Познание необходимости. Детерминизм как принцип научного мировоззрения

1. Переход возможности в действительность. Каузальная детерминация

Произведенный выше анализ форм детерминирующих связей через экспликацию категорий диалектики, представляющих данные формы, был по необходимости неполным. (Полный анализ форм детерминирующих связей затронул бы практически все категории диалектического материализма, что невозможно и не нужно в рамках данной работы и ее задач.) Методологическим приемом на этом этапе выступало, как указывалось, рассмотрение элементарного взаимодействия со стороны его начала и результата, исследование специфической природы детерминантов, детерминируемого и результата. Теперь в соответствии с принятым нами методом построения и исследования мы переходим к синтезу исходных понятий, совершая восхождение к конкретному, от форм детерминации—к сущности процесса детерминации, от того, что взаимодействует, — к тому, как происходит детерминация, содержанию, конкретному отношению между сторонами детерминирующих связей и процессом, т. е. к типам детерминации. Синтез полученного уже материала осуществляется с целью определения того общего, что присуще всем без исключения формам детерминирующих связей, — их внутренней структуры.

Что же должно выступать основанием для такого синтеза? Ответ на этот вопрос дан К. Марксом: «Необходимость проявляется в конечной природе как относительная необходимость, как детерминизм. Относительная необходимость может быть выведена только из реальной возможности, это значит: существует круг условий, причин, оснований и т. д., которыми опосредствуется эта необходимость. Реальная возможность является раскрытием относительной необходимости» [2, с. 36]. Следовательно, основанием для синтеза должен послужить процесс становления, процесс перехода реальной возможности в действительность.

Каждому материальному объекту присуще бесчисленное множество внутренних противоположностей, противоречия между которыми составляют конкретные возможности изменения объекта в том или ином отношении. Так, возможность пролетарской революции определяется противоречием между противоположными классами — пролетариатом и буржуазией. Возможность появления живого белка — наличием в атмосфере Земли свободного кислорода и других компонентов, вступающих друг с другом в отношение единства и борьбы. Противоречия определяют возможность в ее абстрактном виде. Процесс реализации возможности (переход от возможности к действительности) выступает как становление объекта, как его развитие. В связи с этим анализ факторов, определяющих данный процесс, позволяет выявить диалектику отношений развития с учетом всех элементов диалектического анализа, указанных В. И. Лениным [см.: 4, т. 29, с. 202–203]. Одновременно данные факторы являются тем «кругом условий, причин, оснований…», который опосредствует детерминизм как «относительную необходимость». Следовательно, раскрытие системы указанных факторов есть развитие системы детерминаций процесса становления объекта.

Процесс перехода возможности в действительность происходит под воздействием множества детерминаций, определяющих конкретное «лицо» становящейся действительности. Противоречия системы в процессе своего разрешения предстают в роли главных детерминирующих факторов. Если скрытое противоречие определяет возможность изменения системы, то раскрывающееся является причиной такого изменения.

Генетическая, производительная связь причины и следствия выступает, подчеркивают многие авторы, важнейшим аспектом причинности[3]. В таком случае оказывается неправомерным определение причинности как «чистого» взаимодействия. Взаимодействие «исключает всякое абсолютно первичное и абсолютно вторичное» (Ф. Энгельс), но причинное отношение имеет явную направленность, асимметричность. Причина и следствие (действие) выявляются в результате исключения некоторых моментов взаимодействия из всеобщей связи. Именно «в таком случае сменяющиеся движения выступают перед нами — одно как причина, другое как действие» |1, т. 20, с. 547]. Причинно–следственное отношение является, таким образом, лишь стороной, моментом взаимодействия, включающего в себя многие непричинные типы детерминации процесса: «Причина и следствие, ergo, лишь моменты всемирной взаимозависимости, связи (универсальной), взаимосцепления событий, лишь звенья в цепи развития материи» [4, т. 29, с. 143]. Взаимодействие в такой интерпретации шире причинности.

Проблема причинно–следственной связи имеет еще один важный аспект — вопрос об источнике нового в мировых процессах. Если «действие не содержит вообще ничего, что не содержится в причине, и, наоборот, причина не содержит ничего, чего нет в ее действии» [58, т. 2, с. 210], то становится непонятным, откуда проистекают новые состояния. Выделяются два варианта решения: либо необходимо признать, что «понятие причинности не совместимо с подлинно новым» [см.: 45, с. 235], и искать источник «новизны» в каких–то непричинных формах связи, либо попытаться опровергнуть приведенный гегелевский тезис о равенстве причины и следствия, поддерживаемый многими философами.

Одной из распространенных разновидностей второго подхода выступает идея «вероятностной причинности», в которой новое объясняется за счет неоднозначности отношения «причина–следствие». Выше уже отмечалась неправомерность концепции «вероятностной причинности». Теперь мы можем указать, что в основе данной концепции лежит отождествление причинности и закона, опирающееся в свою очередь на сведение всех типов зависимости к причинным. Вероятностные законы и «вероятностная причинность» не одно и то же, поскольку вероятностный закон (как и всякий закон) относится к ряду событий, в то время как «причина и следствие суть представления, которые имеют значение, как таковые, только в применении к данному отдельному случаю…» [1, т. 20, с. 22]. А. С. Кравец убедительно показал, что «утверждения о вероятностном исходе события 1) и причине этого исхода 2) оказываются утверждениями в разных отношениях: первое делается на основе структурного аспекта рассмотрения, второе исходит из генетического аспекта события» [99, с. 185].

Идея «вероятностной причинности» оказывается несостоятельной еще и потому, что она связана с отрицанием важнейшего аспекта причинности — генетической производительной связи. Нельзя не согласиться с И. В. Кузнецовым, что подобный подход выглядит «как «спасение» причинности путем ее… ликвидации» [104, с. 54].

В связи со сказанным становится очевидной неправомерность попыток свести вероятностный стиль мышления в науке к идее «вероятностной причинности». Приступив к исследованию микромира, наука, как уже отмечалось, убедилась в фундаментальном и объективном характере случайности. Но это обстоятельство не может служить аргументом против каузальности. Причинность не упразднена открытием вероятностности действительности. Анализ вероятностных отношений приводит к выводу, что нельзя сводить качественное многообразие детерминационных отношений к одной лишь каузальной связи. Упразднению подлежит при этом не причинность, а отождествление с последней детерминационных взаимодействий. Вероятностный мир не может быть сведен к однозначной причинности, но причинность действует в этом мире в качестве ведущего детерминанта. Как хорошо показал Ю. В. Сачков, ключом к решению проблемы связи вероятностных и каузальных представлений «является идея об относительно независимых (автономных) уровнях детерминации, включающая в себя и учение о причинности» [175, с. 173].

Попытаемся конкретизировать данную идею в теории взаимодействия различных типов детерминаций. При этом будем учитывать также, что вероятностное взаимодействие может быть удовлетворительно интерпретировано в рамках диалектико–материалистической теории детерминизма лишь при рассмотрении не «готовой», статичной структуры отношений, а процесса, динамики становления системы детерминаций. Только такое рассмотрение позволяет осознать вероятность (а вместе с тем и случайность как содержательную основу последней) в качестве формы проявления взаимодействия различных по типу детерминаций.

Вопрос об источнике нового тесно связан с проблемой случайного, роли последнего в процессе. «Чистая» необходимость, не оставляя места случайности, упраздняет новое. В самом деле, если некоторое предшествующее определяет некоторое последующее с абсолютной необходимостью, то, следовательно, между прошлым и настоящим, настоящим и будущим существует однооднозначное соответствие. Любое новое как то, чего не было, выбивается из рамок этой однозначности. Данные соображения заставляют нас уделить внимание вопросу о соотношении причинности и необходимости.

Одной из методологических предпосылок решения проблемы причинности квантовомеханического взаимодействия является философская интерпретация связи причинности, необходимости и случайности. Поскольку последняя тесно связана с проблемой необходимой и случайной детерминации, остановимся на этом более подробно. Выделяются следующие интерпретации соотношения причинности и необходимости: 1) необходимость и причинность полностью совпадают; 2) необходимость шире причинности и включает в себя непричинные связи; 3) причинность шире необходимости, так как включает в себя и случайные связи; 4) объемы понятий совпадают лишь частично.

Первый подход выступает одним из оснований лапласовского детерминизма и связан, с одной стороны, с отрицанием причинной обусловленности случайного, а с другой — со сведением всех форм связей мира к причинно–следственному отношению. Еще Аристотель видел в таком сведении упразднение случайности [см.: 15, с. 287]. «Когда дело идет о том, чтобы понять некоторое содержание как необходимое, — писал Гегель, — то рассудочная рефлексия видит свою задачу в сведении этого содержания главным образом к причинному отношению. Но хотя это отношение, несомненно, и принадлежит к необходимости, оно, однако, есть лишь сторона в процессе необходимости (курсив мой. — В. О.)…» [59, т. 1, с. 332].

Открытие естествознанием непричинных связей довершило критику отождествления причинности и необходимости и привело к представлению о том, что необходимость распространяется на непричинные типы детерминации, т. е. что она шире причинности. Данный, весьма распространенный в настоящее время подход, часто оказывается связанным с сохранением одного из недостатков отвергнутого — утверждением «беспричинности» случая. Так, Борн пишет: «…«причина» служит для выражения идеи необходимости в отношениях между событиями, в то время как «случай» означает как раз противоположное — полную беспорядочность» [39, с. 141].

В плане конструктивной критики лапласовского детерминизма признание непричинных типов детерминации является, несомненно, шагом вперед, ио включение всех типов и форм детерминаций в круг необходимости (при непризнании сосуществующего с ним круга случайности) приводит теорию к метафизической трактовке детерминизма. Стохастические процессы вновь оказываются за бортом детерминизма, и возникает потребность в «дополнении» детерминизма индетерминизмом.

Не до конца избавляется от этих неприятностей и третий подход, признающий случайные причинные связи, но делающий необходимость составной частью причинности наряду со случайностью. Подчеркивая тонкость связи причинности и случайности (необходимости), которую некоторые исследователи не замечают, В. Г. Иванов пишет: «Случайны причины каких–то следствий, но не следствия этих причин…» [81, с. 27]. Таким образом, случайность причинных связей не упраздняет необходимости связи причины со следствием.

Диалектика соотношения необходимости, случайности и причинности учитывается в четвертом подходе: случайность, как и необходимость, может определять и причинные, и непричинные типы детерминации. Указывая на то, что причина и необходимость совпадают лишь частично, Г. А. Свечников писал, что «причины, вызывающие изменения того или иного объекта, могут быть по отношению к этому объекту и его условиям не только необходимыми, но и случайными. Случайные изменения объекта тоже причинно обусловлены, но было бы ошибкой отождествлять их с действием внутренней, необходимой причины по отношению к данной совокупности условий» [177, с. 127].

Следует отметить, что большинство современных концепций все еще стремится прямо или косвенно идентифицировать детерминизм и причинность. Данная тенденция возникает благодаря: 1) рассмотрению взаимодействия со стороны его исходного пункта и результата, т. е. в «готовых» моментах, а не в процессе; 2) неразработанности общей теории детерминации, которая описывала бы систему причинных и непричинных детерминаций становления объекта; 3) неудовлетворительности теории необходимости и случайности, лежащей в основе интерпретации детерминизма. Все эти моменты неразрывно связаны друг с другом, и нет возможности решать одну из указанных проблем, не затрагивая тем самым все остальные.

Причинная детерминация никогда не действует одна и поэтому никогда не предстает в «чистом» виде, ей всегда сопутствуют многие непричинные детерминации. Причинная детерминация — основа процесса реализации возможности, его главный детерминирующий фактор, но было бы большой ошибкой свести всю систему детерминаций к одному причинному фактору, отождествить детерминацию с причинностью. Выделение генетического аспекта, отношения порождаемости между причиной и следствием в качестве главного критерия причинности позволяет отличить от последней такие детерминации процесса становления, как кондициональная (условная), функциональная, управляющая, инспирирующая и другие типы непричинных детерминаций, к анализу которых мы переходим.

2. Кондициональная детерминация и случайность

Отметить наличие противоположных моментов, вступающих в противоречие, означает указать на возможность в ее «абстрактном» существовании, в отрыве от всех связей этого противоречия с внешними ему процессами. Но такая возможность не может служить основанием для выяснения детерминаций (включая и причинную). Исследование степени реальности возможного связано с установлением тех детерминаций, которые необходимо должны сопутствовать причине, служить материалом ее действия (вне которого причина не действует). Одной из таких детерминаций является условная, или кондициональная (от лат. conditio — условие).

Неверно было бы определить совокупность условий как реальную возможность, что иногда делается. Во- первых, условная детерминация — не единственный тип детерминации, действующей наряду с причинной. За превращение возможности в действительность ответственно, как это будет показано, множество других типов детерминаций. Во–вторых, совокупность условий сама по себе никакой возможности не представляет (при отсутствии основания возможности). Влажность, освещение, удобрение и тому подобные факторы не приведут к появлению колоса, если зерно недоброкачественное, и сами по себе не только не составляют возможность такого появления, но и не являются даже условиями (условие–процесс предполагает обусловливаемое- процесс). Мера возможности — вероятность выступает как мера реальности возможного, изменяющаяся в соответствии с наличием или отсутствием при данной возможности сопутствующих детерминантов. По определению В. А. Фока, «вероятность того или иного поведения объекта в данных внешних условиях определяется внутренними свойствами данного индивидуального объекта и этими внешними условиями» [205, с. 227]. Только при наличии исходного противоречия и всех детерминаций, которые сопутствуют его раскрытию, возможность становится реальной.

С точки зрения Гегеля, реальная возможность, «так как она имеет в самой себе другой момент, действительность, уже сама есть необходимость. Вот почему то, что реально возможно, уже не может быть иным; при таких- то условиях и обстоятельствах не может последовать нечто иное. Реальная возможность и необходимость различны поэтому лишь по видимости; необходимость — это тождество, которое не становится еще, но уже пред–положено… и лежит в основании» [58, т. 2, с. 196]. Реальная возможность является необходимостью «в себе», т. е. «неразвернутой» необходимостью. Процесс перехода возможности в действительность сопровождается реализацией и опосредствованием необходимости, которая предстает в действительности уже как «относительная необходимость, как детерминизм» в форме случайного.

Распространенная так называемая «частотная» концепция вероятности [см.: 124, с. 20] основана на рассмотрении эмпирической операции и ничего не говорит об источнике, природе вероятностных отношений. Философский анализ вероятности, вскрывающий ее природу, должен опираться на философскую интерпретацию необходимости и случайности. Последняя связана, как отмечено, с выяснением многообразия типов детерминаций процесса становления действительности. На этом замыкается, таким образом, круг обеих проблем.

Условия не только являются «орудием» становления действительности, ио и его материалом. Они «жертвуют собой, идут к основанию и поглощаются…» [59, т. 1, с. 321]. Так внешнее становится внутренним, составной частью процесса необходимости. Вместе с тем внешнее или внутреннее отношение к процессу не может служить критерием различия условия и причины. Поскольку главным детерминантом процесса выступает причина как генетическая, порождающая связь, отношение «внешнее» или «внутреннее» для остальных детерминаций определяется в зависимости от местоположения причинности. Так, причиной смерти человека может быть нечто внешнее (травма) или внутренние процессы (старение организма). В зависимости от причинного отношения выделяются и условия: внутренние или внешние. Но не может быть чисто внутренних или чисто внешних отношений, так как нет процессов, абсолютно изолированных. В причинности, строго говоря, объединяется внешнее и внутреннее [см.: 177, с. 75], поэтому и условия могут быть охарактеризованы лишь как относительно внешние или внутренние.

Причина и условие взаимосвязаны в процессе и взаимно предполагают друг друга. Условия только тогда выступают таковыми, когда включаются некоторым дополнительным детерминантом в действующую причинную связь. Вне причинного отношения говорить об условии бессмысленно.

Однако не следует доводить это единство условий и причин до неразличения. Необходимо отметить относительность различения причины и условий, которые проявляют себя как таковые только в связи с конкретным процессом становления. Факторы, играющие в одном процессе роль условий, могут выступать в другом как причины. Так, воздушная среда может явиться причиной гибели (в данном случае причинное отношение берется именно к процессу смерти) многих биологических видов, не приспособленных к жизнедеятельности в ней, однако для обитателей суши та же среда является необходимым условием существования.

На этом основании можно говорить о превращении причины в условие или условия в причину. Так, кислород входил в основание причины появления жизни на Земле, а в настоящее время выступает условием ее дальнейшего развития. Примерами превращения условия в причину могут послужить многочисленные факты изменения состояния объекта при переходе условий через определенную меру. Думается, что именно в этом плане следует истолковать слова Гегеля: «Посредством использования условий предмет получает свое внешнее существование, реализует свои содержательные, определения, которые со своей стороны соответствуют условиям, так что оказывается, что предмет произведен условиями и обязан им своими определениями» [59, т. 1, с. 326–327].

Условия часто смешивают с причинной детерминацией именно потому, что они играют не меньшую (но не главную!) роль в становлении процесса. Отсутствие какого–либо условия часто приводит к прекращению процесса, напротив, появление условия как бы порождает процесс. Пример такого действия условий — проявление микрообъектом свойств волны пли частицы в зависимости от макроусловий (характера экспериментальной установки).

Данное обстоятельство указывает на то, что использование широко известных методов установления причинной связи, предлагаемых формальной логикой (сходства, различия, сопутствующих изменений, остатков), может привести (и на практике часто приводит) к неверному выводу о наличии причинной детерминации там, где имеет место кондициональная.

Выше была показана неправомерность сведения необходимости к причинной детерминации. Отмечая это, многие исследователи справедливо указывают на причинную обусловленность случайного [см.: 19, с. 48–49]. Однако наиболее глубокое обоснование ошибочности такого сведения состоит в рассмотрении других типов необходимых детерминаций. В частности, необходимой может быть и условная детерминация. Экология предоставляет обширный материал, подтверждающий это. Биологические и абиотические факторы среды часто выступают в качестве необходимых условий жизнедеятельности того пли иного биологического вида, популяции. Верхний и нижний предел колебаний условий существования данного вида определяет кондициональную необходимость. Необходимость выступает здесь как мера колебаний некоторой характеристики. Например, необходимым температурным условием жизнедеятельности древесных жуков–заболотников является интервал от —15 °C до +50 °C [см.: 72, с. 15]. Выход температуры за эти пределы приводит к гибели представителей вида. Вместе с тем конкретная температура внутри интервала (скажем, +25,5 °C) является лишь случайностью–проявлением указанной необходимости.

Такой же случайностью будет и конкретная биологическая активность данной особи, обусловленная этой температурой. В свою очередь факторы, приводящие к тому или иному колебанию температуры, могут рассматриваться как случайности–дополнения данной необходимости как процесса. Случайности–дополнения можно определить в рамках кондициональной детерминации как условия «второго порядка» — «условия условий». Они не включаются в процесс, как условия «первого порядка», но выступают, несомненно, условиями такого процесса.

Различение случайности–проявления как формы данного процесса необходимости и случайности–дополнения как формы детерминации этого процесса имеет важнейшее значение для теории необходимости и случайности[4]. Появляется возможность определить источник случайной формы процесса и вместе с тем установить роль случайности как объективного фактора становления действительности.

Поскольку имманентной процессу становления выступает лишь причинность, все остальные, непричинные детерминанты могут играть роль случайностей–дополнений (что не снимает, конечно, их собственной причинной обусловленности чем–то иным). Случайность–дополнение исходит из соответствующих ультра- или инфрасистем, и по отношению к ней оправданны эпитеты «потустороннее», «необязательное», «внешнее», до тех пор пока она представлена в роли детерминанта процесса и не закреплена в его внутренней структуре, т. е. не выступила как случайность–проявление. Случайность–дополнение участвует в генезисе каждого момента действительности прежде всего в качестве некоторого внешнего детерминанта–условия внутренней тенденции к изменению как возможности.

Именно на такие условия — случайности–дополнения указывал Ф. Энгельс: «Для отдельного животного случайно, где оно родилось, какую среду оно находит вокруг себя для жизни, какие враги и сколько именно врагов угрожает ему. Для материнского растения случайно, куда ветер разносит его семена, для дочернего растения случайно, где находит себе почву для прорастания то зерно, из которого оно вырастает, и уверение, что и здесь все покоится на нерушимой необходимости, является очень жалким утешением» [1, т. 20, с. 535].

Во взаимодействии со случайностью–дополнением внутренняя тенденция получает конкретное выражение, опосредствуется им. Так, конкретная длина стебля ржи (например, 177,5 см) зависит от внешних условий произрастания — химического состава почвы, уровня освещенности, влажности п т. д., которые и выступают в качестве случайностей–дополнений по отношению к общей тенденции роста и развития, определяющей меру — пределы возможного роста (от 70 до 200 см для рассматриваемого примера), но не конкретный рост.

Дополненная внешним фактором — случайностью–дополнением, внутренняя тенденция становится конкретным моментом действительности, который не может быть охарактеризован ни как чистая необходимость (ибо он дополнен случайностью), ни как чистая случайность (ибо мера возможных отклонений четко определена тенденцией — возможностью), а только как случайность–проявление данной необходимости. Случайность–проявление есть, таким образом, конкретное выражение диалектического единства необходимости и случайности, единства, представленного в любом моменте действительности.

Это, конечно, не значит, что случайность–дополнение являет собой некую чистую случайность. Прежде всего вне процесса перехода материального объекта из возможного состояния в действительное, вне конкретного процесса детерминации говорить о случайности или необходимости того или иного момента действительности так же бессмысленно, как, например, задаваться вопросом, движется или не движется абсолютно изолированный объект. Случайность–дополнение проявляет себя как таковая только в конкретном соотнесении с конкретным процессом, в котором она участвует, т. е. с конкретной необходимостью, в становлении которой она играет роль опосредующего фактора. Вне этого отношения данная «случайность» (т. е. уже просто момент действительности) может быть представлена как случайность–проявление необходимости своего генезиса и т. д.

Разрешение проблемы типологии случайности в ее соотношении с необходимостью не только способствует развитию диалектико–материалистического мировоззрения, но и имеет непосредственную связь с философскими проблемами естествознания. Типология случайности вооружает естественные науки методом, позволяющим изучать те или иные явления в соответствии с их внутренней сущностью. Напротив, искажение диалектики взаимосвязи необходимости и случайности ведет к отрицательным последствиям.

Так, если согласиться с определением некоторыми авторами случайного как «необязательного» в явлениях пли отождествить необходимость с одно–однозначной причинностью, легко перейти на позиции механоламар- кистской (эктогенетпческой) концепции, согласно которой любое изменение среды с необходимостью влечет за собой изменение организма. Такой же взгляд на необходимость и случайность лежит в основе противоположной (противоположности сходятся) — автогенетической концепции, абсолютизирующей роль внутреннего источника развития и полностью игнорирующей роль среды в процессе эволюции популяций. Подобный же подход явился, как это было показано, методологической предпосылкой индетерминистских интерпретаций в квантовой физике.

Представляется целесообразным производить дальнейшее уточнение содержания категорий «необходимость» и «случайность» через построение системы опосредующих категорий, в которую (с учетом диалектики взаимосвязи между категориями марксистско–ленинской философии) войдут почти все известные категории диалектического материализма. При этом парные категории, отражая диалектику противоположностей, должны в связи с этим обладать преимуществом при построении подобной системы.

Выбрав в качестве основания такой эксплицирующей системы категорий необходимость и случайность, мы должны, кроме того, определить принцип построения системы. Здесь есть два пути: либо исходить из процессов объективной действительности и воспроизводить в построении системы логику этих процессов (развития)’, либо опираться на исторический путь становления категорий, развития познания. Единство субъективной и объективной диалектики выявляется и в том и в другом случае как в процессе построения, так и в структуре уже законченной системы.

В онтологическом плане рассмотрения необходимость и случайность соотносятся как сущность и явление и сопоставимые с ними категории, т. е. соответственно как внутреннее и внешнее, устойчивое и изменчивое, общее и единичное и т. д. В гносеологическом плане необходимость и случайность соотносятся прежде всего как абстрактно–рациональное и конкретно–чувственное.

Устойчивое, общее, существенно–внутреннее, т. е. то, что объединяется в философской категории «сущность», имеет статус объективного существования, но они существуют только в «снятом» виде в изменчивом, единичном, внешнем — т. е. в явлении. Категории «изменчивость», «единичное», «внешнее», раскрывающие содержание явления, характеризуют, таким образом, и случайность. Вместе с тем и категория «случайность» характеризует явление. При этом в соответствии с требованием диалектического материализма «внешнее» должно рассматриваться как внешнее данного внутреннего, а не как потусторонне–внешнее.

Случайность как явление, как конкретное, постигается в первой фазе познания чувственно. Рациональное (посредством абстрактного мышления) постижение сущности есть процесс распознавания в совокупности случайных явлений необходимого. На этом уровне возможным становится различение случайностей, в которых проявляется данная необходимость (случайностей–проявлений), и случайностей, включенных в данную совокупность явлений, но не связанных с данной необходимостью (случайностей–дополнений). Случайность и необходимость начинают в связи с этим определяться друг через друга, во взаимной связи, а не порознь, как это происходит на чувственно–эмпирическом уровне познания.

Система категорий диалектики, раскрывающая взаимосвязь и отношения необходимости и случайности (случайности–проявления данной необходимости), может быть построена лишь на высшем уровне познания связи необходимости и случайности, выступать в качестве заключающей дефиниции. Случайность–дополнение не входит в данную систему, ибо она, как это было показано, включается в случайность–проявление в качестве момента ее структуры. После того как процесс закрепления случайностей–дополнений во внутренней структуре явления завершен, мы имеем дело со случайностью–проявлением.

Подводя предварительный итог сказанному о соотношении необходимости и случайности, можно определить необходимость как момент развития, детерминируемый раскрывающимся противоречием и отражающий относительную устойчивость, повторяемость, целостность и непрерывность, направленность процесса развития. В соответствии с этим случайность — дополнение и форма проявления необходимости, отражающая относительную неустойчивость, неповторяемость, дискретность и отсутствие наперед заданного направления в процессе развития.

Необходимость является формой бытия причинности. Случайность дополняет необходимость в том отношении, в котором она дополняет причинность в виде непричинных детерминаций. Относительность необходимости объясняется именно существованием разнообразных непричинных типов детерминации. Если бы в мире действовала одна только причинность, он был бы подчинен «чистой» необходимости лапласовского детерминизма.

Не только условие, кондициональная детерминация, может играть роль случайности–дополнения процесса. Любые типы детерминаций процесса, генетически сторонние данному процессу, выступают в роли случайности–дополнения и определяют случайно–конкретную форму действительности процесса. Одним из таких типов является функциональная детерминация.

3. Функциональная детерминация и корреляция

Вопрос о функциональной связи и функциональной детерминации является одним из наиболее сложных и спорных в теории детерминизма. Особое место занимает проблема соотношения функциональной связи и причинности. Г. А. Свечников полагал, что «функциональная зависимость есть лишь один из способов отражения причинных связей» [177, с. 129]. Данное мнение в той пли иной форме разделяют многие авторы. С. Г. Яцковский, например, считает, что функциональная связь и причинность относятся между собой как явление и сущность [см.: 226, с. 15–16], А. М. Магомедов приходит к выводу, что «функциональная связь отражает причинность не только тех явлений, которые генетически связаны, но в равной степени и сосуществующих явлений» [112, с. 7].

Все эти подходы так или иначе базируются на определении функции как характеристики зависимости между изменениями элементов (частей) одной системы или взаимосвязанных систем, приближающемся к математическому определению функциональной зависимости: «…две переменные величины X, Y связаны функциональной зависимостью, если каждому значению, которое может принять одна из них, соответствует одно пли несколько определенных значений другой» [56, с. 386]. Такое определение действительно не содержит указания па причины и сущность связи, а лишь описывает ее характер. Однако в данном определении есть моменты, которые не позволяют интерпретировать функциональное отношение как способ существования, форму причинных связей. Во–первых, между переменными не устанавливается никакой однозначной субординации, они взаимно влияют друг на друга, тогда как в причинном отношении активная направленность действия причины является непременным условием. Во–вторых, нет указания на генетическую связь между переменными, что составляет главный критерий причинности. Вместе с тем отсутствие генетической связи в функциональном отношении отнюдь не делает последнее недостаточным для формулирования детерминации [см.: 152, с. 281]. Кондициональная детерминация, например, также лишена генетического признака.

В приведенных определениях функциональной связи ясно чувствуется влияние идей подвергнутого выше критике «панкаузализма». Следует, однако, сделать ряд оговорок в отношении математического понятия функциональной зависимости, с тем чтобы его можно было использовать для формулирования функциональной детерминации как философского понятия. Математическое понятие функциональной зависимости распространяется на отношения не только между физическими величинами, но и на абстрактные математические символы, не имеющие своего прямого референта в действительности. Забвение этого положения, «онтологизация» математической функции неминуемо ведут к идеализму. В. И. Ленин боролся против подмены позитивистами причинности именно такими функциональными выражениями [см.: 4, т. 18, с. 163–165]. Функциональное отношение может выражать причинную связь, если принять необратимую зависимость между аргументом и функцией, однако такое допущение идет вразрез с приведенным определением функциональной зависимости.

Следует различать математическую функциональную зависимость и функциональную детерминацию как активный момент реального взаимодействия (что может быть в некоторых случаях описано на языке математической функциональной зависимости). Под функциональной детерминацией нами понимается такая взаимосвязь двух или нескольких процессов, когда каждый из них в равной мере определяет становление и само существование остальных. Таким образом, функциональная детерминация фиксирует простой факт, что ни один материальный процесс не происходит в абсолютной изоляции, а связан и зависит от параллельно протекающих процессов.

Далеко не всякая математическая функция описывает функциональную детерминацию. В определении последней мы переходим от формального отношения математической функции к содержательному отношению, которое она выражает. Например, простейшая математическая функция, отражающая зависимость между пройденным путем S, скоростью движения v и затраченным временем t, S=v∙t, являясь математической функциональной зависимостью переменных величин, не отражает функциональной детерминации. Нельзя говорить о том, что время или скорость детерминируют путь. Детерминация всегда остается активным моментом взаимодействия, а в данном случае бессмысленно задаваться вопросом о характере взаимодействия тех величин, которые входят в функциональное отношение.

Рассмотрим другой пример. В кишечнике термитов обитают простейшие — жгутиковые, которые имеют возможность при помощи специальных ферментов расщеплять поедаемую их «хозяевами» древесину до сахаров. Термиты погибают в отсутствие жгутиковых, так как не обладают способностью самостоятельно переваривать древесину. В свою очередь жгутиковые могут существовать только в кишечнике термитов, ибо только там они находят достаточное количество полуприготовленной пищи и нужные условия жизни [см.: 52, с. 253]. В биологии такое отношение между видами получило название «мутуализм». Мутуализм часто может быть описан математической функцией, характеризующей численное соотношение, между особями различных видов и другие параметры. Здесь функциональное отношение отражает функциональную детерминацию. Функционирование одного вида определенным образом детерминирует функционирование другого вида. При этом детерминация выступает активной стороной взаимодействия видов.

Мутуализм являет собой пример положительной функциональной детерминации. Уместно выделить и отрицательную функциональную детерминацию, примером чего может служить борьба между биологическими видами за данную экологическую нишу. Результатом такой отрицательной функциональной детерминации является либо истребление одного вида другим (полное подавление), либо миграция — перемещение одного из «противников» в другую экологическую нишу (прекращение взаимодействия). Отрицательным такой вид функциональной детерминации может быть назван потому, что изменение, вызываемое действием детерминации, всегда имеет в этом случае негативный характер для процесса, подвергаемого данной детерминации.

От положительной и отрицательной функциональной детерминации следует отличать функциональное отношение противоположностей, в котором эти два вида функциональной детерминации представлены в единстве. Примером такой детерминации является взаимодействие в системе «травоядное — хищник». Здесь функциональное отношение также может быть математически смоделировано [см.: 64, с. 26–27].

Мы построили изложение на примерах из биологии, где отношения функциональной детерминации представлены наиболее выпукло. Однако можно привести данные химии, геологии, социологии. Функциональная детерминация является типом детерминации, который присущ всем развивающимся системам на любом уровне организации материи.

Безусловно, следует отличать функциональную детерминацию как взаимодетерминацию от детерминации условиями (кондициональной) как детерминации однонаправленной. В этом смысле мы согласны с М. А. Парнюком, отмечающим: «Функциональная зависимость означает прежде всего, что изменению одной величины соответствует изменение другой… что стороны отношения симметрично взаимозависимы…» [152, с. 279].

Одной из неотъемлемых характеристик функциональной детерминации выступает обратная связь (положительная или отрицательная), вне которой подобная детерминация не могла бы осуществляться (не было бы места симметричной взаимодетерминации). Наличие обратной связи — один из критериев отличия функциональной детерминации от корреляции, с которой она часто отождествляется.

Сущность корреляции, по А. А. Чупрову, «заключается в том, что возможные значения одной переменной встречаются в сочетании с разными значениями другой переменной и что каждому сочетанию присуща определенная вероятность» [209, с. 38]. Приняв данное определение за исходное, мы видим его отличие от определения функциональной математической зависимости. Последняя предполагает строго определенное изменение одной величины при изменении другой, связанной с ней функционально. Здесь же речь идет о том, что значения переменных не соответствуют друг другу в изменении, а лишь встречаются в определенных сочетаниях с данной вероятностью. Следовательно, если функциональная математическая зависимость может быть использована с определенными уточнениями для характеристики функциональной детерминации, то корреляция вообще не отражает детерминационной зависимости.

Хорошо демонстрирует суть корреляционной связи пример Бунге: «Красные яблоки сладки» [45, с. 60]. Само по себе изменение цвета яблока не ведет к изменению его вкусовых свойств, равно как и наоборот. Данное обстоятельство указывает на отсутствие детерминационной связи между признаками, хотя каждый из них чем–то детерминирован. Корреляционная связь не детерминирует, она лишь указывает на присутствие детерминации. При этом корреляция отнюдь не обязательно должна быть связана с причинной детерминацией. Вполне возможно возникновение корреляции на основе кондициональной детерминации. Интересным примером является здесь биологическая конвергенция — приобретение общих внешних признаков различными биологическими видами в результате единых условий среды обитания. Здесь имеет место корреляция соответствия, указывающая на общий детерминант — условие. Говорить о взаимной детерминации признаков в данном случае бессмысленно.

Корреляция часто выступает как форма проявления функциональной детерминации, что является основанием для смешения функциональной детерминации и корреляции. Установление корреляции — феноменологический уровень познания действительности, за которым должно следовать раскрытие основания корреляции — конкретных типов детерминаций, представленных в явлении в форме корреляции.

4. Инспирирующая детерминация (инспирация)

Одной из несомненных заслуг Гегеля в диалектической разработке теории причинности является разделение им причины и повода исторического события. «В истории, — писал он в связи с этим, — стало обычным остроумное изречение, что из малых причин происходят большие действия, и поэтому для объяснения значительного и серьезного события приводят какой–нибудь анекдот как первую причину. Такая так называемая причина должна рассматриваться лишь как повод, лишь как внешнее возбуждение, в котором внутренний дух события мог бы и не нуждаться или вместо которого он мог бы воспользоваться бесчисленным множеством других поводов, чтобы начать с них в явлении, пробить себе путь и обнаружить себя» [58, т. 2, с. 213]. Указав на конкретное отличие повода от причины, Гегель отметил, что попытка представить повод как «малую причину» есть попытка перевернуть, поменять местами внешнее (чем является повод) и внутреннее — причину, то, что и делает данное внешнее таковым по отношению к себе (поводом), но «само это переворачивание снимает отношение причинности» [58, т. 2, с. 214].

Данное замечание Гегеля осталось незамеченным и не сыграло должной роли в становлении теории детерминизма (причинности в ее ранний период) в естествознании. Спустя почти столетие А. Пуанкаре пишет: «Причина слишком маленькая, чтобы мы ее заметили, детерминирует заметное следствие, которое мы не можем не замечать, и тогда мы говорим, что это следствие случая» [см.: 232, с. 364]. Пытаясь объяснить случайность как «маленькую причину», Пуанкаре совершает то самое «переворачивание», от которого предостерегал Гегель, — выдает за причину то, что на самом деле является иным типом детерминации действительности.

Дальнейшее развитие естествознания и социологии потребовало новой, углубленной и расширенной философской интерпретации того, что можно назвать поводом в приложении к любым процессам становления. Открытия современного естествознания (в особенности, как было показано, физики) настолько обострили проблему причинности, что потребовались усилия большого коллектива философов и представителей естественных наук для создания теории причинности, соответствующей полученному эмпирическому материалу. Завершение этой работы в настоящее время имеет своим существенным аспектом отделение причинности от детерминации типа повода.

В мировоззренческом и методологическом отношении разделение причины и повода весьма важно, так как их отождествление ведет к абсолютизации роли случайного фактора в становлении действительности. Причина из внутреннего фактора (внутреннее противоречие) превращается при этом в некоторый внешний фактор («малую причину») — случайность. «Если камень весом в центнер поднят на высоту десяти метров и свободно подвешен, оставаясь так в равном самому себе состоянии и покоящемся отношении, то нужно апеллировать к публике из грудных младенцев, чтобы утверждать, будто теперешнее положение этого тела не выражает никакой механической работы или что расстояние, на котором оно находится от своего прежнего положения, не имеет

никакой меры в механической работе» [1, т. 20, с. 61], — писал Ф. Энгельс, критикуя метафизический метод Е. Дюринга, мешавший последнему установить истинную причину перехода от относительно неподвижного состояния тела к движению. Причина эта вовсе не во внешнем толчке, действием которого Дюринг пытался объяснить изменения всякого материального предмета и мира в целом, а в высвобождении потенциальной энергии, внутренне присущей телу до толчка. Сам толчок выступает разновидностью детерминации типа повода. Случайность такой детерминации мы можем на основании предшествующего анализа охарактеризовать как случайность–дополнение данного процесса, которая приводит к тому, что результирующее изменение выступает в форме случайности–проявления необходимости процесса.

В. Г. Иванов ввел понятие «инициация», позволяющее более глубоко проследить механизм действия повода. «В общем смысле, — определяет он, — инициация может означать коренное изменение эволюции системы, которое может быть обусловлено либо снятием одной из детерминаций, ограничивающих или воспрещающих какое–либо движение, либо распадом целостности некоторой системы, либо качественным изменением процесса, либо синтезом процесса нового типа на основе интеграции действия различных причинных цепей» [79, с. 111]. Инициация есть, таким образом, момент изменения, момент перехода к новому состоянию, появлению нового в развитии.

«Понятие новизны, — отмечает Иванов, — неразрывно связано с понятиями инициации, порождения, начала, имеющими всегда свой внутренний источник в тех процессах, с которыми они связаны. Причинение и выражает тот механизм, который инициирует возникновение нового» [81, с. 50–51]. Следовательно, инициация неотъемлемо связана с причинностью, с каузальной детерминацией.

Однако следует выделить факторы, которые только «подталкивают» процесс к инициации, инспирируют действие порождающих факторов. Такого рода детерминация не имеет еще своего устоявшегося названия. Мы предлагаем определить ее как инспирирующую детерминацию, или «инспирацию»[5]. Повод выступает видом инспирации, действующим в социальных процессах, и в связи с этим все сказанное уже о поводе относится к инспирирующей детерминации.

Инспирация не только «запускает» процесс, но и определяет место, время, а следовательно, и конкретный характер данного процесса. Так, камень, брошенный в некотором участке гор, детерминирует время и конкретный путь схода снежной лавины, но его действие не выступает каузальной детерминацией этого схода, последняя заключена в разрешении внутреннего противоречия — состояния неустойчивого равновесия данного пласта снега. Инспирация высвобождает действие основного детерминанта инициированного процесса — «запускает» причинную детерминацию, связывая возможность изменения системы в определенном отношении с факторами, сопутствующими такому изменению (кондициональной, функциональной и другими детерминациями), и способствуя тем самым реализации некоторой возможности, заключенной в данном объекте.

Таково место инспирации в системе детерминаций процесса перехода возможности в действительность, т. е. процесса реализации возможности. Играя роль «повивальной бабки», инспирация не порождает процесс, не определяет возможность процесса, но в известной мере детерминирует реальность этого процесса. Инспирирующее воздействие ведется опосредованно — через «подсоединение» или, напротив, «отключение» от процесса тех или иных сопутствующих определенному его изменению детерминаций. Так, ветер, выполняя роль сеятеля для семян разных растений, соединяет возможность развития, заключенную в семени, с конкретными условиями, в которых оно сможет или не сможет развиваться (влажностью, химическим составом почвы, освещенностью, наличием растений–соперников, растений- паразитов, животных, угрожающих или способствующих в чем–то развитию, и другими факторами экологической ниши). Детерминант–инспирация, влияя на конкретное протекание процессов, не включается в них. В связи с этим инспирация может, как показал рассмотренный пример, исходить и основываться на процессах, отличных по своей природе от инспирированного процесса.

То обстоятельство, что инспирирующая детерминация высвобождает действие каузальной, делает инспирацию сходной в явлении с причинностью и выступает основой их отождествления. Скрытая каузальность подменяется «лежащей на поверхности» инспирацией, и последняя выдается за причину того или иного явления. Вскрыть эту кажимость, установить различие причины и инспирации — важнейшая задача науки. Рассмотрение кризисных ситуаций в квантовой механике и термодинамике достаточно наглядно продемонстрировало последний тезис.

Характерна острота анализируемой проблемы при рассмотрении детерминантов социальных явлений, где инспирация выступает в форме повода. Как часто наши идеологические противники на Западе сознательно пытаются подменить причинность поводом, чтобы представить тот или иной исторический процесс в искаженном виде! Подвергая критике некоторых теоретиков, выдвигающих войну в качестве обязательной побуждающей причины революции, В. И. Ленин писал: «Может быть, авторы полагают, что интересы международной революции требуют подталкивания ее, а таковым подталкиванием явилась бы лишь война, никак не мир, способный произвести на массы впечатление вроде «узаконения» империализма? Подобная «теория» шла бы в полный разрыв с марксизмом, который всегда отрицал «подталкивание» революций, развивающихся по мере назревания остроты классовых противоречий, порождающих революции. Подобная теория была бы равносильна взгляду, что вооруженное восстание есть форма борьбы, обязательная всегда и при всяких условиях» [4, т. 35, с. 403].

Здесь содержится указание на два важных в плане анализа инспирации момента: 1) инспирация «сама по себе», на неразвитых стадиях основных детерминантов, не может вызвать событие; 2) инспирация может принимать самые разнообразные формы, нет никаких обязательных инспираций, жестко «соединенных» с данным процессом. Вместе с тем инспирация как таковая выступает необходимой и обязательной детерминацией любого процесса перехода из возможного состояния в действительное.

Соединение факторов, обусловливающих возможность изменения, с факторами, благоприятствующими реализации этой возможности, никогда не происходит самопроизвольно. Перечислив объективные факторы, создающие революционную ситуацию (т. е. возможность революции), В. И. Ленин отмечает, что «не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь из такой ситуации, когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не «упадет», если его «не уронят»» [4, т. 26, с. 219].

Если сложилась возможность к определенному изменению и соответствующие условия ее реализации, то дело только за инспирацией, процесс перехода возможности в действительность «ожидает» лишь инспирирующую детерминацию для того, чтобы начаться. С момента начала процесса главные детерминирующие факторы перестают отражать лишь возможную тенденцию к изменению (определять возможность) и становятся причинными детерминантами, или собственно причиной процесса.

Являясь типом детерминации, инспирация может принимать самые разнообразные формы. Она бывает физической, биологической, химической или социальной; горизонтальной и вертикальной; внешней и внутренней; закономерной и случайной и т. д. Установить, какую именно форму принял в данном процессе тот или иной тип детерминации, возможно лишь при системном рассмотрении этого процесса. В связи с этим мы переходим сейчас к рассмотрению становящегося объекта как системы и выявлению специфики системной детерминации сложного синтетического типа детерминации.

5. Системная детерминация и управление

Популярность системного подхода в науке и практике начиная с 50‑х годов неуклонно возрастает. В работах по общей теории систем, системному подходу и сопряженным вопросам не ослабевают дискуссии в связи с экспликацией понятия «система». Автор одной из монографий по данной проблеме, А. Н. Аверьянов, определяет систему как «отграниченное множество взаимодействующих элементов» [И, с. 25]. Данная дефиниция несколько расходится со ставшим традиционным определением системы Л. фон Берталанфи как «комплекса взаимодействующих компонентов» [30, с. 29]. Общим в этих определениях выступает указание на взаимодействие элементов. Встречаются также определения системы, опирающиеся на понятие связи элементов (компонентов) [см.: 172, с. 18].

Предшествующий анализ показал, что понятия «связь» и «взаимодействие» не имеют между собой однозначного соответствия, так как есть связи, не отражающие взаимодействие (связь состояний). Показано также, что исходным понятием в познании выступает взаимодействие, которое ведет к представлению о связи, по не наоборот. Поэтому мы считаем более приемлемым вариант определения «системы», опирающейся на понятие взаимодействия.

Активной стороной любого взаимодействия, как мы установили, является детерминация. В связи с этим встает вопрос о сущности системной детерминации. Система характеризуется структурой и элементами. Определим структуру как способ связи, организацию элементов содержания системы, понимая под элементами такие составляющие системы, которые не подлежат разложению на более простые части [см.: 42, с. 23] (в отношении данной системы), или «любые явления, процессы, образующие в своей совокупности данное явление, данный процесс, а также любые свойства явлений, образующие в своей совокупности некое новое свойство, и, наконец, любые отношения, образующие в своей совокупности новое отношение» [178, с. 133].

Деление элементов на элементы–явления, элементы- процессы, элементы–свойства и элементы–отношения весьма важно для типологии структур. Внешние структуры характеризуют способ взаимосвязи элементов- свойств и элементов–явлений, внутренние — способ взаимосвязи элементов–отношений и элементов–процессов. Внутренняя структура является основой, сущностью внешней. Так, взаимное расположение, взаимное отношение атомов органического соединения является основой свойств данного соединения.

Нельзя, однако, предполагать, что внутренняя структура детерминирует внешнюю структуру как определенную совокупность свойств. Последняя выступает именно способом, формой проявлений первой. Между ними нет отношения детерминации, поскольку нет отношения взаимодействия. Другое дело отношение между элементами в данной системе — внутренний момент внутренней структуры. Здесь элемент и структура выступают как взаимодействующие стороны диалектического единства.

Система может представлять собой органичное или неорганичное целое. Для первого одной из главных характеристик является невозможность существования и функционирования элементов (частей) в отрыве от системы (клетка живого организма, муравей, деталь механизма и т. п.), в то время как это возможно для второго (элементарная частица в «свободном» состоянии, человек в рамках определенной группы и вне ее) [6].

Примечательно, что в случае неорганичной системы элемент внутри системы обладает несколько иными параметрами, чем вне ее (т. е. уже перестав быть элементом). Так, за счет дефекта масс «электрон и протон в атоме водорода несколько отличаются от тех же свободных частиц» [см.: 116, с. 80–81]. В психологии известен так называемый эффект толпы — один и тот же человек в толпе поддается панике гораздо легче, чем вне ее. Рассмотрение примеров из разных областей можно было бы продолжить, но ясен вывод: между элементом и системой имеет место взаимодействие, активной стороной которого выступает детерминация. Она может быть названа системной.

Системная детерминация выступает как взаимная детерминация, поскольку элемент также определяет, в некотором отношении детерминирует, поведение системы. Изменение или перемещение (изменение положения) элементов изменяет качество материального объекта. Изменение элемента проявляется в изменении отношения между ним и другими элементами, т. е. в изменении структуры системы. Изменение способа взаимосвязи элементов ведет к изменению состояния каждого элемента системы. Так происходит взаимная детерминация элементов системы. Элемент детерминирует изменение системы, система оказывает детерминирующее воздействие на элемент. Один и тот же состав людей может представлять и неорганизованную толпу, и слаженный рабочий коллектив, в зависимости от характера связи между взаимодействующими элементами, т. е. от структуры системы. В связи с этим будет изменяться и состояние каждого элемента.

Отношения системной детерминации имеет в виду К. Маркс, рассматривая пример простой кооперации: «…механическая сумма сил отдельных рабочих отлична от той общественной силы, которая развивается, когда много рук участвует одновременно в выполнении одной и той же нераздельной операции… Здесь дело идет не только о повышении путем кооперации индивидуальной производительной силы, но и о создании новой производительной силы, которая по самой своей сущности есть массовая сила.

Но и помимо той новой силы, которая возникает из слияния многих сил в одну общую, при большинстве производительных работ уже самый общественный контакт вызывает соревнование и своеобразное возбуждение жизненной энергии (animal spirits), увеличивающее индивидуальную производительность отдельных лиц…» [1, т. 23, с. 337].

Поскольку структура выступает формой проявления — законом взаимодействия элементов системы, говорить о структуре как детерминанте не имеет смысла. Специфика системной детерминации состоит в особого рода взаимодействии элементов внутри системы. Рассмотрение специфики системного взаимодействия — ключ к пониманию самодетерминации, самодвижения, ибо только в отношении системы можно говорить о «воздействии на себя» (бессистемное, бесструктурное целое, «монолит» не представляет возможности для подобных трактовок).

Взаимная детерминация элементов системы, которая и создает систему как целое, синтезируется из детерминации элементов элементами в различных сочетаниях. На отдельный элемент оказывают детерминирующее воздействие и непосредственно взаимодействующие с ним элементы, и факторы взаимодействия между этими элементами, и опосредованные влияния элементов, с которыми он впрямую не контактирует, через особый характер организации элементов, определяющий новое качество всей системы. Собственно системная детерминация включает в себя детерминирующее воздействие всех взаимодействий системы на каждый ее элемент и обратное воздействие элемента на всю структуру взаимодействий.

Данный комплекс детерминаций можно расчленить па более простые детерминирующие связи. Но эти связи, являясь элементами системы, в отрыве от нее перестают отражать специфику системной детерминации и выступают в виде уже' рассмотренных типов причинных и непричинных детерминаций. Вот почему нам представляется неприемлемым сведение элементов системной детерминации к причинно–следственному отношению [см.: 227, с. 39].

В подтверждение сказанного рассмотрим один из «классических» примеров системной детерминации. Им является различие свойств графита и алмаза, построенных из одних и тех же атомов углерода. Различная пространственная структура — основа различия внешних свойств. Вместе с тем элементарные связи между отдельными атомами, их взаимодействие не несут в себе причинной детерминации. Здесь скорее имеет место функциональная детерминация. Нет причинного отношения и между структурой и свойствами. Свойства не порождаются структурой, а именно основываются на ней. Отношение основания следует отличать от причинного отношения. Активность основания по отношению к обосновываемому иная, чем активность детерминантов по отношению к детерминируемому. По Гегелю, «основание — это то, что непосредственно, а основанное — то, что опосредствовано» [58, т. 2, с. 100]. Отношения между основанием и основанным аналогичны отношению сущности и явления: «Основание есть в самой себе сущая сущность…» [59, т. 1, с. 281]. Между основанием и основанным нет отношения взаимодействия, так же как его нет между сущностью и явлением, а это значит, что между ними нет и отношения детерминации.

Системная детерминация не может быть сведена ни к одному из рассмотренных типов и потому представляет собой особый тип детерминации, который исследуется наукой и все шире используется практикой.

Ни один из указанных типов детерминации не действует в реальном процессе «в одиночку». Данное положение распространяется и на системную детерминацию. Структурный анализ должен быть распространен до понимания системной детерминации, которая ведет к изменению элементов или структуры. Именно благодаря этому изменению система сохраняется как некоторое целостное образование. Так, сохранение живого организма основано, в частности, на системной детерминации, приводящей как к изменению элементов (клеток), входящих в состав организма, так и к некоторым изменениям организма — системы (скажем, фенотипических), происходящих под воздействием изменения в клеточном взаимодействии. Здесь проявляется диалектика изменчивости и устойчивости. Вместе с тем функциональная детерминация в той интерпретации, которая дана выше, может входить в состав системного воздействия и выступать таким образом элементом системной детерминации.

Многочисленные эксперименты, проведенные И. Роком и Ч. Харрисом, доказывают взаимосвязь, взаимодействие в процессе восприятия окружающей действительности зрения и осязания с доминированием зрения [см.: 168, с. 275–289]. Эти опыты показывают взаимосвязь функциональной и системной детерминации. Зрение и осязание, выступая элементами системы восприятия и детерминированные этой системой, связаны вместе с тем друг с другом функциональной детерминирующей зависимостью.

Поднятый в конце 50‑х — начале 60‑х годов вопрос о сущности развития, специфике его как высшего типа движения все еще остается, как было показано выше, предметом достаточно острых дискуссий. Все авторы сходятся, однако, во мнении, что развитие нельзя отождествлять с движением, с изменением вообще. На наш взгляд, является также справедливым утверждение ряда исследователей, что понятие «развитие» применимо только к системам. Таким образом, рассмотрение детерминантов процесса развития оказывается непосредственно связанным с системным анализом. Уже отмечалось, что одним из критериев развития признается его направленность, проявляющаяся в движении последовательных изменений состояний системы к определенному результату, заложенному в известной мере в исходном состоянии. Эта «заложенность» связана с конкретной возможностью системы к изменению в определенном отношении. Реализация данной возможности, переход ее в действительность и есть собственно процесс развития.

Одним из неотъемлемых спутников процесса развития, поскольку он заключает в себе направленность изменений, выступает детерминация сохранения за процессом определенной направленности (сохранение или целевое изменение состояния), или управляющая детерминация. Управляющая детерминация отличается от причинной, так как она не порождает процесса (процесс имеет особую причину возникновения и развития). Управляющая детерминация отличается от инспирации, поскольку последняя выступает лишь как «разовая», «запускающая» детерминация процесса, а управляющая сопровождает весь процесс от начала и до конца. Рассматриваемая детерминация не может быть сопоставлена с функциональной, ибо функциональная детерминация является взаимной детерминацией, в то время как управляющая детерминация однонаправлена. Управляющая детерминация близка к кондициональной внутренней, однако последняя не придает процессу явной направленности и, что еще более важно, не регулирует эту направленность с помощью обратной связи. Обратная связь является главным отличительным моментом управляющей детерминации. (При этом обратная связь действует внутри процесса, а не между процессами, как в функциональной детерминации.)

Диалектическое единство отрицательной и положительной обратной связи между результатами процесса (изменением) и его начальными детерминантами — необходимый момент всякого управления. Управляющая детерминация является детерминацией «второго порядка», так как выступает в качестве детерминации детерминаций. Пример управляющей детерминации — гомеостаз, тенденция к поддержанию постоянства внутренней среды. Управление в данном случае основано на принципе отрицательной обратной связи: «избыточное накопление продукта какой–либо реакции ведет к замедлению процесса его образования, а недостаток этого продукта — к ускорению того же процесса» [52, с. 26]. Конкретным примером такого процесса является синтез важнейшего гормона человеческой крови — кортизола. Его концентрация в крови регулируется гипофизарным гормоном АКТГ (адренокортикотропный гормон). Вместе с тем кортизол тормозит выделение АКТТ гипофизом [см.: 52, с. 536–537]. Так совершается взаимодействие по принципу отрицательной обратной связи, результатом которого выступает постоянство этого гормона в организме.

Наличие управляющей детерминации является важным критерием отличия развивающихся систем от неразвивающихся совокупностей. Детерминантом управляющей детерминации выступает особая система или специализированные органы управления, которые могут являться составной частью развивающейся системы (самоуправление) или же находиться вне ее. Известно, что в наиболее полном виде процессы управления рассмотрены кибернетикой. Мы не можем здесь в силу рамок данной работы (как масштабных, так и содержательных) уделить достойное внимание специфике управляющей детерминации и поэтому ограничимся общими характеристиками, представляющимися нам наиболее важными. (Далее будет показана роль управляющей детерминации в социальных процессах.)

Управление связано с активным выбором из вариантов, предоставляемых реальной возможностью течения процесса, того, который удовлетворяет программе (задаче) управления. Если выбора нет (единственный вариант), то и управление невозможно, ибо оно не создает возможностей, а лишь реализует их. Активность выбора предполагает предоставление благоприятных условий для реализации соответствующих программе управления тенденций к изменению системы, а также упразднение неблагоприятных условий и благоприятных условий реализации не соответствующих программе тенденций.

Управление включает контроль за результатом произведенного управляющего действия — обратную связь с программой. Поэтому управляющая детерминация связана с процессом, который детерминирует действие по его управлению. Такой процесс от начала до завершения самоинспирирует себя посредством определенной системы управления.

В этой сопровождающей весь процесс опосредованной самоинспирации и состоит специфическое отличие управляющей детерминации от простой инспирации. Последняя не связана с решением какой–либо определенной задачи и представляет собой разовое, «запускающее» действие, хотя так же, как и управление, связывает тенденцию–возможность процесса с благоприятными условиями ее реализации. Инспирация играет роль случайности–дополнения процесса, тогда как управляющая детерминация включается в процесс в качестве элемента его содержания.

В связи со сказанным не следует, как это иногда делается при характеристике обратных связей, смешивать управляющую и причинную детерминации. Управляющая детерминация не порождает процесса и даже не обусловливает его, она лишь постоянно инспирирует его определенную направленность, соединяя каузальную детерминацию с кондициональной и другими типами непричинных детерминаций.

Управляющая детерминация является всеобщим типом детерминации, относящимся ко всем формам бытия материи (и, таким образом, ко всем формам детерминационных отношений). Поэтому неверно было бы однозначно связывать управление с целью. Целевой характер управляющая детерминация приобретает только в действиях человека, в связи с осознанием им своих потребностей и задач, на пути решения которых можно удовлетворить эти потребности.

Различение типов и форм детерминации дает возможность установить, что цель — не тип, а форма детерминации, присущая деятельности человека. Экстраполяция цели, целевой установки на живую и неживую природу приводит к телеологии. В попытках такой экстраполяции цель обычно определяют как установление причинной связи между результатом и действием [см.: 207, с. 208]. Однако конечный результат, поскольку он достигнут, уже не может быть целью, но, не будучи достигнутым, он, поскольку его еще нет в действительности, не может быть причиной или какой–либо другой детерминацией, кроме идеальной.

Как уже было отмечено, строгий детерминистский анализ упраздняет необходимость прибегать к целеполаганию в отношении природы. Целью часто называют определенную законом направленность изменений, течения процесса. Но при таком подходе можно постулировать наличие цели у камня, падающего с горы, пули, вылетающей из ствола и попадающей в определенную точку мишени, и т. п. Все подобные процессы подчинены законам и имеют направленность, но цель имеет не пуля, а стрелок. Думается, что главным основанием неправомерно расширительного толкования цели является абсолютизация причинности как единственного типа детерминационной зависимости.

Отметим необходимость различения процессов передачи информации и управляющей детерминации. Сопоставление информации как меры упорядоченности, определенности, организации с противоположным ей по содержанию понятием энтропии признается удовлетворительным многими исследователями [см.: 195, с. 45— 51; 224, с. 68–128]. Именно такая трактовка информации не допускает отождествления процесса передачи информации и детерминации. Тем более данный процесс не тождествен управляющей детерминации, хотя последняя, как отмечено, неразрывна с информационной обратной связью. «Управление, — отмечает А. Д. Урсул, — более сложный процесс, чем передача информации, ибо обязательно включает в себя переработку информации по определенным правилам (алгоритмам). Управление обязательно связано с целью, программой, которая либо формируется в кибернетической системе, либо задается извне и затем реализуется системой» [195, с. 64].

По отношению связи можно выделить внутреннюю и внешнюю управляющую детерминации. Так как управляющая система может находиться на ультра- или инфрауровнях в отношении к управляемой системе, то вполне уместно выделить вертикальную и горизонтальную формы управляющей детерминации. Универсальность управляющей детерминации (она действует во всех без исключения процессах развития) позволяет определить ее как специфический тип детерминации развивающихся систем. Конкретные разновидности управляющей детерминации, их особенности, изучает кибернетика на примерах управления в развитии неживых, живых и социальных систем.

Абсолютизация роли системной детерминации в процессе становления объекта, как и всякая абсолютизация, приводит к метафизическому упрощению со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так, у известного французского биолога Ж. Моно система в качестве изолированного целого противостоит внешней среде. Структура такой системы лежит в основании эволюции живого, выступает основанием устойчивости этой эволюции, необходимостью. Напротив, внешняя среда — источник случайного, революционизирующего начала. Подразделяя мир на «царство необходимости» и «царство случайности», Ж. Моно отдает первое на откуп структуре, подменяя понятием «структура» понятие «причина». Необходимость, согласно Моно, есть процесс сохранения и воспроизведения заданного состояния: «Телеономический механизм полностью логичен, удивительно рационален, в совершенстве приспособлен к своему проекту: сохранять и репродуцировать структурную норму» [260, с. 32]. Всякое изменение такого процесса связано с вмешательством (извне) случайного фактора. Оказав однажды революционизирующее воздействие, данный фактор пускает процесс по новому направлению, предоставленному новой необходимости. Здесь последующее опять определено предшествующим по схеме «жесткого» детерминизма лапласовского толка: «Случайный жест какого–то синантропа уже возвестил тот прекрасный день, когда возник мозг, открывший теорию эволюции» [260, с. 136–137].

Случайная мутация играет в теории Моно ту же роль, что и случайная «катастрофа» у Ж. Кювье, которая, по выражению Ф. Энгельса, «на место одного акта божественного творения… ставила целый ряд повторных актов творения и делала из чуда существенный рычаг природы» [1, т. 20, с. 352]. Моно заявляет, что «только случай лежит в основе какого–либо новообразования, какого–либо творчества в живой природе. Чистый случай, ничего, кроме случая, абсолютная слепая свобода как основа удивительного здания эволюции — это главный итог познания современной биологии» [260, с. 131]. Ученый не принимает во внимание тот факт, что случайность неотделима от необходимости как форма ее проявления, и сводит случайность к дополнению необходимости. Основанием подобной антидиалектической интерпретации выступает отсутствие в концепции Моно (в виде методологической предпосылки) типологии детерминаций процесса эволюции (он отбрасывает даже каузальный тип детерминации).

Вышеизложенное, не претендуя на исчерпывающую полноту, показывает огромную мировоззренческую и методологическую роль типологии детерминации, которая позволяет выяснить ход процесса становления любого объекта–системы, представить как бы модель этого становления, которая может послужить исследовательской программой в выяснении специфики конкретного характера становления какого–либо конкретного объекта, подлежащего анализу. (В V главе этой книги мы используем данную модель для анализа специфики детерминации развития общества.)

Системное исследование типов детерминации, учитывающее диалектику причинных и непричинных детерминаций, различающее типы и формы детерминационных отношений, позволяет вскрыть методологическую и мировоззренческую несостоятельность современных буржуазно–идеалистических концепций, показать, что их методологическим основанием является метафизическое и индетерминистское рассмотрение природных и социальных процессов. Учитывая особое внимание, которое уделяет сегодня КПСС критике антикоммунизма, буржуазных п ревизионистских концепций общественного развития, разоблачению фальсификаторов марксизма- ленинизма [см.: 6, с. 146; 7, с. 74], мы посвятим рассмотрению указанных вопросов отдельную главу.