Преклони колени

ГЛАВА 14

Элайджа

Прошло почти две недели с тех пор, как я в последний раз видел Беллу. В последний раз я слышал о ней, когда она спорила с матерью на церковном пикнике. Я предполагал, что увижу ее в следующее воскресенье на службе, но Реджина заявила, что Белла больна и находится дома. Я предложил принести суп в поместье, но она отказалась, что было необычно для Реджины Торнфилд. Обычно она ищет любой повод, чтобы я заглянул к ней, так что я уверен, что что-то происходит, просто не знаю, что именно.

Я слышу стук в дверь и смотрю на время на своем телефоне. Сейчас восемь часов вечера, и я не жду гостей.

Я открываю дверь и вижу Беллу, которая смотрит на меня.

— Рад видеть тебя на ногах, детка. Я волновался. Мама сказала, что ты заболела.

Обняв Беллу, я почувствовал, как ее тело напряглось, и она быстро вдохнула. Беспокойство захлестнуло меня, и я осторожно отпустил ее, изучая ее лицо на предмет признаков дискомфорта или боли.

— Белла, что случилось? Тебе больно? — спросил я, мой голос был полон беспокойства.

Она на мгновение замешкалась, ее глаза избегали моих.

— Это не просто физическая боль, — наконец призналась она, ее голос едва превышал шепот. — Произошло кое-что ещё, что я не могу сейчас полностью объяснить.

Мое сердце опустилось еще ниже, но я знал, что должен быть терпеливым и дать ей возможность раскрыться в ее собственном темпе.

— Не торопись, Белла. Я рядом, что бы это ни произошло, — успокоил я ее, мой голос был полон искренности.

Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, прежде чем заговорить.

— Это моя мама, — начала она, ее голос дрожал. — У нас всегда были разногласия, но в последнее время они стали просто невыносимыми. Она контролирует все аспекты моей жизни, душит меня своими ожиданиями и требованиями.

Я внимательно слушал, и сердце мое разрывалось от жалости к Белле. Я всегда знал, что ее отношения с матерью были сложными, как и мои, но никогда не понимал, насколько сильную боль она испытывает.

— Она видела нас в бассейне.

Она говорит, уставившись в пол, как будто мне должно быть обидно или стыдно. Я никогда не буду смущаться или сожалеть о том, что мы делали вместе.

— Жаль ее, но тебе уже восемнадцать. Тебе больше не придется терпеть ее выходки.

Я протянул руку и осторожно приподнял подбородок Беллы, убедившись, что она встретила мой взгляд.

— Белла, тебе нечего стыдиться. Наша связь, наша любовь — это нечто прекрасное, и никто не должен заставлять тебя чувствовать себя иначе, — твердо сказал я, мой голос был полон убежденности.

Она подняла на меня глаза, в которых читалось облегчение и уязвимость.

— Я всегда чувствовала себя в ловушке ее суждений, ее ожиданий. Но ты прав, мне уже восемнадцать, и я заслуживаю того, чтобы прожить свою жизнь по-настоящему.

— Заслуживаешь. Я рад, что ты это понимаешь. — Я отвечаю, гордясь тем, что она наконец-то готова постоять за себя. — А теперь покажи мне, где болит, чтобы я мог помочь тебе, детка.

Она встает, и я следую за ней в спальню, довольный тем, что она чувствует себя достаточно комфортно, чтобы чувствовать себя как дома. Сняв рубашку, она оборачивается, и весь мой здравый смысл летит к чертям собачьим.

— Я убью ее.

Я говорю, стиснув зубы, стараясь не допустить, чтобы мой рот привел меня к неприятностям.

— Пожалуйста, не надо. Она того не стоит. — говорит Белла со страданием в голосе. Я заверяю ее, что это была всего лишь фигура речи, хотя пока не уверен, что это была ложь.

Она продолжает рассказывать обо всем, что произошло, и я чувствую себя мудаком из-за того, что так долго спал с ее злобной сукой-матерью и не уделял Белле больше внимания на протяжении всех этих лет.

— Она думает, что я останусь у Линдси на ночь. — Шепчет она. Я улавливаю нотку надежды в ее голосе и улыбаюсь, ведя ее в душ.

— Хорошо. Тогда ты останешься здесь.

Мы доходим до ванной, и она медленно снимает одежду, боясь показать мне свои раны. Я не уверен, смущается ли она или боится того, что я могу сделать с женщиной, которая причинила ей столько боли за эти годы.

Пока она поворачивается, я рассматриваю рубцы и синяки. В нескольких местах есть открытые раны, но не такие глубокие, как я себе представлял, так что ей не придется беспокоиться о шрамах. Не ради меня, а ради нее. Не могу представить, как физическое напоминание об этом времени в ее жизни повлияет на ее психическую стабильность. Хотя, если уж на то пошло, она доказала, какая она сильная, раз так долго выживала в одиночку.

Она заходит в душ и мочит волосы. Я делаю шаг за ней, наливаю шампунь в ладони и начинаю массировать ее кожу головы и намыливать волосы. Я слышу, как она мурлычет от удовольствия под шум воды, бьющейся о пол в душе.

— Это блаженство.

Она воркует, когда я наклоняюсь и целую ее в основание шеи.

— Хорошо. Я рад, что тебе это нравится. — отвечаю я: — Давай смоем это и нанесу кондиционер.

После смывания кондиционера я решаю доставить ей удовольствие другими способами, отсоединяя насадку от стенки душа.

— Что ты делаешь? — с любопытством спрашивает она.

— Забочусь о своей маленькой девочке. — Отвечаю я и получаю милую улыбку, на которую так рассчитывал.

Я обхватываю ее руками и нежно притягиваю к себе. Я опускаю правую руку, которая держит насадку для душа, и увеличиваю скорость струи до пульсирующей, прижимая ее к клитору.

Она удивленно вскрикивает и тут же начинает тяжело дышать.

— Что… что ты делаешь? — спрашивает она.

— Я уже говорил тебе. Забочусь о своей маленькой девочке. Расслабься и позволь папочке позаботиться о тебе.