Прекрасное чудовище

Глава 5

Ветхая таверна, где Калоджеро обычно проводит дни, расположена на тупиковой улице в старой части Палермо. За исключением разрушительного воздействия времени и безжалостного средиземноморского солнца, это место ни капельки не изменилось за все годы. Засранная дыра, которую я помню из своей юности, до сих пор выглядит как дыра, с внешней поверхности которой отслаивается краска.

Когда я открываю шаткую дверь и вхожу в мрачный интерьер, меня поражает запах несвежего алкоголя и прогорклый запах сигарного дыма. Вдобавок к этому через открытую заднюю дверь доносится и тяжело висит в воздухе безошибочный запах рыбы с соседнего рынка. Каждое место в этом гнилом месте пустует. Единственный посетитель заведения сидит за небольшим садовым столиком, установленным во внутреннем дворике. Ему чуть больше семидесяти, он склонился над разложенной газетой и пьет кофе. Позади него, прислонившись спиной к стене, но всего в нескольких футах от него, стоят двое вооруженных мужчин. Их глаза следят за мной, пока я пересекаю пустую таверну и направляюсь к лидеру сицилийской мафии.

— Какое дело привело тебя сюда, Рафаэль? Калоджеро подносит чашку кофе ко рту; его глаза никогда не отрываются от газеты.

Я сажусь за стол и провожу его. Он может вести себя могущественно и очень важно перед своими людьми, но мы оба знаем, что единственная причина, по которой он сейчас находится на этой руководящей должности, заключается в том, что Семья была в полном беспорядке после того, как я убил предыдущий дон.

— Думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос.

Мой крестный отец наконец поднимает глаза, но его взгляд задерживается на моем лице лишь на кратчайшее мгновение, прежде чем он ускользает. — Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я качаю головой. Вид этого человека вызывает ненависть во всех клеточках моего существа.

В Италии крестный родитель максимально приближен к семейным отношениям. Некоторые люди даже считают эту связь сильнее, чем настоящие кровные узы. Когда я был ребенком, этот человек был моим примером для подражания. После того, как моего отца убили, Калоджеро занял его место. Он взял под свою защиту мою мать, брата и меня. Когда мама и Калоджеро встретились, я никогда не возражал ни одному из них. Я верил, что мой крестный отец был хорошим человеком. Но правда в том, что он был трусом. Возможно, сейчас он и дон, но он все тот же старый цыпленок, который ничего не сделал, когда его предшественник объявил мою мать предательницей и казнил ее.

— В следующий раз, когда я поймаю одного из ваших людей в Катании, пытающегося подкупить портовых рабочих, я отрежу ему язык, и вы обнаружите его труп, брошенный у вашей входной двери. Я хлопаю рукой по столу, от чего чашка кофе и стакан с водой дребезжат. — Не шути со мной, кампари. Или у тебя может быть перерезано горло, как у Манкузо.

— Ты позоришь свою кровь и Семью, Рафаэль—, — говорит он сквозь зубы. Его взгляд падает на мою левую руку. — Присягаем на верность нашим врагам. Если бы у тебя была хоть капля порядочности, ты бы давно удалил их след.

Я наклоняюсь вперед, попадая ему в лицо. — Возможно, для вас это станет неожиданностью, но некоторые люди сами делают свой выбор.

Губы Калоджеро кривятся в усмешке. — У тебя есть немного нервов. Заходишь сюда так, как будто это место принадлежит тебе, и угрожаешь мне. Одно мое слово, и ты никогда не покинешь это место живым. А через неделю кто-нибудь найдет твою никчемную шкуру, выброшенную на берег. Он наклоняет голову в сторону телохранителей, стоящих у него за спиной, которые тут же лезут в куртки в поисках оружия.

— Действительно? — Я поднимаю руку, щелкая пальцами.

Свистящий звук пронзает воздух. Двое телохранителей с громким стуком упали на землю.

Еще одна пуля попадает в чашку моего дяди на столе и разлетается на мельчайшие осколки, кофе брызжет на его потрясенное лицо и намокает газету.

— Слова — единственное, в чем ты когда-либо был хорош. Я встаю и поправляю куртку. — Держите своих людей подальше от моей территории. Это мое последнее предупреждение.

Я чувствую взгляд Калоджеро на своей спине, когда иду через мрачную таверну и выхожу на улицу. Мужчины с ящиками, полными рыбы или овощей под мышками, спешат по мощеной дороге, либо ничего не зная о том, что произошло всего несколько минут назад, либо, что более вероятно, даже не обращая на это внимания. Я никогда не пойму, почему мой крестный постоянно посещает эту свалку. Вероятно, потому, что именно здесь дон Манкузо вел свой бизнес, а Калоджеро всегда был человеком традиций.

Взглянув на окно второго этажа напротив, где удерживает позицию еще один из моих людей, я киваю ему и направляюсь на следующую улицу, к уличному рынку. Туда, где я припарковал машину, идет окольный путь, но я чувствую ностальгию.

Когда я был маленьким, отец часто брал меня с собой в Палермо. Будучи солдатом Манкузо, он регулярно отчитывался перед доном, и я часами бегал по рынку, играя и часто воруя фрукты тут и там, пока папа отсиживался в той таверне. Я часто сунул инжир в карман, когда продавец не обращал на это внимания. Оранжевый, если моя толстовка была достаточно мешковатой, чтобы ее скрыть. Гроздь белого винограда, которую я затем собрал и съел, прогуливаясь между прилавками. Дело не в том, что мы не могли позволить себе вкусные угощения. Отвечая за сбор долгов по дону, отец хорошо зарабатывал. Но я все равно воровал, когда мог. Для меня это была игра.

Я останавливаюсь на краю рынка, рядом с прилавком с плетеными корзинами, полными спелой красной вишни. Мой взгляд скользит по толпе местных жителей, суетящихся вокруг, выбирающих продукты и смеющихся. Если бы я захотел, я мог бы купить всё это место. Все, что выставлено напоказ, вместе с людьми. Жаль, что это не принесет ни малейшего волнения, вызванного тем, что я положил в карман этот маленький инжир.

Отвернувшись от красочного прилавка, я надеваю солнцезащитные очки и направляюсь через рынок. Я чувствую взгляды каждого, но каждый контакт длится лишь долю секунды, прежде чем их глаза быстро устремляются куда-то в сторону, и каждый человек на моем пути ускользает с моего пути.

Я привык к их реакции. Даже несмотря на то, что тени частично скрывают мое лицо, большая часть повреждений отчетливо видна.

Некоторые события, произошедшие после взрыва на моей последней работе в Душку, остаются туманными. Помню, как пришел в себя на машине скорой помощи. Джемин был рядом со мной, его пистолет был направлен на фельдшера. Схватив меня под руки, он фактически вытащил меня из машины скорой помощи и засунул мою задницу на заднее сиденье своей машины. Потом я, должно быть, снова потерял сознание. Во время поездки я пару раз приходил в сознание. Боль была мучительной. К тому времени, как мы приехали в ветхий дом в пригороде, меня почти выписали.

— крикнул Джемин, и двое парней отнесли меня в гараж и положили на верстак, где — доктор— часами сшивал меня обратно. Я выжил, несмотря на далеко не стерильные условия, чудесным образом избежав заражения своих ран. Однако конечным результатом стал беспорядок из плохо заплатанных мышц и деформированной кожи.

Неудивительно, что люди сейчас не могут смотреть на меня. Их приглушенный ропот смешивается с криками возбужденных продавцов. Это какофония противоречий. Тот, к которому я хорошо и по-настоящему привык.

Я достаю телефон и набираю Онофредо, начальника службы безопасности моего дома.

— Босс?–

— Сколько раз? — Я спрашиваю.

— Извините, я не понимаю.

— Сколько раз с сегодняшнего утра наш маленький гость пытался сбежать?–

— Она этого не сделала.

Я останавливаюсь. — Что она тогда делала?

— Следить. Она обшарила ящики стола и шкафы в вашем кабинете. Даже проверил под подушкой кресла. Да, еще она нашла ваш сейф и потратила почти полчаса, пытаясь взломать комбинацию.

Я чувствую, как уголки моих губ поднимаются вверх. — А потом?–

— Она реорганизовала ваши книжные полки.

— Что?–

— Ага. Она вытащила все книги, разложила их на полу, а затем начала расставлять обратно на полки в другом порядке. Отто проверял ее пятнадцать минут назад. Она все еще этим занималась.

— И вы уверены, что она не пыталась ускользнуть?

— Абсолютно.–

Я хмурю брови. — Хорошо. Держи меня в курсе.–

Толпа продолжает расступаться передо мной, как Красное море, пока я блуждаю между трибунами. Как обычно, кричат ​​продавцы, предлагая свой товар, зазывают прохожих подойти. Молодая женщина слева от меня держит деревянную доску, нагруженную маленькими кусочками нарезанного сыра и колбасных изделий, и приглашает клиентов попробовать образцы.

— Синьор? она зовет меня вслед. — Vuole provare del прошутто? —

Я останавливаюсь и оглядываюсь через плечо. Девушка подносит ко мне блюдо, на ее губах плясает кокетливая улыбка. Однако, как только она смотрит на мое лицо, она напрягается. Ее улыбка исчезает, и она быстро отводит взгляд. Типичный.

Продолжая прогулку по рынку, мои мысли обращаются к моей прекрасной заложнице и к тому, как мило она выглядела в моей рубашке. Утром перед отъездом я приказал горничной выбросить одежду Василисы в мусор. Я сказал себе, что это наказание за ее наглость разрушить мою жизнь, но, по правде говоря, я просто наслаждался первобытным собственничеством, которое охватило меня, когда я увидел ее в своей одежде. Я хотел, чтобы она была безоговорочно отмечена как моя. Я никогда раньше не чувствовал ничего даже отдаленно похожего по отношению к другой женщине. Более дюжины мужчин охраняют территорию моей собственности, даже если она их не видит — как было приказано — это не значит, что они не увидят ее. И то, что моя дерзкая принцесса одета в мою рубашку, является достаточно большим признаком того, что ей запрещен доступ.

Подходя к концу рынка, мой взгляд падает на стенд с ассортиментом местных фруктов. Персики, несполе и клубника украшают плетеные корзины перед продавцом, имеющим дело с покупателем. В углу стоит небольшая миска с несколькими зелеными инжирами. Я не думал, что они еще в сезоне. Я ускоряю шаг и корректирую маршрут, чтобы пройти прямо возле стойки. И положи один инжир в карман.

Я кладу последнюю книгу, — Нана— Эмиля Золя, на самую нижнюю полку и делаю несколько шагов назад, наблюдая за своей работой. Сегодня утром я вытащил все книги и рассортировал их по цветам. Это заняло почти четыре часа. Большую часть дня я провел, рыская по вилле, лишенной ни одной живой души. Затем я вернулся в кабинет Рафаэля и снова разложил книги, на этот раз в алфавитном порядке по имени автора.

Реорганизация вещей — это то, чем я занимаюсь, когда испытываю стресс. Это дает мне чувство контроля, даже если это что-то обыденное и бессмысленное. И сейчас мне кажется, что ничто в моей жизни не находится под моим контролем.

Прошлой ночью я почти не сомкнул глаз. Почти все это время я провел, сидя на огромной кровати, завернувшись в одеяло и сжимая в руках нож, который стащил из кухни. На случай, если этот подонок вздумает шантажировать и меня, чтобы я тоже занялся с ним сексом. Лишь когда начал рассветать, я позволил себе пару часов беспокойного сна. Я проснулся, чувствуя себя разбитым, а теперь мне стало еще хуже после того, как я передвинул все эти тома. Дважды.

В бумагах, которые я нашел на столе Рафаэля, не было никакой полезной информации. Я наткнулся на что-то похожее на аренду склада на имя взломанной мной компании — Delta Security — которая, как я полагаю, принадлежит ему, но контракт был подписан кем-то другим. Распечатки спецификаций какого-либо оборудования для наблюдения. И несколько случайных квитанций на вещи, которые я не мог расшифровать, поскольку они были на итальянском языке.

Но за одной из картин я обнаружил сейф, который вселил в меня надежду. Хотя я не смог его открыть.

Я до сих пор практически ничего не знаю о человеке, который держит меня в заложниках. Ничего, кроме его имени. И что он любит читать. Много, судя по количеству книг здесь. Всего более девятисот.

Это самая необычная коллекция. Классическая литература. Философия. Финансы. Учебники химии. Несколько томов по анатомии человека, один из которых посвящен исключительно сердечно-сосудистой системе. Двенадцатитомный сборник — История упадка и падения Римской империи. Даже несколько книг по садоводству и ботанике. Это действительно заставило мои брови приподняться. Я бы никогда не назвал Рафаэля человеком, интересующимся садоводством, но он, очевидно, таковым является, поскольку в этих текстах выделены огромные разделы, а книги в твердом переплете, кажется, используются часто.

Есть также несколько десятков романов. Мне бы хотелось погрузиться в книгу и снять стресс с помощью хорошей истории, но большинство книг Рафаэля написаны на итальянском языке. Единственные два, на которые я наткнулся, на английском языке, — это детективы об убийствах и, учитывая мою ситуацию…. Да, нет, спасибо.

Мм-хм. Теперь, когда я думаю об этом, Рафаэль на самом деле не угрожал мне напрямую. Моя семья, да. Но не я. Никаких упоминаний о физическом вреде не было — никаких избиений, отрубания пальцев или угроз расправы, если я не выполню его приказания. Вместо этого он лично отнес меня наверх, обработал мои запястья, снял обувь и носки, прежде чем уложить меня в постель. В своей спальне, которую он, кажется, сдал в мое пользование. И все это после того, как я попытался перерезать ему горло. Я съеживаюсь, вспоминая его перевязанную руку. Я ранил его в целях самообороны, но мне все еще жаль, что я причинил ему боль.

Засучив еще раз размотавшиеся рукава, я беру пустую тарелку от обеда, которую принесла мне горничная, и направляюсь из кабинета Рафаэля.

Как и раньше, дом выглядит совершенно заброшенным. Ни одно существо не шевелится, когда я прохожу мимо красиво украшенных комнат. Это чертовски жутко, но я не могу не остановиться время от времени, чтобы полюбоваться деревенской элегантностью декора. Даже будучи человеком с нулевым знанием дизайна интерьера, я ясно вижу, что каждый предмет мебели и каждый акцент были выбраны так, чтобы дополнять сдержанное изящество особняка.

В каждой комнате есть огромные французские двери или окна, которые широко открываются и пропускают тепло и опьяняющие ароматы Средиземноморья, создавая ощущение, что сам дом является частью природного ландшафта. Тем не менее, это странное ощущение — находиться в таком гигантском пространстве в полном одиночестве. Каждый раз, когда деревянные половицы скрипят под моими босыми ногами, я вздрагиваю.

Огромная кухня встречает меня навязчивой тишиной. Нигде не видно горничной, которая принесла мне еду. Девушка, казалось, была в полном ужасе, когда она на цыпочках вошла в офис и обнаружила меня на полу, скрестив ноги, окруженного стопками толстых книг в твердом переплете. Она смотрела на меня несколько мгновений, прежде чем оставить тарелку на стопке книг и поспешно уйти так быстро, как только могли ее нести ноги.

Возможно, она подумала, что я сошел с ума. Не могу винить ее, если она это сделала. Я сомневаюсь, что для заложницы это нормально — разбирать книги своего похитителя вместо того, чтобы попытаться найти способ сбежать. Но бег для меня не вариант. Я уверен, что Рафаэль был серьезен, когда угрожал убить мою семью, если я попытаюсь сбежать. Я слышал это — кристально ясно — в тоне его голоса.

Он также сказал, что здесь меня никто не побеспокоит, и это до сих пор подтверждается. При этом я смею верить, что он отпустит меня после того, как я исправлю устроенный мной беспорядок. Я до сих пор не уверен, как это произошло на самом деле, но неважно. Я просто хочу продолжить и сделать это как можно быстрее, чтобы я мог пойти домой.

И я бы сделал это, лишь бы — его тираническая задница— уже появилась. Десять вечера! Черт побери.

Я набиваю рот холодными жареными кабачками на кухонном острове, когда звук закрывающейся двери машины выводит меня из задумчивости. Я бросаюсь к окну, выходящему на подъездную дорожку, и перегибаюсь через подоконник, мельком замечая огромную мужскую фигуру, вошедшую в дом.

Он наконец вернулся. Рафаэль. Всемогущий царь этой диковинной тюрьмы.

Гнев и раздражение бурлят в моей груди, когда я спешу через кухню к прихожей. Этот сукин сын изверг свою злобу, угрожал причинить вред моей семье, если я не выполню его приказания, но затем заставил меня беспокоиться весь день, гния в раю.

Когда я дохожу до вестибюля, Рафаэль уже поднялся на площадку второго этажа.

— Как здорово, что ты наконец появился! Я зову его вслед.

Он останавливается и медленно поворачивается ко мне лицом. Несмотря на то, что он окутан тенями, поскольку свет на верхнем этаже выключен, я знаю, что он смотрит прямо на меня. Я знаю это инстинктивно — как добыча, которая чувствует смертельный фокус хищника, слишком поздно понимая, что от некоторых судеб невозможно избежать.

— Не терпится заняться ремонтом своей работы? — Его низкий, хриплый голос заполняет пространство между нами.

— Очень сильно.–

— Иди и возьми мой ноутбук у Гвидо. Я буду ждать тебя в своем кабинете.

Я наблюдаю, как он удаляется, когда он исчезает за углом, затем ругается и направляется к восточному крылу, где, как я обнаружил, находится квартира его брата.

— Это бардак—, — бормочу я, глядя на экран ноутбука. Избавление от измененного мной кода заняло менее десяти минут, но катастрофа из-за отсутствия строк и неправильных команд, которую я рассматриваю, не может быть результатом этого. — Когда я в последний раз посещал вашу сеть, это выглядело не так.

— Посещали? Хороший эвфемизм для обозначения нарушения закона путем взлома неавторизованной системы, мисс Петрова. Моя компания — не выставка в галерее.

Я смотрю за экран, мой взгляд сосредоточен на его внушительной фигуре, откинувшейся на спинку кресла в дальнем конце комнаты. За исключением маленькой настольной лампы рядом со мной, все источники света в офисе выключены. Слабое свечение, которое доходит до него, позволяет мне увидеть, что он снова в костюме-тройке, но больше ничего.

— Говорит парень, который похищает женщин на улице—, — комментирую я, а затем возвращаюсь к проверке кода.

Рафаэль уже развалился на этом стуле, когда я вошел с ноутбуком. Своим грубым голосом он посоветовал мне сесть за стол и приступить к делу. С тех пор он остался не чем иным, как темной фигурой. Тихий, по большей части.

Он задумчив?

Планируете мою кончину? Смотрит на меня?

Что он скрывает?

— У тебя бешенство, Рафаэль?

— Я так не думаю. Почему ты спрашиваешь?–

— Вы уверены? — Я снова смотрю на него. — Нет температуры, мышечных спазмов, галлюцинаций? — Я делаю небольшую паузу, чтобы дать ему время ответить, но он продолжает молчать. — Потому что ты, кажется, чувствуешь чувствительность к свету. Стоит ли мне беспокоиться, что ты можешь наброситься? Попробуй меня укусить?

Из тени доносится глубокий смех, насыщенный и бархатистый, наполняющий пространство. Мои пальцы зависают над клавиатурой, и этот звук окутывает меня, как толстое теплое одеяло.

— Если я начну испытывать эти симптомы, я дам вам знать.

Фу. Он не только носит костюмы и потрясающе пахнет, но еще и умеет пошутить на свой счет. Это как если бы Вселенная заполучила мой контрольный список — идеального мужчины— и начала ставить галочки во всех пунктах. Жаль, что Рафаэль — ублюдок, который похищает и шантажирует.

И все же мне интересно узнать, как он выглядит.

— Я сделаю все, что смогу, но в какой-то момент мне нужно будет проверить ваш главный сервер. Это в доме?

— Это в моем здании в Таормине.

— Мне понадобится доступ к нему. Мой взгляд устремляется к нему через край ноутбука. — И мне понадобится одежда. Кажется, ваша уборщица забрала мои вещи. Я хочу их вернуть.

— Тем не менее, похоже, ты неплохо справляешься с этой ситуацией. Кстати, это моя любимая рубашка. То, как он это говорит, с оттенком веселья в тоне, заставляет меня задуматься, нет ли в его словах какого-то скрытого смысла.

— Это какая-то извращённая расплата? Странная психологическая пытка, которая заставляет меня чувствовать себя еще более бессильным или что-то в этом роде?–

— Может быть. Или, может быть, мне просто нравится видеть вас в моей одежде, мисс Петрова.

Я сглатываю, стряхивая глупое волнение, которое нарастает во мне от хриплого, глубокого тембра его голоса. Как любовник, соблазняющий свою партнершу в постель, каждый слог ласкает мою кожу, обещая развратные плотские поступки.

— Я не буду носить ваши рубашки размером с палатку. А ещё мне нужно нижнее белье, мистер.

— Это можно устроить—, — говорит Рафаэль и наклоняется вперед, кладя предплечья на колени. Внезапно здесь стало на двадцать градусов жарче. Я чувствую на себе его взгляд, выжигающий меня из темноты.

Глубоко вздохнув, я поднимаю рукава одолженной рубашки, которая продолжает сползать с моих рук. Подключив диагностическое программное обеспечение, я настроил его на сканирование системы, затем взял из ящика стола карандаш и начал его жевать.

— Почему ты переставил мои книжные полки?–

— Это терапевтично—, — бормочу я, держа во рту старый добрый HB2, пока на экране всплывают предупреждения. Приложение для выставления счетов в каталоге бухгалтерского учета помечено как не отвечающее. В системе хранения данных есть предупреждение о том, что обновления не устанавливаются. Даже система обслуживания показывает ошибки.

— Это невозможно—, — бормочу я, глядя на список, который продолжает расти. — Мой код был разработан только для того, чтобы создать черный ход, а не испортить остальную часть сети.

— Может быть, кто-то другой наткнулся на ваш — черный ход— и решил подорвать мою компанию. Мой конкурент, скорее всего.

Я бросаю на него взгляд. — Ты выглядишь ужасно спокойным по этому поводу.

— Почему бы мне и не быть? Ты все исправишь.

Карандаш трескается между зубами, поэтому я достаю его и снова фокусируюсь на экране ноутбука. Сканирование все еще работает. Мой взгляд останавливается на единственном зеленом инжире, лежащем на столе рядом с подставкой для ручек. Оно было там, когда я вошел в комнату, и выглядело чертовски восхитительно, соблазняя меня перекусить. Я протягиваю руку и беру фрукты. В тот момент, когда мои зубы ломают гладкую кожистую кожу, сладость наполняет мой рот, и я стону.

— Вам нравится это?–

Я смотрю на своего похитителя. — Да. Раньше я пробовала инжир только один раз, и он был и вполовину не таким вкусным.

— Знаешь, как говорят: украденные фрукты всегда слаще.

— Ты украл это? — спрашиваю я, жуя деликатес в форме колокольчика. — Почему? Ты явно загружен.

— Старые привычки умирают с трудом.–

Я выгибаю бровь, ожидая, пока он объяснит. Он этого не делает. Я пожимаю плечами и возвращаюсь к наблюдению за выполнением диагностической программы. Проходят минуты. Час. Рафаэль остается на своем месте, молча наблюдая за мной.

Это тревожит.

Беспокоит сверх всякой меры.

Мне это нравится.

Но ощущение его пристального взгляда заставляет меня нервничать. Желание взглянуть на него усиливается с каждой секундой, и бороться с этим притяжением становится все труднее.

Корчась на стуле, я хватаю небольшой блокнот с желтыми стикерами и начинаю чертить на нем испорченным карандашом. Никто никогда не обвинит меня в том, что я унаследовал художественный талант моей мамы (Юля счастливая обладательница этого таланта), но мне нужно на чем-то сосредоточиться. Что-то, что не даст моим глазам блуждать по массивной тени в дальнем конце комнаты.

Я пытаюсь нарисовать птицу, но меня все время отвлекает одно лишь присутствие Рафаэля. Даже если мне удается ни разу не взглянуть в его сторону, мое бедное творение в конечном итоге становится похожим на лошадь.

В этой оглушительной тишине, пока процесс сканирования неуклонно продолжается, клянусь, я чувствую, как глаза моего похитителя просверливают дыры в моей голове. Скомкая записку, я выбрасываю ее и начинаю новый набросок. Рисую фигуру мужчины, сидящего на стуле. Ладно, это фигурка в штанах, но идея та же. Я добавляю под него куртку и жилет, который в итоге выглядит как фартук. Затем большой широкий рот, полный острых зубов. В завершение я рисую речевой пузырь.

Исправьте свой беспорядок, мисс Петрова!

Улыбка тронула мои губы, когда я отрываю стикер от блокнота и прикрепляю его к правому верхнему углу экрана ноутбука. На самом деле это очень плохо. Юля часами пыталась научить меня рисовать. Каким-то образом ей всегда удавалось превращать странные цилиндрические формы в лица людей, но я так и не понял эту концепцию.

Когда я поднимаю взгляд, Рафаэль все еще лежит в кресле, скрестив руки на груди. Я не заметил, как он снял пиджак, но теперь он лежит на подлокотнике. Сочетание белой рубашки и темного жилета делает его грудь еще шире.

Одиночный звук сигнализирует об окончании диагностического сканирования, а в окне результатов отображаются шестьдесят семь обнаруженных ошибок. Более половины из них отмечены как критические.

— Хороший. Аналитика сделана. Утром я начну с бухгалтерской программы. Я закрываю ноутбук с громким хлопком и наклоняюсь, чтобы отсоединить шнур питания.

— Ноутбук останется здесь. Продолжим завтра вечером. В то же время.–

— И что мне делать целый день до тех пор?

— Вы вольны делать все, что пожелаете, если помните о нашем соглашении. Спокойной ночи, мисс Петрова.

Стиснув зубы, я встаю и иду прямо к двери, ведущей из кабинета в спальню, где я спал. И я обязательно захлопываю ее за собой.

Я направляюсь в ванную комнату, чтобы принять душ и почистить зубы, затем надеваю еще одну модную рубашку Рафаэля, используя ее как ночную рубашку.

Меня несколько утешает то, что Рафаэль, похоже, не хочет от меня ничего, кроме починки его чертовой компьютерной системы. Если не считать нескольких комментариев по поводу моей одежды, он не сказал и не сделал ничего, что говорило бы мне о том, что я ему интересен.

Странно. Я так привыкла к тому, что парни пытаются затащить меня в свою постель уже через несколько минут после встречи. Очевидное безразличие Рафаэля привело меня в небольшое замешательство.

Может быть, я просто не его тип?

Хороший!

Верно?

Я засыпаю с калейдоскопом образов, занимающих мой разум. Строки кода. Огромная голубая гладь моря и солнце, отражающееся от сверкающих вод. И скрытое лицо мужчины, наблюдающего за мной из темного угла.