Предел прочности. Книга четвертая.

Глава 4

«Ловинс, Альсон, Авосян, - проносились в голове фамилии одногруппников, только успевай загибать пальцы. На восьмом я сбился, и пришлось начинатьвсе сначала.

«Ловинс, МакСтоун, Альсон, Мэдфорд, Авосян, Леженец, МакСтоун»…

Стоп, был же МакСтоун, второй раз считаю. Нет, так дело не пойдет, срочно нужна бумага и ручка!

Едва проводив гостей за дверь, я принялся за расчеты, перепроверять верность высказанного утверждения. Четырнадцать человек - ага как же, когда всю жизни было пятнадцать, ну не всю, разумеется, всего лишь четыре года в академии, но сути не меняет. Я не мог забыть количество сокурсников, с которыми жил под одной крышей и лица которых видел каждый день. Такое просто физически невозможно, в голове не укладывается.

«В дырявой голове», - занудным тоном человека, любящего во всем порядок, произнес внутренний голос. – «Или напомнить про девять дней в Дальстане?»

Спорить с самим с собой совсем не хотелось, особенно когда «второе я» по манере изъясняться напоминало одного небезызвестного психолога. Её и в реальной жизни было сложно в чем-либо убедить, а уж если поселялась в твоей голове – пиши пропало.

Пиши… пиши… точно, я же искал ручку. Только откуда взяться письменным принадлежностям в полупустой комнате, разве что в телефон построчно забивать. Точно, телефон!

- Ты про пятнадцать человек шутил или серьезно? – поинтересовался Герб, когда уходил.

- Шутил, - поспешил успокоить приятеля.

- Мы так и думали.

- Мы?

- Ну мы с ребятами. Ты все время твердил пятнадцать и пятнадцать, мы все в толк взять не могли, к чему это, а потом махнули рукой. Решили, что особенности юмора такие, ну сам понимаешь, другое измерение.

Не понимаю… отказываюсь понимать, у меня что, настолько хреновое чувство юмора? А если начну откровенно бредить и заговариваться, все вокруг примут проявление диагноза за очередное выступление несмешного комика?

Авосян похлопал по спине, пожелав на прощание хорошего дня, а Нагуров ничего не сказал, лишь посмотрел строго, дескать во всем надо меру знать, особенно когда дело касается цифр.

И вот теперь, оставшись в одиночестве, и уткнувшись в телефон, дрожащими пальцами забивал фамилию за фамилией.

1.Ловинс,

2.Альсон,

3.Ли,

4.Маргарет, она же Марго,

5.Мариунэллия (забито и стерто), Арчер (набрано и зафиксировано).

С девчонками вышло легко, все пять сокурсниц припомнились без особых проблем, осталось десять парней:

6.Авосян,

7.Вейзер,

8.МакСтоун,

9.Мэдфорд,

10.Леженец,

11.Луцик,

12.Нагуров,

13.Энджи, который Соми.

И наступил жесткий тупняк… Где еще два человека? Пришлось вспоминать расселение по комнатам и только тогда, хлопнув себя по лбу, под цифрой четырнадцать вписал: Воронов.

По-прежнему не хватало одного курсанта, не было ему места ни в комнатах, ни за партами в аудитории. Я и так, и эдак крутил бедную память, вытряхивал наружу содержимое черепной коробки, но вместо нужной фамилии в голове всплывали смешные и не очень эпизоды из прошлой жизни. Вот мы с Ловинс стоим на берегу озера, а в другую секунду сижу в темной столовой, наблюдаю, как Соми звякает посудой, спешно заполняя подносы. Многие вещи припомнились даже те, на которые ранее не обращал особого внимания, вроде модных стрижек Вейзера. Они у соседа менялись чаще, чем погода за окном.

Прошлое… прошлое - это конечно хорошо, но где, бездна его побери, пятнадцатый человек?! Понимаю, можно забыть меню столовой (его я кстати помнил прекрасно), погоду, которая была под новый год, даже перепутать процент набранных баллов в итоговом тесте, но людей, с которыми жил и которых было не так чтобы много? Становилось откровенно страшно: казалось, что я медленно и неуклонно схожу с ума, конкретно еду крышей и, что самое хреновое в сложившейся ситуации, процесс сей начался давно, еще на первом курсе в академии, когда обсчитался и решил вдруг, что нас пятнадцать. Память услужливо подкинула неприятные диагнозы, поставленные госпожой Валицкой, и эта ее фраза «отклонение в рамках нормы». Это норма, придумать человека, и проучиться с ним четыре года в академии? Мне нужны были ответы, немедленно, здесь и сейчас, и дать их мог только один человек.

- Из-за тебя мне пришлось менять рабочий график, переносить на завтра сеанс господина Макфри. Хочу заметить, его проблемы куда серьезнее твоих, - Анастасия Львовна выглядела недовольной, острый ноготок мерно постукивал по прозрачной стенке бокала. Такой посуды я у нее раньше не замечал: с гравировкой хищной птицы, раскинувшей крылья в полете.

Перемены коснулись не только отдельных вещей, сменился интерьер кабинета в целом: поменяли окрас стены, появились новые картины, место громоздкого стола занял его более изящный собрат. Исчезло и испарилось множество деталей, захламлявших окружающую обстановку, перегружающих ненужными подробностями, которые мешали сосредоточиться и расслабиться. Ничего не напоминало о прошлом хозяине, сгинул чужой дух, как Анастасия Львовна и обещала.

- Петр?

Кажется, я излишне увлекся изучением нового интерьера, забыв, зачем пришел. Ну да, в последнее время слишком многое забываю или помню то, чего отродясь не бывало.

- Вы сделали ремонт?

- Да, спасибо, что заметил. Ты об этом пришел поговорить? – в голосе звучат неприкрытые нотки раздражения. Психолог до мозга гостей, госпожа Валицкая держала под контролем собственные эмоции, и вдруг такая слабость.

- Обычно роль недовольного играю я, а вы сама доброжелательность

- Прости, Петр, просто господин Макфри… а, впрочем, не важно.

- Виданное ли дело, Анастасия Львовна извиняется, - закатываю глаза, в излишне притворном удивлении. - Неужели неведомый господин Макфри настолько вывел вас из себя или не можете простить мне прошлой измены, когда предпочел другого психолога?

- Ты же знаешь, это не имеет значения. Ты здесь и сейчас, и я готова тебя выслушать, - Валицкая берет себя в руки, мягко улыбается. – Рассказывай, что произошло?

Ну я и рассказал про путаницу с численным составом учебной группы, когда лоб в лоб столкнулись реальность и мои представления о ней. Госпожа психолог все это время молчала, лишь ноготок отстукивал заданный ритм. Своего рода метроном, успокаивающий нервную систему пациента. Я действительно перестал волноваться, а к концу небольшого монолога так и вовсе расслабился, откинувшись на спинку кресла, и позволив себе вытянуть ноги.

- Что скажете, Анастасия Львовна?

- Я не знаю.

- То есть как это не знаете?

- Я всего лишь человек, у меня нет готовых ответов на каждую загадку психики. Впрочем, не вижу особых поводов волноваться. Вот если бы ты вспомнил имя пятнадцатого члена группы или того хуже, общался с ним, тогда да, тогда беда. Невидимые друзья одно из самых неприятных явлений в современной психологии.

Признаться, немного растерялся от выводов Валицкой: ожидал чего угодно, но не равнодушия, граничащего с безразличием. Это как прибежать к мамке на кухне и единым духом выпалить историю про страшного бабайку, который живет под кроватью. Мать, конечно, выслушает, со снисходительностью взрослого человека, потреплет по макушке и посоветует не забивать голову глупостями. Какие же это глупости, когда сам слышал: шебуршит он.

Я сейчас ощущал себя тем самым ребенком, который поделился сокровенными страхами, и которого отказываются воспринимать всерьез.

- Вы не понимаете, их было пятнадцать, точно помню.

Валицкая грустно улыбнулась, острый ноготок замирает над краем бокала.

- Я все прекрасно понимаю, Петр, поэтому расскажу тебе одну историю, которая приключилась со мною в прошлом году, во время очередного научного симпозиума. Выдался он на редкость скучным, было много нудных докладов от не менее занудных профессоров, ну я и сбежала раньше срока. Долго бродила по кулуарам, пока не встретила старого знакомого из числа тех, кого по-настоящему рада видеть. Мы разговорились за чашечкой кофе, затронули прошлое и вдруг я почувствовала некую неловкость с его стороны, что показалось странным. Никаких скользких тем не затрагивалось, все было мило и благообразно, так чего смущаться? Конец беседы вышел скомканным, мы распрощались, а острая заноза, засевшая в голове, не давала покоя - здесь что-то не так. И только под вечер я поняла причину. Знаешь, в чем она заключалась?

- Вы перепутали его с кем-то другим?

- Нет, он действительно мой старый знакомый, но кое в чем ты прав: я перепутала место работы.

- Это как? – удивился я.

- Мы были коллегами, но не в исследовательской лаборатории при университете, а в офисе одной лизинговой компании. Поэтому, когда я начала вспоминать наших якобы «общих» сослуживцев он, разумеется, ничего не понял. Да и как понять, когда он с ними попросту не работал. В моем сознании несколько событий наложилось друг на друга по временной шкале, в следствии чего возникла путаница.

- Сколько мест работы вы сменили?

- Это ты так тонко намекаешь на мой возраст? – Валицкая шутливо погрозила пальчиком, тем самым, что отстукивала ритм. – Да, я не молода и много где успела поработать, но суть истории заключается в ином. Наше сознание не совершенно, Петр: оно путается, ошибается и вводит в заблуждение. Мы живем в мире собственного субъективизма и вынуждены вечно сталкиваться с реальностью, которая имеет мало общего с нашим о ней представлением. Кто-то вспомнит, как лет двадцать назад неплохо музицировал и, распорядись судьба иначе, мог бы стать великим композитором. Перед другой кавалеры штабелями ложились, и было столько ухажеров, что голова шла кругом. Не важно, что в действительности все было иначе, главное – наши о ней воспоминания, точнее интерпретация событий, если угодно, фантазии на заданную тему. И не надо так ухмыляться, подростков это тоже касается. Одногруппники придурки, учителя не ценят, лечащий психолог конченная тварь, а мир вокруг полное говно. Если ты думаешь, что озвученная картина близка к реальности, то глубоко заблуждаешься.

- Я так не считаю, и я не подросток.

Валицкая в ответ засмеялась, неожиданным бархатным контральто, которого раньше за ней не замечал.

- Ну да, ну да… как я могла забыть: ты же видел взрослых тётенек голыми… Хорошо, Петр, будешь теперь считаться мужиком, - понеслись глумления и издевательства в стиле госпожи Валицкой. Возникло устойчивое желание плюнуть на все и уйти, громко хлопнув дверью.

«Хватило ума сунуться в змеиное кудло, терпи и слушай», - пропел внутренний голос. Тут не поспоришь, пришел сам, никто не звал и не уговаривал. Госпожа психолог ради меня даже на жертвы пошла, перенеся ранее запланированный сеанс с пациентом. «Так что сиди, Петруха, и не дергайся».

Я и сидел, вцепившись пальцами в подлокотники. Как же она порою вымораживала, одним своим смехом. Вот вроде повода особого нет, но это манера говорить, местами издевательская, местами покровительственная, человека всеведущего и всезнающего. Жесты, мельчайшие движения, вплоть до поглаживания пальчиком края бокала – все бесило. Образ богини психологии, спустившейся с небес на землю к существам неразумным. Он у нее был не единственный, но самый раздражающий - точно.

- Петр, это моя вина, - неожиданно голос Валицкой стал серьезен, - все эти разговоры о парамнезии и галлюцинациях, встревожили тебя не на шутку. Ты стал более мнительным, постоянно накручиваешь себя, возводя любое отклонение в энную степень. Прости, я должна была учитывать возраст, лабильность твоей психики. Просто запомни на будущее одну истину – ты не сумасшедший.

- Но…

- Ты не сумасшедший! То, что в третьей группе вместо пятнадцати курсантов оказалось четырнадцать, как-то повлияло на восприятие окружающего мира? Ты стал менее адекватным, бросаешься на людей, видишь духов воплоти и общаешься с ними?

- Нет.

- Нет, - следом повторила Валицкая, словно хотела, чтобы я лучше запомнил собственный ответ. – Человеческое сознание – это подвижная структура, существующая в множественной системе координат. Количество факторов, оказывающих на нее влияние, не поддается исчислению, а твой случай, так и вовсе уникальный.

- Временной дисбаланс?

- Не просто дисбаланс, а гигантская разница. Твое сознание, Петр, подверглось серьезному испытанию, величиной в пятьдесят три единицы.

- Я помню об этом.

- А мне кажется, постоянно забываешь, поэтому снова напомню: твое биологическое тело стареет очень медленно, оно фактически законсервировано, но беда заключается в том, что нейронная сеть работает в другом режиме. Ты здесь и сейчас, живешь на скорости в пятьдесят три раза быстрее привычного. Ощущается тяжесть прозвучавших величин? Не в два раза, не в три, а в пятьдесят три. По всем теоретическим выкладкам человеческой мозг не способен справится с подобной нагрузкой, но на практике доказано иное. Наши ученые так и не смогли выяснить причину феномена, очередная загадка королевы-природы. Поэтому больше отдыхай, кушай витамины, и не забивай голову всяческой ерундой. А теперь извини, но нам пора заканчивать, другие пациенты ждут, - острый ноготок, бесконечно отбивающий ритм по краю стакана, замер.

- Спасибо, что пошли на встречу и приняли вне очереди, - неожиданно для себя благодарю госпожу психолога.

- Да-да, - задумчиво произносит она в ответ. Сама не сводит глаз с экрана телефона, который взяла со стола секундой ранее.

«В ножки… в ножки поклонись, благодетельнице», - издевательски поет внутренний голос. - «Мало она тебя мордой по полу возила, в говно тыкала».

Я не собираюсь вступать с ним в бессмысленные споры. В кои-то веки сам пришел, да какой там – примчался на всех парах. К лечащему психологу, от которого официально отказался. Могла бы и на хер послать, но не послала.

Берусь пальцами за подлокотники, но встать не успеваю: Валицкая останавливает повелительным жестом.

- Что у тебя с внешним контрактом?

- Нормально все, - соврал, не моргнув глазом. Меньше всего хотелось рассказывать наиглупейшую историю, приключившуюся в особняке Юлии Виласко.

- Тогда почему Петра Воронова в срочном порядке разыскивают псы юридической службы? Где твой мобильный?

Действительно, где? Я растерянно постучал по карманам, но кроме упаковки жвачки ничего не обнаружил

- Наверное в комнате оставил.

- Петр, ты не исправим, - Валицкая тяжело вздохнула, откинувшись на спинку кресла. Прикрыла глаза и устало произнесла: – идите уже, детектив, сеанс окончен.

Псы юридической службы оказались борзыми: не в смысле наглости, а в смысле скорости. Стоило выйти на третий этаж атриума, как меня тут же перехватили.

- Петр Сергеевич, у нас возникли трудности, - сообщил полноватый мужчина, придерживая за руку. – Почему не явились на рабочее место, согласно ранее заключенному контракту под номером…

Юрист на память отчеканил восьмизначный код договора, который помимо цифр содержал еще и буквы.

- Меня уволили.

- И?

Круглый дяденька, внешностью напоминающий Томазо Фальконе, продолжал чего-то ждать.

- И на этом все. Мне сказали, что я уволен и должен уйти.

- Кто сказал?

- Хозяйка… точнее клиент, на которого работал.

- Подписывали какие-нибудь бумаги?

- Н-нет.

- Может быть ставили электронную подпись, получали уведомление по почте?

- Нет.

- То есть вам просто сказали.

Юрист посмотрел на меня как на идиота, коим я, кажется, и являлся.

- Пройдемте, Петр Сергеевич, - пухлая рука любезно указала на выход, - нас ждут в третье башне.

С Сидом Майером разговор получился куда более сложным. Не обладающий тактом и тонкостями ведения деловых переговоров, он, со свойственной ему прямотой, рубанул с ходу:

- Какого хера вытворяешь? Почему не на рабочем месте? Почему я вынужден тратить свое драгоценное время, разыскивая подчиненного?

Слишком много почему, на которые так сразу не ответишь. Тело чисто машинально вытянулось по стойке смирно. Мне потребовалось не мало усилий, чтобы вытащить невидимый стержень из позвоночника и принять более небрежную позу.

- Госпожа Юлия Кортес Виласко дала понять, что больше не нуждается в моих услугах.

Майер оторвался от стены, к коей был привычно прислонен лопатками. Подошел вплотную, взгляд бешенных на выкате глаз уставился на меня. Под ложечкой неприятно засосало, словно прихлопнут меня здесь и сейчас, как надоедливую муху. Умом понимал, что не посмеет руки поднять на детектива, а сердце забилось в пятки загнанным зверем. Уж больно грозным выглядел глава службы безопасности.

- Спой, - неожиданно хриплым голосом произносит он.

- Что?

- Спой или спляши.

- Не понимаю.

- Вот и я нихрена не понимаю, зачем тебя нанимали. Юлия Кортес Виласко может увольнять певичек из бэк-вокала или подтанцовку, только в этом она профи. Ну может уборщица еще напортачит. А за все, что касается безопасности, целиком и полностью отвечаю я один.

- Она сказала…

- Да мне насрать, что она сказала! –разгневанным зверем проревел в лицо Майер. – Моих людей имею право увольнять только я – и точка! Что, есть какие-то сомнения?

- А как же охранник, который ошибся дверью? – набравшись смелости, возражаю я.

Против ожидания, Майер не стал орать в ответ. Наоборот, отстранился, с любопытством посмотрел на меня.

- Ох и трепачи, - наконец произнес он, с какой-то странной смесью любви и раздражения в голосе. – Это кто тебе такую ерунду наплел: Поппи или Дуглас? Дверью он ошибся… - после выдохнул и посмотрел в сторону покрытого каплями дождя окна.

Толком не поймешь, какой на дворе сезон: зима или осень. С утра обильно валил снег, как и положено в декабре, а ближе к обеду начало накрапывать, затянув без того серое небо свинцовыми тучами.

– А они рассказали тебе, что напортачивший охранник работал больше трех месяцев? За этот срок даже дебил выучит планировку дома, и будет отличать розовые двери репетиционного зала от коричневых в гостиной. За девчонками он подглядывал, причем не в первый раз. Я лично его ловил, влепил выговор и оштрафовал, но видимо, было мало. Кто ж знал, что он членом думает больше, чем головой, поэтому и уволил. Я лично уволил, Юлия Виласко здесь не причем.

- И что теперь?

- Теперь? – Майер сделал вид, что задумался, хотя оба прекрасно понимали: решение принято, просто надо его обыграть, показать молодому науку. – На первых порах отделаешься штрафом. В случае повторного залета будет рассматриваться вопрос о несоответствии занимаемой должности с последующем увольнением.

Что ж, нечто подобное я предполагал, когда переступил порог и увидел главу безопасности собственной персоной. Хотели бы уволить, прислали Томазо Фалькони с бумагами.

- Когда приступать к обязанностям?

- Через неделю.

Заметив мой вопросительный взгляд, Майер счел за нужное пояснить:

- Юлии нужно дать время остыть. Ты немного перестарался, вывихнув руку тому придурку.

- Поступила жалоба?

- Никаких жалоб, ты действовал в рамках служебных обязанностей, обезвредив потенциальную угрозу. А рука… рука пройдет. На будущее будут лучше думать, прежде чем шутки шутить с охраной, - уголки рта сурового негра дрогнули.

Он что, попытался улыбнуться?

Подаренная Майером неделя не прошла в пустом безделье, тут же образовались дополнительные дежурства. Раздраженного Мо таки вытащили из борделя и заставили сесть за баранку патрульной машины. По этой причине, а может по какой другой, он сделался абсолютно невыносимым: беспрестанно ворчал и жаловался: то на еду, то на погоду, то на напарника, от которого никакого проку.

Мы свернули с основного шоссе на узкую улочку, когда поступил сигнал с пульта диспетчерской. Стрельба возле ювелирного магазина, совсем недалеко от нас, в соседнем районе.

Мо, до того распинавший излишне мягкую судебную систему четвертого мира, выразился кратко:

- Мудачье!

И врубив огоньки «дискотеки» на крыше автомобиля, надавил на газ.

Домчались меньше чем за минуту, нарушая правила дорожного движения и создавая заторы. За это время я успел проверить оружие, и накинуть поверх рубашки броник, без дела болтавшийся на спинке кресла. У вызова повышенная степень опасности, поэтому детективы обязаны принять дополнительные меры защиты. Так нас учили в академии, однако Мо чихать хотел на все эти инструкции. Доложившись по рации, он процедил сквозь зубы «прикрывай», а сам без бронежилета, в мятой рубашке навыпуск, выбрался из машины. Прямо герой дешевой киноленты про копов, только вот вида совсем не геройского: на спине мокрое от пота пятно, ветер развивает редкие кучерявые волосы на голове. Двигается с трудом, похоже отсидел задницу после двух часов беспрерывной езды.

На улице видны прохожие, они столпились чуть поодаль, с любопытством наблюдая за разворачивающимися событиями. Что за стадо баранов, а если слепой выстрел или пуля пойдет рикошетом? И ладно бы одни взрослые стояли, приперлись даже мамаши с детьми: оживленно перешептываются, прикладывая ладони к губам. Им одновременно страшно и интересно.

Мо для порядка прикрикнул на публику, но все бесполезно. Зрители лишь переминаются с ноги на ногу, ждут продолжения захватывающего шоу.

Под подошвами ботинок хрустит стекло, за разбитой витриной мелькает фигура. Я спешно навожу прицел.

- Не стреляйте, не стреляйте, я хозяйка, - причитает женский голос.

Мо ствол не опускает, орет во всю глотку:

- Без резких движений! Выходить с поднятыми руками!

Перепуганная женщина покорно следует приказу.

- Кто еще!

- Нет никого больше, я одна, одна… Этот, который с пистолетом, он сбежал через запасной выход. Вон там… вон там выход, дверь на соседнюю улицу.

- Я проверю, а ты пока возьми показания, - бросает мне Мо.

Со стороны могло показаться, что напарник окончательно рехнулся, решив в одиночку сунуться в магазин, но Мозес никогда не играл в героя, он был слишком умен для этого. Даже ситуация с бронежилетом, точнее его отсутствием, была скорее следствием лени, чем лихой безбашенностью. Пока снимешь экипировку с автомобильного кресла, пока наденешь на необъятные чресла, это ж какой затрат килокалорий. А учитывая, что сам броник давно не по размеру, с трудом налезает и не застегивается. Короче, проще пойти в одной рубашке.

Я проверю… ага. Мо точно не был дураком. На его языке это означало одно - занять огневую позицию напротив входа и спокойно дождаться подкрепление, которое, судя по завываниям сирен, должно прибыть с минуты на минуту.

Следуя приказу старшего по званию, беру на себя заботы о потерпевшей: успокаиваю, помогаю дойти до патрульной машины. На женщине лица нет: кожа бледная, на висках заметны выступившие капельки пота.

- Воды? - предлагаю ей.

- Нет, спасибо… Можно я позвоню мужу, предупрежу, что бы не волновался.

- Позже, давайте сначала поговорим о происшествии, - включаю пуговичку-камеру, прикрепленную к карману на груди. Необходимо зафиксировать показания жертвы, первые показания в моей трудовой карьере. Движение должны быть плавными, голос спокойным и уверенным. Хороший детектив действует на травмированную психику жертвы лучше всяких седативных препаратов - золотая истина, появившаяся на свет задолго до моего рождения.

- Понимаю, вам сейчас тяжело, но есть шанс найти преступника по горячим следам.

- Преступника, - женщина натянуто улыбается, - у нас здесь сроду преступников не водилось. Район тихий и благополучный и вдруг такое. Говорил муж про дополнительный контур охраны, а я ему «зачем», хотела сэкономить… Вот и сэкономила, дура.

- И все же давайте вернемся к недавним событиям, - вежливо останавливаю ее. - Как все началось?

- Да как обычно: разложила новые товар, проверяла за стойкой утренние заказы, когда дверной коло…, - женщина вдруг закатывает глаза и резко оседает. Я даже подхватить толком не успел, настолько неожиданно все произошло. Секунду назад говорила, а сейчас лежит на асфальте, неловко подвернув ногу. Поза сломанной куклы, впопыхах брошенной на пол.

Матерюсь, запоздало вспоминая про включенную пуговичку-камеру. Да и в бездну этот кодекс вместе с правилами поведения в публичных местах, сейчас не до культурных оборотов. Склоняюсь над потерявшей сознание женщиной, подсовываю руку под поясницу. Чутка приподнимем, вот так… аккуратно прислоним к борту автомобиля.

Ладонью ощущаю неприятную влагу, что-то липкое и маслянистое растеклось по спине жертвы. В голову лезут всякие глупости про потекший карбюратор, машина-то рядом. Только вот нет в патрульном автомобиле никаких карбюраторов, разве что гравиподушка.

Подношу пальцы к глазам - ближе, еще ближе, пытаясь понюхать и рассмотреть. Щурюсь до рези, словно вернулся прежний минус. Кровь это – на моей ладони, на спине женщины. Никакое ни масло, ни тосол, а самая обыкновенная кровь, которая бежит по сосудам в организме. С самого начала это понял, но не поверил. Да и как тут поверить, когда обстановка к этому не располагала: стояли, разговаривали и вдруг…

Прислоняюсь к теплому борту автомобиля, трясущимися пальцами бью по вкладышу в ухе. Мо отвечает незамедлительно, слышу грозный рык одновременно по связи и в живую. Он здесь, совсем рядом, в какой-то полусотни метров.

- В нас стреляют, есть раненные, - говорю, а сам буквально вжимаюсь в металл, в надежде, что тот сможет уберечь от пули невидимого снайпер.

- Какие в бездну раненные?

- Женщина… ее зацепили.

Я продолжал говорить и говорить, про то, что звука выстрела не слышал, что не могу определить точку, откуда ведут огонь. Поджав под себя ноги, крепко схватившись за ребристую рукоять пистолета, которая не успокаивала привычным образом – и это было странно, все было странно, и почему-то страшно… До одури и трясущихся поджилок.

Тяжелый шлепок по лицу выводит из оцепенения. Это Мо присел рядом на корточки, что при его весе и болячках - сродни подвигу. Присел нисколько не таясь, и явно не опасаясь пули неизвестного снайпера.

- Стреляют, - шепчу я одними губами.

И снова шлепок, от которого в ушах звенеть начинает. Невольно жмурюсь, открываю глаза и вижу за спиной напарника патрульные машины с огоньками, парочку местных копов, беседующих с кем-то из свидетелей. На углу стоит карета скорой, а рядом парящие носилки с телом женщины, той самой, которую недавно допрашивал и которую…

От очередного удара голова безвольно мотнулась, что-то хрустнуло в шейном отделе позвонков.

- Эй, может хватит бить, – злюсь и потираю горящую огнем щеку.

- Уверен, курсант? А то могу еще добавить, за мной не заржавеет - Мо выглядит сама забота.

- Спасибо, как-нибудь обойдусь.

Бездна, ну и ручища у него пудовая. Теперь понимаю, отчего так орал Рой Лановски, которому случайно прилетело в ухо, когда драку разнимали. Ему целым кулаком зарядили, а мне-то всего ладонью - и того хватило, чтобы огоньки в глазах заплясали. Или вся эта иллюминация вовсе не от удара, а от количества спецсигналов на крышах патрульных автомобилей?

Опираюсь ладонью о теплое крыло, пытаюсь оторвать ватное тело от земли. С превеликим трудом и помощью напарника это удается сделать: и теперь стою на непослушных ногах, шатаюсь.

- Что это было? – задаю запоздалый вопрос.

- Мелкашка, двадцать второй калибр, - охотно поясняет напарник. – Довольно неприятная история.

- Я думал, чем крупнее, тем хуже.

- Это с какой стороны посмотреть, курсант. Иногда лучше, чтобы сразу полбашки отстрелили, чем медленно подыхать от внутреннего кровоизлияния.

Смотрю, как парящие носилки задвигают в салон автомобиля. Тело укрыто полностью, с головой, подключенное оборудование отсутствует. А это значит, без шансов.

В голове не укладывается… Она же стояла прямо напротив – не сказать, чтобы веселая, но живая, разговаривала, хотела позвонить мужу, а получается - мертвая. Уже тогда была мертвая, просто этого не понимала. Не знала, что последние секунды жизни утекают сквозь пальцы.

- Ее ранили, а она… Как так?

- А чего ты хочешь, курсант, - Мо привычно зашелестел оберткой, засунув леденец в рот, – на то она и мелкашка, чтобы жалить комаром. И выброс адреналина, под которым умудряются бегать даже со сломанной ногой. Вот помнится, был у нас случай…

Мо все рассказывал и рассказывал, а я слушал. Нет, не слова, ту и историю я так и не запомнил, сам голос действовал успокаивающим образом, возвращал в реальность, которая оказалась выбитой из-под ног в единый миг. Легко и просто...

Пальцы-сардельки напарника протягивают конфету, и я машинально беру, хотя сладкого совершенно не хочется. Бездумно верчу в пальцах, рассматривая цветастую обертку с изображением желтого фрукта. Засовываю угощение в карман штанов, где уже скопилось несколько.

- А со мной-то что?

- Накатило, бывает.

- Мо, я же не первый раз в переделку попадаю. Да и какая в бездну переделка, сплошное недоразумение: толком никто не стрелял, по крайней мере в меня. Мертвых лицом к лицу видел, сам убивал… а потряхивает, словно в первый раз. Еще проблеваться не хватало для полноты ощущений. Распереживался, как последняя девчонка.

Мо задумчиво хрустнул леденцом, после кивнул на дверцу автомобиля:

- Садись, курсант, сейчас приду.

Вернулся напарник минут через десять, принеся с собой привычный запах пота и два стаканчика кофе. Кряхтя, забрался в салон, поминая гребаную поясницу, и рукожопых конструкторов, не способных изобрести нормальных автомобилей. Щелкнул приборной панелью, и та послушно засветилась, радуя глаз приятной цветовой гаммой. В углу экрана замигала иконка с конвертом, извещающая о новых сообщения, но Мо читать не стал. Протянул один из стаканчиков мне, открыл крышечку второго.

Салон наполнился приятным ароматом кофе с корицей: сделалось необычайно уютно и хорошо, словно попал в родную стихию. В голове возник образ узких улочек района Монарта, по которым неспешно прогуливаются пешеходы. Кругом ровно подстриженные газоны, горят огнями витрины булочных, предлагающих на диво вкусную выпечку.

Я подношу край стаканчика к губам, уже ощущая приятную горечь. Делаю небольшой глоток и морщусь в недоумении.

- Вода?

- А ты чего хотел, курсант? В твоем состоянии тонизирующие напитки строго противопоказаны. Моторчик и без того на повышенных оборотах работает.

- Каком состоянии? - бурчу я недовольно. – Просто не выспался, временной дисбаланс, вот и накопилось.

- Сказки будешь детям на ночь рассказывать, не выспался он… Да что за дерьмо! - Мо с силой жмет на кнопку, пытаясь перевести экран в режим ожидания. Получилось с пятой попытки: сенсорная панель плохо реагировала на толстый палец-сардельку. – Я тебе так скажу, курсант: такая херня может с каждым приключиться, когда нахлобучивает по полной. И не важно, двадцать лет отпахал или один месяц. Вот, кажется, всякое дерьмо видел, ко всему привычный, а тут р-раз, и выбивает из колеи. Не обязательно смерть, может какая-нибудь мелочь, вроде того же стаканчика, что у тебя в руках.

- Это как? – не понял я.

- Был у нас в отделении один сержант из числа вечных: ему по карьерной лестнице давно ничего не светило, дослуживал до пенсии. И вот, значица, довелось нам осматривать место преступления – гостиная, два трупа за столом. Одним словом, картина привычная, без всяких ужасов и расчлененки, ножом аккуратно поработали, даже крови толком не видно, не то что кишок. И тут смотрю, затрясло нашего сержанта, побелел аж весь. Мужик опытный, а стоит, слова вымолвить не может. Думаю, что за напасть приключилась, а он на бокал таращится, глаз отвести не может. Я этот бокал от греха подальше убрал, его только тогда отпустило.

Мо умолк, шумно отхлебнув кофе.

- И? – не выдержал я.

- Что и?

- Дальше что было?

- Да нормально все было, нашли мы этого любителя ножом пырять, бывший сиделец оказался.

- А почему с бокала затрясло?

- Кто ж его знает, - Мо пожал плечами, – я не мозгоправ, и к этому сержанту в голову не забирался, да и не спросишь теперь, он уже лет пять, как помер… Так и не дотянул до пенсии.

Вот чего не отнять у Мозеса, так это умения рассказывать истории. Что к чему начал, зачем – непонятно, но всегда интересно, и главным образом, ему одному.

Напарник на одном рассказе не успокоился, принялся травить байку за байкой, припоминая давние события. Бубнящий голос и мелькающие за окном пейзажи действовали успокаивающим образом. Оставалось только откинуться в мягком кресле и расслабиться, медленно потягивать воду из бумажного стаканчика.

Мысли лениво вертелись в голове, ходили кругами, словно перетравленные дустом насекомые. Прав Мо, у каждого свои тараканы в черепной коробке, которые только и ждут повода, чтобы выбраться наружу. Одной Вселенной ведомо, что может послужить тому спусковым крючком.

«Твой крючок давно известен и имя ему - марионетка», - возразил внутренний голос тоном Валицкой. «А всё твоя вина, Воронов, потому как обленился в край, неуязвимым себя почувствовал. Настолько привык доверять неведомой силе, заранее предупреждающей об опасности, что напрочь мозги отключил. Это и сыграло злую шутку с психикой, когда все пошло наперекосяк. Есть ранения, есть падающие тела, а Твари нет… как так-то? Растерялся, запаниковал, в металлический бок машины вжался, как последний трус. Что, страшно стало без сверхспособностей, жизнью-то рисковать? Представляешь, а остальные только так и живут, полагаясь исключительно на себя, без подсказок свыше в критических ситуациях».

Я это прекрасно представлял и не спорил, потому как глупо спорить с госпожой Валицкой, принимающей форму внутреннего голоса. Подождал, пока она выговорится, а после задал единственный вопрос: что, если Тварь исчезнет из моей жизни? Я буду переживать? Вспомнил паукообразное существо с говяжьим языком под потолком, мертвое тело девчонки-провидицы, полулежащее в кресле. Отрывки из прошлого ярким калейдоскопом закружились в голове, подкидывая одну картинку ярче другой.

Да нихрена я не буду переживать. Не знаю, кто оно или что, какие цели преследует, помогая. Не знаю, но всеми фибрами души чувствую одно – существо опасно. Опасно настолько, что даже Палач в теле изуродованного мальчишки предпочел за лучшее не связываться.

Тварь, я буду признателен, если ты испаришься, пропадешь навсегда, и я точно не буду трястись по этому поводу, вжавшись в крыло автомобиля. Но Тварь… если такое случится, и ты вдруг исчезнешь после терапии Валицкой, после многочисленных лекарств, которые принимаю каждое утро, значит ли это, что тебя никогда не было, что ты всего лишь порождение больного сознания, фантазия сумасшедшего пациента?

Ладонь с силой сжала пустой стаканчик, и тот податливо съежился, принимая уродливую форму. По пальцам потекли остатки содержимого – ручейки прозрачной жидкости.

Черный зев бездны безумия внутри – вот что пугало по-настоящему. Не вид мертвых тел, не тварь из запределья, а потеря собственного рассудка. Я понял это, осознал простую истину и тяжесть спала с души, стало вдруг легче дышать. Настолько, что глаза сами собой закрылись: на смену страхам и тревоги пришел мягкий, обволакивающий сон.

Два месяца, забитых рабочими буднями, пролетели незаметно. Я окончательно поселился в особняке Юлии Виласко, с головой уйдя в новые обязанности. Лишь изредка удавалось вырваться в нулевой мир, где меня особо не нагружали и где меня, кажется, стали забывать. Настолько, что я сам заглядывал в родное отделение, периодически напоминая – ау, Петр Воронов все еще здесь, и он не охранник, просто занят временной подработкой. Очень хочется верить, что временной.

- Да не ссы, курсант, никуда не денутся твои патрули. Помаринуют полгода и вернут в родное отделение, - в свойственной манере рассуждал Мо.

Ему что волноваться, ему одному хорошо в кабинете: жрать от пуза и дремать в мягком кресле. Борко с Митчелл отправили в командировку, а Мозес даже в патрули не ездил, потому как одному без напарника не положено. Сидел целыми днями, для видимости тыкал пальцем-сарделькой по клавиатуре, да бумажки из угла в угол перекладывал. А если вдруг уставал, тогда блаженствовал в столовой или мягкой зоне с дружком своим рыжим, как сама бездна. В общем, Мо наслаждался жизнью, словно старый разжиревший кот, только что не урчал от удовольствия.

Единственная неприятность приключилась с ним сразу же после ограбления ювелирного магазина, когда неизвестный подстрелил женщину. Я тогда рассчитывал записать показания потерпевшей, но вместо этого заснял последние минуты чужой жизни. В объектив пуговки-камеры, помимо бледного лица умирающей, попала фигура напарника, в потной рубахе на выпуск. Шлюх в борделе подобная картина могла умилить, но вот майор героическим видом подчиненного не впечатлился, а потому разошелся не на шутку. Мозес мало того что нарушил основные пункты инструкции: вышел из автомобиля, не дождавшись подкрепления, так еще и без бронежилета. Последнее особенно взбесило нашего шефа, он так орал, что у бедняги Мо пропал аппетит.

Вернувшись после взбучки, Магнус продемонстрировал мне большой волосатый кулак и раздраженно произнес:

- Удружил, напарничек, ничего не скажешь, из-за тебя премии лишили.

- Сам виноват, - встал на мою защиту Лановски. – Ему, молодому и зеленому простительно, а вот тебе, старому маразматику, поделом влетело. Когда новый броник получишь?

- Завтра схожу на склад, - пробурчал Мо, но так не сходил.

Очередной неприятный эпизод приключился в начале декабря, и на этот раз под раздачу попал я. Шел по коридору полный мыслей, в руках привычно остывал горячий кофе. В тот день народа в отделении было не протолкнуться. Складывалось ощущение, что сотрудники решили выйти на работу одновременно, и сразу всем скопом на третий этаж: кругом люди, сплошные шеренги. Я вроде отыскал узкую дорожку, по которой можно миновать заторы, даже разогнаться успел, как вдруг впереди показался мужичок, роста не высокого, из себя весь плюгавенький. Не обойдешь его, не объедешь, и, как назло, идет медленно, по сторонам зыркает. Я же почти бежал, потому с трудом затормозил, едва не плеснув ему кофе за шиворот. Ну и высказался по такому поводу:

- Дядя, а можно как-нибудь быстрее?

Дядя обернулся, посмотрел на меня долгим внимательным взглядом, да как начал орать. Орал долго, минут десять, за это время в коридоре заметно опустело и даже в мягкой зоне отдыха, где обыкновенно пару человек, да сидело, ни осталось ни души.

Кто ж знал, что майор окажется человеком ранимым. Мне влепили выговор за то, что обращался не по уставу к старшему по званию, еще и оштрафовали вдобавок: на сущие пустяки, но все равно неприятно. По итогам разбирательств: я запомнил, как выглядело начальство, а оно запомнило меня, пообещав в следующий раз спустить живьем шкуру.

Не считая сего мелкого недоразумения, других проблем за прошедшие месяцы не возникало. На новой работе все складывалось как нельзя лучше: Юлию Виласко, эту надменную певичку с барскими замашками, практически не видел, а если и встречались где-нибудь в коридорах, то успешно игнорировали друг друга. Особенно она старалась, скользила по мне взглядом не останавливаясь, словно по старой мебели. Может и вправду не замечала, обслуживающего персонала в особняке хватало: садовники, уборщицы, повара, а еще танцоры, музыканты, портные, клипмейкеры. Масса народа проходила за день, всех не упомнишь.

Я подобной забывчивости юной хозяйки был только рад, ибо как показывала практика, внимание руководства добром не заканчивается: чем дальше от него держишься, тем на душе спокойнее. А тут еще коллектив подобрался на редкость хороший: мужики нормальные, с юмором. Постоянно помогали советами, плюшками угощали и травяными настоями. Последнее было по части Поппи, он чаи заваривал на все случаи жизни: ароматные - для вкуса, мятные – от нервов, терпкие - чтобы взбодриться. Половина особняка к нему хаживало угощаться, а Майер смотрел на все сквозь пальцы, потому как сам это дело любил.

Окончательно своим я стал на второй месяц работы, когда получил официальное прозвище – «Малыш». Придумал его Дуглас, даже не придумал, назвал пару раз в шутку, с тех пор и повелось «Эль-Като». Именно так называли маленьких детей на местном диалекте, крайне певучем, напоминающем гремучую итало-испанскую смесь родного мира.

Эль-Като… Новыми именами в особняке крестили всех, только не каждому везло с их звучность. К примеру, хмурого мужичка из второй смены прозвали Грыжей, а местного повара Огузком.

- Почему Огузок? – поинтересовался я как-то у Дугласа.

- Потому что Огузок он и есть.

На редкость вредный оказался мужик, вечно воевал с нашим братом, за то и прозвище получил обидное. И Грыжу Грыжей прозвали не спроста, потому как любил «вылазить» на общих собраниях с рациональными предложениями, от которых пользы никакой, зато вреда наносили изрядно, особенно если Майер прислушается. За каждым новым именем была своя история, свой характер. Ну и я, понятно, Малышом стал не спроста, потому как моложе меня в особняке человека сыскать было трудно, разве что сама Юлия Кортес Виласко, она же Хозяйка, непременно с большой буквы.

За что ей такой почет и уважение среди служивого люда, не понимал. По мне так испорченная славой и деньгами малолетка, имеющая на редкость вздорный характер. Дня не проходило, чтобы не услышать ее возмущенный голосок: то наряды к положенному сроку не доставили, то стрижку газона затеяли, а у нее голова болит, и вообще, нет настроения. Последнее было особым пунктом в программе, потому как при отсутствии оного влетало всем по первое число.

- Топ-топ, топ-топ, топаете как слоны! – неслось возмущенное со второго этажа. – Можно потише?

Скажите на милость, как не топать, когда работа такая - ходить туда-сюда целый день. Ну хорошо, не целый, но часа через два так замаешься, что пыхтеть начинаешь, словно лесной ежик. А еще форма эта служебная, да – дорогая, да – качественная, пошитая из легкого материала, но от духоты при этом не спасающая, особенно в жаркий полдень, когда неимоверно хотелось скинуть осточертевший пиджак и остаться в одной рубашке. Увы, не положено.

И ты как дурак ходишь по солнцепеку, любуясь издалека синими водами бассейна, который манит. Еще столик поставят с разноцветными напитками, искрящими под лучами яркого солнца, а сами загорать лягут.

- Я понимаю, дело молодое, но лучше не пялься, - посоветовал Дуглас, когда к Хозяйке в очередной раз гостьи нагрянули: улеглись рядком, вдоль кромки бассейна. Некоторые принимали солнечные ванны, перевернувшись на живот и приспустив бретельки, другие вовсе верх снимали, обнажая груди любых размеров и форм.

Честно, старался не смотреть, но глаза сами собой косились на красоту женского тела. Приходилось совершать не малые усилия, чтобы не попасться. Один раз таки угодил в капкан рыжей козочки, спланированный и расставленный заранее. Нанни хорошо запомнила меня с того злополучного вечера. При встрече всегда спрашивала «как дела» и самым невинным образом интересовалась «не желаю кому-нибудь вывернуть руки». Я чувствовал, что одними вопросами дело не ограничиться, и как в воду глядел - однажды бесстыдница подкараулила меня и вылетела из-за кустов, когда меньше всего ожидал. Я рефлекторно выставил перед собой ладони ну и… коснулся грудей, может даже схватил, толком не помню, все быстро случилось.

- Как вам не стыдно, мор тарми («пылкий юноша» на одном из местных наречии), - притворно возмутилась рыжая бестия, столь громко, что многие обернулись. Значит разгуливать по саду с голыми сиськами – это нормально, а когда срабатывают безусловные рефлексы, мне же еще и краснеть. Благо, на провокацию особого внимания не обратили, разве что коллеги зубоскалили целую неделю, но тем только дай повод, и за меньшее замучают.

- А малыш-то у нас не промах.

- Узнал, где титьки растут, теперь держись, девахи, женихаться пойдет.

- Растет малыш не по годам, взрослеет!

Особенно старался Поппи, которому по роду деятельности положено было знать список приглашенных гостей. Стоило среди имен и фамилий затесаться рыжей козочке, как тут же по общей связи неслось:

- Эль-Като, купить цветы и побрызгаться одеколоном. Повторяю, Эль-Като, срочно купить цветы…

И следом от Маидзуро:

- Прекратить пустой треп по первой линии.

Но народ уже услышал и теперь каждый встреченный острослов считал за нужное подмигнуть и заговорщицки произнести:

- Говорят, твоя сегодня будет.

Я на такие мелочи не обижался, потому как не в институте благородных девиц вырос. В родном дворе за словом в карман не лезли. Да и разница огромная есть между дружескими подначками и желанием унизить. Последнего среди «своих» не водилось, а я им именно что был, в полной мере.

Был несмотря на то, что пользовался массой привилегий со стороны руководства: в выездах не участвовал, в ночные дежурства выходил редко, спецзаданий повышенной сложности не получал. К последним относилась транспортировка пьяных гостей, разведение драчунов, прогнозирование опасных ситуацией с последующей их нейтрализацией. В прошлый раз какой-то дебил забрался на шпалеры, и попытался прыгнуть в окно второго этажа, закрытое и застекленное. Благо, ребята вовремя остановили, иначе одним дебилом в мире стало бы меньше.

Много всяких эксцессов случалось, особенно когда перепьют гости. Только все они проходили мимо меня - Сид Майер помнил, что никакой я не охранник, знали это и ребята, поэтому со снисхождением относились к просчетам, подшучивали, а где нужно помогали. Райская благодать длилась ровно два месяца, а на третий Майер вызвал к себе и сообщил:

- Уитакер, сегодня в сопровождении на выезд.

Кортеж из трех автомобилей должен был проследовать по центральному шоссе до Западного парка, по кольцу уйти на обводную, а дальше по прямой до офисного комплекса «Империум».

Подробностей предстоящей встречи не знал, да и ни к чему оно было, имена продюсеров, названия лейблов мне ни о чем не говорили. Шоу-бизнес по-прежнему был далек от Петра Воронова, разве что теперь он был в курсе, как будет называться последний альбом Юкивай и какой планируется обложка. Грустная девушка на фоне свинцовых туч: меланхоличный снимок, выдержанный в черно-белых тонах. Под стать настроению самой Юлии… Она эту фотографию целый месяц меняла, изводя всех вокруг: то тона подправить, то капли дождя добавить, а не слишком ли весело, а не слишком ли грустно. Бывало, раскричится, психанет и заявит, что ноги ее на сцене больше не будет, что никакой поддержки от окружающих не получает и не понятно, кому все это надо. Последнее высказывалось как музыкальному редактору, так и садовнику: пожилому азиату, далекому от мира музыки. Поймает человека, выплеснет эмоции без остатка и запрется у себя в комнате, тихо плакать или того хуже, умчится заливать тоску в клуб. Мужикам в смене сплошной «головняк», потому как ночные кутежи без эксцессов не обходились, а ей веселье. А после новый день, новый замкнутый цикл, перемежаемый депрессией, грустью, бурной радостью…

Я, наблюдая со стороны всю эту карусель, вспоминал строчки Владимира Семеновича:

«Он то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж – он над нами издевался... Ну сумасшедший – что возьмешь!»

Крайне неустойчивая психика у этой творческой личности.

И вот с утра у Юкивай опять не заладилось, первой получила дородная женщина из числа прислуги, следом огреб Томазо Фалькони, не вовремя сунувшийся с бумагами. Но самое плохое предстояло впереди, потому как в поездке должна была принять участие любимая тетушка Юлии – баронесса Ляушвиц.

Было у моей покойной бабушки выражение «кошки на дыбошки», в полной мере характеризующее отношении двух родственниц. Они пяти минут не могли находится рядом - обязательно устроят скандал, испортят настроение себе и окружающим. Поэтому кортеж, обыкновенно состоящий из двух машин, вырос до трех, а меня кинули в усиление.

- Держись меня, все будет нормально, - сообщил Дуглас.

Нихрена не будет, нутром чуял. Еще и сон под утро дурной приснился, который из головы не выходил.

Будто сижу я на лекции, в старой доброй аудитории, а за кафедрой привычно расположился Клод Труне, разглагольствует на заданную тему. Не слушаю его, смотрю в окно, за которым возвышаются вековые сосны, а над ними ярко-голубое небо, чистое, без единого облачка. И на душе так хорошо и тепло, словно летнее солнце греет. Точно знаю, поверну сейчас голову и увижу безупречно красивый профиль одной девушки. Сердце екает в сладостном предчувствии, я вдыхаю воздух и…

Катерина никуда не делась, сидит на прежнем месте, сложив перед собой ладони, словно прилежная ученица. Её взор устремлен на лектора, на высокий лоб легла непослушная прядь черных волос. Все, как всегда, все как обычно, и в то же время иначе.

Я вспоминаю про численный состав группы, который не дает покоя, про четырнадцать человек, которые якобы должны быть. В аудитории все парты заняты, все пятнадцать! Они снова врут, вводят в заблуждение, хотят, чтобы я поверил в собственной безумие. Даже Александр Нагуров, уважающий точность, ранее не замеченный в дешевых розыгрышах, и тот участвует в общем заговоре.

Но ничего, сегодня я всех выведу на чистую воду, только вот посчитаю. Дальний ряд у стены, начинаю с него - пробегаю взглядом по знакомым лицам и спотыкаюсь на последней парте, где сидит он, она или оно: существо, называемое то Тварью, то Марионеткой. Сейчас сущность из запределья больше всего походила на меня самого, копируя образ Петра Воронова, вплоть до мелочей, до вечно торчащего хохолка на макушке. Только вот с мимикой были явные проблемы, она беспрестанно менялась: брови хмурились, удивленно ползли верх, уголки рта танцевали в разные стороны, складки на переносице стирались ластиком и появлялись снова. Словно неизвестный добрался до центра управления эмоциями и теперь жал на все кнопки подряд. Один взгляд оставался неизменным, взгляд одновременно пустых и бездонных глаз. Бездна… Странное зрелище и страшное, потому как существо безотрывно смотрело на меня, не мигая, не поворачивая головы. Следило все это время, оставаясь невидимым курсантом третьей группы. Вот и нашелся пятнадцатый…

Я целое утро приходил в себя, пытаясь забыть наваждение: смывал холодной водой, запивал чаем, любезно заваренным Поппи в дежурке. Помогало слабо, образ Твари не выходил из головы.

И с чего, спрашивается, решил, что Марионетка впервые появилась во время срыва Джанет Ли, когда время загустело патокой, а мозги едва не взорвались изнутри, угодив в импровизированную микроволновку? Да, тогда она соизволила показаться, но это не значит, что ее не существовало раньше.

Тварь, как истинный охотник, скрывалась в кустах и наблюдала издалека. Не ломилась вперед, не спешила перехватить управление над подопечным, как это делал тот же Палач, уродуя и деформируя тела. Она терпеливо ждала… вот только чего, не понятно. Может статься, ждала с первого дня пребывания в иномирье, следуя за мною по пятам. Копируя мимику, привыкая к походке, внедряясь в сознание. Или того хуже, изменяя его, корректируя с одной ей понятной целью.

Тварь училась, Тварь совершенствовалась, и с каждым разом у нее получалось все лучше и лучше. Теперь не требовалось погружать подопечного с головой в патоку, дабы предупредить о грозящей опасности. Она тормозила время на короткую секунду, ровно на тот самый миг, чтобы показаться, ткнуть пальцем и свалить в свое небытие. Это то, что я знал, что мог видеть и чувствовать, но оставался вопрос: что за кулисами? На что был способен присосавшийся паразит, в чем заключалась его истинная мощь? Одного такого по прозвищу Палач я видел, и второго в своей судьбе не хотел.

Тяжелые мысли одолевали и, если бы не работа, хрен знает до чего бы додумался. Майер быстро выбил лишнее из головы, потребовал повторить инструкции и приказал во всем слушаться Дугласа. И дурачку было понятно, что серьезных свершений от меня никто не ждет: производят банальную обкатку в полевых условиях, где главная задача - не мешаться под ногами.

- Ведущим выступит звено Моряка, они поедут в головной машине сопровождения, в замыкающей будем мы и люди баронессы, - сообщил в оружейной Дуглас.

- А в основной кто?

- Мангуст и его ребята.

Мангустом был сурового вида азиат, от которого я за все время службы двух слов не услышал. Лишних шуток не любил, даже к Поппи на чай не хаживал - одним словом, мужчина серьезный и уважаемый. Я даже не был уверен, что он подчиняется Майеру, настолько держался особняком. Входил в личную охрану Хозяйки, на каждом выезде следовал бесплотной тенью, и не важно, была это официальная встреча или посещение увеселительного заведения: он всегда находился поблизости.

Единственная проблема заключалась в том, что он не умел работать в команде или не хотел, поэтому выражение «Мангуст и его ребята» носило весьма условный характер. Точнее было сказать: «Мангуст и кто-то еще». Он всегда работал в одиночку, остальных же просто терпел.

- У баронессы много людей?

- Тебе какая хрен разница, к чему эти расспросы? – не выдержал Дуглас. – Сказано шефом, держись меня, вот и держись, остальное должно мало заботить. Твоя основная задача на сегодня не охранять, а меня слушаться.

- Малыш просто нервничает, - подмигнул Поппи, дежуривший в арсенале. Выдал положенный Даллиндж шестнадцатой серии с укороченным стволом, всучил новенькую тактическую кобуру, пахнущую кожей, и пару запасных магазинов в довесок.

- Вот только нервных под боком не хватало, - проворчал Дуглас, но больше для порядка. Он всегда ворчал, когда дело касалось выездов. Не любил он это, становился раздражительным и мог навтыкать за всякую мелочь, например, за лишние вопросы. – Ты с шестнадцатой стрелял?

- В руках держал.

- Меня не волнует, что там успел помацать, за свою короткую жизнь. Что за дурацкая привычка отвечать не по существу, - раздраженный Дуглас схватил пиджак, брошенный на лавку и вышел в коридор.

- М-да, - задумчиво протянул Поппи, провожая его взглядом - даже не знаю, кто из вас больше нервничает. Малыш, ты там это… давай, без лишних телодвижений, не доводи Седого до инфаркта.

Седой, он же Дуглас, виски которого были усыпаны белыми волосами, что земля первым снегом, ждал на улице. Встретившись со мной взглядом, кивнул в сторону парящего во дворе микроавтобуса. Я уже видел сей транспорт повышенной комфортности, сверкающий под лучами солнца цветом спелой вишни. Тогда в гости прилетела баронесса Ляушвиц, начала с поцелуев с любимой племянницей, а закончила очередным скандалом и фразой из разряда «ноги моей в этом доме не будет». Не прошло и недели и вот она снова здесь.

Пока родственницы разбирались промеж собой (а то, что разбирались, сомнений не было) мы с Дугласом подошли к припаркованному транспорту, поздоровались с ребятами. Группа сопровождения баронессы насчитывала всего три человека, включая водителя. Не густо, особенно учитывая многочисленный эскорт родной племянницей.

Почему так вышло, понятно: калибр у них разный, масштаб деятельности. Юкивай – настоящая звезда, почитаемая и узнаваемая в любом уголке Шестимирья, а кто такая Ляушвиц? Пожилая женщина из захолустного рода, которую знатные аристократические фамилии за ровню не считали.

Пока Дуглас обменивался пустыми фразами с людьми баронессы, я заглянул внутрь микроавтобуса и, признаться, сильно удивился. Глазам предстала настоящая меблированная комната: с телевизором, диваном и прочими полагающимися вещами. Не удивлюсь, если за узкой дверцей туалет располагается.

Снаружи автомобиль смотрелся неказисто, зато сколько комфорта и удобства внутри, словно путешествуешь в маленькой квартирке. Теперь становилось понятно, почему сильные мира сего, точнее миров, предпочитали массивных «пузанов» седанам представительского класса. Хочешь - спи в трусах, хочешь – без оных, вытянувшись в полный рост, а хочешь - телевизор смотри, обедая и наслаждаясь игристым вином в бокале.

- Эй, молодой, куда собрался? – остановил меня чужой голос, едва ступил на подножку. – Тебе в техническое отделение, а это личные покои баронессы.

Да никуда я не лез, просто посмотреть было интересно. Дуглас и без того раздраженный, пробормотал что-то вроде «вперед батьки в пекло» и указал на дверцу, находящуюся сразу за кабиной водителя. Техническое отделение, по-другому не скажешь: мы едва вдвоем разместились, водрузив ноги на металлические ящики. По полу всю дорогу катались шланги, в бок упирался цилиндр, неизвестно с какой целью прикрепленный к стене, прямо над головой висела полочка: приходилось постоянно пригибаться, чтобы не биться затылком о выступ. А еще нас кидало из стороны в сторону, как в кузове какого-нибудь Урала, пробирающегося по бездорожью. Только вид из узенького окошка напоминал, что мы парим в воздухе, а не бороздим бесконечные просторы в деревенской глуши.

Первым делом, что я сделал, когда выбрался наружу – поиграл ягодицами, разгоняя кровь. Сиденье под задницей было немногим комфортнее деревянной скамейки. Вытянулся во всю длину и тут же услышал строгое:

- Не расслабляться, идем в передовой группе, будем проводить оперативный осмотр.

И чего спрашивается, Дуглас на меня взъелся, не я же назначал его на выезд. Вот пусть идет лично к Майеру и показывает свое неудовольствие. Но мы же не можем, оно же начальство, мы лучше на молодом отыграемся.

Надо отдать должное Дугласу, тот быстро справился с эмоциями, вернув лицу привычную невозмутимость. Еще в салоне вкратце ввел в курс дела: рассказал про пункт назначения - Золотую башню, про сорок седьмой этаж, который будем осматривать (на охранном сленге «зачищать»). Лишний раз напомнил, на что стоит обратить внимание, и как реагировать в случае внештатной ситуации. Все это проговаривалось Майером на вчерашнем брифинге, поэтому ничего нового я не узнал. Разве что удивила информация про местную службу безопасности, которая работала на редкость халтурно.

- В техническом оснащении полный порядок, класс офисных помещений «А +» обязывает, но в плане реакции… У них в прошлом квартале устроили поножовщину, прямо в центральном холле: гости разошлись во мнениях по внутриполитическим вопросам. Пока охрана реагировала, одного успели убить, другому печень проткнули. Ситуация недопустимая для серьезных организаций, так что имей ввиду.

Все это Дуглас сообщал на ходу, быстрым шагом поднимаясь по ступенькам. Я старался не отставать, привычно проверяя кобуру подмышкой. Все нормально, все на месте и запасные магазины не потерял.

Центральные двери гостеприимно распахнулись, пропуская внутрь. Огромный верзила, заранее извещенный о нашем прибытии, указал на боковое ответвление. Ну да, по центральному коридору лучше не ходить, иначе устанем слушать писк сработавших детекторов.

- Да, на месте… Понял, десять минут, - Дуглас разговаривал по рации, пока местная охрана идентифицировала наши личности. Особой халтуры за ними не заметил, разве что обязанности исполняли с ленцой, больше на автомате. Оно и не удивительно для персонала столь крупного объекта, как небоскреб в сотню этажей. Тут за день так «напроверяешься», что с ума сойти можно.

- У нас десять минут, - сообщил Дуглас, когда прошли процедуру проверки и оказались в центральном холле, отливающим желтым блеском холодного металла: «Золотая башня» полностью оправдывала свое вычурное название.

Десять минут… Основной транспорт с Юкивай был на подлете, пока припаркуются, пока мадам проверит макияж, пока соизволит выйти. По факту у нас в запасе было куда больше времени, но Дуглас главный в паре, ему виднее.

- Действуем согласно разработанному плану. Сейчас к шестому лифту, поднимаемся на сорок седьмой этаж, - продолжал говорить Дуглас, словно я был не молодым охранником, а обыкновенным идиотом, не понимающим с первого раза. Да с какого там первого, раза с десятого.

И, разумеется, все пошло наперекосяк. Возле регистрационной стойки, прикрытой спинами многочисленных постояльцев, послышался шум, грозящий перейти в скандал. Доносились недовольные голоса, кто-то надрываясь, в полную глотку требовал пригласить «говеного, мать его» администратора.

- Я проверю, дальше без меня, - бросил Дуглас и быстрым шагом скрылся в толпе.

Замечательно, просто великолепно, в первый свой выезд остался один. Понятно, что он тренировочный, и следом пойдет группа Моряка, которая в случае необходимости подчистит огрехи. Но блин, до чего же хотелось иметь под боком опытного напарника, пускай и такого раздражительного, как Дуглас.

Двигаюсь к лифту номер шесть, который находится в закрытой зоне для элитных посетителей. Звездам не положено ездить с толпой, на то они и звезды, им подавай отдельный вход, особые условия.

Добираюсь до нужного ответвления, прохожу мимо грозного вида охранника, не удостоившего меня даже взглядом. Нет, это не служебная халтура, они по рации общаются не меньше нашего, знают: кто, куда и зачем. И очки у него на носу не для коррекции плохого зрения, линзы дают всю необходимую информацию по запрашиваемой персоне.

Звуки шагов разносятся по пустующем коридору. Гуляющее эхо… резкий контраст, особенно после кипящего жизнью холла. А вот и лифт за номером шесть, возле которого ни души, в то время как буквально в сотне метров простые смертные стояли в очереди, чтобы попасть наверх.

В ноздри ударяет неприятный металлический запах, словно получил в нос и вот-вот пойдет кровь. Провожу пальцем по верхней губе, но нет - все нормально, просто показалось. Может давление играет, а может заболеваю банальной простудой, напившись с утра холодной воды.

Подхожу к кабинке и вижу ярко-красную табличку прямо над кнопкой вызова – «не работает». Обыкновенная надпись, коих в родном мире миллионы, и оформлена без затей: простой шрифт, жирные буквы. М-да, ничего не скажешь, качественный эксклюзив предоставляет «Золотая башня».

Оборачиваюсь и вижу напротив планировку первого этажа, в которой нет особой нужды: еще на вчерашнем брифинге запомнил основные входы и выходы, как и расположение двух лифтов в закрытой зоне. До номера семь пешком всего ничего: прямо по коридору, свернуть налево.

Щелкаю по наушнику, пытаясь выйти на связь с группой Моряка. Они выступили следом с пятиминутным отставанием. Хочу предупредить ребят о внезапно возникшем затруднении, но вызов остается без ответа: то ли игнорируют, то ли заняты делом. Может воспользоваться общим каналом? Забивать его всякими пустяками строго не рекомендуются, особенно когда народ за работой. Подумаешь лифт сломался, мало ли проблем может возникнуть в огромном офисном центре, где сидят, работают и через который ежедневно проходят десятки тысяч людей?

«Вам, Петр, следует выкинуть лишние мысли из головы и заниматься порученным делом», - наставительным тоном Валицкой диктует внутренний голос.

Да знаю я… знаю. Бросаю последний взгляд в сторону сломанного лифта. Машинально поправляю кобуру под пиджаком, иду дальше по коридору. Под ногами мелькают плитки пола, навстречу попадается небольшая делегация гостей. Мне бы оценить степень угрозы, исходящую от компании, посмотреть на лица, но вместо этого пялюсь на мелькающие носы ботинок. Реальность постоянно ускользает, расплывается жарким маревом над поверхностью земли. Нечто чужеродное глубоко внутри мешает сосредоточиться, постоянно напоминает о себе, словно маленький камешек, угодивший в сандалии. И чем меньше о нем хочешь думать, тем больше мешает.

Бездна… В конце концов не выдерживаю, вызываю Дугласа.

- Да, - раздается голос на том конце.

- Лифт номер шесть не работает, двигаюсь к седьмому.

В ответ слышу короткое «принял» и на этом все, конец связи. Никаких дополнительных вопросов, ноток тревоги в голосе. Мне бы взять пример со старшего товарища и успокоиться, но не могу: проклятый камешек продолжает мешать.

Весь короткий путь до следующего лифт борюсь с собой, напрочь забыв о служебных обязанностях. Безостановочно жму кнопку вызова, словно одного раза недостаточно. На верхней панели стремительно меняются цифры, кабинка летит вниз.

Сосредоточься, Воронов, сосредоточься… И тут вкладыш начинает играть трелью, на связь выходит группа Моряка.

- Докладывай.

В одном сухом слове прозвучало много разных смыслов: и «чего хотел», и «у нас здесь дела», и «в следующий раз думай, прежде чем беспокоить».

- Лифт номер шесть не работает.

Следует короткая пауза в эфире, а потом:

- Ложная информация, мы в кабинке шестого лифта, поднимаемся на сорок седьмой уровень.

Все, конец связи… Мне бы почувствовать себя дураком, последним кретином, но голова абсолютна пуста, внутри нет никаких эмоций. Стою и смотрю в одну точку, как открываются двери, как выходят люди из лифта, явно недовольные.

- Молодой человек, вы бы в сторону отошли, - доносится обрывок фразы, брошенной кем-то из-за спины.

Толком не слышу и не вижу, выпав из окружающей действительности: перед глазами качается световая панель, маятником на перекрученном проводе. Она беспрестанно искрит и моргает, пугая и одновременно завораживая своим видом. Магический образ, взятый из глубин памяти, когда-то давно вырезанный из игры и вставленный в реальность. Не было ее тогда, не было никакой панели, как не было и таблички с надписью «не работает». Потому что не могло быть надписи на русском языке в шестимирье. Кому здесь нахрен сдалась кириллица - в мире, где все разговаривают на космо.

Вечно мешавший камешек вылетел из сандалии, но легче от этого не стало. Людской поток сдвинул меня в сторону, оттеснил к стене. Прижавшись спиной к твердой поверхности, я замер в нелепой позе, с поднесенной к уху рукой. Кого вызывать, о чем предупреждать? Бригаду психиатров, чтобы забрали очередного безумца или группу Моряка, чтобы покрутили пальцами у виска?

В кои-то веки Валицкая ошиблась – никакой это не парамнез, и никакие не ложные воспоминания, это происходит здесь и сейчас – отчетливые галлюцинации на фоне повышенной тревожности. Я брежу, медленно схожу с ума и сей факт никак не изменить. Сразу расхотелось куда-то идти, что-то делать, наступила очередь полной апатии. Дверцы лифта закрылись, на панели замелькали цифры, стремительно набирая ход.

А я стоял, смотрел и ничего не делал… Смысл всего, когда сбрендил. Ежедневные страхи, мечты и метания – все померкло на фоне непреложной истины. Больше не о чем беспокоиться, четыре стены, обитые войлоком и ежедневный прием лекарств. Вот и все… конечный пункт, конечная остановка - прибыл, Воронов, пора сходить.

Не знаю, сколько простоял так, с поднесенной к уху рукой, со взглядом, устремленным в бесконечность. Сработала рация и я чисто машинально щелкнул пальцем по вкладышу.

- У нас ЧП, - зазвучал глухой голос Майера по общей связи. – Группа Моряка в полном составе выведена из строя, всем срочно покинуть здание, возвращаемся на базу. Повторяю, группа Моряка выведена из строя…