а я строил около нее высокий двор. Вдруг в мой голый зад точно заноза вонзилась. Я вскрикнул, схватился за больное место — и в руке моей оказался большой муравей. Я швырнул его в костер, но муравей попал на необгоревшую часть полена, испуганно помчался по древесине — и спасся.

— Ага, удираешь! А меня вон как здорово укусил!

Я снова поймал муравья и снова бросил его в костер, но оказалось, что муравей в костер не попал, а ухватился за мой палец и остался на руке. Тогда я решил его в костер не кидать, а побежал к ручью и бросил в воду. Но муравей не потонул, а взобрался на камышинку и поднялся по стеблю вверх. Когда он оказался на самом верху, принялся передними лапами чистить голову, свои большие глаза, а после отдыхал не двигаясь. Отдохнув, он спустился по камышинке до самой воды, тут словно вскрикнул: «Ой, как страшно!» — и быстро помчался вверх. Но когда достиг вершины, то, верно, вспомнил про своих родных, что остались на земле, и вернулся назад, но не мог набраться смелости прыгнуть в воду.

Мне тут вспомнилось, как недавно тонули два козленка, их старались спасти, одного вытащили, а второго затянуло под корягу. Отец разделся, полез в воду, нашарил козленка под корягой, но козленок уже задохнулся, его безобразно раздуло, язык вылез. Мне сделалось жаль муравья, я поймал его и отнес в муравейник.

— Бабушка, а почему муравей посредине как переломленный? И он крепкий, бабушка, хоть и переломленный. Не поддается смерти!..

— В этом-то его и сила, сынок. Говорят, бог создал его таким, чтобы он мог жить во всех трех мирах.

— А что за миры, бабушка?

— Верхний мир — это небо, где бог живет. Это мир небесного царства. Там Царь-Солнце и Царь-Луна. Выше их нету божеств, эти самые главные.

Средний мир — где все мы живем. Поэтому всем нам, живущим в этом мире, полагается посредине тела всегда носить пояс. А царствует над нами Эжен-хан, китайский богдыхан.

Нижний мир — это подземное царство, страна дьявола. В нем царствует Эрлик-Ловун-хан, всемогущий царь ада. Он владеет восемнадцатью холодными и горячими источниками.

А сила муравья заключается в том, что у него есть крылья, чтобы летать в небо, есть лапки, чтобы выкапывать норы в земле. А живут муравьи в нашем среднем мире, тут они гнездо делают, тут они и рождаются. Ты сам видишь это…

Разговор прервался из-за перекипевшего чая. Бабушка принялась разбрызгивать чай ковшичком на четыре стороны, принося обычную жертву:

— Небу, Горам, Земле, Воде.

Мы чаевничали, и я раздумывал над тем, что рассказала бабушка.

«Неужто человек такой ничтожный, хуже крохотного муравья? Ладно, пусть у человека нет лапок и когтей, чтобы копать землю, зато у него есть палка с железным наконечником, чтобы выкапывать кандык и саранку. А вот крылья… Бог ошибся, наверное, что не дал человеку крыльев… А если побольше разбрызгивать ему в жертву молока, чая, супу, а после попросить хорошенько?..»

— Сынок, чай-то льется из твоей чашки.

Я возвратился от раздумий к действительности и тут же спросил:

— А что сейчас делает верховный царь? Смотрит он на нас или нет? — и задрал голову, продолжая наблюдать за проплывающими облаками, похожими на вывернутую заячью шубейку.

— Ой, тадаим, ой, ужас! Да разве можно так говорить?! — запричитала бабушка. — Это же совсем ненормальный человек… Во сне разговаривает, а днем пристает, о чем только не пытает людей!..

Бабушка налила чашку горячего чая, поставила перед собой, стала набивать трубку, а после предположила:

— А может, из него шаман получится?

— Ох, как бы хорошо! — засмеялась мама. — Станет шаманом — всегда будем кушать жирный курдюк и грудинку, будем дары получать богатые. И работать вовсе не надо ему будет.

— Немножко покачается, попоет, пошепчет, повертит головой туда-сюда — и все! — весело поддержал отец, подмигнув сидящим.

Мама стала рассказывать, как увидела меня лежащим на животе посредине поляны. Когда она окликнула меня, я и не подумал подняться, а ответил, что хочу увидеть, как растет трава.

— Прямо ужасно! Глупый какой мальчишка растет! Что с него взять? — Мама безнадежно покачала головой, и в такт качнулись в ушах длинные серьги.

Я тоже принялся мотать головой, желая ощутить раскачивание своей единственной серьги в ухе.

— А мама, если ты не глупая и знаешь, как трава растет, расскажи мне?

— Кто же столько может лодырничать, как ты, лежать и ждать, пока трава начнет расти?

Все весело рассмеялись, даже отец. Я обиделся и обратился к лучшему своему собеседнику — бабушке.

— Ну, старенькая мама, дальше расскажи. Про царство Сатаны теперь.

— Бог оборони нас от всех напастей! — вскрикнула бабушка. — Нельзя о нем говорить, обидится еще на нас! Гром гремит, и молния сверкнет и упадет — это он. На колеснице мчится, лук натянет — стрела взлетит и упадет. От правой руки его пламя вспыхивает, от левой искры сыплются… А когда стрела его в дерево попадает, оно раскалывается в щепки.

— А почему он рассердился на лиственницу, в которую недавно молния попала?

— Да говорят, это он с маленьким бурундуком враждует. Бурундук сидит на лиственнице и показывает ему язык. Он рассердится, сверкнет молнией, а бурундук шнырь под лиственницу — и в норку. Вот он и не попадает в него…

— А вот я слыхал, что молния — это взмахи хвоста дракона, — обратился отец к нашей всезнающей бабушке.

— Э-э, нет, взмахи хвоста дракона — это августовские зарницы во время поспевания хлебов и плодов, — авторитетно отвечала бабушка. — В этот период никогда небесных обид не бывает.

— А еще говорят, что у всех людей общее зерно, — обратился снова отец.

— Да, верно, так оно и есть, — согласилась бабушка. — Когда-то во вселенной было три стихии: стихия Буря, стихия Огонь и после него стихия Вода… В то время, когда была стихия Вода, на спине горы Верблюд на маленьком сухом месте — ну, не больше, чем круг для юрты, — лежал железный плот. Вот на этом плоту и спаслись две женщины, и у каждой из них по сыну. О тех женщинах в народе живет загадка, будто одна из этих женщин, сидя с ребенком на руках, говорила: «Вот он, сын моего сына, брат моего мужа…» Так и сохранилось человеческое зерно…

После таких интересных разговоров мне хотелось забраться куда-нибудь одному, хорошенько обмозговать все. Увидеть все самому и понять…

Однажды я заметил на дереве муравьев, снующих туда-сюда, и стал наблюдать за ними. Приглядевшись внимательно, я понял, что крупные рыжие муравьи бегают по двум параллельным дорожкам. По одной они ползут вверх до самой макушки, по другой спускаются вниз, к корням. Перед одним спускавшимся я поставил палец. Он, не сбавляя ходу, перелез через него и по-прежнему стремительно побежал дальше вниз. Тогда я схватил его и поставил на другую дорожку, которая вела вверх. Но мой муравей тут же упрямо повернул вниз. Я решил взглянуть, что они делают внизу, и нагнулся к корням дерева. Один из корней был совсем гнилой, и туда-то, в нору, спешили муравьи. Я подумал, что, наверное, они что-нибудь таскают. Осмотрел внимательно их ножки — чистые, да ведь у них нет никаких пальчиков или ладоней, чтобы тащить в них ношу. На спинках тоже было пусто.

— Эх, чертенята, наверное, во рту что-то прячут!

Я поймал одного муравья, положил ему камушек на спину, щепочкой раскрыл рот, а он так упорно сопротивлялся, что даже укусил меня за палец.

— Йох! Что я у тебя, счастье отнял, что ли!

Ничего так и не добившись, я отпустил муравья и влез на дерево.

Пусть высохнут мои глаза! Все, наконец, ясно!..

Муравьи спускались с наполненным туловищем, точно маслом топленым налитые. Они просвечивали на солнце и казались медвяно-желтыми. А те, что шли вверх, были тощими, словно шелуха, из которой выпало зерно. Однако я тщетно искал место, где они берут это масло, и так ни с чем вернулся домой.

Дома я стал спрашивать об этом муравьином масле моего младшего дядю Шевер-Сарыга. Он был хороший охотник и много знал о повадках разных животных.

— Какое еще там масло! Это древесный сок, — рассердился дядя на мой глупый вопрос. — Просто у муравья «горшок» желтый, а ты его за цвет масла принял.

Так мне стало ясно, что муравьи не для самих себя набивают так свой желудок, а таскают сок домой, чтобы накормить детей и сделать запасы. После этого я еще больше стал уважать муравьев.

Однажды я присел на камень, гляжу: малюсенькие муравьи бегают в каком-то сильном волнении. Снуют взад и вперед, пролезают в крохотное, точно иглой проткнутое, отверстие. При входе и выходе мешают друг другу, толкаются, а иногда пытаются сразу по двое пролезть и застревают. Я хорошенько присмотрелся и увидел, что они таскают во рту крошки земли. Землю эту они укладывают вокруг норки в виде дамбы.

«Что ж это они делают? — подумал я. — Новую норку копают или старую расширяют?» Вскоре мне стало ясно, что муравьи таскают влажную землю. Сегодня ночью был сильный дождь, норку их, наверное, разрушило, и они ее ремонтируют. Может быть, даже дети их пострадали, уж очень сильно они волнуются. Два муравья вытащили из норки останки третьего — пустую высохшую кожу. «Ну точно, — подумал я. — Вот погиб один в борьбе с бурей».

Вдруг вижу, один муравей усиленно что-то волочит, пятясь задом. Ноша — половинка саранчи — была больше носильщика. Подбежали еще муравьи и в сильном волнении принялись тащить саранчу каждый в свою сторону, некоторые — наверное, настоящие муравьиные силачи — так тянули, что даже перетаскивали на свою сторону вместе с грузом и товарищей.

Я понял, что одни муравьи уходят на охоту и приносят пищу, а другие работают дома.

Мне часто встречались в лесной глуши или в степи, среди кустов караганника, красивые сетки в форме круга, нацепленные на ветки. Бывало, не заметишь, она чуть коснется твоего лица и прилипнет. Ниточки этих сеток очень тонкие, непрочные, но зато как красиво выткана эта сетка — не в каждой юрте встретишь девушку-мастерицу, чтобы вышила подобный узор. Я часто видел такие сетки, но принимал их просто за созданное природой, как растения.

Однажды я собирал в лесу хворост, нагнулся и чуть не ткнулся носом в такую сетку. Она была большая, хорошо натянута, я даже остановился, когда она заколыхалась. И вдруг я увидел дивное существо, выбежавшее на самую середину сетки. Это было какое-то совсем неприятное животное: круглое, с шершавыми лапками, ими оно цеплялось за нитки сетки и легко передвигалось с одного ее конца на другой. Я нагнулся, чтобы лучше разглядеть, и увидел, что у этого мохнатого существа злые маленькие глазки. Вот сетка чуть всколыхнулась, из лап существа упали два крылышка овода и медленно полетели вниз. Тут я разглядел у него в лапах овода без крыльев, но еще живого, тщетно пытающегося вырваться. Почувствовав, видно, мое присутствие, паук быстро пробежал по сетке вниз, увлекая свою добычу, и скрылся.

Я решил поймать овода или муху. Вскоре прилетел, назойливо пища, комар, сел на мою ногу и присосался. Я прикрыл комара ладонью, взял пальцами за туловище и посадил осторожно на сетку; он испуганно завозился, пытаясь взлететь.

Хищник выскочил, набросился на комара — и комариные крылышки полетели. Я с силой ударил прутом по этому противному обжоре, сетка с треском порвалась, паук и комар исчезли куда-то.

«Так тебе и надо, скверный, жадный черт! — Успокоенный победой, я побрел дальше. — А может, это животное полезное? Ведь он поедает комаров и оводов, которые кусают наш скот?»

Я спросил об этом бабушку.

— Оммани!.. Всегда ты пристаешь ко всякой нечисти! Горе с тобой! Ну зачем тебе понадобилось кормить паука?

— А кто ему связал такую сетку?

— Кто ж ему свяжет сетку, кроме него самого! Это паучьи силки.

— Вот бы мне научиться делать такие для сусликов!

— Не связывайся ты со всякой пакостью. Это, наверное, был тарантул, он даже змеи ядовитее. Укусит — умрешь!

Бабушка рассказала, как однажды к нашей юрте приполз тарантул; дедушка убил его и закопал в свежий коровий помет. А после встал в него босыми ногами.

— Ой, как страшно! Зачем?

— Говорят, навоз втягивает в себя яд тарантула. И тогда это хорошее лекарство для тех, у кого суставы болят… Если тебе, сынок, еще где-нибудь встретится такой большой паук, лучше не трогай его, а убеги подальше.