На берегу, когда онъ весь бѣлѣлся тѣлами выходившихъ изъ воды купальщиковъ, Виланъ крѣпко сжалъ обѣ руки Формики.
— Какъ ты хороша, Формика! Даже все некрасивое въ тебѣ—хорошо. Ты создана для свѣта. Я одѣвалъ-бы тебя только его лучами, — переливчатыми и нѣжными, какъ ты сама. И такъ хорошо, что ты весела. Свѣтъ и веселье всегда должны быть вмѣстѣ.
И онъ не уловилъ легкой тѣни, пробѣжавшей по ея лицу.
— Да, да… Хорошо жить. И въ жизни много веселья. Но я могла-бы быть еще веселѣе.
Она искала глазами Коро, но онъ ушелъ уже, не подаривъ ее больше ни однимъ взглядомъ.
— Почему я не Лія, Виланъ?
Онъ сдѣлался серьезенъ и въ глазахъ у него проглянула легкая жалоба.
— Потому что ты не для Коро. Я хотѣлъ-бы, чтобы онъ полюбилъ тебя больше, чѣмъ я. Но это невозможно.
Она повторила, какъ эхо:
— Невозможно!
И оба замѣшались въ толпѣ, возбужденной купаніемъ и радостнымъ утромъ. Солнце поднималось и роса высыхала. Нужно спѣшить.