Преступления немецко-фашистского вермахта в отношении военнопленных

К варварской практике прошлого относился широко распространенный военный обычай не брать пленных, «не давать им пардону». Этот обычай заключался в истреблении не только взятого в плен противника, но также часто и гражданского населения, не принимающего участия в военных действиях. Сражающимся войскам внушали, что в случае победы следует убивать всех или же определенные категории побежденных.

Казалось бы, что этому варварству навсегда положен конец в настоящее время, когда значительное большинство государств добровольно приняли на себя обязательства, сформулированные в многосторонних международных соглашениях. Так, ст. XXIII, пункт «г», Гаагской конвенции 1899 года (а равно идентичное предписание Гаагской конвенции 1907 года) гласит: «Кроме ограничений, установленных особыми соглашениями, воспрещается… объявлять, что никому не будет дано пощады».

В период войны 1939–1945 годов вермахт совершил беспрецедентные преступления в отношении военнопленных. Преступления эти были совершены по приказам командования в соответствии с указаниями заправил третьего рейха. Приказы касались в первую очередь массового истребления политработников Советской Армии, членов Коммунистической партии Советского Союза, советских офицеров и солдат, военнослужащих-евреев, тяжелобольных и инвалидов Советской Армии и т. д. Приказы немецко-фашистского командования являлись не только преступлением против человечности, но и грубым попранием норм международного права. Характерно, что командование вермахта тщательно избегало открыто заявлять о том, что определенные категории военнопленных (в первую очередь советских) не могут рассчитывать на то, что им будет дана пощада или «дарована жизнь» в случае взятия в плен. Гитлеровское командование вообще старалось не допустить огласки изданных им приказов, касающихся убийства политработников Советской Армии, коммунистов, военнослужащих-евреев, тяжелобольных и инвалидов Советской Армии, а также итальянских офицеров, которые осенью 1943 года отказались разоружиться по требованию гитлеровцев. Не были преданы огласке и приказы о расправах в случаях массовых побегов военнопленных (например, уничтожение польских офицеров в Дёсселе), о передаче пытавшихся совершить побег военнопленных в лагерь уничтожения Маутхаузен («акция «Кугель») и т. д. Единственным исключением в данном случае была недвусмысленная угроза, о которой ОКВ сообщило по радио всему миру 7 октября 1942 года, предупреждающая об уничтожении командос, Все же иные заранее запланированные меры по «ликвидации» определенных категорий военнопленных были окружены строжайшей тайной. Однако она не всегда последовательно соблюдалась, особенно когда сталкивались различные точки зрения относительно целесообразности указанных мер, — скажем, желание добиться устрашающего эффекта и страх перед ответственностью за явное нарушение норм международного права.

Кроме этих осуществляемых в широких масштабах преступлений, некоторые воинские части Германии и ее союзников в определенных случаях «не брали в плен» и по устному приказу своих командиров.

Немецкий военнопленный Ганс Древс, находившийся в СССР, сообщил, что генерал Модель, командир 3-й танковой дивизии, а также генерал-майор Неринг, командир 18-й танковой дивизии, накануне нападения гитлеровской Германии на Советский Союз приказали своим войскам не брать пленных [48].

Командир 3-й роты 49-го отдельного батальона автоматчиков Книп и его подчиненный командир 2-го взвода унтер- офицер Вихман в августе 1944 года на Западном фронте в районе Брэ-Лю (Франция) отдали приказ не брать пленных и расстреливать их. После войны британский военный суд приговорил обоих к трем годам тюрьмы! [49]

Воевавшая на Восточном фронте (против СССР) франкистская «Голубая дивизия», как правило, не брала пленных. «Пленных не брали!» — вот короткая запись 27 октября 1941 года в дневнике одного из сотрудников адмирала Канариса, который посетил эту фашистскую часть на фронте [50].

В одном случае приказ не брать пленных, случайно отданный не устно, а на бланке, оказался после войны в руках победителей.

В сентябре 1943 года, после выхода Италии из фашистской коалиции, многие итальянские воинские части начали оказывать сопротивление гитлеровцам, пытавшимся их разоружить. Тогда нацисты провели операцию против «взбунтовавшихся» итальянцев на о. Корфу. Эту операцию, под характерным названием «операция «Измена», проводила 1-я горнострелковая дивизия. Накануне этого предательского нападения гитлеровцев на своих бывших союзников, 24 сентября 1943 года, генерал Ланц, командир XXII корпуса, направил командиру 1-й горнострелковой дивизии следующий приказ:

«На основании распоряжения высшего командования, в ходе «операции «Измена» брать пленных не следует» [51].

Гитлеровцы открыто нарушали положения ст. XXIII, пункт «г», Гаагской конвенции 1907 года также и в ходе подавления известного Варшавского восстания [август — сентябрь 1944 года. — Перев.]. В первый период восстания по- I шалы не давали никому, включая даже младенцев (резня в Воле, район Варшавы). Гитлеровские солдаты получили в эти дни приказ: не щадить никого. Примерно со второй декады августа убивали «только» мужчин, а уже к концу восстания уничтожали всех повстанцев без различия пола, включая инвалидов и тяжелораненых.

Принцип «в плен не брать» гитлеровцы применяли ко всем активным участникам движения Сопротивления во всей оккупированной Европе, а также ко всем лицам, «подозреваемым в сочувствии бандам[52]». Такая практика вермахта и СД в отношении определенных категорий военнопленных регулярных армий противника, а также отдельные действия (на основе । приказа вышестоящих начальников) некоторых фронтовых частей соответствовали генеральной линии отношения к сражающимся в германском тылу патриотическим силам организаций Сопротивления.

Широкое применение гитлеровцами во второй мировой войне принципа «в плен не брать» было возвращением к варварству прошлых далеких веков. Когда такие факты имели место в истории войн последнего времени, они вызывали и всегда будут вызывать всеобщее осуждение и чувство омерзения.

По самой природе вещей беспощадность проявлялась прежде всего непосредственно после того, как солдат противника попадал в руки врага, то есть на поле боя.

Преступления в отношении военнопленных в зоне боевых действий и на прилегающей к ней тыловой территории носили двойственный характер: массового истребления больших или малых групп и полностью взятых в плен частей, а также расстрела одиночных солдат или групп в несколько человек (например, экипажа сбитого самолета, подбитого танка и т. д.). Массовое убийство было явлением весьма редким, зато умерщвление одиночек — это почти обычное явление в германской военной практике начиная с сентябрьской кампании 1939 года. Обе формы преступления отнюдь не являются следствием «выходок недисциплинированных солдат», но, как правило, выполнением приказа.

Мотивы целого ряда массовых преступлений и зверств объяснить трудно; в большинстве случаев немецкие источники умалчивают об этом, и поэтому приходится основываться главным образом на устных или письменных донесениях об истреблении жертв, а часто и на показаниях участников преступлений, если они были обнаружены и привлечены к ответственности. Ввиду отсутствия первых двух источников приходится скрупулезно и хлопотливо раскрывать и восстанавливать обстоятельства преступления и его мотивы на основе анализа и исследования всего стечения обстоятельств, предшествующих преступлению и сопутствовавших ему данных, какие могут дать, например, эксгумация останков и т. п.

Однако в ряде случаев восстановление и раскрытие мотивов массовых преступлений в отношении военнопленных не представляют особых трудностей, например, когда в определенном оперативном районе Восточного (советского) фронта будет установлена «деятельность» так называемых «оперативных групп» СД, особенно при небольшой отдаленности (несколько километров, а самое большее — несколько десятков километров) от лагеря для военнопленных. В таких случаях дело всегда заканчивается расстрелом так называемых «нежелательных» категорий пленных. Иногда в наши руки попадал какой-либо рапорт или донесение оперативной группы СД или даже итоговый отчет начальника полиции безопасности и СД в Берлине о деятельности всех «оперативных групп» на Востоке.

В то же время если говорить об убийстве одиночек или небольших групп военнопленных, то донесений мелких и крупных подразделений имеется более чем достаточно. В этих донесениях можно чаще найти «мотивы» убийства. Они весьма разнородны. Например, «среди военнопленных выловили политработника», «обнаружили еврея», «убиты при попытке к бегству» (часто эта «попытка» просто выдумана). Убивали за все: за действительную или воображаемую «партизанскую деятельность», за отказ выполнить приказ германского командования (зачастую принуждающий к действиям против своих сражающихся товарищей), за сопротивление или восстание, за высказывание сомнения в победе Германии или выражение веры в победу своей армии, за отказ давать показания, содержащие элементы измены родине, и т. д. Однако весьма часто в таком донесении не указываются мотивы казни, а содержится лишь сухая реляция: «Расстреляно столько-то и столько-то военнопленных».

На основе этих донесений и рапортов составлялись сводные рапорты или отчеты более крупных войсковых соединении: например, корпус доносит об общем количестве пленных, расстрелянных во всех дивизиях, входящих в его состав; начальник тыла армии — о всех военнопленных, уничтоженных тайной полевой полицией в районе этой армии; полки или дивизии охраны — о казнях в дулагах или на сборных пунктах военнопленных, и т. д. Каждая войсковая часть, находящаяся в зоне боевых действий или в тыловом районе, представляет ежемесячные донесения по вопросу о пленных, содержащие такие данные, как общая численность пленных в данном месте, «приход — расход» их, число работающих, совершивших побег, переданных СД, умерших и расстрелянных. Характерная деталь: расстрелянных советских военнопленных включали в одну общую рубрику с умершими, под единым наименованием: «расстреляно, умерло»! Ясно, что при таких данных трудно установить, сколько именно жертв приходится на каждую отдельную категорию из этих двух. Поскольку все эти донесения были строго секретными, трудно установить и мотивы такого совмещения рубрик: то ли дело тут шло о «техническом упрощении» рапорта (одна рубрика — мертвые пленные), то ли, что кажется более правдоподобным, речь идет о маскировке огромного числа людей, убитых непосредственно после взятия в плен. Кстати, колоссальное число военнопленных, умерших в 1941–1942 годах, по своей страшной выразительности ни в чем не уступает числу расстрелянных.

В указанную рубрику не включались пленные, истребляемые в рамках кампании по ликвидации «нежелательных» элементов. Этих людей, как мы полагаем, включали в рубрику: «Переданы СД».

УБИЙСТВО ПОЛЬСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В СЕНТЯБРЕ 1939 года

В период сентябрьской кампании 1939 года немецкие фронтовые части, захватывавшие пленных, пытались сохранить по отношению к ним видимость соблюдения военных обычаев цивилизованных государств. Однако уже при отправке в тыл и на этапах положение сразу ухудшалось: отношение к пленным в дулагах и стационарных лагерях складывалось по-разному, в большинстве случаев доходя до издевательств и преследований.

Сказанное выше не относится к военнопленным-евреям (особенно рядового состава); отношение гитлеровцев к ним с первой же минуты пленения было явно дискриминационным [53].

Независимо от степени издевательств, допускаемых в отношении польских военнопленных, независимо от проявлений более или менее человечного обращения с ними в сентябре 1939 года отмечен ряд тяжких преступлений, совершенных в отношении беззащитных польских военнопленных. Если своими масштабами они уступают преступлениям такого рода, совершенным гитлеровцами в более поздний период войны, то все же их значение и последствия весьма серьезны, если учесть, что это были первые случаи нарушения законов и обычаев войны, первые безнаказанные военные преступления в отношении военнопленных во второй мировой войне. В этих сентябрьских преступлениях, одиночных и массовых — равно в «гуманном» расстреле, как и в зверском сожжении заживо — содержатся многие элементы более поздних, запланированных в широком масштабе систематических преступлений в отношении военнопленных почти всех государств, находившихся в состоянии войны с гитлеровской Германией.

Из множества этих фактов приведем несколько:

«2 и 3 сентября 1939 года в Силезии, в районе Рыбника, в плен к немцам попала группа польских солдат 12-го пехотного полка. Пленных не пощадили: «…их бросили на землю, и по телам несчастных прошли танки» [54].

3 сентября 1939 года в с. Бугай (волость Дменин, Радомского уезда) гитлеровцы сбили польский самолет и взяли в плен его экипаж из 2 человек. Одного из пленных после зверских пыток (ему отрезали язык, уши и нос) расстреляли. Это варварское преступление совершили солдаты 4-й танковой дивизии XVI корпуса 10-й армии (генерал Рейхенау) [55].

4 сентября того же года вступающие в Катовицы германские части натолкнулись на вооруженное сопротивление, которое им было оказано мелкими группами силезских повстанцев и харцеров (бойскаутов), защищавших свой родной город от чужеземных захватчиков. Более 80 взятых в плен героев-патриотов отвели в парк имени Костюшко и там расстреляли. Это преступление совершили солдаты 8-й пехотной дивизии VIII корпуса 14-й армии (генерал Лист) [56]. Это было явным нарушением норм международного права [57].

6 сентября на поле вблизи д. Морыца гитлеровцы расстреляли 19 взятых в плен польских офицеров 76 пехотного полка, а рядовых того же полка сожгли заживо в будке путевого обходчика в Морыце и в одной из хат с. Лонгиновка. «Мотивы» преступления следует искать, видимо, в том факте, что 76-й пехотный полк, героически сражаясь против врага, нанес чувствительные удары гитлеровской танковой части[58].

8 сентября того же года в Надажине (уезд Блоне) два гитлеровских солдата вывели в поле взятого в плен майора (фамилия не установлена), чтобы расстрелять его. Солдаты приказали пленному копать себе могилу. Во время работы майор неожиданно обернулся и молниеносным ударом лопаты убил одного солдата, а когда бросился на второго, тот пронзил его штыком. Подбежало еще несколько солдат, и лежащего пленного затоптали, превратив его тело в кровавое месиво. Преступление совершено 4-й танковой дивизией [59].

Одно из самых крупных установленных нами преступлений против польских военнопленных в сентябре 1939 года имело место 9 сентября в государственном лесном заповеднике под с. Домброва (волость Цепелюв, уезд Илжа), рядом с шоссе, ведущим из Липска в Цепелюв. Подробности этого преступления были раскрыты при весьма необычных обстоятельствах. В сентябре 1950 года польская военная миссия в Берлине получила через польское консульство в Мюнхене две страницы машинописного текста на немецком языке, но без даты и подписи, и 5 фото, на которых запечатлена казнь польских солдат. Неизвестный отправитель, по всей вероятности участник боев под Цепелювом, отправил свой (или чужой) машинописный текст, видимо, составляющий фрагмент к дневника или воспоминаний того времени. Документ этот носил название «Unser erstes Gefecht in Polen» («Наш первый бой в Польше»). Автор приводит факт расстрела старого крестьянина и раненого польского солдата. Их убили проезжавшие по шоссе на военном грузовике гитлеровские солдаты. Автор осуждает это злодеяние, а затем описывает самый бой и преступление, которое имело место в Цепелюве:

«…В Цепелювском лесу, неподалеку от Зволеня, находилась в головной походной заставе 11-я рота нашего батальона. Мы не спеша продвигались за нею. Вдруг слышу трескотню пулеметов: наш авангард обстреляли. «Высаживайся!» Взвизгивают рикошетирующие пули. Теперь вижу, что поляки тоже стреляют… И тут вдруг упал капитан Левинский: выстрел в голову сверху. Значит, снайперы на деревьях. Удивляюсь отваге этих стрелков… Через час все мы собираемся на шоссе. В роте насчитывается 14 убитых, в том числе капитан Левинский. Командир полка полковник Вессель (из Касселя) приходит в ярость: «Что за наглость! Они хотели нас задержать и убили моего капитана Левинского»… Полковник Вессель заявил, что мы имеем дело с партизанами, хотя каждый из польских пленных одет в военную форму. Он заставляет их снять куртки. Теперь они, конечно, больше похожи на партизан. Затем у них отрезают помочи, видимо для того, чтобы они не могли удрать. Полковник приказывает пленным идти по обочине шоссе гуськом, друг за другом. Невольно встает вопрос: куда их ведут? В противоположную сторону от обоза, откуда их должны были бы отправить на сборный пункт для пленных.

Пять минут спустя я услышал длинные очереди дюжины наших немецких автоматов. Поспешил в ту сторону и метрах в ста увидел 300 расстрелянных польских военнопленных, лежавших в придорожном кювете. Рискнул сделать два снимка, и тут перед моим объективом гордо стал один из тех автоматчиков-мотоциклистов, которые по приказанию полковника Бесселя совершили это дело» [60].

Правдивость событий, приведенных в анонимном письме, как и подлинность приложенных фотографий, иллюстрирующих описанные факты, не вызывает никаких сомнений.

10 октября 1939 года в Вельске комендант лагеря во время поверки приказал пленным, которые добровольно вступили в армию, поднять руку. Таких объявилось трое. Их застрелили на месте [61].

12 сентября 1939 года в Щучине (уезд Домброва-Тарновска) имел место следующий факт: в здании школы-семилетки были собраны пленные. Наряду со здоровыми тут находилась также и группа легкораненых. Один из пленных, фамилия которого не установлена, офицер польской армии, схватил лежавший на столе пистолет гитлеровского офицера, застрелил его, а затем покончил с собой. Гитлеровцы реагировали па это событие, как обычно, немедля, зверски и беспощадно. Они забросали школу гранатами, а через окна и двери открыли огонь из автоматов. «Здание запылало. Находившиеся там польские солдаты сгорели заживо… Некоторые пытались выпрыгнуть со второго этажа и с крыши, но по ним стреляли в упор и убивали на месте. До поздней ночи слышались крики и стоны умирающих… Обгоревшие трупы лежали на лестничных клетках и на полу в подвале. Долго еще были видны следы крови, которая текла по стенам сожженной школы…» [62].

18 сентября 1939 года в с. Слядов (Туловицкой волости, Сохачевского уезда) вступившие в этот район гитлеровские войска совершили одно из самых отвратительных преступлений, отмеченных в летописи второй мировой войны. В этот день гитлеровцы из неустановленной танковой части [63] расстреляли и утопили в Висле свыше 300 человек, в том числе около 150 военнопленных (здоровых и раненых) и 150 человек из числа мирного населения (мужчин в возрасте от 15 до 75 лет и даже малолетних детей). Среди расстрелянных мирных граждан было 84 человека из тон же Туловицкой волости, остальные — из других мест. Вероятнее всего, это были беженцы, тысячами запрудившие тогда дороги и села Польши. От этой резни уцелело лишь двое [64].

В сентябре 1939 года на р. Сан, около Пшемысля, был разбит в бою батальон 4-го полка подгалянских стрелков (из Тешина). В руках гитлеровцев оказалось свыше 100 польских пленных, которых погнали в сторону Дрогобыча. Во время привала в д. Урыче от группы сдавшихся было отделено несколько человек, которые выдали себя за украинцев, после чего всех остальных (около 100 человек) загнали в овин, где, как их заверили, они должны были переночевать.

Когда все пленные оказались в овине, гитлеровцы заперли ворота, облили овин керосином и подожгли ручными гранатами. Почти все военнопленные сгорели заживо. От всей группы уцелело только два человека: рядовые Антоний Добийя и Ян Марек.

При особых обстоятельствах произошел расстрел 50 военнопленных из Быдгошского батальона Национальной обороны.

Случилось это 22 сентября 1939 года на кирпичном заводе «Борышев» (волость Козлув-Бискупий, Сохачевский уезд). Остатки батальона, разбитого 17 сентября под Иловом, оказались в сборном лагере в Жирардове. Распространив ложный слух, будто в первую очередь будут освобождать пленных родом из Поморья, особенно из Быдгощи, гитлеровцы выманили из беспорядочной (насчитывающей около 30 000 человек) массы военнопленных 179 бойцов Быдгощского батальона Национальной обороны.

21 сентября этих военнопленных под сильной охраной вывезли из Жирардова в Сохачев. На следующий день мнимый «полевой суд» допросил всех офицеров, сержантов и по одному бойцу от каждой роты. После этого, отделив «фольксдейче» (их оказалось двое) и лиц, имеющих жен-немок или какого-либо предка-немца, а также окончивших немецкие гимназии, гитлеровцы отобрали всех офицеров и «наудачу» («четверка — шаг вперед, четверка — на месте!») группу солдат общей численностью 50 человек. Этой группе, окруженной плотным кольцом охраны, в присутствии оставшихся 129 человек, некий капитан Шопелиус зачитал «приговор» на немецком языке, а затем перевел его на польский. Текст приговора гласил: «Хотя все свидетели-поляки показали, что батальон не принимал участия в «кровавом воскресенье» и что в это время он вообще не был в Быдгощи, признано доказанным, на основании показаний немца, подхорунжего польской армии [65], что батальон принимал участие в убийстве граждан немецкой национальности, и в качестве возмездия за убийство 5000 немцев в Быдгощи будет расстреляно 50 солдат этого батальона». Командир батальона капитан Клосовский громко потребовал предоставить ему «последнее слово». Гитлеровцы отказали, загнав его обратно в шеренгу, и приказали 50 осужденным идти вперед. Через несколько минут стоявшие в напряженном молчании солдаты услышали пулеметные очереди. Это гибли их товарищи — солдаты и офицеры батальона вместе с капитаном Клосовским, — не первые и не последние жертвы мести гитлеровцев. за подавление диверсии фашистов в Быдгоши 3 сентября 1939 года. Этот факт пропаганда третьего рейха превратила в одну из самых крупных провокаций в истории: в Быдгошское «кровавое воскресенье» [66].

Во время сентябрьской кампании 1939 года имели место также и другие факты бесчеловечного обращения с пленными, убийства раненых, неуважения к знакам Красного Креста и истребления санитарного персонала. Эти преступления, но уже в больших масштабах, были совершены гитлеровцами в ходе войны против СССР и при подавлении Варшавского восстания.

После захвата Груйца (город в Польше. — Перев.) 8 сентября 1939 года гитлеровцы немедленно выбросили из палат находившихся на лечении в уездной больнице раненых польских солдат, а на их места положили своих раненых. Поначалу раненые поляки лежали на голом полу в больничных коридорах, но затем больничный персонал и сестры- монахини перенесли польских солдат в местное пожарное депо, где ввиду отсутствия коек и матрасов раненых уложили просто на соломе [67].

8 сентября 1939 года в местечке Понятки-Носы (волость Коне) гитлеровцы расстреляли двух пленных — Юзефа Бернардзюка и Петра Кемля, санитара с повязкой Красного Креста на руке [68].

В тот же день в д. Бруйце (Лодзинский уезд) экипаж ворвавшегося в деревню гитлеровского танка обстрелял из пулемета едущую впереди крестьянскую подводу, на которой находились санитар (с повязкой Красного Креста) и несколько раненых польских солдат. Один из раненых был убит, а второй вскоре умер от повторного ранения [69].

В ночь с 8 на 9 сентября 1939 года в д. Лубнице (волость Пионтек, уезд Ленчица) гитлеровская солдатня подожгла стог и крестьянский двор, а затем бросила в бушевавшее пламя лежавшего рядом тяжелораненого польского солдата [70].

Чем же все-таки объяснить эти бесчисленные, нередко чудовищные преступления, примеры которых мы привели выше?

Знало ли о них верховное главнокомандование германской армии и как оно реагировало на тот факт, что это были не «выходки отдельных солдат» и что, как правило, они совершались по приказу вышестоящих офицеров? Как это командование реагировало на то, что обычно не проводилось никакого расследования и судебного разбирательства?

8 сентября 1939 года начальник разведки группы армий «Юг» майор Лангхаузер представил своему «шефу», начальнику штаба этой группы армий генералу Манштейну, рапорт, в котором обратил его внимание на донесения, свидетельствующие о варварском обращении немецких солдат с польскими военнопленными, в ряде случаев «зверски и бесчеловечно избитыми». Лангхаузер предлагал резко выступить против этих преступлений и привлечь виновных к ответственности. Свои мысли он изложил в форме проекта донесения по этому делу, которое должно было бы быть представлено командующему группой армий «Юг» генералу Рундштедту. Однако Манштейн отказался представить такой рапорт [71].

Итак, ясно, что германское командование уже 8 сентября 1939 года знало о фактах зверств со стороны немецких солдат в отношении польских военнопленных. Несомненно также, что оно знало и о каждом случае массовых убийств польских солдат. Жесткая дисциплина в германской армии (обязанность каждого офицера рапортовать о любом более или менее важном происшествии), четкая организация руководства (постоянная связь с командованием), а также «молниеносные» победы, одерживаемые на фронте [имеется в виду кампания 1939 года. — Ред.], — все это говорит о том, что германское командование было хорошо осведомлено о преступлениях в отношении военнопленных. Поэтому, хотя у нас и нет документации по вопросу о том, как германское верховное главнокомандование реагировало на эти первые преступления, совершаемые против беззащитных пленных, — ясно, что это произошло не потому, что оно не знало о них, но потому лишь, что оно не хотело реагировать на эти злодеяния. Между отказом Манштейна [представить рапорт. — Ред.] и фактом оставления без наказания преступлений, совершаемых над пленными, существует бесспорная причинная связь.

Гитлеровские генералы допускали эти преступления, так как были связаны директивами своего «фюрера» Гитлера. На совещании генералов в Оберзальцберге 22 августа 1939 года он «вещал»: «Наша задача — уничтожение живой силы противника, а не достижение определенной линии… Не проявляйте милосердия, будьте жестокими… закон на стороне сильнейшего» [72].

«Я послал на Восток свои формирования «с черепами» [имеются в виду СС. — Ред.] и приказал им безжалостно убивать всех мужчин, женщин и детей польской национальности и языка» [73].

1 сентября 1939 года, в день нападения на Польшу, «фюрер» издает свой пресловутый приказ по армии [74], в котором беспардонная ложь и лицемерие тесно сочетаются с преступным подстрекательством. Из этого приказа германский солдат «узнал», что не Германия напала на Польшу, а, наоборот, Польша «призвала к оружию» и многократно «совершенно невыносимым» образом допускала нарушения границ третьего рейха, а потому волей «фюрера» является наказ, чтобы война велась с «непоколебимой решительностью». Приказ заканчивался призывом: «Будьте всегда и в любой ситуации в сознании того, что вы являетесь представителями национал-социалистской Великой Германии!»

Этот призыв к национал-социалистским чувствам, который был чем угодно, но только не обращением к рыцарским чувствам немецкого солдата, санкционировал акты «репрессий» и мести «за обиды». Так, отдельные случаи убийств военнопленных совпадали с волей «фюрера» и командования вермахта, апробировавшего эти указания.

Исследуя вопрос о поведении германской армии в сентябре 1939 года в Польше, изумляешься учащению случаев совершения преступлений как в отношении военнопленных, так и в отношении мирного населения, особенно вдоль пути, по которому шла из Силезии на Варшаву 10-я армия под командованием генерала, а позднее фельдмаршала Рейхенау. Генерал Рейхенау был отъявленным нацистом, фаворитом Гитлера. Во время сентябрьской кампании он прославился изданием жестоких приказов о борьбе с польскими «вольными стрелками» (партизанами). Рейхенау одним из первых приказал брать и расстреливать заложников, он же прославился исключительными зверствами также и во время войны против Советского Союза.

На правом фланге армии Рейхенау в сентябре 1939 года находилась 14-я армия генерала Листа, путь которой через Польшу до Львова был отмечен многими кровавыми преступлениями. Полученный в Польше «опыт» Лист позднее использовал в Югославии, «прославившись» там исключительной жестокостью.

Командующий группой армий «Юг» генерал, а позднее фельдмаршал Рундштедт, после того как Германия проиграла войну, много разглагольствовал о значении, которое якобы придавалось в германской армии соблюдению законов и обычаев войны. На практике он не доказал этого ни в Польше, где допускал зверства Рейхенау и Листа, ни на Украине в 1941 году, где тот же Рейхенау и другие гитлеровские генералы, находившиеся под его командованием, совершали значительно большие преступления. И опять он же, Рундштедт, как главнокомандующий германскими вооруженными силами на Западе, ревностно выполнял преступные приказы об истреблении командос и парашютистов.

Начальник штаба Рундштедта во время сентябрьской кампании генерал (а позднее фельдмаршал) Манштейн, которого ряд западных авторов рекламируют как одного из самых способных немецких полководцев второй мировой войны, бесспорно, был одним из самых кровавых военных преступников. Он «показал» себя в Польше и особенно в войне против СССР в качестве командующего 11-й армией, командующего группой армий «Дон», а затем и группой армий «Юг».

Вполне понятно, что, коль скоро немецкий солдат имел таких «наставников», он мог рассчитывать на «понимание» с их стороны, когда во фронтовой обстановке, где не так уж трудно приписать противнику, даже безоружным пленным, любые намерения, этот солдат допускал любые нарушения законов и обычаев войны. Тем более, что наряду со «снисходительностью» командиров на немецкого солдата воздействовала необузданная, монополистическая гитлеровская пропаганда, изо дня в день вдалбливавшая в солдатские умы как до войны, так и в ходе ее лживое утверждение, что поляки будто бы жестоко преследовали немецкое население, что они якобы первыми начали войну, предательски напав на Германию (провокация в Гливицах), что они допускают зверства над немецкими пленными и т. д. [75]

Немецкие офицеры и солдаты, которые, не сделав ни одного выстрела и не подвергаясь никакому риску, захватили Австрию и Клайпеду, слепо веря в «гений» своего «фюрера», надеялись, что так будет всегда и везде и что с помощью одного лишь шантажа они будут кованым сапогом топтать народы и государства. Но эти же офицеры и солдаты, видя падающих рядом своих товарищей по оружию, скоро поняли, что «блюменкриги» («войны в цветах») кончились, что наступила война, масштабы и последствия которой предусмотреть невозможно. Неудивительно поэтому, что они начали «мстить» за обманутые надежды, цепляясь даже за тень предлога, — а часто и без всякого предлога, — чтобы «отомстить» мирному населению и безоружным пленным. Командные кадры вермахта, начавшие совершать свои преступления еще во время кампании 1939 года, без малейшего колебания вступили на путь, который привел их к Нюрнбергскому процессу и покрыл несмываемым позором.

ПРЕСТУПЛЕНИЯ, СОВЕРШЕННЫЕ В ОПЕРАТИВНЫХ РАЙОНАХ НА ЗАПАДЕ

Гитлеровские войска совершали преступления также и в отношении военнопленных западных государств. Наряду с частями вермахта в этих преступлениях принимали участие и формирования войск СС.

26 мая 1940 года после ожесточенного боя у селения Ле-Паради (департамент Па-де-Кале, Франция) в плен к гитлеровцам попало около 100 английских офицеров и солдат из 2-го батальона Королевского Норфолкского полка. Они были захвачены 1-м батальоном 2-го полка дивизии СС «Мертвая голова», входящей в состав XVI корпуса вермахта. Эсэсовцы зверски избили и ограбили пленных в присутствии своих офицеров, которые не реагировали на эти выходки. Командир 4-й роты этого батальона Кнохлейн приказал подразделению станковых пулеметов открыть огонь по колонне военнопленных. В результате такого преступного приказа почти все пленные погибли. Англичан, подающих признаки жизни, добивали. Под грудой трупов уцелели лишь два раненых солдата: Альберт Пули и Вильям О’Каллаген. Когда убийцы устроили ночную попойку неподалеку от места преступления, даже не потрудившись захоронить убитых, оба раненых англичанина выбрались из-под груды мертвых тел и заползли в стоявшим рядом полусгоревший дом. Там они прятались 3 дня, а затем были подобраны французской санитарной машиной и позднее попали в Германию как военнопленные. Тяжелораненый Пули был обменен и репатриирован в Англию в 1943 году. Его рассказ о зверском убийстве пленных восприняли с явным недоверием. Еще в 1942 году французские власти эксгумировали убитых, причем было установлено, что значительное число жертв было ранено еще до расстрела, на что указывали остатки бинтов. Все павшие англичане были затем похоронены на кладбище в Ле-Паради. Лорд Рассел сообщает, что командир XVI корпуса, извещенный об этой резне, приказал учинить расследование, которое, однако, «не дало никаких результатов», а затем, также безрезультатно, представил подробный рапорт по инстанции. Рассел делает вывод, что в этом деле не обошлось без руки самого Гиммлера [77]. Виновник этого зверства Кнохлейн, осужденный в 1948 году английским военным судом к смертной казни, в январе 1949 года был повешен в Гамбурге[78].

Разгром гитлеровских войск под Сталинградом, победа союзников в африканской кампании и вторжение на о. Сицилия— все эти военные поражения фашизма повлекли за собой отставку Муссолини и создание нового правительства во главе с маршалом Бадольо, который 8 сентября 1943 года подписал безоговорочную капитуляцию Италии. Условия прекращения огня предусматривали, что итальянские войска немедленно прекратят всякие военные действия против союзников, а итальянские воинские части, дислоцированные за пределами своей страны, немедленно возвратятся в Италию. Таким образом, от оси Берлин — Рим — Токио отпадал один из важнейших сателлитов гитлеровской Германии.

Реакция Германии была мгновенной. 15 сентября 1943 года ОКВ издало приказ об обращении с итальянскими вооруженными силами и милицией — своими вчерашними союзниками [79]. Солдат итальянской армии разделили на три категории: на тех, которые оставались верны Германии и которым надлежало оставить оружие, «относясь к ним с полным уважением»; на тех, которые не хотели оказать немцам никакой помощи (их следовало разоружить, взять в плен и заставить работать); на тех, которые оказывали активное или пассивное сопротивление или же «вели тайные переговоры с врагом или бандами» [то есть партизанами и участниками движения Сопротивления. — Ред.] В отношении этой последней категории гитлеровцы в явное нарушение норм международного права применили самые жестокие меры. В частности, приказ гласил: «По приказу фюрера, с итальянскими воинскими частями, которые допустили передачу своего оружия повстанцам [югославским и греческим. — Ш. Д.] либо соединились с повстанцами, должно поступить следующим образом:

1. Офицеров расстрелять по приговору военно-полевого суда.

2. Унтер-офицеров и рядовых направить непосредственно на Восток, по возможности обходным путем, минуя рейх, при посредстве АВА в распоряжение главного штаба сухопутных войск (генерал-квартирмейстер) с целью использования на работах.

3. Там, где итальянские войска или вооруженные группы еще оказывают сопротивление, следует предъявить краткосрочный ультиматум. Его надлежит сформулировать в том смысле, что ответственные за сопротивление итальянские командиры будут расстреляны как партизаны, если до установленного срока не дадут своим войскам приказ сдать оружие германскому командованию».

Большая часть итальянских войск, находившихся непосредственно в районах действий гитлеровской армии, дислоцировалась на Балканах (Югославия, Греция, Албания). Командовавший гитлеровскими войсками в этом районе фельдмаршал Вейхс передал этот варварский приказ для немедленного исполнения. Некоторые из его подчиненных этот приказ «усовершенствовали» еще больше. Так, генерал- полковник Рендулич, командующий 2-й танковой армией в Хорватии, приказал своим частям в тех случаях, если какая- либо итальянская дивизия уничтожит свою материальную часть и оружие, расстреливать, кроме всех непосредственных «виновников», также одного офицера из штаба этой дивизии и 50 солдат. По смыслу этого приказа следовало расстрелять каждого итальянского солдата, который продаст или отдаст свое оружие гражданскому лицу, а также каждого солдата, который явится для отправки (в лагерь. — Ред.] без оружия. В этом случае должен быть расстрелян также и его командир. За уничтожение автомашины, трактора, тягача и т. п. следовало расстрелять одного офицера и 10 солдат [80].

В приказе от 16 сентября 1943 года, направленном в 1-ю горнострелковую дивизию и 104-ю егерскую дивизию, командир XXII горнострелкового корпуса генерал Ланц приказывает расстреливать всех итальянских военнослужащих, переодевшихся в гражданское платье и смешавшихся с населением, поскольку «это значительно усиливает опасность со стороны партизан» [81].

Драконовские меры против вчерашнего союзника способствовали тому, что в самое короткое время итальянские войска в большинстве своем были разоружены. Однако несколько дивизий еще оказывали сопротивление, а многие офицеры и солдаты бежали в горы и присоединились к югославским и греческим партизанам. В то время германское командование уже ввело в действие и осуществило угрозы, содержавшиеся в приказах ОКВ, Рендулича и Ланца.

Через несколько дней после издания приказа ОКВ в районе Салоник был потоплен в крови бунт разоружаемых итальянцев. При этом расстреляно несколько офицеров [82].

23 сентября 1943 года на о. Кефаллиния был расстрелян генерал Гандини и весь его штаб. Преступление совершено солдатами XXII горнострелкового корпуса (генерала Ланца) [83].

27 сентября того же года был расстрелян командующий итальянскими войсками, оборонявшимися на о. Корфу [84].

После захвата гитлеровцами 27 сентября того же года города и порта Сплит на Далматинском побережье расстреляны по приговору военно-полевого суда 3 итальянских генерала и 45 офицеров из дивизии «Бергамо» [85].

В рапорте штаба 7-й дивизии СС читаем «29 сентября итальянский генерал Фульгови был признан виновным в передаче оружия партизанам и приговорен к смертной казни» [86].

Овладев о. Кос, гитлеровцы захватили в плен английских и итальянских военнослужащих. Итальянский комендант острова был расстрелян [87].

3 — 5 октября 1943 года 1-я горнострелковая дивизия, стоявшая в г. Саранада, расстреляла 58 итальянских офицеров «за измену». Разумеется, под изменой гитлеровцы понимали сохранение верности законному правительству Италии. В числе убитых (написание имен согласно американским документам) были: Эрн. Кимелло, командир дивизии (из Флоренции); подполковник Бенестри, командир батальона (из Сполето); майор Марио Джиганте, командир батальона (из Неаполя); подпоручики — Альб. Абананди (из Милана); Джулио Корда (из Серренти) и Пьетро Фелиганелло (из Валероны) [88].

9 октября 1943 года XXI горнострелковый корпус доносит: «В основном закончена операция против итальянской дивизии «Тауринезе»; ответные меры проведены в отношении 18 офицеров» [89].

13 октября 1943 года командующий германскими войсками на юго-восточном театре докладывает: «Дано распоряжение ликвидировать командира XV итальянского корпуса генерала Ронкалио в случае продолжения сопротивления» [90].

А вот донесение 100-й пехотной дивизии от 1 ноября 1943 года: «Осуществлены ответные меры против 2 итальянских полковников, захваченных в плен вблизи высоты «505» [91].

В уничтожении итальянских офицеров (сентябрь — ноябрь 1943 года) «за пальму первенства» борются два гитлеровских генерала: командующий 2-й танковой армией генерал Рендулич, несущий ответственность за убийство итальянских офицеров из дивизий «Бергамо» и «Тауринезе», и командир XXII горнострелкового корпуса генерал Ланц, 1-я горнострелковая дивизия которого расстреляла на о. Кефаллиния итальянского генерала Гандини и весь его штаб, коменданта о. Корфу, а также несколько десятков офицеров в Саранаде. Перед штурмом о. Корфу («операция «Измена»), которого итальянский комендант не хотел сдавать гитлеровцам, генерал Ланц дал приказ 1-й горнострелковой дивизии «пленных не брать» [92]. Командир 1-й горнострелковой дивизии со своей стороны издает приказ: одной из рот пресловутого полка «Бранденбург» принять участие в этом штурме. Солдаты этой роты были переодеты в итальянскую форму [93], что полностью оправдывало, хотя и совершенно непредвиденным образом, немецкое название операции («Измена»).

28 ноября 1943 года командующий группой армий «Е» докладывает командованию германских войск на юго-восточном театре: <При очищении северо-восточной части о. Самос произошло столкновение с вооруженными итальянскими офицерами. 53 человека взято в плен, а большая часть — расстреляна. Пленных рассматриваем как партизан» [94].

Рассматривать пленных как партизан в практике гитлеровцев во второй мировой войне означало расстрел без суда, в редких случаях после комедии военно-полевого суда. Однако если говорить о подавлении движения Сопротивления в Греции, то там не было и намека на военно-полевой суд. Воинская часть, которая захватывала пленных, сама выносила им приговор, а разведывательный отдел дивизии утверждал его и отдавал распоряжение привести приговор в исполнение и доложить об этом. Такова была, в частности, практика 1-й горнострелковой дивизии при подавлении итало-греческого партизанского движения после захвата гитлеровцами о. Корфу. Донесения штаба этой дивизии содержат имена расстрелянных, причем в опубликованных после казни сообщениях для устрашения населения приводились только имена расстрелянных греческих партизан, имена же казненных солдат регулярной итальянской армии не объявлялись, по-видимому в связи с преступным характером этой процедуры и явным попранием норм международного права. Приведем пример: донесение о расстреле партизан Николы Баколя и Иоанниса Итоса и итальянского солдата Франческо Фурнери, казненных 8 ноября 1943 года [95], и второе такое же донесение от 10 ноября, касающееся партизана-грека Георгия Матианн и итальянского солдата Чиро Рандаццо. Если говорить о втором донесении, то, как явствует из его текста, итальянский военнопленный, 27-летний сицилиец из Палермо, отказался давать какие бы то ни было показания на допросе [96]. В обоих этих случаях казнь была совершена отрядом полевой жандармерии № 54 из 1-й горнострелковой дивизии.

Участие солдат и офицеров итальянской армии в греческом и югославском партизанском движении — факт симптоматичный. Обильно пролитая кровь и жертвы, принесенные позднее в общей борьбе против фашистских захватчиков, в значительной степени искупили позор нашествия орд Муссолини на эти страны в 1940–1941 годах и их оккупацию.

Мелкие регулярные итальянские части совместно с югославскими и греческими партизанами, а также и самостоятельно принимали участие в боях против гитлеровцев. В донесениях частей вермахта упоминается о совместных действиях итальянцев с «коммунистическими бандами». (Так, например, 18 ноября 1943 года под Спиле и Истоком итальянцы приняли участие в боях против 100-й горнострелковой и 297-й пехотной дивизий, входящих в состав XXI горнострелкового корпуса.) Гитлеровцы часто называют сражающихся итальянцев «бандитами» (термин, повсеместно принятый в фашистской официальной терминологии для обозначения партизан и патриотов). В донесении 189-й резервной дивизии (LIX корпус) указывается, например, что в окрестностях г. Дервента она атаковала 400 «бандитов» в итальянской военной форме [97].

Несмотря на то что итальянцы сражались в военном обмундировании, что полностью соответствует требованиям международного права (в случае взятия их в плен они считаются комбатантами), судьба итальянских военнопленных, попавших в руки гитлеровцев с оружием в руках, была неизменной и страшной: немедленный расстрел. В первую очередь это относится к офицерам. Вот несколько фактов.

Во время нападения на колонну немецких автомашин на о. Родос были захвачены в плен и расстреляны 4 итальянца. Эту казнь совершили солдаты воинской части, входящей в состав группы армий «Е» [98].

В донесении полка «Бранденбург» (LXIX корпус, 2-я танковая армия) от 18 ноября 1943 года говорилось: «Расстреляны 3 пленных итальянских офицера» (донесение от 16/XI 1943) [99].

В донесении 297-й пехотной дивизии (2-я танковая армия) от 26 ноября 1943 года читаем: «Во время прочесывания территории на северо-запад от г. Добра расстреляно 16 коммунистов и взято в плен 30 итальянцев. В отношении 8 итальянских офицеров осуществлены ответные меры» [100].

Приведенный выше перечень случаев убийства солдат и офицеров итальянской армии не является полным, а цифры — окончательными. После захвата Кефаллинии и расстрела гитлеровцами генерала Гандини вместе с его штабом генерал Ланц (в своем рапорте о ходе этой «операции») сообщает о собственных потерях: около 80—100 человек, а потери итальянцев— «600 убитых и расстрелянных» [101]. Разумеется, трудно определить точно, сколько жертв приходится на каждый из этих двух «способов» истребления пленных. Так же обстоит дело и с установлением потерь итальянцев в боях за о. Корфу и в других местах [102]. Далеко не полными являются и данные о числе расстрелянных итальянцев, принимавших участие в действиях греческих партизан. Однако и эти неполные данные красноречиво говорят о преступлениях, совершенных против беззащитных военнопленных, которые осмелились сохранить верность своему законному правительству и не хотели покориться гитлеровцам.

Истребление итальянских офицеров осенью 1943 года — одна из позорнейших страниц в летописи преступлений вермахта во второй мировой войне — стало известно миру буквально на следующий же день, вызвав повсюду гнев и возмущение. На совещании министров иностранных дел трех держав в Москве (19–30 октября 1943 года) была принята Декларация правительств Советского Союза, США и Великобритании об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства, которая, в частности, стала основой заключенного в Лондоне 8 августа 1945 года соглашения об учреждении Международного военного трибунала для наказания главных военных преступников европейских стран оси. Среди многочисленных преступлений, совершенных фашистами, в этой Декларации были указаны также и «массовые расстрелы итальянских офицеров». Московская декларация предупреждала, что немецкие солдаты и офицеры, а также члены нацистской партии будут (после победы союзников) судимы и наказаны за совершенные ими военные преступления, за попрание законов и обычаев войны, в частности в отношении итальянских офицеров и солдат.

Десятки тысяч итальянских солдат и офицеров, которые не пожелали перейти на сторону Гитлера, а также тысячи уцелевших солдат и офицеров из «взбунтовавшихся» дивизий были отправлены в фашистскую неволю в качестве так называемых «интернированных». Переброшенные на Восток, голодные и униженные, они были принуждены вчерашними союзниками к изнурительному труду, в частности в военной промышленности. Они «жили» и массами гибли в лагерях для военнопленных также в польском «генерал-губернаторстве».

Сразу же после высадки войск союзников в Нормандии (6 июня 1944 года) войсковые части, входящие в состав 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» (командир бригадефюpep CC Витт, а после него, с 10 июня 1944 года, бригадефюрер СС Курт Мейер) в тридцать одном случае совершили преступные убийства взятых в плен безоружных солдат войск союзников. В период с 7 по 21 июня 1944 года убийства эти имели место в следующих пунктах Нормандии: Шато д’Одриё, Сен Сюльпис-сюр-Риль, Ле Солле, Ле Мениль-Патри, Ле Мэн, Муан, Аржантан.

Преступления выразились в расстреле пленных либо карательными взводами под командованием унтер-офицеров СС, либо лично офицерами и унтер-офицерами указанных частей. Солдат 25-го и 26-го мотопехотных полков СС и 12-го батальона инженерных войск СС учили на поверке перед проведением казней: «СС не берет пленных, поскольку этого не делают англичане». Совершенно ясно, что такую провокацию офицеры не могли организовать самостоятельно. «Во всей дивизии было известно, что политика беспощадности была по крайней мере, апробирована, если не открыто поддерживаема командиром дивизии (Куртом Мейером) и командирами полков» [104]: Милиусом, оберштурмбанфюрером СС, командиром 25-го мотопехотного полка СС, и Монке, штандартенфюрером СС, командиром 26-го мотопехотного полка СС.

Непосредственное участие в этих убийствах принимали следующие офицеры и унтер-офицеры упомянутой дивизии: штурмбанфюрер СС Бремер, гауптштурмфюрер СС фон Ритценштейн, оберштурмфюреры Шенк и Кирхнер, штабсшарфюрер СС Хагеторн, унтершарфюрер Вольф и другие.

Жертвами эсэсовских преступлений пали 107 военнопленных из союзных частей, в том числе 103 канадца, 3 англичанина и 1 американец. Среди них были раненые. Ни один из них не был убит «при попытке к бегству», ни один не оказал сопротивления при захвате его в плен.

В результате быстрого продвижения союзников в Нормандии это преступление, то есть массовое убийство канадских солдат, было вскоре раскрыто, а его обстоятельства и виновники выявлены на основе показаний избежавших смерти товарищей погибших, а также по показаниям взятых в плен солдат из 12-й танковой дивизии СС: Торбаниша, Мертенса, Гергольца, командира дивизии Мейера и других.

Еще в июле 1944 года канадское правительство через посредство Международного комитета Красного Креста заявило решительный протест против подобных преступлений. И тогда — скорее всего из боязни ответственности — солдатам 12-й дивизии стали говорить о положениях Женевской конвенции о военнопленных 1929 года и о необходимости их соблюдения.

Дивизия «Гитлерюгенд» в июне 1944 года входила в состав 1-го танкового корпуса СС (командир — обергруппенфюрер СС Зепп Дитрих). Этот корпус входил в танковую группу «Вест» (командующий — генерал танковых войск фон Швеппенбург), входившую в состав 7-й армии (командующий — генерал-полковник Дольман).

После войны канадский суд приговорил Курта Мейера к смертной казни. Однако приговор не был приведен в исполнение, и спустя некоторое время Мейера выпустили на свободу.

25 июля 1944 года солдаты II-й дивизии СС взяли в плен экипаж английского танка типа «Шерман». Один из офицеров этой дивизии приказал расстрелять англичан, поскольку, как он утверждал, у него «не было людей для конвоирования пленных» [105].

28 июля 1944 года около Кава 752-й пехотный полк захватил в плен 4 английских солдата. Приведенные в штаб роты пленные отказались давать требуемые от них показания, в связи с чем все были расстреляны на месте [106].

17 декабря 1944 года, во время зимнего наступления войск Рундштедта в Арденнах, под Сен-Витом в Бельгии была взята в плен группа из 129 американских солдат. Пленных гнали по шоссе с закинутыми на затылок руками, по дороге их ограбили — отобрали часы, кольца и другие личные вещи. У перекрестка дорог их отвели в поле и выстроили против нескольких стоявших там немецких танков.

Свидетелями этого преступления были несколько американцев, которые в момент пленения своих товарищей успели скрыться в зарослях и находившемся неподалеку сарае.

Неожиданно один из немцев, высунувшись из танка, дважды выстрелил из пистолета по стоявшим вблизи пленным, в результате чего двое из них упали на землю. В этот момент из двух танков был открыт огонь из пулеметов, продолжавшийся 2–3 минуты. Вся группа пленных, словно срезанная косой, свалилась на землю. Затем танки отошли, но вскоре появилась другая колонна фашистских танков, которая снова обстреляла лежавших пленных. Подающих признаки жизни гитлеровцы добивали выстрелом в лоб, висок или затылок, а некоторым размозжили головы ударом приклада или других тяжелых предметов [107].

ПРЕСТУПЛЕНИЯ, СОВЕРШЕННЫЕ В ОПЕРАТИВНЫХ РАЙОНАХ НА ВОСТОКЕ

Если весь цивилизованный мир был до глубины души возмущен преступлениями, совершаемыми гитлеровцами в отношении военнопленных из состава союзных и итальянских войск, то, надо прямо сказать, это была только капля в море по сравнению с масштабами и характером зверских преступлений фашистов в отношении военнопленных из состава Советской Армии. Достаточно сказать, что с советскими военнопленными гитлеровцы обращались особо, то есть особенно жестоко, зверски. Мы не будем здесь тщательно анализировать причины такого положения вещей, а также приказы ОКВ, касающиеся обращения с советскими военнопленными. Об этом речь пойдет в главе III. Однако приведем несколько фактов, основанных на немецких документах, чтобы читатели могли хотя бы иметь представление о количестве убитых и методах гитлеровских военных властей, применявшихся по отношению к советским военнопленным в оперативных районах на Востоке.

Приводим данные из донесений 11-й армии командованию группы армий «Юг» [108].

В декабре 1941 года расстреляно («умерло») 135 советских военнопленных.

В январе 1942 года расстреляно («умерло») 1116 советских военнопленных, в феврале— 1115, в марте— 1035, в апреле— 538, в мае — 468, в июне — 490, в июле 1942 года расстреляно («умерло») 1379 советских военнопленных.

Окружной «начальник военнопленных «С» докладывает 29 марта 1942 года начальнику тыла группы армий «Север», что в феврале 1942 года в дулагах и шталагах, находящихся в его ведении, «умерло или расстреляно» 4570 советских военнопленных [109].

В тыловом районе 2-й армии (генерал Зальмут) в сентябре 1942 года «умерли и расстреляны» 241 советский пленный, в октябре — 384 [110], а в ноябре — 360 пленных [111].

Ежемесячные донесения LIX корпуса, направляемые в штаб танковой армии генерала Рейнгардта, показывают [112], что в январе 1943 года «умерло, расстреляно» б советских военнопленных, в феврале — 3, в марте — 3 и в мае 1943 года — 4 советских военнопленных.

А вот несколько особых донесений:

В первый день германского вторжения в СССР, 22 июня 1941 года, лейтенант Фогельполь из 504-го пехотного полка 291-й пехотной дивизии 18-й армии фельдмаршала Кюхлера (группа армий «Север») на поле боя, к западу от шоссе Кретинга — Боланга (Литовская ССР), в ходе боя приказал взятому в плен советскому солдату раскрыть тайну подземного перехода между двумя атакованными гитлеровцами, но упорно защищавшимися дотами. Когда пленный отказался предать своих товарищей, Фогельполь приказал тут же расстрелять его. Об этом бое и приведенном выше случае «герр лейтенант» написал обширное, выдержанное в «лирическом» духе донесение, которое потом было, как приложение, включено в журнал боевых действий его дивизии [113].

Штаб XXVIII корпуса докладывал 26 июня 1941 года штабу 16-й армии: в имении «Нарва» расстреляно 18 русских пленных ввиду их коварного сопротивления (!) [114].

Донесение 16-й армии (группа армий «Север») от 24 декабря 1941 года содержит сообщение о «расстреле 9 русских солдат и 1 еврея» [115].

Журнал боевых действий 281-й охранной дивизии (группа армий «Север» содержит запись от 30 декабря 1941 года о «расстреле 7 русских солдат и 2 комиссаров» [116].

Тайная полевая полиция (группа 703) сообщает 26 января 1942 года: «28 декабря 1941 года арестован и расстрелян на ст. Шаховская (Московская область) военнопленный Александр Васильев, который был назначен в команду по расчистке дорог от снега, но установил связь с гражданским населением и распространял среди жителей тревожные слухи, рассказывая им о тяжелом поражении Германии и обещая скорое возвращение русских в их город» [117].

В 1941 году 17-я армия расстреляла в Умани 500 военнопленных. Командующий этой армией генерал Гот впоследствии оправдывался на суде тем, что это произошло якобы в связи с восстанием пленных в лагере [118].

Выдержки из журнала боевых действий 285-й охранной дивизии: «В период с 1 по 15 июля 1942 года полевая комендатура № 190 расстреляла 1 красноармейца.

19 июля того же года тайная полевая полиция (группа 728) расстреляла за партизанскую деятельность 2 красноармейцев. 21 июля того же года полевая комендатура № 190 расстреляла 1 бежавшего красноармейца за его партизанскую деятельность» [119].

Запись в журналу боевых действий штаба тыла 2-й армии (Korück 580) за 3 октября 1942 года: «В местности Боровка находилось 50 лиц, сильно подозреваемых в участии в партизанских действиях, среди них 27 незарегистрировавшихся красноармейцев, которые прибыли сюда в самые последние дни. Их публично расстреляли» [120].

Донесение 3-й горнострелковой дивизии (6-я армия генерала Холлидта) от 5 августа 1943 года: «Атака на советские позиции неожиданно натолкнулась на ожесточенное сопротивление, в связи с чем мы вынуждены были застрелить 5 уже взятых в плен советских солдат» [121].

УБИЙСТВО ВОЕННОПЛЕННЫХ — ВАРШАВСКИХ ПОВСТАНЦЕВ

Во время Варшавского восстания солдаты гитлеровского вермахта совершили ряд преступлений в отношении взятых в плен повстанцев. Мы не в состоянии привести здесь всех случаев убийств, однако полагаем, что несколько фактов, подобно тому как это сделано во вступлении, дадут читателю некоторое представление об имевших тогда место событиях. Преступления начались с первого же дня восстания и продолжались до его подавления. Вот эти факты.

1 августа 1944 года после разгрома в Мокотове [район Варшавы. — Перев.] повстанческого батальона «Одвет» («Возмездие») гитлеровцы расстреляли на месте несколько десятков захваченных в плен повстанцев [122].

В ходе подавления Варшавского восстания имели место неоднократные пытки пленных перед казнью [123].

В ночь с 1 на 2 августа 1944 года отступавшая с Охоты [район Варшавы. — Перев.] группа повстанцев, насчитывавшая около 700 человек, под командованием начальника повстанческого района подполковника Соколовского (псевдоним «Гжимала»), продвигаясь вдоль линии железной дороги, пыталась пройти через Регулы-Пенцицы в Сенкоцинские леса, а оттуда в Хойновские леса. В Пенцицах группа натолкнулась на гитлеровцев. Произошла стычка, однако большинство бойцов группы пробилось в Сенкоцинские леса. Все же в руки фашистов попало 67 повстанцев, преимущественно раненых. Семь человек, в том числе несколько женщин (как пишет Боркевич), были спасены благодаря заступничеству какого-то немецкого офицера, раненного в этой стычке [124]. Остальные 60 человек после чудовищных пыток были расстреляны 2 августа в 6 часов вечера. Останки убитых в Пенцицах повстанцев были эксгумированы в апреле 1946 года, и в большинстве своем имена их были установлены. Они «лежали в могилах с нарукавными повязками «АК» [«Армия Крайова» — национальная армия, находившаяся под руководством лондонского эмигрантского «правительства». — Перев.], одни с сохранившимися еще гранатами в карманах, у других перед смертью были связаны руки и ноги, на некоторых имелись следы пыток перед казнью» [125].

7 августа, в доме № 2 по улице Третьего мая был захвачен в плен почти безоружный взвод 1139. Все бойцы взвода были расстреляны под виадуком [126].

В первых числах августа 1944 года в саду напротив больничного здания на улице Гурчевской [в Варшаве. — Перев.] расстреляно несколько сот повстанцев (мужчин). Несчастных заставили рыть для себя глубокий ров, после чего их ставили группами по 25 человек лицом к могиле, без рубах, в одних брюках, и убивали выстрелами из пистолетов в затылок. После расстрела одной группы приводили другую. «Никто не кричал, не просил пощады, не сопротивлялся». Среди казненных были 10—12-летние мальчики. Видимо, гитлеровские палачи били повстанцев и издевались над ними, так как последние подходили к могиле шатаясь [127].

19 августа после захвата гитлеровцами здания Политехнического института были расстреляны все схваченные там повстанцы, а также все мужчины, искавшие убежища на территории института, в количестве 150 человек [128].

Всех подозреваемых в участии в обороне Старувки [Старе Място, район Варшавы. — Перев.] гитлеровцы расстреливали на месте. Боркевич подсчитал, что число расстрелянных в Старувке за время с 13 августа по 12 сентября 1944 года достигает 1309 человек [129].

В дни капитуляции Мокотова 26 сентября 1944 года на улице Хоцимской, в 150 метрах от больницы, гитлеровцы замучили и расстреляли 98 повстанцев, которые вышли из канализационных тоннелей. Пленных заставили встать на колени с поднятыми вверх руками, их били прикладами, а затем расстреляли [130]. После сдачи повстанцами Мокотова 27 сентября 1944 года на улице Дворковой вышла на поверхность через канализационный колодец группа из 60 повстанцев. Она тут же была схвачена гитлеровцами и расстреляна. На следующий день другая группа, при таких же обстоятельствах, попала в руки гитлеровцев и разделила судьбу первой группы. Всего на улице Дворковой за два дня было расстреляно около 150 повстанцев. Все они были из полка «Башта» [131].

Гитлеровцы убивали также взятых в плен солдат 1-й Польской армии [созданной в СССР в 1943–1944 годах. — Перев.], которые пришли на помощь сражающейся Варшаве.

23 сентября на Черняковском плацдарме[132] гитлеровцы прямо на поле боя расстреляли несколько взятых в плен офицеров и солдат, а также убили около 200 раненых, размещенных в уцелевших от разрушений домах. Жертвами этого преступления пали офицеры и солдаты 9-го пехотного полка (3-я дивизия 1-й армии Войска Польского), а также командиры и рядовые бойцы-повстанцы [133].

ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ И МАССОВЫЕ САДИСТСКИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, СОВЕРШЕННЫЕ В ОПЕРАТИВНЫХ РАЙОНАХ

В ряде случаев, прежде чем убить военнопленного, его мучили и пытали либо казнили особенно зверским способом. Зверства в отношении военнопленных были одним из аспектов садистских преступлений, совершаемых гитлеровцами в более широком масштабе в ходе подавления движения Сопротивления гражданского населения оккупированных стран. Речь шла не о том, чтобы попросту убить жертву выстрелом в затылок или в лоб, а чтобы предварительно замучить жертву и насладиться ее предсмертными муками. Подобные методы особенно широко применялись на Востоке, хотя нередко мы встречались с ними и при подавлении движения Сопротивления на Западе [134]. Формы жестокостей и изуверств были здесь самыми разнообразными: от «обычного» избиения до запарывания насмерть, а равно сожжение заживо и много других чудовищных способов. Если говорить о сожжении заживо, то этот вид казни гитлеровцы применяли еще в период сентябрьской кампании 1939 года, а затем на Восточном фронте, особенно при массовом истреблении раненых во время Варшавского восстания.

Приведенные ниже факты садистских преступлений, совершенных в отношении советских военнопленных, собранные и изложенные в трех нотах Советского правительства — от 25 ноября 1941 года, 6 января и 27 апреля 1942 года, — были переданы правительствам всех государств, с которыми СССР поддерживал дипломатические отношения. Достоверность изложенных там фактов не подлежит сомнению. В частности, это подтвердил даже гитлеровский рейхсминистр Розенберг. В письме к Кейтелю от 24 февраля 1942 года, приводя факты бесчеловечного истребления советских военнопленных, Розенберг пишет: «…Как видно из советской ноты, переданной кружным путем, Советы располагают бесспорными данными о вышеприведенных фактах» [135].

Зверства вермахта над захваченными в плен советскими людьми были частично раскрыты уже в 1941 году. Факты эти установлены советским командованием. Будучи опубликованы Советским правительством, они еще раз разоблачили «германскую военщину и германское правительство, как банду насильников, не считающихся ни с какими нормами международного права, ни с какими законами человеческой морали» [136].

Советская нота от 25 ноября 1941 года содержит, в частности, краткое описание преступлений, совершенных с исключительной жестокостью.

В Украинской ССР на острове Хортица, на Днепре, после изгнания гитлеровцев были найдены трупы советских военнопленных с отсеченными руками, выколотыми глазами и вспоротыми животами.

У деревни Репки, на Украине, были обнаружены трупы замученных советских людей: командира батальона Боброва, политрука Пятигорского и двух бойцов. Руки и ноги всех замученных были пригвождены к кольям, на телах раскаленными ножами вырезаны пятиконечные звезды, лица изрезаны и обожжены. Неподалеку обнаружен труп бойца с обгоревшими ногами, с отрезанными ушами.

После изгнания фашистов из деревни Холмы (Северо-Западный фронт) найдены изуродованные трупы нескольких советских солдат, и среди них останки Андрея Осипова (из Казахской ССР), сожженного на костре.

На железнодорожной станции Грейгово (Украинская ССР) группе захваченных в плен советских солдат несколько дней не давали никакой пищи и воды. Затем военнопленным отрезали уши, выкололи глаза, отрубили руки и закололи штыками.

Недалеко от колхоза «Красный Октябрь» (около Брянска) найдены обгоревшие трупы 11 советских военнопленных. У одного из них на теле обнаружены следы пыток раскаленным железом.

В районе деревень Кудрово и Борисово (Ленинградская область) фашистами был зверски замучен начальник дивизионного медицинского пункта военврач 3-го ранга И. С. Лыстого. Все его тело было исколото штыками, в голове и плече имелись пулевые раны, на лице остались следы диких побоев. Несколько в стороне от него найден труп санитара П. М. Богачева, а также труп растерзанного шофера санитарной машины Горбунова [137].

В городе Тихвине (Ленинградская область) найден обезображенный труп военного врача Рамзанцева: нос отрезан, руки вывернуты, голова скальпирована, шея в нескольких местах проткнута штыком [138].

Разгром немцев под Москвой зимой 1941/42 года и наступление на других участках советско-германского фронта позволили раскрыть на освобожденных территориях ряд ужасающих преступлений, совершенных в отношении военнопленных. Эти факты были оглашены в ноте Наркоминдела СССР or 27 апреля 1942 года «О чудовищных злодеяниях, зверствах и насилиях немецко-фашистских захватчиков в оккупированных советских районах и об ответственности германского правительства и командования за эти преступления» [139].

В городе Старица (Калининская область) после освобождения его от оккупантов в одном из древних исторических монастырей найдены наваленные штабелями раздетые трупы замученных советских военнопленных.

Ограбленный гитлеровскими оккупантами собор в городе Верея (Московская область) был превращен в застенок. После бегства фашистов из Вереи там обнаружено 26 изуродованных трупов советских военнопленных.

В деревне Красноперово (Смоленская область) наступающие части Советской Армии нашли 29 раздетых трупов советских военнопленных, заколотых ножами.

В деревне Бабаево (Смоленская область) гитлеровцы поставили у стога сена 58 советских военнопленных и двух девушек-санитарок и подожгли стог. Когда обреченные на сожжение люди пытались бежать, фашисты перестреляли их.

В городе Волоколамске на Пролетарской улице 3/6, куда загнали военнопленных, вдруг возник пожар. Когда запертые на пятом этаже военнопленные попытались выбраться из огненной западни, их перестреляли. Таким образом погибли в огне и расстреляны 60 военнопленных.

В деревне Поповка (Тульская область) гитлеровцы загнали 140 военнопленных в сарай и подожгли его. В огне погибло 95 человек.

В марте 1942 года части Советской Армии нашли вблизи деревни Джантора (Крымский фронт) 9 трупов советских военнопленных с выколотыми глазами и вырванными ногтями. У одного из замученных была вырезана вся правая часть груди, у других обнаружены следы пытки огнем, многочисленные ножевые раны и разбитые челюсти.

В Феодосии (Крым) были найдены обезображенные пытками десятки трупов солдат-азербайджанцев. Среди них: Джафаров Исмани-Заде, которому гитлеровцы выкололи глаза и отрезали уши, Алибеков Кули-Заде (вывернуты руки, заколот штыком), ефрейтор Ислам-Мамед Али оглы (вспорот живот); Аскеров Мустафа оглы (привязан проволокой к столбу и в этом положении умер от нанесенных ему ран).

Неподалеку от станции Погостье (Ленинградская область) гитлеровцы при отступлении после зверского избиения и пыток расстреляли разрывными пулями свыше 150 советских военнопленных. У большинства замученных отрезаны уши, выколоты глаза, отрублены пальцы рук (у некоторых отрублена одна или обе руки), вырваны языки, а на спинах трех солдат вырезаны звезды.

В 1942 году в городе Керчи гитлеровские изуверы согнали 400 советских солдат и офицеров в здание школы имени Войкова и в клуб инженерно-технических работников, а затем подожгли эти здания. Пытавшихся спастись расстреливали из автоматов. Все пленные погибли [140].

В 1944 году под Оршей советский танковый десант, прорвав гитлеровскую линию укреплений, совершил рейд по тылам 78-й германской штурмовой дивизии, прервав ее связь с частями и нарушив управление войсками. В ходе рейда один из его участников, рядовой Юрий Смирнов, был ранен, упал с танка и попал в руки гитлеровцев. Раненого советского солдата затащили в командный бункер и стали допрашивать, чтобы получить от Смирнова крайне необходимую фашистам военную информацию. Вскоре после этого советские воинские части, продолжая наступление, нашли в бункере вблизи деревни Шалашино (Оршанский район, Витебской области) окровавленный труп советского солдата. Все тело и лицо его были покрыты ранами и следами зверских пыток. «Большие ржавые гвозди были вбиты в лоб, руки и ноги замученного солдата. Возле него лежали красноармейская книжка и комсомольский билет. Оставшийся на месте незаконченный протокол допроса, брошенный фашистами при паническом бегстве, содержал отметку после каждого вопроса: «Молчит». В изуродованном трупе был опознан молодой солдат 1-го батальона 77-го гвардейского стрелкового полка комсомолец Юрий Смирнов, родившийся в деревне Макрево на Унже. Его отец Василий Смирнов погиб при обороне Сталинграда. В сентябре 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР молодому патриоту посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза» [141].

Нам известен другой случай подобного зверства гитлеровцев на Западе, когда трехлетний ребенок был распят на дверях дома (после предварительных пыток) в Пресле около Ниццы (Франция) 20 июля 1944 года. Мать этого ребенка была сначала изнасилована, а затем вместе с мужем расстреляна. Преступление совершено отрядом под командованием эсэсовцев. «Повод» — помощь, оказанная партизанам [142].

1941–1942 годы — годы массового истребления многих тысяч советских военнопленных в лагерях — полны описаний мук истощенных, еле передвигающихся, но еще живых узников. При массовой смертности, какая царила в этих лагерях, гитлеровцы ничем не утруждали себя и не обращали внимания на такие «мелочи»; они даже не всегда добивали полуживого, еще подающего признаки жизни человека — того, кто должен был вскоре умереть, бросали просто в кучу трупов, затем грузили на подводу и сбрасывали в общую могилу. В ходе послевоенных эксгумаций неоднократно обнаруживали в легких некоторых трупов песчинки, что ясно указывало на факт погребения заживо.

Сохранились и показания свидетелей этих фактов.

Два вольнонаемных работника пекарни в лагере для советских военнопленных в Демблине, поляки Хольда и Липец, показали, что лично видели, как из кучи трупов, брошенных на подводу, выполз еще живой пленный. «Немцы заметили это, избили его палками и снова бросили на подводу. Когда они ушли, пленный снова сполз с подводы, и, опираясь рукой о стену, шатаясь, стал уходить прочь. Немцы опять заметили его и снова бросили пленного на подводу. Но пленный сполз в третий раз. Тогда немцы кинули его на дно подводы, завалили сверху трупами, вывезли его из лагеря вместе с трупами, а затем закопали в могилу…» [143].

На судебном процессе гитлеровских палачей из лагеря Штуттгоф (в 1947 году) был выявлен потрясающий факт. После того как эсэсовец Фот застрелил советского пленного и его «труп» был брошен в кремационную печь, оттуда послышались страшные крики: «На помощь, товарищи!». Это кричал принятый за убитого, но еще живой человек. Его добили выстрелом через смотровое окошко печи…[144]

Во время ожесточенных боев на «Поморском валу» в феврале 1945 года 32 военнослужащих из 3-го пехотного полка 1-й дивизии имени Тадеуша Костюшко попали в плен к фашистам и были зверски умерщвлены. Однако двум из них удалось бежать. Это были хорунжий Фургала и капрал Бондзюрецкий. Их донесение, а также немедленно начатое на месте расследование позволили выявить все обстоятельства этого страшного преступления [145].

1 февраля 1945 года части 1-й дивизии вели тяжелые наступательные бои к востоку от шоссе Ландек — Ястров. Они атаковали противника, поддержанного огнем опорного пункта в с. Подгайе (Фледерборн), а также подкреплениями, беспрерывно подходившими из Ястрова. Гитлеровцы все время контратаковали, используя тяжелые танки и пытаясь остановить продвижение поляков. Во время одной из таких контратак часть 4-й роты 3-го пехотного полка, несшая боевое охранение, попала в засаду, была обнаружена и, несмотря на упорное сопротивление, захвачена в плен (у окруженных кончились боеприпасы). Группа пленных, воспользовавшись тем, что внимание охраны было отвлечено, пыталась бежать и пробиться к своим. Однако это удалось только двум вышеупомянутым бойцам. Несколько человек, в том числе командир роты подпоручик Альфред Софка, были убиты при попытке к бегству. Остальных 32 пленных погнали в с. Подгайе, где всех заперли в сарае, предварительно связав им руки колючей проволокой (одного даже железной цепью), после чего сарай облили бензином в подожгли.

Это преступление, по всей видимости, совершила воинская часть латышских изменников из 15-й дивизии СС, занимавшая с. Подгайе. «Мотивом» этого зверства были тяжелые потери, понесенные немецкими войсками в этом районе. Преступление было раскрыто почти немедленно после его совершения, как только польские части заняли с. Подгайе, и было официально запротоколировано. Останки героев и мучеников были захоронены их товарищами по оружию с воинскими почестями.

Не подлежит сомнению, что приведенный выше перечень садистских преступлений и зверств в отношении военнопленных далеко не полон. Ряд таких преступлений мы приведем в последующих главах, а многие еще ждут выявления.

Однако и то, что уже раскрыто, дает достаточное представление о бесчеловечной жестокости, с какой совершены многие военные преступления гитлеровцев во второй мировой войне, жестокости, являющейся одной из характерных черт фашизма вообще и германского фашизма в особенности.

ВОЕННОПЛЕННЫЕ КАК «ЖИВОЕ ПРИКРЫТИЕ» АТАКУЮЩИХ НЕМЕЦКИХ ВОЙСК

Ст. 9 Женевской конвенции 1929 года гласит:

«Ни один военнопленный ни в какое время не может быть послан в такое место, где он подвергался бы действию огня с поля боя, а также не может быть использован для защиты своим присутствием каких-либо пунктов или районов от неприятельского обстрела».

Это означает, что военнопленный не может быть использован: а) как живое прикрытие определенных объектов или военных укреплений (или промышленных объектов, имеющих военное значение) с целью защиты этих объектов от бомбардировки или атаки противника; б) как живое прикрытие собственных войск от воздействия противника с целью защиты этих войск от потерь, а также с целью облегчения захвата определенных объектов или подавления сопротивления противника.

Мысль об использовании «живого прикрытия» из военнопленных или гражданского населения не была «открытием» гитлеровцев, однако применение этой преступной меры во второй мировой войне было исключительно их «заслугой» и представляло собой беспрецедентный возврат к мрачным временам варварства прошлого.

Варварский обычай создания «живого прикрытия» гитлеровцы применили уже во время сентябрьской кампании 1939 года, когда гнали гражданское население впереди наступающих танков и пехоты на Оксиве под Варшавой, в боях на Бзуре («живой щит» в Ловиче) и т. д. [146]

Этот «опыт» был продолжен и развит также в борьбе против движения Сопротивления в оккупированных странах. Гитлеровцы пытались таким способом парализовать деятельность партизан, они выставляли заложников в местах, подвергавшихся нападению патриотов: в определенных зданиях, на путях сообщения, на промышленных объектах и т. д.

Особую форму этот «опыт» гитлеровцев приобрел в Греции. На железнодорожной линии Салоники — Афины первые два вагона курсирующих здесь поездов составляли так называемые «Geiselwagen» (вагоны с заложниками), за ними прицеплялся локомотив, потом вагон с охраной, а дальше — обычные вагоны. Как правило, заложников (до 50 человек), крепко связанных веревками, размещали на открытых платформах. Таких заложников, в частности, поставлял пресловутый концлагерь в Хайдари. Таким способом гитлеровцы пытались защитить поезд от нападения партизан [147].

Для прикрытия отступающих по морскому пути из Северной Норвегии германских войск командующий 20-й армией генерал-полковник Рендулич, основываясь на распоряжении ОКВ от 28 октября 1944 года относительно полной эвакуации местного гражданского населения, приказал посадить возможно большее число гражданских лиц на все корабли, перевозившие немецкие войска [148]. А ведь всем было известно, что морские пути отступления гитлеровцев были густо заминированы и подвержены воздушным атакам союзников.

Особо широкие масштабы этот «метод» приобрел в войне гитлеровской Германии против СССР и при подавлении Варшавского восстания.

Случаи, когда гитлеровцы гнали советских военнопленных впереди своих наступающих частей, имели место уже в первые дни войны. Так было в районе совхоза «Выборы» (Ленинградская область), в районе Ельни (Смоленская область), в Гомельской области (Белорусская ССР), в Полтавской области (Украинская ССР) и в ряде других мест [149]. Преступления эти стали широко известны, сведения о них проникли через линию фронта и были сообщены всему миру еще осенью 1941 года.

Советских военнопленных пытались также использовать для оказания нажима на своих сражающихся товарищей, чтобы те сложили оружие и сдались в плен.

Так, например, в журнале боевых действий 96-й пехотной дивизии гитлеровцев 15 августа 1941 года отмечается: «Утром 15 августа дивизии надлежит разбросать в лесу листовки, призывающие к сдаче в плен. Остающихся на расстоянии видимости пленных следует выслать вперед: они также должны ходить по лесу и призывать к сдаче» [150].

В период ожесточенных боев под Сталинградом в сентябре 1942 года гитлеровцы неоднократно прибегали к использованию «живого прикрытия», гоня впереди своих атакующих подразделений женщин и детей [151].

Как уже говорилось выше, этот «боевой метод» гитлеровцы в самых широких масштабах применяли при подавлении Варшавского восстания.

В январе 1946 года на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников произошел следующий диалог между бывшим начальником штаба германских сухопутных войск генерал-полковником Гудерианом и допрашивавшим его от имени Польши прокурором Ежи Савицким:

«Савицкий: Знали ли вы о том, что ваши солдаты привязывали женщин и детей, а также и мужчин к танкам, которые шли в атаку на повстанцев, чтобы лишить последних возможности отбить эту атаку?

Гудериан: Не знал об этом и не верю в это. Считаю невозможным, чтобы немецкие войска могли творить что- либо подобное… Никогда бы не отдал такого приказа. При мысли об этом меня охватывает отвращение и ужас» [152].

Однако все эти действия, при одной мысли о которых Гудериана якобы охватывали «отвращение и ужас» и о которых он якобы не знал, имели место и являлись преступлением, совершенным в отношении сотен тысяч жителей сжигаемой и разрушаемой польской столицы.

Вопреки тому, что утверждал Гудериан, существуют доказательства, что пленных повстанцев гнали впереди наступающих танков, а иногда и сажали на броню танков; что пленных использовали для разборки баррикад (под огнем обороняющихся), а также как «живое прикрытие» наступающих фашистских частей. Еще чаще как «живое прикрытие» использовалось мирное гражданское население, нередко женщины и дети.

3 августа 1944 года гитлеровцы заставили около 200 мужчин разбирать под огнем повстанцев баррикады на Вольской, Млынарской и Карольковой улицах [153].

Боркевич пишет, что 5 сентября группа фашистских танков, гоня впереди себя женщин и мужчин, атаковала баррикады повстанцев на Ордынацкой, Свентокжыской и Крулевской улицах [154].

В тот же день гитлеровский полковник Гейбель, пытаясь оказать помощь осажденной повстанцами телефонной станции на улице Пия, 19, приказал гнать впереди своих танков группу около 200 женщин, причем часть из них насильно посадили на танки. В ходе отражения повстанцами этой атаки около 50 женщин погибло, а многие были обожжены [155].

Случалось и так, что размещенное на танках «живое прикрытие» соскакивало у самых баррикад, удачно спасаясь от перекрестного огня, если удавалось скрыться за баррикадой. Отмечен случай такого спасения неизвестной юной санитарки повстанцев; она вся поседела после такого потрясения [156].

7 августа, атакуя позиции повстанцев на Повисле, гитлеровцы погнали впереди себя по Беднарской и Каровой улицам группу раненых повстанцев, захваченных в плен в медпункте на Фурманской улице, 7. Несколько человек погибло [157].

Приведенный перечень этого вида военных преступлений фашистов в сражающейся Варшаве далеко не исчерпывающий. Вся польская столица представляла собой тогда — для трусливо и варварски воюющих гитлеровцев — один огромный «живой заслон».

ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ОТНОШЕНИИ ПАРЛАМЕНТЕРОВ

Убийство капитана Ильи Остапенко

В статье XXXII «Положения о законах и обычаях войны» (приложение к IV Гаагской конвенции 1907 года, глава III «О парламентерах») говорится:

«Парламентером считается лицо, уполномоченное одной из воюющих сторон вступить в переговоры с другой и являющееся с белым флагом. Как сам парламентер, так и сопровождающие его трубач, горнист или барабанщик, лицо, несущее флаг, и переводчик пользуются правом неприкосновенности».

Офицер Советской Армии Илья Афанасьевич Остапенко никогда не был военнопленным, хотя и оказался (безоружным!) в руках гитлеровского вермахта и в результате этого был убит из-за угла фашистскими палачами. Выполняя приказ своего командования, капитан Остапенко, охраняемый исстари установившимися военными обычаями и четкими предписаниями международного права, перешел линию фронта в качестве парламентера, чтобы передать германскому командованию ультиматум о капитуляции.

В момент выполнения полученного им последнего боевого задания капитан Остапенко был старшим пропагандистом политотдела 316-й дважды Краснознаменной Темрюкской стрелковой дивизии. Преподаватель немецкого языка на гражданской службе, он овдовел во время войны. Отец двух детей, человек с седеющей головой, серьезный и чуткий, всеми уважаемый и любимый офицер, он прошел славный боевой путь от Кубани до Будапешта. И здесь, 28 декабря 1944 года, он получил от начальника политотдела дивизии полковника Шведова приказание возглавить от имени Советского командования группу парламентеров из трех человек, которой поручалась специальная миссия по передаче ультиматума командованию окруженных немецких войск в Будапеште [158].

Капитан Остапенко был взволнован, когда ему передали весть о предстоящей ему миссии. В этом нет ничего удивительного: он знал, что от успеха или провала его миссии зависит судьба тысяч людей. Л может быть, и просто по-человечески он — фронтовик и боец, привыкший идти на врага с оружием в руках, — чувствовал себя несколько скованно теперь, когда ему предстояло идти в самое логово врага безоружным, хранимым лишь освященной тысячелетиями традицией неприкосновенности парламентера и положениями международного права.

Ультиматум Советского командования о капитуляции немцев основывался на безнадежном положении, в котором оказалась крупная гитлеровская группировка на южном участке Восточного фронта в результате мощного и победоносного наступления советских войск [159]. 26 декабря 1944 года Будапешт и находившийся в нем 180-тысячный гарнизон были замкнуты в железное кольцо. Исходя из гуманных соображений и стремясь предотвратить напрасное кровопролитие, а также и разрушение венгерской столицы, Советское командование решило послать к немцам парламентера с предложением о капитуляции. Ему предстояло передать германскому командованию пакет с ультиматумом.

В ночь с 28 на 29 декабря 1944 года в районе Будаерш, под Будапештом, советские полевые радиостанции трижды передали в эфир сообщения о том, что 29 декабря в 12.00 советский парламентер перейдет линию фронта и направится к немецким позициям. Парламентером назначен капитан Остапенко, а сопровождать его будут переводчик лейтенант Орлов и старший сержант Горбатюк с мегафоном.

29 декабря в 11.30 на участке шоссе Будаерш — Буда с советской стороны был прекращен огонь всех видов оружия, но едва три советских парламентера поднялись во весь рост, как по ним был открыт огонь немецких ручных пулеметов и полетели гранаты. Это повторилось еще раз. Лишь на третий раз гитлеровцы прекратили огонь, и ровно в 12.00 Горбатюк, размахивая белым флагом, вместе с обоими офицерами вышел на шоссе, и все трое направились к немецким позициям.

После своего возвращения лейтенант Орлов так описал дальнейший ход событий:

Это преступление было совершено при абсолютном затишье по обе стороны фронта. Тело капитана Остапенко осталось на шоссе, ведущем в Буду. Весть об этом гнусном убийстве, об отклонении ультиматума положила конец прекращению огня. Лишь с наступлением темноты советские разведчики добрались до убитого капитана Остапенко и перенесли его тело к своим, где его похоронили с воинскими почестями.

На третий день после совершения этого преступления, 1 января 1945 года, начался штурм Будапешта, и 18 января была освобождена часть столицы — Пешт. Штурм Буды, осуществлявшийся в условиях ожесточенного сопротивления гитлеровцев, закончился 13 февраля 1945 года полным разгромом гитлеровцев и освобождением всего города. Советские войска захватили свыше 110 тысяч пленных. «Командующий окруженной группировкой немецких войск эсэсовский генерал-полковник Пфеффер-Вильденбрух вместе со своим штабом пытался бежать из города по канализационным трубам, но был вытащен оттуда под громкий смех советских воинов» [161].

Командующий войсками 2-го Украинского фронта, освободившими Будапешт, Маршал Советского Союза Р. Малиновский по случаю 10-летия разгрома гитлеровцев в Будапеште, касаясь преступления, совершенного фашистами в отношении капитана И. Остапенко, писал следующее:

Обстоятельства, при которых совершено преступление в отношении капитана И. А. Остапенко, неопровержимо доказывают, что оно было совершено по приказу сверху.

Преступление, совершенное в Будапеште, формально касается только одного человека. Но тот факт, что оно произошло в самом конце войны, что свершилось оно на виду у сотен тысяч советских солдат 2-го и 3-го Украинских фронтов, окруживших Будапешт, на глазах 180 тысяч осажденных гитлеровцев, что оно было совершено цинично и трусливо, при одновременном попрании одного из наиболее древних принципов цивилизованного общества, — выводит это событие далеко за пределы ценности одной честной солдатской жизни. Без обиняков, открыто, средь бела дня, германский фашизм и милитаризм показали всему миру, на что они способны и что они представляют собой по самой своей сути. Поэтому капитан Остапенко пожертвовал своей жизнью не напрасно: бессмертная слава увековечила его имя, а его убийц покрыл несмываемый позор.

Убийство капитана Остапенко не было единственным преступлением, совершенным гитлеровцами в отношении парламентеров во время второй мировой войны. В своей статье Евг. Долматовский (не приводя подробностей убийства) упоминает о таком же факте, имевшем место там же, под Будапештом, и в то же время. Это произошло при иных обстоятельствах и на другом участке фронта с венгром Стеймецем, ходившим с ультиматумом в стан врага и убитым при выполнении своей миссии мира.

Еще один инцидент из той же категории преступлений имел место в 1945 году, перед самой капитуляцией гитлеровской Германии, — в Чехословакии, в местности Гавличков Брод. Штабс-капитан Сула вместе с сопровождавшим его офицером направился на местный аэродром, чтобы от имени чехословацкой армии обсудить условия капитуляции немецкого гарнизона. Оба чешских офицера не вернулись. После захвата аэродрома было произведено расследование, в результате которого установлено, что оба парламентера вместе с шестью другими липами были завлечены в госпиталь СС и там замучены насмерть. «Штабс-капитану Суле был вырезан язык, выколот глаз и разрезана грудь. С остальными поступили подобным образом. У большинства из них были вырезаны половые органы». Этот факт был подтвержден документами и фотографиями, представленными Суду народов в Нюрнберге [163].

ГРАБЕЖ ИМУЩЕСТВА ВОЕННОПЛЕННЫХ. МАРОДЕРСТВО И НАДРУГАТЕЛЬСТВО НАД ТРУПАМИ ПАВШИХ

Войнам и армиям в далеком прошлом неразлучно сопутствовали «гиены побоищ», обдиравшие трупы солдат, павших на поле боя. Войны также сопровождались массовым грабежом общественного и частного имущества, совершаемым государствами, армиями и отдельными мародерами-грабителями в мундирах. Жертвами этих грабежей наряду с мирным гражданским населением становились также и военнопленные.

Международные конвенции и соглашения нашего времени стремились положить конец этой варварской практике.

Международная конференция в Брюсселе (1874 год), постановления которой хотя и не имеют обязательной силы, но стали, однако, фундаментом ряда позднейших международных конвенций, сформулировала эту проблему коротко: «Грабеж безусловно воспрещается» (ст. 39 Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1874 года). В то же время ст. IV Гаагской конвенции 1907 года гласит: «Все, что принадлежит им [то есть военнопленным. — Ш. Д.] лично, за исключением оружия, лошадей и военных бумаг, остается их собственностью», а ст. XXIII, пункт «ж», той же конвенции запрещает «истреблять или захватывать неприятельскую собственность, кроме случаев, когда подобное истребление или захват настоятельно вызывается военной необходимостью».

Очень подробно трактуются эти вопросы в Женевской конвенции 1929 года, ст. 6 которой гласит: «Все вещи и предметы личного пользования, за исключением оружия, лошадей, воинского снаряжения и военных документов, остаются во владении военнопленных.

Денежные суммы, находящиеся у военнопленных, могут быть отобраны у них только по распоряжению офицера и только после подсчета их; в принятии денег выдается расписка. Денежные суммы, отобранные таким образом, должны поступать на лицевой счет военнопленного.

Удостоверения личности, знаки различия военного звания, награды и ценные предметы не могут быть отняты у пленных».

Юридическая принадлежность личного имущества военнопленных— в свете указанных положений — не вызывает никаких сомнений. Женевская конвенция 1929 года не оставляет никаких лазеек для грабежа.

Не оставляет в этом сомнений также и немецкий военно-уголовный кодекс (Militärstrafgesetzbuch), действовавший в Германии во время последней войны. § 134 этого кодекса гласит:

Обязательности этих постановлений не отрицают даже немецкие теоретики международного права, хотя, по вполне понятным причинам, они оставляют своему гитлеровскому государству лазейку, дающую возможность при определенных обстоятельствах грабить пленных. Так, например, Шейдль писал в 1942 году: «Частная и личная собственность военнопленного, которую он имеет при себе, принципиально исключена из права на военную добычу государства, берущего в плен. Однако, если этого требуют интересы государства, она подлежит окончательной или временной конфискации» [165].

Не подлежит сомнению, что в этой области для третьего рейха в 1939–1945 годах были обязательны как постановления Женевской конвенции 1929 года, так и собственный военно-уголовный кодекс, то есть юридические документы, в которых ничто не оправдывает интерпретации Шейдля. Но Шейдль писал свою книгу в декабре 1942 года, и ему уже многое было известно, а третий рейх, как известно, имел своих «теоретиков». Следует также подчеркнуть, что позиция Шейдля расходится даже с воинским уставом… СС! Приведу пример.

«У военнопленных и подчиненных отбирать ничего нельзя», — гласит один из пунктов этого устава. Пункт этот перечисляет, что именно может приказать реквизировать командир. «…Все остальное является грабежом и карается смертной казнью» [166].

Однако гитлеровская практика была совершенно противоположной.

Война 1939–1945 годов со всей отчетливостью обрисовала главные особенности гитлеровского фашистского государства. Это было государство-чудовище, жившее убийствами и грабежами и, кроме того, отличавшееся полным презрением к законам, даже к своим собственным, гитлеровским, формально обязательным законам!

Война для третьего рейха была колоссальным грабительским предприятием. Этому грабежу покровительствовали заправилы рейха, которые участвовали в нем и часто сами грабили на свой страх и риск. При посредстве специально созданного грабительского аппарата, как, например, «Wirtschaftsorganisation Ost» («Хозяйственная организация «Восток») или «Оперативный штаб рейхслейтера Розенберга», в Германию бесконечным потоком вывозилось награбленное у населения оккупированных районов имущество, сырье, произведения искусства и т. д. За счет этого грабежа Геринг, например, пополнял свои личные коллекции, на Геринга же «работала», в частности, и дивизия, носившая его имя (дивизия СС «Герман Геринг»).

Колоссальным грабительским предприятием было также истребление евреев («акция «Рейнгард»). Кампания наглого грабежа проводилась и под предлогом борьбы с движением Сопротивления. При подавлении Варшавского восстания все участвовавшие в этом подавлении гитлеровские формирования не только убивали жителей и уничтожали имущество людей, но также занимались систематическим грабежом. Наряду с армией и гражданская администрация оккупированных стран усматривала в грабеже местного населения один из источников своего обогащения. Достаточно здесь напомнить хотя бы «деятельность» Франка в «генерал-губернаторстве» или Эриха Коха на Украине и в Белоруссии!

В принципе «легальным» был только грабеж, проводимый официально уполномоченными на это органами. Грабеж же, совершаемый отдельными лицами на свой страх и риск, был в принципе недопустим и при «несчастливом» стечении обстоятельств даже наказуем [167].

Организованный грабеж, санкционируемый приказами вышестоящих начальников, имел место в отношении военнопленных всех государств В отношении пленных западных государств он носил скорее эпизодический, но порой не менее наглый характер, как, например, в случае ограбления перед убийством 129 американских солдат в Сен-Вите. Напомним здесь два факта.

Французские пленные офицеры, доставленные в офлаг XIIIА в Нюрнберге, были подвергнуты тщательному обыску, в результате которого их ограбили: отобрали много предметов личного пользования [168].

Такая же судьба постигла и транспорт польских офицеров, привезенных в феврале 1941 года из Румынии: по прибытии в лагерь в Дорстене их ограбили начисто [169].

Особенно широкие масштабы приняло ограбление советских военнопленных.

Генерал Эстеррейх, «начальник военнопленных» в XX военном округе рейха, а затем на Украине, в своих показаниях о транспортах советских военнопленных, поступавших в лагеря, находившиеся в его ведении, заявил: «Многие поступавшие ко мне военнопленные были в тяжелом физическом состоянии, обессилены и неработоспособны, в рваном обмундировании и без обуви вследствие того, что военнослужащие германской армии отбирали у военнопленных сапоги, ботинки, обмундирование, белье и другие вещи» [170].

Приведенные генералом Эстеррейхом факты не носили эпизодического характера: советских военнопленных грабили систематически, «по плану», в соответствии с издаваемыми приказами. К этому готовились еще до начала агрессии против Советского Союза. Этот факт доказывается захваченным во время войны циркуляром № 121-4 от 6 июня 1941 года, найденным в архиве 234-го пехотного полка 56-й немецкой дивизии. Сей документ называется «О принципах снабжения в восточном пространстве». В нем сказано буквально следующее: «На снабжение одеждой не рассчитывать. Поэтому особенно важно снимать с военнопленных годную обувь и немедленно использовать всю пригодную одежду, белье, носки и т. д.» [171]

Особенно рьяно этот циркуляр выполнялся в период тяжелой для гитлеровцев зимы 1941/42 года. Но не только тогда.

Гитлеровские орды хлынули в СССР, уверенные в молниеносной победе, они не сомневались в том, что так и будет, что им не придется вести войну в зимних условиях. Но случилось иначе: планы гитлеровцев провалились. Отсутствие теплого обмундирования, шинелей, белья, обуви, перчаток и т. п. вынудило германское командование организовать «добровольные» сборы зимней одежды в самом рейхе, а также в самых широких масштабах грабеж этой одежды в оккупированных странах, особенно в еврейских гетто. Фашистский солдат в дамских мехах и платках стал в то время обычным явлением на Восточном фронте. Дополнительным источником снабжения теплой одеждой явилось для гитлеровцев также обмундирование павших в бою советских солдат и военнопленных.

О массовых грабежах и лишении военнопленных наиболее необходимых для них в зимних условиях предметов личного пользования, так же как и о других преступлениях гитлеровцев, стало незамедлительно известно, и это вызвало резкий протест со стороны Советского Союза. В советской ноте от 25 ноября 1941 года говорилось: «С наступлением зимних холодов мародерство стало принимать массовый характер, причем гитлеровские разбойники в погоне за теплыми вещами не считаются ни с чем. Они не только сдирают теплую одежду и обувь с убитых советских бойцов, но снимают буквально все теплые вещи — валенки, сапоги, носки, фуфайки, телогрейки, ушанки с раненых бойцов, раздевая их догола и напяливая на себя все, включая теплые женские вещи, снятые с раненых и убитых медицинских сестер» [172].

Этот грабеж, который в зимних условиях равнялся обречению ограбленных военнопленных на замерзание, не носил— и это надо еще раз подчеркнуть! — характера индивидуального мародерства: он регулировался приказами свыше.

В приказе штаба 88-го полка 34-й немецкой пехотной дивизии, озаглавленном «Положение с обмундированием», предлагается: «Не задумываясь, снимать с русских военнопленных обувь»

Таких локальных приказов было значительно больше, и они, по-видимому, издавались на основе вышеупомянутой директивы от 6 июня 1941 года, а возможно, и других, пока еще не известных нам приказов, о чем свидетельствует распространенность подобной грабительской практики.

Генерал-полковник Рейнгардт признал, тоже после войны, что зимой 1941/42 года у советских военнопленных отбирали валенки, но он «считал это правильным, ибо эти русские солдаты имели другую обувь» (!) [173]. Даже если бы это и было так, то и тогда это весьма сомнительное оправдание грабежа.

Раздевали также, о чем мы упоминали выше, без приказа и по приказам трупы павших солдат.

Генерал Холлидт, командующий 6-й армией (вновь сформированной уже после разгрома армии Паулюса под Сталинградом), допрошенный по вопросу об ограблении трупов солдатами его армии, под присягой показал (на процессе гитлеровского фельдмаршала Лееба и других), что такого приказа не было. Он смог лишь сказать суду, что по собственному опыту знает, что во время первой мировой войны был издан приказ: снимать со всех убитых немцев их верхнее обмундирование, «поскольку у живых его не было в достаточном количестве» [174].

К явному позору Холлидта и всего германского командования сохранился один из таких приказов, отданных во время второй мировой войны, относящийся к сдиранию одежды с убитых советских солдат одной воинской частью, подчиненной Холлидту. Вот инструкция 79-й пехотной дивизии 6-и армии Холлидта от 27 января 1943 года: «С целью сбора трофейной одежды необходимо, чтобы соответствующие команды из числа гражданского населения снимали одежду со всех убитых русских. Трофейная одежда должна быть незамедлительно доставлена на вещевой склад дивизии» [175].

Вопрос этот для командования дивизии был чрезвычайно важен, что явствует из дальнейших положений указанной инструкции, оговаривающих для командования исключительное право распоряжаться всей военной добычей, включая сюда «трофейную» одежду, содранную с убитого противника.

В то же время, если ограбленный и босой пленный взял у умершего товарища какой-либо предмет одежды, он считался преступником и карался смертной казнью. Так, например, когда в шталаге в Ламбиновицах [Ламсдорф] советские военнопленные, голые и босые в условиях суровой зимы, снимали лохмотья со своих убитых, умерших от голода или замерзших товарищей, чтобы как-то согреть свое коченеющее тело, спасаясь таким образом от неминуемой смерти, их зверски избивали, а затем вешали [176].

Так давняя практика «гиен побоищ» получила право гражданства в нацистском вермахте. Не щадили ни живых, ни мертвых противников, которые попадали в его руки. Создавая заведомо нечеловеческие условия существования в лагерях, фактически обрекая военнопленных, лишенных соответствующей одежды, на смерть от холода, гитлеровцы в то же время наказывали их за «нарушение закона».