Познание необходимости. Детерминизм как принцип научного мировоззрения

Проблема детерминации социального развития — центральная проблема не только для социологических исследований, но и для всей философии. Все научное познание имеет своей целью человеческую практику, деятельность человека по преобразованию природы и общества и потому ориентировано на уточнение различных моментов детерминации социального развития. Выясняя содержание «мира человека» (К. Маркс) и определяя место человека в мире, мы неминуемо обращаемся к вопросу о характере детерминации социального развития.

Следует различать две формы социальной детерминации: детерминацию исторического процесса развития человеческого общества и детерминацию социальных взаимодействий па уровне отдельного события в данном временном «срезе» и для данного конкретного места. Если в первом случае объектом исследования является взаимодействие между классами и социальными группами в их историческом развитии, то во втором главное внимание уделяется преломлению (осуществляющемуся весьма опосредованно) этих основных взаимодействий в повседневном общении отдельных личностей. Вторая форма социальной детерминации связана, таким образом, с детерминацией деятельности отдельного человека и имеет свою специфику, относительно независима от первой. Смешение указанных форм детерминации и домарксистской философии часто состояло в сведении социальной детерминации ко второй ее форме, абсолютизации личности как субъекта общественных отношений, что и вело к идеалистическим выводам при решении вопроса о причинах социального развития. В рамках этой книги уделим внимание прежде всего первой форме социальной детерминации (некоторые исследователи обозначают ее как «исторический детерминизм»).

1. Детерминизм как научная основа познания необходимости общественного развития

Во всех домарксистских концепциях общества (как материалистических, так и идеалистических) в качестве причин общественного развития выдвигались идеальные побудительные мотивы. Тем самым не только совершалась подмена материальных причин человеческой истории идеальными, но и сама эта история противопоставлялась природе, становилась «чем–то оторванным от обыденной жизни, чем–то стоящим вне мира и над миром» [см.: 3, с. 53].

Таким образом, метафизика была обусловлена идеализмом, а идеализм получил «подкрепление» в метафизическом, отрывочном рассмотрении истории, сводящемся к описанию жизнедеятельности отдельных исторических личностей, которая будто бы и обусловливает всякие изменения в жизни общества. История была лишена материального основания своего развития и потому каузального объяснения.

Произвольная трактовка исторических событий абсолютизировала случайность, не могла вскрыть необходимости хода исторического развития. Поэтому даже великим французским материалистам XVIII столетия было свойственно идеалистическое представление, согласно которому социальное равенство и справедливость могут быть привнесены в общество неким случайно появившимся в нем гением, осознавшим эту «истину» [см.: 1, т. 19, с. 192].

Ущербность бытия выводилась из ущербности сознания. Так, по мнению К. Гельвеция, «всякий изучающий историю народных бедствий может убедиться, что большую часть несчастий на земле приносит невежество…» [63, т. 1, с. 310]. Подобный взгляд проникает и в учения великих социалистов–утопистов К. Сен–Симона, Ш. Фурье и Р. Оуэна. «…Из различия взглядов, обусловленного различием понятий разных сект, — писал Оуэн, — возникают все беды и страдания человеческой жизни» [149, с. 145].

В домарксистской схеме детерминации общественного бытия предусматривалась детерминация общественных процессов, идущая от индивида к обществу. Само общество рассматривалось как сумма индивидов. К такому взгляду склоняются и многие современные буржуазные концепции социологии и философии истории. Знаменитое определение К. Маркса — «…сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений» [1, т. 42, с. 265] — показывает доминирование обратного процесса: общественное детерминирует личное.

Задачей диалектико–материалистического анализа социального процесса является обнаружение оснований системного единства, целостности этого процесса, что предполагает установление системы детерминаций, определяющей как стабильность общественной системы, так и ее изменение, переход в другое состояние. В. И. Ленин предостерегал от рассмотрения исторического процесса с позиций «собирания фактов», без выявления объективной взаимосвязи исторических явлений в их Целом [см.: 4, т. 30, с. 350–351]. Вместе с тем, как отмечают сами историки, в исторической науке еще не преодолена подобная тенденция, сводящая историю к описанию событий и систематизированию их в хронологической последовательности, что иногда приводит к ошибке объяснения данных событий по схеме «после этого, следовательно, по причине этого» [см.: 25, с. 109].

Без системного детерминистского анализа подобные ошибки становятся почти неизбежными. Только диалектико–материалистическая концепция детерминизма способна предложить основание системного рассмотрения любого процесса, в том числе и социального, поскольку такое рассмотрение предполагает выявление диалектики устойчивости (детерминация структуры данной системы взаимодействий) и изменчивости (детерминация перехода данной системы в иное состояние) в их процессуальном единстве.

Детерминизм выступает одновременно и как метод, позволяющий определить роль того или иного объективного фактора в процессе (причина, условие, повод и т. д.), И как принцип соединения сведений о таких факторах в целостном мировоззренческом знании.

Определяя суть переворота, совершенного К. Марксом в понимании всемирной истории, Ф. Энгельс отметил, что главным достижением марксизма является кардинальный пересмотр решения вопроса о причинах исторических перемен. Диалектический подход требовал, установления причин таких перемен через вскрытие внутренних противоречий социальной системы, и К. Маркс указал на противоречие между производительными силами и производственными отношениями [см.: 1, т. 13, с. 6–7] как на главную причину исторических изменений, и прежде всего социальных революции. Это открытие К. Маркса определило не только материалистический, но и диалектический взгляд на человеческую историю, для которой была таким образом выяснена основа развития и преемственности, связи отдельных ее этапов. Вскрытие причины исторического развития явилось одновременно основанием для становления нового мировоззрения, более материалистического, чем все прежние 1 см.: 1, т. 13, с. 495].

Марксизмом–ленинизмом не только была выяснена причина — двигательная сила социальных изменений, но и подробно проанализированы конкретные, меняющиеся для каждой отдельной страны условия раскрытия основного противоречия, функциональные связи с однотипными, параллельно протекающими процессами, уточнены формы таких процессов. На этой основе оказалось возможным решить издавна мучивший философов вопрос о соотношении необходимости и случайности в человеческом поведении, о свободе воли. Решение данного вопроса непосредственно связано с выяснением специфики детерминации общественного развития.

В истории человеческого общества ничто не происходит без активного действия человека, сознающего, что он делает [см.: 1, т. 21, с. 305–306], без опосредования объективной необходимости общественного развития субъективным фактором. Действие субъективного фактора и составляет основную специфичность детерминации социальных явлений. Однако данное положение требует разъяснений, поскольку интерпретация субъективного фактора может быть самой различной, доходить до субъективно–идеалистических трактовок истории. Разъяснения должны касаться прежде всего детерминистского статуса субъективного фактора. Является ли он каким–то особым типом детерминации, присущим социальным взаимодействиям? Кто выступает носителем субъективного фактора в историческом процессе — отдельная личность или класс, социальная группа?

Различные ответы на данные вопросы определяют различные решения других, весьма актуальных мировоззренческих проблем, в частности проблемы свободы человеческой воли и проблемы возрастания роли субъективного фактора в социальном процессе. (Следует отметить, что указанная субординация проблем далеко не всегда учитывается при рассмотрении выделенных вопросов, а их раздельный анализ ведет к половинчатым, метафизическим решениям.)

В общем виде субъективный фактор — это все те детерминанты исторического (социального) процесса, которые связаны с сознательной деятельностью человека. Такое определение следует из представления об историческом процессе как о субъектно–объектном отношении, в котором объектом являются как окружающий мир,' природа, так и общественное бытие. При этом природа выступает объектом исторического процесса лишь в том плане, в котором она вовлечена в процесс общественного производства материальных благ.

Отмеченная двойственность объекта исторических изменений связана с тем, что изменению подлежат и производительные силы, и производственные отношения. Первые связаны с отношением «общество — природа», вторые — с внутрисоциальными отношениями. Вместе с тем человек изменяет себя лишь тогда, когда он изменяет природу. Трудовая деятельность, направленная на получение материальных благ путем целесообразного преобразования предметов природы, является основанием и социальных преобразований, и познания (природы и самого человека). Противоречие производительных сил и производственных отношений как основная причина исторических перемен постоянно зарождается и разрешается (переходит в другие формы) именно в деятельности.

В структуру субъективного фактора принято включать осознание, цели, интересы, волю и действия, осуществляемые на их основе [см.: 151, с. 14]. Однако остановив рассмотрение на действии субъективного фактора, весьма просто сделать шаг к идеализации исторического процесса, превращению субъективного фактора в причину социальных изменений. Между тем Ф. Энгельс отмечал, что «конечных причин всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена…» [1, т. 20, с. 278].

Если субъективный фактор нельзя рассматривать как причину социальных изменений, то, быть может, он играет роль каких–то непричинных типов детерминации — условия, повода, функциональной или структурной детерминации? У классиков марксизма–ленинизма можно найти много указаний на различие субъективных и объективных условий, на важность учета условий субъективных. Вместе с тем, как подчеркнул К. Маркс, все условия воспроизводства жизни людей, «производительного жизненного процесса, созданы лишь самим историческим экономическим процессом — как объективные, так и субъективные условия, которые представляют собой лишь две различные формы одних и тех же условий» [1, т. 46, ч. II, с. 347]. Таким образом, К. Маркс вполне определенно говорит о субъективном (и соответственно объективном) как о форме условия.

Субъективный фактор может выступать как форма выражения, опосредствования типов детерминации. В человеческой деятельности происходит непрерывный и единый процесс «субъективизации» объективных детерминаций и обратное движение — «объективизация» субъективной формы детерминаций. Существо этого процесса становится ясным из приведенного выше анализа форм детерминации соотношения материального и идеального. Форма детерминации исторического процесса может быть представлена схемой:

Материальное [М] детерминирует новое материальное [М⁷] непосредственно (стихийный процесс) или (и) опосредованно, через идеальное [И], принимая, таким образом, форму субъективного фактора. Сплошные стрелки показывают основное направление детерминации социального процесса, пунктирные — положительные и отрицательные обратные связи. Смысл этих связей раскрыл Ф. Энгельс, указав, что «историческое явление, коль скоро оно вызвано к жизни… тут же в свою очередь становится активным фактором, может оказывать обратное воздействие на окружающую среду и даже на породившие его причины» [1, т. 39, с. 84].

Приведенная схема дает возможность понять, что детерминация материального идеальным является лишь частью общего процесса, основывается на детерминации материального материальным.

Что же представляет собой детерминация материального идеальным как субъективный фактор? Человек познает законы природы и общества, что позволяет ему выявить объективные тенденции — возможности к изменению природы или (и) общества, определить условия, способствующие или препятствующие реализации этих возможностей. Теперь остается выбрать те тенденции (может быть, даже синтезировать их), которые удовлетворяют потребностям человека, и попытаться инспирировать их, соединить с благоприятствующими условиями. Деятельность, направленная на реализацию желательной (или приостановление реализации нежелательной) возможности, и будет субъективной детерминацией процесса, составляет содержание субъективного фактора.

Основанием субъективной составляющей деятельности человека является вероятностный характер природных и социальных процессов, их неоднозначность, связанная с множеством возможностей. Человек не творит тенденции–возможности, а выбирает их из объективно имеющихся.

Приведенная схема, безусловно (как и всякая схема), упрощает процесс социальной детерминации, так как в ней опущены опосредующие детерминации идеального идеальным, сложные зависимости «внутри» детерминации материального материальным и т. п. Однако она позволяет уточнить смысл свободы человеческих действий как на уровне отдельной личности, так и на уровне общества в целом. Схема учитывает диалектическое единство развития производства материальных благ и основывающегося на этом производстве процесса познания мира (природного и социального). По мере развития и совершенствования производственного процесса возрастает и уровень познания человеком закономерной связи в природе и обществе, природной и социальной необходимости. Это познание и позволяет человеку произвести сознательный выбор.

Чем больше доля событий исторического процесса, проходящая в своей детерминированности опосредование в сознании человека, тем сильнее действие субъективного фактора, тем свободнее человек. «Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, — описывал эту ситуацию Ф. Энгельс, — поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и все возрастающей степени и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы» [1, т. 20, с. 295]. Ф. Энгельс указывает здесь на важные обстоятельства, которых часто не замечают: люди не создают причины общественных изменений по своему произволу, а приводят их в движение, объективные силы не отменяются человеком, а поступают под его контроль, что и позволяет получить желаемые следствия.

В связи с рассмотрением проблемы увеличения роли субъективного фактора в историческом процессе возникает вопрос о смысле соотношения стихийного и сознательного в этом процессе. Человека с самого начала его истории отличает именно сознательность, целенаправленность деятельности. Все свои поступки он совершает осознанно (постольку, поскольку действует именно как человек). В чем же тогда состоит увеличение роли субъективного фактора?

На этот вопрос нельзя ответить, не решив предварительно проблемы субъекта исторического процесса. Раскрытие этой проблемы принадлежит к числу выдающихся научных достижений марксизма. Субъектом исторического процесса выступают не отдельные выдающиеся личности, а большинство населения, участвующее в производстве материальных благ, — народные массы. Возрастание роли субъективного фактора связано прежде всего не с увеличением осознанности отдельным человеком своих действий, а с познанием и использованием народными массами законов общественного развития. Именно такая ситуация отражена в знаменитых словах К. Маркса: «…теория становится материальной силой, как только она овладевает массами» [1, т. 1, с. 422].

Что же касается субъективного в отдельных человеческих деяниях, обусловленного, конечно, и известным осознанием конкретной ситуации, и соответствующим субъективным стремлением — целевой направленностью действий, то оно претерпевает интересную метаморфозу. Это сознательное постольку, поскольку оно базируется на знании явлений, а не сущности и преследует индивидуальные, а не общественные цели, в общем социальном взаимодействии подвергается процессу «стихизации» — погашения сознательного и преобразованию в стихийное. «Столкновение бесчисленных отдельных стремлений и отдельных действий, — отмечал в связи с этим Ф. Энгельс, — приводят в области истории к состоянию, совершенно аналогичному тому, которое господствует в лишенной сознания природе. Действия имеют желаемую цель; но результаты, на деле вытекающие из этих действий, вовсе нежелательны» [1, т. 21, с. 306]. Действие объективных законов минует при этом осознание, и формула детерминации исторического процесса принимает вид: М->М'. Осознание общественной необходимости, социального детерминизма, закономерностей общественного развития, согласование с последними индивидуальных целей и стремлений являются важным условием подавления стихийности, осуществления скачка в «царство свободы».

Необходимость общественного процесса, так же как и необходимость природы, является относительной необходимостью, необходимостью–тенденцией, пробивающей себе дорогу через случайности–дополнения, опосредованной этими случайностями и потому случайной по форме (случайность–проявление). Свобода не устраняет ни случайности, ни необходимости, она лишь субъективизирует форму их проявления и становится возможной благодаря такой субъективизации.

Следует учитывать, что случайность–проявление — форма результата процесса необходимости, внешнее по отношению к «ставшей» относительной необходимости, в то время как случайность–дополнение — форма иепричинных детерминаций процесса необходимости. В связи с этим нужно различать случайности–дополнения общественной необходимости — непричинные детерминанты социального процесса (условия, функциональные отношения, повод, управление), благодаря которым человек может контролировать и регулировать исторический (равно как и природный) процесс, и случайность–проявление, отражающую форму того или иного исторического события. Познание необходимости предполагает выяснение связи с относительной необходимостью и тех и других случайностей, но установление господства над случайностью [см.: 1, т. 3, с. 440] означает именно осуществление контроля над случайностями–дополнениями.

Познанная случайность отнюдь не перестает быть случайностью. Вместе с тем свобода выбора опирается не столько на выяснение случайностей–дополнений, сколько на познание тенденций–возможностей, по отношению к которым данные факторы играют роль случайностей- дополнений. В связи с изложенным можно сказать, что свобода — это не только осознанная необходимость, но и осознанная случайность.

Свобода выбора имеет своим онтологическим основанием объективную неоднозначность действия природных и общественных закономерностей. Даже закон всемирного тяготения реализуется в каждой конкретной ситуации в некоторой случайно–специфической форме (реки, например, текут с гор отнюдь не по прямой линии), что дает возможность избирать конкретную форму проявления закона, меняя условия и другие непричинные детерминанты. Чем больше объективно вариантов выбора и чем большее число этих вариантов известно человеку, тем он свободнее, но не от самих вариантов, а от произвольной, стихийной их реализации.

Таким образом, свобода имеет как объективное, так и субъективное основание. В связи с этим предполагать, что свобода основывается только на познании ситуации (чем больше знания, тем свободнее), неверно. Надо помнить, что знание есть отражение объективной реальности, которая и является последним основанием свободы. В истории человечества и в жизни одного человека иногда складываются ситуации с единственной возможностью, познание которой не ведет к свободе, так как не предоставляет возможности выбора (в определенном отношении). Например, у уходящего с исторической арены класса нет свободы выбора — его уход составляет единственную возможность, реализующуюся как объективная необходимость (другое дело, что и эта необходимость будет обязательно представлена в случайной форме).

Познание необходимости — первый шаг к свободе, устраняющий «слепоту» необходимости, второй шаг — это деятельность на основе познанной необходимости. Свободным или несвободным (стихийным, неосознанным) может быть только действие.

Индетерминизм и метафизика (лапласовский детерминизм) не могут служить основанием для теории свободы. Первый, упраздняя необходимость, ведет к волюнтаризму, подменяющему свободу произволом (на это обратил внимание еще Гегель, отметив, что произвол как воля в форме случайности является антиподом свободы [см.: 59, т. 1, с. 319]), второй неминуемо ведет к фатализму.

Увеличение доли субъективного фактора в общественных взаимодействиях сопровождается двумя диалектически связанными друг с другом процессами: возрастанием свободы человека от «слепой» необходимости и увеличением ответственности человека за свои действия, каждое из которых становится тем более «весомым» вкладом в историческое развитие, чем свободнее оно совершается. Всякое локальное воздействие необходимо согласовывать со всеми другими, в масштабах всего общества и предвидеть при этом не только сиюминутные, но и весьма отдаленные последствия. Истинно свободное действие — это действие, учитывающее все указанные аспекты. В противном случае локальная «свобода» может обернуться глобальной несвободой. «…Культура, — писал по этому поводу К. Маркс, — если она развивается стихийно, а не направляется сознательно… оставляет после себя пустыню…» [1, т. 32, с. 45].

Усиление творческого момента в труде (одно из проявлений увеличения роли субъективного фактора) также ведет к повышению ответственности каждого за порученный участок работы. Как справедливо отмечает В. А. Медведев, «в наше время интеллектуальная вооруженность, нравственная надежность работника приобретают не меньшее значение в организации производства, чем техническая оснащенность труда» [120, с. 237–238].

Возрастание роли субъективного фактора связано с эволюцией основного противоречия, лежащего в основе каузальной детерминации общественного развития. Человек прошел в своем становлении от стадии, определяющейся противоречием биологического и абиотического, через стадию противоречия биологического и социального к противоречию социального и социального. Последняя, являясь ведущей для цивилизованного общества, безусловно включает в себя в снятом виде все предшествующие типы противоречий. Начало трудовой деятельности было определено природными причинами, и сама эта трудовая деятельность в течение весьма долгого времени детерминировалась для людей «их телесной организацией» [см.: 1, т. 3, с. 19]. Переход к противоречию «социальное — социальное» (окончательно завершающийся в классовом обществе) знаменует собой и изменение взаимосвязи с окружающим миром как со средой обитания: от приспособления к данной среде человек переходит к преимущественному приспособлению среды сообразно своим потребностям.

Возрастающая активность человека, целесообразно приспосабливающего среду, рассматривалась до недавнего времени как «победа» человека над природой, как только положительное явление. Однако еще Ф. Энгельс отмечал, что «каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитывали, но во вторую и третью очередь совсем другие, непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых» [1, т. 20, с. 495–496]. Сегодня человечество стоит перед все увеличивающейся угрозой экологического кризиса. Здесь мы и имеем дело с взаимосвязью локальной «свободы» и глобальной несвободы.

Коснемся этой проблемы с позиций вопроса о специфике детерминации социальных процессов. Смысл неучтенных последствий здесь заключается в том, что они, как правило, выступают следствием независимых действий отдельных лиц, социальных групп или даже целых государств. Каждое действие определяется индивидуальной необходимостью и имеет свою причину. Прямое следствие действия представляет собой некоторую случайность–проявление данной необходимости. Непредвиденное последствие возникает в результате пересечения определенного числа независимых друг от друга следствий, т. е. независимых причинных рядов. Друг для друга каждый из этих рядов является случайностью–дополнением (проявляющейся в виде условия, функциональной зависимости и тому подобных непричинных детерминаций). Для того чтобы избавиться от непредвиденных последствий, необходимо исходные причинные ряды сделать зависимыми друг от друга, т. е. подчинить каждое воздействие на среду общему плану преобразования. Из сказанного ясно, что характер взаимодействия человека со средой всецело зависит от характера социального строя. Централизованное планирование и управление возможно лишь в условиях социализма и коммунизма.

Проблема субъективного фактора связана с еще одним важным для концепции социального детерминизма вопросом о соотношении цели и причины в детерминации исторического процесса. Как уже было отмечено, человечество не создает тенденций–возможностей своего развития, они возникают объективно. В соответствии с этим человечество не создает и причин общественного развития (напомним, что причина — раскрывающееся противоречие, возможность — скрытое противоречие), а лишь «приводит их в движение» (Ф. Энгельс).

Подчеркивая специфичность детерминированности исторического процесса, К. Маркс писал: «История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека» [1, т. 2, с. 102]. Не следует, однако, превращать цель в причину социальных изменений, как это иногда делается. Цель — идеальная форма материальной детерминации. Это положение подтверждается тем, что цель достигает результата только тогда, когда она соответствует объективным законам. Цель является отражением в сознании человека объективной возможности изменения природных пли общественных явлений, соединенным с субъективным стремлением добиться такого изменения или препятствовать его реализации. Иначе говоря, цель — важнейший элемент субъективного фактора.

Цель, таким образом, не причина, а осознание причинных связей. Детерминируя процесс, цель сама детерминируется объективным миром. Поэтому–то результаты целесообразной деятельности человека в конечном счете детерминированы объективными законами по уже рассмотренной формуле: М->И->М'. «На деле, — отмечал В. И. Ленин, — цели человека порождены объективным миром и предполагают его, — находят его как данное, наличное. Но кажется человеку, что его цели вне мира взяты, от мира независимы („свобода")» [4, т. 29, с. 171]. Эту же мысль высказывал и К. Маркс, отмечая, что человечество всегда ставит перед собой только такие задачи, которые может решить, материальные условия решения которых уже сложились [см.: 1, т. 13, с. 7].

В связи со сказанным было бы неправильным не только определять цель как причину, но и соотносить цель с каким бы то ни было непричинным типом детерминации, действующим на процесс наряду с причиной. Цель не тип, а форма детерминирующих связей. Эту форму могут принимать все типы детерминации, как причинная, так и непричинные (можно поэтому рассмотреть целевую причину, целевое условие, целевой повод и т. п.).

Вместе с тем целевая форма — обязательная форма всех социальных детерминантов, ибо человек ничто не делает «без сознательного намерения, без желаемой цели» [см.: 1, т. 21, с. 306]. Причина конкретного социального явления всегда объективно определена, субъективных же целей, соответствующих или не соответствующих этой причине, а также сопутствующих ей непричинных детерминаций может быть множество.

Отождествление цели и причины ведет к идеалистической интерпретации социального детерминизма. С другой стороны, объявление цели формой лишь причинного отношения было бы неявным проявлением рассмотренной выше концепции «панкаузализма».

Связь целевой детерминации с диалектикой объективного и субъективного, стихийного и сознательного была показана В. И. Лениным при анализе пути, по которому рабочий класс должен прийти к социализму: «Политическое движение рабочего класса неизбежно

приведет рабочих к сознанию того, что у них нет выхода вне социализма. С другой стороны, социализм будет только тогда силой, когда он станет целью политической борьбы рабочего класса» [4, т. 2, с. 9]. Здесь отмечено формирование цели (социализма) общественным бытием (политическим движением) и воздействие сформированной цели на бытие.

Важным критерием увеличения роли субъективного фактора является скорость протекания социальных процессов. Будучи осознанными, опосредованными субъективным фактором, эти процессы постепенно переходят от случайных проб и ошибок к гораздо более короткому пути — достижению благоприятных следствий инспирированием благоприятных возможностей (путь «проб и ошибок» проигрывается при этом в уме, при осознании многих возможных вариантов). Вторым фактором, обусловливающим акселерацию социальных процессов, является сокращение сроков познания природных и социальных процессов и сроков применения, практического использования полученных знаний в деятельности (т. е. сокращается путь М -> И и И -> М').

Личность способна познать историческую закономерность только в том случае, если эта закономерность получила достаточно зрелое и явное выражение в объективной реальности исторического процесса. Но познание, отражение в сознании закономерности лишь одна из предпосылок целесообразного воздействия на процесс. Личность сама не может оказать воздействие на этот процесс, явиться субъектом истории. Вместе с тем массы постольку становятся действительным субъектом истории, поскольку осознают ее тенденции и закономерности и сознательно действуют, направляя своп действия на изменения исторического процесса. Роль выдающейся личности при этом состоит именно в инспирации — соединении назревших тенденций–возможностей к изменению с сопутствующими условиями, в которые в качестве форм их выражения входит и субъективный фактор.

Раскрывая инспирирующую роль личности в истории, Ф. Энгельс использовал образное сравнение действий таких людей с зажжением фитиля, приводящего к взрыву, «который окажется в тысячу раз сильнее их и будет искать себе выход там, где сможет, в зависимости от экономических сил и экономического сопротивления» [1, т. 36, с. 263]. В реальности эта роль проявляется либо на этапе осознания массами исторической

тенденции–возможности — гениальная личность может здесь раскрыть массам эту тенденцию (ярким примером является теоретическое учение К. Маркса, Ф. Энгельса и В. II. Ленина), либо на этапе «материализации» идеи социального преобразования (II ->М), когда личность выступает в качестве руководителя и организатора действий масс (В. И. Лепин как руководитель и организатор Великой Октябрьской социалистической революции и социальных преобразований в СССР). Титаническая деятельность В. И. Ленина — пример активной роли личности на всех этапах детерминации исторического события.

В каждой общественно–экономической формации по- разному проявляются общие противоречия, выступающие причинами социального развития. Главный тип внутрисоциального («социальное — социальное») противоречия — противоречие между производительными силами и производственными отношениями. Внутри этого отношения выделяется диалектика связи производства и потребления, которая на поверхности явлений выступает как отношение производства и потребностей. Данное противоречие для общества является «вечным», принимая в различных общественно–экономических формациях специфические формы. В классово антагонистических формациях это противоречие носит антагонистический характер. Таково основное противоречие капитализма — между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения. При социализме упраздняется основа для социального антагонизма, хотя и остается место 'для индивидуального антагонизма, не имеющего ничего общего с основной тенденцией социального развития.

Общее противоречие между производством и потреблением (потребностями) принимает в социалистическом обществе специфическую форму неантагонистического противоречия, которое заключено уже в основном принципе распределения при социализме «От каждого — по способностям, каждому — по труду». Об этом принципе К. Маркс писал: «Это равное право есть неравное право для неравного труда» [1, т. 19, с. 19]. Данное противоречие усугубляется дополнительными локальными нарушениями самого принципа распределения, фактами «уравниловки», начисления зарплаты только за выход на работу и подобными негативными явлениями, необходимость борьбы с которыми была определена на XXVI съезде КПСС, а также на ноябрьском (1982 г.) и июньском (1983 г.) Пленумах ЦК КПСС.

В последние годы усилиями советских обществоведов была существенно уточнена теория специфических противоречий развитого социализма, включающих помимо названного ведущего противоречия ряд специфических проявлений противоречий между обществом и природой, обществом и личностью, а также специфических противоречий, присущих только социализму как первой фазе коммунизма, — между общесоюзными и местными интересами, между демократизмом и централизмом в управлении [см., например: 7; 37; 74; 98; 126; 151].

Опора на диалектико–материалистическое учение о противоречии как источнике, движущей силе развития позволяет сделать вывод, что и высшей фазе развития коммунистической формации будут присущи противоречия. Можно предположить, что основным противоречием коммунизма будет опять–таки специфическое выражение «вечного» противоречия между производством материальных и духовных благ и потребностями.

Установление основных причин социального развития лишь начало анализа сложной структуры социальной детерминации. Было бы метафизическим заблуждением полагать, что из ведущего противоречия социальной системы можно вывести причины каждого конкретного процесса. Не следует забывать положение Энгельса: «…причина и следствие суть представления, которые имеют значение, как таковые, только в применении к данному отдельному случаю…» [1, т. 20, с. 22]. Установление для каждого такого «отдельного случая» системы причинных и непричинных детерминаций — весьма сложная задача в применении к социальному процессу. Ее решение — определяющий момент применения комплексного, системного подхода к проблемам экономического и социального развития нашего общества, о необходимости совершенствования которого было сказано на XXVI съезде КПСС. Именно такой подход позволяет определить внешние и внутренние факторы развития системы, отличить причины развития от условия, повода и других качественно отличных детерминантов.

Последнее различение чрезвычайно важно для того, чтобы прекратить какой–либо нежелательный процесс. Для прекращения процесса необходимо приостановление действия причины, а не воздействие на следствие, повод и тому подобные факторы, как это иногда делается. С другой стороны, создание благоприятных условий не может вызвать желательный процесс при отсутствии причинно–следственной зависимости.

Так, бесхозяйственность связана всегда с неправильно организованной структурой, взаимосвязью элементов (подразделений или отдельных трудящихся в зависимости от рассматриваемой системы) данного конкретного производства (организации, предприятия). Это и является причиной, порождающей бесхозяйственность (например, разобщенность и отсутствие взаимной материальной ответственности предприятия, органа материально–технического снабжения и транспортных организаций) [см.: 6, с. 126–127, 202]. Если же признать причиной бесхозяйственности недостаточность внешнего контроля (что в данном случае является условием, а не причиной), то могут быть приняты меры, ведущие к мелочной опеке, администрированию по отношению к руководителям и специалистам, что было признано на XXVI съезде КПСС недопустимым нарушением прав объединений и предприятий [см.: 6, с. 200].

Выяснение причин того или иного социального процесса делает возможным произвести дальнейшее вычленение в анализе кондициональной, функциональной, инспирирующей, системной и управляющей детерминаций процесса, установить конкретные формы детерминирующих связей. Проведенное выше рассмотрение системы детерминирующих воздействий позволяет, применив его к каждому отдельному случаю, не просто зафиксировать отдельные типы детерминаций, но и реконструировать их взаимосвязь в определенной системе. При такой реконструкции происходит проверка правильности произведенного предварительного вычленения типов детерминаций применительно к данной системе.

Например, революционный переход к социализму для конкретной страны всегда имеет своей причиной разрешение внутреннего противоречия между антагонистическими классами как отражения экономических отношений. Мнение, что такой причиной может быть внешнее воздействие, ведет к попытке «экспорта» революции, против чего не раз высказывался В. И. Ленин, полемизируя с Троцким, выдвинувшим идею «перенесения» революции в другие страны при помощи Красной Армии. Ленинский критический анализ идеи Троцкого опирался на учение марксизма о действительных причинах, порождающих социалистическую революцию. Владимир Ильич отмечал, что такой причиной может быть только обострение классовых противоречий и что от степени этого обострения зависит конкретный характер революции — мирный или немирный [см.: 4, т. 35, с. 403].

В отношении причины революции выделяются непричинные типы детерминации революционного процесса. Так, важнейшим условием победы социалистической революции является создание и деятельность коммунистической партии. Последняя выступает тем субъективным фактором, посредством которого осуществляется действие объективной необходимости революционного преобразования. «…Диктатура пролетариата, — говорил В. И. Ленин, — невозможна иначе, как через Коммунистическую партию» [4, т. 43, с. 42]. Реальность возможности совершения социалистической революции определяет целый ряд внешних и внутренних условий. Именно научный анализ условий, изменившихся в эпоху империализма, позволил В. И. Ленину сделать вывод о возможности победы социализма в одной капиталистической стране. Полная и окончательная победа социализма в СССР была связана, в частности, с возникновением мировой системы социализма как необходимого внешнего условия реализации внутренней возможности.

В системе детерминаций социальной революции следует выделять и повод (инспирацию). В. II. Ленин специально останавливался на этом вопросе, отметив важнейшую роль повода в революционном процессе. Повод может побудить, писал он, «ныне еще спящие пролетарские массы прийти в движение и подведет их вплотную к революции» [4, т. 41, с. 83].

Характерным примером роли повода в революционном движении явилось то действие, которое оказал расстрел мирного выступления рабочих на Ленских золотых приисках 4 апреля 1912 г. Зверская акция царского правительства всколыхнула революционное движение по всей России. В. И. Ленин дал этим событиям следующую характеристику: «Ленский расстрел явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъем масс» [4, т. 21, с. 340].

В рамках, возрастающей социалистической экономической интеграции взаимопомощь двух или нескольких стран социализма выступает функциональной детерминацией деятельности каждой из них. Такая взаимная детерминация по своему характеру отличается от более простого кондиционального воздействия, когда обусловливающая сторона (в сфере данных отношений) сама не испытывает обратного воздействия (например, однонаправленная безвозмездная помощь как условие подъема экономики). Выяснение характера взаимодействия элементов целостной общественной системы, социалистического государства — путь к установлению структуры такой системы — системной детерминации сохранения и саморазвития данного общества.

Анализ системной детерминации позволяет подойти к проблеме управления системой — управляющей детерминации. Выше указывалось, что главным отличием управляющей детерминации является наличие отрицательной или положительной обратной связи, осуществляемой между получаемым результатом и факторами, обеспечивающими его получение. Управление может осуществляться со стороны подсистемы, не включенной в управляемую систему и однонаправленно задающей последней программу действия, такое управление носит название программного. В случае если управляющая подсистема ориентирована на взаимодействие с управляемой системой и осуществляет управление с учетом изменяющихся результатов деятельности управляемой системы, имеет место регулирование. Наконец, если отсутствует особая, отделенная от управляемой системы подсистема управления и управление совершается благодаря наличию обратной связи между результатом и обеспечивающими его получение детерминантами, то речь идет о саморегулировании как виде управления. При программном управлении обратная связь (сверка с программным требованием результата) осуществляется на информационном уровне, в двух других — на информационном, энергетическом и вещественном.

При социализме впервые за всю историю существования общества возникает возможность сознательного управления социальными процессами, в котором используются все указанные виды управления, а субъектом управления выступает все общество¹. XXVI съезд КПСС ориентировал на развитие программно–целевого метода в управлении [см.: 6, с. 198], позволяющего учесть все объективные и субъективные детерминанты социальных процессов и целесообразно, без узковедомственного подхода, воздействовать на конечные результаты при решении научно–технических, экономических и социальных проблем.

Управление является своеобразным детерминированием детерминантов, при этом, на наш взгляд, было бы некорректным считать управление прямым воздействием на причинность. Управление — такое воздействие на

¹ Подробнее по вопросам социального управления см.: [20; 21; 22; 115; 166; 183, и др.].

некаузальные типы детерминации процесса, которое изменяет действие каузальной детерминации.

Управляющая детерминация в социальных взаимодействиях принимает форму детерминации материального идеальным. Идеальное, как было отмечено, не творит в буквальном смысле материальное, а является важнейшим, определяющим специфику человеческой деятельности и всего человеческого бытия моментом опосредования детерминации материального материальным. В этом же смысле идеальное выступает формой управляющей детерминации.

При рассмотрении специфики социального детерминизма нельзя обойти вниманием и другие формы детерминирующих воздействий. Именно в социальном взаимодействии раскрывается многообразие форм детерминации идеального материальным, материального материальным, материального идеальным и идеального идеальным, подробный анализ которых был произведен выше. Учет того обстоятельства, что «вертикальная» и «горизонтальная» детерминации являются формами, а не типами детерминации, позволяет получить дополнительное обоснование критики «биологического», «географического» и тому подобных направлений в буржуазной социологии. Необходимость различения внешней и внутренней форм детерминации была подчеркнута при указании на внешние и внутренние условия протекания социальных процессов. Таким образом, в социальном взаимодействии обнаруживается вся система типов и форм детерминаций, которая была рассмотрена во II–III главах настоящей работы.

Специфическая форма проявления активности социальной детерминации — через субъект действия (человека, класс, социальную группу) — часто затемняет действие объективной закономерности общественного развития, связанной в конечном счете с материальными, экономическими взаимодействиями в обществе. Это обстоятельство служит основанием для всякого рода метафизических и идеалистических трактовок общественного развития и его причин. Некоторые из таких трактовок были подвергнуты критическому анализу в предшествовавшей главе. Однако там речь шла в основном о теоретических основах и гносеологических корнях данных концепций. Между тем каждая из них имеет и несомненную связь с классовыми интересами, т. е. обнаруживает партийность, свойственную любой философской системе. Выяснению взаимосвязи тех или иных детерминистских представлений с классовым интересом, идеологией будет посвящено дальнейшее рассмотрение.

2. Партийность мировоззрения и детерминистские взгляды

«Новейшая философия, — отмечал В. И. Ленин, — так же партийна, как и две тысячи лет тому назад» [4, т. 18, с. 380]. Партийность философии связана с разделением на два лагеря — материализм и идеализм. Это разделение нельзя воспринимать как результат чисто теоретических расхождений. Дивергенция в мировоззрении (ибо материализм и идеализм — два основных типа мировоззрения) объясняется дивергенцией в бытии, отражает противоположные экономические интересы противоположных классов. На протяжении тысячелетий существования философии материализм неизменно исповедовался прогрессивным классом, классом, с которым связывалось будущее общественного развития, и сопутствующими ему социальными слоями.

Еще в Древней Греции материализм развивался и поощрялся представителями прогрессивных слоев населения — рабовладельческой демократией (Демокрит, Эпикур), в то время как идеализм был философией рабовладельческой аристократии (Платон). В Англии до буржуазной революции представители зарождавшейся буржуазии и близких к ней кругов развивали и отстаивали материалистические воззрения (Ф. Бэкон, Д. Локк, Т. Гоббс). После победы буржуазной революции (ее ознаменовало принятие в 1689 г. «Билля о правах», ограничивающего власть монарха) английская буржуазия взяла на вооружение идеалистические доктрины (Дж. Беркли, Д. Юм).

Франция, как известно, отстала от Англии в своем буржуазном развитии на целый век. В связи с этим XVIII столетие для Франции — время подготовки буржуазной революции и вместе с тем расцвета материализма (Ж. Ламетри, К. Гельвеций, П. Гольбах, Д. Дидро). С установлением буржуазных отношений философские взгляды господствующего теперь класса резко изменяются. Французский философ–материалист Л. Сэв отмечает: «Непрерывно, в течение почти полутораста лет (с начала XIX века) университетский спиритуализм был у нас господствующим философским течением» [187, с. 57]. Если В. Кузен был родоначальником данного спиритуализма, то другой французский философ, О. Конт, разработал начала субъективно–идеалистической концепции, оказавшейся весьма перспективной для буржуазной философии —- позитивизма.

Поддержка идеализма как философии и общемировоззренческой установки эксплуататорскими классами хорошо объяснима: с позиций идеализма невозможно ни понять сущности происходящих социальных процессов, ни тем более разработать теорию революционного изменения общественных отношений. С другой стороны, именно материалистический подход позволяет теоретически обосновать и осуществить на практике такое изменение мира. Вот почему философская позиция оказывается тесно связанной с классовыми интересами, с позицией политической.

Вместе с тем недопустима и абсолютизация апологетической роли философского идеализма. Мысль В. М. Шулятикова о прямом отражении классовых интересов и классового строения общества в философской системе любого буржуазного философа В. И. Ленин охарактеризовал как «пример безмерного опошления материализма» [4, т. 29, с. 474]. Связь философского идеализма с реакционной позицией того или иного класса выявляется лишь как основная тенденция. Можно привести множество примеров отклонения от этой тенденции в каждую эпоху (исповедование материализма представителями реакционного режима и идеализма — представителями прогрессивных классов).

Детерминистские представления постольку, поскольку они являются узловым звеном в структуре мировоззрения, связаны и с определенными классовыми интересами. Достаточно непосредственно эта взаимосвязь проявляется в различных концепциях детерминаций социальных процессов.

В той мере, в которой детерминистские представления выступают основой мировоззрения, они являются и основой важнейшей части мировоззрения — идеологии. В этом смысле можно говорить о партийности детерминистских представлений, ибо они безусловно отражают и принадлежность к философским партиям — материализму и идеализму, и направленность классовых интересов.

В чем конкретно проявляется партийность детерминистских представлений? Для диалектико–материалистической философии это прежде всего указание на материальный характер «конечных причин», детерминированности всех процессов, включая и социальный, диалектическое рассмотрение связи типов и форм детерминации, объективного и субъективного факторов исторического процесса.

Для идеалистической философии, напротив, характерна подмена материальных причин и непричинных детерминаций идеальными, сочетающаяся с метафизической абсолютизацией отдельных типов («панкаузализм», кондиционализм и т. д.) или форм детерминации, а также идеалистический плюрализм, смыкающийся с индетерминизмом. Идеализм объективно, независимо от желания отдельных его приверженцев, состоит на службе у реакционного класса, прямо или косвенно оправдывает капиталистические отношения, буржуазную мораль, искусство, буржуазное мировоззрение в целом.

Не может не проявить своей реакционности и метафизический детерминизм, пытающийся предложить в качестве причин социальных изменений не противоречия в социальном бытии, а различные факторы, объективно выполняющие роль условий, функциональных детерминаций, повода и других непричинных типов детерминации социального процесса (экономические, географические, демографические, биологические, психологические, экологические, политические, технологические, религиозные и тому подобные «факторы»). Постулирование этих разнокачественных факторов в социальном процессе приводит к плюрализму.

Философские доктрины идеалистического детерминизма, метафизического детерминизма и индетерминизма особенно ярко проявляют свой партийный характер, выступая методологическим основанием конкретных политических доктрин. Так, плюралистическая идея «факторов» взята на вооружение современной социал–демократией для обоснования реформизма и ревизионизма, концепции «географического детерминизма», «социобиологии», «технологического детерминизма» и примыкающая к последнему теория «информационного общества» служат оправданием реакционных программ правой буржуазии — политики геноцида, «геополитики», неоколониализма, политики «доброго соседа» и т. и. Единство классовых интересов проявляется не только в мировоззрении, но и в определенном методологическом единстве теоретических разработок, что характерно как для марксистско–ленинской, так и для буржуазной философской мысли. В настоящее время, как уже отмечалось, наиболее распространенной мировоззренческо–методологической основой немарксистских социальных концепций является плюрализм. Можно сказать, что он подкрепляет и объединяет (иногда противоречиво) все буржуазные теории. В связи с этим мы вернемся к рассмотрению плюрализма, обратив на сей раз большее внимание на его связь с идеализмом и метафизикой социально–политических доктрин, на партийность этого принципа.

Плюрализм откровенно противопоставляется буржуазной философией диалектико–материалистическому монизму. Диалектика и материализм неотделимы от монизма. Поэтому–то всякий отход от материализма или (и) от диалектики оборачивается какой–либо разновидностью плюралистического мировоззрения. С другой стороны, идея плюрализма несовместима с диалектико–материалистическим детерминизмом. Вот почему сторонники идеи плюрализма яростно нападают на марксистско- ленинское учение о социальном детерминизме.

Наиболее полное применение в наше время плюрализм нашел в качестве методологического основания политических программ социал–демократических партий. Здесь плюрализм весьма ясно демонстрирует свой партийный (как в философском, так и в классово–политическом смысле) характер, проявляет себя как антипод диалектико–материалистическому принципу детерминизма.

«Мы не считаем, — восклицает К. Ит, видный представитель «Движения социалистических демократов Франции» (ДСДФ[9]), — что развитие истории является исключительно следствием конфликта между производительными силами. Мы отвергаем диалектический материализм и постулат насильственной революции в качестве руководства нашего действия. Мы категорически отбрасываем теорию гегемонии пролетариата, осуществляемой единственной партией» [250, с. 44]. «Социал–демократия, — вторит Иту австрийский философ Р. Вольгенаннт, — не присоединяется к материализму Маркса и признает, что наряду с материальными существуют и другие равноценные (курсив мой. — В. О.) факторы, влияющие на формирование человека» [280, с. 233]. В приведенных высказываниях отчетливо видна анти- монистическая, плюралистическая установка. Характерны и приемы аргументирования такой установки — искажение марксизма, а затем критика этого явного искажения как действительного марксизма.

У Ита и Вольгенаннта нет буквально ни одной, верно переданной мысли марксистского учения. Прежде всего марксизм–ленинизм, как известно, считает причиной (но не единственным детерминантом!) истории конфликт между производительными силами и производственными отношениями. Далее, марксизм никогда не выдвигал «постулата насильственной революции» (многие буржуазные авторы путают понятия «насильственное» и «закономерно необходимое», что далеко не одно и то же), точно так же марксизмом никогда не постулировалась в качестве закона однопартийная система. Ну а обвинение марксизма в признании воздействия на «формирование человека» лишь материальной детерминации просто списано Вольгенаннтом у фальсификаторов марксизма, живших еще в прошлом столетии. Отвечая пытавшимся представить марксизм узким механистическим экономизмом, Ф. Энгельс писал: «…согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни… Если же кто–нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом,, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу» [1, т. 37, с. 394].

Однако внимательное чтение произведений классиков марксизма–ленинизма не является, с точки зрения некоторых его противников, необходимым условием для критики. Поэтому современные «упразднители» марксизма смело идут дальше, заявляя, что не существует «экономических или каких–то других законов развития», в связи с чем «социал–демократия признает тенденции, временные направления развития, но никакой «железной необходимости»» [см.: 280, с. 235].

Убрав с дороги законы развития, Вольгенаннт приступает к обоснованию теории «демократического социализма» — главной политической доктрины современной социал–демократии. Системообразующим принципом этой доктрины выдвигается именно плюрализм, находящий выражение в видимом непризнании какой бы то ни было философской, социологической, экономической, исторической теории, «претендующей на абсолютную достоверность», т. е. фактически никакой теории вообще (кроме, разумеется, теории плюрализма). В области практики, с точки зрения Вольгенаннта, буржуазный мир Запада уже достиг такого плюрализма, поскольку существующая там социальная система характеризуется, по его мнению, многообразием форм собственности и противоборствующих сил различного плана и потому является не капиталистической, не некапиталистической, не социалистической, не несоциалистической, а «смешанной системой» [см.: 280, с. 236]. Вольгенаннт не может сказать ничего определенного об экономической, политической или культурной жизни такой «системы» (это противоречило бы принятому «правилу» плюрализма) и потому ограничивается более чем туманными намеками типа: «…демократическому социализму должно быть присуще столько рыночных отношений, сколько возможно, столько планирования, сколько необходимо» [280, с. 112].

Не большей ясностью отличается и исследование теоретических и практических оснований плюралистической демократии, произведенное В. Штеффани (ФРГ). Стремясь к наукообразию, он вводит термины «репрезентативная» и «плебисцитная» для определения разных типов демократии. Термины говорят сами за себя: явно противопоставляются интересы «всех» и «плебса» — простого народа. Для буржуазного теоретика, каким является Штеффани, вполне естественна (вот где прямо проявляется классовый интерес!) склонность к «репрезентативной» демократии как истинно «плюралистической». Именно она согласуется «с реальностью гетерогенно структурированного общества, связана в теоретическом отношении с историей конституционного государства и осуществляется путем его демократизации» [273, с. 153]. Идеалы Штеффани вполне очевидно совпадают с реальностью буржуазного государства, которое можно «усовершенствовать», ио не следует уничтожать в угоду идеала «гомогенно структурированного» (читай «бесклассового». — В. О.) общества, в котором осуществляется «самоуничтожение реальной демократии в форме демократического централизма» [273, с. 153]. Партийная принадлежность автора этих рассуждений не нуждается в комментарии, Штеффани прямо заявляет, что его призыв к сохранению «плюралистической демократии» означает поддержку западной демократии и направлен против «монистической аргументации осуществления тоталитарной демократии» [273, с. 14].

Однако одно дело провозглашать плюрализм в теории, другое — пытаться провести его в жизнь. Практика, как известно, является строгим судьей теории, критерием ее истинности. Хотят или не хотят этого сторонники «плюралистической модели» общественного развития, а жизнь, капиталистическая действительность, вовсе не столь «плюралистична», как в их теориях. Безусловно анархия, бесплановость, стихия рынка — верные спутники капиталистического способа производства — не покинули его и сегодня, но это отнюдь не те факторы, которые укрепляют общество или способствуют его «демократизации». Напротив, все они приметы общего кризиса капитализма, проявляющегося в безработице, абсолютном и относительном обнищании трудящихся масс, усилении политической реакции (преследование инакомыслящих, тотальная слежка, «запреты на профессии» и т. п.), что никак нельзя признать увеличением демократии, если не понимать под демократией буржуазную демократию — диктатуру буржуазии.

Буржуазное государство, в какую бы тогу его ни рядили, объективно выполняет требования не плюрализма, а монизма, распространяющегося и на экономику, и на политику. Как верно отметил французский политолог Ж. Френ, «анархия, к которой ведет политический плюрализм, несовместима с единством и иерархией, без которых не может существовать ни одно государство» [244, с. 212]. Не отражая реальной структуры социальной детерминации, идея плюрализма не может быть обращена на действительность и в качестве метода ее изменения. В связи с этим плюрализм остается лишь пустой абстракцией, выполняющей апологетическую роль в отношении капиталистического строя.

Идея социального плюрализма выражается в теориях плюральности социальных групп и плюральности индивидов. Индивидуализм можно рассматривать как «абсолютный» плюрализм, сводящий общественный процесс к совокупности результатов действий отдельных личностей. На таком материале никакой социальной закономерности конечно же не обнаружить. Здесь царствуют абсолютная случайность, индетерминизм и субъективный идеализм — атрибут индивидуализма.

Австралийский философ Д. Такер в работе с красноречивым названием «Марксизм и индивидуализм» выступает против марксизма как якобы «антигуманизма». С точки зрения автора, гуманизм в политике и этике должен базироваться на преследовании интересов личности, принципе «этического индивидуализма», предписывающего отбросить претензии коллектива ограничить автономию индивида. Однако чьи же интересы должны быть положены в основу политического и этического «гуманизма»? Какой личности? Если не ограничивать ничьей «автономии», этого вопроса не решить. Понимая это, Такер мучительно пытается найти ответ, но плюралистическая методология приводит его лишь к утверждению, что «единственное основание, которое индивидуалисты считают оправданным для ограничения выбора других, — стремление обеспечить каждому возможность пользоваться максимальной свободой, совместимой со свободой для всех» [275, с. 59].

Действия отдельных личностей, если они не координируются в соответствии с познанной исторической необходимостью, ведут, как это было выше отмечено, к стихии «слепой» необходимости, означающей как для общества, так и для каждого его члена не «максимальную свободу», а как раз обратное — максимальную несвободу, полную подчиненность стихийной силе. По это вывод, основанный на марксистско–ленинской концепции детерминизма, плюрализм же прямо противостоит последнему как в социологии, так и в естествознании.

«Непонятно, — восклицает известный французский социолог Ж. Фурастье, — почему наука так упорно отказывается признать индетерминизм и допустить плюрализм и дуализм в теории того или иного явления?» [243, с. 251]. Фурастье верно заметил связь индетерминизма и плюрализма, однако не понял, что ни тот ни другой несовместимы с научным мировоззрением. Для тех, кто избрал плюрализм оружием открытой идеологической борьбы, совершенно ясна враждебная непримиримость плюрализма и детерминизма.

Теория социального плюрализма имеет две основные формы: метафизико–материалистическую, представленную прежде всего «экономическим плюрализмом», и субъективно–идеалистическую, связанную с социально- политическими доктринами плюрализма. Представители первой пытаются, как уже было сказано, заимствовать у марксизма некоторые его элементы. Так, Б. Кракси (Италия) уверен, что без плюрализма в экономике не может быть политического плюрализма [см.: 236, с. 126].

Субъективно–идеалистическая версия плюрализма постулирует плюрализм в политике, идеологии, индивидуальной психологии в качестве источника экономического плюрализма. Однако, поскольку метафизика — дорога к идеализму, а последовательный идеализм не может не впасть в метафизику, основные теоретические постулаты социального плюрализма обеих форм одинаковы — индетерминизм и абсолютизация случайного в социальных процессах. В связи с этим, если сам характер плюралистического общества трактуется по–разному, то детерминация достижения и развития такого общества (включая конституирование плюралистической экономики) всегда предполагается идеальная (в форме субъективной либо интерсубъективной причинности).

Весьма характерными для плюралистической доктрины являются идея «множественности моделей социализма» и примыкающая к ней концепция «еврокоммунизма». Обе концепции абсолютизируют специфические особенности исторического развития разных стран, отрицая общие закономерности, присущие построению социализма.

Идея множественности «социализмов» не нова. Еще в 1928 г. один из видных представителей социал–реформизма, К. Реннер, писал: «Сколько существует стран, столько должно быть и социализмов» [266, с. 247]. Сегодня эта концепция широко используется на Западе для подрыва единства коммунистического движения под видом «демократической альтернативы ортодоксальному марксизму», «третьего пути» и т. и. Такого рода ревизия марксизма всегда является, как отмечал В. И. Ленин, «проявлением буржуазного влияния на пролетариат и буржуазного развращения пролетариев» [4, т. 25, с. 180]. Поэтому–то рассматриваемые концепции настолько близки и по теоретическим основаниям, и по политическим выводам к идеям, исповедуемым правой социал–демократией.

Философско–методологической основой концепции «множественности социализмов» является неразличение причинных и непричинных типов детерминации (особенно причин и условий) общественного развития, типов и форм детерминации (абсолютизация субъективного фактора). Отсюда становится возможным произвольное толкование самой сути социализма и путей его достижения. Социалистическими объявляются преобразования буржуазно–демократического характера, отрицаются реальные достижения стран мировой системы социализма.

С позиций «индивидуалистического плюрализма» разрабатывается множество субъективно–идеалистических интерпретаций социального детерминизма — от неофрейдистской психологической причинности [см.: 242] до абсолютизации индивидуального в «критической философии истории» [см.: 94].

Эти концепции родственны не только по своей классовой сущности, но и по эвристической несостоятельности — сознательно или бессознательно затушевывая действительные причины исторических процессов, они не могут предложить никаких хоть сколько–нибудь удовлетворительных решений назревших социальных проблем (не говоря уже о теориях качественного переустройства общества).

Что, например, предлагает Б. Стоукс (США) для решения таких актуальных проблем, как энергетическая, продовольственная, жилищная, проблема здравоохранения, демографическая и т. п.? Считая исходным уровнем социального процесса, причиной этого процесса локальные взаимодействия между людьми, он утверждает: «Человеческие проблемы требуют решений па уровне человека» [274, с. 14]. Конкретно это означает самостоятельное строительство и утепление жилищ, «самолечение», домашнюю систему получения и использования энергии (например, солнечной) и тому подобные «меры». Название работы Стоукса говорит само за себя: «Помогая самим себе: локальное решение глобальных проблем». Автор явно призывает человечество вернуться к натуральному хозяйству.

Перенесение основного внимания при анализе социальных процессов с производственных отношений на производительные силы приводит к уходу от марксизма–ленинизма, отстранению проблемы классовой борьбы и социальной революции и сведению всех вопросов общественного переустройства к решению задачи совершенствования техники и технологии. Именно поэтому идея «технологического детерминизма», базирующаяся на таком приеме, нашла столь широкое применение в современной буржуазной философии истории и социологии.

Концепция «технологического детерминизма» лежит в основе всех современных технократических теорий, спекулирующих на достижениях научно–технической революции. Имевшая особенную популярность среди западных социологов в 50–60‑е годы и являющаяся до сих пор фундаментальной для буржуазных концепций общества, теория «конвергенции» основывается именно на рассмотрении техники и технологии в качестве единственного базиса всех социальных отношений. «Конвергенция» (движение ко все большему подобию до неразличимости и слияния в единство) капиталистической и социалистической систем происходит, как представляется авторам этой теории, благодаря выравниванию уровней развития техники и науки.

Конкретизированная в теориях «стадий экономического роста» (У. Ростоу), «постиндустриального общества» (Д. Белл), «технотронного общества» (3. Бжезинский), «сверхиндустриалыюй цивилизации» (А. Тоф- флер) и т. и., концепция «технологического детерминизма» сохраняет во всех этих модификациях свою основную черту: метафизический детерминизм, доходящий до индетерминизма и субъективного идеализма.

Например, Белл активно выступает против исторического материализма как «монокаузальной» теории (аргумент тот же, что и у Ясперса), т. е. против фундаментального положения марксизма, указывающего на противоречие между производительными силами и производственными отношениями как на основную причину исторических изменений. Белл заменяет «монокаузальность» «поликаузальностыо», определяя в качестве равноправных причин общественного развития субъективные факторы [см. об этом: 101, с. 55–60]. Так намечается путь к плюрализму, являющемуся, по мнению Белла, основой идеологии и политики «постиндустриального общества».

«Технологический детерминизм» — ядро новой буржуазной утопии, рисующей «золотой век» социального равенства и справедливости, высокого массового потребления, который будет достигнут за счет НТР, без всякой классовой борьбы. Описывая подобную «технологическую республику», Бжезинский представляет ее как «утопический остров, на котором обычная диалектика развития приобрела столь акселерированный характер, что ни эволюция, ни революция больше не могут быть адекватными терминами ее описания» [234, с. 127].

Новая волна кризисов, захватившая буржуазный мир во второй половине 70‑х годов, заставила отказаться от многих утопических идей. Буржуазные социологи переходят теперь к пессимистической футорологии, утопии уступают место антиутопиям, в которых техника, научно–техническая революция начинают играть уже отрицательные роли, считаются причиной чуть ли не всех трудностей и бед.

Однако выросший на американской почве «технологический детерминизм» продолжает питать новые социальные концепции «спасения».

В настоящее время приобрела известность теория «информационного общества» (Белл). Еще в 1974 г., выступая с «пророчеством» относительно развития «постиндустриального общества», Белл отметил, что если определяющим признаком индустриального общества служит использование машин для производства товаров, то «организующим началом постиндустриального общества являются научные знания» [26, с. 3]. Так был сделан крен в сторону науки и научной информации как основы общественного развития.

Поддерживая эту мысль, Тоффлер в изрядно уже нашумевшем труде «Третья волна» отмечает, что уже сегодня из 2 тысяч работников половина имеет дело не с предметами, а с информацией [см.: 190, № 9, с. 79]. Это дает возможность (с учетом отмечаемой Тоффлером «демассификации» средств информации) перехода к работе на дому. Тоффлер рисует картину опустевших заводов и фабрик-—90% работающих манипулируют с электронной техникой дома. «Первая волна» связана с натуральным хозяйством, работой «на дому», прогресс в которой привел людей к общественному труду. «Вторая волна» обобществила труд до предела, «третья» ведет к упразднению общественного труда и следующей за этим «демассификации» сознания [см.: 190, № 7, с. 95–99]. Эти «исторические периоды» явно противопоставляются учению марксизма–ленинизма об общественно–экономических формациях. Революция в получении и переработке информации является у Тоффлера основанием всех социальных изменений.

Создание «нового информационного общества» становится возможным благодаря появлению новых информационных средств (ЭВМ) — «компьютерной революции». Информация, заявляет Дж. Бурстин (США), одинаково входит в дом богатых и бедных, белых и черных, молодых и старых. Новые информационные системы способствуют созданию качественно иной технологии производства, что ускоряет технический прогресс и приводит к конвергенции социальной системы, когда «все становится похожим на все» [233, с. 5–7].

Белл считает, что «информационное общество» вносит существенные коррективы в марксизм: «С сокращением рабочего времени и роли производственного рабочего (который в марксистской теории является источником стоимости) становится ясно, что знание и его приложения замещают труд в качестве источника «прибавочной стоимости» в национальном продукте. В этом смысле, так же как капитал и труд были основными переменными величинами индустриального общества, информация и знание — решающие переменные постиндустриального общества [231, с. 166]. В качестве доказательства этой мысли приводятся факты рентабельности вложений в науку.

Действительно ли тут названа принципиально новая основа получения прибавочной стоимости? Аргументация Белла лишь подтверждает тот факт, что в эпоху НТР наука становится непосредственной производительной силой общества. Однако Белл пытается интерпретировать его в том смысле, что материальная детерминация уступила место идеальной. Как мы уже выяснили, возрастание роли субъективного фактора приводит к повышению значимости звена И -> М в общей цепи человеческой деятельности и познания М. — >И->М'. Опосредование научной мыслью ускоряет и делает более эффективным процесс детерминации материального материальным, осуществляемый в производстве материальных благ. Увеличение доли «идеализированных» моментов в производстве не отменяет материальную основу такой идеализации. Получение и использование информации по–прежнему производится в труде.

Создание материальных ценностей при помощи информации предполагает, безусловно, деятельность по получению и переработке такой информации. Компьютеры ускоряют и качественно преобразуют эту деятельность, но не отменяют человека полностью. Интеллектуальная деятельность человека получает орудия, становящиеся все эффективнее (то же самое ранее происходило с орудиями физического труда), что находит отражение в интеллектуализации всей трудовой деятельности человека, повышении ее напряженности в этом аспекте.

Эксплуатировать, как показывает практика буржуазного мира, можно и интеллектуализированный труд. Распределение материальных и духовных благ по–прежнему, как и во времена К. Маркса, зависит от формы собственности на средства производства, включая и компьютерную технику. В связи с этим несостоятельны попытки теоретиков «информационного общества» рассматривать компьютеры в качестве радикального средства демократизации.

Например, Д. Мур (США) пишет, что «демократии нужны миллиарды рабочих часов. Их дадут электронные машины–роботы, которые могут работать 24 часа в день, 365 дней в году с минимальными затратами и очень скромным комфортом» [261, с. 18]. Остается только выяснить, кому будут принадлежать эти «новые рабы». Если не всему обществу, то это не только не улучшит положения обездоленных, но и не расширит демократию, так как последняя связана с производственными отношениями, а не производительными силами, о чем «забывает» Мур. Если указанные роботы будут принадлежать отдельным классам и социальным группам, то никакой демократизации не произойдет при любом, сколь угодно высоком уровне компьютеризации и автоматизации производственных процессов. Последний лишь увеличит могущество и произвол одних и бесправие и подчиненность других. Таковы азбучные истины марксизма.

Концепция «информационного общества» не несет в себе ничего принципиально нового, опирается на основные идеи «технологического детерминизма». Единство философской и классовой сущности этих теорий проявляется прежде всего в сходстве предлагаемых ими путей улучшения социальной действительности — реформизме, абсолютизирующем производительные силы как единственное основание, причину исторических изменений, плюралистическом подходе, отрицающем исторический детерминизм, необходимость и неизбежность революционного ниспровержения капитализма, коренного преобразования производственных отношений.

Традиционной тенденцией в современной буржуазной философии и социологии является попытка выдвинуть некоторые детерминирующие связи, играющие роль условий, повода, функциональной и других сопутствующих детерминаций в социальном процессе, в качестве причины такого процесса. Наиболее «испытанными» выступают здесь различные варианты неомеханистическпх концепций, в которых осуществляется сведение социального уровня развития материи и, следовательно, социального взаимодействия к взаимодействию на биологическом и даже более низких уровнях. Сведение социального к биологическому было свойственно еще виднейшему представителю «первого» позитивизма Г. Спенсеру. Сегодняшние его последователи пытаются использовать современные данные биологии и социологии для того, чтобы произвести ту же непозволительную операцию.

Так, ученые Гарвардского университета Э. Уилсон и Ч. Ламсден (США) развивают концепцию «социобиологии» как науки «о биологических основах всех форм социального поведения у всех организмов» [см.: 279, с. 382]. Найдя «много общего» между биологическими и социальными взаимодействиями, они, с одной стороны, «подняли» биологическое до социального уровня, а с другой — «опустили» социальное до биологического, объявив общество «группой индивидов одного вида, организованных по принципу кооперации» [см.: 279, с. 425]. Отдавая по сути дела дань социал–дарвинизму, Уилсон и Ламсден высказывают убеждение, что все социальное поведение формируется в ходе естественного отбора. Отсюда возникает идея связать воедино генетическую и культурную эволюцию, обозначив это единство как «коэволюцию» [см.: 279, с. 99].

Уилсон предполагает, что социобиология как некоторая детерминистская концепция способна не только объяснять социальное поведение, но и предсказывать характерные черты социальной организации на основе знания популярных параметров и генетических программ поведения [см.: 278, с. 4]. Он даже пытается модернизировать синтетическую теорию эволюции, объявляя исходной единицей естественного отбора не популяции особей, не биоценозы, а …гены [см.: 278, с. 3]. Эволюционируют, таким образом, не виды, а гены, для которых индивидуальный организм является лишь носителем. Абсолютизировав «самостоятельность» генов в эволюционном процессе, Уилсон сделал следующий шаг, поставил в зависимость от генотипа социальное поведение личности и социальный процесс в целом. С его точки зрения, «бесспорно влияние генетических факторов на возможное выполнение некоторых широко определяемых социальных ролей» [278, с. 555]. Такая концепция представляет собой своеобразный «генетический детерминизм», чреватый далеко идущими выводами.

Характерно в связи с этим заключение, сделанное на основе рассмотрения основных положений социобиологии респектабельным еженедельником США «Тайм»: «Мораль и право отнюдь не являются только продуктом общественного прогресса, а идут из животного прошлого человека и коренятся в генах» [см.: 277, с. 18]. Социально–классовый смысл такого вывода не оставляет сомнений — оправдание существующего общественного строя — капитализма, негативные стороны которого списываются за счет издержек генотипического характера.

Биологические факторы, безусловно, присутствуют в «снятом» виде в социальных процессах, но с того момента, когда в этих процессах причинное отношение переместилось в сферу противоречия «социальное — циальное», биологические факторы стали выполнять роль условий. Вместе с тем условие определяет себя как таковое лишь в конкретном отношении с причиной. Поэтому вопреки утверждениям сторонников социобиологических концепций не только генетический процесс не может быть причиной социального, ио даже исследование генеалогии наследственных заболеваний, соотношения генетической и гормональной детерминации фенотипа человека невозможно без учета социальных факторов. Прекрасно иллюстрирует сказанное влияние на генотип такого социального фактора, как кастовая форма брака [см.: 92, с. 38].

В отличие от буржуазной философии марксизм–ленинизм никогда не скрывал своего классового, партийного характера. Напротив, марксистско–ленинская философия и социология всегда подчеркивали и подчеркивают связь своих теоретических положений с пролетарским движением, с делом построения социализма и коммунизма. Марксизм–ленинизм являет пример единства партийности и научности, гармонически сочетающихся в научном, коммунистическом мировоззрении. «Основную задачу тактики пролетариата, — писал В. И. Ленин, — Маркс определял в строгом соответствии со всеми посылками своего материалистически–диалектического миросозерцания. Лишь объективный учет всей совокупности взаимоотношений всех без исключения классов данного общества, а следовательно, и учет объективной ступени развития этого общества и учет взаимоотношений между ним и другими обществами может служить опорой правильной тактики передового класса» [4, т. 26, с. 77]. В этих словах весьма лаконично выражена связь объективности, научности рассмотрения исторического процесса с конкретной социальной направленностью, классовой ориентацией такого рассмотрения.

Диалектико–материалистическая концепция детерминизма не только позволяет увидеть исторический процесс таким, каким он объективно является, но и показывает пути воздействия на этот вопрос, возможности для передового класса — пролетариата — сообразно своим потребностям и в соответствии с познанной исторической необходимостью выбрать и стимулировать развитие определенной тенденции исторического процесса — тенденции становления коммунистической формации. Сопоставляя взгляд «объективиста» и материалиста на исторический процесс, В. И. Ленин отметил, что «материалист не удовлетворился бы констатированием «непреодолимых исторических тенденций», а указал бы на существование известных классов, определяющих содержание данных порядков и исключающих возможность выхода вне выступления самих производителей» [4, т. 1, с. 418]. Таким образом, научное мировоззрение обязательно учитывает диалектическое единство общего и единичного, абстрактного и конкретного в детерминации социальных процессов, в то время как «объективисты», кичащиеся беспартийностью, доходят в лучшем случае до констатации абстрактной общей необходимости, которая оборачивается отрицанием объективной необходимости, поскольку последняя всегда есть конкретная связь общего и единичного.

3. Методологическая роль детерминизма в формировании научного, коммунистического мировоззрения

На июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС была подчеркнута необходимость перестройки идеологической работы в нашей стране [см.: 7]. Эта необходимость определяется не только возрастанием активности и технической оснащенности пропагандистского аппарата нашего классового противника, ио и значительным усложнением общественной жизни, новыми открытиями науки, что требует качественно нового подхода к формированию коммунистического, научного мировоззрения. Формирование у советских людей научного мировоззрения — одна из важнейших задач коммунистического строительства и сердцевина идеологической, политико–воспитательной работы [см.: 7, с. 71; 8, с. 9]. Сегодня, как никогда, актуально звучат слова В. И. Ленина: «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» [4, т. 41, с. 305].

Взаимосвязь процесса формирования научного мировоззрения с эволюцией детерминационных представлений можно проследить, лишь исследовав конкретные пути становления научного мировоззрения.

«…Все, что побуждает человека к деятельности, — отмечал Ф. Энгельс, — должно проходить через его голову…» [1, т. 21, с. 290]. Формирование научного мировоззрения является важнейшей задачей совершенствования отношений развитого социализма именно потому, что оно связано с изучением широкими народными массами законов развития мира и человека, на основе которых только и возможна осознанная целенаправленная, а следовательно, и по–настоящему свободная деятельность людей. Познание закономерностей природы и общества предполагает установление специфики детерминационных отношений между явлениями и процессами. Такое знание освобождает людей от произвола неосознанной стихии взаимодействий, от столкновения с неожиданными результатами детерминации материального материальным.

Важнейшие мировоззренческие принципы и идеи используются в деятельности человека как методы познания и преобразования действительности. Осознание де- термииационных отношений является основанием их активного использования. Процесс детерминации М->М' получает при этом свое опосредование в идеальном, начинает проходить «через голову человека», т. е. приобретает вид М->И->М'. Чем больше взаимодействий мира опосредовано человеческим сознанием, тем богаче мировоззрение и тем эффективнее деятельность человека. Мировоззрение непосредственно связано с методологией — это единство знания и умения его применить, которое должно стать «достоянием всех советских людей, каждого нового поколения» [см.: 7, с. 42], является сегодня важнейшей социальной задачей.

Таким образом, принцип и диалектико–материалистическая теория детерминизма играют в формировании научного мировоззрения двойную роль: выступая методологическими принципами в построении самой системы мировоззрения, организации отдельных элементов (знаний, убеждений, идей, принципов) в единой, целостной структуре, они становятся одновременно неотъемлемым элементом, узловым звеном такой структуры. В силу этого решение проблемы взаимосвязи диалектико–материалистической концепции детерминизма и научного мировоззрения подразумевает решение двух задач: определения методологической роли детерминистских представлений в отношении процесса формирования научного мировоззрения и установления места данной концепции как центрального звена в структуре научного мировоззрения. Безусловно, эти два момента могут быть выделены лишь с целью более тонкого анализа проблемы, поскольку в процессе формирования и функционирования научного мировоззрения они взаимно обусловливают друг друга, составляют единство.

При решении указанных задач следует учитывать также, что процесс формирования мировоззрения имеет онтологические и гносеологические основания. К первым относится прежде всего уровень развития общества в его связях и взаимодействии с природой (производительные силы) и во внутриобщественных взаимодействиях (производственные и непроизводственные отношения). «Господствующие мысли, — отмечали в связи с этим К. Маркс и Ф. Энгельс, — суть не что иное, как идеальное выражение господствующих материальных отношений…» [1, т. 3, с. 46].

Развитие общественного бытия определяет возможность все более адекватного отражения в мировоззрении как природных, так и общественных закономерностей, ибо вместе с общественным бытием и благодаря его изменению трансформируются все элементы мировоззренческой системы. Такая связь определяет и развитие детерминистских представлений как узлового звена мировоззрения. Ф. Энгельс указывал на решающее значение уровня развития общественных отношений для осознания каузальных связей исторического процесса. «…Если, — писал он, — во все предшествующие периоды исследование этих движущих причин истории было почти невозможно из–за того, что связи этих причин с их следствиями были запутаны и скрыты, то в наше время связи эти до такой степени упростились, что решение загадки стало, наконец, возможным» [1, т. 21, с. 308].

Вместе с тем достижение зрелого уровня внутриобщественных отношений и отношений «общество—-природа» отнюдь не автоматически приводит к зрелости мировоззренческой системы. Это обстоятельство требует выяснения конкретных путей отражения мировоззрением как ведущим элементом системы общественного сознания [см.: 141, с. 82–90] объективных связей и закономерностей действительности, т. е. установления гносеологических оснований формирования мировоззрения.

Последний вопрос фактически смыкается с проблематикой философской гносеологии п потому не может быть всесторонне рассмотрен в рамках настоящей работы. Обратим внимание на то, о чем уже шла речь, — познание связей мира начинается с анализа причин явления. Это определяет методологическую функцию детерминизма в формировании научного мировоззрения, которое должно строиться с учетом отличия причинных и непричинных детерминантов, типов и форм детерминирующих связей.

Задачей научного мировоззрения является отражение материального единства мира в единой системе представлений о нем, достижение диалектического единства знания основных положений науки и революционной убежденности в справедливости и действенности основанных на этом знании практических усилий по преобразованию мира и общества. Научному, коммунистическому мировоззрению в его целостности чужды синкретизм и эклектика обыденного и естественнонаучного мировоззрений. Подчеркивая несовместимость научного взгляда на процесс общественного развития с эклектическим соединением элементов знания, В. И. Ленин определил последнее как теоретическую базу оппортунизма: «При подделке марксизма под оппортунизм подделка эклектицизма под диалектику легче всего обманывает массы, дает кажущееся удовлетворение, якобы учитывает все стороны процесса, все тенденции развития, все противоречивые влияния и прочее, а на деле не дает никакого цельного и революционного понимания процесса общественного развития» [4, т. 33, с. 21]. Владимир Ильич обращает внимание на цельность и революционность в отношении к общественным процессам как на важнейшие элементы мировоззренческой системы.

Основанием «цельного, охватывающего и теорию и практику, миросозерцания» [см.: 4, т. 18, с. 199] В. И. Ленин полагал детерминизм. Это и понятно: диалектикоматериалистическая теория детерминизма не просто указывает на причины, условия, повод и другие детерминанты социального процесса, но и определяет их взаимную субординацию и координацию, место в системе детерминационных отношений. Такой подход помогает избавиться от эклектики, выработать целостный взгляд на социальные и природные процессы, иначе говоря — увидеть мир таким, каков он есть. Последовательный диалектический детерминизм несовместим ни с эклектикой, ни с идеализмом, ни с антинаучным мировоззрением. Недаром философская ревизия марксизма–ленинизма оказывается тесно связанной с пересмотром и критикой теории диалектического детерминизма. В связи с этим одной из важнейших задач борьбы за научное мировоззрение является борьба против индетерминизма и метафизического детерминизма как основания антинаучного мировоззрения.

Целостное мировоззрение необходимо предполагает монизм, ибо на дуалистических и тем более плюралистических основаниях построить целостную систему взглядов, как показало предшествующее исследование, невозможно. В свою очередь монистичность связана не только с неукоснительным следованием однозначному решению основного вопроса философии при анализе процессов действительности, но и с реализацией определенного метода рассмотрения отношений зависимости, детерминированности явлений и процессов. Без этого не может существовать и быть реализована в мировоззрении идея единства мира, обосновывающая монизм как «связь всего» (Гераклит).

Детерминистские представления являются неотъемлемым элементом монистического мировоззрения, поскольку последнее конкретизирует идею взаимосвязи и взаимозависимости, раскрывает пути возникновения и исчезновения всех моментов действительности. Показательно в связи с этим изречение Гераклита, в котором монистический взгляд на мир формулируется как единство материалистического подхода и диалектической идеи универсальной всеобщей взаимосвязи состояний мира: «Мир, единый из всего, не создан никем из богов и никем из людей, а был, есть и будет вечно живым огнем, закономерно воспламеняющимся и закономерно угасающим». Приведя этот отрывок, В. И. Ленин охарактеризовал его как «очень хорошее изложение начал диалектического материализма» [4, т. 29, с. 311].

Ф. Энгельс указывал, что «материалистическое мировоззрение означает просто понимание природы такой, какова она есть, без всяких посторонних прибавлений» [1, т. 20, с. 513]. Подобное понимание невозможно без привлечения материала, получаемого естествознанием, но обобщается этот материал философским знанием, с применением философской системы принципов и законов, благодаря чему происходит взаимное обогащение и уточнение как философии, так и естествознания. В начале данной работы отмечалась неправомерность отождествления понятий «мировоззрение» и «философия», ибо существуют мировоззрения (донаучное, обыденное, религиозное и др.), в систему которых не входит философское знание. Что же касается научного мировоззрения, то оно немыслимо как без усвоения основных положений марксистско–ленинской теории, так и без знания основ современного естествознания и гуманитарных наук.

Однако не следует отождествлять научное мировоззрение с марксистско–ленинской теорией. Последняя

действительно является теоретической основой для первой, но при этом научное мировоззрение соединяет в себе не только знания, но и убеждения, устремление к деятельности по коммунистическому преобразованию социальной действительности. Научное мировоззрение не может быть представлено в виде непосредственного синтеза всех философских, естественнонаучных и гуманитарных знаний с соответствующими убеждениями, идеалами, психологией, поскольку в таком случае достижение научного мировоззрения окажется не под силу даже представителям науки. В полной мере научное мировоззрение осуществляется на уровне общественного сознания.

Сложная диалектика отношения общественного и индивидуального в сознании прекрасно объяснена Ф. Энгельсом, отметившим, что «суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно несуверенно…» [1, т. 20, с. 87]. Общественное сознание является ведущим в этом отношении, так как именно оно выступает отражением общественного бытия. Однако нельзя забывать, что общественное сознание существует и проявляется только через индивидуальное сознание. Общественная деятельность людей — основа формирования и развития сознания и вместе с тем мировоззрения. Все сказанное о диалектике индивидуального и общественного сознания можно отнести и к диалектике общественного и индивидуального мировоззрения.

Первоначально та или иная мировоззренческая доктрина, по–новому обобщающая представления о мире и человеке, является достоянием единиц или малых групп людей. Моментом общественного сознания она делается постепенно, с овладением новой генерализующей идеей все большего и большего числа лиц, пока не становится достоянием определенного класса или общества в целом. Весьма ярким примером этого процесса является путь формирования марксистско–ленинского мировоззрения. Разработанное первоначально К- Марксом, оно «перестало быть произведением одного, хотя и гениального социалиста XIX века … стало учением миллионов и десятков миллионов пролетариев во всем мире, применяющих это учение в своей борьбе против капитализма» [4, т. 41, с. 304].

Поскольку элементы научного мировоззрения не являются продуктом научно–познавательной деятельности каждого человека, а представляют собой для индивидуального мировоззрения результат детерминации идеального идеальным (ознакомление с идеями), данное обстоятельство часто порождает владение знанием без убеждения, веру в это знание, что выступает основанием расхождения между словом и делом. На XXVI съезде КПСС последнее было отмечено как серьезный недостаток в работе по формированию научного мировоззрения молодежи, конкретно выражающийся в том, что «у некоторых молодых людей образованность и информированность подчас уживаются с политической наивностью, а профессиональная подготовленность — с недостаточно ответственным отношением к труду» [6, с. 67].

Убеждение появляется только там, где усвоенное знание проходит проверку, испытывается и подтверждается в деятельности (детерминация И->М). В таком случае данное знание становится своим, усваивается как самостоятельное приобретение. Марксизм–ленинизм стал мировоззрением пролетариата только потому, что ответил на важнейшие вопросы, поставленные перед пролетариатом его бытием, был по–настоящему выстрадан пролетариатом. Если взгляды, идеи, убеждения детерминированы деятельностью и могут быть использованы в детерминации деятельности, то они становятся элементами мировоззрения людей, занимающихся этой деятельностью. Знания только тогда становятся элементом мировоззрения, когда соединяются с убеждением, выполняют роль руководства в деятельности. Иначе говоря, мировоззренческое знание необходимым образом должно использоваться как метод освоения и преобразования действительности. Нет мировоззрения без методологии, как нет методологии без мировоззрения. Детерминация идеальным идеального не является чем–то самодовлеющим и выступает опосредующим элементом процесса познания и деятельности человека (М — [И->И'] — >М').

Предполагая возможность детерминации идеального идеальным в формировании мировоззрения, не следует забывать, что определяющей в конечном счете является стоящая за ней детерминация идеального материальным. Гносеологическим корнем субъективного идеализма как раз и выступает подобное забвение.

Человеку часто представляется его действие как детерминируемое лишь какими–либо идеальными факторами (сначала думаю, затем делаю то, что обдумал), взаимосвязь данных факторов с материальными не учитывается. Опасно, например, абсолютизировать цель как субъективный фактор человеческой деятельности в качестве единственной причины этой деятельности. Сам акт целеполагания невозможен без познания детерминнационной зависимости. Цель связана с осознанием направления деятельности и факторов, ведущих к желаемому результату, но достижение данного результата возможно благодаря использованию не идеальных, а материальных детерминаций. Цель может быть и иллюзорной, осознание ложным, к желаемому результату приводит лишь следование объективной тенденции.

Возможность изменения мира заключена не в голове человека, а в самом этом мире. Поэтому следует учитывать объективные детерминанты целевой установки, а не только факт осознания их человеком. Как писал по этому поводу В. И. Ленин, «цели человека порождены объективным миром и предполагают его, — находят его как данное, наличное» [4, т. 29, с. 171].

Диалектико–материалистическая концепция детерминизма помогает установить реальное соотношение объективных и субъективных факторов в процессе формирования мировоззрения. Действие объективных факторов обязательно опосредуется субъективной формой, поэтому возникает видимость (как и во многих случаях социальной детерминации) «чисто» субъективной детерминации процесса. Такая видимость приводит подчас к неверному выводу, будто борьба за коммунистическое мировоззрение исчерпывается воспитанием и образованием масс в «марксистско–ленинском духе».

В. И. Ленин резко выступал против такой просветительской тенденции. «Было бы величайшей ошибкой и худшей ошибкой, которую может сделать марксист, — писал он, — думать, что многомиллионные народные (особенно крестьянские и ремесленные) массы, осужденные всем современным обществом на темноту, невежество и предрассудки, могут выбраться из этой темноты только по прямой линии чисто марксистского просвещения» [4, т. 45, с. 26]. Последовательно применяя материалистический подход к решению задач становления научного мировоззрения, Владимир Ильич указал: «Надо, чтобы Коммунистический союз молодежи воспитывал всех с молодых лет в сознательном и дисциплинированном труде» [4, т. 41, с. 318].

Великое открытие марксизма — «труд создал человека» — революционизировало не только антропологию и философию, но п педагогику. Труд, повседневная деятельность создают, воспитывают, выступают основой формирования сознания и мировоззрения каждого человека. Такова главная материалистическая посылка педагогической науки. Взяв ее па вооружение, мы тем самым получаем основание для ответа на вопрос о детерминации процесса формирования научного, коммунистического мировоззрения.

Использование диалектико–материалистической концепции детерминизма предостерегает нас и от метафизической абсолютизации воспитания трудом. Видя в бытии, во всем многообразии материальной деятельности людей основу формирования научного мировоззрения, мы не должны пренебрегать и воспитанием словом. (В рамках рассмотренных выше форм детерминации это будет примером детерминации идеального идеальным.) Важно при этом не допускать противоречий между воспитанием словом и воспитанием бытием, жизнью.

Материалистический подход указывает на детерминацию идеального материальным как на главную форму процесса воспитания мировоззрения. На этой же основе следует подходить и к проблеме борьбы со всякого рода мировоззренческими патологиями, с которыми связаны такие отрицательные явления, как нечестность, взяточничество, равнодушие, грубость, стяжательство, мещанство, бюрократизм [см.: 6, с. 59]. Борьба с ними не может быть эффективной, если сводить рецидивы идеалистического, буржуазного и антинаучного мировоззрения к «пережиткам прошлого в сознании людей», как это раньше часто делалось. Данная позиция заводит в тупик деятельность по ликвидации указанных отрицательных моментов в бытии и сознании, поскольку представляет по существу смешение причины и следствия. Указанный подход был подвергнут справедливой критике на июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС: «Было бы неправильно видеть во всех этих уродливых явлениях, вызывающих беспокойство и справедливое возмущение трудящихся, одни лишь «пережитки прошлого» в сознании и поведении людей. Причины многих из этих «болячек» следует искать и в сегодняшней практике, в просчетах тех или иных работников, в реальных проблемах и трудностях нашего развития, в недостатках воспитательной деятельности. Поэтому для устранения негативных явлений нужны не только постоянные пропагандистские усилия, но и меры экономического, организационного и правового порядка» [7, с. 38].

То пли иное искажение в представлении о детерминации социальных процессов ведет не только к неправильным действиям, но и, безусловно, отражается в

общих взглядах на человека, на его место в мире, т. е. на системе мировоззрения. Такое искажение не всегда связано с прямым уходом в идеализм, перемещением на позиции антинаучного мировоззрения. Большой ущерб выработке научного, коммунистического мировоззрения наносит и метафизическая абсолютизация отдельных типов и форм социальной детерминации.

Характерны в этом отношении данные опроса общественного мнения, проведенного Академией общественных паук при ЦК КПСС в 15 регионах страны. Исследование охватило 17 тысяч человек, всем им был задан вопрос о причинах негативных явлений в сфере морали, которые, к сожалению, еще достаточно часто наблюдаются в нашем обществе. Ответы распределились следующим образом: 45% опрошенных видели главную причину указанных явлений в слабых мерах наказания за совершенные проступки; 27%‑в недостаточной воспитательной работе; 21–23%‑в безразличии, равнодушии, ханжестве, лицемерии как следствии отставания идейно–нравственного уровня от материальной обеспеченности; 18%‑в легкомысленном отношении части людей к своей жизни и поступкам; 10%‑в недостаточной роли общественного мнения [см.: 120, с. 193]. Все предшествующее рассмотрение позволяет понять, что до конца правильно на поставленный вопрос не ответил никто из опрошенных. Так, подавляющее большинство (45%) явно перепутало причину со следствием (наказание — воздействие на следствие), остальные уделили внимание различного рода идеальным детерминациям, выступающим в роли условия, повода, но не причины асоциального поведения.

Ответ на данный вопрос с позиций диалектико–материалистического анализа прозвучал с трибуны XXVI съезда КПСС: «…успех воспитания обеспечивается лишь тогда, когда оно опирается на прочный фундамент социально–экономической политики» [6, с. 63]. Всякое негативное явление в сфере морали имеет своим фундаментом бытие, практику, деятельность человека. Там и следует искать основные причины, вызывающие к жизни как положительные, так и отрицательные следствия во всех надстроечных процессах.

К грубым ошибкам в воспитании может привести не только смешение причины и следствия, но и неразличение причинных и непричинных детерминаций. Например, воздействие на условие во всех случаях может лишь регулировать процесс, но не порождать его. Так, высокий теоретический и методический уровень пропагандистов — важнейшее условие целенаправленного формирования научного, коммунистического мировоззрения, но не причина этого процесса. Мировоззрение — отражение бытия, и, если работа пропагандиста не подкрепляется соответствующими моментами бытия, деятельности слушателей, она не даст желаемых результатов. Как справедливо отмечалось на XXVI съезде КПСС, «истина прочно усваивается тогда, когда она пережита, а не просто преподана» [6, с. 67].

Борьба за научное мировоззрение — это прежде всего борьба за последовательный материализм и диалектику во всех взглядах на мир и на человека. Такая борьба должна вестись с учетом специфики бытия и сознания не только отдельных общественных классов, но и малых социальных групп, профессиональной дифференциации. Недаром В. И. Ленин говорил о своеобразии пути к признанию коммунизма инженера, литератора, агронома, лесовода и представителей других профессиональных групп. Он отмечал, в частности, что инженер придет к коммунизму «через данные своей науки» {см.: 4, т. 42, с. 346].

Как было показано выше, непоследовательность и синкретизм естественнонаучного мировоззрения тесно связаны с непоследовательностью и синкретизмом детерминистских взглядов ученых–естественников. Стихийно–материалистические взгляды обыденного мировоззрения базируются на столь же стихийных детерминистских воззрениях. Последние подчас причудливо сочетают в себе метафизический детерминизм с индетерминизмом, что и выступает основанием непоследовательности материалистической позиции обыденного мировоззрения. Для обыденного мировоззрения свойственны, например, убежденность в существовании жесткой причинно–следственной цепи, простирающейся практически в бесконечность (при таком взгляде, как было показано, не различаются причинные и непричинные детерминанты), — основа фатализма и противоположная убежденность в возможности коренного изменения событий (например, личной жизни) в результате вмешательства счастливой или несчастливой случайности. Сочетание детерминизма и индетерминизма, материалистических и идеалистических взглядов делает обыденное мировоззрение «резервом» как для научного, так и для антинаучного мировоззрений. Это определяет необходимость особенного внимания к обыденному мировоззрению.

Материалистические взгляды представителей естественнонаучного мировоззрения не носят такого стихийного характера, они, как и обосновывающие их детерминистские представления ученых–естественников, базируются на научных данных и анализе определенной предметной области изучения действительности. В связи с этим естественнонаучное мировоззрение, если его связать с диалектико–материалистической философией, является непосредственным основанием научного мировоззрения. Учитывая это обстоятельство, В. И. Ленни, как уже было отмечено, настойчиво призывал к союзу философов с представителями естествознания, ибо только такой союз может дать естественнонаучному материализму «солидное философское обоснование», а философскому материализму возможность стать «воинствующим» [см.: 4, т. 45, с. 29], т. е. активным, деятельным, мировоззрением, а не созерцанием мира.

Детерминизм в его диалектико–материалистической трактовке позволяет, как было показано, привести научные аргументы против фатализма и волюнтаризма, теологии и неокреационистских спекуляций данными современного естествознания. Он является испытанным оружием в борьбе против всех разновидностей механицизма во взглядах на природу и общество. Наконец, именно на основании диалектико–материалистической концепции детерминизма оказывается возможным найти решение вопроса о соотношении свободы и необходимости в человеческой деятельности.

Материалистический монизм одним из своих краеугольных камней имеет монизм детерминистский. Последний связан с представлением о единой системе детерминаций развития и изменения всякого процесса, начиная с механического, пространственного перемещения и заканчивая сложным социальным взаимодействием. В данной системе действуют субординированные в отношении основной причины непричинные типы детерминации. Неразличение причинных п непричинных детерминаций, объявление всех детерминаций процесса равноправными ведет к философскому плюрализму — концепции, непосредственно связанной с политическим и мировоззренческим плюрализмом и подвергнутой выше подробному критическому рассмотрению.

В научном, коммунистическом мировоззрении преодолевается синкретизм донаучного, обыденного и естественнонаучного мировоззрений, выстраивается строгая и обоснованная система, органически соединяющая научные взгляды на природу и общество с коммунистическими принципами и убеждениями. Все элементы данной системы взаимно согласованы, содержательно и логически дополняют друг друга.

Структура научного мировоззрения основывается на материалистической диалектике — «живой душе» марксизма–ленинизма. Диалектико–материалистическая концепция детерминизма как теория всеобщей взаимосвязи и взаимозависимости, определенности моментов действительности пронизывает, служит мировоззренческим и методологическим основанием всех взглядов, принципов, убеждений и представлений, входящих в состав научного мировоззрения. В этом плане детерминизм является важнейшей основой формирования научного мировоззрения, в отношении которого на июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС было сказано: «Именно оно делает коммунистов, трудящихся сознательными политическими бойцами, способными самостоятельно оценивать социальные явления, видеть связь текущих задач с нашими конечными целями, вести аргументированную полемику с любым идейным противником» [7, с. 41–42].