Power and Progress

@importknig

Перевод этой книги подготовлен сообществом "Книжный импорт".

Каждые несколько дней в нём выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России. Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.

Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig

Оглавление

Что такое прогресс?

Глава 1. Контроль над технологиями

Глава 2. Видение канала

Глава 3. Сила убеждения

Глава 4. Культивирование страданий

Глава 5. Революция средней руки

Глава 6. Жертвы прогресса

Глава 7. Спорный путь

Глава 8. Цифровой ущерб

Глава 9. Искусственная борьба

Глава 10. Демократия ломается

Глава 11. Перенаправление технологии

Что такое прогресс?

Каждый день мы слышим от руководителей, журналистов, политиков и даже некоторых наших коллег из Массачусетского технологического института, что мы неустанно движемся к лучшему миру благодаря беспрецедентному развитию технологий. Вот ваш новый телефон. Вот новейший электромобиль. Добро пожаловать в новое поколение социальных сетей. И скоро, возможно, научные достижения смогут решить проблемы рака, глобального потепления и даже бедности.

Конечно, проблемы остаются, включая неравенство, загрязнение окружающей среды и экстремизм по всему миру. Но это - родовые муки лучшего мира. В любом случае, говорят нам, силы технологии неумолимы. Мы не сможем остановить их, даже если захотим, да и пытаться это сделать было бы крайне нежелательно. Лучше измениться самим - например, инвестировать в навыки, которые будут цениться в будущем. Если проблемы сохранятся, талантливые предприниматели и ученые изобретут решения - более совершенные роботы, искусственный интеллект на уровне человека и любые другие прорывы, которые потребуются.

Люди понимают, что не все, что обещали Билл Гейтс, Элон Маск или даже Стив Джобс, скорее всего, сбудется. Но мы, как мир, прониклись их техно-оптимизмом. Все и везде должны внедрять как можно больше инноваций, выяснять, что работает, а неровности устранять позже.

Мы уже были здесь раньше, много раз. Один яркий пример начался в 1791 году, когда Джереми Бентам предложил паноптикон, проект тюрьмы. В круглом здании и при правильном освещении, утверждал Бентам, расположенные в центре охранники могли создать впечатление, что они постоянно наблюдают за всеми, при этом сами не наблюдая за собой - якобы очень эффективный (недорогой) способ обеспечения хорошего поведения.

Сначала идея нашла отклик у британского правительства, но достаточного финансирования не последовало, и первоначальный вариант так и не был построен. Тем не менее, паноптикон захватил современное воображение. Для французского философа Мишеля Фуко он является символом деспотичной слежки в сердце индустриальных обществ. В романе Джорджа Оруэлла "1984" он действует как вездесущее средство социального контроля. В фильме Marvel "Стражи Галактики" он оказывается несовершенной конструкцией, которая способствует гениальному побегу из тюрьмы.

Прежде чем паноптикон был предложен в качестве тюрьмы, он был фабрикой. Идея возникла у Сэмюэля Бентама, брата Джереми и опытного морского инженера, работавшего в то время на князя Григория Потемкина в России. Идея Сэмюэля заключалась в том, чтобы дать возможность нескольким надсмотрщикам следить за как можно большим количеством рабочих. Вклад Джереми заключался в распространении этого принципа на многие виды организаций. Как он объяснял другу: "Ты будешь удивлен, когда увидишь эффективность, которую это простое и, казалось бы, очевидное приспособление обещает применить в школах, мануфактурах, тюрьмах и даже больницах".

Привлекательность паноптикона легко понять - если вы являетесь начальником - и современники не упустили ее. Лучшее наблюдение привело бы к более послушному поведению, и было легко представить, как это могло бы соответствовать широким интересам общества. Джереми Бентам был филантропом, вдохновленным идеями повышения социальной эффективности и помощи каждому в достижении большего счастья, по крайней мере, в его понимании. Сегодня Бентам считается основателем философии утилитаризма, которая означает максимизацию совокупного благосостояния всех людей в обществе. Если можно немного ущемить некоторых людей в обмен на то, что несколько человек получат большую выгоду, то это и есть улучшение, которое стоит рассмотреть.

Однако паноптикон был направлен не только на эффективность или общее благо. Наблюдение на фабриках подразумевало побуждение рабочих к более тяжелому труду, причем без необходимости платить им более высокую зарплату, чтобы мотивировать к большим усилиям.

Во второй половине XVIII века фабричная система быстро распространилась по всей Великобритании. Даже если они не спешили устанавливать паноптикумы, многие работодатели организовывали работу в соответствии с общим подходом Бентама. Производители текстиля взяли на себя работу, которую раньше выполняли квалифицированные ткачи, и разделили ее более тонко, причем ключевые элементы теперь выполняли новые машины. Владельцы фабрик нанимали неквалифицированных рабочих, включая женщин и маленьких детей, для выполнения простых повторяющихся задач, таких как дергание за ручку, на протяжении четырнадцати часов в день. Они также тщательно контролировали эту рабочую силу, чтобы никто не тормозил производство. И они платили низкую заработную плату.

Рабочие жаловались на условия и изнурительный труд. Наиболее вопиющими для многих были правила, которым они должны были следовать на фабриках. Один ткач в 1834 году сказал об этом так: "Ни один человек не хотел бы работать на ткацком станке, им это не нравится, там такой грохот и шум, что некоторые мужчины чуть с ума не сойдут; и, кроме того, ему придется подчиняться дисциплине, которой никогда не сможет подчиниться ткач ручного станка".

Новые машины превращали рабочих в простые винтики. Как свидетельствовал другой ткач перед парламентским комитетом в апреле 1835 года: "Я твердо решил, что, если они изобретут машины, которые заменят ручной труд, они должны найти железных парней, чтобы управлять ими".

Для Джереми Бентама было само собой разумеющимся, что совершенствование технологий позволяет лучше функционировать школам, фабрикам, тюрьмам и больницам, и это выгодно всем. Со своим цветистым языком, формальным костюмом и смешной шляпой Бентам был бы странной фигурой в современной Силиконовой долине, но его мышление удивительно модно. Новые технологии, согласно этому взгляду на мир, расширяют человеческие возможности и, будучи примененными во всей экономике, значительно повышают эффективность и производительность. Тогда, по логике, общество рано или поздно найдет способ поделиться этими достижениями, создавая преимущества практически для всех.

Адам Смит, отец-основатель современной экономики XVIII века, мог бы также войти в совет директоров венчурного фонда или писать для Forbes. По его мнению, более совершенные машины почти автоматически ведут к повышению заработной платы:

Вследствие более совершенных машин, большей ловкости, более правильного разделения и распределения труда, которые являются естественными последствиями усовершенствования, гораздо меньшее количество труда становится необходимым для выполнения любой конкретной работы, и хотя, в результате процветания общества, реальная цена труда должна вырасти очень значительно….

В любом случае, сопротивление бесполезно. Эдмунд Берк, современник Бентама и Смита, называл законы торговли "законами природы и, следовательно, законами Бога".

Как вы можете противостоять законам Бога? Как можно сопротивляться неудержимому шествию технологий? И вообще, зачем сопротивляться этим достижениям?

Несмотря на весь этот оптимизм, последняя тысяча лет истории полна примеров новых изобретений, которые не принесли ничего похожего на всеобщее процветание:

- Целый ряд технологических усовершенствований в средневековом и раннем современном сельском хозяйстве, включая более совершенные плуги, более разумный севооборот, более широкое использование лошадей и значительно улучшенные мельницы, не принесли почти никаких выгод крестьянам, которые составляли почти 90 процентов населения.

- Достижения в конструкции европейских судов, начиная с позднего Средневековья, обеспечили возможность трансокеанской торговли и создали огромные состояния для некоторых европейцев. Но те же самые корабли перевезли миллионы порабощенных людей из Африки в Новый Свет и позволили создать системы угнетения, которые продолжались в течение многих поколений и создали ужасное наследие, сохраняющееся до сих пор.

-Текстильные фабрики начала британской промышленной революции принесли огромное богатство немногим, но не повысили доходы рабочих в течение почти ста лет. Напротив, как прекрасно понимали сами текстильщики, рабочие часы удлинялись, а условия труда были ужасными, как на фабрике, так и в переполненных городах.

- Хлопкоочистительная машина была революционным изобретением, значительно повысившим производительность выращивания хлопка и превратившим Соединенные Штаты в крупнейшего экспортера хлопка в мире. Это же изобретение усилило дикость рабства, поскольку хлопковые плантации распространились по всему американскому Югу.

- В конце девятнадцатого века немецкий химик Фриц Хабер разработал искусственные удобрения, которые повысили урожайность сельскохозяйственных культур. Впоследствии Хабер и другие ученые использовали те же идеи для создания химического оружия, которое убило и искалечило сотни тысяч людей на полях сражений Первой мировой войны.

- Как мы обсудим во второй половине этой книги, впечатляющие достижения в области компьютеров обогатили небольшую группу предпринимателей и бизнес-магнатов за последние несколько десятилетий, в то время как большинство американцев без высшего образования остались позади, а многие даже увидели снижение своих реальных доходов.

Некоторые читатели могут возразить на этот счет: разве в конечном итоге мы не извлекли огромную пользу из индустриализации? Разве благодаря усовершенствованию способов производства товаров и услуг мы не стали более процветающими, чем предыдущие поколения, которые трудились за гроши и часто умирали голодными?

Да, мы живем намного лучше, чем наши предки. Даже бедные слои населения в западных обществах имеют сегодня гораздо более высокий уровень жизни, чем три века назад, и мы живем гораздо более здоровой и долгой жизнью, с такими удобствами, о которых те, кто жил несколько сотен лет назад, не могли даже мечтать. И, конечно, научно-технический прогресс является жизненно важной частью этой истории и должен стать основой любого будущего процесса совместных достижений. Но всеобщее процветание прошлого не было результатом какого-то автоматического, гарантированного достижения технического прогресса. Скорее, общее процветание возникло потому и только тогда, когда направление технологического прогресса и подход общества к распределению доходов были отодвинуты от механизмов, которые в первую очередь служили узкой элите. Мы являемся бенефициарами прогресса в основном потому, что наши предшественники заставили этот прогресс работать на большее число людей. Как признавал писатель и радикал XVIII века Джон Телволл, когда рабочие стали собираться на фабриках и в городах, им стало легче объединяться вокруг общих интересов и выдвигать требования о более справедливом участии в выгодах от экономического роста:

Дело в том, что монополия и чудовищное накопление капитала в одних руках, как и все болезни, не являющиеся абсолютно смертельными, несут в себе, в своей огромности, семена излечения. Человек по самой своей природе социален и общителен, он гордится тем, что демонстрирует те небольшие знания, которыми обладает, и стремится, как только появляется возможность, пополнить свои запасы. Поэтому все, что сплачивает людей, хотя и порождает некоторые пороки, благоприятствует распространению знаний и в итоге способствует человеческой свободе. Следовательно, каждая большая мастерская и мануфактура — это своего рода политическое общество, которое не может заглушить ни один парламентский акт, ни один магистрат.

Избирательная конкуренция, подъем профсоюзов и законодательство по защите прав рабочих изменили организацию производства и порядок установления заработной платы в Великобритании XIX века. В сочетании с приходом новой волны инноваций из США они также сформировали новое направление технологий, ориентированное на повышение производительности труда работников, а не просто на замену машинами тех задач, которые они выполняли раньше, или на изобретение новых способов их контроля. В течение следующего столетия эта технология распространилась по всей Западной Европе, а затем и по всему миру.

Сегодня большинство людей во всем мире живут лучше, чем наши предки, потому что граждане и рабочие в ранних индустриальных обществах организовывались, оспаривали решения элиты в отношении технологий и условий труда и заставляли более справедливо распределять выгоды от технических усовершенствований.

Сегодня мы должны сделать то же самое снова.

Хорошая новость заключается в том, что нам доступны невероятные инструменты, включая магнитно-резонансную томографию (МРТ), мРНК-вакцины, промышленных роботов, интернет, огромные вычислительные мощности и массивные объемы данных о вещах, которые мы не могли измерить раньше. Мы можем использовать эти инновации для решения реальных проблем - но только если эти потрясающие возможности будут направлены на помощь людям. Однако в настоящее время мы движемся не в этом направлении.

Несмотря на то, чему учит нас история, сегодня преобладающее повествование снова сместилось в сторону чего-то удивительно близкого к тому, что было распространено в Великобритании 250 лет назад. Мы живем в эпоху еще более слепого оптимизма и элитарного отношения к технологиям, чем во времена Джереми Бентама, Адама Смита и Эдмунда Берка. Люди, принимающие важные решения, снова глухи к страданиям, созданным во имя прогресса.

Мы написали эту книгу, чтобы показать, что прогресс никогда не бывает автоматическим. Сегодняшний "прогресс" вновь обогащает небольшую группу предпринимателей и инвесторов, в то время как большинство людей лишены прав и получают незначительную выгоду.

Новое, более инклюзивное видение технологии может появиться только в том случае, если изменится основа социальной власти. Это требует, как и в XIX веке, появления контраргументов и организаций, способных противостоять общепринятой мудрости. Противостоять преобладающему видению и вырвать направление развития технологий из-под контроля узкой элиты сегодня, возможно, даже сложнее, чем в Великобритании и Америке XIX века. Но это не менее важно.

Глава 1. Контроль над технологиями

В результате грехопадения, описанного в книге Бытия, человек потерял невинность и ослабил свою власть над творением. Обе эти потери могут быть в какой-то степени восполнены даже в этой жизни - первая с помощью религии и веры, вторая - с помощью искусства и науки.

-Франсис Бэкон, "Novum Organum", 1620 г.

Вместо этого я увидел настоящую аристократию, вооруженную совершенной наукой и доводящую до логического завершения современную промышленную систему. Ее триумф был не просто триумфом над природой, а триумфом над природой и человеком.

-H. Г. Уэллс, "Машина времени", 1895 г.

Начиная с первой версии журнала Time в 1927 году, ежегодным "Человеком года" почти всегда становился один человек, как правило, политический лидер мирового значения или капитан промышленности США. В 1960 году журнал выбрал вместо этого ряд блестящих людей: американских ученых. Пятнадцать мужчин (к сожалению, ни одной женщины) были отмечены за выдающиеся достижения в различных областях. По мнению Time, наука и техника наконец-то одержали победу.

Слово технология происходит от греческого tekhne ("искусное ремесло") и logia ("говорить" или "рассказывать"), подразумевая систематическое изучение техники. Технология — это не просто применение новых методов в производстве материальных благ. В гораздо более широком смысле она касается всего, что мы делаем для формирования нашего окружения и организации производства. Технология — это способ использования коллективных человеческих знаний для улучшения питания, комфорта и здоровья, но часто и для других целей, таких как наблюдение, война или даже геноцид.

Время чествовало ученых в 1960 году, потому что беспрецедентный прогресс в знаниях, благодаря новым практическим приложениям, изменил все в человеческом существовании. Потенциал дальнейшего прогресса казался беспредельным.

Это был победный круг для английского философа Фрэнсиса Бэкона. В книге "Novum Organum", опубликованной в 1620 году, Бэкон утверждал, что научные знания позволят не что иное, как контроль человека над природой. На протяжении столетий труды Бэкона казались не более чем мечтаниями, пока мир боролся со стихийными бедствиями, эпидемиями и повсеместной бедностью. Однако к 1960 году его видение перестало быть фантастическим, потому что, как писали редакторы журнала Time, "за 340 лет, прошедших после выхода "Novum Organum", в науке произошло гораздо больше изменений, чем за все предыдущие 5 000 лет".

Как сказал президент Кеннеди, выступая в Национальной академии наук в 1963 году: "Я не могу представить себе ни одного периода в долгой истории мира, где было бы более интересно и полезно, чем в сегодняшней области научных исследований. Я понимаю, что с каждой дверью, которую мы открываем, мы видим, возможно, 10 дверей, о существовании которых мы и не мечтали, и поэтому мы должны продолжать работать вперед". Изобилие теперь вплетено в ткань жизни многих людей в Соединенных Штатах и Западной Европе, и они возлагают большие надежды на то, что будет дальше как для этих стран, так и для всего остального мира.

Эта оптимистичная оценка была основана на реальных достижениях. За предыдущие десятилетия производительность труда в промышленных странах резко возросла, так что американские, немецкие или японские рабочие теперь производили в среднем намного больше, чем всего двадцать лет назад. Новые потребительские товары, включая автомобили, холодильники, телевизоры и телефоны, становились все более доступными. Антибиотики победили смертельные болезни, такие как туберкулез, пневмония и тиф. Американцы построили атомные подводные лодки и готовились к полету на Луну. И все это благодаря технологическим прорывам.

Многие понимали, что такие достижения могут принести как беды, так и удобства. Обращение машин против людей стало основным элементом научной фантастики, по крайней мере, со времен "Франкенштейна" Мэри Шелли. В более практическом плане, но не менее зловеще, загрязнение окружающей среды и разрушение среды обитания, вызванные промышленным производством, становились все более заметными, как и угроза ядерной войны, которая сама по себе была результатом удивительных достижений прикладной физики. Тем не менее, бремя знаний не казалось непреодолимым поколению, уверенному в том, что технология способна решить все проблемы. Человечество было достаточно мудрым, чтобы контролировать использование своих знаний, а если новаторство было сопряжено с социальными издержками, то решение заключалось в изобретении еще более полезных вещей.

Сохранялись опасения по поводу "технологической безработицы" - термина, придуманного экономистом Джоном Мейнардом Кейнсом в 1930 году для обозначения возможности того, что новые методы производства могут снизить потребность в человеческом труде и способствовать массовой безработице. Кейнс понимал, что промышленные технологии будут продолжать быстро совершенствоваться, но при этом утверждал: "Это означает, что безработица, вызванная открытием нами способов экономии использования труда, опережает темпы, с которыми мы можем найти новые способы применения труда".

Кейнс был не первым, кто высказывал подобные опасения. Давид Рикардо, еще один основатель современной экономики, изначально был оптимистичен в отношении технологий, утверждая, что они будут неуклонно повышать уровень жизни рабочих, и в 1819 году он заявил в Палате общин, что "машины не уменьшают спрос на труд". Но для третьего издания своих основополагающих "Принципов политической экономии и налогообложения" в 1821 году Рикардо добавил новую главу "О машинах", в которой написал: "Я обязан заявить о своем мнении по этому вопросу, поскольку оно, после дальнейших размышлений, претерпело значительные изменения". Как он объяснил в частном письме в том же году: "Если бы машины могли выполнять всю работу, которую сейчас делает труд, то не было бы спроса на труд".

Однако опасения Рикардо и Кейнса не оказали большого влияния на мнение широких масс. Оптимизм усилился после того, как в 1980-х годах начали быстро распространяться персональные компьютеры и цифровые инструменты. К концу 1990-х годов возможности экономического и социального прогресса казались безграничными. Билл Гейтс говорил от имени многих представителей технологической индустрии того времени, когда сказал: "Цифровые технологии, о которых здесь идет речь, на самом деле являются супермножеством всех коммуникационных технологий, которые появлялись в прошлом, например, радио, газеты. Все эти вещи будут заменены чем-то гораздо более привлекательным".

Не все всегда идет правильно, но Стив Джобс, соучредитель компании Apple, на конференции в 2007 году прекрасно уловил злободневную тенденцию, произнеся ставшую знаменитой фразу: "Давайте изобретать завтрашний день, а не беспокоиться о вчерашнем".

На самом деле, как восторженная оценка журнала Time, так и последующий техно-оптимизм были не просто преувеличены; они полностью пропустили то, что произошло с большинством людей в США после 1980 года.

В 1960-х годах только около 6 процентов американских мужчин в возрасте от 25 до 54 лет находились вне рынка труда, то есть были длительно безработными или не искали работу. Сегодня это число составляет около 12 процентов, в основном потому, что мужчинам без высшего образования все труднее найти высокооплачиваемую работу.

Американские рабочие, как с высшим образованием, так и без него, раньше имели доступ к "хорошей работе", которая, помимо достойной оплаты труда, обеспечивала гарантии занятости и возможности карьерного роста. Такие рабочие места в значительной степени исчезли для работников без высшего образования. Эти изменения нарушили и подорвали экономические перспективы миллионов американцев.

Еще более значительные изменения на рынке труда США за последние полвека произошли в структуре заработной платы. В течение десятилетий после Второй мировой войны экономический рост был быстрым и широко распределялся, и работники всех слоев общества и квалификации испытывали быстрый рост реальных доходов (с поправкой на инфляцию). Теперь этого нет. Новые цифровые технологии распространены повсеместно и принесли огромные состояния предпринимателям, руководителям и некоторым инвесторам, однако реальная заработная плата большинства работников практически не увеличилась. У людей без высшего образования реальный заработок в среднем снизился с 1980 года, и даже у работников с высшим образованием, но без последипломного образования, он вырос лишь незначительно.

Последствия неравенства, вызванного новыми технологиями, выходят далеко за рамки этих цифр. С исчезновением хороших рабочих мест, доступных большинству работников, и стремительным ростом доходов небольшой части населения, получившей образование компьютерщиков, инженеров и финансистов, мы находимся на пути к действительно двухуровневому обществу, в котором рабочие и те, кто владеет экономическими средствами и общественным признанием, живут отдельно, и это разделение растет с каждым днем. Именно это предвидел английский писатель Г. Г. Уэллс в романе "Машина времени", представив будущую антиутопию, в которой технологии настолько разделили людей, что они превратились в два отдельных вида.

Это проблема не только Соединенных Штатов. Благодаря лучшей защите низкооплачиваемых работников, коллективным переговорам и достойной минимальной заработной плате, работники с относительно низким уровнем образования в Скандинавии, Франции или Канаде не пострадали от снижения заработной платы, как их американские коллеги. Тем не менее, неравенство выросло, и хорошие рабочие места для людей без высшего образования стали дефицитом и в этих странах.

Сейчас очевидно, что опасения, высказанные Рикардо и Кейнсом, нельзя игнорировать. Правда, катастрофической технологической безработицы не было, и на протяжении 1950-х и 1960-х годов рабочие извлекали выгоду из роста производительности труда не меньше, чем предприниматели и владельцы бизнеса. Но сегодня мы наблюдаем совершенно иную картину: неравенство стремительно растет, а наемные работники в значительной степени остаются позади по мере накопления новых достижений.

На самом деле, тысячелетняя история и современные данные убедительно свидетельствуют об одном: нет ничего автоматического в том, что новые технологии приносят всеобщее процветание. Приносят они или нет — это экономический, социальный и политический выбор.

В этой книге исследуется природа этого выбора, исторические и современные данные о взаимосвязи между технологиями, заработной платой и неравенством, а также то, что мы можем сделать, чтобы направить инновации на службу общему процветанию. Чтобы заложить основу, в этой главе рассматриваются три основополагающих вопроса:

- Что определяет, когда новые машины и технологии производства повышают заработную плату?

- Что нужно сделать, чтобы перенаправить технологии на построение лучшего будущего?

- Почему нынешнее мышление технологических предпринимателей и провидцев движется в другом, более тревожном направлении, особенно с новым энтузиазмом вокруг искусственного интеллекта?

Повозка прогресса

Оптимизм в отношении общих выгод от технического прогресса основан на простой и мощной идее: "вагон производительности". Эта идея утверждает, что новые машины и методы производства, повышающие производительность труда, приведут и к росту заработной платы. По мере технологического прогресса этот вагон будет тянуть за собой всех, а не только предпринимателей и владельцев капитала.

Экономисты давно признали, что спрос на все задачи, а значит и на различные типы работников, не обязательно растет одинаковыми темпами, поэтому неравенство может увеличиваться из-за инноваций. Тем не менее, совершенствование технологий обычно рассматривается как прилив, поднимающий все лодки, поскольку предполагается, что все получат определенные выгоды. Предполагается, что никто не должен быть полностью отброшен технологией, не говоря уже о том, чтобы обеднел от нее. Согласно общепринятому мнению, чтобы исправить рост неравенства и построить еще более прочный фундамент для всеобщего процветания, работники должны найти способ приобрести больше навыков, необходимых им для работы с новыми технологиями. Как лаконично резюмировал Эрик Бринйолфссон, один из ведущих экспертов по технологиям, "Что мы можем сделать для создания общего процветания? Ответ заключается не в том, чтобы замедлить развитие технологий. Вместо гонки против машины мы должны соревноваться с ней. Это наша великая задача".

Теория, лежащая в основе "бандероли производительности", проста: когда предприятия становятся более производительными, они хотят расширить свой выпуск. Для этого им нужно больше работников, поэтому они начинают заниматься наймом. А когда многие компании пытаются сделать это одновременно, они коллективно повышают заработную плату.

Так и происходит, но только иногда. Например, в первой половине двадцатого века одним из самых динамичных секторов экономики США было автомобилестроение. По мере того, как Ford Motor Company, а затем General Motors (GM) внедряли новые электрические машины, строили более эффективные заводы и выпускали лучшие модели, их производительность взлетела, как и занятость. С нескольких тысяч рабочих в 1899 году, производивших всего 2 500 автомобилей, к 1920-м годам занятость в отрасли выросла до более чем 400 000 человек. К 1929 году компании Ford и GM продавали около 1,5 миллионов автомобилей в год. Это беспрецедентное расширение автомобильного производства привело к росту заработной платы во всей экономике, в том числе и для работников без формального образования.

На протяжении большей части двадцатого века производительность труда быстро росла и в других секторах, как и реальная заработная плата. Примечательно, что с конца Второй мировой войны до середины 1970-х годов зарплата выпускников колледжей в США росла примерно теми же темпами, что и зарплата работников со средним образованием.

К сожалению, то, что произошло впоследствии, не соответствует представлению о том, что существует некий неостановимый вагон. Распределение преимуществ производительности зависит от того, как именно меняется технология, а также от правил, норм и ожиданий, которые определяют отношение руководства к работникам. Чтобы понять это, давайте разберем два этапа, которые связывают рост производительности с повышением заработной платы. Во-первых, рост производительности труда увеличивает спрос на работников, поскольку предприятия пытаются увеличить прибыль за счет расширения производства и найма большего числа работников. Во-вторых, спрос на большее количество работников увеличивает заработную плату, которую необходимо предлагать для привлечения и удержания сотрудников. К сожалению, ни один из этих шагов не гарантирован, как мы объясним в следующих двух разделах.

Блюз автоматизации

Вопреки распространенному мнению, рост производительности труда не обязательно должен приводить к повышению спроса на работников. Стандартное определение производительности - это средняя выработка на одного работника - общий объем производства, деленный на общее число занятых. Очевидно, что надежда заключается в том, что с ростом объема производства на одного работника возрастет и желание предприятий нанимать людей.

Но у работодателей нет стимула увеличивать наем на основе средней выработки на одного работника. Скорее, для компаний важна предельная производительность - дополнительный вклад, который вносит еще один работник, увеличивая производство или обслуживая больше клиентов. Понятие предельной производительности отличается от понятия выработки или дохода на одного работника: выработка на одного работника может увеличиваться, в то время как предельная производительность остается неизменной или даже снижается.

Чтобы пояснить различие между выработкой на одного работника и предельной производительностью, рассмотрим это часто повторяемое предсказание: "На фабрике будущего будет всего два работника - человек и собака. Человек будет там, чтобы кормить собаку. А собака будет следить за тем, чтобы человек не трогал оборудование". Этот воображаемый завод может производить много продукции, поэтому средняя производительность - его продукция, деленная на одного (человека) работника - очень высока. Однако предельная производительность работника мизерна; единственный работник кормит собаку, и подразумевается, что и собака, и работник могут быть уволены без значительного снижения выработки. Более совершенное оборудование может еще больше увеличить выработку на одного рабочего, но разумно ожидать, что эта фабрика не будет спешить нанимать больше рабочих и их собак или повышать зарплату своему одинокому работнику.

Этот пример экстремален, но он отражает важный элемент реальности. Когда автомобильная компания представляет лучшую модель автомобиля, как это делали Ford и GM в первой половине XX века, это, как правило, увеличивает спрос на автомобили компании, и как выручка на одного работника, так и предельная производительность труда растут. В конце концов, компании нужно больше рабочих, таких как сварщики и маляры, чтобы удовлетворить дополнительный спрос, и она будет платить им больше, если это необходимо. В отличие от этого, рассмотрим, что произойдет, если тот же автопроизводитель установит промышленных роботов. Роботы могут выполнять большинство сварочных и покрасочных работ, причем делать это дешевле, чем при использовании методов производства с большим числом рабочих. В результате средняя производительность компании значительно возрастает, а потребность в сварщиках и малярах уменьшается.

Это общая проблема. Многие новые технологии, например, промышленные роботы, расширяют набор задач, выполняемых машинами и алгоритмами, вытесняя работников, которые раньше были заняты на этих работах. Автоматизация повышает среднюю производительность, но не увеличивает, а фактически может снизить предельную производительность труда.

Автоматизация — это то, о чем беспокоился Кейнс, и это не было новым явлением, когда он писал в начале двадцатого века. Многие из знаковых инноваций британской промышленной революции в текстильной промышленности были связаны с заменой новых прядильных и ткацких станков на труд квалифицированных ремесленников.

То, что верно в отношении автоматизации, верно и в отношении многих аспектов глобализации. Значительный прорыв в средствах связи и логистике перевозок обеспечил массовую волну офшоринга за последние несколько десятилетий, когда производственные задачи, такие как сборка или обслуживание клиентов, переносятся в страны, где рабочая сила дешевле. Офшоринг позволил снизить затраты и увеличить прибыль таких компаний, как Apple, чья продукция состоит из деталей, произведенных во многих странах, и почти полностью собирается в Азии. Но в промышленно развитых странах оно также привело к перемещению работников, которые раньше выполняли эти задачи внутри страны, и не активизировало мощную эстафету.

Автоматизация и офшоринг повысили производительность труда и умножили корпоративные прибыли, но не принесли ничего похожего на всеобщее процветание в США и других развитых странах. Замена работников машинами и перемещение работы в страны с более низкой заработной платой - не единственные варианты повышения экономической эффективности. Существует множество способов увеличения выработки на одного работника - и это было верно на протяжении всей истории. Некоторые инновации увеличивают вклад отдельных людей в производство, а не автоматизируют или переводят работу на периферию. Например, новые программные инструменты, облегчающие задачи автомехаников и позволяющие выполнять более точные работы, повышают предельную производительность труда. Это совершенно отличается от установки промышленных роботов с целью замены людей.

Еще более важным для повышения предельной производительности труда является создание новых задач. В автомобильной промышленности было много автоматизации во время грандиозной реорганизации отрасли под руководством Генри Форда, начавшейся в 1910-х годах. Но методы массового производства и сборочные линии одновременно ввели целый ряд новых конструкторских, технических, машинных и канцелярских задач, увеличив спрос на рабочих. Когда новые машины создают новые виды использования человеческого труда, это расширяет способы, которыми работники могут внести свой вклад в производство, и повышает их предельную производительность.

Новые задачи были жизненно важны не только для раннего автомобилестроения в США, но и для роста занятости и заработной платы в течение последних двух столетий. Многие из наиболее быстро растущих профессий последних десятилетий - рентгенологи, сетевые инженеры, операторы компьютерных машин, программисты, специалисты по информационной безопасности и аналитики данных - не существовали восемьдесят лет назад. Даже люди тех профессий, которые существуют уже давно, например, банковские служащие, профессора или бухгалтеры, сейчас выполняют множество задач, которых не было до Второй мировой войны, включая все те, которые связаны с использованием компьютеров и современных коммуникационных устройств. Почти во всех этих случаях новые задачи появились в результате технического прогресса и стали основным фактором роста занятости. Эти новые задачи также стали неотъемлемой частью роста производительности, поскольку они способствовали выпуску новых продуктов и более эффективной реорганизации производственного процесса.

Причина, по которой худшие опасения Рикардо и Кейнса относительно технологической безработицы не оправдались, тесно связана с новыми задачами. Автоматизация быстро развивалась на протяжении всего двадцатого века, но не уменьшила спрос на работников, потому что сопровождалась другими усовершенствованиями и реорганизациями, которые привели к появлению новых видов деятельности и задач для работников.

Автоматизация в отрасли также может способствовать росту занятости в этом секторе или в экономике в целом, если она снижает затраты или достаточно сильно повышает производительность. Новые рабочие места в этом случае могут появиться либо за счет неавтоматизированных задач в той же отрасли, либо за счет расширения деятельности в смежных отраслях. В первой половине двадцатого века быстрый рост производства автомобилей повысил спрос на целый ряд неавтоматизированных технических и канцелярских функций. Не менее важно и то, что рост производительности труда на автомобильных заводах в эти десятилетия стал одним из основных факторов расширения нефтяной, сталелитейной и химической промышленности (вспомните бензин, кузова автомобилей и шины). Производство автомобилей в массовом масштабе также революционизировало возможности транспорта, что позволило развиваться новым видам розничной торговли, развлечений и услуг, особенно по мере изменения географии городов.

Однако будет создано мало новых рабочих мест, если прирост производительности от автоматизации невелик - то, что мы называем "так себе автоматизация". Например, киоски самоконтроля в продуктовых магазинах приносят ограниченный выигрыш в производительности, поскольку они перекладывают работу по сканированию товаров с сотрудников на покупателей. При внедрении киосков самообслуживания кассиров становится меньше, но значительного повышения производительности, стимулирующего создание новых рабочих мест в других местах, не происходит. Продукты не становятся намного дешевле, не происходит расширения производства продуктов питания, и покупатели не ведут иной образ жизни.

Ситуация для работников становится столь же плачевной, когда новые технологии сосредотачиваются на наблюдении, как и предполагал паноптикон Джереми Бентама. Улучшение контроля за работниками может привести к небольшому повышению производительности труда, но его основная функция заключается в том, чтобы вытянуть из работников больше усилий, а иногда и снизить их заработную плату.

Не существует бандвагона производительности от слабой автоматизации и наблюдения за работниками. Даже новые технологии, обеспечивающие нетривиальный прирост производительности труда, не приносят никаких результатов, если эти задачи направлены преимущественно на автоматизацию и отбрасывают работников в сторону. Промышленные роботы, которые уже произвели революцию в современном производстве, дают мало или вообще не дают никаких преимуществ для работников, когда они не сопровождаются другими технологиями, которые создают новые задачи и возможности для человеческого труда. В некоторых случаях, например, в промышленном центре американской экономики на Среднем Западе, быстрое внедрение роботов вместо этого способствовало массовым увольнениям и длительному региональному упадку.

Все это заставляет вспомнить, пожалуй, самое важное в технологии: выбор. Существует огромное количество способов использования наших коллективных знаний для улучшения производства и еще больше способов направления инноваций. Будем ли мы использовать цифровые инструменты для наблюдения? Для автоматизации? Или для расширения возможностей работников путем создания для них новых продуктивных задач? И куда мы направим наши усилия для будущих достижений?

Когда "вал" производительности слаб и отсутствуют самодействующие механизмы коррекции, обеспечивающие общие выгоды, такой выбор становится более значимым - и те, кто его делает, становятся более влиятельными, как в экономическом, так и в политическом плане.

Таким образом, первый шаг в причинно-следственной цепи "бандероли производительности" зависит от конкретного выбора: использование существующих и разработка новых технологий для повышения предельной производительности труда работников, а не просто автоматизация труда, сокращение работников или усиление надзора.

Почему власть трудящихся имеет значение

К сожалению, даже увеличения предельной производительности труда работников недостаточно для того, чтобы "вагон производительности" повысил заработную плату и уровень жизни для всех. Напомним, что второй шаг в причинно-следственной цепочке заключается в том, что увеличение спроса на работников побуждает фирмы платить более высокую заработную плату. Есть три основные причины, по которым этого может не произойти.

Первая — это принудительные отношения между работодателем и наемным работником. На протяжении большей части истории большинство сельскохозяйственных работников были несвободны, работая либо в качестве рабов, либо в других формах принудительного труда. Когда хозяин хочет получить больше часов труда от своих рабов, ему не обязательно платить им больше денег. Скорее, он может усилить принуждение, чтобы получить больше усилий и больше продукции. В таких условиях даже революционные инновации, такие как хлопковый джин на американском Юге, не обязательно приведут к общим благам. Даже помимо рабства, в достаточно деспотичных условиях внедрение новых технологий может усилить принуждение, еще больше обнищав как рабов, так и крестьян.

Во-вторых, даже без явного принуждения работодатель может не платить более высокую заработную плату при повышении производительности труда, если он не сталкивается с конкуренцией со стороны соперников. Во многих ранних сельскохозяйственных обществах крестьяне были юридически привязаны к земле, что означало, что они не могли искать или принимать работу в другом месте. Даже в Великобритании XVIII века работникам запрещалось искать альтернативную работу, и их часто сажали в тюрьму, если они пытались устроиться на лучшую работу. Когда ваш внешний выбор - тюрьма, работодатели, как правило, не предлагают вам щедрую компенсацию.

История дает тому множество подтверждений. В средневековой Европе ветряные мельницы, лучший севооборот и более широкое использование лошадей повысили производительность сельского хозяйства. Однако уровень жизни большинства крестьян практически не повысился. Вместо этого большая часть дополнительной продукции досталась немногочисленной элите, и в первую очередь - масштабному строительному буму, во время которого по всей Европе возводились монументальные соборы. Когда в 1700-х годах в Британии начали распространяться промышленное оборудование и фабрики, это не привело к росту заработной платы, и есть много примеров, когда это ухудшило уровень жизни и условия для рабочих. В то же время владельцы фабрик стали сказочно богатыми.

В-третьих, и это самое важное для современного мира, заработная плата часто является предметом переговоров, а не просто определяется безличными рыночными силами. Современная корпорация часто способна получать значительные прибыли благодаря своему положению на рынке, масштабу или технологическому опыту. Например, когда компания Ford Motor Company стала пионером новых технологий массового производства и начала выпускать качественные и дешевые автомобили в начале XX века, она также получила огромную прибыль. Это сделало ее основателя Генри Форда одним из самых богатых бизнесменов начала ХХ века. Экономисты называют такие мегаприбыли "экономической рентой" (или просто "рентой") в знак того, что они превышают преобладающую нормальную прибыль на капитал, ожидаемую акционерами с учетом рисков, связанных с такими инвестициями. Как только появляется экономическая рента, заработная плата работников определяется не только внешними рыночными силами , но и потенциальным "разделением ренты" - их способностью выторговать часть этой прибыли.

Одним из источников экономической ренты является рыночная власть. В большинстве стран существует ограниченное число профессиональных спортивных команд, и вход в этот сектор обычно ограничивается объемом требуемого капитала. В 1950-х и 1960-х годах бейсбол в США был прибыльным бизнесом, но игроки не получали высокой зарплаты, даже несмотря на доходы от телевизионных трансляций. Ситуация изменилась в конце 1960-х годов, потому что игроки нашли способы увеличить свою переговорную силу. Сегодня владельцы бейсбольных команд по-прежнему хорошо зарабатывают, но они вынуждены делиться со спортсменами гораздо большей частью своей ренты.

Работодатели также могут делиться рентой, чтобы создать добрую волю и мотивировать работников работать усерднее, или потому, что преобладающие социальные нормы убеждают их делать это. 5 января 1914 года Генри Форд ввел минимальную оплату труда в размере пяти долларов в день, чтобы сократить количество прогулов, повысить уровень удержания работников и, предположительно, снизить риск забастовок. С тех пор многие работодатели пытались использовать нечто подобное, особенно когда трудно нанять и удержать людей или когда мотивация сотрудников оказывается критически важной для успеха компании.

В целом, Рикардо и Кейнс, возможно, не были правы во всех деталях, но они правильно понимали, что рост производительности не обязательно автоматически обеспечивает широкое процветание. Это произойдет только тогда, когда новые технологии повысят предельную производительность труда работников, а полученная выгода будет распределена между фирмами и работниками.

Что еще более важно, эти результаты зависят от экономического, социального и политического выбора. Новые технологии и машины — это не подарки, беспрепятственно спускающиеся с небес. Они могут сосредоточиться на автоматизации и наблюдении, чтобы снизить затраты на рабочую силу. Или же они могут создавать новые задачи и расширять возможности работников. В более широком смысле, они могут породить общее процветание или неумолимое неравенство, в зависимости от того, как они используются и куда направляются новые инновационные усилия.

В принципе, эти решения должно принимать общество, коллективно. На практике их принимают предприниматели, менеджеры, провидцы , а иногда и политические лидеры, оказывая определяющее влияние на то, кто выигрывает, а кто проигрывает от технологического прогресса.

Оптимизм с оговорками

Несмотря на то, что неравенство резко возросло, многие работники остались за бортом, а производительность труда не пришла на помощь в последние десятилетия, у нас есть основания для надежды. Человеческие знания достигли огромных успехов, и у нас есть все возможности для построения общего процветания на основе этих научных основ - если мы начнем делать другой выбор в отношении направления прогресса.

Технооптимисты правы в одном: цифровые технологии уже произвели революцию в науке. Накопленные человечеством знания теперь у нас под рукой. Ученые имеют доступ к невероятным измерительным инструментам - от атомно-силовых микроскопов до магнитно-резонансных снимков и сканирования мозга. У них также есть вычислительная мощность, позволяющая обрабатывать огромные объемы данных так, как еще тридцать лет назад казалось фантастикой.

Научные исследования носят кумулятивный характер, изобретатели используют наработки друг друга. В отличие от сегодняшнего дня, раньше знания распространялись медленно. В 1600-х годах такие ученые, как Галилео Галилей, Иоганн Кеплер, Исаак Ньютон, Готфрид Вильгельм Лейбниц и Роберт Гук, делились своими научными открытиями в письмах, которые доходили до адресата за несколько недель или даже месяцев. Гелиоцентрическая система Николая Коперника, которая правильно расположила Землю на орбите Солнца, была разработана в течение первого десятилетия шестнадцатого века. Коперник изложил свою теорию к 1514 году, хотя его самая читаемая книга "Об оборотах небесных сфер" была опубликована только в 1543 году. Кеплеру и Галилею потребовалось почти столетие с 1514 года, чтобы развить работу Коперника, и более двух столетий, чтобы эти идеи получили широкое признание.

Сегодня научные открытия совершаются молниеносно, особенно когда в них есть острая необходимость. Разработка вакцин обычно занимает годы, но в начале 2020 года компания Moderna, Inc. изобрела вакцину всего через сорок два дня после получения недавно идентифицированной последовательности вируса SARS-CoV-2. Весь процесс разработки, тестирования и получения разрешения занял менее одного года, в результате чего была получена удивительно безопасная и эффективная защита от тяжелого заболевания, вызванного вирусом COVID. Никогда еще барьеры для обмена идеями и распространения технических ноу-хау не были так низки, а совокупная сила науки никогда еще не была так велика.

Однако, чтобы использовать эти достижения и обратить их на благо миллиардов людей во всем мире, нам необходимо переориентировать технологии. Это должно начаться с противостояния слепому техно-оптимизму нашего века, а затем с разработки новых способов использования науки и инноваций.

Хорошая и плохая новость заключается в том, что то, как мы используем знания и науку, зависит от видения - того, как люди понимают, как они могут превратить знания в приемы и методы, направленные на решение конкретных проблем. Видение формирует наш выбор, потому что оно определяет, каковы наши стремления, какие средства мы будем использовать для их достижения, какие альтернативные варианты мы будем рассматривать, а какие игнорировать, и как мы воспринимаем затраты и выгоды от наших действий. Короче говоря, это то, как мы представляем себе технологии и их дары, а также потенциальный ущерб.

Плохая новость заключается в том, что даже в лучшие времена взгляды влиятельных людей оказывают непропорционально большое влияние на то, что мы делаем с помощью имеющихся инструментов, и на направление инноваций. Последствия развития технологий выстраиваются в соответствии с их интересами и убеждениями и часто оказываются дорогостоящими для остальных. Хорошая новость заключается в том, что выбор и видение могут измениться.

Совместное видение инноваторов имеет решающее значение для накопления знаний, а также играет центральную роль в том, как мы используем технологии. Возьмем паровой двигатель, который изменил Европу, а затем и мировую экономику. Быстрые инновации с начала восемнадцатого века основывались на общем понимании проблемы, которую необходимо было решить: выполнение механической работы с использованием тепла. Томас Ньюкомен построил первый широко используемый паровой двигатель примерно в 1712 году. Полвека спустя Джеймс Уатт и его деловой партнер Мэтью Боултон усовершенствовали конструкцию Ньюкомена , отделив конденсатор и создав более эффективный и коммерчески гораздо более успешный двигатель.

Общая перспектива видна в том, чего и как пытались достичь эти новаторы: используя пар для того, чтобы толкать поршень вперед и назад внутри цилиндра для производства работы, а затем повысить эффективность этих двигателей, чтобы их можно было использовать в самых разных областях. Общее видение не только позволило им учиться друг у друга, но и означало, что они подходили к проблеме схожим образом. Они в основном сосредоточились на так называемом атмосферном двигателе, в котором конденсированный пар создает вакуум внутри цилиндра, позволяя атмосферному давлению толкать поршень. Они также коллективно игнорировали другие возможности, такие как паровые двигатели высокого давления, впервые описанные Якобом Лейпольдом в 1720 году. Вопреки научному консенсусу восемнадцатого века, двигатели высокого давления стали стандартом в девятнадцатом веке.

Видение первых новаторов паровых двигателей также означало, что они были высоко мотивированы и не задумывались об издержках, которые могут повлечь за собой эти инновации - например, для очень маленьких детей, которых отправляли работать в драконовских условиях в угольных шахтах, ставших возможными благодаря усовершенствованному паровому водоотливу.

То, что верно в отношении паровых двигателей, верно в отношении всех технологий. Технологии не существуют независимо от лежащего в их основе видения. Мы ищем пути решения стоящих перед нами проблем (это видение). Мы представляем, какие инструменты могут нам помочь (тоже видение). Из множества открытых для нас путей мы останавливаемся на нескольких (еще один аспект видения). Затем мы пробуем альтернативные подходы, экспериментируя и внедряя инновации на основе этого понимания. В этом процессе будут неудачи, затраты и почти наверняка непредвиденные последствия, включая потенциальные страдания для некоторых людей. Будем ли мы обескуражены или даже решим, что самое ответственное — это отказаться от своей мечты - это еще один аспект видения.

Но что определяет, какое технологическое видение преобладает? Даже если речь идет о том, как лучше использовать наши коллективные знания, решающими факторами являются не только технические или те, которые имеют смысл в чисто инженерном смысле. Выбор в данном контексте в основном связан с властью - властью убеждать других, - разные варианты выгодны разным людям. Тот, кто обладает большей властью, с большей вероятностью убедит других в своей точке зрения, которая чаще всего совпадает с его интересами. А тот, кому удается воплотить свои идеи в общее видение, обретает дополнительную власть и социальное положение.

Не обманывайтесь монументальными технологическими достижениями человечества. Общие взгляды могут так же легко заманить нас в ловушку. Компании делают те инвестиции, которые, по мнению руководства, лучше всего подходят для получения прибыли. Если компания устанавливает, скажем, новые компьютеры, это должно означать, что рост доходов, который они приносят, с лихвой компенсирует затраты. Но в мире, где наши действия определяются общим видением, нет никакой гарантии, что это действительно так. Если все убеждены, что технологии искусственного интеллекта необходимы, то бизнес будет инвестировать в искусственный интеллект, даже если существуют альтернативные способы организации производства, которые могут быть более выгодными. Аналогично, если большинство исследователей работают над определенным способом развития машинного интеллекта, другие могут верно или даже слепо следовать по их стопам.

Эти вопросы становятся еще более значимыми, когда мы имеем дело с технологиями "общего назначения", такими как электричество или компьютеры. Технологии общего назначения представляют собой платформу, на которой могут быть созданы бесчисленные приложения, потенциально приносящие выгоды, но иногда и затраты для многих секторов и групп людей. Эти платформы также допускают самые разные траектории развития.

Электричество, например, было не только более дешевым источником энергии; оно также открыло дорогу новым товарам, таким как радиоприемники, бытовая техника, кино и телевизоры. Появились новые электрические машины. Это позволило коренным образом реорганизовать фабрики: появилось лучшее освещение, специальные источники питания для отдельных машин и новые точные и технические задачи в производственном процессе. Развитие производства на основе электроэнергии повысило спрос на сырье и другие промышленные ресурсы, такие как химикаты и ископаемое топливо, а также розничной торговли и транспортных услуг. Они также способствовали появлению новых продуктов, включая новые пластмассы, красители, металлы и транспортные средства, которые затем использовались в других отраслях промышленности. Электроэнергия также открыла путь к гораздо более высоким уровням загрязнения окружающей среды в результате промышленного производства.

Хотя технологии общего назначения можно развивать разными способами, как только общее видение фиксируется в определенном направлении, людям становится трудно вырваться из-под его контроля и исследовать различные траектории, которые могут быть социально более выгодными. С большинством людей, которых затрагивают эти решения, не советуются. Это создает естественную тенденцию к тому, что направление прогресса будет социально предвзятым - в пользу влиятельных лиц, принимающих решения с доминирующим видением, и против тех, кто не имеет права голоса.

Примите решение Коммунистической партии Китая о введении системы социального кредита, которая собирает данные о частных лицах, предприятиях и государственных учреждениях, чтобы отслеживать их благонадежность и соблюдение ими правил. Начатая на местном уровне в 2009 году, она стремится к тому, чтобы вносить людей и компании в черные списки на национальном уровне за их высказывания или посты в социальных сетях, которые идут вразрез с предпочтениями партии. Это решение, которое влияет на жизнь 1,4 миллиарда человек, было принято несколькими лидерами партии. Не было проведено никаких консультаций с теми, чья свобода слова и объединений, образование, государственные должности, возможность путешествовать и даже вероятность получения государственных услуг и жилья теперь определяются системой.

Такое происходит не только в диктатурах. В 2018 году основатель и генеральный директор Facebook Марк Цукерберг объявил, что алгоритм компании будет изменен, чтобы дать пользователям "значимые социальные взаимодействия". На практике это означало, что алгоритм платформы будет отдавать приоритет постам других пользователей, особенно семьи и друзей, а не новостным организациям и известным брендам. Цель изменения заключалась в повышении вовлеченности пользователей, поскольку было установлено, что люди с большей вероятностью будут обращать внимание на сообщения своих знакомых и нажимать на них. Основным последствием изменения стало усиление дезинформации и политической поляризации, поскольку ложь и вводящие в заблуждение сообщения быстро распространялись от пользователя к пользователю. Изменение затронуло не только , насчитывающий на тот момент почти 2,5 миллиарда пользователей компании; еще миллиарды людей, не пользующихся платформой, были косвенно затронуты политическими последствиями дезинформации. Решение было принято Цукербергом, главным операционным директором компании Шерил Сандберг и несколькими другими ведущими инженерами и руководителями. С пользователями Facebook и гражданами затронутых демократических стран не советовались.

Что побудило китайскую компартию и Facebook принять такие решения? Ни в том, ни в другом случае они не были продиктованы природой науки и технологии. Они также не были очевидным следующим шагом в каком-то неумолимом марше прогресса. В обоих случаях можно увидеть губительную роль интересов - подавить оппозицию или увеличить доходы от рекламы. Не менее важным было видение их лидерами того, как должны быть организованы сообщества и что должно быть приоритетным. Но еще более важным было то, как технология использовалась для контроля: над политическими взглядами населения в китайском случае и над данными людей и их социальной активностью в случае Facebook.

Это тот момент, который, имея в своем распоряжении дополнительные 275 лет человеческой истории, Г. Г. Уэллс уловил, а Фрэнсис Бэкон упустил: технология - это контроль, причем не только над природой, но часто и над другими людьми. Дело не только в том, что технологические изменения приносят одним больше пользы, чем другим. Более фундаментально то, что различные способы организации производства обогащают и расширяют возможности одних людей и лишают возможности других.

Эти же соображения не менее важны для направления инноваций в других контекстах. Владельцы предприятий и менеджеры часто хотят автоматизировать или усилить наблюдение, поскольку это позволяет им усилить контроль над производственным процессом, сэкономить на оплате труда и ослабить власть труда. Это желание затем выливается в стимулы к тому, чтобы направить инновации на автоматизацию и видеонаблюдение, даже если развитие других, более дружественных для работников технологий могло бы увеличить объем производства и проложить путь к общему процветанию.

В таких случаях общество, может быть, даже охвачено видением, которое благоприятствует влиятельным лицам. Такие видения помогают лидерам бизнеса и технологий реализовывать планы, направленные на увеличение их богатства, политической власти или статуса. Представители элиты могут убедить себя, что все, что хорошо для них, также лучше для общего блага. Они могут даже поверить, что любые страдания, которые порождает их добродетельный путь, — это цена, которую стоит заплатить за прогресс, особенно когда те, кто несет основную тяжесть затрат, лишены голоса. Вдохновленные эгоистическим видением, лидеры отрицают, что существует множество различных путей с совершенно разными последствиями. Они могут даже впасть в ярость, когда им указывают на альтернативы.

Нет ли средства против губительных видений, навязанных людям без их согласия? Нет ли барьера против социальной предвзятости технологий? Замкнуты ли мы в постоянном цикле, когда одно самоуверенное видение за другим формирует наше будущее, игнорируя ущерб?

Нет. Есть основания для надежды, потому что история также учит нас, что более инклюзивное видение, которое прислушивается к более широкому кругу голосов и признает влияние на всех, возможно. Общее процветание более вероятно, когда противодействующие силы привлекают предпринимателей и технологических лидеров к ответственности и продвигают производственные методы и инновации в более благоприятном для работников направлении.

Инклюзивное видение не позволяет избежать некоторых из самых сложных вопросов, таких как, например, оправдывают ли выгоды, которые получают одни, затраты, которые несут другие. Но они гарантируют, что социальные решения будут учитывать все их последствия, не заставляя молчать тех, кто не получает выгоды.

Выберем ли мы в итоге эгоистичное, узкое видение или что-то более инклюзивное — это тоже выбор. Результат зависит от того, есть ли противодействующие силы и могут ли те, кто не находится в коридорах власти, организоваться и услышать свой голос. Если мы хотим не попасть в ловушку видения властных элит, мы должны найти способы противопоставить власти альтернативные источники силы и противостоять эгоизму с помощью более инклюзивного видения. К сожалению, в век искусственного интеллекта это становится все труднее.

Огонь, на этот раз

Жизнь ранних людей была изменена огнем. В южноафриканской пещере Сварткранс самые ранние раскопанные слои показывают кости древних гоминид, которые были съедены хищниками - большими кошками или медведями. Для тогдашних хищников люди, должно быть, казались легкой добычей. Темные места в пещерах были особенно опасными, и наши предки избегали их. Затем в этой пещере появляются первые свидетельства огня - слой древесного угля возрастом около миллиона лет. Впоследствии археологическая летопись показывает полную противоположность: с этого времени кости в основном принадлежат нечеловеческим животным. Контроль над огнем дал гомининам возможность захватывать и удерживать пещеры, что позволило им одержать верх над другими хищниками.

Ни одна другая технология за последние десять тысяч лет не может претендовать на такое фундаментальное влияние на все, что мы делаем и кем являемся. Теперь появился еще один кандидат, по крайней мере, по мнению его сторонников: искусственный интеллект (ИИ). Генеральный директор Google Сундар Пичаи прямо говорит, что "ИИ — это, вероятно, самое важное, над чем когда-либо работало человечество. Я думаю о нем как о чем-то более глубоком, чем электричество или огонь".

ИИ — это название отрасли компьютерной науки, которая занимается разработкой "интеллектуальных" машин, то есть машин и алгоритмов (инструкций для решения задач), способных проявлять высокоуровневые способности. Современные интеллектуальные машины выполняют задачи, которые еще пару десятилетий назад многие считали бы невозможными. В качестве примеров можно привести программное обеспечение для распознавания лиц, поисковые системы, которые угадывают, что вы хотите найти, и рекомендательные системы, которые подбирают для вас товары, которые, скорее всего, вам понравятся или, по крайней мере, вы их приобретете. Многие системы сегодня используют ту или иную форму обработки естественного языка для взаимодействия между человеческой речью или письменными запросами и компьютером. Siri от Apple и поисковая система Google являются примерами систем на основе ИИ, которые ежедневно широко используются во всем мире.

Энтузиасты ИИ также указывают на некоторые впечатляющие достижения. Программы ИИ могут распознавать тысячи различных объектов и изображений и обеспечивать базовый перевод с более чем ста языков. Они помогают выявлять раковые заболевания. Иногда они могут инвестировать лучше, чем опытные финансовые аналитики. Они могут помочь адвокатам и помощникам юристов просеять тысячи документов, чтобы найти соответствующие прецеденты для судебного дела. Они могут превращать инструкции на естественном языке в компьютерный код. Они даже могут сочинять новую музыку, которая звучит до жути похоже на Иоганна Себастьяна Баха, и писать (скучные) газетные статьи.

В 2016 году компания DeepMind, занимающаяся разработкой искусственного интеллекта, выпустила программу AlphaGo, которая обыграла одного из двух лучших игроков в го в мире. Через год после этого появилась шахматная программа AlphaZero, способная победить любого шахматного мастера. Примечательно, что эта программа была самоучкой и достигла сверхчеловеческого уровня всего через девять часов игры против себя.

Воодушевленные этими победами, люди стали считать, что ИИ повлияет на все аспекты нашей жизни, причем в лучшую сторону. Он сделает человечество гораздо более процветающим, здоровым и способным достичь других похвальных целей. Как гласит подзаголовок одной из недавних книг на эту тему, "искусственный интеллект изменит все". Или, как выразился Кай-Фу Ли, бывший президент Google China, "искусственный интеллект (ИИ) может стать самой преобразующей технологией в истории человечества".

Но что, если в этом деле есть своя муха? Что если ИИ коренным образом нарушит рынок труда, на котором большинство из нас зарабатывает средства к существованию, увеличив неравенство в оплате труда и работе? Что если его основное влияние будет направлено не на повышение производительности, а на перераспределение власти и благосостояния от обычных людей к тем, кто контролирует данные и принимает ключевые корпоративные решения? Что если на этом пути ИИ также приведет к обнищанию миллиардов людей в развивающихся странах? Что если он усилит существующие предубеждения - например, по цвету кожи? Что если он разрушит демократические институты?

Появляется все больше доказательств того, что все эти опасения обоснованы. Похоже, что ИИ движется по траектории, которая приведет к увеличению неравенства не только в промышленно развитых странах, но и во всем мире. Подпитываемый массовым сбором данных технологическими компаниями и авторитарными правительствами, он подавляет демократию и укрепляет автократию. Она оказывает глубокое влияние на экономику, хотя на своем нынешнем пути она мало что делает для улучшения наших производственных возможностей. Когда все сказано и сделано, вновь обретенный энтузиазм по поводу ИИ кажется усилением того же оптимизма по поводу технологий, независимо от того, фокусируется ли он на автоматизации, слежке и бесправии обычных людей, которые уже охватили цифровой мир.

Однако большинство технологических лидеров не воспринимают эти опасения всерьез. Нам постоянно твердят, что ИИ принесет благо. Если он создает сбои, то эти проблемы краткосрочны, неизбежны и легко устранимы. Если он создает неудачников, то решение - больше ИИ. Например, соучредитель DeepMind Демис Хассабис не только считает, что ИИ "станет самой важной технологией из когда-либо изобретенных", но и уверен, что "углубляя нашу способность задавать вопросы "как" и "почему", ИИ продвинет границы знаний и откроет совершенно новые пути для научных открытий, улучшая жизнь миллиардов людей".

Он не одинок. Десятки экспертов делают аналогичные заявления. Робин Ли, соучредитель китайской поисковой интернет-компании Baidu и инвестор ряда других ведущих предприятий в области ИИ, утверждает: "Интеллектуальная революция — это благотворная революция в производстве и образе жизни, а также революция в нашем образе мышления".

Многие идут еще дальше. Рэй Курцвейл, выдающийся руководитель, изобретатель и писатель, уверенно утверждает, что технологии, связанные с ИИ, находятся на пути к достижению "сверхразума" или "сингулярности", что означает, что мы достигнем безграничного процветания и выполним наши материальные цели, а возможно, и некоторые нематериальные. Он считает, что программы ИИ настолько превзойдут человеческие возможности, что сами по себе создадут новые сверхчеловеческие способности или, что более причудливо, сольются с людьми и создадут сверхлюдей.

Справедливости ради следует отметить, что не все технологические лидеры настроены столь же оптимистично. Миллиардеры Билл Гейтс и Элон Маск выражают беспокойство по поводу неправильного или, возможно, даже злого сверхинтеллекта и последствий бесконтрольного развития ИИ для будущего человечества. Однако оба этих обладателя титула "самый богатый человек в мире" согласны с Хассабисом, Ли, Курцвейлом и многими другими в одном: большинство технологий направлены на благо, и мы можем и должны полагаться на технологии, особенно цифровые, для решения проблем человечества. По словам Хассабиса, "либо нам нужно экспоненциальное улучшение человеческого поведения - меньше эгоизма, меньше краткосрочности, больше сотрудничества, больше щедрости, либо нам нужно экспоненциальное улучшение технологий".

Эти мечтатели не задаются вопросом, всегда ли технологические изменения являются прогрессом. Они считают само собой разумеющимся, что больше технологий — это ответ на наши социальные проблемы. Нам не нужно слишком беспокоиться о миллиардах людей, которые поначалу останутся позади; вскоре они тоже выиграют. Мы должны продолжать идти вперед во имя прогресса. Как сказал соучредитель LinkedIn Рид Хоффман: "Могут ли у нас быть плохие двадцать лет? Безусловно. Но если вы работаете в направлении прогресса, ваше будущее будет лучше, чем ваше настоящее".

Такая вера в благодетельные силы технологии не нова, как мы уже видели в Прологе. Подобно Фрэнсису Бэкону и основополагающей истории об огне, мы склонны считать, что технология позволяет нам переломить ход природы. Вместо того чтобы быть слабой добычей, благодаря огню мы стали самым разрушительным хищником планеты. Многие другие технологии мы рассматриваем через ту же призму - мы побеждаем расстояние с помощью колеса, темноту - с помощью электричества, а болезни - с помощью лекарств.

Вопреки всем этим утверждениям, не стоит полагать, что выбранный путь принесет пользу всем, поскольку бандаж производительности часто бывает слабым и никогда не бывает автоматическим. Сегодня мы наблюдаем не неумолимый прогресс на пути к общему благу, а влиятельное общее видение среди наиболее влиятельных технологических лидеров. Это видение сосредоточено на автоматизации, слежке и массовом сборе данных, что подрывает общее процветание и ослабляет демократию. Неслучайно, оно также усиливает богатство и власть этой узкой элиты за счет большинства обычных людей.

Эта динамика уже породила новую олигархию видения - группу технологических лидеров с похожим прошлым, похожим мировоззрением, похожими страстями и, к сожалению, похожими слепыми пятнами. Это олигархия, потому что это небольшая группа с общим менталитетом, монополизирующая социальную власть и игнорирующая ее разрушительное воздействие на безголосых и бесправных. Эта группа имеет влияние не благодаря танкам и ракетам, а потому что она имеет доступ к коридорам власти и может влиять на общественное мнение.

Олигархия видения так убедительна, потому что она добилась блестящего коммерческого успеха. Она также подкрепляется убедительным рассказом о том изобилии и контроле над природой, которые создадут новые технологии, особенно экспоненциально растущие возможности искусственного интеллекта. Олигархия обладает харизмой, в своей ботанической манере. Самое главное, что эти современные олигархи завораживают влиятельных хранителей мнения: журналистов, других лидеров бизнеса, политиков, академиков и всевозможных интеллектуалов. Олигархи-визионеры всегда за столом и всегда у микрофона, когда высказываются важные аргументы.

Очень важно обуздать эту современную олигархию, и не только потому, что мы находимся на краю пропасти. Сейчас самое время действовать, потому что эти лидеры правы в одном: в нашем распоряжении есть удивительные инструменты, и цифровые технологии могут усилить возможности человечества. Но только если мы будем использовать эти инструменты в интересах людей. А этого не произойдет, пока мы не бросим вызов мировоззрению, которое преобладает среди наших нынешних глобальных технологических боссов. Это мировоззрение основано на особом - и неточном - прочтении истории и того, что она подразумевает в отношении того, как инновации влияют на человечество. Давайте начнем с переоценки этой истории.

План на оставшуюся часть книги

В остальной части этой книги мы развиваем идеи, представленные в этой главе, и по-новому интерпретируем экономические и социальные события последней тысячи лет как результат борьбы за направление развития технологий и тип прогресса - кто победил, кто проиграл и почему. Поскольку в центре нашего внимания находятся технологии, большая часть этого обсуждения сосредоточена на тех частях мира, где происходили наиболее важные и значимые технологические изменения. Это означает, что сначала Западная Европа и Китай - сельское хозяйство, затем Британия и США - промышленная революция, а затем США и Китай - цифровые технологии. На протяжении всей книги мы также подчеркиваем, что в разных странах порой делался разный выбор, а также последствия технологий в ведущих экономиках для остального мира, поскольку они распространялись, иногда добровольно, иногда принудительно, по всему земному шару.

Глава 2 ("Видение канала") дает исторический пример того, как успешные идеи могут сбить нас с пути. Успех французских инженеров в строительстве Суэцкого канала резко контрастирует с их впечатляющим провалом, когда те же идеи были перенесены в Панаму. Фердинанд де Лессепс убедил тысячи инвесторов и инженеров в неосуществимости плана строительства канала на уровне моря в Панаме, что привело к гибели более двадцати тысяч человек и финансовому краху для многих других. Это поучительная история для любой истории технологии: великая катастрофа часто имеет корни в мощных видениях, которые, в свою очередь, основаны на прошлом успехе.

Глава 3 ("Сила убеждения") подчеркивает центральную роль убеждения в том, как мы принимаем ключевые технологические и социальные решения. Мы объясняем, как сила убеждения коренится в политических институтах и возможности определять повестку дня, и подчеркиваем, как противодействующие силы и более широкий спектр мнений могут потенциально обуздать самоуверенность и эгоистичное видение.

Глава 4 ("Cultivating Misery") применяет основные идеи нашей концепции к эволюции сельскохозяйственных технологий, от начала оседлого земледелия в эпоху неолита до крупных изменений в организации земли и технике производства в средневековую и раннюю современную эпохи. В этих судьбоносных эпизодах мы не находим свидетельств автоматической "телеги" производительности. Эти крупные сельскохозяйственные преобразования, как правило, обогащали и расширяли возможности малых элит, в то время как сельскохозяйственные рабочие получали мало выгод: крестьяне не обладали политической и социальной властью, а технологический путь следовал за представлениями узкой элиты.

Глава 5 ("Революция среднего рода") по-новому осмысливает промышленную революцию, один из самых важных экономических переходов в мировой истории. Хотя о Промышленной революции написано много, часто недооценивается то, как выглядело зарождающееся видение вновь окрепших средних классов, предпринимателей и бизнесменов. Их взгляды и устремления коренились в институциональных изменениях, которые начали расширять возможности средних слоев английского народа, начиная с XVI и XVII веков. Возможно, промышленная революция была вызвана амбициями новых людей, пытавшихся улучшить свое благосостояние и социальное положение, но их видение было далеко не инклюзивным. Мы обсудим, как произошли изменения в политических и экономических механизмах, и почему они были так важны для создания новой концепции того, как и кем можно управлять природой.

Глава 6 ("Жертвы прогресса") обращается к последствиям этого нового видения. В ней объясняется, как первый этап промышленной революции привел к обнищанию и лишению прав и возможностей большинства людей, и почему это стало результатом сильного уклона в сторону автоматизации технологий и отсутствия права голоса рабочих в принятии решений по технологиям и установлению заработной платы. Индустриализация негативно повлияла не только на экономические средства к существованию, но и на здоровье и самостоятельность большей части населения. Эта ужасная картина начала меняться во второй половине девятнадцатого века, когда обычные люди организовывались и проводили экономические и политические реформы. Социальные изменения изменили направление развития технологий и подтолкнули рост заработной платы. Это была лишь маленькая победа всеобщего процветания, и западным странам придется пройти гораздо более длинный, спорный технологический и институциональный путь, чтобы достичь всеобщего процветания.

Глава 7 ("Спорный путь") рассматривает, как ожесточенная борьба за направление развития технологий, установление заработной платы и в целом за политику заложила основы самого впечатляющего периода экономического роста на Западе. В течение трех десятилетий после Второй мировой войны Соединенные Штаты и другие индустриальные страны переживали быстрый экономический рост, который широко распространился на большинство демографических групп. Эти экономические тенденции сопровождались другими социальными улучшениями, в том числе расширением образования, здравоохранения и продолжительности жизни. Мы объясняем, как и почему технологические изменения не просто автоматизировали труд, но и создавали новые возможности для работников, и как это происходило в институциональной среде, которая укрепляла противодействующие силы.

Глава 8 ("Цифровой ущерб") обращается к нашей современной эпохе, начиная с того, как мы сбились с пути и отказались от модели общего процветания первых послевоенных десятилетий. Центральным моментом этого "переворота" стало изменение направления развития технологий в сторону отказа от новых задач и возможностей для работников и увлечения автоматизацией труда и сокращением трудовых затрат. Это изменение направления не было неизбежным, а скорее стало результатом отсутствия вклада и давления со стороны работников, трудовых организаций и государственного регулирования. Эти социальные тенденции способствовали подрыву общего процветания.

Глава 9 ("Искусственная борьба") объясняет, что видение, которое сбило нас с пути после 1980 года, также стало определять наше представление о следующей фазе цифровых технологий, искусственном интеллекте, и как ИИ усугубляет тенденции экономического неравенства. В отличие от заявлений многих технологических лидеров, мы также увидим, что в большинстве человеческих задач существующие технологии ИИ приносят лишь ограниченные преимущества. Кроме того, использование ИИ для контроля рабочих мест не только усиливает неравенство, но и лишает работников прав и возможностей. Хуже того, нынешний путь развития ИИ рискует обратить вспять десятилетия экономических достижений в развивающихся странах, экспортируя автоматизацию в глобальном масштабе. Все это не является неизбежным. На самом деле, в этой главе утверждается, что ИИ, и даже акцент на машинном интеллекте, отражает очень специфический путь развития цифровых технологий, который имеет глубокие распределительные последствия - выгоду для нескольких человек и отставание остальных. Вместо того чтобы сосредотачиваться на машинном интеллекте, более плодотворно стремиться к "полезности машин", то есть к тому, как машины могут быть наиболее полезны для людей - например, дополняя возможности работников. Мы также увидим, что в прошлом полезность машин приводила к некоторым наиболее важным и продуктивным применениям цифровых технологий, но сейчас она все больше отходит на второй план в стремлении к машинному интеллекту и автоматизации.

Глава 10 ("Демократия ломается") утверждает, что стоящие перед нами проблемы могут стать еще более серьезными, поскольку массовый сбор данных и сбор информации с использованием методов искусственного интеллекта усиливает слежку за гражданами со стороны правительств и компаний. В то же время бизнес-модели, основанные на рекламе, распространяют дезинформацию и усиливают экстремизм. Нынешний путь развития ИИ не является хорошим ни для экономики, ни для демократии, и эти две проблемы, к сожалению, усиливают друг друга.

Глава 11 ("Перенаправление технологий") завершается описанием того, как мы можем обратить вспять эти пагубные тенденции. В ней представлен шаблон для перенаправления технологических изменений, основанный на изменении нарратива, создании противодействующих сил и разработке технических, нормативных и политических решений для борьбы с конкретными аспектами социальной предвзятости технологии.

Глава 2. Видение канала

Ходи осторожно, не пробуждай зависть счастливых богов, избегай высокомерия.

-C. С. Льюис, "Клише вышло из клетки", 1964 г.

Если бы комитет решил построить шлюзовой канал, я бы надел шляпу и пошел домой.

-Фердинанд де Лессепс, 1880 год, говоря о планах строительства Панамского канала

В пятницу, 23 мая 1879 года, Фердинанд де Лессепс выступил на Международном конгрессе по изучению межокеанского канала. Делегаты со всего мира съехались в Париж, чтобы обсудить, как лучше продолжить реализацию одного из самых амбициозных строительных проектов эпохи - соединить Атлантический и Тихий океаны каналом через Центральную Америку.

В первый день конференции, несколькими днями ранее, Лессепс выступил перед делегатами, уверенный в том, что его предпочтительная схема - канал на уровне моря через Панаму - одержит верх. По сообщениям, он завершил первое заседание словами: "Джентльмены, мы собираемся поторопиться с этим делом в Африке: мы закончим его к следующему вторнику".

Представителей США это не забавляло. Они предпочитали канал через Никарагуа, который, по их мнению, имел бы значительные инженерные и экономические преимущества. Они и многие другие присутствовавшие эксперты также были далеко не убеждены в том, что канал на уровне моря практичен для любой части Центральной Америки. Неоднократно звучали призывы к более предметному обсуждению альтернатив. Лессепс остался при своем мнении. Канал должен быть построен в Панаме и на уровне моря, полностью без шлюзов.

Видение, которым руководствовался Лессепс, было основано на трех прочно укоренившихся постулатах. Первым из них был техно-оптимизм XIX века. Прогресс принесет пользу всем, а трансокеанские каналы, одно из самых важных применений технологических достижений той эпохи, будут способствовать прогрессу за счет сокращения времени, необходимого для доставки товаров по всему миру. Если на пути строительства такой инфраструктуры возникали препятствия, на помощь приходили технологии и наука. Второе - вера в рынки: даже самые крупные проекты можно финансировать за счет частного капитала, а прибыль от них принесет пользу инвесторам и станет еще одним способом служения общему благу. Третьим фактором был набор очков. Лессепс сосредоточился на европейских приоритетах, и судьба неевропейцев не имела большого значения.

История Лессепса так же актуальна в наш век цифровых технологий, как и полтора века назад, потому что она иллюстрирует, как убедительное видение захватывает и раздвигает границы технологий, как в хорошую, так и в плохую сторону.

Лессепса поддерживали французские институты, а иногда и мощь египетского государства. Он был убедителен благодаря своему предыдущему великолепному успеху в Суэце, где он смог убедить французских инвесторов и египетских лидеров принять его план строительства канала и продемонстрировать, как новые технологии могут справиться с решением трудных проблем на этом пути.

Однако даже на пике своего успеха версия прогресса Лессепса была не для всех. Египетские рабочие, которых заставляли трудиться на Суэцком канале, вероятно, не были в числе главных бенефициаров этого технологического достижения, и видение Лессепса, казалось, не беспокоило их бедственное положение.

Панамский проект также иллюстрирует, как сильные идеи могут потерпеть впечатляющий провал, даже на своих собственных условиях. Охваченный уверенностью и оптимизмом, Лессепс отказывался признать трудности в Панаме, даже когда они стали слишком очевидными для всех остальных. Французская инженерия потерпела унизительный провал, инвесторы потеряли свои состояния, и более двадцати тысяч человек погибли безрезультатно.

Мы должны отправиться на Восток

В начале 1798 года Наполеон Бонапарт, двадцативосьмилетний генерал, только что разгромил австрийцев в Италии. Теперь он искал следующего большого приключения, желательно такого, которое нанесло бы удар по врагу Франции номер один - Британской империи.

Понимая, что французские военно-морские силы слишком слабы, чтобы поддержать вторжение в саму Британию, Наполеон предложил вместо этого подорвать британские интересы на Ближнем Востоке и открыть новые торговые пути в Азию. Кроме того, как он сказал своему коллеге: "Мы должны идти на Восток; вся великая слава всегда приобреталась там".

Восток" был сценой, на которой можно было разыграть европейские амбиции. Вторжение в Египет, по снисходительному мнению Наполеона, помогло бы египтянам модернизироваться (или, по крайней мере, это послужило бы хорошим предлогом).

В июле 1798 года недалеко от пирамид двадцатипятитысячное войско Наполеона столкнулось с шестью тысячами высококвалифицированной мамлюкской конницы, которую поддерживали пятнадцать тысяч пехотинцев. Мамлюки, потомки рабов-солдат, правили Египтом как воинственная аристократия со времен Средневековья. Они славились своими яростными боевыми навыками, каждый всадник был безупречно одет и вооружен карабином (коротким ружьем), двумя или тремя парами пистолетов, несколькими копьями и скимитаром (коротким изогнутым мечом).

Атака мамлюков, когда она началась, была впечатляющей и страшной. Но опытная пехота Наполеона, организованная в квадраты и поддержанная мобильными пушками, легко выдержала атаку и одержала верх. Мамлюки потеряли несколько тысяч человек, а потери французов составили всего 29 убитых и 260 раненых. Столица, Каир, быстро пала.

Наполеон приносил в Египет новые идеи, независимо от того, хотели этого египтяне или нет. В состав экспедиции входили 167 ученых и исследователей, перед которыми стояла задача понять одну из древнейших цивилизаций. Их общий труд, "Описание Египта", состоящий из 23 томов, опубликованных с 1809 по 1829 год, положил начало современной египтологии и углубил увлечение европейцев этим регионом.

В полномочия Наполеона от французского правительства входило изучение возможности создания канала, соединяющего Красное море со Средиземным:

Главнокомандующий армией Востока захватит Египет; он прогонит англичан из всех их владений на Востоке; он уничтожит все их поселения на Красном море. Затем он перережет Суэцкий перешеек и примет все необходимые меры, чтобы обеспечить свободное и исключительное владение Красным морем для Французской Республики.

После некоторых блужданий по пустыне Наполеон якобы наткнулся на давно заброшенный маршрут, связанный с древними берегами каналов. Французские эксперты взялись за исследование остатков каналов, которые, по всей видимости, действовали, то открываясь, то закрываясь, на протяжении тысяч лет, но не в течение предыдущих шестисот лет. Вскоре они установили основные географические факты: Красное море и Средиземное разделяет перешеек длиной не более ста миль.

Исторический маршрут был непрямым, через Нил, и использовал небольшие каналы: на север от Суэца по Красному морю до Горьких озер, расположенных примерно на полпути к перешейку, а затем на запад к Нилу. Прямой маршрут с севера на юг никогда не пытались проложить. Однако вмешались европейские войны и погоня за славой, и проект канала был отложен на целое поколение.

Столичная утопия

Чтобы понять видение Лессепса, мы должны сначала обратиться к идеям французского социального реформатора Анри де Сен-Симона и его ярких последователей. Сен-Симон был аристократическим писателем, который утверждал, что прогресс человечества обусловлен научными изобретениями и применением новых идей в промышленности. Но он также считал, что правильное руководство имеет решающее значение для этого прогресса: "Все просвещенные народы примут мнение, что гениальные люди должны занимать самое высокое положение в обществе".

Власть должна быть в руках тех, кто зарабатывает на жизнь трудом, и особенно "людей гения", а не тех, кого он называл "бездельниками", к которым относил и свою собственную аристократическую семью. Такая меритократия естественным образом способствовала бы промышленному и технологическому развитию, широко разделяя полученное в результате процветание не только во Франции, но и во всем мире. Некоторые считают его ранним социалистом, но Сен-Симон твердо верил в частную собственность и важность свободного предпринимательства.

При жизни Сен-Симона в основном игнорировали, но вскоре после его смерти в 1825 году его идеи начали набирать обороты, отчасти благодаря эффективной проповеди Бартелеми Проспера Энфантина. Энфантен был выпускником элитной инженерной школы, Политехнической школы, и он привлек в свою орбиту многих умных молодых инженеров. Эта группа возвела веру Сен-Симона в промышленность и технологии в ранг почти религиозного вероучения.

Каналы и, позднее, железные дороги были основным местом применения этих идей. По мнению Энфантина, инвестиции такого рода должны быть организованы предпринимателями, опирающимися на частный капитал. Роль государства должна быть ограничена предоставлением необходимой "концессии", которая давала бы права, необходимые для строительства и эксплуатации конкретного объекта инфраструктуры в течение достаточно длительного времени, чтобы обеспечить привлекательный доход для инвесторов.

О каналах в Европе думали задолго до Сен-Симона и Энфантина. Среди самых известных инженерных достижений древнего режима во Франции был канал дю Миди. Этот 240-километровый (150 миль) канал, открытый в 1681 году, пересекал вершину высотой около 190 метров (620 футов) над уровнем моря и соединял город Тулузу со Средиземным морем. Он обеспечил первое прямое водное сообщение между Атлантикой и Средиземноморьем и значительно сократил время в пути для судов.

Во второй половине восемнадцатого века ранняя британская индустриализация подпитывалась "транспортной революцией", когда десятки новых каналов соединили английские реки с морем. Водный транспорт был важен и в Северной Америке, о чем свидетельствует громкий успех канала Эри, открытого в 1825 году.

К 1830-м годам Энфантен считал, что Суэцкий канал обеспечит такую инфраструктуру, которая принесет общее глобальное процветание. Он утверждал, что от канала выиграют не только Франция и Великобритания, но также Египет и Индия. Подчеркивая религиозный мистицизм философии своей группы и ее ориентализм, Энфантен также утверждал, что Запад (Европа) — это мужчина, а Восток (Индия и другие страны) - это женщина, поэтому канал может фактически соединить мир в форме взаимовыгодного глобального брака!

После ухода французов из Египта в 1801 году Османская империя направила одного из своих генералов, Мухаммеда Али, для восстановления контроля. Он стал официальным вице-королем в 1805 году, и в течение следующих полудюжины лет шло напряженное противостояние между войсками Мухаммеда Али и мамлюкской аристократией.

1 марта 1811 года Мухаммед Али пригласил мамлюкскую элиту на прием в Каирскую цитадель. Атмосфера была радушной, а еда превосходной, но когда аристократы спускались по узкой средневековой дорожке, их расстреляли.

Али продолжал утверждаться в качестве самодержавного модернизатора, укрепляя свою власть за счет импорта современных технологий и идей из Западной Европы. На протяжении всего сорокатрехлетнего правления Али он широко использовал европейских инженеров для общественных работ, в том числе в проектах ирригации и кампаниях по охране здоровья. Прибыв в 1833 году, группа Энфантина сразу же вписалась в коллектив и без труда нашла себе применение, работая над несколькими проектами, включая строительство барража (тип отводной плотины), который с помощью системы затворов должен был контролировать наводнения на Ниле.

Однако Энфантин не смог убедить Али предоставить право на строительство канала через Египет. Египетский силовик понимал, что его положение требует хрупкого баланса между уменьшающейся региональной властью его османского повелителя и растущей глобальной силой, представленной Британией и Францией. Канал в Суэце мог нарушить геополитический танец, который сдерживал европейцев и султана. Хуже того, прямое соединение Средиземного и Красного морей обошло бы населенные пункты Египта и потенциально подорвало бы его процветание.

Энфантен и его друзья в итоге добились впечатляющего успеха в бизнесе на родине, особенно в 1840-х годах, когда были созданы французские железнодорожные компании и акционерные банки, способные поддерживать крупные эмиссии акций. В то время как попытки французского правительства построить железные дороги дальнего следования провалились, частный сектор добился гораздо большего успеха. Возникла еще одна новая идея: мелкие инвесторы могли объединять ресурсы для финансирования даже самых крупных промышленных проектов.

Что касается потенциального Суэцкого канала, то ключи от перешейка находились в руках правителя Египта, и Али отвечал категорическим "нет" вплоть до своей смерти в 1848 году. Ближе к концу жизни, в 1864 году, Энфантен признался: "В моих руках дело канала было неудачным. У меня не было необходимой гибкости, чтобы справиться со всеми трудностями, вести борьбу одновременно в Каире, Лондоне и Константинополе. Чтобы добиться успеха, нужно иметь, как Лессепс, дьявольскую решимость и пыл, не знающий усталости и препятствий".

Лессепс находит видение

В 1832 году, как гласит история, Лессепс прочитал отчет наполеоновских геодезистов о канале, который существовал между Красным и Средиземным морями и проходил через древний Египет. Вскоре после этого он встретил Энфантина и был сражен идеей, что Суэцкий канал станет великолепным и прибыльным способом соединить мир.

Лессепс был проникнут идеями своего времени. Его дипломатическое образование и круг общения сделали его прирожденным востоковедом, который смотрел на мир с непоколебимой европейской точки зрения. Первые двадцать лет своей карьеры он представлял интересы Франции в Средиземноморье, и неявная вера в превосходство европейского мышления прослеживается в его мемуарах "Воспоминания о сорока годах". По его мнению, французы выполняли цивилизаторскую миссию, которая оправдывала захват Алжира в 1820-х годах и другие колониальные экспансии.

Лессепс также усвоил идеи Сен-Симона о важности крупных государственных инфраструктурных проектов для объединения мира и упрощения и удешевления торговли на дальние расстояния. Лессепс пошел еще дальше, подчеркнув, что для реализации таких проектов необходимо государственно-частное партнерство: "Правительства могут поощрять такие предприятия, но они не могут их реализовывать. Именно общественность мы должны призвать…".

Лессепс также полагал, что технологическая изобретательность всегда придет на помощь. К 1850-м годам технологии шагнули далеко вперед по сравнению с тем, что было доступно во времена Сен-Симона. Паровые двигатели были усовершенствованы, чтобы создавать все более мощные машины, а прогресс в металлургии привел к появлению множества новых и более прочных материалов, особенно стали, что произвело революцию в строительстве.

Лессепс обнаружил, что большинству инженеров не хватает воображения; они были слишком увлечены тем, чтобы сказать ему, что не может произойти. Вместо этого он искал экспертов, способных мыслить масштабно - новое оборудование для дноуглубительных работ на водных путях, новые способы сдвинуть с места твердые породы и новые меры по защите от инфекционных заболеваний. Свою роль он видел в том, чтобы придумать решение и организовать достаточное финансирование. Один из его любимых афоризмов был очень сен-симонистским: "Гениальные люди всегда возникают". Для Лессепса это означало, что какой-нибудь умный человек найдет технологическое решение любой проблемы - как только он, Лессепс, доведет всех до того, что проблема, которую нужно решить, станет полностью очевидной.

С момента первого исследования, проведенного командой Наполеона, велась активная техническая дискуссия о том, какую форму должен принять канал в Суэце.

Большинство внутренних каналов нуждаются в шлюзах. Прямоугольная камера с воротами на обоих концах, шлюз позволяет судам подниматься на крутые холмы. Когда вода в шлюзе между двумя водоемами находится на нижнем уровне, ворота на этом уровне открываются, и лодка входит внутрь. Как только ворота на нижней стороне закрываются, вода с более высокого уровня заполняет камеру, поднимая лодку до уровня места назначения. Процедура повторяется в обратном порядке при переходе с верхнего уровня на нижний.

Китайцы стали пионерами в разработке эффективных замков более тысячи лет назад. Более поздние усовершенствования включали в себя изобретение в XV веке ворот "miter gate", часто приписываемое Леонардо да Винчи, с двумя створками на каждом конце, которые распахиваются в стороны и встречаются под углом, направленным к верхнему уровню, что облегчает открытие и закрытие. Дальнейший прогресс был достигнут благодаря разработанным французами клапанам, которые могли регулировать поток воды, поступающей в шлюз и выходящей из него. Удивительный канал Эри, соединяющий Олбани на реке Гудзон и Буффало на Великих озерах, первоначально имел 83 шлюза, которые позволяли баржам подниматься на высоту 566 футов.

Команда Энфантина выяснила, что Средиземное и Красное моря в среднем имеют одинаковый уровень, даже если Красное море имеет больший прилив. Это означало, что теоретически канал на уровне моря возможен, хотя шлюзы могли бы помочь уменьшить влияние приливов на любой канал в Суэце.

Лессепс не согласился. По его мнению, шлюзы значительно замедлят движение. Он рассматривал это как неприемлемое препятствие для потока судов, обещанного открытием Суэцкого пути, последовательно придерживаясь принципа, который он позже сформулирует как "судно не должно задерживаться".

Однако ему понравилась идея использования высохших озер. Так возник план: соединить высохшие озера со Средиземным морем на севере и Красным морем на юге, а затем пустить воду, чтобы помочь выполнить остальную часть работы.

Маленькие люди покупают маленькие акции

В 1849 году многообещающая дипломатическая карьера Лессепса неожиданно закончилась после серьезного разлада с французским правительством. В возрасте сорока трех лет он удалился в семейное поместье, очевидно, покончив с государственной службой. В течение нескольких лет он наслаждался жизнью французского джентльмена, занимаясь улучшением сельского хозяйства и переписываясь с ведущими сен-симонистами по поводу их причудливых проектов. В 1853 году случилась личная трагедия. Его жена и один из сыновей умерли, вероятно, от скарлатины. Лессепс был подавлен и отчаянно нуждался в том, чтобы отвлечься. Он еще не знал, что события в Египте вскоре дадут ему гораздо больше, чем просто отвлечение.

В 1848 году тяжело больной Мухаммед Али был отстранен от власти. Его преемник, старший сын, Ибрагим-паша, скончался в том же году. Следующий вице-король неожиданно умер в июле 1854 года, и правителем Египта стал Мухаммед Саид, четвертый сын Мухаммеда Али.

Когда Лессепс был старшим представителем Франции в Египте в 1830-х годах, Мохаммед Али попросил его помочь подростку Мохаммеду Саиду похудеть. Лессепс не только произвел впечатление на Мохаммеда Али, приняв это необычное задание; он также сумел остаться на стороне Саида, сочетая программу энергичной верховой езды (страсть обоих) с щедрыми порциями макарон.

В конце 1854 года, сделав паузу лишь для того, чтобы проконсультироваться с некоторыми ведущими сен-симонистами и позаимствовать их карты, Лессепс поспешил в Египет. Его тепло встретили и пригласили разбить лагерь в пустыне вместе с новым вице-королем, что было большой честью и предзнаменованием грядущих событий. По словам Лессепса, однажды утром он вышел из палатки и увидел, как солнце поднимается над восточным горизонтом. Вдруг с запада появилась радуга и охватила небо - предзнаменование, как он говорил позже, того, что он лично сможет объединить Восток и Запад.

Вечером он убедительно рассказал Мохаммеду Саиду о том, как можно использовать современные технологии для строительства канала, который превзойдет все древние достижения. По словам Лессепса, его речь включала такие строки: "Имена тех египетских государей, которые построили пирамиды, эти памятники человеческой гордости, забыты. Имя принца, который откроет великий морской канал, будет благословляться из века в век до конца времен".

Мохаммед Саид предоставил Лессепсу концессию, очень похожую на ту, которую получили Сен-Симоны для строительства французских железных дорог дальнего следования. Вице-король предоставил землю для проекта на девяносто девять лет, а взамен получил 15 процентов прибыли. Лессепс должен был продвигать, привлекать финансирование, и управлять каналом. По крайней мере, на бумаге, весь финансовый риск ложился на частных акционеров, которые будут названы позже.

К 1856 году была создана правовая база и примерный проект, основанный на детальной работе двух французских инженеров на египетской службе, которые хорошо знали местные условия. Лессепс проконсультировался с целым рядом международных экспертов по инженерным вопросам, и все они согласились с тем, что канал с севера на юг технически осуществим. Теперь Лессепсу нужно было убедить людей вложить деньги в строительство канала, а британцев - не мешать.

В середине 1850-х годов большинство грузов между Англией и Индией перевозилось по морю, занимая до шести месяцев вокруг опасного побережья Африки. В 1835 году Ост-Индская компания запустила почтовый маршрут через Красное море, который перевозил пассажиров на ослах или повозках, запряженных лошадьми, на восемьдесят четыре мили через пустыню из Суэца в Каир, затем вниз по Нилу и по небольшому каналу в Александрию. Этот сухопутный маршрут сократил время в пути до двух месяцев, но подходил только для более дорогих и менее громоздких грузов. В 1858 году, чтобы облегчить этот вид перевалки и сделать его более привлекательным для путешественников, между Суэцем и Александрией была открыта железнодорожная линия.

Ветры и течения Красного моря плохо подходили для европейских парусных судов, идущих на дальние расстояния, а буксировка крупных судов по каналу длиной 120 миль не была бы выигрышным предложением. Но Лессепс правильно предвидел следующий этап развития технологии дальних перевозок - большие пароходы, для которых Суэцкий канал был бы идеальным.

К началу 1857 года у Лессепса была хорошо отточенная идея о том, как канал в Суэце сократит время в пути и изменит мировую торговлю. Но видение - ничто, если им не поделиться. Именно в этом Лессепс преуспел, отчасти благодаря своей решительности и харизме, а главное, потому что он умел разговаривать с нужными людьми и советоваться со своей сетью влиятельных связей.

Весной и летом 1857 года Лессепс совершил турне по Великобритании, выступив на двадцати собраниях в шестнадцати городах и встретившись со столькими видными промышленниками, с какими только смог. Он пользовался большим успехом в таких городах, как Манчестер и Бристоль, где деловые круги поняли ценность более быстрой транспортировки хлопка-сырца из Индии на британские фабрики, а также промышленных товаров и (при необходимости) солдат в обратном направлении.

Вооружившись их заявлениями о поддержке, Лессепс нанес один из своих регулярных визитов премьер-министру, лорду Пальмерстону. Однако, к разочарованию, Пальмерстон был неизменно недоброжелательно настроен по отношению к каналу, который он рассматривал как продолжение наполеоновской традиции попыток отрезать Британию от прибыльных мировых торговых путей. Британское правительство оставалось глубоко скептичным и прилагало все усилия, чтобы создать препятствия в Каире, Константинополе и других местах, где оно имело влияние.

Не успокоившись, в октябре 1858 года, после двух лет интенсивной рекламы, Лессепс наконец-то был готов продавать акции. Лессепс решил привлечь как можно больше инвесторов напрямую, минуя всех посредников. Он предложил 400 000 акций по 500 франков за штуку.

Цена одной акции была чуть больше среднего годового дохода во Франции того времени, что делало акции дорогими, но вполне доступными для представителей быстро растущего французского среднего класса. Акции также предлагались во всех странах Западной Европы, США и Османской империи. В ходе последнего роуд-шоу сам Лессепс посетил Одессу, Триест, Вену, Барселону и Турин, а также Бордо и Марсель во Франции.

К концу ноября 1858 года двадцать три тысячи человек купили акции, и двадцать одна тысяча из этих инвесторов были французами. Спрос в других странах был небольшим, и инвесторы из Великобритании, России, Австрии и США купили в общей сложности ноль акций.

Британские газеты насмехались над тем, что акции покупали официанты отелей, священники и работники бакалейных лавок. Как сказал Пальмерстон: "Маленьких людей побудили купить маленькие акции".

Но его перехитрил Лессепс, который заручился поддержкой городского профессионального класса Франции - инженеры, судьи, банкиры, учителя, священники, государственные служащие, торговцы и другие покупали акции - а также правителя Египта, который вступил в борьбу, чтобы выкупить все акции, нежеланные другими. В итоге доля Саида составила 177 000 акций, что превысило его общий годовой доход. Египетское государство было полностью в деле.

Нельзя сказать, что это именно принудительный труд

Провидцы получают свою силу отчасти благодаря повязкам, которые они надевают, включая страдания, которые они игнорируют. Это не было исключением для Лессепса, который в первую очередь заботился о европейской торговле, европейской промышленности и, конечно же, о своем общем европоцентристском видении торговой экспансии. Вице-королем Египта и султаном Османской империи нужно было управлять и уговаривать, но результаты для простых египтян не входили в его расчеты. Египтяне могли быть оставлены позади или даже принуждены, если это было необходимо, и это все еще соответствовало понятию "прогресс", которое разделяли Лессепс и многие его современники.

Когда в 1861 году начались земляные работы, большая часть рабочей силы была предоставлена египетским правительством в рамках системы corvée labor, когда крестьян заставляли работать на государственных проектах.

В течение следующих трех лет на канале в каждый момент времени было занято около шестидесяти тысяч человек, из которых тысячи могли находиться на пути из долины Нила к месту строительства, тысячи копали, а остальные возвращались домой. Чиновникам приходилось заполнять квоты по набору персонала за счет крестьян, которые в противном случае работали бы на своей земле или на местных проектах, а египетским военным было поручено доставлять рабочих на место строительства канала и контролировать их ручной труд.

Условия были суровыми и бескомпромиссными. Огромные объемы породы перемещались кирками и корзинами круглый год, даже во время Рамадана, месяца поста для мусульман. Рабочие спали в открытой пустыне, получали минимальный паек и жили в антисанитарных условиях. Заработная плата составляла менее половины рыночной ставки и выплачивалась только в конце месяца работы, чтобы не допустить дезертирства. Телесные наказания были обычным делом, хотя компания старалась не разглашать подробности. После окончания срока обязательных работ работники должны были сами искать дорогу домой.

Британские критики утверждали, что Лессепс руководил операциями, основанными, по сути, на рабском труде. Как выразился один из членов парламента, "эта [Суэцкая] компания бессовестно совершала великое зло". Высокопоставленный британский чиновник пошел дальше: "Эта система принудительного труда деградирует и деморализует население и наносит удар по корню производительных ресурсов страны".