Приключения Бобового Зёрнышка

Глава 31

Как же мне надоело валяться либо во сне, либо в беспамятстве и пропускать все самое интересное, старательно изображая из себя бесчувственное бревно. Собственно, я на тот момент не сильно от бревна отличался, хотя отличия имелись и не малые. Например, мои ручки и ножки двигались вполне себе сносно, мое сердечко стучало в груди, а уж как работали челюсти перемалывая еду, и желудок эту еду переводящий в удобрения я и говорить не буду.

Но и схожести с бревном во мне было более чем достаточно. Начать с того, что все мысли мои сосредотачивались только на одном: как бы больше вкусненького запихнуть в рот и как бы не лопнуть, это вкусненькое проглотив. И разум мой больше бы подошел для полена, а не для живого человека. Эдакая куколка с живым сердечком и бездонным брюхом. Хотя о чем это я ведь бревна не едят, а я ел, и еще как ел.

Однако прямо сейчас я из себя полено и представлял. Я лежал на топчане, куда меня аккуратно уложил благородный рыцарь сэр Роланд Гриз, предварительно согнав с ложа его хозяина. Он же и позаботился о том, чтобы краснеющий от слов, слетающих с благородных губ, священник ни коем образом не смел беспокоить мое бревноподобное существование. А тот в свою очередь передал его слова всем, кто мог бы попытаться меня побеспокоить. Для пущей убедительности Роланд придвинул к топчану табурет, уселся на него, положил на колени меч и напустил на благородное лицо злобное выражение.

Я же лежал себе спокойно на том самом топчане и дышал. Дышал медленно, тихо, грудь моя приподнималась лишь на палец и опадала обратно. Пару раз дыхание обрывалось, и рыцарь беспокойно подносил к моему носу латную перчатку и расслабленно выдохнув, убирал ее обратно. Именно потому, что на его перчатке появлялась влага, он еще не разнес весь городишко в щепки.

Роланд был зол, уж не знаю, чего его так допекло, толи действительно переживал за меня, толи единственная встреча со светлой воительницей его так впечатлила. Впрочем, зная Роланда, я скорее поверю, что его в серьез заинтересовали покачивающиеся при каждом шаге бедра Суккубы. Как бы то ни было, и чем бы рыцарь не руководствовался от меня он не отходил.

И пока я изображаю бревно, а Роланд заботливого верного во всех отношения друга я позволю себе отвлечься. Нет, не угадали, я не буду рассказывать вам о том, что происходило за городскими стенами. Не расскажу о том, что армия демонических существ во главе с совсем не обольстительной близняшкой Суккубы подходит к городу с одной стороны. Не упомяну, что с другой стороны к тому же городу подбирается воинство Черного Рыцаря, что сжимает от ненависти поводья черного же коня. Не стану говорить, что ненависть его в этот раз направлена не на меня и даже не на Роланда. Ни словом не обмолвлюсь о человеке, что полулежит на холме, догрызает уже третье яблоко и, прищурившись, смотрит на город. Я даже о Бели, что словно хвостик бегает за своей богиней, ни слова не скажу. А вот по богине еще как скажу! И речь моя не будет доброй.

Хотя, нет, сейчас, по прошествии большого времени, я не стану ее ругать или костерить последними словами. Сейчас я понимаю, что она сделала то, что считала нужным и, быть может, в тот момент, она и была права. Но мне от этого не легче. Не везет мне как-то со светлыми личностями. Пока не проснулась Валькирия, я наивно полагал, что самое страшное, что может быть, это если Черт взбесится и поднимет меня на свои рожки. Но стоило только воительнице проснуться, как я осознал, что самое страшное это ее добрый, полный нежности и заботы взгляд. От взгляда этого становилось холодно и страшно, а уж слова, что она произносила, так и вовсе подламывали ноги и сминали мозги. Мне сминать не особо было чего, но и то, что было, страдало, пытаясь понять как источающей свет, стоящее на его страже, существо может быть настолько жестоким. Теперь же я встретился с самой светлой богиней и встреча эта поначалу мне понравилась. Еще бы! Она дала мне поиграть хрустальный шарик, и была обходительна и ласкова, до тех пока не решила сделать то, для чего собственно она и пришла сейчас в этот мир. Эта светлая сволочь… но обо все по-порядку.

Я очнулся ровно в тот момент, когда сестра-близняшка Суккубы нежно постучала в западные городские ворота, сорвавшим их с петель заклинанием. Очнулся и тут же сел. Роланд, насупившись, смотрел, как на столе прыгают миски и чашки, и прислушивался к грохоту падающих в пыль ворот. Краем глаза, уловив мое движение, он мгновенно утратил интерес к танцам посуды и повернулся ко мне, подхватив едва не упавшую на пол кружку с водой.

— Зернышко, — его огромные руки сгребли меня и прижали к могучей груди. — Живой. Живой! — его ладонь взъерошила мне волосы. — Живой! — он хлопнул меня по спине, чем едва не исправил то, что не доделала светлая богиня, а именно не выбил из меня дух. — Ты, Зернышко, не пугай меня так больше, — быстро заговорил он. — Я ведь думал, что ты помер. Понимаешь, помер! Я испугался за тебя. Сильно испугался.

В этот момент мне бы надо было удивиться и даже не словам, которые неожиданно срывались с языка Роланда, а тому с какой скоростью и каким смущением он их говорит. Но я не удивился. Я его почти не слышал. Я слушал себя, и мне не нравилось то, что я слышу в собственной голове. За все то время, что двое жителей преисподней там квартировали, я успел привыкнуть к их присутствию. Успел полюбить этот монотонный, едва уловимый шум их мыслей. А уж когда Валькирия почтила нас своим присутствием, так и вовсе шум этот обрел некий глубинный смысл. Его поверхностный, точнее лежащий на поверхности и ясный для всех смысл от меня ускользал, но то, что голова была не совсем пустая, мне нравилось. Теперь же я не слышал ничего. В голове моей снова было темно и тихо. И если бы благородный рыцарь приложил свое не менее благородное ухо к моему, он бы явственно услышал, как в черепе моем, там, где у всех людей расположен мозг, завывает ветер.

— Я ведь думал, что тебе конец, — продолжал Роланд. — Я ведь думал, что погиб мой оруженосец. А что я за рыцарь без оруженосца? Именно недоделанный какой-то. Знаешь, Зернышко, почему меня иногда называют Сэр Сплю Под Мостом? Нет, не потому что я действительно спал в ту ночь под мостом, а потому, что только у тех, кто не способен даже оруженосца прокормить единственный дом, и есть мост. Не пугай меня так больше, оруженосец. И помни ты мой оруженосец!

Последние слова его сумели-таки пробить завывания ветра и достучались до мирно сопящего разума. Я отодвинулся от него и посмотрел ему в глаза.

— Я твой оруженосец? — пробормотал я.

— Ну, конечно, же! — он снова сгреб меня в объятья, начисто игнорируя второй удар, на сей раз, вырвавший восточные ворота, прихватившие с собой солидный кусок стены. — Конечно!

И мне на плечо упала горячая капля. Сэр рыцарь отодвинулся, мельком глянул на меня и, решив, что я не вижу, смахнул слезу.

— Хочешь чего-нибудь? — не обращая внимания на раздающиеся с улицы отчаянные крики, спросил он. — Есть? Пить?

— Пить, — в мои руки тут же легла кружка с водой. Я выпил все до капли, протянул ее рыцарю, тот приподнял брови, но я покачал головой. Есть отчаянно не хотелось.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Зад болит, — признался я и потянулся к завязкам на штанах. — Ты не посмотришь, что там у меня так болит?

Роланд отшатнулся, нахмурился, пару минут смотрел в мои невинные глаза и кивнул. Я спустил штаны. Он долго смотрел на мои ягодицы, жевал губы и тихо, думая, что я не слышу, ругался.

— Ничего, — наконец сказал он.

— Болит, — не согласился я.

— Там ничего нет, — тихо простонал Роланд, и я медленно повернулся к нему, не подняв штанов.

В каком это смысле там ничего нет? Как это? там должна быть кожа, если ее нет, то должно быть мясо, а если и его нет, то хоть кости должны были остаться. Как это ничего нет? Я хлопнул себя по заду и удовлетворенно выдохнул: есть! Кожа есть! А на коже должен быть ожог, что портил мне жизнь все последние месяцы. О чем я и сказал.

— Нет у тебя на заднице больше никакого ожога, — заскрежетал зубами Роланд, но от меня не отодвинулся.

В такой интересной позе: я стою со спущенными штанами, слегка наклонившись, а Роланд, придвинув благородное лицо к моему заду, во все глаза таращится на него, нас и застала Бели. Она влетела в комнату и замерла в двух шагах от двери, не веря своим глазам.

— Вы чем тут занимаетесь? — она подскочила ко мне и рывком натянула мне штаны едва не до ушей. — Какого черта вы тут устроили. Сэр рыцарь, я от вас такого не ожидала!

— Уймись, — выдохнул Роланд, наконец, распрямляясь, и протянув руку, сорвал с меня штаны, вновь обнажив мне зад. — Глянь сюда! — он ткнул пальцем мне в ягодицу.

— Это только для таких как ты развлечение, — осклабилась монашка и подавилась собственными словами. — А-а-а, — протянула она, медленно оседая на пол. — Это как?

— Это ты у богини своей спроси, — прорычал Роланд. — Вот прямо сейчас пойди и спроси!

Бели покосилась на окно и замотала головой.

— Она сейчас немного занята, — сморщившись, поведала монашка.

— И чем это?

— К нам в гости заявились наши старые приятели. Точнее один старый и один новый. Точнее одна новая, с группой друзей.

— Ты чего несешь? — Роланд опешил. — Какие еще приятели.

— Черный рыцарь с компанией знакомых тебе волосатых прихвостней и баба на лошади в компании демонов. Красивая баба! Не веришь? Да вон в окно глянь.

Рыцарь сорвался с места, припал к окну и тут же сполз под него.

— Зря ты, Зернышко очнулся, — недобро хихикнул он. — Сдается мне, они все по твою душу пожаловали, — он снова на этот раз нервно хихикнул и рассмеялся. — Они пришли за тобой, точнее за тем, что у тебя было, но больше нет. Иронично, — я не понял этого слова, но попытался его запомнить, мало ли, вдруг ругательство какое заковыристое. — Я был готов умереть, защищая тебя и то, что красовалось на твоем заду, а теперь придется умирать, только за тебя! И самое смешное, что я по-прежнему готов умереть за тебя, Зернышко.

Если он надеялся, что слова его как-то меня приободрят, или добавят в мою жизнь особого смысла, то он ошибся. Я его и не слушал. Я кричал себе в голову, призывая отозваться хоть кого-то из жившей еще утром там троицы. Но как я ни старался, как не повышал голос, как ни звал их, все было тщетно — мне никто не отзывался. И только когда Роланд поднял меч и направился к дверям…Нет, я не услышал никого. Я очнулся. Оруженосец я или нет? Я соскочил с топчана, запутался в спущенных штанах, набил на лбу очередную шишку, неловко крутясь на полу, натянул штаны, кое-как завязал их, отмахнувшись от бросившейся помогать мне Бели и вскочил на ноги.

— Ну, что, — подмигнул мне Роланд. — Разомнемся напоследок. Бели! Предлагаю пари. Кто больше отправит в ад тварей, коим там самое место.

— Ты уже проиграл, — усмехнулась Бели, обнажив сияющий голубоватым светом нож. — Только давай потом не списывай на то, что тебе принцессу надо спасти, — сказала она и закусила губу.

Роланд изменился в лице. Мгновение он стоял, глядя перед собой, а затем проронил:

— Пари откладывается! Зернышко?

Но я уже слетел вниз по лестнице, и в моих руках была палица, позаимствованная из арсенала рыцаря. Не спрашивайте, как она оказалась в комнате, я не знаю. Однако чуть позже я узнал, что это была вовсе и не его палица, но тогда я плевать хотел на все и вся.

Не обращая внимания ни на орущего мне что-то в спину рыцаря, ни на споткнувшуюся и катящуюся кубарем по ступенькам монашку, я выскочил на улицу. Выскочил и нос к носу столкнулся с волосатым мужиком в меховой броне. Точнее я-то столкнулся носом, еще точнее нос мой уперся ему в подмышку, а вот он столкнулся затылком с палицей, которой я, выбегая, размахивал. Палица оказалась куда как крепче затылка и мужик, разбрызгивая кровь, рухнул к моим ногам. Я свалился на него и почувствовал на языке горьковатый привкус чужой крови. В голове мгновенно вспыхнуло воспоминание о Суккубе и том, что ее сестра, попробовав кровь, изменилась. Я сглотнул чужую кровь. Сейчас я как никогда хотел измениться.

На улицах города творилось черти что. Мужики в меховых крутках резали всех подряд, демоническое воинство сестренки Суккубы не отставало, убивая всех, кого только видело. Сами же предводители не обращая внимания на зверства, что творили их подчиненные, сцепились между собой. И надо сказать, что сестренка Суккубы была сильнее рыцаря. Она свалила его на землю и, вцепившись костлявыми черными пальцами, в его шею уставилась в смотровую щель, явно выискивая в темноте и пустоте шлема глаза.

— Я, — скрипел ее голос, — я выпью тебя без остатка.

Ее глаза засветились, тонкие струйки желтого света потянулись к черному шлему. Рыцарь не сопротивлялся. Он, расслабившись, обмяк, раскинув руки и ноги в стороны. Желтое сияние коснулось шлема, женщина взвизгнула и отстранилась. Сияние погасло.

— Что? — захрипел рыцарь, пальцы его сжались на рукояти меча. — Не можешь меня убить? Не можешь навредить мне? Хозяин предвидел твое предательство. Ты будешь делать, что я скажу!

— У меня, — скрипнула женщина, окончательно утрачивая красоту, чернея на глазах, вытягиваясь, становясь выше, но значительно тоньше. — У меня только один хозяин и это не та грязь, кому ты служишь.

Такой, или примерно такой диалог должен был между ними происходить. Я не слышал слов, хотя и со всех ног мчался к ним продолжая размахивать красной от крови палицей. Но от крови палица стала не только красной, но и скользкой, а перехватить ее под завязку мозгов у меня не хватило, и при очередном замахе она вылетел из моих рук и, опередив меня, врезалась в спину восседавшей на черном рыцаре женщины.

— Сам пришел, — обернулась ко мне женщина.

— Он мой! — рыцарь дернулся, скинул ее с себя и рывком встал. Встал, словно в нем не было костей, словно поднятый десятком лошадей в упряжи. Вот он лежал в пыли и вот уже стоит на двух ногах, сжимает в руках меч и манит меня черной кованной перчаткой.

— Иди сюда, — хрипит он и я, повинуясь набранной скорости бегу к нему.

До него я не добежал. Остановился. Взглянул на поднявшуюся на колено женщину и уже собирался рвануть обратно, но тут женщина завопила.

— Стой! — ее черная когтистая рука впилась в локоть рыцаря. — Стой, что-то не так. Я не чувствую своей сестры. Где она? Что ты с ней сделал?

Уж и не знаю, толи черный рыцарь решил немного отдохнуть, толи звуки голоса женщины были настолько отвратительны для его ушей, а может я пропустил момент, когда в его врезался мешок с крупой, но рыцарь согнулся пополам, взмыл над землей на метр и пролетел мимо меня. Рухнув на землю, он перевернулся через голову и замер в пыли.

— Он ничего не делал, — раздался голос над моей головой. Я задрал лицо, чтобы тут же опустить его и зажмуриться. Слишком яркое было сияние, что излучала медленно, словно по лесенке спускающаяся с неба богиня. — Это сделала я!

— Ты? — сестра Суккубы напряглась, ее когтистые пальцы взрыли землю. — Ты! Ты убила ее! Я выпью тебя полностью!

Есть несколько вещей, на которые здоровые во всех смыслах мужчины могут смотреть бесконечно: как горит дом врага, как тонет враг, как счастлив друг и как дерутся две женщины. Мне пока не доводилось видеть ни одной из этих вещей, а потому я как завороженный наблюдал за этим так сказать боем. Вот ума не приложу, что с ними было не так. Мужские драки я наблюдал ни раз и не два. И что делают мужчины, когда дерутся? Правильно, стремятся лишить противника самого дорогого — жизни. Что делают дерущиеся женщины? Подозреваю, что тоже самое: лишают друг дружку самого дорогого — волос. Богиня и демонесса, вместо того, чтобы использовать силы, которыми их одарила судьба, и попытаться испепелить друг друга вцепились в волосы. Они упали на землю и таскали друг друга, не нанося, впрочем, ударов. Хотя, надо признать клочки волос только и летели.

Я стоял над этим и, открыв рот, смотрел на эту так сказать драку. Ну, нет у меня нормальных слов, чтобы это описать. И у черного рыцаря их тоже не было. Он поднялся, взглянул на творящееся безобразие и вместо того, чтобы помочь кому-то метнулся ко мне.

Его кованная перчатка врезала мне в живот, выбив из легких весь воздух и пока я пытался туда хоть что-то вогнать взвалил меня на плечо. Нет, он не собирался меня никуда нести. Хотя, наверное, собирался, но прежде чем решиться на этот шаг решил удостовериться, что я это я. Он сорвал с меня штаны.

Дальше я услышал его сдавленное ругательство, и пыльная земля почему-то очень резко стала приближаться, а мгновение спустя моя голова встретилась с ней. Земля была так обрадована этим фактом, что мгновенно наградила меня еще одной шишкой. И на этот раз не просто шишкой, а шишкой с кровью. Я приподнялся на руках, увидел, как черный рыцарь подходит в барахтающимся в пыли женщинам, как над ними заносится его черный клинок, как медленно он опускается на переплетенные тела. Дальше я смотреть не стал. Воспользовавшись тем, что на меня никто не смотрит, я бросился прочь.

Далеко уйти впрочем, не смог. Нет, я не ударился головой и не отключился, я не уснул сам по себе, и не погрузился в тяжелый сон магических чар. Я услышал мощный голос Роланда, призывающий всех кто еще жив, собраться возле какого-то дома. Я был жив, а значит, и собраться там должен. Развернувшись, я рванул на голос. По пути отвесив черному рыцарю увесистого пинка. Зачем я это сделал, ума не приложу. Почему я не позволил опустить меч сразу на обеих дерущихся женщин. Но я пнул его, и меч рассек пустоту, а сам рыцарь свалился в пыль и через мгновение оказался под барахтающимися женскими телами. Многие бы душу отдали за такую смерть, но душа рыцаря уже была отдана и за другие вещи, а потому не думаю, что ему понравилась такая смерть. Впрочем, в том, что он умер, я тогда уверен не был.

Я просто мчался на зычный голос Роланда. И успел. Успел вовремя, в последний момент, проскользнув в закрывающуюся дверь. И не удержался на ногах. Падая, я представил, как на моем многострадальном лбу всеми красками рассветает новая шишка, но обошлось. Нет, я не боялся потерять остатки разума, мне и терять-то особо не чего было, и не боялся лишиться неземной красоты своей потрясающей внешности. Но обзаводиться новым украшением на лице я не желал.

Роланд подскочил ко мне, отвесил могучий подзатыльник. Нет, все же я обзаведусь новой шишкой, не на лбу так на затылке. А затем его могучие руки сгребли меня в охапку и прижали к груди. Тритий раз за день!

— Не делай так больше, — мягко попросил он и выпустил меня.

Я шлепнулся на пол отбив зад. Больше чем уверен, что шишка на затылке не единственное, чем наградит меня Роланд, вот взять хотя бы синяк, что уже точно расплывается по ягодице. Утратив ко мне интерес, Роланд принялся раздавать команды, нервно поглядывая сквозь узкое окно на дерущихся в пыли противников. Он точно знал, что кто бы там не победил, для нас все если не начинается, то точно не заканчивается.

Человек, сидящий на холме, поднялся, отшвырнул яблочный огрызок, проследил за его полетом, пересчитал и удовлетворенно хмыкнул. Восемь яблок за раз есть ему уже давно не доводилось. В животе приятно урчало, на душе его было тепло и спокойно. Он отвернулся от города, взглянул в сторону темных гор, покачал головой.

— Ну, давай уже! — прошептал он. — Выбирайся!

Затем снова повернулся к городу и достал еще одно яблоко.

— Двое мертвы, — брызгая яблочным соком, проговорил он. — Остался ли у тебя кто-то?

Он сделал шаг к городу и замер.

— А вот это неожиданно, — прошептал он, выронив яблоко. — Такого я не ожидал.

И засмеявшись, уселся на землю.

— Глупая, глупая смерть. Но что еще ожидать, ты всегда была торопыгой. Немного терпения и ты могла бы стать… Мы никогда не узнаем, кем бы ты могла стать. И это очень, очень интересно.

Он засмеялся и вытянулся на траве во весь рост.

Пыль оседала медленно. И под пылью медленно вырисовывалась стоящая на коленях фигура. Столпившиеся вокруг недавнего места драки люди в меховых куртках и рослые бледные воины, молча, смотрели на проявляющуюся фигуру, гадая, кто же все-таки победил. Черная рука с длинными обломанным когтями ударила по земле, стряхивая с тощего тела пыль. Женщина медленно поднялась, сжимая в руке светящееся нечто. Ее взгляд скользнул по столпившимся воинам.

— Я хочу, чтобы еще до утра здесь не осталось никого живого, — прошептала она. — Это мой приказ и вы его слышали.

Бледные воины ударили мечами в щиты, люди в мохнатых куртках отсалютовали ей оружием и, развернувшись, бросились к домам, добивать тех, кто чудом остался жив.

Женщина глубоко вдохнула. Светлая кровь не была вкусной, она вызывала тошноту и жгла изнутри, но это мелочи. Скоро все успокоится и тогда сила, что она поглотила, станет ее. Она высоко подняла еще бьющееся сердце светлой богини и, сжав его пальцами, прошептала:

— За тебя сестра. За тебя! Какой бы тупой дурой ты не была!

Согнувшись в три погибели, слуга коротко доложил о смерти рыцаря. Как он умер, слуга не знал, но лишь не хотел повторить ее. Чародей устало махнул рукой, отпуская его, и дождавшись, когда дверь за слугой закроется, поднялся.

— Если что-то должно быть сделано, это должно быть сделано самим тобой, — проговорил чародей, запахиваясь в темно-синий балахон.

Он вышел из кабинета, спустился в подвал. Поставил на стол черную свечу и зажег ее.

— И это должно быть сделано хорошо, — прошептал он, глядя, как в воздухе над свечой раскручивается и открывается дверь в иной мир.

— И я это сделаю, господин! И сделаю это сам! Дай мне того, кто сможет мне помочь. Ты обещал мне, что она поможет, но Фанали предела тебя. И потому я сделаю все сам.

— Нет! — трехпалая ладонь вынырнула из врат и ударила по столу. — Я сам!

В неясном свете черной свечи мелькнули желтые клыки.