Приключения Джима Пуговицы

Вторая глава, в которой приходит посылка

Однажды к берегу Ласкании причалил почтовый корабль, и почтальон с большой посылкой в руках спрыгнул на землю.

— Здесь живет некая госпожа Зубояд или что-то в этом роде? — осведомился он очень официально, чего за ним раньше не водилось.

Лукас вопросительно взглянул на Эмму, Эмма посмотрела на обоих подданных, а те друг на друга, и даже король выглянул из окна, хотя не было ни праздника, ни двенадцати без четверти.

— Досточтимый господин почтальон, — сказал король с некоторой укоризной. — Уже многие годы вы доставляете сюда почту. Вы отлично знаете меня и моих подданных, и вдруг вы спрашиваете, не живет ли здесь госпожа Зубояд или что-то в этом роде!

— Да, но, ваше величество! — смутился почтальон. — Взгляните сами, ваше величество, тут написано.

И он протянул посылку королю в окно. На ней было написано:

Король прочитал адрес, потом надел очки и прочитал еще раз. И поскольку от очков ничего не изменилось, он пожал плечами и обратился к подданным:

— Действительно, черным по белому, хотя я ничего не понимаю.

— Странный адрес, — сказал господин Рукав.

— Да, — подтвердил почтальон. — Не разберешь. Нам, почтовым служащим, это причиняет массу неудобств.

Король поискал на посылке адрес отправителя:

— Здесь написано только «Чертова дюжина».

— Очень странно! — снова заметил господин Рукав.

— Ну, странно ни странно, а Тосканией может быть только Ласкания. Значит, кто-то из нас и есть госпожа Зубояд! — От этого вывода король сразу успокоился и вытер со лба пот.

— Да, но у нас на острове вообще нет третьего этажа! — воскликнула госпожа Каак.

— Тоже верно, — признал король.

— И Старой улицы, — добавил господин Рукав.

— И это верно, — огорчился король.

— Номера 133 и подавно нет, — Лукас сдвинул кепку на затылок. — Мне ли не знать, я исколесил остров вдоль и поперек. Должно быть, это ошибка.

— Может, ошибка, — сказал король, — а может, и нет. Если нет, то у меня есть еще один подданный, а я о нем ничего не знаю! Это очень, очень волнующая новость!

И он побежал к телефону и от волнения звонил три часа подряд.

Между тем, подданные и почтальон решили еще раз обследовать остров. Они сели в паровоз Эмму и поехали. На каждой остановке Эмма громко свистела, а пассажиры громко кричали во все стороны:

— Госпожа Зубояд! Вам посылка!

Но никто не отзывался.

— Ну ладно, — сказал наконец почтальон. — Мне некогда, я оставлю посылку вам, а через неделю заеду снова. Если госпожа Зубояд не отыщется, я заберу посылку, — и он уплыл на почтовом корабле.

Подданные еще немного поискали и вернулись к замку. Король, вдоволь назвонившись, снова выглянул из окна и принял такое решение: госпожа Зубояд, без сомнения, женщина. Единственная женщина на острове — госпожа Каак. Значит, посылка ей. Во всяком случае, вскроем, а там будет ясно.

Подданные нашли это решение мудрым, и госпожа Каак стала распечатывать посылку. В ней оказалось несколько вложенных одна в другую коробок, прослоенных соломой и стружками. В последней коробке — боже правый! — лежал чернокожий младенец!

— Ребенок! — ахнули все в один голос. — Черненький!

— Должно быть, негритенок! — разумно предложил господин Рукав.

— И верно! — король надел очки. — Удивительно, весьма удивительно. — И снова снял очки.

Лукас помрачнел и гневно произнес:

— Такой подлости я никогда не видел! Запаковать мальчонку в ящик! А если бы мы его не открыли? Ну, попадись мне негодяй, который это сделал, я бы ему показал!

Ребенок расплакался — наверно подумал, что Лукас ругается на него. Он же не понимал слов. А может, испугался черноты Лукаса — ведь ему невдомек было, что он и сам черненький.

Госпожа Каак взяла его на руки и успокоила. Она давно мечтала о ребенке, чтобы вечерами шить ему рубашки и штанишки. А что ребенок черненький, даже лучше: ему пойдет розовое, самый любимый цвет госпожи Каак.

— Как его зовут? — вдруг спросил король, и все задумались.

— Раз это мальчик, — сказал Лукас, — то почему бы не Джим?

Он повернулся к ребенку и сказал, стараясь больше не испугать его:

— Ну что, Джим, будем дружить?

И Джим засмеялся.

С того дня они и подружились.

Неделю спустя почтальон снова заехал. Госпожа Каак уже поджидала его на берегу и издали замахала руками, что он может проезжать, посылка была ей.

Она сильно волновалась: вдруг ее уличат во лжи и отнимут ребенка? Но почтальон проехал на своем корабле дальше.

Госпожа Каак вернулась домой и от радости принялась плясать с Джимом на руках. Но мысль о том, что она присвоила себе чужого ребенка, часто тревожила ее.

— Когда-нибудь я открою ему правду, — говорила она со вздохом, советуясь с королем, Лукасом и господином Рукавом, и те соглашались: да, придется сделать это.

А пока что Ласкания жила себе, жили король, машинист и двое с четвертью подданных, потому что Джим был еще слишком мал, чтобы считаться за целого подданного.

Однако с годами он вырос в настоящего мальчишку, который озорничает, злит господина Рукава и не очень любит мыться, как все мальчишки. Мыться ему вообще было бессмысленно, потому что на черной шее не видно, мытая она или нет. Госпоже Каак приходилось особенно следить за этим. Она то и дело беспокоилась — как все матери — даже если для беспокойства не было причин. Ну подумаешь, разве это причина? Джим любил есть зубную пасту вместо того, чтобы чистить зубы.

С другой стороны, и польза от Джима, конечно, была. Например, он помогал госпоже Каак в магазине, когда король или Лукас, или господин Рукав заходили что-нибудь купить.

Лучшим другом Джима как был, так и оставался Лукас-машинист. Иногда он брал Джима в поездки и все ему объяснял. Джиму даже перепадало самому вести паровоз.

Он тоже хотел стать машинистом, эта профессия подходила ему по цвету кожи. Правда, для этого нужен был еще один паровоз. А обзавестись паровозом не так просто, особенно в Ласкании.

Ну вот, теперь мы знаем про Джима главное, осталось только рассказать, как он получил свое прозвище.

У Джима постоянно рвались штаны, и все по одному и тому же шву. Госпожа Каак уже раз сто их чинила, но этого хватало на несколько часов. Стоило Джиму влезть на дерево или скатиться разок с горы — и нитки снова лопались. В конце концов госпожа Каак просто подрубила края дыры и пришила большую пуговицу. Теперь, вместо того, чтобы рвать дыру, ее можно было просто расстегнуть. А вместо того, чтобы зашивать, достаточно было застегнуть на пуговицу.

С этого дня все на острове так и звали Джима — Пуговица.